Но страшнее самой кавалерии был кавалерийский дух армейского руководства. Из всей гражданской войны им запомнилось только лихое преследование кавалерийскими лавами откатывающихся частей генерала Деникина осенью 1919 года, когда они летели на юг, сметая разрозненные казачьи заслоны, а затем много лет жили в надежде, что снова удастся повести боевых коней «по дорогам знакомым за любимым наркомом».

Кавалерийская удаль оказывала сильное влияние и на все сценарии возможного начала войны. В высоких штабах никогда не было двух мнений: войну всегда должен был начинать Советский Союз внезапным, сокрушительным ударом, выбрав для этого удара наиболее благоприятный военный и политический момент.

Поэтому преамбула «если враг нападет» даже в условиях предвоенного СССР многими уже серьезно не воспринималась. Ведь не постеснялись же объявить, что маленькая Финляндия напала на Советский Союз. А когда никто не нападает, то можно объявить «освободительный» поход как в Монголии и в Польше. Можно откликнуться на «призыв народа» , как в Прибалтике и в Бессарабии. Можно действовать и другими, не менее эффективными способами.

Необходимо было срочно, если так можно выразиться, «декавалеризировать» армию. Даже не столько по форме, сколько по духу, поскольку Сталин понимал, что его внутреннее неприятие армией исходит именно из идеологии создани вскормленного Львом Троцким кавалерийского монстра. Тем более, что Шапошников ему как-то заметил, что все беды зимней войны с Финляндией произошли из-за того, что бывшие «буденовцы» построили весь план войны на лихом преследовании бегущей финской армии, используя для этой цели за неимением кавалерийской, пехотную лаву.

Но в условиях единоличной власти, «тоталитарного склероза», как отметят будущие историки, многое (если не все) зависело не от того, как видит будущую войну и собственную армию ют или иной «первый маршал» или начальник генштаба, а как все эти проблемы рисовались самому товарищу Сталину – человеку, безусловно, незаурядному, талантливому, а в некоторых областях даже великому, но, к сожалению, малограмотному и совершенно невоенному.

Образ будущей войны рисовался Сталину цепью восстаний во враждебном стане капитализма (не стихийных, как мечтал Ленин, а тщательно подготовленных Коминтерном), походом Красной Армии на помощь восставшим там, где им не удалось справиться самостоятельно, войной с отдельными капиталистическими странами (главным образом для стимулирования восстаний там, где они еще не вспыхнули), завершившейся всемирной победой социализма, который, по твердому убеждению вождя, был уже построен в СССР.

После сближения с Гитлером, получив соответствующие указания, советские средства массовой информации, прервав на скаку нагнетание военного психоза, начали неожиданно на той же истерической ноте вопить о мире во всем мире, о поджигателях войны и о готовности Советского Союза сокрушить кого угодно «малой кровью на чужой территории» с одним непременным условием: если на него нападут. Хотя в Кремле все отлично понимали, что спровоцировать нападение на СССР ничего не стоит. Достаточно поднять телефонную трубку и приказать «кому следует» обстрелять какую-нибудь собственную заставу, как произошло в случае с Финляндией. Но на подавляющее большинство людей в стране и в армии, не посвященных в изысканные методы товарища Сталина и принимающих все за чистую монету, радио-газетные вопли о мире и «ненападении» действовали разлагающе. Ибо «нет ничего более разлагающего, чем мечта о вечном мире»,о чем предупреждал еще первый теоретик казарменного социализма – незабвенный Платон.

Поэтому в канун ноябрьских праздников 1940 года Сталин вызвал к себе одного из самых молодых секретарей ЦК Александра Щербакова, занимавшегося вопросами агитации и пропаганды, курировавшего ТАСС, органы политпропаганды армии и промышленности. Вождь приказал несколько сменить тон официальной пропаганды, ибо возникла необходимость готовить страну и армию к крупной наступательной, опустошительной войне.

Сталин приказал Щербакову отныне строить систему политпросвещения, основываясь на этих тезисах и секретно подготовить необходимую наглядную агитацию (листовки, плакаты и пр.), представив их ему, Сталину, на утверждение.

Щербаков был человеком исключительной работоспособности и исполнительности. Через две недели Сталину уже были доложены первые эскизы агитационных плакатов на предмет замечаний и утверждения.

На одном из плакатов, выполненном в зловеще багровых тонах, 80% полезной площади занимала огромная, багрово-красная голова Ленина на фоне красных знамен. У вождя мирового пролетариата было грозно-мертвое выражение лица, как у языческого бога войны, превращенного новой религией в Бога мировой революции. В нижней части плаката, зажатые между бородой вождя мирового пролетариата и призывом: «Под знаменем Ленина– вперед на Запад!», тесным строем со штыками наперевес шли красноармейцы в касках.

(Если не считать плаката «Родина-Мать зовет», созданного в то же время, этот плакат бьи наиболее популярным в первые дни войны. Потом слова его несколько изменили. Вместо «Вперед на Запад» стали писать «Вперед к победе». На подлиннике плаката среди прочих данных есть и обычная дата подписания к печати: «25 декабря 1940 года». Порядок прежде всего. То же и на плакате «Родина-Мать зовет!», считавшимся резервным, если дела пойдут не так, как хотелось бы. К вечеру 22 июня оба плаката появились на стенах домов.)

Сталин приказал отпечатать плакат тиражом в 5 миллионов экземпляров и разослать во все горкомы и райкомы партии и в военкоматы в секретных пакетах с надписью: «Вскрыть по особому распоряжению».

Да, у Сталина хватило знаний понять, что кавалерия должна уступить место танкам, у него хватило знаний в гуще смертельных и подлых интриг спасти танк Т-34 и реактивный миномет «Катюша», но он хорошо понимал, как ловко и военные, и инженеры пользуются его малограмотностью, чтобы навязать свою точку зрения, во всем как бы с ним соглашаясь. «Что нужно, чтобы действительно победить?» – спрашивал Сталин в одной из речей в марте 1939 года и отвечал: «Для этого нужны три вещи: первое, что нам нужно, – вооружение, второе – вооружение, третье – еще и еще раз вооружение». Это было гениально, и страна заваливалась оружием. И Сталин лично занимался проблемой вооружения, давая наставления разработчикам нового оружия в рамках своего понимания будущей войны, которая, как он ни старался вырваться из старых догм, все-таки представлялась ему не иначе, как в виде лихого кавалерийского преследования, пусть даже на танках.

Итак, к старому ленинскому лозунгу «учиться, учиться и учиться военному делу настоящим образом» Сталин добавил и свой – «вооружаться, вооружаться и вооружаться». Однако при такой концентрации не только власти, но и всех решений в собственных руках, причем руках, мягко говоря, не очень профессиональных, невозможно было избежав огромных пробелов в подготовке страны к столь глобальной войне, задуманной, хотя и поэтапно, но фактически со всем миром. Невозможно было направлять и контролировать столь гигантское по масштабам дело в одиночку. Кроме «вооружения, вооружения и вооружения» имелось еще огромное количество проблем, когорые, для того чтобы решить, нужно было для начала обозначить.

Сталин лично занимался всеми проблемами, связанными с танками, артсистемами, самолетами, линкорами, крейсерами, подводными лодками, пулеметами, автоматами и винтовками.

Как и всякий сугубо штатский человек, Сталин воспринимал вооружение и картину будущей войны «зрительным представлением», своего рода цепью бесконечных картинок, на которых, чем мощнее выглядел тот или иной образец боевой техники, тем он был предпочтительнее.

Линкор, конечно, всегда выглядел в его глазах предпочтительнее хилого тральщика, тяжелый танк лучше смотрелся, чем полевой телефон. Вообще, все, что невозможно было эффектно представить «зрительным рядом», т.е. на картинке, проходило мимо внимания Отца всех народов. Целый род войск абсолютно не интересовал товарища Сталина, именно тот род войск, без которого нормальное управление войсками просто невозможно.

Пренебрежение связью Сталин пронес через годы, задавив в зародыше кибернетику как «чуждую марксизму лженауку»и обеспечив Советскому Союзу пожизненное отставание от мира в самой важной отрасли военного дела – системе «команд-котпроля-управления и связи»,проморгав начало новой эпохи – эпохи электронной войны.

Почти в таком же загоне, как и связь, была военно-транспортная служба, работающая почти на 80% с помощью гужевого транспорта, что было также отголоском великой эпохи «стратегической кавалерии».

Еще в худшем состоянии находилась служба тыла, видима, одним своим названием предполагая нечто трусливое и постыдное. В 1939 году, выступая на XVIII съезде партии и подробно рассказывая о росте и развитии различных родов войск, Ворошилов все-таки со смешком сказал пару слов о связистах, но о службе тыла не упомянул вообще. Операция «Гроза», задуманная как гигантский разбойничий набег, вообще предполагала снабжение армии захваченными ресурсами.

И уж вообще нечего говорить о медицинской службе, которая со времен гражданской войны стала нисколько не лучше, чтобы не сказать большего. Не было в помине не только полевых установок для переливания крови, шприцев с морфием и кислородных масок, что уже имелось в распоряжении практически всех армий мира, но даже противостолбнячных средств и простейшего медицинского инструмента.

Более всех проблем Сталина, как обычно, заботила проблема кадров. Никто из стоящих во главе вооруженных сил пока не удовлетворял его полностью. Кроме себя самого, он не видел никого, кто бы мог повести огромную армию в такой исторический поход, который был предусмотрен операцией «Гроза». Но сам он был невоенным человеком, а потому должен был только послать в бой.

Для того он и приказал собрать совещание высшего комсостава РККА, чтобы, решив все армейские проблемы, заодно разобраться и с кадрами. Кадровая засоренность снова давала о себе знать и в Наркомате обороны, и в Генштабе, и в НКВД. Эта гораздо сильнее мучило вождя, нежели проблемы тыла и транспорта Красной Армии в задуманной им глобальной игре, где на карточный стол снова бросалось будущее России и ее народа.

Открыл совещание вступительным словом Нарком Обороны маршал Тимошенко. Он был краток. Определив очередность докладов и регламент, нарком уступил трибуну начальнику Генерального Штаба генералу армии Мерецкову, чей доклад имел длинное официальное название: «Итоги и задачи боевой подготовки сухопутных войск, ВВС и оперативной подготовки высшего начсостава». Мерецков начал свой доклад с обзора международной обстановки. «1939 и 1940 годы, – указал он, – протекали в сложной международной обстановке. Большинство народов мира втянуто империалистами в большую тяжелую войну... В то время, когда воюющие народы терпят неизмеримые страдания, наш могучий народ под руководством великого вождя товарища Сталина, благодаря его мудрой стратегии продолжает оставаться вне войны и по-прежнему уверено идет к своей цели, улучшая свое материальное благосостояние и приумножая мощь вооруженных сил нашей страны...»

Охарактеризовав войну с Финляндией как попытку империалистов «испытать наше могущество и втянуть в войну», начальник генерального штаба с удовлетворением отметил, что хотя эти неоднократные попытки ничем не увенчались, Красная Армия «получила большой боевой опыт современной войны».

Подчеркнув наступательный характер советской военной доктрины, Мерецков подчеркнул, что «опыт последних войн, учений и полевых поездок показал недостаточную оперативную подготовленность и военную культуру высшего командного состава, войсковых, армейских, фронтовых и особенно авиационных штабов. Этим вопросом раньше не занимались. В течение многих лет отсутствовали указания по вождению крупных современных соединений, по вводу их в бой вместе с танками и авиацией...»

Неожиданно, как бы выводя из оцепенения притихший зал, генерал Мерецков начинает говорить об опасном пренебрежении в армии вопросами обороны. Нет, он не осмеливается произнести строжайше запрещенное к употреблению слово «отступление». Он говорит об обороне, подчеркивая, что и это понятие практически исчезло из уставов, замененное расплывчатым словом «сковывание противника», поскольку многие просто боятся даже думать о том, что придется обороняться.

«Учитывая опыт войны на Западе, – скороговоркой говорит отважный начальник Генерального штаба, опасаясь, что вот сейчас встанет маршал Тимошенко и лишит его слова за пропаганду буржуазных ересей, – нам наряду с подготовкой к активным наступательным действиям необходимо иметь представление и готовить войска к современной обороне».

Генерал переводит дух, делая паузу. Он знает позицию Сталина по этому вопросу, которую, «естественно», полностью разделяет нарком Тимошенко и почти все сидящие в зале, в чьих сейфах давно уже лежат красные пакеты с пометкой: «Вскрыть по получении сигнала „Гроза“.

Мерецков понимает, что зашел далеко, но продолжаег:

«Современная оборона должна противостоять мощному огню артиллерии, массовой атаке танков, пехоты и воздушному противнику. Поэтому она должна быть глубоко противотанковой и противовоздушной...»

Сталин, слушающий речи начальника Генерального штаба по спецтрансляции в отдельном помещении, морщится, как от зубной боли. Опять оборона! Это очень опасные мысли, разлагающе действующие на боевое настроение армии. Нет. пост начальника генштаба оказался явно не по плечу Мерецкову. Постоянно думающий об обороне не сможет руководить стремительным наступлением...

Но вот генерал Мерецков опомнился и снова перешел на «новоречь»:

«Боевые действия с японо-маньчжурами на реке Халхин-Гол и война с белофиннами показали беспредельную преданность бойцов, командиров и всего начальствующего состава социалистической Родине, партии, правительству и великому Сталину...

В настояшее время правительство и партия, обеспечивая нашу армию всем необходимым, требуют, чтобы мы были всегда в боевой готовности». Мы должны под руководством Народного комиссара обороны в кратчайший срок... добиться такого положения, чтобы мы по требованию правительства в любое время могли выступить в поход».

По словам самого Мерецкова, он, сойдя с трибуны, ощутил вокруг себя пустоту. В перерыве многие коллеги даже боялись подходить к нему и уж во всяком случае долго около него не задерживаться.

Совещание продолжалось.

Очень многим из присутствующих на совещании жить оставалось в лучшем случае менее года. Из трех основных докладчиков, развивающих теорию стремительного наступления огромных масс войск и боевой техники, двое будут расстреляны, а один – посажен.

Многих других ждет та же судьба, а кому больше повезет, тот либо погибнет в бою, либо попадет в плен.

Всего через семь месяцев предстоит попасть в плен, а оттуда в ГУЛАГ командующему 6-й армией Киевского ОВО генерал-лейтенанту Ивану Музыченко, критикующему в прениях оборонительные настроения в армии.

Уже 26 июня придется застрелиться корпусному комиссару Николаю Вашугину– члену Военного Совета Киевского Особого ВО, поведавшему собравшимся о случаях антисоветской пропаганды в войсках и других происках иностранных разведок, разлагающих дисциплину.

Плен и последующая тюрьма ждут и командующего 4-м мехкорпусом генерала Михаила Потапова, ратовавшего в прениях за создание еще более крупных танковых соединений.

Плен и бессмертная слава самого крупного предателя в истории ожидают и следующего выступающего в прениях – уже знакомого нам командира 99-й стрелковой дивизии генерала Андрея Власова.

Суд, разжалование и крупный лагерный срок ожидают командующего войсками огромного Сибирского военного округа генерал-лейтенанта Степана Калинина, критиковавшего оборону и признававшего только наступление.

В июле 1941 года суд и расстрел ожидают очередного выступающего в прениях генерала Владимира Климовских – начальника штаба Западного Особого военного округа.

Всего через пару месяцев арест и расстрел (в октябре) ждут и выступившего вслед за Климовских генерал-полковника Григория Штерна, командующего войсками Дальневосточного фронта.

Арест и расстрел ждут и следующего выступающего – генерал-лейтенанта Николая Клича – пока еще начальника артиллерии Дальневосточного фронта.

Более счастливая смерть в бою при попытке вывести из окружения остатки свей разгромленной 33-й армии ждет следующего выступающего генфал-лейтенанта Михаила Ефремова, пока командующего Закавказским военным округом.

Небывалый разгром вверенных ему частей Северо-Западного фронта, чудесное спасение от немецкого плена и сталинского возмездия наряду с вечным позором ждут выступившего вслед за Ефремовым генерал-лейтенанта Федора Кузнецова, командующего пока войсками Северо-Кавказского военного округа.

Арест и расстрел ожидают и выступившего вслед за Кузнецовым маршала Григория Кулика – ветерана 1-й Конной, сталинского любимца (на данном этапе), заместителя наркома обороны и начальника главного артиллерийского управления РККА. Не зная своего будущего, пока он является самой известной личностью в армии, главным образом благодаря самодурству и грубости, а также высказываниям типа: «Мины – оружие слабого труса», «Автомат – оружие гангстеров и полиции».

Плен и смерть в немецком концлагере ждут и следующего выступающего: генерал-лейтенанта Филиппа Ершакова, командующего Уральским военным округом.

Арест, издевательства и длительный тюремный срок ждут и следующего выступающего: генерала ВВС Александра Новикова (будущего маршала авиации и дважды Героя Советского Союза, что никому не помешает бить его во время допросов). Но никто из них еще не знает этого...

24 декабря совещание слушает основной доклад на тему «Характер современной наступательной операции». На трибуне командующий Киевским Особым военным округом генерал армии Георгий Жуков. Тимошенко уже при всяком удобном случае приставал к Сталину, упрашивая перевести Жукова в Москву, уверяя, что это как раз тот человек, которого ищет товарищ Сталин для воплощения в жизнь планов создания «мировой Коммуны».

В своем докладе генерал армии Жуков, не провозгласив никаких здравиц, сразу перешел к сути рассматриваемого вопроса:

«В результате широкого внедрения в армии современных технических средств, т.е. развития военно-воздушных сил, бронетанковых соединений, механизации артиллерии и моторизации армии, оперативное искусство получило такие могучие факторы, как скорость и сила удара. На основе этих технических средств, на основе этих факторов значительно увеличилась оперативная и тактическая внезапность, маневренность и дальнобойность операций. Быстрота развития операций достигается главным образом благодаря внезапному, смелому и массовому применению авиации, авиадесантов, танковых и моторизованных соединений...»

«В условиях нашего Западного театра военных действий, – своим низким голосам рокотал генерал армии, – крупная наступательная операция со стратегической целью... должна проводиться на широком фронте, во всяком случае масштаба 400-450 км. Мощность первого удара должна обеспечить разгром не менее одной трети – одной второй всех сил противника и вывести наши силы в такую оперативную глубину, откуда создалась бы реальная угроза окружения остальных сил противника.

Для такой операции потребуется, конечно, сосредоточение мощных сил и средств и, я думаю, что для такой операции на таком фронте потребуется стрелковых дивизий порядка 85-100, 4-5 механизированных корпусов, 2-3 кавалерийских корпуса и 30-35 авиационный дивизий. Само собой разумеется, что такое количество вооруженных сил должно быть всесторонне оснащено соответствующими средствами усиления артиллерии, танками в сопровождении пехоты, инженерно-техническими войсками и соответствующими средствами управления...

Удары авиации должны развернуться на таком пространстве, чтобы подавить в районах аэродромного базирования основную массу авиации противника, нанести ей поражение, нарушить подвоз по железным и грунтовым дорогам, уничтожить оперативные действия сил противника в тылу, парализовав любую попытку перегруппировки сил...»

«Конечно, последующие удары, – продолжал радовать вождя генерал армии Жуков, – будут значительно глубже и, если противник первым ударом будет не только смят, но разгромлен, если он не будет способен организовать на тыловых оперативных рубежах сопротивление, его, конечно, надо гнать до полного уничтожения, надо добиваться одним ударом полного стратегического успеха».

Далее Жуков перешел на более специальные рассуждения об «армейской наступательной операции как производной от фронтовой», что, по мнению Сталина, вполне можно было из доклада исключить. Армия – слишком мелкая оперативная единица для человека такого масшгаба, как товарищ Жуков.

«Внезапность современной операции, – закончил свое выступление Жуков, – является одним из решающих факторов победы. Придавая исключительное значение внезапности, все способы маскировки и обмана противника должны быть широко внедрены в Красную Армию. Маскировка и обман должны проходить красной нитью в обучении и воспитании войск, командиров и штабов. Красная Армия в будущих сражениях должна показать высокий класс оперативной и тактической внезапности. Высший комсостав и штабы высших соединений в ближайшее время должны в совершенстве отработать знания и навыки по организации и проведению современной наступательной операции.

Еще в 1921 году Михаил Васильевич Фрунзе, разбирая вопрос о единой военной доктрине Красной Армии, писал, что необходимо воспитывать нашу армию в духе величайшей активности, подготовлять ее к завершению задач революции путем энергичных, решительно и смело проводимых наступательных операций».

Доклад произвел сильное впечатление не только на слушавшего его по спецтрансляции товарища Сталина, но и на всех присутствующих в зале. Тем более, что присутствующие, в отличие от Сталина, могли видеть выражение лица Жукова, когда он свой доклад зачитывал. Это впечатляло. Казалось, что генерал прямо с трибуны собрания мановением руки бросит многомиллонные армии вперед с достижением полной внезапности. Грозная энергия Жукова как бы излилась на зал, показав, кто именно тот «первый маршал», что должен вести нас в бой по приказу товарища Сталина, отсутствие которого так остро ощущалось в армии после того, как великий вождь погнал с должности своего обанкротившегося друга Клима Ворошилова.

Доклад генерала армии Георгия Жукова задал тон всему совещанию. Подавляющее большинство присутствующих хорошо знало, что этот доклад Жукову писался его окружными штабными под общей редакцией полковника Баграмяна, возглавлявшего оперативный отдел. Что доклад два месяца лежал в самых верхних кабинетах Кремля и Наркомата обороны. Что по существу, это даже не доклад Жукова, а установка, данная самим Сталиным, на какие конкретные дела необходимо ориентировать вооруженные силы в самое ближайшее время. Поэтому, подводя итог прениям, Жуков имел все основания заявить, что «со стороны выступавших здесь не было особых принципиальных расхождений с моим докладом».

И не могло быть. Все давно были настроены в русле этого доклада.

26 декабря, в день упраздненного за ненадобностью праздника Рождества, на совещании с докладом «Военно-воздушные силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе» выступает начальник Главного управления ВВС Красной Армии 29-летний генерал-лейтенант авиации Павел Рычагов. Вскоре – 2 января 1941 года – он отпразднует свое тридцатилетие. Он не знает, что всего четыре месяца отделяют его от ареста и 10 месяцев от расстрела вместе с горячо любимой женой. Он не знает этого, а потому рвется в бой.

«Наличие подвижных средств, авиации и воздушных десантов в армии придают иной характер современным операциям, – говорит он возбужденным еще от жуковского доклада слушателям. – Характерными чертами современной наступательной операции являются: одновременное воздействие на всю оперативную глубину противника; сочетание атаки с фронта с действиями по глубине расположения противника авиацией и воздушными десантами; глубокое проникновение подвижных войск в тыл противника; одновременная изоляция стратегических резервов от фронта авиацией и дезорганизация ею тыла противника. Все это осуществляется при обязательном условии завоевания господства в воздухе...»

Генерал Рычагов объясняет собравшимся, как достигнуть господства в воздухе, уничтожив первым, решительным и внезапным ударом действующую авиацию, авиапромышленность, запасы горючего и материальной части. Как? Да очень просто: «В период подготовки к наступательной операции действия авиации должны начаться заблаговременно».

Всем все ясно. Отражение империалистической агрессии начнется внезапным ударом авиации еще до ее начала. А затем – внезапным, сокрушительным ударом наземных сил.

В заключение Рычагов с похвалой отозвался о последнем приказе по авиации № 0362, который впервые в мире начал практику массового принудительного набора в авиацию пилотов, не давая им офицерских званий, не платя зарплаты и запрещая жениться в течение трех лет после производства в офицеры (хотя срок самого производства определен не был).

Многие уверяют, что подобная мера была продиктована не человеконенавистническими взглядами Сталина и его сообщников на свой народ, а хронической нехваткой парашютов в авиации. В любом случае приказ № 0362 был совершенно логичен. Зачем, спрашивается, смертнику семья?

26 декабря доклад на тему «Использование механизированных соединений в современной наступательной операции и ввод механизированного корпуса в прорыв» делает командующий войсками Западного Особого военного округа генерал-полковник танковых войск Дмитрий Павлов. Это доклад особый, как и округ, вверенный генералу Павлову.

Именно его войска, пока еще в составе четырех армий, группируются на Белостокском балконе, ожидая приказа к стремительному броску. Если представить всю операцию «Гроза» как смертельное копье, нацеленное в сердце Европы, то войска генерал-полковника Павлова – стальной наконечник этого копья. И командующий для этого смертоносного наконечника подобран особо.

Генерал Павлов воевал еще в первую мировую войну. В годы гражданской войны служил в кавалерии, был командиром взвода, эскадрона, помощником командира кавалерийского полка. В 1922 году окончил высшую кавалерийскую школу, в 1928 году – Военную академию им. Фрунзе, в 1931 году – курсы при Военно-технической академии. Был одним из первых кавалерийских командиров, сменивших коня на танк. Участвовал в боях на КВЖД, в гражданской войне в Испании, в зимней войне с финнами. Возглавлял Автобронетанковое Управление и считался самым выдающимся специалистом в деле использования в бою крупных бронетанковых соединений. В июне 1940 года назначен командующим войсками тогда еще Белорусского военного округа, который уже в июле переименован в Западный Особый военный округ. За войну в Испании, несмотря на ее более чем печальный конец, Павлов получил звание Героя Советского Союза, а на столе у Сталина уже лежит приказ о производстве сорокачетырехлетнего генерал-полковника в генералы армии.

Приземистый, широкоплечий, дышащий вулканической энергией, сверкая Золотой Звездой Героя, тремя орденами Ленина и двумя – Боевого Красного Знамени, генерал-полковник Павлов предстал перед собравшимися в парадном зале ЦДКА символом мощи и непобедимости. Разумеется, никто в зале, включая его самого, не могли помыслить в самом кошмарном сне, что не пройдет и 7 месяцев, как генерал армии Павлов будет отстранен от должности и расстрелян 22 июля 1941 года.

Но это еще впереди, и великое счастье не знать своего ближайшего будущего висит над всем залом и над докладчиком.

Начав с исторического экскурса, генерал-полковник Павлов быстро переходит к будущему:

Взяв указку, генерал-полковник Павлов обернулся к висящим за его спиной схемам.

Все, война закончена. Выступающие полностью выложили сценарий «Грозы» в, своем творческом понимании.

На этом можно было бы и закрывать совещание, если бы храбрый Мерецков не настоял, чтобы наряду с наступлением, хоть немного поговорили бы и об обороне. Нет, не об отступлении, упаси Бог! Но в условиях стремительного наступления что только может не случиться! Разгромленный противник на каком-то участке возьмет и нанесет контрудар. Надо же и к этому быть готовым. Нельзя жить по простой схеме: сокрушить, окружииъ, уничтожить.

Совещание должно было завершиться большими оперативно-стратегическими играми, назначенными на 2 января.

29 декабря Тимошенко представил Сталину порядок проведения игр по особому плану, первый этап которых будет проходить до 6 января, а второй с 8 по 11 января. 31 декабря маршал Тимошенко закрыл совещание. Назначенные на игры должны были задержаться в Москве, прочие – вернуться в свои округа и части.