Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Цветы на нашем пепле

ModernLib.Net / Социально-философская фантастика / Буркин Юлий Сергеевич / Цветы на нашем пепле - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Буркин Юлий Сергеевич
Жанр: Социально-философская фантастика

 

 


Юлий Буркин

Цветы на нашем пепле

Так я и знал наперед,

Что они красивы, эти грибы,

Убивающие людей!

Кобаяси Исса. (1768–1827 гг.)[1]

Предисловие Сергея Лукьяненко

Для многих читателей имя Юлия Буркина знакомо, и вряд ли в этом предисловии есть необходимость. Для других – пока еще нет, им только предстоит знакомство с этим замечательным писателем… вот для них, в первую очередь я сейчас и пишу.

С Юлием Буркиным я знакомился трижды.

Впервые – прочитав распечатку одной из самых ранних его повестей, «Рок-н-ролл мертв». Меня, что называется, «не зацепило». Я понял лишь, что автор любит рок-н-ролл, и сам не чужд музыкальных кругов, уж слишком со знанием дела были выписаны детали быта музыкантов.

Второй раз все было совсем по-другому. В какой-то скучный и однообразный вечер, из тех, что умеют подкрасться совершенно незаметно и беспричинно, я взял в руки белорусский журнал фантастики «Мега» с повестью Юлия «Бабочка и василиск». Скажу честно – я не ждал особых потрясений. Но уже на второй странице вся скука этого вечера куда-то бесследно улетучилась, а отобрать у меня журнал удалось бы лишь путем кровопролития. Мне до сих пор кажется, что «Бабочка и василиск» – это одно из лучших произведений фантастики в девяностые годы.

Ну а третий раз мы встретились уже по-настоящему. Дело происходило в городе Алма-Ате, где я тогда жил, а Юлий приехал по делам – там выходила в свет его первая книга. Мы едва успели представиться друг другу, как Юлий воскликнул: «Слушай, у тебя есть магнитофон? Я только что записал новый концерт, и даже ни разу его не прослушал – спешил!» Через час мы сидели у меня дома, и Юлий задумчиво прослушивал собственные записи. Мое первое впечатление тоже оказалось правильным – Буркин оказался не только писателем, но и рок-музыкантом. И, на мой взгляд, очень хорошим музыкантом.

Жизнь в эпоху перемен – увлекательное, пусть и нелегкое занятие. Юлий вернулся в свой родной город Томск, я переехал в Москву. Но перед этим мы успели написать вместе юмористическую трилогию «Остров Русь» (как обычно все началось с возгласа Буркина: «Слушай, я тут решил написать роман ужасов для детей, но я про детей писать не умею, а ты из их возраста еще не вышел…»). Как ни удивительно, но несостоявшийся роман ужасов до сих пор пользуется большой популярностью у детей всех возрастов, от десяти до семидесяти.

В следующую нашу встречу Юлий был уже автором самого странного проекта нашей фантастики – собственных книги и пластинки, выпущенных в едином оформлении и связанных общей концепцией. «Представляешь, человек читает книгу и слушает музыку…»

Потом у Юлия вышли два компакт-диска, но соперничество муз не прекратилось. Очередной книгой Юлия Буркина, написанной в соавторстве с томским автором Константином Фадеевым, стала «Осколки неба, или подлинная история «Битлз». Опять же, совершенно уникальный и необычный проект, связавший воедино и беллетризованную биографию знаменитых музыкантов (кстати, Юлию принадлежат одни из лучших переводов песен «Битлз» на русский язык), и фантастический сюжет.

Наверное, литературе и музыке всегда суждено идти с Юлием рука об руку, ревниво поглядывая друг на друга. Книга, которую Вы сейчас держите в руках, вроде бы далека от музыки в обычном понимании. Действие ее происходит в совершенно отличном от нашего мире, герои ее… Впрочем, не будем забегать вперед. Речь о другом – обратите внимание на стихи, предваряющие главы книги. Есть старая, но верная фраза братьев Стругацких о стихах, вставленных в тексты книг: «Стихи были либо известные, либо плохие». В этой книге вы не найдете ей подтверждения. Исключения все-таки возможны – когда писатель еще и поэт.

Слово «самобытный» в наше время во многом утратило свое положительное значение. «Самобытно», – изрекаем мы, слушая самодеятельного исполнителя, «самобытно» – замечаем, откладывая скучную книгу.

Юлий Буркин самобытен по-другому. По-настоящему. Есть питерская, есть харьковская, есть красноярская школы фантастики. Но есть писатели, которые похожи только на самих себя. Книги, которые они пишут, не просто уникальны – уникальна любая книга, они самобытны – потому что никто и никогда даже не подумал бы написать ничего подобного.

А теперь я с удовольствием уступаю место Юлию Буркину – писателю и поэту.

Том первый

Книга первая

Insecta Sapiens

(Генезис)

1

Паутину плетет паук, паук,

Он не сможет тебя поймать.

В синем-синем небе птица летит,

Но не может тебя поймать.

Нынче – куколка ты, осторожна ты.

Мы – личинки твои, о, Мать.

«Книга стабильности» махаон, т. III, песнь XXI; мнемотека верхнего яруса.

Ливьен разбудила трескотня выстрелов. За время экспедиции это было уже пятое нападение на их караван. Выбравшись из шелкового спального мешка и быстро одевшись, она привычным движением сняла с крепления искровой автомат и осторожно выглянула из палатки. Как и все молодые теплокровные бабочки, она прекрасно видела в темноте, но в лагере никакого движения не заметила. Нападение, похоже, уже отбили и без нее – выстрелы раздавались из кустарника в глубине леса.

Пригнувшись, она вышла под открытое звездное небо, расправила крылья и вспорхнула в пронизанную свежестью ночь – в направлении шума и знакомых запахов соплеменниц.

Лететь пришлось недолго – минуты две, но когда она была еще на полпути, стрельба прекратилась. А когда добралась до своих, убедилась, что все обошлось.

Семь из двенадцати членов экспедиции (двое, видно, так и не проснулись, а двое часовых не могли покинуть пост) столпились над телом. Конечно же, это была урания, и конечно же, это был самец. Ливьен лишь мельком глянула на труп и отвела глаза: зрелище было ужасным. Чья-то пуля превратила лицо нападавшего в сплошное кровавое месиво.

Грудь, живот и руки дикаря были покрыты золотистой пыльцой. Ливьен знала из инструктажа, что это – окраска «любовной охоты».

– Проклятые идиоты! – обернулась к Ливьен экспедиционный биолог Аузилина. В ее миндалевидных фиолетовых глазах стояли слезы. – Теперь я всю жизнь буду чувствовать себя убийцей.

– Брось, – коснувшись поникших крыльев, обняла ее за плечи Ливьен, – он сам виноват.

– Да нет, Ли. Ты ведь знаешь, самое страшное в том, что они не хотят нас убивать. Они просто ищут любви.

– «Любви!..» – желчно передразнил Аузилину кто-то за спиной Ливьен. – Не называй этим словом то, чего им надо! Похоть – вот это подходящее слово!

Ливьен обернулась. Ах, вот это кто – старая Ферда. Ну, эта-то, наверное, уверена, что и в супружеской постели происходит сплошное изнасилование.

– Возможно, они хотят, чтобы их потомство росло в цивилизованном Городе и ассимиляция – единственный тому шанс, – вмешалась в разговор оператор думателя Сейна.

– У нас не может быть общего потомства, – просто, чтобы что-то сказать, констатировала общеизвестный факт Ливьен.

– Но они этого могут и не знать.

– Смотрите! – вскрикнул кто-то из склонившихся над телом. – У него на крыльях нет коричневых чешуек! Это метис!

– Ерунда, – возразила Ферда. – Метисы – выдумка неотесанных домохозяев. Обычный мутант, возомнивший из-за своего уродства, что он такой, как мы.

– Хватит болтать, – прервала обсуждение старший координатор экспедиции Инталия. – В лагерь. Не хватало еще нам дождаться здесь повторного нападения. – Она тряхнула крыльями и первая взмыла над травами. За ней последовали остальные.


Но спать легли не сразу. Несмотря на то, что завтра предстоял долгий и изнурительный труд (перенося имущество на очередное место стоянки, они по четыре-пять раз перелетали туда-обратно), возбуждение было слишком велико, чтобы успокоиться сразу.

Еще минут двадцать они просидели у костра, лакомясь подогретым нектаром и обсуждая происшедшее.

Есть темы, которых не следует касаться лишний раз. Дома это могло бы привести к беде. Но здесь атмосфера была несколько иной, и Ливьен решила сделать вид, что по молодости (а она была самой молодой в группе) не понимает этого.

– И все-таки, – с невинными интонациями произнесла она, хлебнув нектара, – почему бы не приобщить дикарей к культуре? От этого выиграли бы все: они перестали бы быть дикарями, а мы не опасались бы их нападений.

– А ты уверена, что мы ужились бы вместе? – с усмешкой отозвалась Инталия.

– Конечно! Мы вполне могли бы жить рядом, места хватило бы всем!

– Мы-то – да. А они? Кто знает, как они используют силу, когда обретут ее? Мы не имеем права рисковать, ответственность слишком велика. Пока думатели есть только у нас, мы должны стараться сохранить это положение как можно дольше. Когда дикарь глуп, с ним еще можно бороться, куда страшнее умный дикарь.

Ливьен показалось сомнительным выражение «умный дикарь». Какой же он тогда дикарь? Но она промолчала.

Заговорила Лелия, историк-археолог, неуставной, но легальный лидер группы, носящая живую диадему гильдии Посвященных. И обратилась она именно к Ливьен:

– На свете немало бессмысленных и несправедливых вещей. Почему, например, нам не разрешают брать в экспедиции самцов, в то время как они сильнее и выносливее? Почему…

Ее прервала Инталия:

– Лелия! Я могу простить подобные речи несмышленой девчонке, но ты, моя дорогая… Если такое повторится, по возвращению я вынуждена буду… – Она замолчала. А продолжила уже с другой, усталой, интонацией: – Ладно. Отбой.

Полуночники разбрелись по палаткам. Завернувшись в крылья, Ливьен еще долго не могла уснуть. Существовавшее положение в обществе Города маака казалось ей естественным, ведь она родилась и выросла в нем. Но все-таки… Какая-то странная тревога всегда таилась в ее душе. Чем дикари хуже нас, ведь они устроены точно так же? Почему самцы имеют единственную роль – домохозяев и продолжателей рода, в то время, как явно приспособлены природой к тяжелому труду и войне, уж, во всяком случае, не хуже, чем самки? Они не отличаются умом, но ведь им не разрешается образование в верхнем ярусе… Почему разговоры о думателях окутаны негласным запретом, хотя все и всё о них знают? Хотя нет, не всё. Откуда они берутся – думатели?

Она уснула, так и не ответив себе ни на один из этих вопросов.


Утро выдалось великолепное. Оставив палатку, Ливьен в какой уже раз залюбовалась окружающей красотой. Громадные деревья с широко расставленными корнями-подпорками, покрытыми мхом и растениями-паразитами, словно праматери-гусеницы из древних махаонских легенд, удерживали небо над их небольшой полянкой. Лианы, сложенные кольцами, петлями и спиралями, оплетали абсолютно всё – от корней до вершин, а концы их свисали обратно от вершин к земле. Громадные белые и желтые цветы вьюнов своим легкомысленным видом только подчеркивали суровую прелесть векового леса.

Стесняться было некого, и бабочки, разбуженные колокольчиком координатора, абсолютно нагие и безоружные выскакивали из палаток на свежий воздух, поочередно трясли вьюны за лепестки и, смеясь и визжа, умывались в осыпающейся росе. Только караульные на срок несения дежурства были лишены этого удовольствия: намочив крылья, бабочка временно лишается способности летать, и этим могли воспользоваться дикари или махаонские диверсанты.

Растирая тело душистым прополисом, Ливьен разглядывала своих раскрасневшихся подруг и в тысячный раз поражалась мудрости и утонченному вкусу природы, создавшей такое совершенство. Гармония изящества и рациональности. Тонкие талии и стройные ноги, упругие груди и темно-радужные крылья… Трудно поверить, что их предки – обычные бабочки-насекомые, довольно невзрачные крылатые червяки со злыми глазами, напрочь лишенные интеллекта.

Да и прочие представители фауны не идут с ними ни в какое сравнение!

Мелко вибрируя крылышками, чтобы те побыстрее обсохли, Ливьен задумчиво шагала к палатке, когда ее кто-то негромко окликнул. Ливьен оглянулась. Это была Лелия:

– Девочка, я давно наблюдаю за тобой и вижу, что ты постоянно погружена в размышления. Не тревожит ли тебя нечто такое, чего не замечают другие?

Вопрос обрадовал Ливьен. Пожалуй, именно Лелия была тем, с кем ей хотелось бы сойтись ближе. Но сама она на первый шаг не решилась бы никогда.

– Меня мучают вопросы, на которые я не могу найти ответов.

– Я могла бы помочь тебе. Когда-то я и сама страдала от несуразностей нашей жизни. Если хочешь, давай, встретимся и побеседуем. Сегодня ночью.

Ливьен согласно кивнула, и Лелия отвернулась. Ни Инталия, ни кто-либо из ее подручных не слышали их разговора, и уже это казалось Ливьен маленькой победой. Хотя почему она так это оценивает, она и сама вряд ли смогла бы объяснить. Ведь не могла же Посвященная всерьез опасаться навета координатора. Хотя, кто знает… Возможно, Лелия просто не хочет напоминать Инталии о своих неограниченных правах ради такой мелочи, как беседа с юной сумасбродкой?

Каждая бабочка-самка маака носит на голове золотую диадему с камнем – символ материнства и готовности к нему. Но только члены гильдии Посвященных имеют «живые Камни», дающие им законную власть над прочими. Это вовсе не значит, что они стоят вне критики и общественного долга. Напротив, сейчас, например, Инталия в любой момент могла приказать Лелии делать ту или иную работу, и та подчинится ей, как старшему координатору экспедиции. Однако если Лелия, поднеся ладонь к Камню, оживит его, тот вспыхнет ярким бирюзовым светом, и все, включая Инталию, обязаны будут выполнять ее приказы, не обсуждая.

Непослушание Посвященному, оживившему камень, строго карается Координационным Советом, а сейчас, по законам военного времени, может стоить ослушавшемуся жизни. Своим Правом Посвященные пользуются крайне редко, каждый такой факт впоследствии рассматривается Советом, и если повод оказывается недостаточно веским, бабочка лишается живого Камня.

Еще одна особенность. Камни различаются по старшинству, и возраст их отсчитывается от момента «рождения» – первой активации. Старший камень, загоревшись, гасит более молодой.


Весь день группа занималась привычными экспедиционными делами. Разобрав палатки и демонтировав пищеблок, путешественники компактно укладывали их в хитинопластовые мешки, а затем, ухватив поклажу за лямки по углам, вчетвером, сопровождаемые одной вооруженной охранницей, летели к месту очередной ночевки.

Таким же образом переносили и чехол с думателем. На этот раз его носильщиком была и Ливьен. И, как обычно в процессе его транспортировки, Сейна, державшая мешок с одного из углов, причитала:

– Девочки, девочки! Только осторожней! Он плохо спал этой ночью, и сейчас ему дурно. Переднюю сторону повыше! Еще выше, у него преджаберья затекают… Все, все, стойте, он больше не может, давайте, спустимся, передохнем!.. – Она буквально обливалась слезами.

– Отставить нытье! – по обыкновению рявкала Инталия, которая тоже всегда участвовала в его переносе. – Остановка только в лагере! – А затем, помягче: – Ничего, отлежится…

Ливьен понимала, что для координатора главное – не допустить возможность похищения думателя, а его самочувствие интересует ее постольку-поскольку. Случись думателю погибнуть, координатору, конечно, пришлось бы ответить перед Советом по всей строгости военного времени. Но утеря его живым – преступление много большее. Хотя не ясно почему, ведь общаться-то с ним все равно может только один единственный оператор…


Так, с причитаниями и окриками, драгоценный груз без остановок был доставлен к месту. Сейна тут же упала на колени, расстегнула мешок, откинула передний клапан флуонового чехла и, утерев краем крыла свое заплаканное лицо, приникла лбом к поросшему шелковистой щетиной морщинистому надлобью думателя – чуть выше жвал.

На этот раз Ливьен не полетела обратно, а, руководствуясь боевым расчетом, встала на охрану возле Сейны и ее питомца. Не в первый уже раз наблюдала она эту сцену, почему-то казавшуюся ей одновременно и трогательной, и непристойной. Закрытые глаза Сейны обрамились синеватой тенью. Ее удивительно красивое беззащитное лицо стало бледно-желтым, как воск, и приобрело выражение то ли боли, то ли – мучительного сладострастия. Время от времени по нему пробегала судорожная рябь, и в такие мгновения Ливьен казалось, что это – начало агонии.

Но нет. Как и всегда, все закончилось без осложнений. Минуло около получаса, и Сейна, обессиленная, отползла в сторону. Свернувшись калачиком, она моментально провалилась в глубокий, похожий, скорее, на обморок, сон. А оживший думатель начал шевелить жвалами, требуя пищи. Но кормить его в этот момент инструкцией строго запрещалось.

Ливьен, предохраняя Сейну от солнечного удара, накрыла ее несколькими крупными листьями подорожника, и, продолжая нести караул, погрузилась в размышления.

Думатель сильно напоминает обыкновенную куколку, только в два-три раза крупнее, и имеет отсутствующие у куколки жабры. А его жвалы и брюшные сегменты развиты в значительно большей степени. Благодаря последним он, кстати, даже способен передвигаться. Но очень медленно. Эта его способность упрощает уход за ним. Он абсолютно слеп и глух, но имеет острое обоняние. Когда Сейна проснется, она разложит перед ним весь его дневной рацион пищи – четыре порции в полуметре друг от друга, на одной прямой. В течение дня, ориентируясь по запаху и орудуя сегментами, думатель с передышками проползет это расстояние, поглощая порции одну за другой. И «поужинает» как раз перед заходом солнца.

Ливьен прекрасно сознавала, что, являясь абсолютно самостоятельным существом, думатель походит на куколку лишь по капризу природы, по недоразумению. Но сходство это в сочетании с беспомощностью задевали ее материнские чувства. Несмотря на отвратительный характер всех без исключения думателей, Ливьен иногда испытывала к ним приливы безотчетной нежности.

Как восхищала ее мудрость природы, создавшей бабочек, так же не переставала поражать ее и неисповедимость путей эволюции, произведшей на свет думателя – тварь не способную ни на что, даже на самозащиту и добычу пищи. Но умеющую думать. Думать на порядок быстрее и эффективнее любой, пусть даже самой что ни на есть способной, бабочки. Думать и телепатически передавать результаты своих размышлений оператору.

Новые технологии, изобретения, прекрасные произведения искусства – всем этим маака обязаны думателям. Можно сказать, только благодаря им бабочки стали цивилизованным народом. Недаром думателей так холят и лелеют… Но это сейчас. А раньше? Как выжили их предки в беспощадной межвидовой борьбе за существование? И почему они сотрудничают только с народом маака?..

Хоть часть вечно мучивших ее вопросов Ливьен надеялась разрешить в предстоящей беседе с Лелией.


Только к вечеру, когда новый лагерь был уже окончательно развернут, Сейна пришла в себя, и на этом дежурство Ливьен возле думателя автоматически закончилось. Но она тут же сама напросилась в команду заготовителей, которую Инталия сформировала в помощь поварам – собирать нектар и пыльцу, искать орехи, плоды и ягоды, а возможно даже, если повезет, поохотиться на съедобных рыжих муравьев. Это было интереснее, нежели бессмысленно прозябать в лагере, а по-настоящему устать она не успела.

Порхая от одного крупного цветка к другому и перекликаясь, чтобы не заблудиться, команда сборщиков углубилась в чащу. Время от времени то тут, то там раздавались выстрелы, но звуки эти не внушали тревоги: таким образом бабочки отгоняли назойливых птиц.

Поход обошелся без приключений. Котомки были наполнены, и команда вернулась в целости и сохранности. В принципе, бабочки почти не нуждаются в пище. Питание – основное занятие гусеницы, ее удел и смысл существования. Бабочке же для поддержания жизнедеятельности достаточно слегка перекусить один раз в пять-семь дней. Но в период тяжелых физических нагрузок питание все же рекомендуется более интенсивное. И Инталия придерживалась этой рекомендации.


Поужинав, члены экспедиции разбрелись по палаткам. Но Ливьен не спала. Выждав около часа, она выбралась наружу, сложила крылья и, стараясь не шуметь, подползла к палатке Лелии. Полог палатки не был застегнут, Ливьен приподняла его и нырнула внутрь.

– Ли? – услышала она тихий голос хозяйки.

– Да, это я.

– Тебя не заметили?

– Нет.

– Хорошо. У нас с тобой меньше часа.

Это Ливьен знала и сама: через час сменится караул, и перед тем, как отправиться на отдых, освободившиеся часовые произведут обход, проверяя, все ли на месте. Если к этому времени она не вернется в палатку, начнется переполох.

Рука Лелии коснулась ее плеча, затем сползла вниз, нащупала ладонь и потянула к себе. Способность видеть в темноте с годами притупляется, а Лелия была далеко не молода.

– Сюда, ближе. Располагайся.

Ливьен присела возле Посвященной.

– Так вот, девочка, – заговорила та. – Прежде всего хочу объяснить, зачем я позвала тебя.

Ливьен хотела сказать, что догадывается о цели их встречи, но сдержалась. А Лелия продолжила:

– Ты молода и любознательна. Тебя удивляют странности нашего бытия, и ты еще не научилась не замечать их. Любознательность в нашем обществе не считается добродетелью и не поощряется, более того, она подавляется – прямо или косвенно. Но именно те, кто ухитряется сохранить в себе это качество, входят в привилегированные слои. Гильдия Посвященных поручила мне подготовить себе замену – на случай, если я погибну. Посвященного враг постарается убрать прежде всего. В экспедиции должен быть кто-то способный взять в этом случае управление в свои руки и довести дело до конца. И я сделала свой выбор. Я, маака Лелия из семьи Чара, выбрала тебя.

От неожиданности у Ливьен пересохло в горле.

– Но почему?.. Чем я заслужила?

– Хотя бы тем, – усмехнулась Лелия, – что не разучилась задавать глупые вопросы. Тайный обряд свершится прямо сейчас. Или ты против?

– Нет, – выдохнула Ливьен.

– Молодец. Я знала, что ты ответишь так. Обряд прост и рационален. Прежде всего я открою тебе тайны нашего народа. Почему мы воюем с дикарями. Почему мы воюем с народом махаон. Почему наши самцы общественно-пассивны, и им не разрешается получать образование в верхнем ярусе. Кто такие думатели, и откуда они берутся… Это и многое другое. Но я не имею права давать тебе эту информацию, пока ты не получишь от меня живой Знак.

Лелия подняла руку, и оказалось, что она держит в ней диадему – точную копию той, что Ливьен носила с момента своего превращения из куколки в бабочку.

– А эту безделушку отдай мне.

Ливьен послушно сняла с головы украшение и протянула Лелии. Та, кивнув, приняла его, но когда Ливьен попыталась взамен надеть на свою голову драгоценный дар Посвященной, та остановила ее словами:

– Подожди. Зажми камень в кулаке. Он еще не знал ничьего прикосновения, и тот, кто коснется его первым, на век станет его единственным владельцем.

Ливьен накрыла камень рукой, согнула пальцы и ощутила, как неожиданно возникшее в ладони тепло, подобно электрическому разряду, пробежало по всему ее телу. Длилось это долю секунды и было скорее приятно, чем наоборот.

– Достаточно. Отпусти, – скомандовала Посвященная.

Ливьен разжала кулак, и чистый бирюзовый свет выхватил из тьмы тронутое улыбкой понимания лицо Лелии.

– Отныне, – слегка щурясь, торжественно произнесла она, – только твоя рука, эксперт Ливьен из семьи Сигенонов, сможет оживлять его. Наклонись.

Ливьен склонила голову и, совсем не к стати, полюбопытствовала:

– Живой камень – изобретение думателей?

– Ты неисправима, – терпеливо улыбнулась Лелия. Диадема легла на волосы Ливьен. – Вопросы в такой торжественный момент…

– Простите… – потупилась Ливьен.

– Но этим-то ты и нравишься мне. Да. Это изобретение думателей. Ты удивишься, если узнаешь, как давно они помогают нам. Даже бумагу и умение выплавлять из руд металлы подарили нашим предкам они.

Ливьен и вправду оторопела:

– А что же мы сами?.. Хоть что-то… – И сама перебила себя, испуганная догадкой: – А, может быть, это не они нам служат, а мы им?..

– Похвальная свобода мышления, – заметила Лелия одобрительно. – Я убеждаюсь, что не ошиблась в тебе, девочка. Но с думателями дело обстоит не совсем так, как ты предположила. Все значительно сложнее. К этой проблеме мы вернемся позже. Будем последовательны. Слушай же и постарайся не перебивать. Полученный тобою живой Знак внешне ничем не отличается от обычного украшения. То, что Камень живой, не знает пока никто, кроме тебя и меня. Пока есть я, ты должна хранить эту тайну. Свечение Камня, кстати, не только отличает его от простого, но и действует на подкорку мозга бабочки – таким образом, что все происходящее в этот момент раз и навсегда врезается в ее память…

– Я несколько раз присутствовала при оживлении Камня и ни разу не ощущала, что мою волю подавляют…

На этот раз Лелия слегка рассердилась.

– Я этого и не говорила. Будь внимательнее! Свечение влияет лишь на память, и распоряжение, которое ты даешь в момент активации, может быть сколь угодно обширным; исполнитель его запомнит. Так, например, ты уже никогда не сможешь забыть этот наш разговор.

Свет Камня был теперь не таким интенсивным, как в начале, но еще окрашивал лицо Лелии бирюзой. И выражение его было торжественно-суровым:

– Итак, запомни. Если я умру, а вероятность этого обстоятельства достаточно велика, ты должна активировать Знак и взять управление в свои руки.

– Смогу ли я?

– Обязана, – отрезала Лелия. – Да это не так уж и сложно. Тебе не придется постоянно контролировать подчиненных и командовать ими, ты ведь видишь, я не занимаюсь этим. Твоя задача – знать, куда и зачем идет экспедиция, при необходимости отдавать распоряжения координатору и лишь в самых чрезвычайных ситуациях – прибегать к непосредственному руководству, активируя Камень.

Ливьен хотела возразить, что она не знает, какова цель экспедиции, но сдержалась. И правильно поступила, потому что именно об этом и продолжила Посвященная:

– Скажи, почему, проявляя любознательность по всем иным вопросам, ты никогда не спрашивала, куда и зачем мы идем? Тебе не кажется противоестественным, что никто из вас не знает этого?

– Это – военная тайна…

– О, да. Но не для тебя отныне. Знай же: мы ищем Пещеру Хелоу.

Ливьен почувствовала, как кровь ударила ей в лицо. Сказанное Лелией было настоящим кощунством. Хелоу – бог махаонов, бог заклятых врагов маака, разрушающих их инкубаторы с несмышлеными гусеницами и куколками. Лишь за то, что маака – атеисты, не признающие Хелоу. Искать Пещеру Хелоу, значит – поверить в его существование, предав тем самым идеалы своего народа. Даже произносить вслух это имя считалось у маака неприличным.

Нарочито ровным голосом Лелия продолжала:

– Ибо прежде всего мы должны понять, кто мы, и откуда мы взялись…

То, что она говорила, было столь дико, что Ливьен, не зная как вести себя, инстинктивно попыталась встать.

– Сиди! – Властно произнесла Посвященная и крепче сжала ее ладонь. – И слушай. Затем ты теперь и носишь Знак, чтобы знать то, о чем другим запрещено даже думать.

Ливьен неохотно опустилась на циновку.

– Вопрос о том, существовал ли Хелоу на самом деле или нет – вовсе не причина, а лишь повод для войны. Причина – та же, по которой мы, не щадя, убиваем дикарей: мы и махаоны не можем ассимилировать, а значит, рано или поздно мир станет достоянием только одного вида. ТОЛЬКО ОДНОГО! – повторила она с нажимом. – Интерес же Совета, и прежде всего – НАШЕЙ Гильдии, – (Ливьен с трепетом осознала, что и она теперь – Посвященная), – к Пещере, которая, по некоторым данным, все же существует, носит отнюдь не абстрактно-академический, а жизненно важный военно-стратегический характер. Представляется вполне вероятным, что именно там, в Пещере…

В этот миг раздалось легкое шуршание, и полог палатки приподнялся. Лелия замолчала. Ливьен обернулась, и увидела, что внутрь просунулась огромная мохнатая лапа.

Вскрикнув, Ливьен отскочила к противоположному краю палатки. Лелия подслеповато прищурилась:

– Что случилось, Ли? – встревоженно спросила она.

– Кот! По-моему, это лесной кот! Где у вас автомат?

– Вот он! – Лелия выдернула искровик откуда-то из-за спины и теперь держала его на вытянутой руке.

Лапа, тем временем, несколько раз суетливо ударила о пол, проскребла в нем когтями глубокие борозды и вновь выжидательно приподнялась.

Решившись, Ливьен упала на пол и, расслабив крылья, перекатилась обратно к Лелии. Лапа ударила о землю, промахнувшись буквально на миллиметр.

Ливьен выхватила автомат из руки Посвященной и дала очередь по кожистым подушечкам лапы.

– Мяу! – возмутился хищник, ткань палатки с треском лопнула и отлетела в сторону. Полосатая морда чудовища хитро оскалилась, и он с размаху стукнул Ливьен второй лапой.

Уже теряя сознание, она почувствовала, как острые зубы хватают ее за крылья. А последним, что зафиксировало ее меркнущее сознание, был жаркий запах зверя и ощущение, что ее куда-то стремительно влекут. И – стрельба по зверю ее товарищей.

2

Если в небе горит звезда, звезда,

То не ты ли зажег ее?

Если в сонном ручье вода, вода,

То не ты ли пролил ее?

Если ты задумал уйти совсем,

Не уйдет ли с тобой весь мир?

«Книга стабильности» махаон, т. VI, песнь II; мнемотека верхнего яруса.

В первый и единственный раз до этого Ливьен наблюдала кота в верхнем ярусе инкубатора, на экскурсии по галерее фауны. Несмотря на огромные размеры, зверь показался ей удивительно грациозным и подвижным. Даже милым. Рядом с ним домашний любимец бабочек, гигантский богомол, смотрелся бы медлительной и неказистой букашкой. Да он и был насекомым, не более того. Кот же был ТЕПЛОКРОВНЫМ, и, именно поэтому к бабочкам был в какой-то степени ближе. Однако, отсутствие крыльев – у него и у нескольких более мелких теплокровных (исключая, само-собой, птиц), населяющих Землю (все они были грызунами) – казалось Ливьен патологией.

Совершенно бессмысленный с позиции рациональности, мохнатый, напоминающий гусеницу, отросток сзади туловища указывал на то, что предки монстра все же летали: у птиц хвост имеет важное аэродинамическое значение. Но почему этот рудиментарный отросток не только не исчез вместе с крыльями, но и развился до неимоверной длины, казалось загадкой, точнее – просто капризом природы.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9