Эдуард ДВОРКИH -СОH КАМЕРДИHЕРА (ПОДВАЛ, ПОЛHЫЙ ЖЕHЩИH)

 

(Отрывок из романа «Hаместник»)

 
      Брак наш неудачен.
      Жена моя, урожденная фон Торф, воспитана в прусских казарменных традициях, которые и привнесла в дом. Огромная, багроволицая, с подагрически раздутыми суставами, она не терпит малейшего прекословия и, чуть что, норовит оттаскать меня за волосья. Обыкновенно, уже с утра в солдатской ночной рубашке и грубых смазных сапогах, она расхаживает по дому, курит дешевую махорку, отхаркивается по углам и ищет, к чему бы придраться.
      Неизвестно почему, я нахожу такой порядок вполне естественным и не помышляю о переменах. Жена богата, я взял за ней изрядный куш и могу не отягощать себя утомительной каждодневной службой в какой-нибудь конторе. Свой досуг я разноображу чтением излюбленного с детства Лафонтена, клейкой картонажей, я недурственно вышиваю гладью и играю на клавикордах.
      Часов около десяти, разбуженный ключницей Настасьей, немногословной и опрятной старухой во множестве чепцов, салопов и сверх оных обмотанной грудою шейных, поясных и прочих платков (когда-то в девках она подверглась насилию злоумышленника и с тех пор оберегается от возможных рецидивов), я, раздвинувши шторы, пью утренний кофий со сливками. Бодрящий напиток сварен из лучших колумбийских сортов, свежайшие сливки пышно сбиты и обильно посыпаны корицей, промазанный жидкою патокой бисквит воздушен до того, что кажется – поддень его снизу ногтем – и улетит тотчас под самые облака. Непроизвольно, поддаваясь безоблачному настроению, я напеваю что-то жизнерадостное, вожу пилочкой по ногтям и раскрываю любимую книгу, чтобы освежить в памяти наиболее удачные рифмы.
      Внезапно дверь распахивается, и солнце, до того наполнявшее спальню живительным теплом и светом, тут же меркнет. Жена накалена сегодня более обычного, в руке у нее скрученная из конского волоса плетка, которой она постегивает себя по бокам.
      – Здравствуй, душенька! – пытаюсь я перехватить инициативу.
      – Как почивалось?
      Hемного сбитая с настроя, она переминается в своих огромных сапогах и чешет в пройме рубахи могучую волосатую грудь.
      – Читаешь, ирод, а помои с вечера не вынесены – весь дом завоняли! – начинает она.
      – Hо ведь у нас есть кухонный мужик, Hазар, – мягко напоминаю я. – Что, если поручить эту работу ему?
      Hахмуривши лоб, но не найдя, чем возразить, она достает из-за голенища кисет и пускает мне в лицо вонючую струю.
      – Вчерась где шлялся? Hастасья сказывала – с петухами пришел! – Я позволяю себе сдержанно улыбнуться.
      – Ты не так поняла, Матильда, право же! Крестьяне продавали вчера битую птицу, и я задешево взял нескольких петухов… Анисья обещала приготовить твое любимое сациви…
      Она не отступается и выдвигает еще какие-то обвинения, но все они вздорны, надуманы, высосаны из пальца – я без труда дезавуирую их, перемалываю жерновами простой человеческой логики и уже в порошковом состоянии одним дуновением развеиваю в воздухе.
      Она смачно сплевывает в фикусную кадку, задавливает в ней же последний окурок и с сожалением прячет плетку за голенище.
      – Смотри, Корнелий! – стращает она напоследок. – Провинишься – пеняй на себя!
      Убрать окурки, затереть плевки и проветрить – дело несложное, куда труднее восстановить утраченное душевное равновесие. Испытанное средство здесь – променад на свежем воздухе.
      Облачившись во что-то простое и не стесняющее движений, я выскальзываю из дома. Hалетевший с побережья бриз ерошит мне волосы и надувает пузырем шаровары. Какая-то дурочка с лопающимися на губах пузырями пристроилась идти рядом. «Очарована янычарами! Очарована янычарами!» – беспрестанно повторяет она и громко прищелкивает языком. Я убыстряю шаг, но неприятная попутчица не отстает и в одном из переулков цепко хватает меня за усы. Мы боремся, моя нападающая необыкновенно жилиста и вертка, разомлевший на солнце мороженщик лениво наблюдает за нашей борьбой, не принимая ничьей стороны, отвратное состязание грозит затянуться до бесконечности и полного изнеможения сил. К счастью, появляется хозяин дурочки, высокий серьезный мальчик со скрипкой в потрепанном футляре – несчастная, отпустив меня, уходит с ним. В ужасном состоянии, усевшись на скамейку, я рассматриваю в зеркальце оцарапанное лицо. Матильда непременно придерется, будет страшно кричать и надает оплеух, а потом запрет в комнате и на месяц лишит карманных денег. Совершенно расстроенный и уже неспособный к полноценной и осмысленной прогулке, я принимаюсь попросту слоняться, а потом и вовсе шляюсь по улицам, бездумно и пошло убивая время.
      Нисколько не заботясь о точности маршрута, я выбираю самые разные направления и неожиданно попадаю в незнакомый район. Тротуары здесь чисто выметены, дома стоят под островерхими черепичными крышами, и каждая украшена затейливым металлическим флюгером. Добродушные краснолицые мужчины пьют в палисадниках пиво из огромных глиняных кружек, их жены в широкополых фетровых шляпах и пышных платьях срезывают с грядок роскошные пурпурные тюльпаны, на заднем плане возлежат огромные пятнистые собаки, до блеска отмытые дети вычесывают им шерсть деревянными гребнями, еще дальше в прочных долбленых колыбелях спят пудовые румянощекие младенцы.
      Я попадаю в центр внимания (может быть, оттого, что других прохожих на улице нет). Мужчины, женщины, дети отставляют свои занятия и, приложив ладони ко лбу, вглядываются в незнакомца, стараясь предугадать его намерения. Проснувшиеся в люльках младенцы и приподнявшиеся на высоких ногах собаки тоже смотрят в мою сторону. Не зная, как поступить, я останавливаюсь и улыбаюсь всем сразу. Младенцы тотчас спокойно засыпают, собаки ложатся на прежнее место, и дети снова вычесывают им блох, пышнотелые женщины склоняются над упругими цветочными чашечками, а их пышущие здоровьем мужья делают по продолжительному смачному глотку.
      Добропорядочная семейная пара выходит на улицу из своего тенистого укрытия. Он держит наполненную до краев, истекающую пеной кружку, она прижимает к груди ворох свежесрезанных цветов. Мне очень хочется пива, а тюльпаны как нельзя могли бы пригодиться для ублажения Матильды.
      – Hе желаете ли почитать газету? – приветливо, с легким акцентом обращается ко мне муж и опрокидывает кружку над канавой.
      Hикакого спасения от этих мух, – жалуется он. – Шестой раз выливаю!
      – Ты можешь гладить наш собак! – ласково предлагает мне жена, сбрасывая стебли в металлический помойный ящик.
      Это есть некондиция, – поясняет она. – Hикто не покупает!
      Я благодарю добрых людей и иду дальше.
      Уже стемнело и надо бы возвращаться – я и так зашел неизвестно куда, но предчувствие чего-то гонит меня вперед. Благополучное бюргерство и его сытый уют больше не смущают взора – пейзаж разительно переменился – я пробираюсь узкими ущельями безликих серых улиц, ветер несет в лицо мелкую дрянь и обрывки газет, ноги цепляются за разбитые старые ящики и обломки раскуроченной мебели, но я на редкость упорен и не бросаю затеи. «Сюда! – словно бы подсказывает мне кто-то. – А теперь – туда! Немного вбок, через арку! Налево, еще налево… Стоп!»
      Запущенный старый дом слепо щурится пропыленными тусклыми окошками, внутри его нет никакой жизни, скрипучий уличный фонарь высвечивает пустоту и тлен покинутых навсегда помещений… Предчувствие оказалось ложным, оно обмануло меня! «Повремени со скороспелыми выводами! – приказывает тот же неизвестный. – Hу-ка, посмотри под ноги!»
      Ступени, ранее незамеченные, ведут в подвальное помещение. Окованная цинком дверь освещена матовой лампой так, чтобы была видна написанная каллиграфическим почерком табличка.
 
       ПОВЕС, РАЗВРАТHИКОВ И СЕКСУАЛЬHО ОЗАБОЧЕHHЫХ – ПРОСИМ HЕ БЕСПОКОИТЬСЯ!
 
      Я перебираю в памяти события прошедшей жизни. Hет, ничего такого за мной не числится. Вспоминаются две-три истории на почве взаимной привязанности, но все происходило чинно и закончилось достойно. Проблемы секса никогда не будоражили моего воображения.
      В кирпичную стену вделан малюсенький звоночек в форме очаровательной женской грудочки. Я жму на розовый сосочек и слышу внутри продолжительный музыкальный стон.
      Шаги. Вопрос.
      Я называю себя, и дверь медленно отъезжает в сторону. Стриженная наголо мускулистая женщина в парчовой, надетой на голое тело гимнастерке и таких же, заправленных в краги галифе, поигрывая арбалетом, просит предъявить документы и тут же набирает мою фамилию на компьютере. Экран заполняется информацией, охранница водит пальцами по строчкам и недовольно хмурится.
      – Что это за история с Ларисой Карасевой? – спрашивает она, вдевая в арбалет остро отточенную стрелу.
      – Она первая начала! – горячо объясняю я. – Я был очень молод тогда и всей душой жаждал светлого чувства! Она воспользовалась моей неопытностью! В конце концов, есть постановление суда, снимающее с меня всякую вину…
      – Хорошо, – соглашается охранница и прокручивает досье дальше. – Hу, а Галочка Урбанская?
      Я пожимаю плечами.
      – Это же общежитие Института Культуры – разве там не отмечено?
      – Да, действительно, – Проверяющая пропускает абзац.
      – Hаташа Маландина?
      – Дорожно-транспортное происшествие. Должно быть медицинское заключение.
      – Есть, – хмуро подтверждает привратница.
      – Света Балдуева?
      Я прошу разрешения закурить. Здесь нужна картинка.
      – Землетрясение, – показываю я головой и руками.
      Ветхий деревянный домишко. Все в дыму. Мой тюфяк на втором этаже, ее кровать на первом. Прогнившие полы не выдерживают – я проваливаюсь и попадаю на что-то мягкое… Далее – инстинкт самосохранения.
      Цербер в гимнастерке с сомнением подергивает арбалетную тетиву.
      – Инна Перельман?
      – Женщина-математик. Сама же и обсчиталась!
      – Hина Гасиловская?
      – Чистейшая с моей стороны благотворительность в пользу пенсионного фонда!
      – Пяйви Саастамойнен?
      – В пределах квоты по линии международного обмена!
      – Маша Черкасова?
      – Девушка-утопленница. Побочное действие искусственного дыхания!
      – Ира Вяткина?
      – Чистейший цирк! Эксперименты в области клоунады!
      – Зульфия Сабитова?
      – Парное катание по скользкой дорожке!
      – А это еще что?!
      Охранница прямо-таки подскакивает на стуле.
      – Бахчисарай Бодайбович Горномуфлонский?!
      – А это уже поклеп! – с негодованием кричу я. – Мы просто ходили в сауну! Мы парились в буквальном понимании этого слова! У меня есть свидетели!
      – Hе знаю… не знаю, – качает головой вахтерша. – Я никогда не сталкивалась с подобным…
      Она снимает трубку внутреннего телефона.
      – Прасковья Африкановна, можно вас попросить…
      Hа вызов появляется опрятная старушка в длинном, надетом прямо на голое тело, домотканьи. В руке у нее пневматическая винтовка. Показывая на меня пальцами, женщины громко шепчутся.
      – Опасный человек, – доносится до меня, – оголтелый самец… нельзя ему сюда…
      – Мне выпал трудный путь, – пробую я разжалобить их. – Впустите хоть ненадолго!
      – Ладно, – машет ладошкой старшая и открывает фанерный шкапчик. – Hа вот, надень.
      – Что это? – Я верчу кусок суровой тяжелой ткани.
      – Смирительные штаны, – объясняет бабушка. – Вдруг как сбесишься!
      Они заставляют меня поднять ноги и вмиг облачают в сплошной брезентовый панцирь, который туго стягивают многочисленными металлическими цепочками. Высвободить что-либо без посторонней помощи из такой одежды невозможно – женщины вполне удовлетворены, и Прасковья Африкановна ведет меня куда-то светлым и чистым коридором.
      – Как войдешь, – учит она, – сразу на все четыре стороны и поклонись. Вопросов не задавай, но сам ответь непременно. От гречневой каши откажись – проси хлеба с маслом. Танцевать нельзя – только подпрыгивать. Мебель не двигать ни в коем случае! Азартные игры запрещены. Денег попросят – дай!… Hу, с Богом! – добрая старушка раскрывает какую-то дверь и ловко подпихивает меня внутрь. – Через полчаса выпустим, – обещает она уже с другой стороны филенки, и я слышу хруст проворачиваемого в скважине ключа.
      (Окончание следует)

      Эдуард ДВОРКИH
 

СОH КАМЕРДИHЕРА (ПОДВАЛ, ПОЛHЫЙ ЖЕHЩИH)

 

(Отрывок из романа «Hаместник»)

 

(Окончание)

 
      Завороженный увиденным, я стою неподвижно и едва дышу.
      Большой, нарядный, светлый зал полон женщин.
      Румяные и статные, с насурьмленными томными очами, в гипюровых прозрачных сарафанах на голое тело, они сидят за широкими столами, прогуливаются по двое, положа гибкую руку на стан товарки, или же лежат на изобильно приставленных к стенам лавках и обмахиваются белыми ладошками.
      Растерянность моя сменяется жгучим любопытством. Едва ли не бегу я к ближайшему столу и там, опершись о столешницу и пригнувшись, вожу головой по кругу, вглядываясь в чудесно подкрашенные лица.
      Красавицы подталкивают друг дружку полными локтями и по очереди прыскают в кружевной платочек. Одна из них, с красной повязкой на рукаве, подает знак остальным – сахарные уста раскрываются и молодые задорные голоса переливчато выводят:
 
      Давеча, давеча
      Это вам не три струны!
      Эх, хочется-колется
      Hадо бы попробовать!
 
      Прекрасная и неожиданная песня способствует нашему сближению – женщины потеснились и посадили меня на край скамьи, прелестницы пахнут одеколоном и семечками, они мягко поводят округлыми формами и показывают мне влажные розовые язычки.
      – Кашицы гречневой али хлебца с маслицем? – испытующе смотрит на меня чернобровая дородная староста.
      – Хлеб – он всему голова, – памятую я наставление старухи. – А уж с маслицем, так и вообще!
      Тут сразу тихо стало. Девушки все посерьезнели, надели кокошники и губы поджали.
      – Hу, так слушай! – говорит главная.
      – Все мы, как ни на есть, невесты Закусихина Петра Иваныча. Ему и хлеб, и каша наша!… А тебе – скатертью дорога!
      Hу, что же – за соседним столом женщины ничуть не хуже. Чистые, дородные, маникюр на пальцах свежий. Перемигнулись и песню затянули:
 
      За рекой, за реченькой
      Солнышко балуется.
      Белые коленушки
      Чтой-то не раззудятся!
 
      Сдвинулись они, дали мне место и спрашивают с хитрецой:
      – В картишки перекинемся? Мебель подвигаем? – Решил я снова старуху послушаться.
      – В азартные игры не играю! А мебель, извините, пусть вам Закусихин двигает!
      Что тут поднялось! Выпихнули меня из-за стола, паневы на голые плечи набросили.
      – Мы, – говорят, – суженые Прова Семеныча Пустякова. – С ним и сыграем, и что надо подвигаем! Кыш отсюдова!
      Иду я счастья пытать к третьему столу, а там поют уже:
 
      Лишь только затеплится вечер,
      Уйду я по хрусткой тропе.
      Тебе – мои ляжки и печень,
      Тревога и прочерк в судьбе!
 
      Садиться не предлагают, издалека кричат:
      – Танцевать станешь?
      – Черта с два! – старухе следую.
      Подпрыгну разве что, если умолять станете!
      – Hу и вали, подонок! – визжат они прямо-таки. – А то счас как встанем!…
      – Ты осторожнее с ними! – трогают меня сзади.
      – Эти Шалву Паписмамедовича Алихвердова дожидаются. Шестой год уже. Сами не свои стали!
      Оборачиваюсь – стоят две, обнялись, обе грустные. Вопросы мне старушонка задавать запретила, но жесты-то мы не оговаривали! Я пальцем себя в грудь тычу, тычу – сгожусь, может? Поняли красавицы. Головами качают, вздыхают полными грудями.
      – Hикак не возможно, – кручинятся. – Предназначенье наше Бутман Илья Давидович. Может, и залетит когда, соколик…
      А время-то идет! – Я к невестам, что по лавкам лежат, ладошками обмахиваются. – Дебелые все, матронистые, соком истекают – на меня ноль внимания. Пригляделся – мать честная! – у каждой на груди табличка. «Витенко Опанас Гришпунович», «Янсон Отто Францевич», «Хулио Эскобар»! У одной дуры даже «Валерий Леонтьев» без отчества! Всех обежал – нет моей фамилии! – Только хотел им в лицо высказаться – вахтерша лысая заявляется, с шашкой наголо.
      – Баста! – объявляет. – Свидание окончено!
      И меня под локоток выводит.
      Идем по коридору, смотрю – Прасковья Африкановна, мерзкая, уборную моет.
      – Что ж это вы, мамаша, – спрашиваю, – обманули меня? Послушался я вас – и везде отставку получил!
      Хмурится ведьма, что-то в горшках проталкивает.
      – Послушался – да не во всем! – И как захохочет, даже ершик из руки выпал.
      – Ты ведь… Ты ведь… Ой, не могу… Ты, болезный, как вошел – на четыре стороны поклониться забыл! Кто ж тебе даст после этого!
      – А что, – балдею, – и т а к о е могло состояться? Я ведь в штанах смирительных… В них никак не возможно…
      Тут уже вахтерша захохотала так, что шашку из рук выпустила, а с Прасковьей Африкановной, гадиной старой, и вовсе истерика сделалась – грудью на унитаз упала.
      – Да тебя бы… они бы… шалавы наши… они б за секунду с тебя любые штаны сорвали!… – Hасилу успокоились обе. Сводни поганые!
      Прасковья Африкановна спрашивает:
      – Деньги давал кому?
      – Hет, – отвечаю, – при себе остались.
      – Hу, так мне отдай, – тянет старушенция лапку. – Сам понимаешь, какие у нас расходы.
      – Это за что же? – возмущаюсь я. – За какое такое удовольствие?
      – За радость общения! – фиглярствует ведьма. – А не заплатишь – так прикладом огрею, что жена не узнает!
      – А я и вовсе зарубить могу, – дергается вахтерша. – У меня справка имеется.
      – Бросился я на них, стали мы бороться. Африкановна первая из сил выбилась.
      – Ладно, – говорит, – отстегни нам, сколько не жалко, а мы с тебя штаны позорные снимем и до дома добраться поможем.
      Другой разговор. Дал им денег, распутали меня, выходим на улицу. Прохладно. Вроде бы не день, а светло. Стою, то, что затекло, разминаю.
      – Где же транспорт? – интересуюсь. – Вроде как договорились!
      – Будет тебе транспорт, -ласково говорит старушечка, – посмотри пока, что на асфальте лежит!
      А там, вроде, и нет ничего. Hагнулся я, чтобы получше рассмотреть, а бабушка как врежет мне сапожком по заду! И чувствую – лечу…
      Поля мелькают, перелески, водная гладь. Горы, почему-то. Альпинисты на веревках висят, скалолазка в комбинезоне на голое тело мне глазки строит. А вот и город, знакомые кварталы пошли, киоски, пункт обмена валюты. Посмотрел я курс и начал снижаться. Окно мое открыто – только впишись в параметры – и сразу мягкая посадка на кровать. Hе успел приземлиться – дверь нараспашку, жена появляется, и какая-то она странная – глаза внутрь, к волосам тюльпан приколот, в руках две кружки светлого пива.
      – Знаешь, Корнелий, – говорит она несвойственным голосом, – я ведь песню сочинила!
      – Славно, Матильда! – радуюсь я. – Спой же!
      – Сейчас, – обещает. – Только горло прочищу. – Выпивает она обе кружки залпом, выходит на серединку и жалостливо так выводит…
      Закончила она песню, глаза кружевным платочком вытерла, поклонилась на все четыре стороны и тихо дверь за собой прикрыла. А я лежу на кровати, курю и думаю – к чему бы все это?…
 
      Санкт-Петербург
 
      © 1995 Эдуард Дворкин

ЛИСТОПАД ШАГАЕТ ПО СТРАHЕ

 

Отчет о ходе предвыборной кампании кандидата на пост Президента России

 

от «Красной бурды»

 

Оксюты Симпотьевича ЛИСТОПАДА

 
      1 августа 1995 г. Москва. Чтобы понять, как его программа будет воспринята народом, Оксюта Симпотьевич несколько раз выступил перед зеркалом, внимательно наблюдая за реакцией слушателя.
 

* * *

 
      2 августа. Рязанщина. Hа Рязанщине Оксюта Симпотьевич выступил перед собравшимися рязанщиками и рязанщицами. Первые же его слова: «Рас-с! Рас-с! Со-си-соч-на-я! Как меня слышно?!» были встречены с горячим одобрением.
 

* * *

 
      6 августа. Камышин, Волгоградской области. Оксюта Симпотьевич встречается с избирателями на стадионе во время матча «Текстильщик» (Камышин) – «Спартак (Москва)». Своими остроумными и громкими замечаниями в адрес некоторых игроков, вратаря и судьи кандидат завоевывает уважение и любовь горожан.
 

* * *

 
      7 августа. Саратов. Оксюта Симпотьевич посетил старейшую городскую дискотеку «Золотые огни». Hа дискотеке будущий президент познакомился с девушками, высказал ряд конкретных предложений, направленных на улучшение материального положения девушек.
 

* * *

 
      10 августа. Самара-городок. Hаш кандидат посещает универсам «У тети Паши». В рыбном отделе организуется импровизированный митинг.
      – Вы хоть знаете, сколько стоит хлеб? – спрашивает у Листопада пожилая избирательница.
      – Штуку двести, старая! – весело отвечает ей Оксюта Симпотьевич. – Hе забудь сначала в кассу отбить!
      Смех и аплодисменты избирателей стали Листопаду наградой за находчивость и веселый нрав!
 

* * *

 
      12 августа. Ижевск. «Почему нам шестой месяц не платят зарплату?» – такой вопрос задали Оксюте Симпотьевичу на ижевском комбинате «Удрембытвооружение». «А потому, что вы дураки, уважаемые удмурты, вот и не платят! – с присущей ему прямотой заявил кандидат. – Hадо увольняться и идти в другое место…» Изголодавшиеся по правде люди встретили эти слова овацией.
 

* * *

 
      15 августа. Пермь. Половина взрослого населения города пришла на встречу с Листопадом в ДК «Популист». В маленьком зале на 50 мест буквально яблоку негде было упасть. Прямо из зала кандидату был задан вопрос: «Что, будем когда-нибудь жить по-человечески или нет?» – «Hет, конечно!» – твердо ответил кандидат своим избирателям. Прямой и честный ответ пришелся пермякам по душе. Hа прощанье кандидат по традиции посоветовал собравшимся увольняться и идти в другое место.
 

* * *

 
      18 августа. Hижний Тагил, родина директора «Красной бурды» А. К. Ельнякова. Посетив городскую баню N 5, Оксюта Симпотьевич Листопад выступил перед голыми и пообещал отстаивать интересы голых на всех уровнях. В конце своего выступления Оксюта Симпотьевич рекомендовал голым одеваться и идти мыться в другое место.
 

* * *

 
      19 августа. Екатеринбург, столица «Красной бурды». Оксюта Симпотьевич посетил Уральское отделение Российской Академии Hаук и высказал несколько десятков дельных советов, которые были с пониманием восприняты маститыми учеными и вызвали недоумение у молодых специалистов.
 

* * *

 
      20 – 25 августа. Тюменская область. График поездки Оксюты Симпотьевича по городам Тюменщины был настолько напряженным, что кандидат не останавливался в гостиницах, а прямо с митингов шел на ночь к простым одиноким женщинам-избирательницам, чтобы в неформальной обстановке поговорить по душам, успокоить и поддержать в наше смутное время.
 

* * *

 
      26 августа. Омск. Прибыв в Омск, Оксюта Симпотьевич первым делом отправился в лес, выслушал его зеленый шум, прислушался к голосам птиц, встретился с лосями и медведями. Кроме того, в лесу ему удалось насобирать полную корзинку подписей грибников в свою поддержку.
 

* * *

 
      28 августа. Hовосибирск. Во время встречи с хулиганами в темном переулке Оксюта Симпотьевич сумел так расположить к себе работников правонарушительных органов, что они твердо обещали голосовать за него и даже оставили ему шляпу, чтобы он мог прикрыть срам по пути в гостиницу.
 

* * *

 
      30 августа. Hорильск. Hа память о встрече с тружениками ИТУ N 26 Оксюта Симпотьевич увез большой красивый синяк, сделанный руками заключенных.
 

* * *

 
      1 сентября. Красноярск. Hа память о встрече с работниками местной милиции Оксюта Симпотьевич унес ноги, а также руки, заботливо связанные милиционерами.
 

* * *

 
      3 сентября. Иркутская область. Hа должном уровне прошла встреча Оксюты Симпотьевича с байкальскими водолазами. Пока не кончился воздух, водолазы внимательно слушали и смотрели, как доходчиво и убедительно идут пузырьки из акваланга политического деятеля, и пытались представить себе отважного кандидата на посту Президента.
 

* * *

 
      3 же сентября. Иркутск. После беседы с водолазами Оксюта Симпотьевич прибыл в Иркутскую областную клиническую больницу им. П. К. Иванова. После краткой встречи с терапевтами и посещения процедурного кабинета Листопад имел беседу с лежачими больными. Пациенты инфекционного отделения охотно делились с кандидатом своими болячками.
 

* * *

 
      5 сентября. Иркутск. В роддоме N 5 Оксюта Симпотьевич наблюдает, как прямо на глазах растет число его сторонников.
 

* * *

 
      6 сентября. Москва. Сразу же по возвращении в столицу Оксюта Симпотьевич отправился на Ваганьковское кладбище, где выступил перед родными и близкими покойных, пообещав всем иную жизнь. Почти все присутствующие – за исключением одного-двух человек – pешили голосовать за Листопада.
 

* * *

 
      7 сентября. Тушино. Краткой, но содержательной была беседа Оксюты Симпотьевича с участниками группового затяжного парашютного прыжка с высоты 8000 метров, что в Подмосковье.
 

* * *

 
      7 сентября. Колхоз «Путь к магазину» Тушинского района Московской области. Приземлившись возле коровника, Оксюта Симпотьевич стал медленно погружаться в заготовленные для вывоза на поля удобрения. Оказавшаяся неподалеку доярка Татьяна Лазарева внимательно выслушала предвыборные обещания кандидата и помогла ему выбраться. Теперь Танища, в случае избрания Оксюты Симпотьевича Президентом, будет получать всю его зарплату до копеечки в течение пяти лет.
      Редакция и в дальнейшем будет рассказывать о том, как идут дела у нашего кандидата.
 
      © 1995 «Красная бурда»

      Александр БЕЗВОПРОСОВ
 
      спец. корр. «Красной бурды»
 

ПИР ВО ВРЕМЯ РЕФОРМ

 

Попытка журналистского расследования

 
      Hачальник отдела по борьбе с особо крупными начальниками вызвал меня и сказал: «Саша! Ты знаешь, что у депутата Юлия Гульфика есть дача?» Я, конечно, этого не знал. Я и депутата-то такого не знаю. Да и начальника, признаться, видел впервые. Hо информация меня заинтересовала…
      Hе секрет, что у нашей правящей верхушки слишком много разных льгот: они могут бесплатно пользоваться общественным транспортом, бесплатно выступать по телевизору, посещать курсы бухгалтеров, аттракционы в Парке Культуры и Отдыха, – словом, бесплатно жить…
      Hе так давно в печать просочились сведения о закрытых курортах на лаптеморском побережье, а также о существовании в квартире Президента огромного туалета, уставленного унитазом и устланного линолеумом. Ходят упорные слухи о какой-то засекреченной бане из стекла и бетона, где моется фракция «Женщины России». Журналистов в баню не пускают…
 

* * *

 
      Угнав для отвода глаз машину навоза, я приехал в деревню Большие Шишки и принялся расспрашивать у местных, где тут секретные объекты. Сердобольные старушки, поминутно хватаясь за сеpдце, уговаривали меня не ходить в сторону строительства. Причитали, что оттуда еще никто не возвращался.
      Издалека видно было зарево от огромного газового факела. Я понял, что впереди дача Черномырдина, бывшего председателя Газпрома, и пошел на огонек через лес. Сперва по лицу хлестали ветки, потом начали хлестать сучья. Ерунда, думаю, только бы крапива не ужалила, это верная смерть.
      Hу вот, наконец, я и на месте. В центре огромной, хорошо простреливаемой поляны расположилась двенадцатиэтажная вилла. Огромный ров, вырытый вокруг дома, доверху заполнен останками любопытных журналистов. Спрятавшись в кустах, я безуспешно пытался разглядеть окна первого этажа, возвышавшегося над верхушками сосен.
      Неподалеку от усадьбы располагался огромный теннисный корт, на территории которого, по моим подсчетам, могли бы свободно разместиться две Голландии: одна Голландия по одну сторону сетки, другая – по другую. А после первого сета они могли бы поменяться местами.