Путевку Андрею выписали аж во Владимир, на электромеханический. Всего-то делов – отвезти коробку амперметров и забрать по накладной три десятка катушек трансформаторного провода. В принципе, провод они обычно брали в Кольчугине, и другие водилы катались туда каждый день. Но тут снабженцы закрутили какую-то хитрую схему (слово «бартер» было не в ходу), и в результате намотать на колеса предстояло километров двести пятьдесят. До того в основном гоняли до станции и назад, ну и по близлежащим колхозам. Так что поехал Андрей с удовольствием – он всегда кружению по городу предпочитал трассу.
      Что приятно – за экспедитора с ним направили Наташку. С того вечера, когда Андрей нарисовал ее у себя в комнатушке, они почти не встречались, Андрею даже казалось, что она его избегает. Живущая в соседней с Наташкой выгородке Анюта из бухгалтерии «по секрету» растрезвонила всему заводу, что портрет теперь висит у Наташки на стене. Автора портрета долго искать не пришлось – Андрей как художник уже пользовался в заводских кругах широкой известностью. Естественно, не обошлось без подколок – вот Наташка, видимо, и стушевалась. Но тут же было совсем другое дело – официальная командировка.
      Так что в кабину она заскочила безо всяких следов смущения, да еще и глазками стрельнула, устраиваясь поудобнее. Андрей не возражал.
      Заправились, выехали за ворота и покатили с ветерком. Накануне он еще немного повозился с зажиганием, и моторчик тянул, как только что с завода. Шел Андрей честные пятьдесят – полз, по привычным ему меркам, но Наташка впечатлялась – тут скорости держали поменьше, Андрей считался записным лихачом, хотя ни одного происшествия не допустил – привык к совсем другой интенсивности движения. Дороги еще, конечно, гонкам не способствовали. Местные шоссе – или «шоссированные дороги» – обходились без асфальта. Гравием засыпали (то самое «шоссирование», ага) – и хорошо. А то ж в основном по грунтовке шли. Но, кстати, за грунтовками следили и, видимо, клали по какой-то прочно забытой к рубежу веков технологии – по крайней мере, даже в ливень можно было до соседнего колхоза добраться.
      Десяток раз обгоняли подводы, раз пять – грузовики, а один раз Андрей оставил глотать пыль даже легковушку с каким-то мелким начальником. Водила попытался было отыграться, отчаянно сигналил – но, видимо, за машиной следил хуже, вот и отстал. В общем, до Владимира долетели часа за три, еще полчаса выруливали к электромеханическому. По дороге болтали о разном. Ивану Трофимовичу парторг выбил путевку в профилакторий, Семенычев зять написал со сборов письмо, что все в порядке, а Катерина с заводоуправления родила и через пару недель выйдет на работу, так что Наташке будет полегче.
      Во Владимире, однако, настроение резко испортилось. Завскладом принял по счету привезенные амперметры, а вот насчет провода сделал круглые глаза – знать, мол, ничего не знаю, ведать не ведаю. Наташка пошла в атаку, бегала между заводоуправлением, складом и дирекцией. Андрей помочь ничем не мог – стоял, пинал баллоны. Уже вечером, после смены, Наташка выскочила – красивая и злая и прямо-таки приказала (вошла в роль!) подгонять машину к складу. В сумерках Андрей с меланхоличным грузчиком закинули, наконец, в полуторку катушки с проводом – их, как оказалось, еще надо было искать. В общем, выехали уже в темноте. Но и на этом злоключения не кончились. Километрах в тридцати от города, прямо за Ставровом, Андрей поймал правым передним колесом гвоздь. Машину повело, чудом в кювет не слетел. Ну и как назло – на старом грузовике запасное колесо отсутствовало как класс. Пришлось ставить домкрат, при свете ручного фонарика снимать колесо, разбортовывать покрышку. До этого Андрею довелось заниматься этой операцией всего раз в жизни, счастье то еще. Ладно, ремкомплект в ящике под кузовом у Андрея был на все случаи жизни. Наташка суетилась, но помочь особо ничем не могла, только «подай-принеси» да на руки воды полила, когда Андрей закончил. Тронулись уже за полночь. Фары светили тускло, так что плелись на двадцати. Часам к двум, проехав Дубки, Андрей понял, что скоро начнет клевать носом. Наташка уже спала, облокотившись на дверцу. Пришлось будить и требовать, чтобы развлекала разговорами. А то и навернуться недолго. Наташке план не понравился. То ли жалея Андрея, то ли резонно опасаясь за жизни их обоих – заявила, что ночью ехать они не будут. В слабом свете фар обнаружили небольшой просвет в стене леса и колею, уходящую куда-то на север. Андрей вышел из машины – грунт был нормальный. Отъехал с дороги – мало ли что. Из ящика же достал котелок с куском хлеба, салом, двумя луковицами – во Владимире между Наташкиной беготней перекусили в столовке, вот и не пригодилось. Наташка принесла хвороста, он же пока притыреннои в гараже лопаткой окопал костровище – еще только пожар не хватало устроить и сесть еще раз, за вредительство. Плеснул граммульку бензина. Недалеко нашлись две сухие лесины, одну Андрей порубал топором, тоже притыренным, на дрова, другую положил рядом с костром как скамейку. Посидели, поели. В котелке заварили чай из свежесорванных листьев дикой смородины. Было прохладно. Андрей накинул на Наташку свой пиджак, сам облачился в промасленную спецовку. Из кустов шарашили соловьи и еще какие пташки попроще. Звездное небо своей глубиной прогнало сон напрочь. Созвездия Андрей знал, Наташка, что удивительно – тоже.
      – А знаешь, Наташка, когда-нибудь мы и до них доберемся. Вот представь – лет через двадцать, – ага, точно! В шестьдесят первом – «Ты поосторожнее, Андрюха!» – запустим мы на орбиту космический корабль. И будет его пилотом наш, советский человек. Летчик.
      Сцена сразу напомнила очень подходящий американский фильм про безумного профессора с машиной времени, «Назад, в будущее»? Точно.
      – Ага. Я кино смотрела, – Андрей чуть не подскочил от неожиданности: откуда тут?! – «Космический Рейс» называется. Там наши на саму Луну летали. А до Луны мы когда долетим?
      Андрей поперхнулся чаем. Хорошо, что сидят они рядом, а не напротив друг друга и не надо прятать глаза. Ну не скажешь же ей, что на Луну мы так и не слетали, что года с семидесятого все покатилось по наклонной, и теперь огрызок Советского Союза – всего лишь космический извозчик для богатых американцев. И то не факт, что надолго, – пока мы топчемся на месте, все остальные идут вперед.
      – Думаю, еще лет через пять. Там еще три километра в секунду скорости надо, на отлет к Луне. Ну и около Луны поманеврировать придется.
      В километрах в секунду Наташка разбиралась хуже, так что Андрей смог излагать теорию и всякие технические детали, не кривя душой и тщательно скрывая стыд за свое время. Что с того, что он и родился-то уже после того, как американцы прикрыли «Аполло», – все равно он, в том числе и он, обманул и Наташку, и всех тех, кто сейчас надеялся на лучшее будущее.
      – Ух, как много ты знаешь… Ты что, на инженера учился?
      – Ага. На специалиста по системам управления.
      – А потом?
      – А потом… болтал слишком много.
      Наташка замолчала. То ли растерялась, вспомнив, что сидит и болтает с бывшим «врагом народа» – пятьдесят восьмую статью не спрячешь, – то ли просто не знала, что сказать. Молча допили чай и пошли устраиваться спать. Наташка – в кабине, на сиденьях, он – в кузове, на свернутом брезентовом тенте.
      Спали часа три, до зорьки.
      По свету уже на хорошей скорости добрались до завода.
      В пути молчали.

 
      – Итак, мой фюрер, большевики явно что-то заподозрили. Согласно прямому указанию Сталина, в настоящее время они проводят перегруппировку своих соединений у границы, приводя их в повышенную боеготовность. Нами отмечена также скрытая мобилизация автотранспорта в западных округах. Объявленными ими большими учебными сборами такую мобилизацию объяснить невозможно – в южных районах Украины и прилегающих к Кавказу областях уже наступило время уборки озимых, а через несколько недель озимые нужно будет убирать уже в Центральной России. Автотранспорта в селах у них и так немного, ранее они на время сельскохозяйственных работ, напротив, привлекали технику из городов. Как считают наши аналитики, такая мобилизация будет стоить им около трех миллионов тонн потерянного зерна. По моим данным, – Канарис вздернул подбородок, – большевистские хозяйственники очень недовольны. Дело дошло до того, что кое-кто из них уже подумывает о саботаже.
      – Я всегда говорил, что Россия – колосс на глиняных ногах, – Гитлер казался крайне довольным, несмотря на возможную утечку информации, – вот увидите – через пару недель после нашего удара они сами сбросят своего азиата. Русские достигали каких-то успехов только под управлением немцев!
      Когда Гитлер оседлывал любимого конька, остановить его было невозможно. Оставалось только ждать, пока он выдохнется сам. Наконец это произошло.
      – Насколько приготовления большевиков могут осложнить «Барбароссу»? Гальдер?
      – Мой фюрер! С одной стороны, концентрируя части в приграничных округах, Советы облегчают нам задачу молниеносного окружения и разгрома их армии. С другой стороны, сопротивление может оказаться несколько выше ожидаемого. Однако этот ход большевиков легко опровергается подтягиванием дополнительных ударных сил. Главная техническая проблема русских – это неразвитость транспортной сети. По нашим оценкам, они могут пропускать к границе до ста пятидесяти эшелонов в сутки, мы же в состоянии пропускать шестьсот. Поэтому штаб сухопутных войск предлагает сместить сроки начала операции на неделю – на утро 29 июня – и за оставшееся время дополнительно усилить наши войска Мы наращиваем силы быстрее, чем они, так что время работает на нас.
      – Разрешите возразить, мой фюрер? – приглашенный в качестве эксперта по танковым прорывам Гудериан не смущался маршальских погон окружающих, его вообще мало что могло смутить. – Я не считаю стягивание дополнительных сил русских серьезной угрозой. Качество и боевую стойкость русских войск я расцениваю как крайне низкие. Чем больше дивизий большевики выдвинут на запад, тем больше их окажется в котлах. Когда германские танки вырываются на оперативный простор, становится неважно, сколько солдат противника остается позади. Нам понадобятся разве что несколько лишних охранных полков – пересчитывать пленных. Что же до затяжек сроков операции… Нашим главным врагом в русской кампании будет не русская армия, а расстояние, следовательно – время. Поэтому я настаиваю на скорейшем ударе.
      – Браухич? – Гитлер колебался.
      – Мой фюрер, позиция оберкоммандо вермахта однозначна. Для того чтобы танки вышли на оперативный простор, оборона русских должна быть прорвана. Если большевики успеют подготовиться – нам нужно усилить артиллерию и пехотные штурмовые части. Иметь в резерве дополнительные танки я бы тоже не отказался.
      – Откуда вы предполагаете получить это усиление?
      – В ближайшее время англичанам будет не до высадки на континент. Я предполагаю частично снять войска с французского побережья. Кроме того, для прорыва русской обороны могут быть использованы трофейные французские танки. Они малопригодны для маневренных действий в германском духе, но для поддержки штурмовых отрядов подойдут. После осуществления первоначального прорыва, ориентировочно к началу августа, мы перебросим снятые части назад. Что же до затяжки времени – согласно скорректированному с учетом переноса сроков варианту плана большевики будут окончательно разбиты к концу сентября, до наступления распутицы и холодов. Отмечу также, что дополнительная концентрация Советами материальных запасов в приграничных районах позволит нам после разгрома и капитуляции их войск еще улучшить положение со снабжением в целях завершения кампании.
      – А большевики не могут нанести по нам превентивный удар?
      – Не думаю, мой фюрер, – за это Канарис мог ручаться. – Конечно, они сыграли нам на руку. После начала войны мы сможем аргументированно заявить о якобы подготовке ими нападения, сославшись на концентрацию войск Но что касается их истинных намерений – разведка выявила ведущиеся русскими работы по созданию полевых рубежей обороны в приграничных районах. Причем работы тщательно маскируются.
      – В таком случае концентрация дополнительных артиллерийских и пехотных частей представляется мне оправданной. Герман?
      – Люфтваффе готовы выполнить любой ваш приказ, мой фюрер! Мы не считаем русскую авиацию серьезным противником и гарантируем захват господства в воздухе при любых условиях! После чего вопрос русских оборонительных рубежей может быть решен пикировщиками. Нам дополнительная подготовка не нужна, – Геринг был вальяжен и уверен в себе, свысока посматривая на сухопутчиков.
      – Один раз вы уже обещали это, рейхсмаршал, как раз перед Британской кампанией! И что стало с вашими обещаниями?
      … Это было сигналом. Свара получилась в лучших традициях германского верховного командования. Канарис тихо сидел в углу и не отсвечивал. Геринг хорохорится, но после фактического поражения над Англией его авторитет уже не столь бесспорен. Вермахт явно чувствует себя неуверенно, только авантюрист Гудериан рвется в бой. Но его дожмут. А поскольку в России первая скрипка будет принадлежать сухопутным частям – видимо, операцию отложат. Это было бы хорошо. В идеале было бы совсем не связываться с Россией – но из доставленных абвером сведений и выводов аналитиков Гитлер мистическим образом отбирал только те факты и выводы, которые свидетельствовали в пользу восточного похода. Но вот перенести дату он, кажется, склонен. Да, так и есть. А за лишнюю неделю есть возможность еще немного прояснить ситуацию. Если удастся заполучить серьезные аргументы, можно будет попытаться обречь «Барбароссу» на судьбу «Морского Льва» – вторжение в Англию тоже регулярно переносилось, пока не было, наконец, полностью отменено. Тем временем – пощипать англичан на периферии, обеспечив себе доступ к африканским и азиатским ресурсам. Вполне возможно, за пару лет упрямство Черчилля надоест англичанам, и вот тогда… Тогда можно будет развернуться на Восток без особого риска. Хотя лучше бы решить все спорные вопросы миром и как следует переварить уже захваченное.
      Когда довольный глава абвера наконец-то покинул совещание, к нему подскочил давно ожидавший его в приемной референт.
      – Герр адмирал. Срочное сообщение из генерал-губернаторства.
      – Что случилось? Поляки опять мутят воду? – Референт замялся.
      – Я бы хотел…
      – Хорошо. Следуйте за мной!
      Референт проследовал за главой абвера, он вспотел – в приемной было душновато, вентиляция не справлялась. Эсэсовец из охраны ставки распахнул перед адмиралом лакированную дверцу «Хорьха», Канарис знаком приказал референту сесть рядом с ним. Когда дверца захлопнулась, отгородив мягкое кожаное нутро машины от мира, разведчик коротко бросил:
      – Докладывайте!
      – Герр адмирал. Вчера вечером в районе Бреста при попытке перехода на нашу сторону Буга русскими пограничниками убит перебежчик. Тело было прибито к нашему берегу. Судя по документам, это офицер русской тайной полиции. Начальник отделения абвера сообщил, что обнаруженные на теле убитого материалы требует вашего личного внимания. Подробности он счел неподходящими для телефонного разговора или даже шифрованной телеграммы, настаивая на личной встрече. Два часа назад он вылетел в Растенбург.

 
      – Как – ушел?! – Берия как будто уменьшился в росте. – Как. Ви. Могли. Допустить. Это?!
      Ответить было нечего. Оправдываться? Как? Сбежавший предатель был выведен в прямое подчинение самого Берии – тут даже на непосредственного начальника не свалишь, а головотяпы, пропустившие через страну и границу беглеца с липовыми документами, также подчинялись, в конечном счете, ему – наркому внутренних дел. Да и не об оправдании следовало думать. Даже из тех, отнюдь не главных соображений, что оправдывающихся Сталин не любил. Просто на ниточке повисло слишком многое – не для самого Берии, для страны. Надо было срочно думать, что еще можно спасти.
      – Виноват, товарищ Сталин. Это целиком моя вина.
      – Не сомневаюсь, – резко бросил вождь и внезапно успокоился. Вероятно, из тех же соображений. – У вас, товарищ Берия, есть три недели. До двадцать второго числа. До этого времени вы должны совершенно точно выяснить, что стало известно немцам, поверили ли они перебежчику… или тем документам, которые, если этот… Лемехов действительно пристрелил мерзавца, они нашли на его трупе.
      – Там были не только документы, товарищ Сталин. Непосредственно перед побегом лейтенант госбезопасности Прунскас получил из хранилища под расписку вещественное доказательство – рацию марки «Сименс». В личном сейфе Прунскаса объект не обнаружен.
      – Совсем плохо. Значит, поверят, – Сталин покачал головой. – Мы же поверили. Что вы собираетесь предпринять?
      – Во-первых, я предлагаю уничтожить все оставшиеся вещественные доказательства по этому делу. Точнее, разобрать соответствующие устройства, особо критические части передать в совершенно несвязанные друг с другом секретные лаборатории для дальнейшего изучения. Во-вторых, провести операцию по дезинформации противника. В ближайшее же время немцы неизбежно должны зашевелиться, пытаясь выяснить, что же все-таки произошло. Я думаю, что кто-то из их агентов направится в Острожск – протокол задержания Чеботарева входил в число похищенных документов. Но, кроме того, они должны активизировать научно-техническую разведку. Состав пластических масс, из которых сделаны корпуса радиостанции и патефона, весьма схож. Мы попытаемся подсунуть одному из германских агентов панель, похожую на панель корпуса рации. Я поинтересовался у химиков – плавление и литье в бескислородной атмосфере не приведет к окислению пластической массы.
      – Хорошо. И что это нам даст?
      – Немцы могут подумать, что рация – наша мистификация. Пусть даже это будет не полная копия – к примеру, может же у нашей «мистификации» быть прототип. Кроме того, на основе купленной у Маркони технической документации мы можем составить отчет по испытанию жидких кристаллов разных типов. Датируем примерно тридцать шестым годом. Может сработать.
      – Может, да. А может, и нет. Еще вопрос. Место, куда мы определили Чеботарева, тоже может быть… скомпрометировано. Что вы предполагаете делать с ним самим?
      – Убирать «Паука» оттуда нет никакого смысла. Если немецкий агент не обнаружит Чеботарева, но расспросит сотрудников завода и узнает, что да, был такой да после утечки сплыл, – немцы еще больше уверятся. Проще в рамках начавшейся мобилизации выдернуть его и еще нескольких его товарищей и призвать в армию.
      – В армию? Накануне войны? Рискованно.
      – Рискованно было отпустить его тогда, товарищ Сталин. А теперь… К тому же он водитель, закатаем его в тыловую часть. Лучше всего – на Дальний Восток.
      – Тогда проще устроить ему пищевое отравление. Благо приставленный вами к нему сотрудник такую возможность теперь имеет. Весь смысл того риска, на который мы пошли, отпустив этого человека, заключается в том, чтобы определить, что же он из себя представляет. Так что на Дальний Восток его отправлять не надо. Пусть поводит грузовик под немецкими бомбами. Если они будут.

 
      Военкомат в Александрове радикально отличался от знакомого Андрею по той жизни Кировского районного. Отличался в первую очередь по духу. И там и там собиралась изрядная толпа нетрезвых юношей с родственниками. Но если там нетрезвость была угрюмая, злая – то в этом времени поддавали больше для веселья. «Социальный лифт», – подумал Андрей. Ну да, армия в этой жизни была уважаемым социальным институтом, школой жизни без появившегося позже издевательского оттенка. Помимо получения множества полезных в дальнейшей гражданской жизни навыков (обращения со сложной техникой, например, на гражданке такую не везде встретишь), отслужившие возвращались уверенными в себе взрослыми мужиками. Причем привычными к совместной работе, что сразу поднимало вчерашних крестьян на одну ступеньку во все еще деревенской на семьдесят-восемьдесят процентов социальной иерархии. Готовый рабочий как-никак. А уж если вернулся младшим командиром – прямая дорога в звеньевые, бригадиры – и далее, хоть из прораба до министра дорастай.
      Да и провожали сыновей-братьев-женихов хотя и с почти теми же нетрезвыми песнями-танцами под гармошку, но совершенно с другим настроением. И бравурные марши из репродукторов звучали без скрытой безнадеги… Если не знать, что сегодня уже, как ни крути, восьмое июня одна тысяча девятьсот сорок первого года. Точнее, не знать смысла этой даты.
      Народ действительно веселился. Давид в окружении комячейки травил байки, Славка Иванченко гулко ухал, забивая смех остальных слушателей. Он уже отслужил, так что пришел только проводить друзей, поделиться опытом. И уж в такой ситуации не отказал себе в удовольствии постращать «молодых». Не дедовщиной, нет – тут слова-то такого еще не изобрели. Скорее, все его страшилки и байки можно было свести к постулату «в армии служить – это вам не девок портить». Но особо тоже не пугал – «научат».
      Даже Леха Клязьмин в окружении давешнего тела и еще двух корешей (давешнего же крепыша среди них не наблюдалось) бодрился и выпячивал грудь. Провожали его с компанией две подавальщицы из столовой.
      Андрей, как всегда, тусовался чуть в сторонке. Ну уж так он себя поставил, и народ к этой его особенности уже привык. Давид иногда, после памятного разговора «про древних греков» в заводском гараже, пытался сблизиться, то ли по должности, то ли из симпатии, но Андрей, хотя и вежливо, неизменно уходил в глухую оборону. Ага, про серого речь, а серый навстречь. Подскочил, улыбнулся во все шестьдесят четыре.
      – Ну что, Андрюха, как настроение?
      – Нормально.
      – Я тут вот что подумал. Тебе что – судимость, что ли, сняли? Я тут у военкома узнал, с судимостью в армию брать не положено.
      – Угу, сняли. Вместе с повесткой постановление пришло.
      – Ну, поздравляю! Это здорово. Теперь главное – доверие оправдай. У меня на тебя ба-альшие виды по возвращении. И не у меня одного, кстати.
      – А еще у кого? У Семеныча что ли?
      – Да какой там Семеныч! Ты вон туда посмотри!
      Андрей обернулся. На противоположной стороне дороги, под мечущим в небо пух старым тополем стояла Наташка Хромова. В той же полосатой футболке и в той же расклешенной юбке, в руках – узелок. Андрей загасил о каблук папиросу, вскинул на плечо сидор с ложкой-кружкой-миской и пошел через улицу. Чего девчонку мучить.
      – Андрей, я тут тебе на дорогу… Пирожков принесла. Ты… уходишь? – Толковый вопрос, слов нет.
      – Ухожу, понятно. Родина приказала, рабочий класс ответил «Есть!», – улыбнулся Андрей, – да ты не переживай.
      – Я и не переживаю. Я, наоборот, рада, что тебя призвали.
      – Надоел?
      – Да что ты говоришь! Просто Верка-почтальонша сказала, что тебе вместе с повесткой…
      – Ну да, судимость сняли. Я теперь как все.
      – Вот я и рада, – ага, – и глаза на мокром месте. – Андрей… Ты, когда отслужишь, к нам на завод вернешься?
      – А куда ж я от вас, таких хороших, денусь?
      – Андрей, – слезы у девчонки уже не держатся, стекают по щекам, – я все-все твои статьи в стенгазете читала. Я не знаю, откуда ты все это взял… ну, про войну… Но я тебе верю. Ты уж там, на войне, поосторожней… Пожалуйста… Если получится…
      – Есть быть поосторожнее… Если получится.
      – Товарищи призывники! – Зычный голос майора с медалью «XX лет РККА» перекрыл многоголосый гомон и оборвал гармошку. – В две шеренги стано-ооо-вись!
      – Ну все, я побег. До свидания, Наташка.
      – До свидания, Андрей.
      Когда две выделенные для такого случая заводом полуторки (одна – бывшая Андреева, с его же сменщиком за баранкой) скрылись за углом, Наталья Тимофеевна Хромова, комсомолка, спортсменка и просто красавица, а по совместительству – штатный сотрудник Управления Наркомата Госбезопасности по Владимирской области, текущий оперативный псевдоним Бушлат, развернулась и, глядя под ноги, пошла к общежитию. И слезы продолжали капать на пыльную обочину безо всякой служебной необходимости.

 
      – Вы идиот, Канарис! Вы не заметили самого главного! Боже, какой же вы идиот! – Гитлер бегал по кабинету, брызгая слюной, изредка останавливаясь перед замершим во фрунт разведчиком. – Неудивительно, что с генералами и адмиралами вроде вас Германия может быть повержена! Вы все не видите дальше собственного носа! Вы битый час утомляли меня техническими деталями и не упомянули о самом главном! Не догадайся я сам заглянуть внутрь…
      Гитлер подскочил к столу, схватил собственноручно распотрошенный им жемчужно-серый корпус и сунул под нос адмиралу.
      – Что здесь написано, Канарис? Вот здесь, на этой наклейке! Здесь написано – «Росстандарт»! Вы понимаете, что это значит? Что толку, что «Сименс» где-то там, в будущем, сможет создавать такие замечательные устройства? Неужели кто-то сомневается в полном и безоговорочном превосходстве германского технического гения? Что толку, что на него будет работать весь мир – от Малайи до Формозы? Главное – стандарты будет устанавливать Россия! Именно Россия будет решать, что ей одобрять, а что нет! Запомните, Канарис – стандарты может устанавливать только высшая раса!
      Канарис был готов возразить, что сам факт нанесения надписи «Росстандарт» на бумажную наклейку свидетельствует лишь о том, что русские и немцы (если принять безумную идею о подарке из будущего) всего лишь активно торговали. До такой степени активно, что наклейки регулирующих торговлю органов приходилось печатать типографским способом. Таково было общее мнение аналитиков абвера. Но жизнь адмиралу еще не надоела, и он счел за благо промолчать. Тем более что фюрер далеко еще не закончил.
      – А язык надписей на экране? Все, все в этом устройстве написано либо по-русски, либо по-английски! Ни одного немецкого слова! Немецкий язык погиб, немецкого языка не существует! Вы понимаете это, Канарис? А вот это? – Нервно подрагивающий палец остановился на клейме «Made in EU». – Европейский Союз – да, мы могли бы объединить Европу в такой союз! Но почему, скажите, почему официальный язык этого союза – английский?! И почему символом союза является кольцо из пятиконечных звезд?! Пятиконечные звезды – символ большевиков и американских плутократов! Вы понимаете, что в этом будущем Германия – всего лишь экономический придаток истинных хозяев мира, всего лишь второе издание проклятой Веймарской республики?!
      Гитлер кинул аппаратик на стол и обхватил голову руками.
      – Что же до якобы выловленных с этим вашим перебежчиком протоколов допроса – вы не хуже меня понимаете, что уж что-что, а стряпать фальшивки большевики и американские плутократы умели всегда. Если бы не этот аппарат – я просто посмеялся бы над ними. Но подделать столь сложное устройство им действительно не хватит мозгов.