Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Меч президента

ModernLib.Net / Публицистика / Бунич Игорь / Меч президента - Чтение (стр. 13)
Автор: Бунич Игорь
Жанры: Публицистика,
Политика

 

 


Его решительность, принципиальность, умение все называть своими словами и действовать далеко за пределами своих полномочий, а если надо, то и вопреки полученным инструкциям, еще в августе 1991 года произвели на Руцкого сильное впечатление, а сейчас и подавно. На осторожный зондаж Руцкого, как командарму нравится происходящее в Москве и в стране, командарм, помрачнев, зло сказал, что будь его воля, он очень многих в нынешней Москве поставил бы к стенке. Не уточняя, впрочем, кого именно.

Руцкой принял эти слова к сведению, но далее углублять эту тему не стал. Кстати, и «президент» Приднестровья Смирнов в разговоре с Руцким очень хорошо отзывался о Лебеде: прекрасный генерал, что он здесь прозябает? Ему нужно более широкое поприще. Смирнову, конечно, очень хотелось, чтобы Лебедя куда-нибудь перевели.

После возвращения Руцкого в Москву «банкир» Загрядский перевел на известный ему московский счет 2,5 миллиарда рублей, ибо всем приднестровцам напомнили «чем они живы». Вместе с тем, из Тирасполя в адрес Белого Дома стали поступать в брезентовых мешках посылки, в которых, нежно прижавшись друг к другу, благоухали смазкой автоматы Калашникова. Не все же торговать оружием на сторону. Надо и о патронах позаботиться. Посылки в Москву сопровождал сам министр безопасности Шевцов-Антюфеев, который, продолжая борьбу с Лебедем, объявил, что штаб 14-ой армии вообще и комендант Тирасполя полковник Бергман в частности, — работают сразу на 4 (четыре) иностранные разведки. Недаром один из жителей Тирасполя признался журналистам: «Мы оказались опрокинутыми в 37-й год!», — и просил не называть его имени.

Разыскиваемый преступник Антюфеев не только совершенно легально прибыл в Москву, но и не постеснялся дать интервью корреспонденту «Литературной газеты». На вопрос, знает ли он способ стабилизации положения в Приднестровье, ответил, что все очень просто — «надо лишь вывести из обращения определенное количество людей».

Видимо, Антюфеев прибыл в Москву не только для наблюдения за «посылками» Верховному Совету, но и для получения консультаций от вышестоящего командования, поскольку вернувшись окрыленным в Тирасполь, он нанес по генералу Лебедю, казалось бы, неотразимый удар.

Оказывается, как сообщали расклеенные по городу листовки, командующий 14-ой армией, ко всем своим недостаткам, еще и еврей, и его настоящая фамилия Шваннер. В листовке разъяснялось, что все фамилии, имеющие смысловое значение, являются всего лишь обратным переводом с еврейского в целях маскировки. Еврейского языка, разумеется, никто в местной службе безопасности не знал, а потому свято верили, что немецкий и еврейский языки — это одно и то же. В качестве примера приводились две наиболее зловещие фамилии: Сахаров — Цуккер, Лебедь — Шваннер. Ну, а о полковнике Бергмане, имевшего предками немцев, и говорить не приходилось. Всем должно было стать ясно, что всю воду мутит в Приднестровье жидо-сионистская банда Шваннера-Бергмана.

Упреждающий удар был просто необходим, поскольку стало известно, что в руки разведчиков 14-ой армии попали документы бывшего КГБ, из которых явствовало, что всю власть в Тирасполе захватили офицеры действительной службы и офицеры действующего резерва этой почтенной конторы. Кроме того, что также никого не радовало, поползли слухи, что Лебедь-Шваннер — гражданин России и резидент Израиля, куда, кстати из Тирасполя шли пиломатериалы, решил баллотироваться в Верховный Совет независимого государства, гражданином которого он не являлся. Но поскольку это государство никем не было признано и как бы не существовало, то на подобные условности никто не посмел обратить внимание.

В итоге, несмотря на все старания местного оскорбленного «правительства», генерал Лебедь, не проводя никакой предвыборной кампании, без всякого труда собрал вдвое больше голосов, чем нужно, и стал «парламентарием» приднестровской «республики», чего местные власти не чаяли увидеть и в страшном сне.

Генерал появлялся на заседаниях «парламента» в камуфляжной форме рядового десантника и в надвинутом на глаза кепи. Выступая с трибуны, он всенародно зачитывал сенсационные разоблачения своей разведки, касавшиеся настоящего и прошлого народных вождей Тирасполя и проводимой ими политики. «Заповедник для преступников… руководство, занятое набиванием только собственных карманов… Мне противно охранять сон и покой подобного жулья!» Эхо генеральских разоблачений пронеслось по всем радиоволнам и страницам иностранных газет, наглухо закрыв преступной банде и без того не слишком открытую дверь в мировое сообщество, куда они стремились пробраться всеми правдами и неправдами…

Шел уже октябрь 1993 года.

В конце концов Руцкому удалось дозвониться до Лебедя. Не тратя времени на предисловия, вице-президент прямо спросил командарма: не хочет ли тот занять пост министра обороны в «новом правительстве»?

— Но у вас же есть Ачалов, — возразил всезнающий Лебедь.

Руцкой вздохнул: «Ачалов — отставник, а вы на службе». Помолчал и добавил: «Кроме того, именно вам я больше доверяю».

— А что Грачев? — поинтересовался Лебедь.

С нынешним министром обороны, Грачевым, Лебедь служил в Афганистане, зная его со времен Рязанского Десантного училища.

— Грачева я отстранил от должности, — сообщил Руцкой.

— И он отстранился? — продолжал выяснять подробности Лебедь.

— Отстранится, — жестко сказал Руцкой. — Или под суд пойдет. Впрочем, под суд пойдет в любом случае.

— Товарищ Руцкой, — неожиданно ответил генерал. — Я никак не могу принять ваше предложение.

— Почему? — немного растерялся вице-президент.

— Потому что, — ответил генерал Лебедь, — я не хочу, чтобы, когда я приеду на побывку в родной город, бабы плевали мне в лицо и моим солдатам — тоже.

— Вот как, — начал было Руцкой, но в трубке уже запищали короткие гудки.

Побагровевший Руцкой несколько мгновений сидел, тупо глядя на телефонный аппарат, и вздрогнул от пронзительного звонка. Номер этого телефона был известен очень ограниченному числу людей, а потому аппарат не был подключен к определителю абонента. Руцкой секунду поколебался: стоит ли брать трубку самому или пусть это сделают в секретариате. В этот момент ожил селектор на его столе, и голос дежурного сказал: «Александр Владимирович, Тирасполь на проводе».

Первой мыслью Руцкого было, что генерал Лебедь, одумавшись, хочет извиниться за свое, мягко говоря, не совсем корректное поведение и выразить свое согласие с предложением «президента». Руцкой взял трубку.

«Товарищ Руцкой, здравия желаю, — проговорил незнакомый голос, — докладывает полковник Колосков из Тирасполя…»

Руцкой вспомнил. Отставной полковник Колосков — старый чекист, награжденный в свое время именным пистолетом — был советником министра госбезопасности Приднестровья Шевцова-Антюфеева. Полковник Колосков был большим специалистом по борьбе с сионизмом, сражаясь с ним так ретиво, что в итоге ему пришлось скрыться в Тирасполе. Его давно знали под фамилией Колосков, но никто не мог поручиться: настоящая это фамилия или нет. В структурах бывшего КГБ были свои маленькие хитрости.

Видимо, в Тирасполе нашли способ подслушивать телефонные переговоры 14-ой армии, поскольку Руцкому сразу же стало ясно, что Колосков в курсе его разговора с Лебедем.

— Поздравляю с избранием на высокую должность, — продолжал Колосков. — У нас царит ликование, и даже Днестр готов выйти из берегов от радости.

— Не утопите, — буркнул в ответ Руцкой и бросил трубку.

Строго говоря, обнаглевшие приднестровцы позволили себе вопиющее нарушение протокола. Поздравление президенту по случаю избрания на должность обычно приносит президент, а не безвестный советник министра, пусть даже государственной безопасности. Подобная фамильярность всегда раздражает, не суля ничего хорошего в будущем. Особенно с учетом того специфического положения, в котором оказался вице-президент Руцкой. Недаром сразу после переворотов короли и президенты первым делом обычно ликвидировали своих сообщников по заговору. Но не менее часто случалось и наоборот, о чем следовало поразмыслить.

Сдержав вздох и подавив в себе раздражение, вспыхнувшее от разговора с генералом Лебедем и полковником Колосковым, Руцкой вынул из кармана пачку «Мальборо» — уже вторую за последние 6 часов — вынул сигарету и закурил, жадно затягиваясь.

С Лебедем сорвалось, но зато на помощь из Тирасполя уже готов вылететь полным составом батальон «Днестр». Днестр от радости готов выйти из берегов. Двух толкований эта фраза не имела.


07:30

Министр безопасности Николай Галушко сидел в своем кабинете на Лубянке, задумчиво помешивая остывший чай в стакане с массивным подстаканником с эмблемой ВЧК-КГБ, изображающей щит и меч. Символ был весьма красноречивым. Всю свою историю возглавляемое ныне Галушко ведомство, прикрывая щитом партноменклатуру, рубило и глушило мечом собственный народ, не заметив в этой вдохновенной борьбе гибели того государства, безопасность которого это ведомство было обязано защищать.

Генерал-полковник Галушко родился в Омске в 1937 году. В КГБ попал после окончания тамошнего политехнического института, и с 1964 года работал в Кемерово, начав с должности оперуполномоченного управления КГБ по Кемеровской области. Кемерово — район промышленный, а из этого логично вытекало, что этот район должен был кишеть шпионами и диверсантами. Но поскольку таковых никак обнаружить не удавалось, то именно тогда для облегчения результативности работы органов безопасности были придуманы расплывчатые формулировки о политическом шпионаже и идеологических диверсиях.

А когда, после 1967 года, к этому добавилась еще и борьба с сионизмом, то все стало просто замечательно. Органы оказались заваленными работой, личного состава катастрофически не хватало, и начался процесс дрожжевого расширения ведомства. Отделы разворачивались в управления, управления — в главки, звезды на погоны сыпались, как из рога изобилия. На открывшемся поприще Николай Галушко развил такую плодотворную деятельность, что даже местные газеты иронизировали, что «сионисты подавились галушкой, поскольку не привыкли к национальной украинской пище».

Талантливого человека заметили, и в 1974 году перевели в Москву, что всегда являлось светлой мечтой любого провинциального чекиста. В столице Галушко стал сначала заместителем, а затем и начальником 2-го отдела 5-го управления КГБ — огромного управления, надзирающего за идеологической стерильностью трехсотмиллионного населения страны. Возглавляемый Галушко отдел вел «межнациональные отношения», то есть продолжал сражаться с сионизмом. Тогда же произведенный приказом самого Андропова в генерал-майоры Галушко был избран и депутатом Верховного Совета РСФСР. И что самое интересное — от Еврейской Автономной области. Удивляться этому может только тот, кто плохо знал советские карательно-идеологические методы.

Галушко — любимец Андропова — уже метил в начальники 5-го главного управления КГБ, но его объехал по кривой Иван Абрамов, которого даже в КГБ звали «Иваном Палкиным». Абрамов до этого возглавлял в управлении 1-ый отдел, который боролся с культурой, наиболее ретиво выходившей из-под контроля властей, в чем, естественно, тоже были виноваты сионисты. Так что оба отдела работали в тесном взаимодействии, что и дало генералу возможность Абрамову обойти генерала Галушко.

Оскорбленный Галушко потребовал объяснений у руководства, явно давая понять, что под начальством Абрамова он работать не намерен. Его перевели в Секретариат на должность генерал-лейтенанта, обещая первую крупную вакансию. Между тем, умер Андропов, а сменивший его генерал Чебриков, возглавлявший ранее кадровое управление КГБ, не забыл обещаний своего покойного шефа, и в 1985 году перевел Галушко в Киев на должность заместителя председателя КГБ Украины.

Через два года, в 1987 году, Галушко стал председателем КГБ Украины, продержавшись на столь высоком посту до самого августовского путча 1991 года.

Во время путча его лучший друг Леонид Кравчук — член политбюро ЦК компартии Украины, ведавший идеологией, став на волне горбачевских реформ председателем Верховного Совета Украины, — отдал приказ об аресте председателя КГБ Галушко. Кравчук стремился не отстать от Москвы, где был арестован председатель КГБ СССР Крючков. Галушко обвинили в активном соучастии в ГКЧП, что было святой правдой. Кроме того, Кравчук, в одночасье превратившийся в «самостийника», обвинил Галушко в том, что тот — «агент Москвы» и член радикальной депутатской группы «Союз».

Но, в отличие от Крючкова, которому бежать было некуда, Галушко не дал себя арестовать и сбежал в Москву. Казалось бы, по царившим тогда в Москве настроениям беглый председатель КГБ Украины должен был либо быть арестованным, либо, в лучшем случае, отправлен в отставку и в небытие с шансами выплыть только на каком-нибудь полуфашистском митинге года через полтора.

На Лубянской площади сиротливо стоял постамент, с которого совсем недавно краном стащили «железного Феликса», накинув ему на горло петлю стального троса, а место председателя КГБ занимал «добрейший» Вадим Бакатин, публично поклявшийся очистить КГБ от всех, хоть как-то запятнанных в борьбе со свободой и демократией. Но то ли потому, что сам Бакатин был некогда первым секретарем Кемеровского обкома КПСС и знал Галушко по совместным боям с международным сионизмом и идеологическими диверсантами, то ли по какой-то другой причине, но Галушко был снова взят в Центральный аппарат и некоторое время тихо работал в Секретариате сперва у Бакатина, а затем и у Баранникова. Из секретариата он так же незаметно был переведен в заместители министра и, как «профессионал», умело вел интригу против «мента» Баранникова, стуча на него своему старому кемеровскому другу Виктору Черномырдину, а через него — президенту.

Растроганный Ельцин, выгнав Баранникова, назначил именно Галушко исполняющим обязанности министра безопасности, хотя сам очень хотел видеть на этом посту своего очередного фаворита, Степашина — бывшего милицейского политработника, сделавшего неслыханную карьеру на волне липовой демократии, пройдя за неполных два года путь от подполковника до генерал-лейтенанта. Но Черномырдин убедил президента, что Степашин «дела еще не знает», а Галушко — профессионал.

А в глазах президента, когда эти глаза упирались в нового исполняющего обязанности министра безопасности, искрился какой-то немой вопрос, который перевести в смысловое значение можно было словами «справится или нет?»…

Галушко действительно был «крутым» профессионалом. Когда журналисты пришли в Центр общественных связей Министерства безопасности, чтобы что-нибудь написать и рассказать о новом исполняющем обязанности министра, их встретили обычными настороженными взглядами и почти гробовым молчанием. Журналистов спросили, а почему их вообще интересует личность Галушко? На кого они работают? Личность руководителя Министерства безопасности может интересовать только противника. «А ведь мы с вами, товарищи, не собираемся помогать в этом противнику, как „агенты влияния“? Представители прессы, успевшие уже отвыкнуть от подобных диалогов коммунистических времен, обнаглели настолько, что попросили фотографию Галушко для публикации в газетах. Это вызвало чуть ли не истерику в Центре общественных связей. Понимают ли они, о чем просят? Фотографию Галушко! Американцы не пожалели бы миллиона долларов за фотографию Галушко. Создавалось впечатление, что исполняющего обязанности министра собираются в самое ближайшее время забросить в империалистический тыл в качестве разведчика-нелегала.

Устав от подобного маразма, журналисты отправились в архив бывшего Верховного Совета РСФСР, где и обнаружили целую пачку фотографий Николая Галушко и в фас, и в профиль. Вскоре, однако, личность нового исполняющего обязанности прорвала информационную блокаду и его улыбчивое лицо, украшенное толстыми очками, стало мелькать на экране телевизора и в газетах. Обычно он сидел ошую президента вкупе с другими силовыми министрами Ериным и Грачевым, всегда скромно улыбаясь и преданно поглядывая на своего отца и благодетеля Виктора Черномырдина, который, как премьер, сидел одесную президента. Ельцин тоже благосклонно поглядывал на нового исполняющего обязанности, иногда пытаясь, правда, выяснить: чем нынче это ведомство занимается?

Хвастаться было совершенно нечем. Ведомство досталось Галушко в довольно потрепанном виде. Больше всего досталось родному 5-му управлению, которое на переходный период переименовали в Управление по защите конституционного строя. Не стало любимых отделов, занимающихся привычной борьбой с сионизмом, с творческой интеллигенцией, с инакомыслием и многим другим, с чем бороться можно было бесконечно, ничем не рискуя, но регулярно получая зарплату, и резво шагать вверх по служебной лестнице.

Управление ликвидировали, но его личный состав остался в наличии, маясь по кабинетам и не зная, чем заняться. Творческие муки сотрудников вскоре привели к новому переименованию управления. Название получилось звучное: Управление по борьбе с терроризмом. Но переход от борьбы с изучающими иврит евреями и читающими Солженицына придурковатыми интеллигентами на борьбу с терроризмом превратился в очень мучительный процесс сразу по нескольким причинам.

Первая из них заключалась в том, что террористы, как правило, были вооружены и, не задумываясь, пускали оружие в ход, а получать пулю во имя любой идеи, а уж тем более — без всякой идеи, никому не хотелось. Совсем не для этого все стремились идти работать в КГБ, используя собственные связи и блат родителей.

Второй причиной было то, что большинство военизированных группировок, которые не стесняясь декларировали терроризм как составную часть своей деятельности, были в свое время созданы именно КГБ и находились под покровительством ведомства в качестве «дочерних фирм». В старые времена их подкармливали деньгами — не ахти, конечно, какими большими. А ныне все были посажены на хозрасчет, что в условиях «рыночной экономики» позволяло этим группировкам не только безбедно существовать, но и кое-что отчислять и своим благодетелям. Поэтому трогать эти группировки было так же неразумно, как и стрелять в собственных детей, кормящих своего родителя.

Поэтому никто не удивился, когда первыми террористами, пойманными управлением, оказались два профессионала-химика из закрытого НИИ, занимающегося разработкой новых видов боевых отравляющих веществ. Профессора выступили на страницах газеты «Московские новости» с утверждением, что новая свободная Россия унаследовала все гнусные черты, присущие развалившемуся Советскому Союзу. Это утверждение основывалось на том, что, несмотря на все подписанные международные соглашения и декларации, Россия продолжает разрабатывать, испытывать и складировать химическое оружие, не считаясь ни с чем, в том числе и с экологической катастрофой в районах полигонов, развернутых, естественно, в наиболее густонаселенных местах.

Оба ученых были немедленно арестованы [1], и им было предъявлено обвинение в разглашении государственной и военной тайны. Однако, при существовании в стране более-менее свободной прессы, подобные методы борьбы с терроризмом не могли привести ни к чему, кроме громкого общественного скандала. Что и произошло. Произошедшие в стране перемены были налицо. К арестованным ученым пытались, по старой доброй традиции, не допустить адвоката, требуя от него «допуск», не предусмотренный никаким законом. Адвокат подал в суд, и тот постановил: выпустить ученых из-под стражи за нарушение госбезопасностью закона об адвокатуре.

Ну, как в таких условиях можно было бороться с терроризмом!

Галушко ловил на себе укоризненные взгляды Виктора Черномырдина: «Простого дела поручить нельзя».

Всю ночь Галушко совещался с Ельциным, который мимоходом поздравил его с производством в генерал-полковники и утверждением в должности министра. Около шести часов утра он прилетел вместе с президентом и его окружением в Кремль на вертолете, а оттуда отправился к себе на Лубянку первый раз в новом качестве: полноправного министра безопасности.

Однако он знал и другое. Ему уже было известно, что указом новоявленного президента Руцкого он, Галушко, отстранен от должности, а министром безопасности назначен вновь Виктор Баранников.

Представители нового министра уже пытались проникнуть на Лубянку. Нельзя было поручиться, что и сам он не пожалует сюда с минуты на минуту в сопровождении целого батальона «спецназа», вызванного откуда-нибудь из-под Москвы или из провинции.

Когда президентский вертолет приземлился на Ивановской площади в Кремле, Ельцин, угрюмо взглянув на Голушко, спросил:

— Надеюсь, вы все поняли?

Галушко понял даже больше, чем предполагал президент.

Практически ни один из его предшественников на этом посту, начиная с 1917 года, не умер своей смертью или не был выгнан с должности с грандиозным скандалом и со всеми вытекающими из него последствиями. Его не беспокоила ни судьба самого Ельцина, ни судьба страны и даже ни судьба вверенного ему ведомства. Его беспокоила собственная судьба. Он прекрасно понимал, что будет с ним лично, если Баранникову вновь удастся усесться в кресле министра, а Руцкой и Хасбулатов будут управлять страной. И все секретные документы, хранящиеся в архиве Ельцина, будут ими просмотрены и изучены.

Из Киева еще можно было бежать в Москву. Из Москвы же бежать некуда. Разве что в Багдад, Пхеньян или Гавану. Да и там его появлению никто не обрадуется, и быстро выдадут, обменяв на запчасти к танкам или на пару цистерн с нефтью.

Министр снял трубку одного из телефонов.

— Евгений Вадимович, — спросил он. — Как двигаются дела?

Выслушав, ответ Савостьянова, Галушко вздохнул: «Желательно побыстрее».


08:15

Александр Баркашов — лидер партии «Русское Национальное Единство» (РНЕ) — успел только снять с охранной сигнализации помещение штаб-квартиры партии, находящееся в здании Свердловского райсовета столицы на Петровке, 22, как услышал пронзительные телефонные трели, доносящиеся из его, еще закрытого, кабинета.

Как и большинство людей, Баркашов не любил ранних телефонных звонков, справедливо считая, что они никогда не приносят приятных известий, особенно в такой день, как сегодня;

Баркашов был хорошо осведомлен о том, что произошло в стране за последние 12 часов, и в течение ночи успел проконсультироваться со многими лидерами правых, ультраправых и откровенно фашистских группировок, к числу которых принадлежала и возглавляемая им РНЕ. Все: и «Память» Васильева, и «Отечество» Корчагина, и «Русская партия» Стерлигова, и «Республиканцы» Лысенко, да и он сам — единодушно решили не ввязываться в конфронтацию между одинаково ненавистными «жидами» Ельцина и «придурками» Руцкого, Хасбулатова. Пусть грызутся между собой. Наш час еще не настал! Но он грядет.

Войдя в кабинет и взяв трубку, Баркашов поморщился. Он ждал этого звонка, но надеялся, что именно сегодня его не будет…

Александр Баркашов родился в Москве в 1953 году. Его дед — ответственный работник ЦК ВКП(б) — прославился во время борьбы с космополитизмом. Результатом борьбы с космополитизмом, которая достигла своей кульминации как раз в год рождения Александра, явилась преждевременная смерть Сталина, гибель практически всего руководства госбезопасности, разгон остальных кадровых работников знаменитого бериевского МГБ, увольнение, а порой и судебное преследование многих ответственных работников ЦК и правительства. В довершение всего, была упразднена ВКП(б) и заменена каким-то новым и непонятным образованием: КПСС, которое истинные партийцы-ленинцы не признали и по сей день.

Дед Баркашова принял поражение стоически. Ни перед кем не заискивал, новым властям не кланялся и уж, естественно, ни в чем не раскаивался. Для него в процессе этой яркой и кровопролитной кампании все стало ясно: во всех бедах страны виноваты евреи. В данный момент они оказались сильнее, но возмездие грядет. Другими словами, дед Александра Баркашова утешал себя почти теми же самыми словами, которыми утешал себя Гитлер в своем завещании: евреи оказались в данный момент, то есть в 1945 году, сильнее, но возмездие грядет. Хотя, конечно, завещания фюрера дед Баркашова не читал. Тогда просто не было возможности. Но воспитывая росшего без отца внука, дед сделал все возможное, что бы передать ему свой меч жидоборца. «Мой дед, — рассказывал в одном из многочисленных интервью сам Баркашов, — был одним из тех, кто в конце 40-х годов организовал борьбу с жидами-космополитами. Он подробно рассказывал о вреде, который наносят евреи русскому народу. Мудрый был старик: предостерегал от всех контактов с евреями…».

Старик был действительно мудр, поскольку призывал бороться с противником, не вступая с ним в контакт, как требовали того секретные партийные инструкции его времени. Это вообще очень интересная борьба без какого-либо контакта. Мистическая борьба на каком-то астральном уровне. На это были способны только настоящие большевики старой закалки. Поэтому, как ни гордился Баркашов своим дедом и его борьбой, он, еще в юном возрасте, был несколько разочарован теми слюнявыми методами, с помощью который ВКП(б) боролась с мировым злом бесконтактным способом. Резким контрастом на бледном фоне большевиков-сталинцев выглядела яркая фигура бессмертного Адольфа Гитлера, который беспощадно сражаясь с евреями, не пожалел ни своей страны, ни самого себя, но преподнес евреям такой урок, что вздрогнуло и задрожало все мировое еврейство!

Конечно, жаль, что Гитлер был немцем, а не русским. Прискорбно также, что, гоняясь за евреями, он попутно уничтожил и 26 миллионов русских. Но, право, это были мелочи, на которые можно было не обращать особого внимания! Что эти мелочи по сравнению с Треблинкой и Освенцимом, где круглосуточно уничтожали евреев в газовых камерах. Разве можно эту яркую эпопею, достойную нордического эпоса, даже отдаленно сравнивать с трусливо сфабрикованным «делом врачей» или расстрелом нескольких еврейских писателей и актеров.

Тяга к Гитлеру у Баркашова была настолько сильной, что он стал даже называть покойного фюрера на русский манер «Адольфом Алоисовичем» и даже теоретизировал на тему, что Гитлер был по происхождению, если не русским, то уж точно славянином. В нем проснулся извечный российский комплекс неполноценности и желание примазаться к любой славе в мировом масштабе, будь то победа Израиля в шестидневной войне, когда утверждалось, что все израильские генералы прошли подготовку в Советской армии, будь то немецкий генерал Гудериан, о котором рассказывали, что он родился в Ереване, окончил академию в Москве, а потом сбежал к немцам при невыясненных обстоятельствах.

В таких условиях и Гитлер вполне может, в итоге превратиться в чисто русского человека с православной душой, который вообще не ставил перед собой никаких задач, кроме как освободить Россию от жидовского ига, но слегка погорячился. С кем не бывает!

Но нет пророков в своем отечестве!

Конечно, следует признать, что модельеры Третьего рейха и все прочие, ответственные за дизайн и сурово-мистическую атрибутику, были более талантливыми, нежели их коллеги в СССР, зажатые между серпом и молотом рабоче-крестьянского камуфляжа. Но что касается всего остального, то гитлеровский рейх выглядел жалкой пародией на фоне военно-фашистской империи, которую создал Сталин на территории Советского Союза.

Глупое и прямолинейное поведение самого фюрера, а равно и всех структур его истерической службы пропаганды привели лишь к тому, что всего через четыре года после того, как Гитлер, дождавшись смерти президента Гинденбурга, объявил себя фюрером германской нации, Германия уже была вынуждена вести войну против всего мира и, естественно, была раздавлена. В итоге, запланированный тысячелетний рейх, просуществовал менее 12 лет. «Если бы не эти проклятые евреи, мы никогда не проиграли бы войну», — в истерике кричал на Нюрнбергском процессе Альфред Розенберг (автор книги «Миф XX века»), и был совершенно прав, не считая того, что не будь «этих проклятых евреев», война, если бы она все-таки началась, все равно была бы проиграна из-за тупиковой бесперспективности режима.

В отличие от Гитлера, Сталин, будучи зоологическим антисемитом, тем не менее, никогда не желал бросать вызов столь грозному противнику, как евреи. Он хорошо знал, какими бывают ответные удары. И только когда вождь всех народов впал в полный маразм, его безответственные сообщники втянули его в войну с евреями, не столько даже для того, чтобы указать евреям России путь в Израиль (хотя за это было заплачено), сколько для того, чтобы под шумок ликвидировать своего любимого вождя и учителя. Что и было сделано.

Видимо, столь сложные хитросплетения борьбы с мировым сионизмом были не до конца поняты дедом Баркашова, несмотря на всю его мудрость. А потому он и внука учил только в рамках своего собственного понимания, и тем самым, помимо ненависти к евреям, попутно внушил ему и сильнейшую антипатию к коммунистической партии, не умеющей бороться с евреями по-настоящему.

Это было и понятно, поскольку сама коммунистическая партия была еврейским изобретением.

Но если евреи, пребывая в гордыне, придумали коммунистическую партию для закабаления русского народа, то русские, в качестве ответной меры, придумали НКВД, и шансы уравнялись.

К тому времени, как Баркашов подрос, беспощадная война с космополитизмом уже поросла быльем, а НКВД, пройдя через несколько «очистительных мероприятий», как любил выражаться товарищ Сталин, превратился в КГБ. И что бы ни говорили об этой организации злые языки, но «очистительные мероприятия» не прошли для нее бесследно. КГБ — это уже был не НКВД и даже не МГБ. Это был КГБ со своими многочисленными комплексами, неизбежными у любой организации, которую периодически почти полностью вырезают и обливают помоями.

Как раз в это время на смену позабытой борьбе с космополитизмом начала разворачиваться не менее, на первый взгляд, масштабная борьба с сионизмом, и КГБ остро нуждался в специалистах. Война с космополитами продолжалась относительно недолго, представляя собой нечто вроде «блицкрига», а потому в ходе ее не успели создать никакой теоретической базы. Никто не успел защитить не только докторской или кандидатской диссертации, но и выпустить сколь-нибудь более-менее солидную монографию на эту тему.

Старые бойцы, памятуя о жестоком поражении в марте-апреле 1953 года, предпочитали помалкивать и не рисковать своими генеральско-полковничьими пенсиями, которые у них постоянно грозили отобрать, если они снова начнут достаточно громко чирикать. А новых бойцов еще предстояло подготовить.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21