Поэтому монархисты иногда даже сознательно помогали большевикам делать их дело, а большевики не мешали монархистам организовываться и вести их разлагающую антисемитскую пропаганду.
      В марте 1918 г. в Москве состоялся тайный монархически съезд. Руководство этим съездом было в руках монархистов-антисемитов. Его решения роковым образом отразились на всем ходе всей дальнейшей антибольшевицкой борьбы.
      На этом съезде было постановлено работать совместно с немцами, завязывать сношения с большевиками и проникать во все большевицкие руководящее центры. Задача руководителей съезда была захватить власть с помощью немцев и своих членов, проникнувших к большевикам.
      Практической работой монархических заговорщиков в России руководил тогда Бискупский, сейчас стоящий во главе русских гитлеровцев в Берлине. Его правой рукой был ген. Комиссаров,
      крайний правый монархист-антисемит, один из преступнейших типов бывших охранников, сыгравший впоследствии крупную роль заграницей, как агент ГПУ. От монархистов он получил задание захватить в свои руки аппарат большевицкой разведки. Он и его сотрудники (как жандармский полковник Бессонов, капитан 2-го ранга Дунин-Барковский, полк. Шатковский и другие) вошли в Чека и Разведупр.
      Впоследствии одни из них играли (и играют до сих пор) крупную роль в Германии в русских монархических организациях, а другие так и остались на службе у большевиков, где верой и правдой служили им все эти 20 лет.
      Еще в 1918 г., в Москве антисемиты отпечатали новое издание "Протоколов" и с ними послали несколько своих уполномоченных на юг - в Добровольческую армию: прис. пов. А. Н. Варламова, протоиерея Восторгова и других. В то же самое время {89} их единомышленники: Винберг, Тальберг, фон Мекк, Бискупский и др. поехали в Германию для укрепления связей с немцами.
      Окончательное оформление монархического антисемитского движения, начавшегося в Москве в 1918 г., получилось несколько позднее в Германии, на известном Рейхенгалльском съезде.
      На юге России, вообще, и в частности в добровольческой армии у Деникина, на северном Кавказе, приехавшие московские антисемиты не встретили официальной поддержки. Военные власти к ним там отнеслись отрицательно и отгораживались от них. Но временно и тогда еще, при ген. А. М. Драгомирове, им удалось сыграть видную роль в "Осваге" (Осведомительном Агентстве). У них появились свои органы печати. Они поспешили в Таганрог перепечатать московское издание "Протоколов". Среди них, кроме приехавших москвичей, были Родионов, автор "Нашего преступления", Пуришкевич и другие. Под редакцией Пуришкевича в Ростове-на-Дону выходил "Благовест" - журнал "Русской государственной мысли". В Ростове-на-Дону же издавалась газета "На Москву!", под редакцией А. Н. Варламова, - ее девизом было: "Бей жидов, спасай Россию!" Она усиленно рекламировала "Сионские Протоколы".
      Несколько позднее H. E. Парамонов, взявший по поручению ген. Деникина в свои руки дело пропаганды, попытался удалить бывших сотрудников "Освага" из созданного им "Отдела пропаганды", но через четыре недели должен был уйти. При его преемнике, К. Н. Соколове, реставраторы и антисемиты снова получили преобладающее значение.
      Антисемитская пропаганда среди антибольшевиков была, как нельзя больше, на руку большевикам в их борьбе с белым движением. Они, указывая на всю гнусность антисемитизма, выступали, как защитники свободы и равноправия. А сами они в это время вели общий погром всей России, в том числе и еврейского населения! (курсив - ldn-knigi)
      В самой Добровольческой армии были круги, {90} не замешанные в эти антисемитские подвиги. Все те, кто с самого начала вошли в ее ряды и боролись под командой Алексеева и Корнилова, кто проделали первые походы против большевиков, не запятнали себя погромами.
      Основа Добровольческой армии - молодежь из средних учебных заведений, студенты, молодые офицеры, кто идейно сплотились вокруг Корнилова, создали кадры так называемых "цветных" полков - корниловский, дроздовский, марковский и алексеевский. Эти полки и служили главным боевым ядром Добровольческой армии. Они в борьбе с большевиками своими трупами устлали путь от Ростова до Орла и оказались наиболее сознательной частью армии.
      Были, правда, и среди них антисемитские настроения. Совершен был, напр., погром в Харькове при формировании 3-го корниловского полка. Но виновники его, по приказу Кутепова, были немедленно преданы военно-полевому суду и некоторые из них расстреляны.
      (см. - Генерал Кутепов "Сборник статей", г.К. командовал корпусом в деникинской армии, корпусом и 1-й армией во врангелевской армии, ldn-knigi)
      В Крыму, при Врангеле, антисемиты официально тоже, как и в Добровольческой армии, не имели поддержки. Врангель даже не раз принимал против них меры. Но в хаосе гражданской войны эти его меры не имели большого значения. Когда на это указывали Врангелю, он откровенно говорил, что ничего не может сделать против настроения населения.
      Антисемитская пропаганда переброшена была и в Сибирь, и на Дальний Восток. Там тоже издавали "Протоколы". Но и там власти по большей части были против антисемитов. Против "Протоколов" резко выступал всегда Колчак.
      Еще более, чем в Добровольческой армии, антисемиты развили свою деятельность у Петлюры. Рассказы о погромах при нем общеизвестны. О них потом много справедливого сказали на суде в Париже по делу Шварцборда, убившего Петлюру. О том, что евреи переживали во время Петлюры, можно судить по статьям Шульгина о пытке страхом или по его книге "1920 год". (см. В. Шульгин "1920 год", ldn-knigi)
      {93}
      Моя анкета о "Сионских Протоколах"
      Анкета о "Сионских Протоколах"
      (в 1920х г. г.).
      Вскоре после моего второго возвращения в Париж с юга России, произошло то, после чего, казалось, борьба с "Протоколами" никогда больше не будет нужна, что они разоблачены раз навсегда, и никто из искренних людей никогда не будет даже говорить об их подлинности и не будет ссылаться на них, как на документ.
      Я говорю о совершенно неожиданном сенсационном сообщении "Таймса", что найдена книжка французского адвоката Жоли, изданная в 1864 г., откуда были десятки страниц вставлены в "Протоколы".
      Одновременно с статьей "Таймса", - а некоторые даже раньше, появились другие разоблачения по поводу "Протоколов", г-жи Радзивилл и г-жи Херблет, дю Шайла, и друг. Тогда же появились статьи, разоблачающие подделку "Протоколов", П. Н. Милюкова, Ю. Делевского и Г. Б. Слиозберга. С. Г. Сватиков сообщил интересные сведения о Рачковском и указал на его анонимные пасквили на русских эмигрантов, составленные в 1880-90х г. г.
      Во время этих разоблачений не нашлось никого, кто бы в печати решился сказать что-нибудь серьезное в защиту подлинности "Протоколов". Поэтому-то я тогда и полагал, что больше нет необходимости с ними считаться. Но скоро я понял, что эта опасность вовсе не прошла, что еще предстоит с ними борьба. Тогда я решил по мере возможности произвести анкету о них - главным образом, среди их {94} возможных защитников. К одним я обращался сам, а к тем, кого я не мог лично расспрашивать, я писал или поручал переговорить с ними моим друзьям.
      С этой моей анкетой я, прежде всего, обратился, конечно, к тем, кто так или иначе, раньше был связан с Департаментом полиции. Многих из них я лично хорошо знал и они хорошо знали меня, так как до революции 1917 г. я с ними вел многолетнюю борьбу и занимался их разоблачением, а они вели борьбу со мной. Вполне понятно, почему я для анкеты прежде всего обратился именно к ним.
      Сведения о том, как фабриковались и распространялись "Протоколы", могли быть, главным образом, у людей, связанных с прежней тайной русской полицией, по инициативе которой они и были сфабрикованы и вначале распространялись. Только они, если бы захотели, и могли бы сказать всю правду и о происхождении "Протоколов", и об их распространении.
      Не антисемиты и не причастные к сферам, где работали Рачковские, о происхождении "Протоколов " мало что-нибудь могли знать, - да и не стремились это узнать. Первые лет 20 почти никто не обращал никакого внимания на "Протоколы".
      Знали только то, что они были сфабрикованы охранниками для воздействия на царя, - и смотрели на "Протоколы", как на совершенно провалившееся дело.
      Одни из чинов Департамента полиции и охранных отделений, к кому я обращался с расспросами о "Протоколах", решительно отказывались отвечать на мои вопросы. Но другие иногда отвечали - правда, неохотно и уклончиво. Тех, кто мне отвечал, я просил мою анкету продолжить от своего или от моего имени у тех, до кого я сам не мог добраться, и только сообщить мне об ее результатах, если бы сами они не могли бы ответить в печати на мои вопросы. Я делал все, чтобы мое обращение дошло по возможности до тех, кто мог бы что-нибудь сказать нового и интересного о ''Протоколах".
      Одни из отвечавших мне ограничивались голословным заявлением, что верят в подлинность "Протоколов", но отказывались сообщить мне какие {95} либо сведения, которые позволяли им верить в их подлинность. Свое нежелание они, по большей части, объясняли опасением мести со стороны евреев, - даже в том случае, когда они понимали, что, отвечая мне, сами они не могли опасаться каких бы то ни было преследований.
      Другие цинично признавали, что они не верят в подлинность "Протоколов" (при этом с подчеркиванием добавляли: "конечно, не верим"), но "Протоколы" тем не менее очень полезны для антисемитской агитации, и поэтому они не только не считают нужным. высказываться в печати против них, но очень рады их распространению.
      Предо мной сейчас лежат записи ответов мне или моим корреспондентам, кто расспрашивал, напр., ген. Курлова (Имена я указываю только уже умерших, или тех, кто сам выступал в печати с своими сообщениями о "Протоколах".), бывшего товарища министра внутренних дел, заведывавшего одно время Департаментом полиции, ярого реакционера, антисемита, бывшего судебного следователя N., который и до сих пор является защитником подлинности "Протоколов", бывшего директора Департамента полиции Васильева. Позднее я имел возможность получить очень интересные сведения о "Протоколах" от б. начальника охранного отделения в Петербурге, ген. Г.
      Приведу в виде примера несколько полученных. мною ответов на мою анкету,
      Курлов
      (В Берлине).
      "К сожалению, я могу вам очень мало сообщить по интересующему Вас вопросу. Я глубоко убежден,, что "Сионские Протоколы" были сфабрикованы, но эта, фадрикация нe относилась ко времени Рачковсеого, а гораздо раньше. (Рачковский и его помощники воспользовались различными официальными материалами, сфабрикованными до них для борьбы с евреями в том, же Департаменте полиции, как, напр., запиской 1895 г., опубликованной впоследствии Г. Б. Слиозбергом.).
      {96} В свое время я, интересуясь этим вопросом, потребовал все имевшиеся по вопросу о масонстве документы в Дeпартамент полиции. Мне ответили, что весь материал по этому вопросу относится ко времени, когда тов. министра внутренних дел был Оржевский. С тех пор ничего нового в Департамент не поступило. Тогда я обратился непосредственно к Рачковскому и вызвал его вечером к себе.
      Рачковский дал мне понять, что "Протоколы" сфабрикованы и сказал что доложит мне о них подробно nо возвращении из деревни, куда он уехал на один день. Приехав в деревню, от умер и мне больше никогда не удалось беседовать ни с ним, ни с кем либо другим об этом.
      Я твердо убежден, что "Протоколы" сфабрикованы, хотя многие сослуживцы меня неоднократно убеждали в противном".
      N.
      (В Бельгии).
      "Я лично очень хорошо знал Нилуса и глубоко убежден, что "Сионские Протоколы" есть подлитый документ. Я неоднократно беседовал с Нилусом лично по этому вопросу и считаю, что все приведенные им доказательства подлинности "Сионских Протоколов" не оставляют тканого сомнения в правдивости его слов. В. Л. (В. Л. Бурцев) напрасно утверждает, что они сфабрикованы. Если бы он знал все то, что знаю я, он отнюдь этого не утверждал бы. К сожалению, я не могу Вам передать всех сведений, ибо тогда меня совсем съедят. Передайте от меня В. Л., что я скоро все же собираюсь выступить по этому вопросу и дам совершенно исчерпывающий материал".
      Васильев
      (В Праге).
      "Я не считаю документы сфабрикованными всецело, но безусловно много в них переврано по усердию агентов. Не забывайте, что они переписывались в одну ночь и, конечно, могла вкрасться масса ошибок".
      {97} Впоследствии Курлов приезжал из Берлина в Париж и лично беседовал со мной о "Протоколах". Он повторил мне то, что раньше было мне прислано от него из Берлина, как ответ на мою анкету.
      С N. я последние годы встречался и встречаюсь до сих пор, в обстановке, когда исключена какая-нибудь неискренность или недоверие между нами. В разговорах со мной он повторял то, что написал в своей приведенной выше записке, но всегда отказывался что-нибудь привести в защиту "Протоколов". Привожу его записку потому, что она характерна для очень многих, кто с упрямством говорит о своей вере в подлинность "Протоколов", но никогда не решаются чем-нибудь подтвердить эту свою веру.
      Подводя в настоящее время итоги моим разговорам и моей переписке о "Протоколах" за многие годы с теми, к кому я обращался с моей анкетой о них, могу констатировать, что ни один из тех, кто пытался защищать подлинность "Протоколов'', не дал мне о них ничего заслуживающего внимания. Они даже не давали никаких указаний, где искать эти материалы, сами нигде не выступали с ответами на поставленные мною вопросы, хотя бы с полемическими против меня целями.
      Но, несмотря на то, что на все эти мои обращения я не получал никаких заслуживающих внимания ответов, я за все время с 1921 г. и до самого бернского процесса о "Протоколах" в 1934-35 г. г. и после него не переставал стучаться во все двери, где мне могли бы, как мне казалось, дать какие-нибудь сведения о "Протоколах" или, по крайней мере, указания, где их можно искать.
      При всяком обращении за материалами о "Протоколах" я подчеркивал, что для меня безразлично, что сведения о "Протоколах" будут даны мне или будут опубликованы помимо меня. Этим мне хотелось избежать мысли, что я собираю материалы исключительно для моих литературных работ и только для подтверждения моего взгляда на "Протоколы".
      Но даже и тогда, когда я был убежден, что те, к кому я обращался, что-то, действительно, знают о {98} подделке "Протоколов", мне редко удавалось убедить их сказать правду о "Протоколах". Они, несомненно, чувствовали, что все, что они могли бы сказать, все послужит опровержению легенды о "Протоколах", и что это только даст мне возможность подробнее разоблачить заговор клеветы вокруг этого позорного дела.
      Очевидно, мы имеем дело с сознательным стремлением антисемитов замолчать историю создания и распространения "Протоколов". Это - подлинный заговор молчания для поддержания сознательной клеветы!
      Я и теперь, приготовляя настоящую книгу, снова обращался с своими запросами к тем, кто претендует на то, что знает что-то о происхождении ''Протоколов", хотя, как это позволял мне думать мой предыдущий опыт, я заранее был уверен, что и на этот раз никто не пришлет мне ничего ценного на мой призыв, - и сами ничего не напечатают в защиту "Протоколов".
      Да и понятно, почему это так выходит. Нельзя доказать недоказуемое!
      --
      Антисемиты замалчивают фабрикацию "Сионских Протоколов" и то, что
      русское правительство к ним относилось, как к подлогу.
      Разоблачения ген. Г.
      Защитники "Протоколов" никогда не хотели сказать ничего из того, что они, несомненно, знают, что бы порочило "Протоколы", и что разоблачало бы тех, кто их подделывал или распространял.
      Такого рода сознательные "укрыватели" подлога "Протоколов" всегда имелись среди русской бюрократии, - особенно высшей и специально политической.
      Мне навсегда останется особенно памятной моя попытка в последние годы узнать что-нибудь новое о "Протоколах" от бывшего начальника петербургского охранного отделения ген. Г.
      В начале 1915 г. я из Петербурга был сослан в Сибирь, в Туруханский край, куда правительство {99} ссылало революционеров, побега кого оно особенно опасалось.
      Там, в этой ссылке, я встретил нынешнего московского диктатора Сталина и ныне уже умершего видного большевика, председателя большевицкого Совета Народных Комиссаров Свердлова. Но через несколько месяцев после прибытия моего на место ссылки, я был амнистирован и получил разрешение поселиться в Петербурге, где начальником охранного отделения и был Г.
      По своей обязанности, Г. вел за мной слежку все время до самой революции, - с конца 1915 до февраля 1917 г. За мной днем и ночью ходили по пятам его сыщики и при них были извозчики сыщики. Кроме того, он подсылал ко мне сыщиков-провокаторов. Словом, по требованию Департамента полиции он организовал за мной слежку в широчайших размерах, хотя лично он, не будучи заскорузлым реакционером, понимал всю ее бессмысленность. Это дало ему возможность, действительно, изучить меня. После революции 1917 г. в бумагах охранного отделения я нашел толстую тетрадь с ежедневными донесениями его филеров, о том, куда я ходил, с кем виделся, кто у меня бывал.
      После февральской революции 1917 г. очень многие из бывших жандармов и охранников были арестованы. Вчерашние господа положения оказались в руках тех, кого они еще недавно преследовали, Возбуждение против них было таково, что в тюрьме ежедневно можно было ожидать расправы с ними по личной инициативе большевицки настроенной части стражи.
      С первых же дней революции я в Петрограде занял совершенно особую позицию среди моих товарищей. Я оставался, как всегда раньше, свободным журналистом и не занимал никакого официального места. От нового республиканского правительства я получил только разрешение свободно посещать арестованных бывших чинов тайной полиции в их камерах, где я мог говорить с ними с глазу на глаз. Я, таким образом, имел полную возможность расспрашивать их наедине о прошлой их деятельности,-и они {100} охотно отвечали на мои вопросы. Я старался облегчить их положение и оградить их от угрожавшей им расправы. Таких выдающихся представителей мира охранки, как ген. Спиридовича, начальника царской охраны, или ген. Герасимова, руководителя Азефа, мне удалось на некоторое время даже освобождать из тюрьмы на свои поруки.
      В своих переговорах с представителями новой республиканской власти по поводу арестованных я старался установить на них взгляд, как на людей в данное время неопасных. Особенно это я делал по отношению к тем из них, кто раньше лояльно выполнял свои обязанности и не злоупотреблял своей властью. Не защищал я тогда только арестованного ген. Комиссарова и ему подобных. В комиссиях по расследованию их дел я часто совершенно неожиданно для моих ближайших друзей являлся их защитником против пристрастных и несправедливых обвинений.
      Во время таких обходов тюрем я бывал и в камере Г. О моем сочувственном отношении к заключенным и, в частности, к нему самому он сам не так давно в Париже говорил близким ему лицам.
      Все это я здесь говорю только для того, чтобы показать, что и Г. хорошо меня знал, и я хорошо его знал.
      Этим в значительной мере и объясняется внимательное и сочувственное его отношение ко мне, когда он в 1934 г. сообщал для меня сведения о "Протоколах".
      Года через три после захвата большевиками власти в России, я впервые, в 1920 г., неожиданно встретился с Г. в Константинополе. Он, как и я, в то время бежал от большевиков. Оба мы были эмигрантами. Встретившись, мы вспоминали о прошлом, когда он был начальником охранного отделения в Петербурге, а я находился под его неусыпным надзором. Затем много лет я ничего о нем не слышал. Он, как оказывается, из Константинополя уехал в Америку, и в Париже появился только в 1930 г., будучи уже американским гражданином. Из Америки {101} в Париж его выписали руководители русской военной организации для розысков по делу о похищении большевиками генерала Кутепова (26 января 1930 г.) и вообще для расследования большевицкой работы заграницей. (см. - Генерал Кутепов "Сборник статей" и дополнения, ldn-knigi)
      До 1933 г. я с Г. не встречался, хотя в эти годы оба мы безвыездно жили в Париже. Я знал об его официальном положении в военной организации и считал, что для него было не особенно удобным встречаться со мной, ввиду острых отношений между мной и его начальством. Впервые с ним я встретился в Париже едва ли не в конце 1933 г., но за последние три-четыре года я о нем много слышал от работавшего у него его давнишнего агента, пользовавшегося его полным доверием, К., кого я тоже хорошо знал и тоже вполне доверял ему. Этот К. последние 3-4 года был постоянным посредником между Г. и мной.
      В начале 1934 г. я узнал, что в Швейцарии начинается процесс о "Протоколах". Мне сообщили, что по этому делу, по всей вероятности, обратятся ко мне за сведениями, а, может быть, и вызовут меня в суд свидетелем. С этого времени я стал усиленно отыскивать все, что мог узнать нового о "Протоколах". И на этот раз больше всего интересного я рассчитывал узнать у служивших в охранных отделениях и в Департаменте полиции. Для опроса их я тогда же сделал поездки на юг Франции, в Брюссель и в другие города. В Париже я решил так или иначе, допросить Г.
      Из разговоров с К. я знал и то, что он не антисемит, смотрит на "Протоколы", как на явный подлог и говорит о них с полным презрением, при том, как человек, хорошо знающий, что они собой представляют. Хотя в это время я уже встречался с Г., но сам я не надеялся получить от него нужных мне сведений о "Протоколах", а потому я просил расспросить о них К., так как К. мог говорить с Г. обо всем совершенно откровенно, как с своим человеком. Я был убежден, что Г. скажет ему, что знает о "Протоколах". Поговорить о них сам я с Г. имел ввиду позднее, {102} - после того, как предварительно получил бы от него через К. ответы на некоторые мои вопросы, - и когда я определенно знал бы, что он хочет говорить на эту тему, на которую в его среде разговаривать с не своими считается недопустимым.
      К. много раз говорил с Г. о "Протоколах", записывал его ответы на мои вопросы и сообщал их мне. Затем я дополнительно задавал К. новые вопросы для Г. и получал новые его ответы.
      Эти мои допросы и передопросы Г, о "Протоколах" продолжались в течение одного-полутора месяцев.
      Раз данные сведения потом пополнялись новыми. Иногда Г. брал свои записки, где имелись и главы о "Протоколах", и прочитывал из них К-у отдельным места, а К. тут же при нем записывал то, что было ответом на мои вопросы. Если потребуется, я более уточню рассказ о том, как мне вообще приходилось через К. расспрашивать и переспрашивать Г.
      Г. никогда не говорил К., что сообщаемые им сведения представляют какую либо тайну, и я их получал для использования в печати. Да иначе сообщение этих сведений для меня, историка и публициста, и не имело бы смысла.
      К. говорил Г-у, что сведения о "Протоколах" мне нужны для моих исторических и литературных работ. Г. охотно давал для меня эти сведения, ввиду наших бывших отношений. Но Г., конечно, тогда не мог и предполагать, что я когда-либо буду свидетелем по делу о "Протоколах" на каком-нибудь суде, когда там мне придется огласить его сведения и неизбежно указать на их источник. Впрочем, тогда я и сам не мог знать этого и расспрашивал Г. через К. не для показаний на суде, а для моих литературных работ о "Протоколах".
      К. не так давно удалось отыскать несколько записей, сделанных им весной 1934 г. после разговоров с Г. Все они - их у меня теперь четыре, а было, по всей вероятности, больше - писаны рукою К.
      {103} Сначала идут мои вопросы Г., а затем на том же листке находятся и его ответы.
      Вот целиком эти четыре записки К.
      Курсивом напечатаны ответы Г.
      1.
      В. Л. Б.(урцев.).
      26. 3.1934.
      В Германии наци предпринимают издание "Сионских Протоколов" в количестве 2.000.000 экземпляров. В. Б. (Бурцев) придает огромное значение организации встречной кампании по этому поводу. В довольно торжественной форме он обратился ко мне с изложением его взгляда и на происхождение "Протоколов'', и на их роль в русской политической жизни, и на то зло, что они могут принести в дальнейшем.
      Говорит о проекте своего плана борьбы с новой пропагандной кампанией гитлеровцев.
      2.
      7.4. 1934.
      Поручение В. Л. переговорить о "С. П." с Г. Необходимо выяснить личное отношение генерала к "С. П." и что ему известно о их происхождении и их распространении в России.
      Протоколы, конечно, подложны. Отношение к ним со стороны бюрократии в большей части было отрицательное. Пользовались они успехом лишь в среде крайне правых, как Шмаков,. д-р Дубровин, Марков II и т. д.
      9.4.1934.
      3.
      11. 4. 1934.
      Ряд вопросов по поводу "Сионских Протоколов" для Г.
      1. Где были {104} составлены "С. П."?
      2. Кто принимал участие в их составлении?
      3. Как они попали в Россию?
      4. Кто их представил ко двору и отношение к ним Николая II?
      5. Были ли сделаны попытки установить их подлинность? Кем и когда? Результаты?
      6. Отношение к "С. П." видных руководителей русской полиции?
      1. В Париже. 1890-1900. Головинским.
      2. Рачковский и Ко.
      3. Через полк. Пирамидова и барона Гротгуса.
      4. 1906 г.
      "Какая глубина мысли!" "Какое предвидение!" "Какая точность исполнения!" "Наш пятый (т.е. 1905 г.) год, точно, под их дирижерство!"
      5. Васильев, Мартынов в Москве.
      6. Николай II запретил - "нельзя чистое дело делать грязными способами". У большинства отрицательное. Некоторые, как Ратаев, пользовались ими из карьерных соображений.
      4.
      23. 4. 1934.
      Дополнительные вопросы о "С. П.":
      1. Когда и где убит полк. Пирамидов?
      2. Роль Гартинга, Рачковского, Манасевича-Мануйлова?
      3. Подробнее о выражениях Николая II. Отношение царицы?
      4. Где родственники Ратаева, Гартинга и Александра Ив. (Ал.?) Красильникова? Их архивы?
      5. Какое отношение имел ген. Носков?
      1. 1903 г. (1901 г.), cnycк крейсера
      2. ...................................................... (На этот вопрос в данной записке ответа не было, - ответ на него был получен особо.).
      23. 4. 34
      {105}
      3. Такие самые, как и первый раз.
      4. Не знает. Не знает.
      5. Не имеет понятия.
      --
      Когда таких ответов Г.. накопилось много, К.. систематизировал полученные сведения в отдельной записке. Эту записку, написанную его рукой, он мне дал тогда же (в мае 1934 г.), - до отъезда Г. в Америку,
      т. е. до того, как я должен был лично видеться с Г. и лично получить от него дополнительные сведения.
      На этом моем свидании с Г. настаивали и я, и К. Его записка должна была быть как бы конспектом для моего разговора с Г. Впоследствии эту записку я в оригинале передал суду в Берне, а затем она целиком была опубликована в печати - в связи с моими показаниями в суде.
      Вот эта запись сведений, сообщенных тогда Г. К-у, к которому он относился с полным доверием, как вполне своему человеку.
      "Протоколы" составлены, в период 1896-1900 г. г. Составлены в Париже одним из агентов русской политической полиции, хотевшим отличиться на этом. Они были пересланы uм, помимо своего прямого начальства в Париже, в Петербург полк. Пирамидову. Последний передал их ген. барону Гротгусу (в настоящее время в Германии играет роль в гитлеровском движении; его два сына в Париже в "Аксион Франсэз"). Все попытки Гротгуса в период 1901-02 г. г. заинтересовать ими окружение имп. Николая II и его самого, успеха не имели. Не помогло и содействие Мануйлова-Манасевича, не верившего в подлинность "Пpoтоколов", и проводившего их из личных соображений.
      Таким образом, дело с "Протоколами" заглохло. Им суждено было снова выплыть в период революции 1905 г. Продвинул их ген. Трепов, получивший их от ген. Джунковского. Чтение "Протоколов" произвело очень сильное впечатление на Николая II, который с того момента сделал их как бы своим политическим руководством. Характерны пометки, сделанные им на полях предоставленного ему экземпляра: "Какая глубина мысли!", "Какая предусмотрительность!", "Каково точное выполнение своей {106} программы!", "Наш 1905 г. точно под дирижерство мудрецов", "Не может быть сомнений в их подлинности!", "Всюду видна направляющая и разрушающая рука еврейства" и т. д.
      Заинтересовавшись получением "Протоколов", Николай II обратил внимание на заграничную агентуру и наградил многих орденами и денежными наградами.
      С 1908 (1906? 1907?) г. начинается новая эра для "Протоколов". Деятели Союза Русского Народа, как Шмаков, Марков II и др., обратились в министерство внутренних дел за разрешением широко использовать "Протоколы" для борьбы с воинствующим еврейством.
      Под давлением Лопухина, Столыпин приказал произвести секретное расследование об их происхождении двум жандармским офицерам - Мартынову и Васильеву.
      Дознание установило совершенно точно подложность Протоколов и их авторов. Столыпин доложил все Николаю II, который был глубоко потрясен всем этим. На докладе, же правых о возможности использовать их все же для антиеврейской пропаганды Николай II написал:
      "Протоколы изъять. Нельзя чистое дело защищать грязными способами".
      Антисемиты считают невыгодным для себя опубликовывать сведения, говорящие о подложности "Протоколов'', особенно, когда они исходят от лица для них авторитетного, и поэтому они их замалчивают. Свой заговор молчания вокруг вопроса о происхождении ''Протоколов" они начали вскоре после фабрикации их, как только увидели, что к ним, как к подлогу, отнеслись в правительственных сферах и даже в Департаменте полиции, а особенно, когда узнали, как к ним стал относиться сам Николай II.
      Этот заговор молчания они продолжают и до сих пор. Поэтому, понятно, как глубоко должно было взволновать их то, что, со слов Г., было мной опубликовано.
      Разоблачения Г. имеют громадное значение для характеристики отношения Николая II к "Протоколам".
      По своим взглядам Николай II был, так сказать, наследственный антисемит. Свой антисемитизм он усвоил от отца, Александра III, убежденного {107} антисемита, несомненно, много сделавшего для развития в России антисемитизма. Для Николая II его отец был авторитетом и политическим руководителем и в еврейском вопросе, как и в большинстве других.