31

Жил мой убийца в многоквартирном доме. Дом как дом. Такие есть и в Нью-Йорке и в Москве. Подождав, пока он выйдет из квартиры, чтобы поупражняться в стрельбе по одеялу, я выбил ногой дверь и приступил к осмотру. Вполне современное жилище, оснащенное огромным телевизором, стереосистемой и компьютером. Судя по модему — подключенному к Интернету.

В компьютерах я не то чтобы очень, и потому, достав сотовый, позвонил в Москву, одному из наших.

— Ленька, привет! — Я вопил изо всех сил, забыв, что у меня в руках изделие трудолюбивых корейцев.

— Че орешь?

Я осекся, и в самом деле — чего?

— Да вот, от неожиданности, — заблеял я.

— И кого ты ожидал услышать, звоня по моему номеру? — заржали на другом конце провода. То есть не провода, ну вы поняли.

— Как там наши? — спросил я.

— Да всё путем. Скоро на Карпаты собираемся. Ты как, идешь?

Я что-то промычав в ответ, и Ленька снова заржал:

— Ладно-ладно, детишки-то скоро будут?

— Пока не планировали, и вообще, я по делу.

— Тугрики предполагаются или в качестве гуманитарной помощи?

Я имел с этого пятьсот тысяч и мог позволить себе быть щедрым.

— Пяти тысяч хватит? — Я представил, как у него округлились глаза.

— Долларов?

— Их, родимых, их.

— Надеюсь, никого убивать не надо?

Убивать было не надо. Это уж мы сами в случае чего. Убивать.

— Ну, тогда излагай.

— Да понимаешь, надо один комп хакнуть, всю «емелю» и вообще, чем мальчик дышит, кто деньги в тумбочку кладет? [1]

— Ну, тогда включай модем, выходи на меня, и через час всё, что смогу нарыть, — твое.

Пока он рыл, я просмотрел автоответчик, переписав номера. Леник, по-видимому, «ушел с головой», потому что ответил не сразу. А сняв трубку, недовольно буркнул:

— Ну?

— Лень, это опять я. — В моем голосе были извиняющиеся нотки.

— Не готово еще. Ну что за люди, звонят, словно уср…

— Да понимаешь, тут еще пара телефонных номеров нарисовалась. Ты глянь, а?

— У тебя же на винте вроде есть справочник?

— Да не, это в Колумбии.

— Сколько ты выпил, Колумбия?

— Да трезвый я. Комп вскроешь — сам убедишься. — В моем голосе звучали обиженные нотки. Еще бы, коридор со мной выпившим дел иметь не хотел, работая «через раз», а потому ничего крепче пива — ни-ни.

Ждать пришлось больше часа, и хозяин квартиры успел вернуться. Я посчитал его «отработанным материалом» и встретил пулей. Читал в Библии что-то про вторую щеку, но насчет второй головы там ничего не написано. «Вытащил» жмурика в коридор, чтобы не оставлять улик. Потом положу на место одеяла, столь неосмотрительно испорченного этим ассасином. Тут забибикал мобильник, и Ленька начал вываливать на меня ворохи информации. Голова шла кругом, а потому я «сбегал» к реке за диктофоном и тщательно всё задокументировал.

— Ладно дружище, пока. Деньги завтра через «Вестерн-Юнион».

— Спасибо, но хоть расскажешь, что за пирожки?

— При встрече. Ну, пока. — И я отключился.

Я позвонил девочкам и окинул взглядом комнату. Протер тряпочкой всё, что положено, и, забрав на всякий случай комп, а то ведь на всякую хитрую ж… есть кое-что не менее занимательное с винтом, улегся спать в домике на берегу, включив «нормальный» ход времени. Усталость навалилась ужасная, как будто выгружал мешки с солью, — имелся в моей студенческой жизни такой эпизод, — и я заснул.

Мы сидели на базе и слушали Ленькин голос. Среди разных электронных адресов номеров счетов, откуда пополнялась «тумбочка», и телефонов совпадал лишь один. Всё идеально состыковывалось, как фрагменты в детском паззле. И выходило, что наш клиент проживал на вилле Грасиа-ла-Фиеста. И был большим человеком. Являясь мэром города, он имел имидж добропорядочного человека. Тип же на фотографии оказался его сынком. Щенок еще не заматерел и позволял себе циничные выходки, но папаша работал щитом, да что там щитом, настоящим дотом. И пробить его пока не представлялось возможным. Но нам плевать было на всю эту семейку. Главное выяснить, жива ли фигурантка, и по возможности поспособствовать депортации.

Кто смотрел «Ва-банк», должен помнить классическое: «Налетаем, хватаем…», на что сознание ехидно дополняло — и пролетаем. Как фанера, сами знаете над чем.

Опять нужно было «идти в разведку». Нет, конечно, «разведка боем» штука, безусловно, хорошая, но это уже на крайний случай. А пока в дело вступала Инна, соответственно одетая и при параде. Уж если этот сопляк на нее не клюнет, то я готов кое-что положить под топор. Инна начала «пастись» по злачным местам. Мы же с Леной, одетые более чем скромно, изображали семейную пару клерков, выбирающуюся в подобные места раз в год. Желающих, надо сказать, было много. Некоторых утихомиривали мы. Кого-то Инна сама «выводила» и, сделав инъекцию снотворного, оставляла до поры без сознания. Этих бедолаг мы потом «выгружали», дабы, проспавшись, они могли отправиться домой. Так прошло три дня, и вот рыбка попалась на крючок.

Он пускал слюни, исходя похотью, и сразу попытался залезть ей под юбку. Я напрягся, а Лена успокаивающе погладила по руке:

— Не надо, Юра, это же работа.

Я кивнул, но всё во мне дрожало от возмущения. Он сразу стал приглашать в гости, на своем поганом французском и с гаденькой улыбочкой. Наши планы были совершенно противоположными, предполагая разговор «по душам» у нас «на базе». Но всё произошло как-то неожиданно. Вот только что этот тип, осклабясь, предлагал Инне шампанское. Вот она пригубила, обворожительно улыбнувшись, вот его рука на бедре моей девушки. Потом они неожиданно встали и вышли. Мы поспешили следом, но Инна, выйдя из бара, не «перешла», взяв клиента с собой, а села с ним в машину и укатила. Черт! Я «вернулся» и просмотрел эпизод еще раз. Конечно! Подавая шампанское, он что-то туда бросил. И Инна как-то сразу расслабилась. Учитывая то, как коридор относился ко мне выпившему, неудивительно, что под воздействием наркотика она не смогла «перейти». Но что-то быстро этот тип начал действовать. Да и в отеле со мной не попытались даже поговорить. Вывод был один, и был он неутешительным. Это кто-то из «наших». Неизвестно, правда, сколько он знает и каких дров мы успели наломать. Но на нас с Леной внимания не обращали, и я сделал вывод, что это была сиюминутная акция и решение принято им импульсивно. А временной предел составляет пять-десять минут. Один на один никто из нас с ним бы не справился, тем более на его территории. Но нас было трое, и можно потрепыхаться. Судя по всему, меня считали мертвым, а про Лену совсем не знали. В итоге кто бы ты ни был, а самоуверенность тебя погубит. Мы «вернулись» на десять минут назад, и я начал инструктировать девчонок.

Инне на этот раз отводилась роль стрелка. Лена «перебросила» ее «к себе» и, рассказав про наркотик, велела применить пистолет, стреляющий ампулами сразу, как только они «войдут». Мы же стали возле двери, и едва он переступил порог, я толкнул Лену на него. Та, вскрикнув, ухватилась за Казанову и пропала вместе с ним. Спустя пять секунд она «вышла», чтобы «забрать» меня. Латинос лежал в отключке, а потому оставалось только ждать. На всякий случай я нашпиговал две машины взрывчаткой с радиоуправляемыми детонаторами. Потом мы немного постреляли, и, на удивление, у Лены очень хорошо получилось. Девушка объяснила это тем, что наше оружие более совершенно по сравнению с их «кремниевыми пистолетами», и точность боя, и скорострельность которых оставляла желать лучшего. Интересно, зачем юной барышне такие навыки. Хотя оружие в ее мире продавалось так же свободно, как и скобяные изделия. Никого же не удивляет возможность купить, скажем, топор. Или ту же туристическую лопатку, именуемую в народе саперной. А Ленка, как постепенно выяснялось, была натурой неординарной.

Наш гость наконец проснулся. И задергался, опутанный веревкой, подобно кокону. На его лице играла презрительная усмешка.

— Вы все умрете. — Он цедил слова сквозь зубы с этаким пренебрежением.

Инна подошла и ударила его ногой в лицо:

— Это тебе за наркоту, гад.

Видимо, он делал попытки «убежать», но был обречен на неудачу. И мой «коридор», и «убежища» девочек служили лишь своему хозяину. И захоти Лена, она могла просто «выйти», оставив нас умирать голодной смертью. Постепенно понимание отразилось на его лице, и оно стало менее самоуверенным.

— Ну что, родной, поговорим?

— Щенок, тебе повезло, что я немного расслабился. Иначе ты был бы уже мертв. — Учитывая, что я был старше минимум лет на десять, это вызвало улыбку.

— Твой папаша далеко, а здесь командуем мы. — Он сардонически захохотал:

— Идиот, это мой правнук! И клянусь, что ты покойник, даже если мне придется просидеть в своей пещере все сто пятьдесят лет!

Я присвистнул. Да, стоит ему на секунду оказаться в нормальном мире, и всем нам не жить. Стало неуютно, словно заглянул за край бездонной пропасти, на дне которой копошится что-то огромное и бесформенное, внушающее ужас.

Отвечать на вопросы он отказывался, а фото девушки лишь скривило его губы в поганенькой улыбке.

— Я трахал ее мать и выгнал, когда надоела. Выйдя замуж за этого дурака Ривенталя, она родила ему дочь, и я счел это забавным.

— Где она?

— Мне всё равно не жить, и что ты сделаешь, если я не скажу?

Я смутился, и это не осталось незамеченным, вызвав новую бурю смеха. Но к каждому человеку есть свой ключик. Этот же раскололся на тщеславии. Невинный, на мой взгляд, вопрос вызвал целый словесный поток, который, начавшись, никак не мок иссякнуть.

— На чем она прокололась? — Я кивнул в сторону Инны.

— Вы все прокололись! — процедил он сквозь зубы. — Когда она «забрала» меня назад в реальный мир, я был связан и потому не убил ее на месте. Пришлось «вернуться». Ярость переполняла меня, и вас, вероятно стоящих в тени, я не заметил. О, если бы я знал, что она не одиночка!

Да, вот такая мелочь, как импульсивный характер неуравновешенного и похотливого «старшего», перевесила чашу весов на сторону трех коротких жизней вместо одной длинной. Даже совокупный наш возраст не достигал девяноста лет. А этому целых сто пятьдесят! Но при чем здесь возраст, и вообще, что за чушь лезет мне в голову?

Лена же, со свойственной женщине интуицией, задала следующий вопрос:

— Когда ты ее трахал? Последний раз?

Заметьте, не «где», на что мы никогда не получили бы ответа.

— Вчера! Вчера я драл эту козочку, и она рыдала, прося еще! — Мы переглянулись, и я отвернулся. Он как-то обреченно завыл, а через секунду нас на плато оставалось трое.

Разговор занял час, да семь часов действовало снотворное. «Снаружи» должно быть около восьми часов утра.

Бар еще не открыли, и мы вышли, разбив витрину.

— Когда начнем?

— Завтра на рассвете. А сейчас отдыхаем.

Три дня «разведки» и беседа с этим подонком изрядно нас утомила, и мы поехали домой.

Несмотря на статус «правнука», седой и вальяжный господин оставался мэром городка. Особняк с высоким забором и охрана тоже не попадали под категорию «детских игрушек». Миндальничать не хотелось, да и подзадержались мы здесь что-то. Старик Ривенталь, поди, все глаза проглядел, дожидаясь дочку.

Помните, у Чехова? Если в начале пьесы трое молодых людей покупают три подержанные машины и сто килограммов СИ-4, то в конце?..

ПРА-ВИЛЬ-НО!

Ворота мы с Инной протаранили с ходу и «ушли» к ней. Лена тем временем, подождав, пока прогремят взрывы и осыплются стекла, выбитые ударной волной, спокойно проникла на территорию виллы через заднюю калитку. Хрупкая одинокая девушка ни у кого не вызвала подозрения. И она начала экскурсию по этажам, напевая по-французски «Марсельезу». Наконец навстречу Лене выползло несчастное создание. Худенькое и с огромными глазами. Робко взглянув на девушку, оно спросило по-французски:

— Вы от папы? — Лена кивнула:

— Смотря как твоего папу зовут.

— Клод, — ответило дитя и торопливо добавило: — Клод Ривенталь.

— Что ж, пора домой, маленькая.

Паспорта у нее не было, а потому с ней осталась Инна. Так, на всякий случай. Мы же с Леной совершили перелет через Атлантику, занявший двенадцать часов. И утром следующего дня прибыли во Францию.

Старый барон рыдал от счастья, мы же, довольные произведенным эффектом, скромно удалились. Каюсь, идея была моя. Но что наша жизнь без таких милых розыгрышей?

Мы вошли в поместье вдвоем с Леной, и нас, доложив, проводили в кабинет. Он смотрел с надеждой и отчаянием одновременно:

— Не нашли?

— Ну почему же.

Тут хлопнула форточка, закрытая порывом ветра, а когда мы с бароном обернулись, женщин в кабинете было уже трое. Ну, как по-вашему, Париж стоит мессы?

32

Вечером из Москвы позвонил Виктор.

— Алексей Степанович умер. — В голосе была скорбь.

— Когда похороны? И где он сейчас?

— Похороны послезавтра, а останки в монастыре.

— Я обязательно буду.

Срок аренды самолета еще не истек, а потому вылетели сразу же. Лена робко спросила:

— А мне можно?

— Можно, Лен, и даже нужно. Зря я вас не познакомил.

И в самом деле зря. Они как раз были людьми, могущими соприкоснуться сразу несколькими гранями. Потомственная боярыня Земцова, внезапно и невольно пошедшая против власть предержащих, и отец Алексий, офицер внешней разведки, пятьдесят лет власти служивший. И пусть власть была другой, это не важно. Любая власть, какая бы она ни была, простирается над людьми. И на людях же держится. И вот теперь уже поздно, и они не поговорят никогда. Конечно, Лена всего два месяца, как… Но за это время столько всего произошло, что «вернуться» было просто нереально. Да и надо ли? Я уверен, что он понял бы меня, какое решение я ни приму.

Его хоронили на Новодевичьем кладбище. Гроб везли на лафете, а тело Алексея Степановича было облачено в генеральский мундир. Я же генералом его никогда не помнил. Меня просветил Виктор. В семьдесят лет бывший разведчик решил уйти от мирской жизни и поселиться в монастыре. Условием пострига в то время был абсолютный разрыв с прошлым и полная опись имущества, включая квартиру, в пользу Церкви. Но всё было сделано без колебаний. Раз приняв решение, он никогда не менял его. Еще Виктор рассказал, что власти духовные и армия устроили настоящую тяжбу по поводу похорон. Но, вскрыв прощальное письмо, написанное им по достижении девяностолетия, обнаружили последнее волеизъявление, согласно которому и поступали сейчас. Было огромное количество народа. Священники, военные, представители католической и мусульманской конфессий. А в конце панихиды я встретился глазами с «аббатом». Он кивнул мне, показав знаками, что поговорим обязательно, но попозже.

Вот так всегда. Живешь рядом с удивительным человеком, а меряешь его на свой, местечковый манер. И за шорами, за своей ограниченностью упускаешь неповторимые моменты общения. Или это наша национальная черта, имея — не хранить, а потерявши — горько плакать. Кусая локти и размазывая сопли. Вспомнился давешний латинос, и стало обидно. Сколько прекрасных, достойных людей, а провидение выбирает таких, как мы. Да, я не оговорился, и из нашей троицы на звание «человека», в моем понимании, тянула только Лена. Вон, кстати, уже стоит рядом с «аббатом», и он удивленно разглядывает ее. Мне стало немножко ревниво, но тотчас, устыдившись подобных мыслей, показавшихся недостойными перед лицом вечности, я выбросил их из головы. Закончилась панихида, отзвучал салют, и вот уже тело отца Алексия — ибо я не знал его ни как Алексея Степановича, ни как генерала ГРУ — закрывают крышкой. Заиграла музыка, и потянулась череда людей, бросающих свою горсть земли. Их было столько, что казалось, услуги могильщиков не понадобятся…

На поминках он сел рядом со мной. Мы пожали друг другу руки и выпили не чокаясь.

— Светлая память.

Вставали какие-то люди, произносили хорошие слова, и на душе у меня делалось теплее. Всё же не многие были удостоены радости общения с этим человеком, и я был своего рода избранником.

— Будете говорить? — спросил я у «аббата».

— Если скажу правду — боюсь, меня не поймут. Ведь гожусь я ему в младшие сыновья, если не в старшие внуки. А лицемерить не хочется.

Немного помолчали и выпив положенные три рюмки, встали из-за стола. Поминки проходили в монастыре, и, выйдя за ограду, оказались в парке, больше похожем на лес.

— Вы сделали себе имя, — подал голос «аббат».

На тропинке ваялись шишки. Я подфутболил одну, а собеседник улыбнулся.

— Поверьте, это случайно. — Я не кокетничал. Совершая тот или иной поступок, имидж — было последнее, о чем я думал.

— Ничего не бывает случайно, и если уронить в лужу тюк с ватой — он ее впитает, а если бросить булыжник — лужа выйдет из берегов.

Изъяснялся он загадочно, и я принялся ерничать.

— У нас говорят: кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево.

— За всю НАШУ историю НИКОГДА не было случая, чтобы юнец, полутора лет от роду поднял руку на «старшего». Этого просто не допускалось оппонентом. А уж тем более победить в схватке.

— Ну, виноват, каюсь. Но что-то мне он был несимпатичен.

— Вот-вот. И многие обеспокоены.

— И что же мне, повеситься? — Я начал злиться всерьез.

— Ну зачем же. Просто станьте, ну, скажем, незаметнее. На время. А то уж больно вы на виду со своими девочками.

Мы помолчали, и я опять спросил:

— А… вы, как вы попали в соседнее измерение?

— Ну… представьте две квартиры, имеющие общую стену, но в различных подъездах, выходящих на разные, скажем, угловые улицы. Люди, живущие в пятнадцати сантиметрах друг от друга, могут никогда не встретится. И никому не приходит в голову выйти на улицу, обогнуть дом и подняться к соседям, чтобы, к примеру, попросить спичек.

Я закивал, сделав умное лицо.

— Правда, — он улыбнулся, — иногда находятся экспериментаторы, готовые не только выйти на улицу, но и пройти путь по карнизу. Или подняться на крышу, чтобы спустится через люк в сопредельный подъезд. Ну а у некоторых есть ключ от потайной двери, спрятанной за шкафом с одной стороны, и завешенной ковром — с другой.

— Так просто?

— Так просто даже прыщ не вскочит. Да и, как я уже говорил, большинству не приходит в голову заглянуть к соседям, живущим за стенкой, но на другой улице.

Переваривая услышанное, я молчал, а он стал прощаться.

— Что ж, постараюсь не мозолить глаза. — Я протянул руку. — Увидимся.

Мы опять разошлись, а я так и не задал главного вопроса. И разумеется, не получил ответ.

— И что, мы обязаны ему подчиняться? — Инна смотрела в упор, а глаза метали молнии.

— В том-то и дело, что нет. Это лишь совет, которому следовать вроде бы не обязательно. Но я почему-то готов послушаться.

— Ребята, — подала голос Лена, — нет необходимости во что бы то ни стало зарываться в норы, в буквальном смысле слова. Давайте попросту займемся чем-нибудь нейтральным.

Мы перебирали варианты, усердно подыскивая, чем можно было бы заняться, не злоупотребляя своими «способностями». Так некстати ставших раздражать кое-кого из «старших». Но у страха глаза велики, а людей часто уничтожали физически и за гораздо меньшее. Взять хотя бы события, познакомившие нас с Леной.

Но по всему выходило, что проще начать жизнь обывателей. Посещать премьеры, ходить в музеи или, в моем случае, просиживать штаны перед телевизором. Вот ведь напасть, именно к этой жизни я в последнее время так тяготел, всякий раз недовольно ворча, когда приходилось отрывать зад от дивана. А стоило только получить «предписание» — и взыграло ретивое, и вожжа, попавшая под хвост, перекликается с трубой. Той, которая зовет.

Но Лена, со свойственной ей рассудительностью, повернула разговор в другое русло.

— Ин, ты ведь нигде не была, — полувопросительно-полуутвердительно произнесла она своим спокойным голосом.

Сложись всё по-иному, из нее получился бы превосходный психотерапевт. Да почему же получился бы? Она уже, с момента превращения нашего дуэта в трио, успешно выполняет эту функцию.

— Что я, по-твоему, деревня? — Пролетарское происхождение не давало Инке покоя, и Еленино «дворянство» не раз было поводом обсудить наболевший вопрос.

— Ну, предположим, воду с бурболками ты пила и на автобусе каталась. Но я говорю о местах, которые удалось посетить нам с Юрой. В четырех часах пути вниз по реке можно выйти в мир, потерпевший катастрофу. И неизвестно, переживший ли ее. А еще дальше… Нет, ты представляешь, голова идет кругом.

Я в расчет не принимался, ибо Обломов во мне с легкостью уступал место Герасиму, и Лена не сомневалась в моем согласии на любые авантюры.

Инна надула свои очаровательные губки и изо всех сил изображала капризную стервочку. На самом деле страстно желая продолжения уговоров. Грешен, я частенько пренебрегал этим ритуалом, доводя любимую до белого каления. Но Лене терпения не занимать…

Мы находились у меня дома, в московской квартире, а потому я, не стесняясь, улегся на диван и щелкнул пультом. Когда работают профессионалы — а Ленку я искренне считал таковой, — лучше тихонько посидеть в сторонке. А идейка и в самом деле была неплоха. Рано или поздно Инка даст себя уговорить, да и возможность поживиться чем-нибудь необычным — тоже аргумент. Я уж не говорю об ихней архитектуре и музеях. Которые неизвестно, правда, разграблены или нет. Тут заверещал телефон, и я поплелся поднимать трубку. Звонила Танюша, так славно шпрехавшая в Швейцарии. И заупокойным голосом выдала:

— У Леньки рак! — Я чуть не сел, так как совсем недавно мы пообщались и он так лихо хакнул тот колумбийский комп.

— И когда можно прийти в больницу?

— В том-то и дело, что ни в какую больницу он ложиться не стал. Отдал жене всю наличность — и где только взял такую сумму, — а сам собирается взять палатку и уйти в глушь. Не хочу, говорит, мучить близких и медленно умирать в четырех стенах.

— И что, будем пытаться воздействовать?

— А то ты не знаешь Леньку?

Леньку я знал, и попытка «повлиять» была весьма проблематичной.

— Давай встретимся, что ли? — начал было я, но продолжить мне не дали.

— Так он и собирает наших. Прощальный сабантуй. Ирка вся в соплях, а этот уперся как баран.

Ира, Ленькина жена, была милейшим человеком, но участия в наших вылазках никогда не принимала, понимая, что не может стать для мужа всем и любому человеку нужна отдушина.

— Танюш, я это… Можно я приведу кой-кого?

— Инну, что ли? Да, кстати, как у вас?

Женщина, да? Только что была трагедия, но обсудить чье-нибудь семейное положение — это святое.

— Да нормально у нас, так, переругиваемся по мелочам.

— Милые бранятся — только тешатся. — Выдав этот перл, она стала прощаться.

Что ж, завтра вечером у Леньки. И в голове забрезжила безумная идея.

33

Мы собрались у Леньки, и всё было как всегда. Внешне. Как обычно, понемногу выпивали, пытались острить, делая вид, что ничего не произошло и повод для пирушки самый заурядный. Разглядывали старые слайды и смотрели более позднее видео. Вот мы в Швейцарии. И ни о чем не подозревающий Ленька самозабвенно пихает мне за шиворот горстями снег.

Ира, с заплаканными глазами, тихонько сидела в углу, безучастная ко всему.

Я подошел к ней и протянул конверт:

— Здесь десять тысяч. Долларов. И вытри сопли. Я постараюсь его уговорить съездить со мной за границу. Ты же знаешь, там теперь всё лечат. Ну почти всё.

— Мне можно с вами? — Она подняла красные глаза, в которых забрезжила надежда.

— Поверь мне, не стоит. Он только упрется. Но ты же знаешь: готовься к худшему, надеясь на лучшее. Да, Ир, оттуда трудно дозвониться, и ты не удивляйся. Но я буду рядом с ним, и ты просто верь. Помнишь, у Симонова?

Она захлюпала носом и уткнулась мне в грудь.

— Будя, будя. Возьми детей и съезди отдохни. На Кипр там или на Лазурный Берег. Ты же знаешь, психологи советуют сменить обстановку. И главное, верь.

Я подозвал взглядом Лену, свято веря, что она найдет необходимый тон, облегчающий Ирино состояние.

Вчера я, выведав у Татьяны все известные ей подробности, съездил в онкологический диспансер. Со мной поначалу никто не хотел разговаривать, но там тоже работают люди. И, где увещеваниями, а где подкупом, мне удалось прорваться к его лечащему врачу. Да, всё верно, запущенная форма, метастазы. На полгода раньше — и можно было бы предотвратить. Да, операционное вмешательство возможно, но гарантировать ничего невозможно. Что ж, Леньку я понимал. Но помочь ничем не мог, почти. Ведь коридор делает долгожителями нас. А мы с виду обычные люди. У меня, например, папа и мама, как у всех. И прожили нормальную жизнь, достойно отойдя в жизнь лучшую, вечная им память. Ну чем, скажите, Ленька хуже того колумбийского дерьма? И пока не умерла надежда, надо бороться. В Ленькином согласии я не сомневался, опасаясь только, сможет ли он продержаться всё время перехода. Но снотворное под рукой. А затащу я его в такую глушь, что просто обалдеет.

Да, я обдумывал возможность «возвращения», но если честно — боялся. Боялся сойти с ума. И если с помощью прибора сто восемьдесят дней превращались в восемнадцать, то пережить весь этот ворох событий было выше моих возможностей. Да, есть люди, переплывающие Ла-Манш, но я, к сожалению, к ним не принадлежу. Однако просто сидеть сложа руки тоже не мог, а потому решил взять его с нами. Уповая на один шанс из тысячи, что коридор примет его за своего и «сделает прививку». В любом случае хуже уже не будет, а если я не прав — что ж, придется стиснуть зубы. Не зря ведь говорят, что Бог не посылает человеку больших испытаний, чем он может вынести…

— Когда собрался? — Мы сидели на кухне, и я начал готовить почву.

— Дней через пять. — Глянув на меня, он продолжал: — Спасибо за тугрики. Очень вовремя, знаешь ли.

Я неопределенно кивнул:

— Лень, не мог бы ты отложить на недельку робинзонаду и смотаться со мной в одно место?

— Опять врачи? Нет уж, не поеду.

— Даже не думал об этом, — покривил я душой, — клянусь, ни одного эскулапа не подпущу к тебе на выстрел.

— Недельку, говоришь? А что за дело?

— Так сразу нельзя, — я напустил таинственности, не желая сойти за шизика, — но вот аванс.

Я достал из внутреннего кармана пиджака пачку купюр.

— Здесь пять штук зеленью. И в случае удачи еще столько же. — Пусть чувствует себя мужчиной, отправившимся добывать мамонта. А то ведь жалость никогда ничему не способствовала.

Следующие несколько дней заняла очередная закупка снаряжения. Разбаловал меня теперешний образ жизни. Когда-то, когда снаряга не покупалась, а добывалась, потеря чего-либо, будь то карабин или кусок веревки, приводила меня в отчаяние. А тут привык разбрасываться имуществом, Рокфеллер чертов. Но, как известно, к хорошему привыкаешь быстро. И изменить сии привычки добровольно не удавалось еще никому. Леньку мы пока не посвящали, занимаясь перетаскиванием ко мне в квартиру всяческого барахла, которое по мере поступления я отправлял к реке.

Решили спускаться по течению не на плоту, как это делал я, а в десантном боте. Это такая надувная конструкция, похожая на лодку, только чуть побольше.

Инна согласилась дать себя связать лишь после длительных уговоров со стороны Лены. И рассказа о том, как я нес ее на руках, вызвавшего, кстати, многообещающий взгляд в мой адрес. С Ленькой же, посоветовавшись, решили обойтись не совсем честно, поставив его перед фактом. Всё же коридор — не детская площадка, а умирающий друг не подходил на роль морской свинки.

И вот он, день «X», время «Ч». И мы, скрестив пальцы, дабы не накликать «полную „Ж“, ждем Леньку. Более оптимального места для старта, чем моя квартира, решили не искать, памятуя про лучшее, которое враг хорошего. В дверь позвонили, и я впустил умирающего хакера. Правда, выглядел он неплохо и в глазах прыгали чертики.

— Ну вот и я.

Протянув руку, я посмотрел на Лену, и та приставила к его шее пистолет.

— Сдаюсь, сдаюсь, — начал он и повалился на пол, стукнувшись головой об угол.

Немедленно потекла кровь, и я крякнул. Ну почему всегда так? Будь на месте Леньки, к примеру, Иннин ухажер, с которого всё началось, и я уже лежал бы с разбитым носом, а пистолет, уверен, не причинил бы ему вреда. Не говоря уж о пораненной голоье.

— Эх, недотепы, на диване надо было.

Две минуты погоды не делали, зато черепушка, умевшая с ходу расколоть любую компьютерную защиту, осталась целой. А Ленька вырубился на мягком.

«Перейдя» и перетащив на себе друга, ибо переносить что-либо с изяществом Лены я так и не научился, мы погрузились и отчалили. Инна картинным жестом протянула руки, и я защелкнул на ее запястьях браслеты. На этот раз у нас имелись весла и два якоря, которые я изобразил, привязав к пудовым гирям по куску веревки. Мы оттолкнулись от берега. Ленька мирно посапывал, Инна же попыталась помахать домику руками. Скорость течения я определил как десять километров в час, а потому «границу» мы должны пересечь в два раза быстрее. Потом еще столько же до эпицентра и…