Бунaкoв Степан Яковлевич
      Рейды в стан врага
      Из послесловия: Хотя в своих воспоминаниях генерал-майор С. Я. Бунаков в основном рассказывает о том, как была организована работа оперативного отдела штаба 7-й армии, а затем о том, как вела бои 70-я бригада, однако через призму дел и событий, происходивших непосредственно в штабе и в бригаде, он умело показывает обстановку на Карельском фронте в течение всей войны. Автор дает краткую, но вместе с тем грамотную оценку этих событий и убедительно показывает их значение в Великой Отечественной войне в целом.
      Содержание
      От автора
      Враг пошел войной
      Еду на фронт
      На приеме у начштаба
      "Вживаюсь" в обстановку
      В соответствии с планом "Барбаросса"
      Испытание на прочность
      Подвижные оборонительные бои
      План "мертвого кольца" терпит крах
      Враг рвется к Свири
      Рассказ порученца
      Поправки к директиве противника
      Апрельский фейерверк
      На острове Сухо рукопашная
      Аэросанный батальон
      Вручение боевых знамен
      Партизанский трофей
      Пять часов на Смоленщине
      Накануне больших перемен
      Неожиданное и радостное известие
      Задача на всех одна
      Самая главная забота
      Назад дороги нет
      Суровый экзамен
      Корабли идут к Тулоксе
      Бросок на берег
      Комбриг чуть-чуть улыбается
      Прав комиссар
      Шестнадцать атак Шутка ли?
      Помощь так своевременна...
      Каждый делает свое дело
      Штормит Ладога, лютует враг
      По пятам противника
      С отрывом от баз снабжения
      В Северной Норвегии
      Г Куприянов. О мемуарах С. Я. Бунакова
      Внукам моим,
      Ивану и Василию,
      Посвящаю
      От автора
      Четыре десятилетия минуло с тех пор, как окончилась Великая Отечественная война. Казалось бы, время - великий врачеватель - должно было стереть остроту воспоминаний о ней. Но ничего подобного не произошло. Время идет, но и сегодня, говоря словами поэтессы Юлии Владимировны Друниной, "война гудит в напряженных венах, война таится во мне, как рана. Во мне пожары ее не меркнут, живут законы солдатской чести".
      В окопах переднего края мое поколение взрослело не по дням, а по часам Выпавшая на нашу долю тяжелая и опасная работа (ведь бой с врагом - это изнурительный труд) вынуждала в течение недель и месяцев столько всего постигать, сколько в другое время не узнали бы и за несколько десятилетий
      Старшим лейтенантом вступил я в войну под Ленинградом. В 1944 году, являясь начальником штаба 70-й морской стрелковой бригады, участвовал в Тулоксинской десантной операции. С боями дошел до Северной Норвегии. Многих и многое пришлось повидать.
      И все же я не брался за перо, чтобы рассказать о пережитом на войне, пока несколько лет назад не побывал в гвардейской Краснознаменной дивизии. Нас, ветеранов, пригласили на встречу с нынешними защитниками Отчизны. Показали современное оружие и боевую технику, познакомили с успехами воинов в боевой и политической подготовке, а потом попросили выступить
      Перед выходом на трибу ну я спросил у командира: много ли в дивизии фронтовиков? Он показал на прапорщика и сказал, что это единственный на все соединение участник войны
      Редеют ряды ветеранов Великой Отечественной. А задача воспитания стойких, умелых и мужественных защитников социалистической Родины, патриотов и интернационалистов, не снимается с повестки дня. Она
      так же актуальна, как и много лет назад, потому что империалисты не оставили своей бредовой идеи - уничтожить социализм физически.
      Я убежден, что в груди нынешних юношей и девушек страны Октября бьются сердца Матросовых и Космодемьянских. Однако плод вызревает из семечка. Лишь зерно, брошенное в благодатную почву, приносит урожай. И я стал писать о войне, о пережитом и передуманном, о боевых товарищах и командирах, ничего не выдумывая, не прибавляя к тому, что и как было. Насколько это удалось судить читателям. Я же буду удовлетворен, если мои воспоминания вызовут у читателей новые чувства признательности ветеранам войны и побудят еще выше чтить и умножать славные традиции нашего советского народа - созидателя и бойца.
      Генерал-майор в отставке С. Бунаков
      Враг пошел войной
      Занятия со слушателями первого курса в Военной академии имени М. В. Фрунзе начались в тот год 1 июня. Прежде всего предстояло ознакомиться с новейшей военной техникой Красной Армии. Нас возили по другим академиям и воинским частям и показывали пушки, самолеты, танки, минометы, стрелковое вооружение. Увиденное впечатляло.
      Поразил своими тактико-техническими характеристиками средний танк Т34, запущенный в серийное производство. С мощным дизельным двигателем, надежной броневой защитой и сильной пушкой, он очень хорошо маневрировал на пересеченной местности, как нам показалось, легко преодолевал сложные искусственные препятствия. Позднее военные специалисты назовут "тридцатьчетверку" лучшим танком второй мировой войны
      На военном аэродроме нам показали МИГ и Майор авиатор давал пояснения по новой машине Он сравнивал наш самолет с немецким "мессершмиттом", а мы, слушатели, сопоставляя показатели истребителей, гордились успехами советских конструкторов, возможностями советского авиастроения. Прибывшие из войск командиры шутили: "С такими боевыми машинами нам сам черт не страшен"
      Осмотренная затем на полигоне гаубица образца 1938 года окончательно утвердила нас в этом мнении. Да, мы сильны! И если Советский Союз окажется втянутым в войну, начавшуюся в Европе, Красная Армия ответит двойным ударом на удар зарвавшегося противника и разгромит его на его же территории. Так думали не только слушатели первого курса Военной академии имени Фрунзе.
      Занятия шли своим чередом. Преподаватели читали обзорные лекции по различным проблемам военного дела. В них анализировались операции немецко-фашистских войск на европейском театре военных действий, изучались оперативное искусство и тактика стрелковых, танковых и артиллерийских формирований вооруженных сил различных стран. В отношении Советского Союза и его Красной Армии преподаватели постоянно подчеркивали тезис о том, что мы не должны допустить спровоцировать себя.
      Слушатели старшие лейтенанты Быстров, Мельницкий, Щербак, Тропин, прибывшие в академию из Прибалтийского, Белорусскою и Киевского военных округов, рассказывали, что войск там много, они не разрешат врагу вторгнуться на советскую землю. Это нас еще более успокаивало. Я лично начал подумывать о том, чтобы перевезти со Смоленщины жену Марию с маленьким Славиком поближе к Москве. Во второй половине июня решил съездить в Одинцово и подыскать там комнату. Помочь в решении жилищной проблемы обещал дядя Антон, брат моего отца. Жене надо было завершить образование, и я получил согласие ректора педагогического института на продолжение ее учебы в стенах этого учебного заведения.
      Утром 22 июня на Белорусском вокзале я сел в пригородный поезд. В вагоне было шумно, весело, как и обычно в выходной день, когда горожане едут отдыхать. Ярко светило солнце. На деревьях буйно курчавилась листва, вдоль железной дороги - изумрудная трава.
      - Поезд прибывает на конечную станцию Одинцово, - объявил проводник вагона.
      Я вышел на платформу. Внимание привлекла большая толпа народа на привокзальной площади. Люди стояли возле телеграфного столба, на котором висел репродуктор. Было 12 часов 10 минут. "Война... Война... - бурлила толпа, когда я подошел к ней ближе. - Германия напала на нашу страну..."
      Из репродуктора доносился голос В. М. Молотова, который сообщал, что от Балтики до Черного моря начались ожесточенные бои с гитлеровскими захватчиками... "Я военный, мое место на службе" - с такими мыслями я быстро вернулся в вагон. Поезд должен был возвращаться в Москву через десять минут. В голове - сплошная неразбериха. Ни с того ни с сего с молниеносной быстротой промелькнуло в сознании босоногое детство на Смоленщине. Отчетливо представил родную деревню Звягино в верховьях Днепра, где пахал землю и гонял лошадей в ночное, вел счетоводские дела в колхозе и руководил сельской комсомольской ячейкой. Там теперь мать Ксения Кирилловна, сестренки, Марийка с сыном.
      После гибели отца в 1919 году - его, члена волостного комитета рабочих и крестьянских депутатов, продовольственного комиссара от Смоленской губернии, - расстреляли под Новохоперском белоказаки генерала Деникина, нас пятеро осталось на руках у матери. С помощью Советской власти всех, кроме одной сестренки, она подняла и вывела в люди.
      Вспоминалось Минское военное училище. Перед зачислением в него была беседа в штабе Белорусского военного округа.
      - Куда его определить? В артиллерию и кавалерию он ростом не вышел. В авиацию - тем более. В пехоту вы согласны? Мы вас спрашиваем потому, что идете в армию добровольно, - словно советуясь со мною, говорил член комиссии по отбору в военные школы.
      - В пехоту, - без колебаний ответил я и прибавил:
      - Это мой сознательный выбор.
      Этим категорическим согласием старался ускорить решение вопроса, чтобы из-за малого роста, чего доброго, не отказали вовсе.
      - Есть такая Объединенная военная школа в Минске. Согласны там учиться? - еще раз спросили меня.
      - Согласен, согласен...
      Это было 10 октября 1934 года. Уже давно и вместе с тем будто только вчера. А сегодня... Сегодня - война.
      Сидя в вагоне, я пытался представить положение на нашей западной границе, характер развернувшихся боев. Соседи по вагону докучали вопросами: как да почему на нас напали и нужно ли было верить Гитлеру и заключать с Германией пакт о ненападении? А русский народ из-за своей доброты нередко терпел невзгоды...
      - Что же теперь будет? У меня сын сложит в Западной Белоруссии. Может, и неживой, - причитала немолодая женщина, держа на руках внучку.
      Ну что я им отвечу? Разве то, что хочу немедленно на фронт сражаться с врагом?
      Когда я прибыл в академию, там уже шел сбор слушателей. Потом начался митинг. На нем негодовали по поводу вероломного нападения фашистской Германии на СССР. Все выступавшие завершали свои речи единственной просьбой - послать на фронт. В заключение начальник академии генерал Хозин объявил:
      - Занятия в академии продолжаются строго по расписанию. Всем быть на казарменном положении. Что касается направления на фронт, то это только по нарядам Главного управления кадров Наркомата обороны.
      При малейшей возможности мы - у репродукторов. Сводки Совинформбюро день ото дня все тревожнее. Наши войска отступали. Ожесточенные бои шли на шауляйском и минском направлениях, на Украине. Все это очень волновало слушателей.
      - Как, почему случилось такое? - спрашивали мы себя и не находили ответа. А радио приносило вести одну горше другой. 29 июня оставлен Минск. И это на седьмой день войны!
      К тревогам за судьбу Родины, за участь наших войск в приграничных западных округах у слушателей, прибывших на учебу из этих районов, прибавились и личные волнения. По месту прежней службы были оставлены семьи. Где они? Что с ними?
      В конце июня к некоторым из них прибыли жены с наспех собранными вещами или вовсе без них, с детьми, кое-как одетыми, в пути раненными. Поступили сведения о том, что некоторые матери потеряли детей в военной кутерьме. Трагедии следовали одна за другой.
      3 июля по радио выступил И. В. Сталин. Мы слушали его речь в Лефортовском общежитии. Несмотря на ранний час, все одетые стояли у репродукторов. После объявления диктора наступила пауза. Потом стало слышно, как забулькала вода, наливаемая из графина в стакан. Нам показалось, что Сталин волнуется, стакан несколько раз мелкой дрожью прозвенел по горлышку графина.
      Наконец донеслось: "Товарищи' Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота!.. Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, - продолжается... Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей Родиной нависла серьезная опасность.. ".
      Слова Председателя Государственного комитета обороны, излагавшего программу партии и Советского правительства по борьбе с врагом, буквально врубались в сердца слушателей. Мы реально ощутили всю серьезность положения, в котором оказалась наша страна. Но уныния не было. Партия намечала четкую программу действий. Она призывала отрешиться от благодушия и беспечности, от настроений мирного времени и понять, что речь идет о жизни и смерти Советского государства, о том, быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение. "В наших рядах, - говорилось в этой программе, - не должно быть места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу Отечественную освободительную войну против фашистских поработителей". Партия звала советский народ перестроить всю работу на военный лад, все подчинить интересам фронта и задачам организации разгрома врага, отстаивать каждую пядь советской земли.
      Закончился очередной день занятий в академии. Уже вечерело, когда мы с Борисом Мельницким вышли из парадного подъезда академии и направились к трамвайной остановке, чтобы добраться в Лефортово, в общежитие академии. В вагоне пассажиров было мало. Все сидели.
      - Товарищи командиры, вот здесь два свободных места. Садитесь, пожалуйста, - пригласил нас пожилой мужчина в рабочей спецовке.
      Мы приняли его приглашение. Разговорились с ним. Узнали, что он едет с работы.
      - Только что закончил смену, - сказал он. - С завода не выходил пятеро суток. Работаю мастером. Война и на завод принесла свои беды, но с ними сладим. А вот на фронте, видать, плохи дела. Слышал, что враг к Великим Лукам подбирается, что многие советские земли оккупировал.
      Я почувствовал, что он ждет от нас, командиров Красной Армии, иных сообщений об обстановке на фронте. А что мы могли сказать ему? Нас мучили те же сомнения. Но нельзя оставлять вопрос без ответа. Согласились, что тяжело, что не все получается так, как хотелось бы. И нам не верится, что немецко-фашистские войска будут продолжать продвигаться в глубь нашей территории, что наступит наконец и на нашей улице праздник,
      - Эх, сынки, сынки! Верите ли сами в то, что говорите? - Он произнес это с какой-то отрешенностью. - Успокаивали нас, что войны не будет, что на удар ответим двойным ударом. Все "ура" да "ура". А на поверку-то получилось наоборот. Скажите, кто привел нас к этому? Неужели не всех врагов переловили?
      Борис Мельницкий как мог, успокоил собеседника. Несколько минут мы молчали. Потом мастер заговорил снова:
      - Я провоевал всю первую мировую войну. Был пулеметчиком. Два раза ранен. У нас на двоих была одна винтовка. Но разве мы сдавали чохом наши города и села? А ныне к репродуктору подходить страшно...
      Трамвай начал резко тормозить.
      - Ну бывайте, сынки. Вижу, и вам нелегко, - подавая нам свою мозолистую руку, сказал ветеран войны. - Мне пора выходить.
      Прощаясь с рабочим, мы прятали глаза. Решили завтра же идти к комиссару курса: ведь часть слушателей из нашего набора уже находилась на фронте.
      Еще до начала занятий мы появились у полкового комиссара В. В. Возненко. Выслушав нас, он с пониманием отнесся к просьбе и неторопливо резюмировал:
      - Ну а если все слушатели вот так захотят на фронт? Ведь неразбериха может получиться. У нас четко расписано, где кому быть. Война, видимо, продлится не месяц и не год. Вам нужно закончить ускоренный курс академической подготовки. Тогда можно и на фронт. - Он помолчал, переложил на столе какие-то списки, потом заключил:
      - Академия работает по плану военного времени и производит назначения по нарядам Главного управления кадров Наркомата обороны. Самовольничать нельзя. Договоримся так: учитесь прилежно; потребуются кандидаты в действующую армию - так и быть, замолвлю слово.
      Нам было все ясно. Оставалось получить разрешение идти на занятия. Что мы и сделали.
      Шли дни. Обстановка на фронте все усложнялась. С 22 июля начались налеты немецкой авиации на Москву. Они предпринимались, как правило, с наступлением ночи. Наша учебная группа с объявлением воздушной тревоги занимала свои места на чердаке академического здания и на крыше и должна была сбрасывать на мостовую зажигательные авиационные бомбы или тушить их в ящиках с песком, которые были расставлены в удобных местах. Не раз приходилось вступать в борьбу с огнем на высоте десятого этажа. Делали это с энтузиазмом, убеждая себя в том, что хоть таким образом ведем борьбу с врагом. Крыша академии была замечательным НП: с нее просматривались работа прожекторов, огонь нашей зенитной артиллерии, движение пожарных машин по улицам, подлет немецких бомбардировщиков к объекту атаки, что позволяло своевременно принимать необходимые меры обороны.
      Кроме того, мы должны были готовить оборонительный район на Поклонной горе. Это за Киевским вокзалом. Там устанавливались бетонные колпаки, возводились другие инженерные сооружения. Все это занимало немало времени днем, а ночью снова предстояло дежурить на чердаке академии и быть готовым к действиям по сигналу воздушной тревоги.
      Перед занятиями я зашел в музей академии. Имел намерение посмотреть новые образцы трофеев, доставленные из действующей армии. В числе новинок были стрелковое оружие, снаряжение, противогазы, карты немецких летчиков с нанесенными стрелами ударов по нашим городам, гитлеровские награды. Заинтересовался последними. Каких только медалей тут не было! И за победу над Францией, и за взятие Бельгии и Норвегии, и за Польшу, и даже за Крит. Саранча пожирала Европу. Сравнил - и не по себе стало: должен же быть предел этому нашествию! Из репродуктора донеслись щелчки. И вот уже Левитан начал читать сообщения "В последний час". Бои идут на духовщинском и ельнинском направлениях. Совсем недалеко от Москвы.
      1 августа неожиданно получил письмо, вернее записку, от бывшего курсанта Минского военного училища Феди Василенко. Ее привез стажер академии, который в составе отходившей воинской части вместе с другими слушателями прорвался под Оршей через линию фронта. Федя сообщал, что вышел из окружения северо-восточнее Орши и теперь находится со своим батальоном в резерве при забайкальской дивизии, которая вела бой западнее Смоленска. В записке далее говорилось, что вместе с батальоном он вел работы по устройству воздушной линии связи восточнее Гродно. "В те дни, - писал Василенко, - мы ждали войны со дня на день. Каждый из нас понимал, что ее не избежать. А почему мы не занимали оборонительные позиции в приграничной зоне, я и сейчас не пойму". Федя описывал подробности: 22 июня гитлеровцы нанесли удар артиллерией и авиацией, после этого стали обходить наши части пехотой. Попытка батальона пробиться в свой пункт дислокации, который был удален на 100 километров, не удалась. Все дороги были перерезаны противником. Вести бой тоже не могли: имелись винтовки и запас патронов только для охраны имущества батальона. Отступая, довооружались. На вторые сутки отхода по лесам и болотам ночью напали на гитлеровский штаб полка. Перебили охрану, забрали оружие, боеприпасы, боевые документы. Дальше шли ночами и нападали на немецкие колонны, а днем отсиживались в лесу среди болот.
      Письмо заканчивалось словами: "С родными связь потерял. Духовщина занята врагом. Там мои родители и маленькая дочь Василиса. Жена Таня перед войной находилась на методических сборах в Вяземском педагогическом техникуме. Где теперь - не знаю".
      Обрадовался письму и еще больше укрепился во мнении: только на фронт, только на линию огня, каких бы усилий это ни стоило.
      Еду на фронт
      Ожидалось откомандирование в действующую армию. Но вдруг все круто изменилось. Группе командного состава нашего курса было приказано заниматься боевым сколачиванием частей и соединений, убывающих на фронт, рекогносцировкой оборонительных рубежей на ряде направлений. Выделенный нам самолет позволил максимально сократить время для перемещений и уплотнить график работы.
      Учением с вновь сформированным соединением в удобном районе наша работа завершалась. После этого нас, небольшую группу слушателей, вызвали в Москву, в Главное управление кадров, за новым назначением. Остальных направили в Ташкент для продолжения учебы, куда к этому времени переместилась Военная академия имени Фрунзе.
      Осенняя первого военного года Москва была прифронтовым городом. На ее окраинах появились всевозможные заграждения. Бросались в глаза малолюдность улиц и беспрерывное движение закамуфлированного грузового и легкового транспорта в сторону фронта
      Как долетели? - спросил меня подполковник из Главного управления кадров.
      __ Нормально, если не считать резкого перехода из одних климатических условий в другие.
      __ Ну, это естественно, - согласился он. И сразу к делу:
      - Вы рассматриваетесь для назначения в действующую армию. На какое направление имеете желание поехать?
      Отвечаю, что во время службы в Минском военном училище хорошо узнал западное направление. Два раза участвовал в крупных маневрах. Видимо, не последнее значение имеет и то, что моя родина в восточной части Смоленской области. Да и забайкальская дивизия, в которой довелось служить, воюет в этих же краях. Возможно, и встретимся.
      - Это верно, - согласился подполковник. - Но я посмотрел ваш послужной список. Вы работали в оперативном отделении штаба дивизии, успели поучиться в Военной академии. В оперативном отделе армии будете нужным работником. Мы направляем группу командиров в седьмую армию, которая ведет бои восточнее Ленинграда, на рубеже реки Свирь. От нее есть заявка. В группу включены и вы. У вас есть возражения?
      - Это решение окончательное? - уточнил я. Да.
      - Тогда я готов.
      Подполковник тут же оформил мне документы, уточнил, куда и каким поездом ехать. И мы распрощались.
      На другой день поезд отправился на Вологду. За оставшиеся в моем распоряжении часы предстояло выяснить, что с женой и сыном Славиком, какие известия есть с родины. Об этом мог узнать только у сестры моего отца. И я поехал на Пушкинскую площадь, где она жила.
      - Ну, наконец-то объявился, - открыв дверь квартиры, не то приветствовала, не то выговаривала мне тетя Катя. - Ты весь исхудал.
      Мне было не до объяснений. Как мог спокойнее сказал:
      - Завтра еду на фронт под Ленинград. Что известно о наших? Где Марийка?
      - Раздевайся, все я тебе расскажу. И чай поставлю подогреть.
      Она возилась на кухне и отвечала на мои вопросы:
      - Марийка со Славиком последним эшелоном вывезены из районного поселка Издешково через Вязьму. Была у нас. На второй день после приезда Мария поехала в академию. Ее включили в железнодорожный эшелон академии, которым они и уехали. Ждем от нее письма с новым адресом. Славик здоров. Пока был у нас, чувствовал себя нормально. Твой адрес ей узнать не удалось.
      В назначенное время я занял место в вагоне поезда Москва - Вологда. Пассажиров было много. Среди них немало и военных. Кто возвращался из госпиталя, кто впервые ехал на фронт. Моими попутчиками оказались майор Пешехонцев из Москвы и капитан Комаров, после излечения в госпитале получивший назначение тоже в оперативный отдел штаба 7-й армии.
      Через сутки мы втроем уточняли у военного коменданта станции Вологда, каким образом можно добраться к месту назначения.
      - Я могу сообщить о том, что станция снабжения седьмой армии перебазировалась в Бабаево. Там можно получить нужные данные, - подсказал комендант. - Видимо, от станции Бабаево вам придется добираться до командного пункта армии попутным автотранспортом.
      Из Вологды пассажирский поезд до Бабаево отправлялся через несколько часов. Решили перекусить. Принесли в вагон кипяток и принялись за трапезу. Быстро сгустились сумерки. Вагон освещался стеариновыми свечами, а в запасе их не оказалось. Объяснились с проводницей и получили несколько свечей. Появилась возможность почитать. Мои соседи пристроились подремать, а я решил пробежать записи лекций, прослушанных в академии. Открыл страницу наугад: "О поведении командира в сложных условиях боевой обстановки". Пробежал глазами первые строчки. Не читалось. Понял, что не до науки. Уж очень не по писанному развертывались события. А скупые сообщения Совинформбюро не давали возможности с необходимыми подробностями знать обстановку на фронте. Оно и понятно: сводка передавалась не только для военных.
      В конце июля в академии побывал известный лектор. Он рассказывал о текущем моменте. Мне врезалось в память его сообщение о том, что под Ленинградом Маршал Советского Союза товарищ Ворошилов ходил с бойцами в атаку против гитлеровцев. Рядом со мной сидел старший лейтенант Борис Мельницкий. Спрашиваю его мнение по этому поводу.
      - Не в восторге я от этих действий маршала, - отвечает Можно понять командира роты, батальона,
      полка, наконец, даже командира дивизии. Но маршал... Маршалов все-таки надо беречь.
      Это ведь военный руководитель большого масштаба. К тому же обстановкой такие действия не вызывались.
      Почему-то я стал этот факт осмысливать. В атаку поднимает бойцов смелый человек. И мне вспомнился другой пример, из истории гражданской войны. Одна из наших дивизий в панике бежала. Ее командир не мог остановить бойцов. Крик, команды, стрельба в воздух - ничего не помогло. И тогда командир дивизии решил вместе с бойцами отходить. Увидев в тылу большую высоту, он вскочил на коня и быстро поскакал к ней. Достигнув вершины, сошел с лошади, сел, снял сапоги, развесил портянки на кустарник и сделал вид, что никуда не собирается уходить. Бойцы заметили своего командира. Впереди бежавшие несколько смутились, что оставляют поле боя. Потом повернули назад и изготовились к отражению противника. Их примеру последовали остальные, и паника ликвидировалась сама собой. Командир наблюдал, как восстанавливается порядок, и, когда он достиг нужных пределов, начал отдавать распоряжения по отражению наступавшего врага.
      Кто знает, может быть, маршал Ворошилов оказался именно в такой обстановке.
      На приеме у начштаба
      В середине ночи мы прибыли на командный пункт армии в Алеховщину. А утром все трое были вызваны на прием к начальнику штаба генерал-майору Алексею Николаевичу Крутикову. После знакомства с майором Пешехонцевым и капитаном Комаровым настала моя очередь беседовать с начштаба.
      Генерал Крутиков внимательно выслушал мой рапорт и начал подробно расспрашивать о том, где служил, какое образование, был ли в боях. А попутно интересовался моими сослуживцами, если названные мною фамилии были ему знакомы.
      Когда я сказал, что первоначальное военное образование получил в минском училище, он поинтересовался профилем подготовки. Мне сразу же вспомнились даже мельчайшие подробности обучения. Да и как можно забыть то время?! Тогда из нас, рабочих и крестьянских парней, готовили командиров Красной Армии, формировали наши политические и нравственные убеждения.
      Словно в калейдоскопе промелькнули в сознании картины событий того времени. Вступительные экзамены, напряженная учеба, походы и учения... Вспомнились те, с кем вместе осваивали военную науку, и командиры, наставлявшие нас. Живо представил своих однокурсников Федю Василенко, Анатолия Кулагина, Сергея Иванова... Волнение перед мандатной комиссией и неукротимое желание во что бы то ни стало поступить в училище.
      На мандатную комиссию вызывали по алфавиту. Подошла моя очередь. Открыл массивную дверь кабинета, в котором она заседала, и робко переступил порог. За длинным столом сидело несколько военных с ромбами и шпалами на петлицах. Назвал свою фамилию.
      - Товарищ Бунаков, подойдите ближе к столу, - пригласил один из членов комиссии.
      На столе были разложены папки личных дел и списки поступавших в училище. В центре комиссии сидел невысокий военный с двумя ромбами на петлицах. Это был начальник училища. Его большой открытый лоб и добрые глаза запоминались как-то сразу и, казалось, навсегда.
      - Вы с желанием идете в военную школу? - спросил он меня.
      - Да, - отвечаю, - я все осмыслил, никаких сомнений у меня нет.
      - Что ж, это похвально. Вступительные экзамены вы сдали хорошо. Однако трудно вам будет, - подбирая слова, проговорил начальник училища. - Тяжела для вас будет военная служба.
      "Все пропало", - ожгла меня мысль. И решился на последнее. Громко сказал:
      - Товарищ начальник школы, я здоров. В крестьянских условиях все делал: и пахал, и косил. И физическую силу приобрел.
      Видимо, получилось это не очень здорово, так как члены комиссии заулыбались. Но сказанное произвело впечатление. Наступила пауза, во время которой из-за стола поднялся военный с тремя шпалами на петлицах подошел ко мне и стал рядом. Позднее я узнал, что это был начальник политотдела училища.
      - Товарищ Гусев, вы мастер все ставить на место, - проговорил один из членов комиссии. - Комсомолец Бунаков даже выше вас на целый сантиметр.
      Начальник училища продолжал начатый со мной разговор.
      - А как же вы оставили дома одну мать? - спросил он.
      Помнится, я выпалил в ответ, что продовольственных запасов для нее хватит на два-три года, теперь в колхозе живут хорошо, а через год брат возвратится со службы.
      - Ваш отец не работал в Смоленском Совете рабочих и крестьянских депутатов? - спросил меня представитель из комиссии. - Я встречал там Бунакова Якова Михайловича.
      Я подтвердил, что было такое, мать рассказывала и о гибели его говорила.
      - Не знал, что он погиб, - задумчиво проговорил все тот же товарищ. И снова образовалась пауза. Похоже, не знала комиссия, что со мной делать. Наконец начальник училища подвел итог беседе:
      - Ну что же, товарищи, определим его курсантом нашей школы? На курсантском пайке он окрепнет, да и подрастет. Ведь ему еще только семнадцать лет...
      - Да... Да. . Да, - послышались голоса. И члены комиссии повернулись в мою сторону. Я ответил, что буду служить трудовому народу, после чего мне разрешили выйти.
      Моя сияющая физиономия дала ответ всем, кто собирался спросить о результатах собеседования.
      А дальше все было так, как в любом военном училище. Попервости военная форма на нас, новобранцах, топорщилась. Но строевая подготовка и заботливые командиры сделали свое дело.
      Моим непосредственным начальником был командир отделения Шурпа. Он старательно воспитывал из меня бойца Красной Армии. Командиром взвода был лейтенант Куликов, человек немногословный и требовательный. А самое сильное впечатление оставил командир роты капитан Гончарик, тонкий психолог, как сказали бы ныне, и изумительный воспитатель. Он не уставал повторять:
      - Тактика - основа успехов в военном деле. Она помогает выиграть бой даже у более сильного противника. Но для этого ее надо знать как таблицу умножения. - И начинал перечислять, что для этого необходимо. Делал он это мастерски: подняв над головой руку, называл условие и загибал палец. Мы даже привыкли к такому методическому приему и безошибочно отвечали, как надо знать противника, местность, свои силы и возможности и использовать их в интересах достижения победы.
      Потом вес эти премудрости уже в деталях преподносил нам преподаватель тактики Романов. Он учил нас глубоко анализировать обстановку и основательно думать при принятии решения. Романов так любил свой предмет, что мне иногда казалось: для него, кроме тактики, в мире больше ничего не существует. И конечно, ошибался. Эго был эрудированный человек и немного философ. Когда мы повзрослели, он старательно втолковывал нам, что человеку многое дано природой: ум, сила, мудрость, настойчивость, воля, инстинкт самосохранения, нерешительность и другие качества. Наша задача, по его мнению, состояла в том, чтобы развивать полезные свойства и избавляться от не нужных для военного человека, учиться управлять собою в самой сложной обстановке.
      - Храбрость, - говорил он, - города берет, но лишь в том случае, когда она сочетается с умением.
      Воинское умение приобреталось напряженным трудом. Припомнилось тактическое учение, на котором мне пришлось выполнять обязанности второго номера в расчете ручного пулемета. Весь носимый запас патронов для пулемета при мне, да личное оружие, да амуниция. Василенко был первым номером. Заняли огневую позицию на фланге отделения и поддерживаем огнем стрелков. Получаем вводную, и снова вперед. И так до седьмого пота. Сколько было тех учебных боев! Сколько маршей - и пеших, и на лыжах! Столько различных должностей пришлось исполнять, что если пересчитать, то и пальцев на руках не хватит. Учились всему и к борьбе с врагами Родины готовились серьезно
      Учебные занятия дополнялись разносторонней массово-политической работой. Невозможно забыть встречи с участниками гражданской войны. Одна из них состоялась накануне годовщины Красной Армии. В клубе училища яблоку негде упасть. Комбриг Алехин, наш начальник училища, при трех орденах Красного Знамени вышел на сцену и сказал о значении таких встреч, они обогащают боевым опытом. Потом он рассказал-о своей боевой юности. А начальник политического отдела училища батальонный комиссар Гусев - о своей. Он участвовал в подавлении кронштадтского мятежа.
      В конце июня 1936 года наша учебная группа находилась на занятиях по топографии и вела глазомерную съемку местности. Каждый курсант работал на своем участке согласно указаниям, полученным от преподавателя майора Храброго. День был солнечный, погода благоприятствовала, и работа спорилась: визирование и подсчет шагов шли своим чередом. Я увлекся заданием и не заметил, как из небольшой рощи по полевой дороге выехал всадник на рыжей лошади. Нас разделяло
      5060 метров, и мне не составляло труда хорошо раз
      глядеть его. Это был военный в форме иностранной армии, кажется, немецкой. Припомнил описание их формы. Ошибки нет, немецкая. Видя, что всадник направляется ко мне, я прикрыл планшет чехлом и стал пристально разглядывать незнакомца.
      Остановив лошадь шагах в пяти от меня, он взял под козырек и приветствовал меня на немецком языке. Я тоже отдал честь и спросил по-немецки, с кем имею честь разговаривать. Собеседник назвался капитаном германских вооруженных сил и спросил о том, куда ведет полевая дорога. Я попросил его предъявить документ, удостоверяющий личность Он в ответ снисходительно улыбнулся и протянул мне удостоверение. Это был заграничный паспорт с разрешением на въезд в нашу страну.
      От места моей работы недалеко проходило шоссе Минск - Могилев. Не заметить его просто было невозможно, а на указателях значились населенные пункты. Немецкий офицер не стал настаивать на топографических подробностях и на ломаном русском языке предложил встретиться вечером на этом же месте. В мои планы не входило такое свидание, и мы расстались.
      Закончив работу, я поспешил к майору Храброму и рассказал о встрече с немецким офицером.
      На другой день меня вызвал полковой комиссар Темкин, наш комиссар училища, и сказал, что встретившийся мне иностранный собеседник из состава немецкой делегации. Относительно моего поведения с гостем отметил, что я оказался на высоте. Факт, казалось бы, незначительный, но на них, обыденных и внешне ничем не примечательных, у курсантов училища воспитывали бдительность и культуру обращения с иностранцами.
      Предстояла стажировка в войсках. Мне - в должности командира пулеметного взвода. Командир курсантского взвода лейтенант Голубенко наставлял:
      - Берегите авторитет нашего военного училища. Помните: вы - будущие командиры Красной Армии.
      И вот мы в пути. Едем в ближайший гарнизон. Грузовой автомобиль спешит по булыжной мостовой. Торопимся и мы испытать свои способности на практической работе, проверить себя, глубоки ли наши военные знания и навыки.
      Едва получили под свое командование взводы, как последовало распоряжение подготовиться к выезду на рекогносцировку. Мой взвод - сплошь призванные из запаса на учебный сбор. Красноармейцам лет по 35, а то и больше. Кадровый только помощник из младших командиров. А предстояли маневры.
      Руководил маневрами командующий войсками Белорусского военного округа командарм 1-го ранга И. П. Уборевич.
      После пятичасового марша на автомобилях большая группа командного состава округа прибыла на Н-скую высоту. Здесь уже находились посредники с белыми повязками на рукавах. На щитах была вывешена большая схема маневров. Читаю надписи: Минск, Бобруйск, Могилев, Рогачев, Жлобин, Быхов. Выступает командующий. Он говорит о значении предстоящих маневров, о том, что на них будут присутствовать делегации из разных буржуазных стран. Я впервые увидел здесь командиров высоких рангов и попытался представить их огромную ответственность за защиту нашей страны от врагов.
      Позади боевая тревога, марш в район сосредоточения. Пройдено свыше 200 километров. И вот рота уже на исходном рубеже. Завершаются инженерные работы. Пулеметному взводу предстоит поддерживать атаку стрелков и сопровождать их при бое в глубине обороны "противника". Четыре станковых пулемета определены на позиции, замаскированы, изготовлены для ведения огня.
      Медленно наступает рассвет. Передний край обороны "противника" окутан легким туманом. Зато хорошо виден штаб руководства. Он развернут справа на высоте, в 300 метрах от расположения роты. Это совсем близко.
      На нашем участке действуют танки БТ. Они будут прыгать через небольшую речку, 8-10 метров шириной,-с обрывистого берега. Эта речка разделяет стороны "красных" и "синих".
      Наблюдатель взвода доложил, что поступил сигнал вывоза командиров на наблюдательный пункт командира роты. Комроты капитан Снегов сообщил об информации, полученной из штаба полка. Она гласила: "Вдоль нашего переднего края будет проходить от главного командного пункта маневров иностранная военная делегация. Ее сопровождает нарком обороны страны Маршал Советского Союза Ворошилов".
      - Имейте в виду, - посмотрев на меня, предупредил командир роты, - если маршал потребует доклад об обстановке, то изложите задачу взвода.
      Отвечаю, что будет сделано, а у самого от неожиданного сообщения сердце зашлось: не часто маршалам рапортовать приходилось.
      Вернувшись во взвод, взял бинокль и стал наблюдать за местностью. От командного пункта маневров начала спускаться большая группа военных. Впереди Маршал Советского Союза Ворошилов в сером плаще. Рядом с ним командарм Уборевич, Маршал Советского Союза Тухачевский и еще ряд командиров Красной Армии. За ними около сотни иностранных военных.
      Спустившись с высоты, группа остановилась. Нарком обороны показал на берег речки. Иностранцы повернулись в указанную сторону. И вдруг все двинулись в направлении нашего расположения. До позиции взвода оставалось каких-то 40-50 метров, когда я приподнялся над бруствером окопа. От группы отделился один из советских командиров и направился ко мне.
      - Кто здесь командир? - спросил он, остановившись перед позицией.
      Я доложил, что являюсь командиром-стажером пулеметного взвода, и назвал свою фамилию.
      - Будьте готовы доложить обстановку на участке действий и задачу взвода, - предупредил меня подошедший командир. - Докладывать прямо из окопа.
      А маршал Ворошилов с сопровождающими его командирами находился уже совсем близко. Когда он подошел, я представился ему.
      Не волнуйтесь, товарищ курсант, - сказал Климент Ефремович, докладывайте общую обстановку коротко и задачу взвода без излишней детализации.
      Я стал докладывать, а маршал Тухачевский в это время посмотрел схему огня и отчетную карточку взвода. Замечаний по докладу не было. Вскоре началась артиллерийская подготовка атаки. После нее мы двинулись вперед. Незабываемым зрелищем была атака танков на предельной скорости, их прыжки через водную преграду, действия авиации. Радовало, что в нашей армии такая замечательная техника, такие славные и умелые воины. Искренне верилось, что нам никакой враг не страшен...
      ... Беседа с начальником штаба армии продолжалась. Я внимательно разглядывал человека, под началом которого мне предстояло служить. Первые впечатления о нем глубоко врезались в память. Даже теперь, спустя десятилетия, стоит закрыть глаза, вижу его явственно. Наверно, это свойство памяти в молодом возрасте. Более цепкой она тогда была.
      "Вживаюсь" в обстановку
      Начальнику штаба армии лет 45-48. Он выше среднего роста. Типично русское лицо, высокий лоб и редкие русые волосы, подстриженные "под ежик". Говорит спокойно, ровно, но таким тоном, что обязывает слушать. Перед ним на столе большая карта, на ней я как-то сразу увидел на севере Кандалакшу, а на юге голубую ниточку реки Свирь - от Онежского озера до Ладожского. Генерал Крутиков кратко ознакомил с обстановкой в полосе действий армии, оценил группировку противника. Затем сказал:
      - Рекомендую каждому из вас на своем направлении детально отработать карту и необходимые справочные материалы. После, когда выполните это задание, изучите особенности боевых действий армии по этапам оборонительного сражения за летне-осенний период. Это для вас и наука, и знакомство с армией. Все материалы найдете в оперативном отделе. Наш разговор и полученное от меня задание доложите начальнику оперативного отдела полковнику Орлеанскому, как он вернется в штаб.
      Понравилась четкость оценок, конкретность при постановке задач. Просто, ясно, без лишних слов. Невольно подумалось: вот образец штабного работника высокого ранга. У такого можно многому научиться.
      Позднее я узнал, что генерал Крутиков участвовал в войне 1914-1918 годов. Во время гражданской войны он командовал батальоном, был начальником штаба полка. Потом окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и работал в Генеральном штабе Красной Армии. Он хорошо знал театр военных действий и обстановку на нем в каждом конкретном случае. Для нас, направленцев, генерал служил примером высокой организованности в работе, уравновешенности, глубины и обоснованности суждений.
      Мне не составляло большого труда подготовить рабочую карту своего направления - от Лодейного Поля до юго-восточного побережья Ладожского озера. В академии с картой приходилось работать много, и навыки были. Нанес последнее положение своих войск, рубеж обороны вдоль побережья Ладоги, обозначил, исходя из обстановки, вероятные действия резервов по направлениям. Графически изобразил противника, написал легенду. Словом, все выполнил так, как учили, и продолжал "вживаться" в обстановку.
      В землянку неожиданно, словно снег на голову, ввалился капитан Ф. Я. Хохлин. И с ходу:
      - Ну вот, прибавилась новая работа. Я был у полковника Орлеанского, когда генерал Крутиков вручил мне вот это... - И он поднял над головой объемистый том документов. - Здесь информационные материалы о действиях седьмой армии с начала войны. Их предстоит проштудировать от первой до последней строчки. - И совсем тихо, словно выдохся после длинной тирады, Хохлин заключил: - Сделать сие предстоит товарищу Бунакову и кое-кому еще из вступивших на тернистый путь направленца при штабе нашей доблестной армии.
      Я понимал, что за этим заданием начальник штаба армии хотел приблизить направленцев к делам, которыми им предстояло заниматься. Ведь без знания того, что и как было, трудно понять происходящее, а тем более "заглянуть" в перспективу. Припомнилось высказывание историка В. О. Ключевского, считавшего, что история "учит даже тех, кто у нее не учится; она их проучивает за невежество и пренебрежение". Мысленно поблагодарил генерала Крутикова за заботу о нашем становлении, добрым словом помянул капитана Ивана Тимофеевича Новожилова - он исправно вел журнал боевых действий армии - и с головой ушел в недавнюю, всего полугодовую, но уже историю 7-й армии.
      У этой истории была и предыстория. Накануне войны северо-западные рубежи нашей Отчизны прикрывали войска Ленинградского военного округа: 14я армия под командованием генерал-лейтенанта В. А. Фролова
      в Заполярье - от Мурманска до Кеми, 7я армия, возглавляемая Героем Советского Союза генерал-лейтенантом Ф. Д. Гореленко, в Карелии - вдоль новой государственной границы - от Сортавалы до Гимольского озера (если говорить точнее, то во взаимодействии с Ладожской военной флотилией имела задачу оборонять госграницу от Писто до Ристалакхи протяженностью почти полтысячи километров). А 23я армия генерал-лейтенанта П. С. Пшенникова находилась на Карельском перешейке.
      Командующий войсками нашей армии генерал-лейтенант Ф. Д. Гореленко звание Героя Советского Союза получил по окончании советско-финляндской войны, в которой он участвовал в качестве командира стрелкового корпуса. О нем говорили, что это одаренный человек, называли его толковым военачальником, расчетливым и храбрым воином.
      Генерал хорошо знал Карелию, ее природные и социальные особенности и не уставал наставлять подчиненных командиров по части умелого использования объективных факторов при ведении боевых действий, перегруппировке сил и средств в условиях недостатка дорог. А дорог в Карелии действительно немного. В то время в полосе от Северного Полярного круга до Ладоги имелось всего шесть грунтовых дорог. Их разделяли труднопроходимые пространства малонаселенной местности. Весной и осенью эти пути сообщения становились вообще непригодными для движения на большинстве участков и требовали устройства обходов и переходов через преграды. Да и зимой, когда замерзали многочисленные реки, речки и озера, положение не улучшалось, особенно для танков и артиллерии на механической тяге. Глубокие снега ограничивали маневр и применение военной техники. Бой можно было вести лишь на отдельных направлениях, вдоль дорог, изолированно друг от друга и при хорошем инженерном обеспечении.
      Значительное место в общей задаче обороны северо-западных границ страны отводилось укрепленным районам. Однако большинство из них были построены еще в 30е годы. В 1940 году началось создание четырех новых укрепрайонов, но строительство их к началу войны не было завершено. Учитывая возросшую опасность военного нападения на Советский Союз, Военный совет Ленинградского округа постановил привести все укрепрайоны в полную боевую готовность до 15 июля 1941 года. Однако для осуществления этого решения оставалось слишком мало времени.
      Командующий 7-й армией и штаб принимали энергичные меры для подготовки театра военных действий на участке, отведенном армии (в ее составе находились 54, 71 и 168-я стрелковые дивизии. К 27 июня 1941 года в армию пришла и сосредоточилась в районе станции Лоймола 237я стрелковая дивизия).
      168я стрелковая дивизия, штаб которой находился в Сортавале, к началу войны успела построить на своем участке от Ристалакхи до Вяртсиля ряд долговременных железобетонных и деревоземляных огневых точек, установила более сорока километров проволочных заграждений, на танкоопасных направлениях соорудила противотанковые рвы, а с началом войны основные рубежи прикрыла минными полями и фугасами.
      Многое успели сделать и части 71-й дивизии. В районе Корписелькя, где находился 52-й стрелковый полк, в течение двух месяцев до начала боев было построено значительное количество огневых точек, отрыты окопы полного профиля, поставлено около 15 километров проволочных заграждений, созданы лесные завалы, оплетенные колючей проволокой и прикрытые минами.
      126-й полк этой дивизии, ранее находившийся в Медвежьегорске, покинул зимние квартиры и выдвинулся на границу в район Куолисмы. Его командир майор В. И. Валли - финн по национальности, участник гражданской войны. После окончания военного училища он командовал взводом, ротой, батальоном, потом учился на курсах "Выстрел". Майор Валли постоянно изучал сильные и слабые стороны вероятного противника, неплохо знал его тактику. Достаточно опытный в военном деле, командир полка изучил местность на государственной границе в районе Куолисмы и приступил к строительству узла обороны. За короткое время здесь удалось соорудить дзоты, блиндажи, землянки, отрыть окопы и ходы сообщения, подготовить огневые позиции для артиллерии и минометов. Созданные на направлениях вероятных ударов противника долговременные огневые точки из бетона должны были противостоять снарядам до 150 мм. Забегая вперед, скажем, что все эти сооружения позволили полку держать оборону на границе до сентября 1941 года, когда он начал отход от Куолисмы лишь по приказу Военного совета.
      Неплохие укрепления были созданы западнее районного центра Реболы. С них на протяжении 22 дней июля 1941 года 337-й полк 64-й дивизии отражал многочисленные яростные атаки 14-й пехотной дивизии финнов.
      Успели сделать оборонительные сооружения для 81-го и 118-го полков 54-й стрелковой дивизии по реке Войница.
      Эти и некоторые другие оборонительные сооружения и подготовленные позиции получили название Карельского оборонительного района. Он сыграл существенную роль в боях первого периода войны, но об этом несколько ниже.
      В соответствии с планом "Барбаросса"
      Фашистская Германия не скрывала своего интереса к Советскому Заполярью и Карелии. Гитлеровское руководство по достоинству оценивало стратегическое положение северных морских коммуникаций СССР, значение Кольского полуострова с его запасами никелевых и молибденовых руд и других полезных ископаемых, Кировской железной дороги и Беломорско-Балтийского канала. Захват Карелии создавал угрозу Ленинграду. Потому велась активная подготовка скандинавского плацдарма для развертывания сил вермахта.
      Гитлеровские войска оккупировали Данию и Норвегию. Фашистская Германия заключила сверхсекретное соглашение с Финляндией о переброске на ее территорию и через нее в Норвегию своих войск. Во второй половине сентября 1940 года командир горнострелкового корпуса "Норвегия" генерал Э. Дитль под предлогом акклиматизации личного состава подчиненных ему частей и приобретения опыта действий в суровых районах Заполярья переместил свой штаб на территорию Финляндии, в местечко Альта, недалеко от советской границы. В германских частях, оккупировавших Норвегию, изучался не норвежский, а русский язык.
      К границе нашей страны строились дороги, совершенствовались имевшиеся подъездные пути. В прилегавших к Советскому Союзу приграничных районах была создана запретная зона. В мае - июне 1941 года население Финляндии переселялось из приграничных мест в глубь страны. Лазутчики, которых задерживали наши пограничники, подтверждали, что на территории Финляндии находятся немецкие войска.
      Мне рассказывали об одном таком нарушителе границы. Его задержали и привели на допрос. Был он одет в поношенный костюм и упорно повторял, что сугубо гражданский человек, в армии никогда не служил и никакого понятия о разведке не имеет, а идет навестить могилу матери, похороненной на Сортавальском кладбище. Он назвал место могилы и подробно рассказал о надгробии. Проверили. Все подтвердилось: существовали и могила, и надгробие описанной формы. А документов у задержанного не было, и это обстоятельство заставляло сомневаться в его показаниях.
      Во время допроса в помещение зашел начальник пограничных войск Карелии генерал-майор В. И. Далматов. Задержанный вскочил со стула и замер по стойке "смирно". Через секунду он понял, что выдал себя, но было уже поздно. Ему пришлось отвечать на вопросы.
      Выяснилось, что начальников задержанного интересовало количество наших войск близ границы, наличие аэродромов и самолетов на них, состояние дорог и строительство оборонительных сооружений, численность гражданского населения в Сортавале, Вяртсиля, Суйстамо, Лахденпохье, Куркийоки. Лазутчик подтвердил, что в Финляндии есть немецкие войска, а из портовых городов Турку и Васа постоянно идут эшелоны с людьми, оружием и боеприпасами.
      Перед нападением на Советский Союз Финляндия провела мобилизацию. В результате ее союзница фашистской Германии создала действующую армию около 470 тыс. человек. Сухопутные войска Финляндии состояли из 16 пехотных дивизий, двух егерских и одной кавалерийской бригад, трех так называемых партизанских батальонов и 16 отдельных артиллерийских дивизионов. На их вооружении находилось около 3,5 тыс. орудий и минометов, 86 танков и 22 бронеавтомобиля. Военно-воздушные силы имели три авиационных полка - 307 боевых самолетов, из них 230 истребителей. Военно-морской флот Финляндии насчитывал 80 кораблей и катеров. Береговая оборона имела 336 орудий. Разумеется, эти цифры стали известны позднее. Но и тогда мы имели представление о силе финской армии, знали, что она оснащена современным по тому времени вооружением и имела достаточно высокую боеспособность.
      В середине июня 1941 года командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенант М. М. Попов совместно с руководством 14-й армии побывал на мурманском и Кандалакшском направлениях, откуда поступали сообщения о переброске финских и немецких войск к советской границе и их подготовке к развертыванию. Во время этой полевой поездки генерал Попов мог и сам видеть, как подразделения противника выдвигаются к нашей границе, артиллерия занимает огневые позиции, на дорогах усилилось движение. Он приказал скрытно выдвинуть к границе 122ю дивизию и занять оборону. Аналогичные распоряжения получили и другие части 14-й армии.
      В соответствии с планом "Барбаросса" для захвата Советского Заполярья и Карелии была создана крупная группировка войск. На территории Норвегии и Северной Финляндии - от Варангерфиорда до Суомуссалми - гитлеровцы развернули отдельную армию "Норвегия", состоявшую из трех армейских корпусов - 33, 36 и 70-го, горнострелкового корпуса "Норвегия" и 160 отдельных береговых батареи. В ее оперативное подчинение поступил 3-й финский армейский корпус (3я и 6я пехотные дивизии).
      На Заполярье было нацелено до 100 тыс. пехоты, до 120 танков, около 1100 орудий и минометов. Эту армаду с воздуха поддерживали 240 самолетов 5-го воздушного флота Германии. В задачу армии "Норвегия" входило в течение первых двух недель войны захватить военно-морскую базу Северного флота Полярный, полуострова Средний и Рыбачий, города Мурманск и Кандалакшу, Кировскую железную дорогу севернее Беломорска и весь Кольский полуостров. В последующем этой армии предписывалось овладеть Архангельском и до наступления холодов прервать северные морские и сухопутные коммуникации, связывающие нашу страну с внешним миром, отрезать северные районы Советского Союза от центральных. Эта операция получила условное наименование "Голубой песец". Наступление предполагалось вести по отдельным направлениям.
      Так, горнострелковый корпус "Норвегия", продвигаясь вдоль Кольского побережья в направлении Титовки, Печенги, Мурманска, должен был захватить Полярный и блокировать Кольский залив (операция "Рыжая лиса"). 36му армейскому корпусу предстояло наступать в направлении главного удара армии из района Рованиеми на Кандалакшу, перерезать Кировскую железную дорогу (операция "Полярная лиса"). 3-й финский армейский корпус обеспечивал южный фланг армии "Норвегия" и должен был продвигаться на Ухту и Кестеньгу, захватить поселок Лоухи, перерезать Кировскую железную дорогу севернее города Кемь.
      Главные силы финских войск были развернуты в юго-восточной части Финляндии и ориентированы для наступления на петрозаводском и ленинградском направлениях. В полосе от Лоухи до Ладожского озера кроме 3-го армейского корпуса к 25 июня 1941 года были развернуты 14я пехотная дивизия и Карельская армия финнов в составе 6-го и 7-го армейских корпусов, группы "Ойнонен", 1-й пехотной дивизии и 163-й пехотной дивизии немцев (без полка). Это свыше 153 тыс. человек и более 1 тыс. орудий и минометов, 80 танков.
      В задачу Карельской армии входило овладеть южными районами Карелии, выйти на реку Свирь и соединиться с войсками немецкой группы армий "Север", наступавшей из Восточной Пруссии на Псков и Ленинград, а частью сил на Лодейное Поле. 6-й финский армейский корпус в составе 5-й и 11-й пехотных дивизий и 1-й пехотной бригады наносил главный удар в направлении Соанлахти, северо-восточнее побережья Ладожского озера на Олонец и Лодейное Поле. 7-й корпус должен был прорвать нашу оборону между озерами Пюхяярви и Янисъярви и развивать наступление на Сортавалу. Группа "Ойнонен" целилась на Куолисму и Поросозеро.
      На Карельском перешейке должны были действовать 2-й и 4-й финские армейские корпуса и 17я пехотная дивизия. Этим силам предписывалось овладеть перешейком и соединиться с немецкими войсками группы армий "Север" в районе Ленинграда, занять полуостров и военно-морскую базу Ханко.
      "Группировка немецко-фашистских и финских войск, развернутых для наступления в Заполярье и Карелии, - говорится в военно-историческом очерке "Карельский фронт в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", - имела всего 13 дивизий и 3 бригады - 250 тыс. человек, свыше 200 танков, 2300 орудий и минометов (всех калибров)" *.
      Ей противостояли 14я и 7я армии. В 14ю армию входили 14я и 52я стрелковые дивизии, 42-й стрелковый корпус, 23-й укрепленный район и специальные части: Оперативно армии подчинили четыре пограничных отряда и отдельную пограничную комендатуру. Наша 7я армия включала 54, 71, 168 и 237ю стрелковые дивизии, 26-й укрепленный район, специальные части. В ее оперативное подчинение входили четыре пограничных отряда Карело-Финского пограничного округа. Всего в двух армиях (без 237-й дивизии, ушедшей в начале июля под Ленинград) было 103298 человек, полторы тысячи орудий и минометов, около сотни танков. Таким образом, противник превосходил нас в живой силе в 2,4 раза, в орудиях и минометах - в полтора раза, по танкам и самолетам - в два раза.
      Работая с документами, я, конечно же, обратил внимание на очень большую протяженность фронта обороны наших формирований, ограниченность сил и средств. 14я армия, к примеру, должна была оборонять северное побережье Кольского полуострова (до 300 км) и сухопутную границу от Баренцева моря до Писто - еще около 550 километров. О фронте обороны 7-й армии сказано выше. Эти обстоятельства вынуждали наше командование сосредоточивать основные усилия войск на отдельных направлениях, препятствуя выходу противника к важным объектам на советской территории. Так, три из пяти дивизий 14-й армии прикрывали Кандалакшское направление, а 14я и 52я дивизии обороняли мурманское направление.
      Командующий 7-й армией главную группировку войск (две дивизии и укрепленный район) сосредоточил на петрозаводском и олонецком направлениях (142 км) против Карельской армии финнов. Эти силы должны были не допустить выхода противника по Онежско-Ладожскому перешейку на соединение с немецко-фашистской группой армий "Север". 54я дивизия нашей армии с двумя пограничными отрядами обороняла два направления - ухтинское и ребольское - и прикрывала Кировскую железную дорогу на участке Кемь - Кочкома. А это ни много ни мало на фронте почти три сотни километров. Конечно, занять такой рубеж войсками не было никакой возможности.
      До 29 июня в полосе обороны нашей армии было относительно спокойно. Части использовали это обстоятельство и вели усиленную разведку. В числе разведчиков тогда прославился комсомолец Петр Тикеляйнен. Это был смелый и находчивый воин. Отправляясь на задание, он обычно переодевался в форму финского солдата и уходил на 15-20 километров во вражеский тыл. Тикеляйнен встречался с финскими военнослужащими и местным населением, разговаривал с ними и
      узнавал ценные для командования Красной Армии сведения. Бывали случаи, когда он заходил в финские воинские части, становился в очередь к походной кухне и обедал вместе с финскими солдатами.
      Однажды Тикеляйнен встретил в стороне от дороги вражеского офицера и застрелил его, В полевой сумке убитого оказалась карта с нанесенной обстановкой на участке, который занимала 1я финская дивизия, и копия приказа Маннергейма о прибытии на этот участок 163-й немецкой пехотной дивизии. Эту дивизию фашистская пропаганда рекламировала как одну из самых боевых в немецких вооруженных силах. Именно 163я дивизия в апреле 1940 года оккупировала столицу Норвегии - город Осло и вела затем успешные бои с норвежскими войсками при продвижении от Осло к Тронхейму. Понятно, что сведения, доставленные разведчиком, имели для нашего командования важное значение.
      Наша разведка тогда хорошо поработала. Уже в начале июля командование 7-й армии точно знало состав группировки противника на петрозаводском направлении, ее вооружение. Были установлены численный состав финской дивизии, количество автоматического оружия в ее пехотных подразделениях, другие важные данные. Так, пехотные части финской дивизии были численно больше наших и вооружены почти все автоматами. У нас же в то время преобладали трехлинейки, да и в пулеметах ощущалась нужда.
      Имея четырехкратное превосходство в силах и средствах, 29 июня 1941 года на рассвете горнострелковый корпус "Норвегия" после полуторачасовой артиллерийской подготовки и налета 120 бомбардировщиков двинулся вдоль дороги на Мурманск. Удар его передовых частей приняли на себя 95-й стрелковый полк и отдельный разведывательный батальон 14-й стрелковой дивизии.
      Бой был упорным и жарким. Вражеские атаки следовали одна за другой. Наши бойцы и командиры стойко обороняли занимаемые рубежи. Лишь за первые часы боя враг потерял убитыми свыше 300 солдат и офицеров. Решительными и инициативными действиями отличились тогда командир пятой роты 95-го стрелкового полка младший лейтенант П. Ф. Титов, заслуживший орден Ленина, командир взвода разведбатальона младший лейтенант И. П. Перфилов, отмеченный орденом Красной Звезды, командир батареи гаубичного артиллерийского полка старший лейтенант В. С. Беляков и командир огневого взвода этой же батареи лейтенант Ф. А. Пшеничных, удостоенные за свои подвиги орденов Красного Знамени.
      Противник стремился захватить южный мост через реку Титовку. Непреодолимой преградой стали на его пути подразделения 112-го стрелкового полка 52-й дивизии, выдвигавшейся из резерва армии в район боевых действий.
      Но численное превосходство врага давало себя знать. К исходу первого дня наступления ему удалось вклиниться в нашу оборону на 3-12 километров и захватить небольшой плацдарм на восточном берегу Титовки. А в последующие дни, когда 112-й полк был усилен другими частями дивизии, темпы продвижения противника резко снизились.
      Затем враг был остановлен на рубеже реки Западная Лица. К этому времени по правому берегу Западной Лицы, от поселка Колония Большая Лица до озера Ножярви, на фронте 30 километров, прочно заняла оборонительные рубежи 52я дивизия.
      7 июля после перегруппировки сил гитлеровцы снова перешли в наступление. Ценой больших потерь они форсировали реку и вклинились в оборону дивизии. Чтобы помочь защитникам рубежа и ослабить натиск противника на участке обороны 52-й дивизии, командующий 14-й армией принял решение высадить во вражеском тылу два десанта - в губе Нерпичья и в губе Большая Западная Лица.
      Испытание на прочность
      Высаженные моряками Северного флота батальоны пограничников и 205-го полка 52-й дивизии сделали свое дело: вынудили командование горнострелкового корпуса "Норвегия" перебросить с основного фронта значительные силы. Этим тотчас же воспользовались обороняющиеся. Они контратаковали врага на захваченных им плацдармах и восстановили положение.
      Враг рвался к Мурманску. Перегруппировав свои силы еще раз, он 11 июля нанес удар по правому флангу, 52-й дивизии, рассчитывая на внезапность. Но неожиданного наступления не получилось. Наше командование разгадало замысел противника. На опасное направление был выдвинут полк из второго эшелона, который достойно встретил вражеские атаки. Наступление противника сорвалось.
      История донесла до сегодняшнего дня такие подробности: чтобы воспрепятствовать продвижению противника к Мурманску, заместитель командира 52-й стрелковой дивизии полковой комиссар М. В. Орлов приказал подошедшему 112му полку оборонять высоты на западном берегу реки до последней возможности. Его слова: "Пока наши части не отойдут на восточный берег, стоять насмерть, высоты не сдавать".
      Тут и произошли яростные схватки с врагом. Умело организовал оборону высот третий батальон под командованием старшего лейтенанта Филиппова. Большое мужество проявили командиры рот и взводов лейтенанты С. Кузоваткин и М. Шубаков, младшие лейтенанты Савченко, Светлый, Шаляпин. Они сами ложились за пулеметы, когда расчеты выбывали из строя.
      Вот сказал скороговоркой о подчиненных старшего лейтенанта Филиппова и упрекнул себя за это. Получается слишком все легко и просто: прислуга пулеметов выбывала из строя, а командиры ложились на место подчиненных и продолжали бой. Ни переживаний, ни страха, словно роботы. А ведь это были, как и все мы, люди с присущими им человеческими слабостями. И не все у них получалось так, как полагалось по уставам и наставлениям. Одни действовали без страха и упрека, а у других, бывало, и колени тряслись. Соответственно и поступали в бою по-разному: одни самоотверженно выполняли свой воинский долг, другие - с оглядкой.
      Не верю я, что на войне не страшно. Если кто уверяет в обратном, то, сдается мне, бравирует. Подавляющему большинству рядовых и командиров свойственно чувство страха. Другое дело, в какой мере человек владеет собой в момент опасности, насколько он способен думать о ней и не терять головы.
      Страх переживают по-разному. Одни рассматривают его как опасение за благополучный исход борьбы. Это чувство усиливает в них напряжение, обостряет бдительность, мобилизует внимание и волю. Но мне приходилось видеть и другую реакцию на страх - это когда осторожность переходит в трусость, когда воля оказывается скованной, когда вообще исключаются активные и решительные действия.
      Всякий страх есть страх смерти. Его порождают обстоятельства чрезвычайные, угрожающие жизни. Острота этого положения усугубляется неизвестностью, из-за которой трудно судить, как дело пойдет дальше. А при неизвестности нет и цели действий.
      Иной боец под действием страха ничего не предпринимает - ложится на землю, закрывает глаза и ждет, куда кривая вывезет. Другой в тех же обстоятельствах, теряя выдержку, начинает поспешно принимать различные решения, подчас бросается от одной крайности к другой без всякой цели и смысла. Результат же практически один: человек парализован и бездействует.
      Это внешнее проявление страха. А в душе человека идет острейшая борьба мотивов: с одной стороны, желание сохранить жизнь, а с другой необходимость исполнить свой долг. В условиях, когда воля человека оказывается па высоте, следует какое-то решение. А страх часто мешает принятию его. Все это надо было учитывать и, развивая волевые качества и чувство долга, помогать слабовольным преодолевать страх.
      У человека с развитым чувством долга борьба мотивов исключена или же довольно быстро заканчивается принятием решения. Характерно в этом смысле письмо 33 героев Сталинградской битвы, которым пришлось отражать атаку 70 гитлеровских танков.
      "Боевые друзья! - писали они. - Слов нет, нам было страшно. Но мы знали: если мы струсим, если отступим, не жить нам на белом свете. Народ проклянет нас страшным своим проклятием как отступников. И мы решили лучше умереть, но со славою, нежели сохранить свою жизнь, но весь век носить позорное клеймо труса. И мы, собрав всю свою волю, все свои силы, решили до конца выполнить свой долг. Мы победили потому, что были стойкими, потому, что в наших рядах царила железная дисциплина, потому, что мы подчинялись единой воле командования".
      52я стрелковая дивизия, которую я называл, под руководством генерал-майора Н. Н. Никишина хорошо показала себя при отражении атак противника. Многие ее бойцы достойны самых высоких слов за мужество и стойкость. Вот лишь один характерный пример.
      В ночь на 7 июля враг пытался захватить мост через реку, для чего бросил в бой большие силы. Наши подразделения защищали его до последней возможности. А когда силы иссякли, командир саперной роты лейтенант П. В. Чугреев по распоряжению командира дивизии подорвал мост. Но на восточном берегу реки наши бойцы уже закрепились, командиры организовали систему огня, установили контакт с артиллеристами. Да так держались на позициях, что противник на Крайнем Севере, имея значительное превосходство в силах и средствах, продвинулся всего лишь на 25 километров, заплатив за это очень дорогую цену.
      К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов направили в 52ю и 14ю дивизии телеграммы следующего содержания: "Считаем, что дивизии мурманского направления сражаются стойко, упорно и честно выполняют долг перед Родиной"*.
      1 июля 36-й немецкий корпус и 6я финская дивизия нанесли удар на Кандалакшском направлении. Атаки пехоты поддерживали до сотни танков. Целую неделю гитлеровцы штурмовали нашу оборону и только на восьмые сутки ценой больших потерь прорвались в район Казарм, севернее Куолаярви. Фланг и тыл 122-й дивизии оказались под угрозой.
      Красноармейцы и командиры самоотверженно сражались за каждый метр советской земли. Танковый экипаж старшего сержанта Борисова 32 часа вел бой, удерживая переправу через реку Куолайоки в районе Казарм. За это время танк пять раз пополнялся боеприпасами. Командира машины дважды ранило, но он продолжал сражаться до тех пор, пока не потерял сознание. За этот подвиг - в том бою танк уничтожил четыре вражеских орудия, десять пулеметов и до роты пехоты - старшему сержанту А. М. Борисову было присвоено звание Героя Советского Союза.
      В районе Куолаярви противнику удалось отрезать от основных сил 122-й дивизии один из стрелковых полков. Случилось это 6 июля. Гитлеровцы решили уничтожить окруженных огнем артиллерии и бомбардировками с воздуха. Командир полка майор В. Г. Дубаль, несмотря на ранение, искусно организовал оборону, в которой использовал инженерные сооружения и естественные складки местности. А когда огонь противника несколько ослаб, он возглавил выход полка из окружения. Подразделения пробились к своим с минимальными потерями. За личное мужество и умелое руководство подчиненными в сложной обстановке майора В. Г. Дубаля наградили орденом Ленина.
      Выше я уже отмечал, что недостаток войск не позволял создать сплошной фронт обороны. Были промежутки между частями и в 122-й дивизии. По ним, обходя фланги наших подразделений, враг просочился в направлении Кайлара. 122я дивизия оказалась в трудном положении и по распоряжению командующего армией отошла на вторую полосу обороны - на рубеж озер Куолаярви и Апаярви.
      169я немецкая и 6я финская пехотные дивизии (это, пожалуй, единственный случай совместных действий немецких и финских войск в войне) 9 июля предприняли новое наступление на кайларском направлении. Передовыми частями они прорвали нашу оборону, но подошедшими резервами были сначала остановлены, а затем окружены и уничтожены.
      Больше месяца 36-й армейский корпус противника пополнялся людьми и техникой, чтобы еще раз попытаться пробиться на Кандалакшу. Лишь 19 августа он начал наступление. Противостоять сильному нажиму оборонявшиеся не могли: все их резервы были задействованы. Пришлось отходить на новый рубеж восточнее Алакуртти.
      Одновременно с наступлением на Кандалакшском направлении противник начал атаки в районе Кестеньги. Но и тут не добился существенных успехов. 242-й стрелковый полк и 72-й пограничный отряд изрядно потрепали финский отряд "Салвинен", дивизионную группу "И" и батальон пехотного полка 6-й дивизии, остановив эти силы на реке Софьянге. Враг был вынужден прекратить атаки.
      Лишь получив подкрепление в составе немецкой дивизии СС "Север" и массированную поддержку бомбардировочной авиации, неприятель 31 июля возобновил наступление. Имея превосходство в силах, он потеснил наши части. Кестеньгу, почти полностью сожженную, пришлось оставить.
      Враг оккупировал некоторую часть советской территории. Войска 14-й армии не смогли удержать занимаемых рубежей и отошли, не дав противнику осуществить свои планы. Его операция "Голубой песец" провалилась. Горнострелковый корпус "Норвегия" был остановлен на реке Западная Лица, в 60 километрах от Мурманска, и не продвинулся больше ни на шаг, хотя бешено атаковал наши позиции и в июле, и в августе, и в сентябре.
      36-й армейский корпус наши части задержали в сентябре, в начале месяца, в 90 километрах западнее Кандалакши. И он больше не продвинулся к городу.
      Дивизия СС "Север" в августе 1941 года ближе всех подошла к Кировской железной дороге - ее остановили в 34 километрах от станции Лоухи, а потом отбросили на 42-й километр, где гитлеровцы и находились до осени 1944 года.
      Не помогли грозные директивы Гитлера, требовавшие скорейшего продвижения в глубь советской территории. Обескровленная в ожесточенных сражениях, армия "Норвегия" ни на одном из направлений не могла наступать. Кировская железная дорога продолжала бесперебойно служить Отечеству верой и правдой. Принимал суда Мурманский порт. Работал и Архангельский порт.
      Подвижные оборонительные бои
      В Карелии активные действия против войск 7-й армии противник развернул по нескольким направлениям и в разные сроки. В день, когда со станции Лоймола уходил под Ленинград последний эшелон с личным составом 237-й стрелковой дивизии, финны перешли в наступление, пытаясь захватить бумажный комбинат в Энсо, который считался одним из крупнейших в нашей стране.
      Этот комбинат находился у самой границы. Противника встретила пограничная застава численностью до 30 человек. Помочь ей было некому, воинских частей поблизости не оказалось. Пограничники сражались мужественно, но противостоять численно превосходившему врагу, конечно же, не могли. Финны ворвались на территорию комбината. За оружие взялись рабочие. А в это время по приказу командира 168-й стрелковой дивизии полковника А. Л. Бондарева к месту боя срочно выдвигался 260-й стрелковый полк. 23я армия послала туда же стрелковый батальон.
      Преодолев два десятка километров пути, подкрепление вечером появилось в районе боевых действий и стало готовиться к контратаке. А на другой день полк и батальон успешно провели ее. К полудню противник был отброшен за линию государственной границы.
      Энсо несколько дней находился в наших руках. За это время удалось эвакуировать с комбината в Ленинград оборудование, готовую продукцию, вспомогательные материалы.
      Для 260-го полка это был первый бой в Великой Отечественной войне. Совинформбюро 1 июля сообщило о нем: "На кексгольмском направлении противник в нескольких местах перешел в наступление и пытался углубиться на нашу территорию. Решительным контрударом наших войск атаки противника были отбиты с большими для него потерями".
      2 июля три финские пехотные дивизии нанесли удар в стык наших 7-й и 23-й армий в районе Ристалахти. Его острие приходилось на Энсо. Части 168-й дивизии, 142-й дивизии 23-й армии и 102-й пограничный отряд мужественно противостояли противнику, понимая, что его прорыв к северному берегу Ладожского озера может завершиться расчленением нашей обороняющейся группировки.
      В течение недели финские соединения то на одном участке, то на другом атаковали советские позиции, но успеха добиться не смогли. Наши подразделения стойко обороняли занимаемые рубежи и наносили противнику существенные потери в живой силе и технике. Иногда переходили в контратаки, чтобы улучшить положение.
      После ряда настойчивых попыток неприятелю удалось вклиниться в нашу оборону. Для восстановления положения командир 168-й дивизии полковник Бондарев ввел в дело второй эшелон - 260-й полк и отдельный разведывательный батальон. Помощь оказала и соседняя дивизия. Общими усилиями удалось выбить врага с захваченного рубежа.
      Первые бои показали, что с заранее подготовленных позиций можно успешно вести борьбу с численно превосходящим противником. Ведь шла уже третья неделя войны, а части 7-й армии продолжали удерживать оборонительные рубежи вдоль государственной границы.
      На 10 июля готовилось наступление противника основными силами Карельской армии. Главнокомандующий финских вооруженных сил барон Маннергейм, согласовав свои действия с немецкими, потребовал от подчиненных ему войск нанести по 7-й армии два мощных удара. В результате первого из них финские части должны были прорваться на реку Свирь и на юго-запад, где соединиться с гитлеровскими войсками группы армий "Север" у Волхова Итогом другого удара должен был стать прорыв на юго-восток и выход через район озера Белое к Вологде.
      Для осуществления этого замысла против 7-й армия развернулись четыре пехотные дивизии и три бригады,
      а затем в помощь им с Карельского перешейка были переброшены немецкая пехотная дивизия, четыре финские дивизии и две егерские бригады. Образовалась довольно сильная группировка из девяти дивизий и пяти бригад с большим количеством огневых средств. Советское командование могло противопоставить ей лишь четыре стрелковые дивизии, дивизию народного ополчения и два сводных, небольших по числу активных штыков, отряда. Боевые порядки 7-й армии были сильно разрежены. На широком фронте наши части удерживали главным образом отдельные, наиболее важные направления и узлы дорог.
      Командованию 7-й армии через разведчиков стали известны сроки начала наступления противника и направления его главных ударов. Чтобы ослабить их и тем помочь обороняющимся частям, командарм принял решение провести артиллерийскую и авиационную контрподготовку. В течение часа орудия и минометы, а затем такое же по продолжительности время самолеты обрабатывали командные и наблюдательные пункты противника, огневые позиции его артиллерии, ближайшие аэродромы и места сосредоточения живой силы. Под грохот разрывов наших снарядов стрелковые дивизии провели разведку боем.
      Против бондаревской дивизии противник ввел в бой вторые эшелоны. В нескольких местах финны вклинились в нашу оборону, проникнув через не занятые войсками промежутки на стыках и флангах подразделений. Однако это не обескуражило защитников наших рубежей. Они стойко отбивались от наседавшего врага. Так, двенадцать часов подряд удерживал перекресток дорог второй взвод пятой роты 402-го стрелкового полка, на который прорывались две неприятельские роты.
      12 июля противник существенно усилил нажим на этом участке фронта - в бой вступила свежая 11я финская пехотная дивизия. Против нее полковник Бондарев выставил испытанный огнем 260-й стрелковый полк под командованием полковника В. Ф. Алексеева. Три дня между государственной границей и озером Янисъярви не стихали ожесточенные бои. Финны атаковали по нескольку раз в день, не считаясь с потерями. И всякий раз натыкались на непоколебимую стойкость бойцов Красной Армии. Но росли потери и на нашей стороне.
      Вечером 14 июля противнику удалось подобраться к командному пункту полка. Полковник Алексеев собрал для отражения врага все наличные силы: Стрелковую роту, находившуюся в резерве, бойцов спецподразделений - и лично повел их в контратаку. В том жестоком бою командир полка погиб. За проявленное мужество и личную отвагу он посмертно был награжден орденом Ленина.
      Мужественно сражались с врагом бойцы всех специальностей: стрелки, пулеметчики, связисты, саперы. Но особо нужно отметить артиллеристов, которых возглавлял полковник И. М. Лысов. Они до последнего снаряда отстаивали свои огневые рубежи, били врага прямой наводкой, а затем по приказу сверху организованно отходили на новые позиции и снова вступали в бой.
      С выходом противника к станции Лоймола образовались два новых направления вдоль дорог на Кясняселькя - Палалахту - Ведлозеро Петрозаводск и на Питкяранту - Салми - Видлицу - Олонец. А там ни одного взвода для прикрытия. Командующий 7-й армией распорядился срочно послать в район Лоймолы батальон охраны штаба армии и батальон из 52-го стрелкового полка 71-й дивизии. Других резервов у него не было. Член Военного совета армии бригадный комиссар Г. Н. Куприянов выехал в Петрозаводск, чтобы там сформировать хотя бы стрелковый полк, так необходимый в создавшейся ситуации.
      Работники аппарата ЦК и Совнаркома республики, командиры гарнизона приняли все возможные меры. Из партийных, советских, комсомольских и профсоюзных работников подобрали средний командный и политический состав. Командиром созданного 131-го стрелкового полка назначили капитана П. Т. Съедина. Часть укомплектовали по штатам военного времени. Только вместо батареи 76мм орудий полку придали бронепоезд под командованием капитана Д. М. Вознюка.
      Ранним утром 13 июля в пожарном порядке сформированный полк погрузили в эшелоны и без остановок повезли в Суоярви. Оттуда его направили к Лоймоле.
      А в это время батальон охраны штаба армии и батальон из 52-го полка подошли к станции, с ходу контратаковали врага и отбросили его на окраину поселка. Однако к исходу 13 июля под натиском в несколько раз превосходившего противника вынуждены были оставить станцию.
      131-й полк развернулся в боевой порядок в 6 километрах от Лоймолы и оказался один на один с 1-й финской пехотной бригадой, усиленной егерским батальоном и ротой бронемашин. Трудно сдержать такую махину, но и не остановить ее нельзя. Пять дней полк вел неравный и жестокий бой с противником, пятясь на северо-восток. В 15 километрах от Лоймолы полк остановился на подготовленном рубеже. Финны еще раз атаковали его по всему фронту, но успеха не добились.
      В оперативной сводке за 30 июля говорилось: "131-й полк прочно удерживает прежние рубежи, отражая многочисленные атаки противника". Сводка за 31 июля дополняла: "На участке 131-го полка попытки противника перейти в наступление отбиты".
      В первых оборонительных боях отличился и 52-й полк 71-й стрелковой дивизии. До начала активных действий он располагался недалеко от государственной границы, в районе Корписелькя. Его оборонительный рубеж флангами упирался в небольшие озера. Это исключало обход позиций по суше и способствовало удержанию межозерного дефиле небольшими силами. Командовал полком стажер академии имени М. В. Фрунзе полковник М. Я. Бирман. Политическую работу в полку направлял комиссар А. А. Окишев, человек душевный и бесстрашный, толковый организатор.
      Утром 10 июля неприятель обрушил на позиции полка многие тонны горячего металла - артиллерийская подготовка продолжалась около трех часов. А затем предпринял атаку. Особенно настойчиво враг лез у самой деревни Корписелькя. Через сутки после начала боя полковник Бирман докладывал командованию дивизии: "Все атаки врага отбиты, наши потери незначительные. Уверен, что удержим занимаемые позиции, если соседи справа и слева не отойдут слишком далеко и нашим тылам не будет прямой угрозы". О противнике сообщил, что на месте боя враг оставил пятьдесят трупов. Трех его военнослужащих удалось захватить в плен. В числе трофеев - 70 велосипедов.
      Позднее, когда неприятель вел бои в районе Крошнозеро - Маньга, пытаясь прорваться к Петрозаводску, 131-й и 52-й полки по указанию командования отошли на другой рубеж - Чалкосельга - Вохтозеро. Здесь они упорно сражались с врагом в течение сентября, нависая с фланга над петрозаводской группой войск противника.
      В ночь на 15 июля части 168-й дивизии и 367-й полк 71-й дивизии отошли за реку Янисйоки. Через некоторое время 168я дивизия была передана 23-й армии. О коллективном подвиге ее бойцов и командиров было подробно рассказано в брошюре "Бондаревцы", вышедшей в то время. В ней, в частности, подчеркивалось, что бондаревцы достойно продолжают и умножают славные традиции Красной Армии.
      На рубеже Янисйоки наши подразделения сражались до сентября.
      * * *
      В ночь на 30 июля специальным поездом из Ленинграда в Петрозаводск отправились главком северо-западного направления. К Е. Ворошилов и член Военного совета А. А. Жданов. Узнав об этом, командарм-7 Ф. Д. Гореленко командировал для встречи бригадного комиссара Г. Н. Куприянова, которого наставлял:
      - Доложите обстановку, расскажите о наших трудностях. И обязательно просите помощи. Хорошо бы выхлопотать пять-шесть батарей, побольше снарядов, сотню пулеметов, тысячу-другую автоматов, несколько маршевых рот с винтовками для пополнения наших поредевших полков...
      А за несколько дней до приезда высокого начальства командующему войсками Северного фронта была направлена телеграмма. В ней говорилось о том, что в распоряжении командарма нет в резерве ни одной роты, и высказывалась просьба изыскать возможность помочь хотя бы одним стрелковым полком. Телеграмму подписали Гореленко, Куприянов, Крутиков.
      В Петрозаводске беседа с высоким начальством происходила в вагоне главкома. Г. Н. Куприянов с картой в руках подробно доложил обстановку на фронте армии.
      - Почему же сдали станцию Лоймола? - неожиданно спросил К. Е. Ворошилов.
      Член Военного совета армии доложил, что станцию обороняла всего одна стрелковая рота, а противник атаковал ее дивизией. И, посчитав, что наступил самый подходящий момент, изложил главкому просьбу руководства армии. Маршал Ворошилов сочувственно сказал:
      - Знаем, что вам тут нелегко приходится, но держитесь! Сейчас у нас идут большие формирования. К осени вы получите солидное подкрепление.
      И тут же он сформулировал основную оперативную задачу армии. Она состояла в том, чтобы не дать врагу возможности продвинуться к Ленинграду с востока, не позволить немцам и финнам соединиться на южном берегу Ладожского озера и создать "мертвое кольцо" вокруг Ленинграда.
      План "мертвого кольца" терпит крах
      Еще находясь в Петрозаводске, К. Е. Ворошилов нашел возможность помочь 7-й армии артиллерией и людьми. Через несколько дней ее артиллеристы получили 27 76миллиметровых орудий и сформировали несколько батарей. Расчеты взяли из полков народного ополчения и в запасных полках. В начале августа в армию прибыло 8 маршевых батальонов с оружием, каждый в 500 человек. За счет их пополнили 71ю дивизию и части петрозаводского направления.
      71я стрелковая дивизия в районе Вохтозеро, в 75 километрах северо-западнее Петрозаводска, получила частную задачу - внезапной атакой разгромить передовые части противника и вынудить его приостановить наступление. Стрелковый батальон под командованием старшего лейтенанта Турецкова должен был из-за правого фланга основных сил дивизии проникнуть в тыл противника на 2530 километров и оседлать дорогу Петрозаводск Сортавала. Восьмой роте этого батальона поставили задачу - выйти к штабу финской бригады и уничтожить его.
      На рассвете рота во главе с командиром Н. Т. Омелиным незаметно подобралась к командному пункту вражеской бригады, наметила объекты для нападения и в 4 часа утра атаковала его. Удар нашего подразделения был столь неожиданным, что офицеры штаба даже не успели одеться и оказать организованное сопротивление. Многие из них были уничтожены, остальных наши бойцы взяли в плен. Сейфы с боевыми документами были вскрыты, их содержимое доставлено по назначению.
      Удар нашей дивизии с фронта и дерзкие действия батальона в тылу противника расстроили его планы. Бросив артиллерию и тяжелое оружие пехоты, он отступил со своих позиций. А ведь готовился наступать и имел превосходство в силах и технике.
      В боях под Толвоярви с 307м полком 163-й немецкой пехотной дивизии бойцы 52-го полка захватили группу военнопленных из 12 офицеров и 60 солдат. Офицеры вели себя вызывающе. Они наперебой выкрикивали, что их пленение нелепейшая случайность, что война скоро закончится их полной победой. И сетовали на то, что им стыдно перед коллегами, которые наступают на Украине и в Белоруссии. Те уже отправили домой по нескольку посылок, а им не повезло: воюют в Карелии почти месяц, а не могут добыть ничего ценного.
      Пленные солдаты вели себя несколько иначе. А некоторые из них были даже довольны, что попали в плен и избавились от изнурительной войны. Они приняли и подписали письмо к солдатам 163-й пехотной дивизии. Об этом Советское Информбюро сообщало 10 августа следующее: "Н-ская красноармейская часть под командованием тов. Бирмана разгромила 307-й полк 163-й дивизии, которую фашисты рекламируют как одно из лучших соединений германской армии. Пленные из взвода фельдфебеля Франца Хоберкена обратились с письмом ко всем солдатам 163-й немецкой дивизии:
      "Нас бросили из Норвегии в бессмысленную и гибельную войну против Советской России в северные леса и болота. Мы не хотим умирать ради того, чтобы Маннергейм и его приспешники приобрели карельские колонии. Финский народ нас ненавидит, русский народ встречает губительным огнем. Гитлер погибнет, незачем нам связывать свои судьбы с судьбой этого обреченного авантюриста.
      У вас есть возможность спасти свои жизни для семьи и освобожденной Германии. Мы этой возможностью воспользовались, воспользуйтесь и вы. Бросайте оружие! Сдавайтесь в плен!"
      Письмо-обращение было отпечатано отдельной листовкой и распространено среди солдат 163-й немецкой дивизии. Отметим, что эта дивизия за первый месяц боев с Красной Армией понесла большие потери и во второй половине августа была отправлена в тыл для пополнения.
      А 52-й полк в 15 километрах от государственной границы продолжал до конца августа сдерживать зарвавшегося врага. Под Корписелькя, Толвоярви, Пожваарой воевал с противником и комсомолец младший сержант Петр Тикеляйнен, командуя отделением.
      Наши бойцы и командиры сражались против наседавшего врага, как говорят, до последней возможности. А я бы сказал: и более того. Отделение младшего сержанта П. А. Тикеляйнена обороняло мост. Бойцы отразили три атаки превосходящих сил противника и не отступили даже тогда, когда кончились боеприпасы. По примеру командира они кинулись в рукопашную. Многие из них погибли в ожесточенной схватке с врагом. Но противник через мост не прошел. За героизм и инициативу младшему сержанту П. А. Тикеляйнену было присвоено звание Героя Советского Союза.
      За славные боевые дела и четкое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и их сателлитами Президиум Верховного Совета Карело-Финской ССР наградил 52-й стрелковый полк почетным Красным знаменем. Это был лучший полк в войсках 7-й армии. До конца сентября он держал оборону в районе Чалкосельга - Вохтозеро, затем сражался с неприятелем под Петрозаводском, Кондопогой, Медвежьегорском.
      Опасность же "мертвого кольца" для Ленинграда существовала. Наступление, предпринятое финнами 10 июля, не было обособленным. В этот период южнее города на Неве вели активные действия немецко-фашистские бронетанковые и моторизованные войска. Они заняли Псковский укрепленный район. 41-й моторизованный корпус врага двигался на Лугу, достиг реки Плюссы и завязал бои с войсками прикрытия Лужской оперативной группы.
      Лужская укрепленная позиция еще не была завершена. Дивизии народного ополчения, предназначенные для ее обороны, только формировались. В этих чрезвычайных обстоятельствах Военный совет Северного фронта принял решение перебросить с петрозаводского направления на лужское 237ю стрелковую дивизию, а с Карельского перешейка - две дивизии из 10-го механизированного корпуса.
      Натолкнувшись на упорное сопротивление наших частей, 41-й корпус гитлеровцев изменил направление главного удара. Его основные силы повернули на Кингисепп, обходя лужскую группировку. 14 июля противник передовым отрядом форсировал реку Лугу и захватил плацдарм на ее северном берегу, у деревни Иваневское.
      Усложнилась обстановка и в районе Большого Сабска, где вечером 14 июля передовой отряд противника форсировал Лугу и захватил плацдарм на противоположном берегу.
      Командование северо-западного направления в приказе войскам, защищавшим Ленинград, потребовало принять все меры к тому, чтобы не допустить неприятеля к колыбели Октябрьской революции. В этом документе, подписанном Маршалом Советского Союза К. Е. Ворошиловым, секретарем ЦК ВКП(б), членом Военного совета А. А. Ждановым и начальником штаба северо-западного направления генерал-майором М. В. Захаровым, указывалось, что над Ленинградом нависла прямая опасность вторжения врага.
      Упорнейшие бои развернулись и под Новгородом. 56-й моторизованный корпус гитлеровцев продвигался вдоль левого берега реки Шелони и 14 июля захватил город Сольцы. На следующий день его передовой отряд вышел к реке Мшаге в районе Шимска.
      Наши войска нанесли под Сольцами контрудар и отбросили врага в западном направлении на 40 километров. В результате опасность прорыва гитлеровцев к Новгороду была временно ликвидирована.
      Активная оборона под Лугой, решительные контратаки в районах Ивановского и Большого Сабска, контрудар под Сольцами и упорные бои частей 8-й армии на эстонском направлении лишили врага возможности с ходу прорваться к Ленинграду.
      Однако 14 июля финны, перегруппировав силы, нанесли удар по флангам 54-й дивизии. Завязались ожесточенные бои. Несколько дней наши бойцы отстаивали занимаемые позиции и только по приказу командующего 7-й армией отошли на более выгодный рубеж обороны между озерами Большой Кис-Кис и Чиркиярви. Участок обороны стал уже, сократился до 20 километров, что позволило уплотнить боевые порядки. Новые атаки врага здесь 31 июля были отбиты.
      На ребольском направлении 4 июля начала наступление 14я финская пехотная дивизия. Ей противостояли 337-й стрелковый полк 54-й дивизии и 73-й пограничный отряд. Имея более чем трехкратное превосходство в живой силе, финны все же не смогли осуществить поставленные им задачи. Наши бойцы задержали противника на несколько дней. Населенный пункт Реболы был оставлен лишь после того, как неприятель охватил 337-й полк с двух сторон.
      Для того чтобы остановить противника, принимались различные меры. По решению Военного совета армии при содействии местных советских и партийных органов к утру 27 июля был сформирован стрелковый батальон в 550 человек из работников охраны Беломорско-Балтийского канала и аэродрома, сотрудников милиции и местного населения. Совершив 150километровый марш, батальон с ходу вступил в бой в районе озера Муй. В помощь ему вскоре подошел еще один батальон. Их объединили в полк, который возглавил майор С. Д. Милиц. 30 июля из имевшихся сил была создана Ребольская оперативная группа войск под командованием полковника Г. К. Козлова, до этого занимавшего должность начальника оперативного отдела штаба 7-й армии.
      Атаки противника следовали по 5-9 раз в день, а 7 августа их было 13. И все же враг не смог сбить наши подразделения с занимаемых рубежей. Слов нет, это стоило оборонявшимся больших усилий: приходилось маневрировать силами и средствами, снимать подразделения с одного опасного направления и перебрасывать на другое, более опасное. Когда и эти возможности иссякли, полк по указанию старшего командира отошел шел южнее, на рубеж реки Пизма.
      В первой половине августа немецкие и финские войска почти одновременно развернули наступление на пяти направлениях: красногвардейском, лужско-ленинградском, новгородско-чудовском, петрозаводско-свирском со стороны Карельского перешейка. Изолированные друг от друга и прижатые к Ладожскому озеру, две группировки наших войск совместно с пограничниками отражали непрерывные атаки в районах Сортавалы и Лахденпохьи и западнее Кексгольма.
      "Трудность в создавшейся обстановке состоит в том, докладывалось начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову, - что ни командиры дивизий, ни командармы, ни комфронтом не имеют совершенно резервов" *.
      Два полка 1-й пехотной дивизии финнов от Лоймолы повернули на Палалахту, а третий полк - на Питкяранту. И задержать их не было сил. Обнадеживал лишь то, что неприятель, не имея механического транспорта, продвигался медленно и тем давал нам возможность подготовить кое-какие резервы. Ведь речь шла Петрозаводске - противник угрожал ему.
      И еще один батальон в срочном порядке сформировали в столице республики. Его поставили у деревни Пульчейла, чтобы перекрыть противнику путь на Видлицу. В течение всего времени, пока шли бои у Питкяранты и Салми, батальон удерживал дорогу.-В Петрозаводске и Прионежском районе в это время мобилизовали около тысячи коммунистов и комсомольцев. Из них составили отдельный Петрозаводский истребительный батальон. Его направили к деревне Кясняселькя с задачей не пустить врага в Петрозаводск. В тот же день, 13 июля, сюда подошел Ведлозерский истребительный батальон в составе 200 человек. А в столице республики из запасников старшего возраста комплектовали 9-й стрелковый полк и еще один батальон.
      На помощь истребительным батальонам к Питкяранте и Салми подошел 24-й полк НКВД, снятый с охраны объектов на Кировской железной дороге. К Палалахте перебросили 10-й мотополк погранвойск и 2-й полк 1-й танковой дивизии. Таким образом удалось собрать три стрелковых полка, два истребительных батальона и два батальона танков. Все эти части объединили в Петрозаводскую оперативную группу войск, которую возглавил генерал-лейтенант М. А. Антонюк.
      22, 23 и 24 июля Совинформбюро сообщало об упорных боях на петрозаводском направлении. Здесь настойчиво атаковали наши позиции три финские пехотные дивизии, усиленные двумя батальонами танков, полком артиллерии и двумя егерскими батальонами.
      В первых числах августа в состав Петрозаводской оперативной группы прибыла 272я стрелковая дивизия. Ее сразу же использовали для контрудара. И хотя территориальных успехов не добились, во многих местах улучшили свои позиции. Кроме того, почувствовав угрозу, противник перебросил против 272-й дивизии два соединения с Карельского перешейка. Легче стало нашей 23-й армии.
      Для противника Петрозаводская оперативная группа была костью в горле. Она оттягивала на себя значительные неприятельские силы, которые очень нужны были для решительного наступления к Волхову. Чтобы держать эти силы врага, требовались войска и боеприпасы. И того, и другого части 7-й армии в достаточном количестве не имели.
      Ставка Верховного Главнокомандования понимала это. В конце августа 7я армия получила сообщение о том, что для ее усиления направляются 313я и 314я стрелковые дивизии.
      313я дивизия пришла на пряжанское направление, а там шли ожесточенные бои. Село Пряжа несколько раз переходило из рук в руки. В одном из политотдельских донесений рассказывалось о характере происходивших боев на этом направлении. Роту бойцов в бою возглавил агитатор 1070-го полка подошедшей дивизии политрук В. И. Елин. Ему была поставлена задача захватить высоту западнее Пряжи. Три раза политрук водил бойцов в атаку. Наконец взяли высоту. 16 оставшихся в строю красноармейцев основательно укрепились на ней и удержали рубеж до подхода подкрепления.
      Не сумев захватить узел дорог на западной окраине Пряжи, противник обошел оборонявшиеся подразделения и перерезал шоссе Пряжа - Олонец. Оказавшиеся под угрозой окружения 9-й стрелковый полк и батальон 1068-го полка 313-й дивизии начали отходить восточнее Святозера на юго-западные окраины Петрозаводска. Остальными силами дивизия прикрыла дорогу к столице республики.
      21 сентября 7-й финский корпус начал новое наступление из района Пряжи. Два полка 313-й дивизии не могли противостоять ему и стали отходить. Посланные им "а помощь два полка НКВД не сдержали врага и после двухсуточного боя попятились к поселку Вилга, что в 16 километрах от Петрозаводска.
      Усложнилась обстановка и на олонецко-свирском направлении. Во второй половине сентября этот участок был отрезан от Петрозаводска. Управлять войсками, оборонявшими Свирь, стало невозможно. Ставка вывела 7ю армию из состава фронта и сделала ее отдельной. Командовать ею стал генерал армии К. А. Мерецков. Его заместителем утвердили генерал-лейтенанта Ф.Д. Гореленко.
      Новый командующий упразднил Петрозаводскую Оперативную группу, а отдельные полки объединил в 87ю стрелковую дивизию. В нее вошли 52-й полк, 15-й и 24-й полки НКВД и артдивизион из 71-й дивизии. Командиром ее стал подполковник А. Д. Державин. Он получил задачу оборонять западные подступы к Петрозаводску. Юго-западнее города заняла оборонительные рубежи 272я дивизия генерал-майора М. С. Князева.
      Финское командование сняло дивизию со свирского направления и усилило ею войска, наступавшие от Пряжи. 29 сентября враг ввел в бой еще две свежие дивизии при поддержке танков. Наша 313я не устояла и отошла к реке Шуя. На следующие сутки противник прорвал нашу оборону на стыке 37-й и 313-й дивизий и перерезал шоссе от Петрозаводска к Кондопоге. Город пришлось оставить.
      3 октября в Петрозаводск вошли три финские пехотные дивизии. Город был пуст и горел. Население, оборудование промышленных предприятий, запасы сырья и продовольствия удалось эвакуировать.
      Упорные бои за Петрозаводск много значили для олонецкого направления. Противник не смог форсировать Свирь и продвинуться к Волхову навстречу немецким войскам, потому что Петрозаводская группировка угрожала его тылам. Августовские и сентябрьские бои под этим городом с полным основанием можно считать частью битвы за Ленинград.
      3 октября 37я и 313я дивизии, понесшие существенные потери при отражении врага на подступах к столице республики, теперь заняли оборону по северному берегу реки Шуи. 272я дивизия погрузилась на баржи и по Онежскому озеру была переброшена на Свирь, в район Ошты. Из Кондопоги в Алеховщину перебросили самолетом оперативную группу штаба нашей армии под руководством полковника Орлеанского. Остальной состав управления армии следовал автотранспортом через Медвежьегорск на Повенец, обогнув с востока Онежское озеро, далее на Пудож, Вытегру, Тихвин - полторы тысячи километров.
      71я дивизия в начале сентября прикрыла кондопожское направление. Финны и немцы хорошо знали это соединение по боям у Вяртсиля, Корписелькя, Лоймолы, Суоярви и держали против него значительные силы. Несмотря на это, дивизия вела активную оборону. Предпринимаемые ее полками контратаки нередко заканчивались тактическими успехами. Когда судьба Петрозаводска была решена, 71я дивизия отошла в район водопада Кивач, а затем к Кондопоге. 14 октября она вошла в состав Медвежьегорской оперативной группы войск вместе с 313-й и 37-й дивизиями и перешла в подчинение Карельского фронта.
      Враг рвется к Свири
      23 августа Ставка Верховного Главнокомандования разделила Северный фронт . на Ленинградский и Карельский. Командующим войсками Карельского фронта стал генерал-лейтенант В. А. Фролов.
      Войска фронта должны были обеспечивать северный стратегический фланг Красной Армии, а также сухопутные и морские коммуникации страны на Севере. Задача сложная. Чтобы выполнить ее, надо было восполнить потери в живой силе, пополниться оружием, боеприпасами, техникой. А противник всячески препятствовал этому, особенно на мурманском направлении, не оставлял надежд соединиться с группой армий "Север* и замкнуть второе кольцо вокруг Ленинграда. Наши части непрерывно совершенствовали оборонительные рубежи. В тылу врага все шире развертывалось партизанское движение, создавались новые истребительные батальоны и отряды, диверсионные группы. Все это помогло частям и подразделениям фронта организованно встретить новое наступление немецко-фашистских и финских войск, которое началось 8 сентября на мурманском направлении. До 17 октября здесь шли ожесточенные бои, в результате которых 3я горнострелковая дивизия врага была разгромлена, и фронт стабилизировался до октября 1944 года.
      К 10 ноября, понеся большие потери, вынужден был отказаться от дальнейшего наступления и 3-й армейский корпус финнов, прорвавшийся к Лоухи - Кестеньге. Более того, наши части нанесли по нему контрудар и отбросили его на исходные позиции. К концу ноября фронт и здесь стабилизировался. Стремительно развивались события на Онежско-Ладожском перешейке против 7-й армии. Финны не теряли надежды соединиться с немцами в районе Волхова. К этому времени войска Ленинградского фронта нанесли немецким частям большие потери. Гитлеровское руководство вынуждено было просить финское командование "оказать в районе Свири как можно более сильное давление на русские войска, чтобы облегчить положение корпуса, ведущего ожесточенные бои в районе южнее Ладожского озера".
      ...3-й полк 1-й пехотной дивизии финнов, как уже говорилось выше, от деревни Кясняселькя наступал на поселок Питкяранта. В этом населенном пункте оказать ему сопротивление мог единственный истребительный батальон из двухсот человек, располагавший лишь стрелковым оружием. Других войск на пути движения финнов не было.
      В батальоне находились все работники Питкярантрайкома партии и райисполкома. Был в нем и Питкярантский взвод. Им командовал председатель райисполкома А.И. Куткевич, один из первых организаторов комсомольских ячеек в Карелии в 1919 году.
      Противник не сразу разобрался, что перед ним горстка гражданских людей. Он решил провести разведку и подождать подхода основных сил: на Питкяранту наступал пехотный полк, усиленный тремя артиллерийскими батареями. Сражаться с такой силой не имело смысла, и истребительный батальон стал отходить к Салми.
      По пути на Салми Питкярантский истребительный батальон получил подкрепление в составе Олонецкого батальона, примерно равного по числу бойцов. Истребители заняли у Кондушей недостроенные железобетонные доты и приготовились встречать врага. Лишь подтянув артиллерию, финнам удалось вынудить наших бойцов к отступлению.
      В Салми истребительный отряд пополнился еще одним батальоном, но сдержать натиск превосходящего по числу регулярных частей противника не смог и отошел к Видлице. В эту деревню подоспел батальон из Олонца. Четыре батальона - все же сила. На реке Видлице враг был остановлен.
      21 июля образовалась оперативная группа войск олонецкого направления, так называемая Южная. Возглавил ее генерал-лейтенант В. Д. Цветаев. Комиссаром ее стал Герой Советского Союза бригадный комиссар А. Н. Кузин. В нее вошли 3я бригада морской пехоты, 7-й мотоциклетный и 452-й стрелковый полки.
      Противник превосходил наши силы на этом участке фронта в четыре раза. Сюда подошли три финские пехотные дивизии, два батальона танков и два отдельных егерских батальона. Однако руководство Южной оперативной группы не имело полных данных о противостоящей группировке противника и приняло решение о наступлении.
      23 июля наши части форсировали Видлицу и местами потеснили финнов на 5-8 километров. В это же время у деревни Пульчейла атаковал и противник. Дорога Палалахта - Видлица оказалась полностью в его руках. По ней в ночь на 24 июля неприятель вышел во фланг нашей группировке на Видлице и вынудил ее отойти на 15 километров, к реке Тулоксе.
      Сложилось очень трудное положение: поблизости не оказалось сил, чтобы остановить противника. Требовались срочные и эффективные меры. Доложили обстановку К. Е. Ворошилову. Он понял наши затруднения и прислал на помощь дивизию народного ополчения.
      28 июля эта дивизия прибыла. Она состояла из двух стрелковых полков и двух артиллерийских дивизионов и называлась 3-й Ленинградской стрелковой дивизией народного ополчения. Третий полк с дивизионом остался в районе Сиверской. Командовал соединением Герой Советского Союза полковник В. Г. Нетреба, комиссаром был бывший заведующий военным отделом Ленинградского обкома партии Д. Н. Соболев.
      С подходом дивизии ленинградских ополченцев оборона на реке Тулоксе стала более прочной. В одной из оперативных сводок Южной группы говорилось: "В ночь на 3 августа в районе деревни Сяндеба произошел бой между подразделениями 2-го стрелкового полка 3-й дивизии и частями белофиннов численностью до батальона. Зайдя в тыл противника, наша атакующая группа уничтожила 12 автомашин и небольшой палаточный городок. Было убито 4 офицера и 12 шоферов машин.
      Подразделение, охранявшее гараж и палаточный городок, разбежалось. Деревня Сяндеба была окружена. В этих боях многие бойцы и командиры показали высокие образцы в выполнении боевых приказов. Бойцы А. П. Хороший, А. В. Самоходов, Н. В. Трусилов, К. А. Канурин и И. К. Алабушев были посланы в разведку.
      Несмотря на сильный минометный огонь, они удачно зашли во фланг оборонявшихся финнов, затем пробрались в их тыл. Все вернулись обратно и принесли очень ценные сведения о противнике.
      3 августа силами до батальона противник снова пытался форсировать реку Тулоксу, но все его попытки были отбиты. К исходу дня 4 августа части 3-й дивизии овладели деревней Сяндеба и тем самым значительно улучшили позиции нашей обороны.
      5 августа 2-й стрелковый полк 3-й дивизии вел упорные бои в районе севернее Кукшегоры. 7 августа ему удалось выбить противника из его укреплений. Финны стали отходить в северо-западном направлении. Весь день полк продолжал преследование противника.
      8, 9 и 10 августа оба стрелковых полка дивизии вели упорные бои в районе деревни Сяндеба, встречая возрастающее сопротивление противника. Однако они продолжали теснить его на северо-запад..."
      16 августа на батальонном командном пункте был тяжело ранен командир дивизии полковник Нетреба. Его отправили в госпиталь в Лодейное Поле. Вместо него командовать дивизией стал начальник штаба 71-й дивизии полковник 3. Н. Алексеев.
      В Южной оперативной группе произошли некоторые изменения. Мотоциклетный полк был преобразован в 719-й стрелковый, и вместе с 452м полком он вошел в состав вновь созданной 67-й стрелковой дивизии.
      2 сентября в Лодейное Поле начала прибывать по железной дороге 314я дивизия. Предполагалось, что два ее полка сменят на позициях 3ю дивизию народного ополчения, нуждавшуюся в пополнении и отдыхе. Но 314я не успела полностью сосредоточиться у Тулоксы.
      Бои на реке Тулоксе продолжались 42 дня.
      Противник сосредоточил на олонецком направлении четыре пехотные дивизии. Сюда же пришла и пополнившаяся 163я немецкая дивизия, и только что сформированная 1я финская бронетанковая бригада. Здесь действовали три отдельных егерских батальона и около трети всей артиллерии финской армии. Надо было ждать наступления.
      И оно началось 4 сентября. Неприятель своим 6м корпусом форсировал Тулоксу, прорвал нашу оборону и стал быстро продвигаться в восточном направлении. 5 сентября он занял Олонец, а через четыре дня подошел к реке Свирь в районе Лодейного Поля.
      314я дивизия оказалась очень кстати. Она заняла оборону по левому берегу. Бригада морской пехоты двигалась на указанный ей рубеж берегом Ладожского озера. 3ю дивизию народного ополчения противник отрезал от основных сил Южной оперативной группы. Она продолжала отбиваться, оттянув на себя значительные неприятельские силы. Этим воспользовались части 67-й дивизии и без больших потерь переправились через реку.
      Ополченцы стали отходить сначала на восток, а затем на север, к Петрозаводску. Одиннадцать суток двигались они лесными тропами, через болота и топи, питаясь грибами, ягодами, рыбой, не убранной с полей картошкой, сохраняя кое-какое продовольствие для раненых. А их было около двухсот человек.
      Преодолев полторы сотни километров и сохранив при этом часть артиллерии и обозы, 3я дивизия 16 сентября вышла на Кировскую железную дорогу между станциями Таржеполь и Ладва. Через два дня она получила приказ наступать на станцию Токари.
      20 сентября ополченцы овладели станцией Токари, сковали здесь 7ю финскую дивизию и вынудили ее повернуть фронт на север. Связанная боем, финская дивизия до 3 октября находилась в этом районе и не могла попасть к Лодейному Полю.
      Финны с ходу пытались форсировать реку Свирь. Это им удалось на нашем правом фланге. Они захватили плацдарм в районе от Булаевской до Подпорожья. Три недели тут шли кровопролитные бои. Наши подразделения сражались с невиданным упорством: бойцы понимали, что значила для нас река Свирь. За это время противник продвинулся всего лишь на 8-15 километров. На большее Карельская армия финнов уже не была способна.
      В течение сентября и октября противник предпринимал несколько попыток форсировать Свирь. И всякий раз, понеся потери, откатывался на исходные позиции.
      18 октября войска 7-й армии предприняли наступление на правом фланге и отбросили неприятеля к Юкковскому озеру. В этих боях показала себя 114я дивизия, прибывшая из резерва Ставки.
      К концу октября противник перешел к обороне по правому берегу Свири от Онежского до Ладожского озера. План немецкого и финского командования относительно "мертвого кольца" окончательно провалился.
      Последняя попытка захватить Ленинград совместными ударами была предпринята немцами из района Будогощи на Тихвин, а Карельской армией с рубежа Свири тоже на Тихвин. Но об этом несколько ниже.
      Почти за полгода войны 7я армия, ведя подвижные оборонительные бои, уступила врагу часть советской территории, отошла на 150-200 километров. Имея ограниченные силы, она измотала и обескровила Карельскую армию финнов и остановила ее продвижение в направлении Ленинграда и Вологды, сохранила за собой восточный берег Ладожского озера, что имело важное значение для организации подвоза через него необходимых припасов для воинов Ленинградского фронта и жителей города.
      Частные бои здесь продолжались в течение 1941 года на всей территории от Онежского озера до Подпорожья. Но они уже не вносили заметных изменений в линию фронта, хотя по интенсивности артиллерийского огня и бомбоштурмовых ударов авиации выделялись из ряда так называемых стычек "местного значения".
      Вспоминая об этом периоде Великой Отечественной войны, Маршал Советского Союза К. А. Мерецков в книге "На службе народу" писал: "К середине сентября 1941 года обстановка под Ленинградом была очень сложной. На севере - финны. На западе - оккупированная гитлеровцами Прибалтика. На юге - тоже фашисты. На востоке - Ладожское озеро, лишь южный берег которого не был занят врагом - около 90 километров водного пространства по параллели. По этому водному пути и поддерживалась с ленинградцами кое-какая связь".
      Не забудем при этом, что продовольствия в городе оставалось очень мало. С 8 сентября жители Ленинграда пользовались лишь теми запасами, которыми располагал горисполком. А это были весьма скромные возможности. Выдача продуктов на душу населения резко сокращалась. И от ладожской водной трассы зависела дальнейшая судьба города на Неве.
      Рассказ порученца
      Воспитанный в духе требований воинской дисциплины, я без устали штудировал документы объемистого тома, любезно принесенного капитаном Хохлиным. Не забывал и о журнале боевых действий - многие факты, которые здесь привожу, запечатлены в нем. С неослабевающим интересом слушал я и рассказы тех, кто с первых дней войны находился в армии и мог передать личные впечатления.
      Как-то в присутствии порученца начальника штаба старшего лейтенанта Осипова я вслух прочитал запись в журнале боевых действий о том, что 3 и 4 сентября телефонная связь и радиосвязь с Южной оперативной группой войск часто прерывалась, а 5 сентября и вовсе отсутствовала. Александр Ефимович Осипов вдруг оживился и сказал:
      - Все это до мельчайших подробностей знаю. Был у генерала Цветаева. Летал туда по заданию начальника штаба армии...
      Опыт Осипова мог пригодиться, и я попросил его рассказать о сентябрьском полете возможно подробнее. Честно говоря, не ожидал, что Александр Ефимович окажется таким интересным рассказчиком. Он настолько полно и красочно, с мельчайшими подробностями передал свои впечатления, что, как говорят, ни прибавить, ни убавить. Передаю этот рассказ так, как он сохранился у меня в дневниковых записях.
      "Вызвал начальник штаба и сказал, чтобы я был готов к вылету на КП Южной оперативной группы. "Есть!" - отвечаю.
      Инструктировал перед полетом сам начальник штаба. Он приказал взять с собой только чистую карту района и командировочное предписание. Предупредил:
      - Не забудьте о пароле.
      Мне предстояло прибыть на КП Южной группы и перенести с карты генерала В. Д. Цветаева расположение подчиненных ему частей: 3-й морской стрелковой бригады, отдельных стрелковых полков и подразделений ленинградских добровольцев. Были и другие поручения к командующему группой. Их обычно передают по средствам связи, но тогда почти сутки с Южной оперативной группой связь была крайне неустойчивой.
      - Теперь слушайте, как лететь. - И генерал сделал паузу, посмотрел на меня в упор, а затем начал втолковывать:
      - С места взлета - до станции Токари. От нее повернете на запад. Строго на запад. До дороги Лодейное Поле - Олонец. Следите по карте. С выходом на эту дорогу разворачивайтесь в сторону Олонца и изучайте все, что увидите справа и слева. На подходе к Олонцу найдете командный пункт генерала Цветаева. На обратном пути посадка в Лодейном Поле. Необходимо уточнить обстановку на Свири.
      - Есть! - ответил я и повторил задание и маршрут полета. Но начштаба не торопился меня отпускать. Он несколько раз прошелся по комнате, потом остановился около меня и совсем по-отцовски сказал:
      - Лучше лететь на низкой высоте, авиаторы малой ее называют. Буквально над лесом, чтобы избежать встречи с истребителями противника. Да и зенитчики постреливают. - Еще раз о чем-то задумался, потом проговорил: - Автомат с собой возьмите, он надежнее пистолета. В случае чего - в лесу укрыться можно. А пистолет уже на последний момент...
      Он похлопал меня по плечу, вдохновляя "а первую самостоятельную фронтовую командировку.
      - А с продуктами как?
      - Все есть, товарищ генерал-майор.
      - Вы свободны, Александр Ефимович.
      Начальник штаба всегда называл исполнителя по имени-отчеству, когда поручал ему особо ответственное задание. Порученец тоже не составил исключения.
      Над Онежским озером всходило солнце, когда наш неутомимый труженик У2, развернувшись, взял курс на юго-запад. Летчик капитан Вьюгов управлял машиной спокойно, изредка бросая взгляд то на карту, то на местность. Вскоре мы пошли вдоль железной дороги. По обеим ее сторонам тянулся сплошной лес. Невольно подумалось: укрыться тут есть возможность, а вот где сесть, если обстоятельства вынудят? Хоть и невелика машина У2, а все же самолет, пробежка ему нужна.
      - Станция Токари! - прокричал мне летчик и положил машину на правое крыло.
      - Вижу, - ответил я.
      Оживленнее стало на проселках. Видны были повозки, изредка - машины. Самолет еще немного снизился. Теперь шли буквально над верхушками деревьев
      - Всех, кто движется на север, буду считать своими, а кто на юг видимо, противник, - прикинул я при подходе к линии фронта.
      Пролетели над колонной пехоты. Она двигалась в северном направлении. Растянулась до двух километров.
      - Может, сядем? - крикнул я летчику. - Узнаем, что за часть.
      Капитан Вьюгов замотал головой:
      - Здесь негде. Кругом болота и лес. Можно не подняться.
      Тогда рукой я очертил в воздухе круг, давая пилоту понять, что нужно покружить над колонной. Летчик положил самолет в вираж, стали хорошо видны прямоугольнички подразделений с командирами во главе. Различалось даже оружие: винтовки, ручные пулеметы. А вот и три станковых на катках. Ну конечно же маршевый батальон из Лодейного Поля. Я махнул летчику: давай вперед.
      В северном направлении наблюдались высокие клубы дыма. Посмотрел на карту, определил, что пожар в Олонце. Высоко над нами прошла эскадрилья бомбардировщиков Пе2. Потрогал летчика за плечо и показал вверх рукой.
      - Наши! - крикнул он.
      Мы летели уже больше часа. Где-то неподалеку должен быть командный пункт Южной группы. Я внимательно рассматривал вдоль дороги все высоты, поляны и опушки леса. При обходе Олонца с запада лучше рассмотрел пожар в городе, но установить, что горело, не смог. В 10-12 километрах севернее последовательно заходили на цели и пикировали наши бомбардировщики.
      - Там линия фронта! - крикнул я летчику и показал рукой. Он закивал головой:
      - К Тулоксе не полетим. Можем напороться на зенитки.
      Северо-западнее Олонца стали кружить над лесом, тщательно просматривая дороги и полянки. Потом опять повернули к городу и в этот момент увидели три Красные ракеты в 1,5-2 километрах по курсу.
      - Не нам ли? - крикнул летчик. - Пойдем на ракеты.
      - Да, да, - согласился я, хотя и не было твердой уверенности в том, что мы достигли цели.
      И вот кружим над местом, откуда взлетели ракеты. Вижу отдельные легковые машины, несколько палаток род кронами елей. Ясно различаю "эмку". Сделав еще круг, мы наконец увидели выложенный еловыми лапами посадочный знак.
      - Сажусь! - И летчик сбросил газ. Вскоре колеса нашего У2 запрыгали по кочкам. Капитан Вьюгов подтянул самолет под кроны двух больших елей. Навстречу нам бежал молодой командир.
      Под деревьями в разных местах стояли автомашины. Телефонные провода, пересекая друг друга, тянулись к небольшой землянке.
      - Сюда, товарищ старший лейтенант, - пригласил меня сопровождавший командир, показывая на вход в Землянку.
      Генерал-лейтенант Цветаев разговаривал по телефону. На мой доклад о прибытии только устало махнул рукой: сиди, мол, и жди очереди. Но я продолжал стоять, разглядывая командующего группой. По другому телефону разговаривал генерал-майор. "Наверно, это Тихомиров", - решил я, припоминая портретную характеристику генералов, которую давал мне перед отлетом капитан Хохлин.
      Я предъявил документы, изложил цель прибытия.
      - Час тому назад, - сказал генерал Цветаев, возвращая командировочное предписание, - я разговаривал с командующим армией генерал-лейтенантом
      Гореленко. Слышно было очень плохо. Но я понял, что южная оперативная группа должна сдержать наступление противника и обороняться по реке Свирь, от станции Токари справа, через Лодейное Поле, до станции Паша, где должен быть ее левый фланг. В состав группы поступает пополнение.
      Я доложил генералу все, что мне приказал передать начальник штаба армии. Дополнительная задача, поставленная группе, возникла, видимо, после моего отлета. Разглядывая меня, командующий продолжал:
      - А сейчас третья морская стрелковая бригада ведет тяжелый бой севернее Олонца. На ее участке противник возобновил наступление. - Наклонившись над картой, по которой я следил за обстановкой, он продолжал:
      - Ленинградские ополченцы ведут бой вот на этом рубеже и несколько южнее. Мало артиллерии. Всего до тридцати орудий на такой широкий фронт.
      После того как он закончил информацию, я доложил ему, что в 20 километрах южнее Олонца пешим порядком следует стрелковый батальон. Это, видимо, первый из двух маршевых батальонов, направленных из Лодейного Поля. Если его подвезти автотранспортом, то можно ускорить дело.
      Генерал снова посмотрел на меня, потом на карту, прочертил на ней рубеж южнее Олонца и спросил:
      - Товарищ Тихомиров, кого можно послать на автотранспорте за батальоном? Пять-шесть автомашин мы соберем и подбросим подкрепление вот сюда. - И командующий группой указал на карте только что отмеченный рубеж. Потом, размышляя вслух, продолжал: - Значит, идет батальон. Ждали его, очень ждали... А что узнали от Казанцева? Вы с ним связались? - переменив тему разговора, спросил он генерала Тихомирова.
      - Он уточняет задачи прибывшим маршевым батальонам. Про триста четырнадцатую дивизию пока доложить не успел. Прервалась связь.
      Ох, уж эта связь... Когда она работает, у командиров вроде бинокль перед глазами: все ясно, все известно. А когда ее нет, хоть караул кричи. Не зря говорят, что связь - нерв армии.
      У генерала Цветаева я выяснил причину, почему отсутствовала связь с армией. Оказалось, что КП Южной группы атаковали самолеты противника. Большинство бомб упало на узел связи. Радиостанция, обеспечивавшая переговоры с армией, сгорела. Другие радиостанции из-за недостаточной мощности не смогли ее заменить. Командующий армией, узнав об этом, выделил генералу Цветаеву отдельную роту связи. Она скоро должна подойти.
      Мне нужно было скопировать данные обстановки, сложившейся на кусочке огромного советско-германского фронта. Об этом и попросил генерала Цветаева.
      - Нанесите вот с этой карты, - распорядился он. - Здесь самые последние данные. - И сам засомневался: последние ли? Посетовал: - Имеем самые приблизительные сведения даже по Петрозаводской оперативной группе.
      В помещение вбежал майор. Возбужденный. Доложил, что возвратился от ленинградских ополченцев. Северо-восточнее Олонца встретил развернутый стрелковый батальон. Его командир сказал, что получил задачу прикрыть рубеж. Майор подошел к карте и показал район обороны батальона. Ближе к его правому флангу прорвались танки противника. Пока их штук десять...
      - Вот те на! Вызовите командира ополченцев к телефону.
      - Не отвечает, - после безуспешных попыток вызвать его доложил Цветаеву один из операторов штаба.
      - Связывайтесь с любым их подразделением и уточняйте положение, распорядился командующий группой. - Вы, товарищ Тихомиров, остаетесь на командном пункте. Выясняйте обстановку. Я - к ополченцам. Захвачу из третьей бригады противотанковую батарею. Надо помочь им. - И генерал Цветаев быстро направился к машине.
      Что ж, это был 1941 год. Противник нажимал, а мы учились воевать. И рядовые, и генералы.
      Я торопился с нанесением обстановки на рубеже обороны Южной оперативной группы: время поджимало. Закончив работу, попросил генерала Тихомирова подписать карту. Он пробежал глазами по нанесенной обстановке, покачал головой и, не говоря ни слова, размашисто расписался. Потом спросил:
      - Вам все ясно?
      - Так точно, мне все ясно, товарищ генерал. И мы распрощались.
      - Летим? - спросил меня капитан Вьюгов, когда я оказался у самолета. В ответ я кивнул головой. Шум боя доносился все отчетливее. Летчик ждал. Я подтвердил словами:
      - Летим. Посадка в Лодейном Поле.
      Погода благоприятствовала. Светило солнце, и небо голубое-голубое, совсем не военное. Вдруг я заметил виражи самолетов на большой высоте. В карусели участвовало не менее восьми машин.
      - Что там? - спросил летчика. Он пригляделся.
      - Кажется, воздушный бой истребителей. Вижу три наших.
      Всмотрелся и я и вскоре заметил красные звезды на некоторых ястребках. Из-за шума мотора нашего самолета стрельбы не было слышно. И вдруг необычное кувыркание одного самолета. Вот уже машина пошла к земле. За ней шлейф дыма.
      - Падает с крестом! - как можно громче крикнул летчику.
      Капитан Вьюгов и сам наблюдал эту картину. Глаза его светились радостью. Он энергично поворачивал голову то в одну, то в другую сторону.
      Неожиданно выше нас с воем пронесся краснозвездный И16. За ним гнался истребитель противника. Наш ястребок увернулся от преследования. Подумалось: не так страшен черт, как его малюют. И с вражескими "мессерами" можно вести борьбу. Конечно, уметь надо.
      - Кажется, заметили нас! - крикнул мне капитан Вьюгов.
      Слева сзади нас догонял истребитель противника. Вдруг он начал делать разворот. Уж не для атаки ли? Ведь наш безоружный тихоход У2 не мог даже защитить себя. О том, чтобы уйти, не могло быть и речи. Надо быстрее садиться. Но где? Кругом лес, болота. Есть неподалеку озеро с заросшими берегами. В моем мозгу проносились с невероятной быстротой варианты спасения, но ни один из них не подходил. Тем временем наш самолет по воле Вьюгова резко пошел вниз. Впереди по курсу показалась деревня.
      - Неужели он отважится сесть на деревенской улице? - мелькнула у меня догадка. Не успел я оценить маневр летчика, как он положил машину в левый крутой вираж. Прямо перед нами оказались кресты куполов церкви. А самолет противника уже настигал нас. Вот-вот он даст по нас очередь.
      Когда наш У2 начал огибать купола церкви, мимо прошла трасса светящихся пуль. Самолет противника взмыл вверх, чуть не зацепив колокольню.
      Капитан Вьюгов, не меняя положения машины, делал очередной виток вокруг церкви. Наверно, это был единственно целесообразный маневр и единственно верный выход из создавшегося положения. Пехотинец по сути, я совершенно не знал возможностей нашего труженика-тихохода У2.
      Самолет противника не хотел терять легкую добычу и еще раз погнался за нами. Светящаяся трасса пуль пришлась по кирпичной кладке колокольни. И на этот раз мы уклонились от поражения.
      Советские истребители, видимо, заметили наш У2 и его невероятные карусели вокруг церкви. Один из них ринулся сверху вниз и в момент очередной атаки "мессершмитта" напал на него. Завязался воздушный бой. Истребитель противника начал уходить. Наш стал его преследовать. На низкой высоте они скоро растворились в дымке.
      Оглядевшись, капитан Вьюгов выровнял свой самолет и направил его вдоль дороги на юг. Только теперь я почувствовал, что гимнастерка прилипла к спине.
      - Мы родились в рубашке! - крикнул летчик. - Продолжаем идти заданным курсом.
      Я закивал ему головой, еще отчетливо не соображая, как мы выпутались из пикового состояния.
      Спустя 20 минут мы уже кружили южнее Лодейного Поля, выбирая место для посадки. Сели на широкую гравийно-песчаную дорогу. Вдоль Свири тянулся дым от горевших зданий в Лодейном Поле.
      Через коменданта железнодорожной станции я отыскал подполковника Казанцева. Седой, с маленькими усиками, высокий и плотный, он выслушал об обстановке в Южной оперативной группе. Видимо, подполковник плохо слышал, потому что, когда я с ним разговаривал, он поворачивал правое ухо ко мне. Изредка он вставлял реплики, вроде: . - Бой с фронта уже слышен недалеко от Свири.
      Что он этим хотел подчеркнуть, по сей день для меня остается загадкой. Наверно, так, эмоции, хотя этого слова мы тогда и не произносили.
      На свою карту я нанес положение маршевых батальонов. Отметил выгрузку 314-й дивизии и занятие ею рубежа обороны по реке Свирь. Но некоторые ее части еще находились в пути. Поинтересовался у коменданта причинами задержки.
      - Все зависит от Волхова, - ответил он. - А там бомбежки. Противник поправки в график вносит. - И он горько усмехнулся.
      От подполковника Казанцева я узнал - ему сообщили с командного пункта Южной оперативной группы, - что в середине дня 5 сентября южнее Олонца погиб военный комиссар группы бригадный комиссар А. Н. Кузин, Герой Советского Союза. Вместо него назначен секретарь Олонецкого райкома партии К. П. Петров.
      Выполнив поручения в Лодейном Поле, я пошел к самолету.
      Возвратившись в штаб армии, поспешил к начальнику оперативного отдела. Но его на месте не оказалось - находился в районе боев северо-западнее Сямозера. Поэтому пошел на командный пункт к начальнику штаба генерал-майору Крутикову. У него встретил капитана Хохлина, который докладывал о состоянии связи с Южной оперативной группой. Было приятно узнать, что с 15 часов установлена радио и проводная связь с хозяйством генерала Цветаева.
      Как только генерал Крутиков освободился, он принял меня. Внимательно выслушал доклад и рассмотрел привезенную мной карту. В это время к начальнику штаба зашел командующий армией генерал-лейтенант Ф. Д. Гореленко.
      - Как себя чувствуют генерал Цветаев и штаб? - поинтересовался он.
      Я доложил ему о последних распоряжениях генерала Цветаева, о появлении танков противника и выезде командующего оперативной группой в 3ю дивизию, на участок их прорыва.
      - А по реке Свирь организованно проходит занятие обороны маршевыми батальонами и прибывшими силами из состава триста четырнадцатой дивизии? спросил командующий.
      - Так точно. На карте указано их положение. Командующий армией и начальник штаба еще раз
      внимательно просмотрели ,на карте организацию обороны по нижнему течению Свири.
      - А как отлажено управление частями в обороне? - продолжал уточнять у меня командарм. Его тихий и спокойный голос располагал к столь же спокойному докладу. Я сообщил, что подполковник Казанцев со своего пункта управления, развернутого западнее Лодейного Поля, имеет телефонную связь с батальонами и со штабом Южной оперативной группы.
      - Что ж, Алексей Николаевич, - раздумчиво проговорил командующий, обращаясь к начальнику штаба, - приказ, отданный генералу Цветаеву, остается в силе. У нас единственная реальная возможность сдержать противника на Свири. Пока в Южной оперативной группе сил мало и другою выхода нет.
      Наиболее боеспособной была прибывшая 314я стрелковая дивизия. Что же касается 3-й морской стрелковой бригады и батальонов дивизии ленинградских ополченцев, то они понесли в боях с врагом большие потери и теперь едва удерживали занимаемые рубежи. По распоряжению начальника штаба мы с капитаном Хохлиным перенесли на его карту обстановку на медвежьегорском, ребольском и ухтинском направлениях, дополнили необходимые пояснения свежими данными. Просмотрев карту, генерал Крутиков остался доволен выполнением задания. Мы с Хохлиным отправились на свои рабочие места.
      Конечно же, я рассказал капитану, как пришлось удирать от "мессера", на что он полушутя-полусерьезно заметил:
      - Маленький, но боевой опыт. Надо взять его на вооружение и при оценке обстановки особое внимание обращать на каменные колокольни, пока самолеты связи не получат истребительного прикрытия. - Вздохнул и с сожалением подытожил: - Голубая мечта направленца..."
      * * *
      С величайшим интересом я прослушал рассказ старшего лейтенанта Осипова. Вот они, будни войны. Припомнились мои первые лейтенантские шаги. Приехал с назначением в один сибирский гарнизон, представился командиру части. Приняли доброжелательно. Вечером, после того как устроился с жильем, пошел в столовую военторга. Там встретил уже знакомого мне лейтенанта Федора Кругляницу. Полюбопытствовал у него, почему это командир полка на вид уже в годах, а только старший лейтенант по званию.
      - Его штатная должность - заместитель начальника штаба полка, - ответил мне Кругляница. - А командирскую работу он исполняет временно. Месяц назад арестовали командира, военкома и начальника штаба. Оказались врагами народа...
      Шел 1938 год. И третий месяц моего пребывания в части.
      В начале марта у нас началось командно-штабное учение. За командира полка на нем действовал капитан Гуслицер, командир стрелкового батальона. Старший лейтенант Щекалов, исполнявший обязанности командира полка, работал за начальника штаба. Случилось так, что полк потерял связь с соседями и с управлением дивизии. "Противнику" удалось расчленить подразделения части. Обстановка вынуждала с боем отойти на более выгодный рубеж и там собраться с силами. Обо всем этом капитан Гуслицер и доложил приехавшему на КЛ командующему войсками военного округа. Комбриг вскипел:
      - Значит, отступать?! А вам известно требование наркома обороны - "Ни одной пяди своей земли не отдадим"? - почти прокричал он.
      Воцарилась глубокая тишина. Кто-то по неосторожности сдвинул со стола коробку цветных карандашей. Они упали на пол и произвели впечатление разорвавшейся бомбы. После паузы капитан Гуслицер начал было объяснять, как он понимает требования наркома обороны, - нельзя на всех участках фронта одновременно быть одинаково сильным. Комбриг оборвал:
      - Получили сомнительный приказ из штаба дивизии и бросились его выполнять! А где же ваша бдительность?
      Учения закончились. Отход полка на более выгодный рубеж так и не был осуществлен. Даже в теоретическом плане.
      Вспоминал я училище, преподавателей и командиров, готовивших нас к самостоятельной работе в войсках. Увиденный прием обучения искусству ведения боя отличался от методов, которые прививали нам. Мне он не понравился. Может быть, я не во всем разобрался, комбригу виднее. Только война в первые же дни потребовала гибкой тактики действий в зависимости от обстановки, и нам пришлось приобретать эти навыки за очень дорогую плату.
      Перед самой войной, а в Европе она уже шла, наша моторизованная дивизия участвовала в корпусном командно-штабном учении. Руководил им генерал-майор В. Я Колпакчи. Отрабатывались вопросы организации марша на большое расстояние, ввода в бой подвижных сил и преследования противника. Большое внимание уделялось освоению методики управления войсками и проверке технических возможностей средств связи, особенно радио.
      Я находился при штабе корпуса в качестве делегата связи от своей дивизии. Суточный марш был хорошей проверкой работоспособности технических средств управления войсками. Не все рации его выдержали: местные условия сильно влияли на радиообмен. С нашей 65-й дивизией в течение ночи я так и не смог связаться по радио. И не только я. Докладывали начальству об этом. Оно распекало исполнителей за отсутствие инициативы, но от разносов мощность радиостанций и направленность антенн не увеличивались.
      Не хулю технику связи. Беда заключалась в другом: мы не всегда умели грамотно реализовать ее возможности с учетом условий местности. А общевойсковые командиры, в распоряжении которых оказывались радиосредства, мне кажется, держались подальше от них и предпочитали использовать для связи пеших, конных и моторизованных посыльных.
      Боевые распоряжения и другие документы на том учении мы по указанию генерала Колпакчи доставляли дивизиям на самолетах У2. На разборе было отмечено деликатное обращение общевойсковых командиров с радиосредствами. Но и после него заметных изменений в этом отношении не произошло: у многих товарищей, в том числе и штабных командиров, отношения с радиостанциями на "ты" так и не получалось. Уже под грохот батарей врага пришлось нам совершенствовать эти отношения.
      Я находился на узле связи и по телеграфу уточнял у подполковника Казанцева обстановку, когда в аппаратную вбежал майор Хохлин и сообщил печальную весть.
      - Погибли начальник оперативного отдела полковник Кашутин и заместитель начальника политотдела армии бригадный комиссар Циглов, - сказал он. - В районе Сямозера это произошло.
      Рассудком мы понимали, что война без жертв не бывает, а вот сердцем... Очень жаль было боевых товарищей. А. В. Кашутина и А. Н. Циглова похоронили в Петрозаводске. Позднее я побывал на могилах и почтил их память. Но это произошло уже после войны. А тогда обстановка не позволяла расслабляться.
      В первых числах сентября гитлеровцы вышли к южному берегу Ладожского озера у Шлиссельбурга. После упорных боев на Карельском перешейке под давлением врага попятились части 23-й армии.
      Каждый из нас, бойцов 7-й армии, переживал за положение на фронте. И "е только на нашем участке. Еще труднее в ту пору было под Москвой. Я частенько подумывал о своих родных смоленских местах. Там был враг, и получить оттуда долгожданную весточку просто не надеялся. И вдруг однажды, проходя мимо дежурного по управлению армии, услышал:
      - Товарищ Бунаков, а вам два письма...
      - Какие? Откуда? - А у самого сердце екнуло.
      Лейтенант Гритчин подал два конверта. Глазам своим не верю - письма от жены. Почтовые штемпели на них московские, обратного адреса нет. Тут же вскрыл конверты.
      Супруга сообщала, что чуть ли не из пекла боя пробилась с сыном в Москву. Обратилась в академию, где я учился, чтобы узнать обо мне. "Спасибо комиссару курса, на котором ты учился, полковому комиссару Д. Д. Возненко, говорилось в письме. - Он позвонил в Главное управление кадров, где ему сообщили твой адрес. Товарищ Возненко помог мне получить талоны на обеды в академической столовой и записал нас с сыном в список на эвакуацию вместе с академией..."
      Отлегло от сердца: живы жена с сыном и в безопасности. Очень боялся за них: гитлеровцы при оккупации советской территории жестоко расправлялись с семьями командиров Красной Армии. Поблагодарив, мысленно правда, полкового комиссара Возненко за помощь семье: в такое трудное время, когда приходилось решать тысячи различных, может быть более важных, вопросов, он позаботился о семье рядового слушателя.
      Второе письмо было с дороги. В нем сообщалось, что жена и сын подъезжают к Рязани. "В ожидании эшелона в Москве мы жили в академическом общежитии, - писала жена. - 22 октября утром подали автобусы и всех нас отвезли на Курский вокзал. Там посадили в товарный поезд. Несмотря на пасмурную погоду, самолеты противника бомбили Курский вокзал и другие районы города, но в наш поезд попаданий не было..."
      Поправки к директиве противника
      Гитлеровское командование хотело овладеть Москвой, Ленинградом, Харьковом, Донбассом и другими промышленными районами европейской части нашей страны до наступления зимних холодов. В директиве № 35 от 6 сентября 1941 года немецкое верховное командование требовало от группы армий "Север" совместно с финскими соединениями окружить войска Красной Армии в районе Ленинграда и не позднее 15 сентября-высвободить значительную часть подвижных войск и авиации для переброски их в группу армий "Центр". Противник даже назначал сроки своих парадов на Красной площади в Москве и Дворцовой площади в Ленинграде. Были заготовлены специальные пропуска по этому случаю.
      Но Красная Армия вносила в эти сроки поправки. Каждая деревушка, не говоря уже о городах и промышленных центрах, каждый выгодный в тактическом отношении рубеж защищались нашими воинами до последней возможности. И хотя враг местами очень глубоко вклинился на нашу землю, к глубокой осени сорок первого года стали намечаться кое-какие перемены к лучшему.
      На Свири это проявлялось пока не столь заметно, но окопные старожилы отмечали у прибывавшего пополнения возросшее количество автоматического оружия. Знатоки поговаривали о таинственных "катюшах", которые якобы наводят на гитлеровцев такой страх, что при одном появлении реактивных установок оккупанты драпают без оглядки.
      День ото дня у бойцов переднего края крепла вера в нашу победу, в мудрость руководства Коммунистической партии. В самое тяжелое для Отчизны время передовые бойцы и командиры считали большой честью для себя идти в бой коммунистами.
      Коммунисты и комсомольцы были душой в атакующих шеренгах, цементирующей силой в обороне. Они всегда были там, где труднее. В 71-й дивизии нашей армии за первый месяц войны 107 бойцов и командиров подали заявления с просьбой принять их в партию. 141 молодой воин подал заявление в комсомол. В 168-й дивизии эти цифры еще показательнее: в партию пожелали вступить 350 бойцов и командиров, в комсомол - 201.
      Враг, между тем, пытался исполнить директивы своего руководства. Пополнился живой силой и техникой 39-й моторизованный корпус немцев. В двух его танковых дивизиях находилось до 450 танков. Он был нацелен на обход Ленинграда с юго-востока. Вражеский бронированный кулак плотно прикрывала авиация. По обеим берегам Волхова наступал 1-й армейский корпус немцев, а в направлении Малой Вишеры - 38-й армейский корпус.
      Неприятель прорвал оборону частей 4-й армии в районе Грузине и форсировал Волхов. Его танки вы шли на ближние подступы к Тихвину. Занятие этого города врагом означало бы утрату последней железной дороги к юго-восточному побережью Ладоги, по которой снабжался Ленинград.
      8 ноября, в день отступления наших войск из Тихвина, Гитлер, выступая в Мюнхене, хвалился: "Ленинград сам поднимет руки: он неминуемо падет, раньше или позже. Никто оттуда не освободится, никто не прорвется через наши линии. Ленинграду суждено умереть голодной смертью".
      Тихвин находился в тылу 7-й отдельной армии Удар гитлеровцев своим острием нацеливался на реку Свирь. Естественно, что оборонявшиеся на этом рубеже наши части бдительно следили за развитием событий. Но одно дело внимательно читать сводки с этого участка и вести разведку в своей полосе обороны и совсем другое - реально противостоять противнику. Против силы нужна сила. К сожалению, достаточными резервами армия не располагала.
      Вечером 23 октября в Ленинград была передана телеграмма заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии генерал-майора А. В. Василевского. Ставка приказывала: не прекращая активных действий по прорыву блокады, перебросить в район Тихвина две стрелковые дивизии из 54-й армии, а также 191ю и 44ю стрелковые дивизии и 6-ю бригаду морской пехоты из Ленинграда. Были предприняты и другие меры. Главную группировку противника удалось задержать на несколько суток.
      29 октября Ставка Верховного Главнокомандования потребовала остановить продвижение противника к Тихвину и в направлении на Кириши, а "с прибытием новых дивизий перейти в решительное наступление для восстановления положения на реке Волхов и на участке к западу от нее". Наши войска контратаковали головные части 12-й и 18-й танковых и 20-й моторизованной дивизий противника. На отдельных участках даже потеснили их. Так, подразделения 191-й дивизии отбросили врага за реку Хвашня. Части другой дивизии выбили гитлеровцев из населенных пунктов Заручевье, Горушка, Петровское и приблизились к железной дороге Будогощь - Тихвин.
      В этих боях сухопутным войскам много помогала наша авиация. Она бомбила и штурмовала вражеские позиции на переднем крае и в глубине, нарушала управление, наносила удары по аэродромам противника.
      Авиаторы сражались мужественно и умело. Так, над Малой Вишерой командир звена 513-го истребительного авиационного полка лейтенант Н Г. Лесконоженко со своими подчиненными смело атаковал шестерку неприятельских бомбардировщиков. Два "юнкерса" были сбиты. На выручку бомбардировщикам пришли "мессеры". Наше звено завязало с ними воздушный бой. В этот момент у лейтенанта Лесконоженко кончился боезапас. Тогда летчик пошел на таран и обрубил одному из "мессеров" хвост. Пилота ранили. Но он не вышел из боя. Более того, он сам бросился в атаку и таранил второй самолет врага. А потом на поврежденной машине перелетел линию фронта и приземлился в расположении своих войск.
      Н. Г. Лесконоженко за этот подвиг было присвоено звание Героя Советского Союза. К сожалению, посмертно. Врачам госпиталя, куда его доставили, не удалось спасти авиатора.
      Это не единственный пример беззаветного выполнения воинского долга. Аналогичные факты мужественной борьбы с врагом были не только у авиаторов. Стойко обороняли занимаемые рубежи пехотинцы и артиллеристы, танкисты и саперы, бойцы других специальностей. 16 ноября командующий группой армий "Север" докладывал в свой генеральный штаб о том, что бои в районе между озерами Ильмень и Ладожским развиваются крайне неудачно для немецкой армии.
      9 ноября командование 4-й армией принял генерал К. А. Мерецков, оставаясь в то же время во главе 7-й отдельной армии. От Верховного Главнокомандования он получил указание остановить и разгромить противника под Тихвином. Почти одновременно с этим решением для усиления войск 4-й армии со Свири перебрасывались 46я танковая бригада генерал-майора В. А. Копцова, стрелковый полк, четыре минометных и два саперных батальона практически весь резерв 7-й отдельной армии. Они двигались по маршруту: Часовенная Гора - Алеховщина - Еремина Гора - Сарожа - Кривой Наволок.
      Обстановка под Тихвином, как отмечал командарм К. А. Мерецков, была исключительно тяжелой, если не сказать, критической. Штаб 4-й армии попал под удар противника и отходил на восток отдельными группами. Управление войсками практически было парализовано. Наши части отходили, а гитлеровцы быстро продвигались вдоль шоссе и железной дороги в сторону Вологды и на север - к реке Свирь.
      Для управления войсками в районе Тихвина была подготовлена оперативная группа из состава штаба 7-й отдельной армии. Она должна была прибыть в район намеченного командного пункта - Сарожу, что в 22 километрах севернее Тихвина, 8 ноября. Рано утром на полевой аэродром Новинка приехали вылетавшие первым рейсом. Вторым рейсом должен был лететь генерал армии Мерецков с группой командиров.
      Погода была явно нелетной. Свирепствовал снежный буран. Видимость крайне ограниченная. Даже взлетная полоса не просматривалась полностью. И вес же двухмоторный "дуглас" взлетел. Однако Сарожу экипаж не нашел, и самолет вынужден был вернуться обратно в Алеховщину. В середине дня видимость несколько улучшилась. На аэродром вскоре прибыл генерал армии Мерецков и с ним несколько командиров. В их числе командующий артиллерией армии полковник В. С. Нестерук и военный комиссар 272-й стрелковой дивизии полковой комиссар Т. П. Лесняк.
      - Обстановка под Тихвином неясная, - сказал командарм командиру экипажа. - При подходе к Сароже внимательно посмотрите, нет ли там противника. Сделайте так: если с воздуха будет видно, что аэродром у противника, то, не касаясь земли, сразу вверх.
      "Дуглас" летел невысоко над землей. Внизу проплывал запорошенный снегом лес, иногда просматривались плешины болот. Как там теперь? Далеко ли продвинулся противник? Наверное, о том же думали двигавшиеся форсированным маршем под Тихвин части и подразделения 7-й отдельной армии.
      Вечерело, когда самолет с оперативной группой на борту тяжело приземлился на полевом аэродроме у деревни Сарожа. Командующего никто не встречал. Людей вообще не было видно. Вдруг откуда-то появился человек в советской военной форме. Им оказался командир батальона аэродромного обслуживания. Увидев командующего, доложил ему, что подчиненный батальон подготовлен к отходу.
      - Столовая у вас тоже подготовлена к отходу? Сможете вы нас накормить ужином? - спросил К. А. Мерецков.
      - Трудно, но попытаемся, товарищ генерал армии, - ответил командир батальона, получивший приказ продолжать выполнять боевую задачу.
      Со стороны Тихвина доносились звуки артиллерийской канонады, и темное небо периодически освещалось зарницами взрывов. Неподалеку чернели какие то строения Кругом ни единого огонька Сарожа оказалась безлюдной.
      Узнав о прибытии генерала армии, в столовую начали приходить командиры разных рангов. Лица заросли щетиной, а грязные шинели и не менее грязные бинты на руках и на головах некоторых из них свидетельствовали о пережитых трудностях. Почти все они отступали через Тихвин. Настроение у них было подавленное, и разговор не клеился. Командарм поздоровался с ними, пригласил сесть, начал расспрашивать о том, как был сдан врагу город. И тут выяснилось, что никто из них не мог сказать ничего определенного. Потеряв управление еще на подступах к городу, части и подразделения прошли его без остановки. Противник тоже не задержался в Тихвине. Седой капитан с ввалившимися щеками и воспаленными глазами едва подбирал слова да, он начальник штаба батальона, но что там произошло, и сам понять не может. Танки противника навалились на боевые порядки батальона, связь с полком и дивизией прервалась. Пытались обороняться. Погиб почти весь батальон. Лишь он, начальник штаба, с группой бойцов пробился в лес. В лесу, должно быть, много других бойцов и командиров.
      Одиночки, разрозненные группы. А организованной силы, способной противостоять врагу, нет. Вывод напрашивался сам собой нужно восстановить нарушенную связь между соединениями и частями 4-й армии. Но оперативная группа сделать это наличными силами не могла. И тогда было решено выехать на основные направления, по которым отходили войска, разыскать командиров и на месте объединить группы в роты и батальоны, свести в полки, организовать управление.
      На следующий день генерал армии Мерецков со своими помощниками выехал из Сарожи к Тихвину. Километров через пять они повстречались сразу с двумя командирами полковником П. А. Артюшенко, командиром 44-й стрелковой дивизии, и полковником П. С. Виноградовым, командиром 191-й стрелковой дивизии. Полковники задержались в небольшом населенном пункте Бор, а подчиненные им части отходили в направлении Лодейного Поля.
      Части, пожалуй, громко сказано. Каждая из дивизий по численности не превышала полка. 44я дивизия насчитывала всего около 700 человек и не имела ни артиллерии, ни транспорта.
      Подразделения дивизий перемешивались, отклонялись от первоначально заданных им направлений. Так, с бойцами 44-й дивизии отходили немногочисленные подразделения 292-й дивизии, основные силы которой находились километров за девяносто в стороне. Оставшиеся без танков бойцы 60-й танковой дивизии перемешались с подразделениями 191-й дивизии и теперь двигались на север. У многих из них кончились боеприпасы, не было даже гранат, и зима застала в летнем обмундировании. После бесед с бойцами один из командиров оперативной группы предложил:
      - От походных кухонь солдаты не уйдут. Надо сделать места сбора у кухонь.
      Походные кухни по приказу командарма были доставлены на самолетах. Из разрозненных групп бойцов формировались отряды во главе с волевыми командирами. Организованные места отдыха и горячая пища, медицинское обслуживание повысили настроение солдат и командиров. В пунктах сбора воинам выдавали теплые вещи и обеспечивали боеприпасами. И бойцы, почувствовав заботу о себе и распорядительность командиров, сами стали искать место в боевом строю. Нашелся и штаб 4-й армии. Часть его оказалась в селе Большой Двор, а другая часть - в районе Волхова. Ожидался подход 65-й стрелковой дивизии и двух танковых батальонов. Соединив все это с резервом 7-й армии, можно было планировать контрудар по врагу.
      Замысел удара разрабатывался под руководством генерал-майора А. А. Павловича. Суть его состояла в том, чтобы совместными усилиями подошедших резервов и подразделений 44-й и 191-й дивизий атаковать передовые части танковой дивизии противника и отбросить их к Тихвину. После этого, обойдя город с запада, перерезать тыловые коммуникации вражеской тихвинской группировки. Заглавная роль в осуществлении плана отводилась 46-й танковой бригаде, имевшей опыт ведения боев в лесисто-болотистой местности.
      11 ноября танковая бригада и стрелковый полк во взаимодействии с подразделениями 44-й и 191-й стрелковых дивизий с ходу атаковали противника и, отбросив его на 12-13 километров, продвинулись к северной окраине Тихвина. Враг не ожидал ничего подобного и несколько растерялся. Но потом оправился, подтянул танки и вызвал авиацию. Наше наступление застопорилось.
      Хотя удар и не привел сразу к решающим результатам, он имел важное значение. Противник, потеряв много танков, оставил мысль о наступлении и начал строить вокруг Тихвина оборону. А наши части, ликвидировав угрозу соединения немецких и финских войск, улучшили свои позиции. Успех сказался и на моральном духе бойцов: они оживились, повеселели.
      Но главная задача оставалась нерешенной. Освобождение Тихвина в то время имело исключительно важное значение. Это был вопрос жизни Ленинграда и Ленинградского фронта.
      Активные наступательные действия юго-восточнее Ленинграда были предприняты одновременно с контрнаступлением под Москвой. И подготовка к ним велась в период ожесточенных оборонительных боев советских войск.
      В конце ноября положение наших войск на тихвинском направлении улучшилось: стабилизировался фронт, тихвинская группировка врага была охвачена нашими частями с севера, востока и юго-востока. В результате перегруппировки сил и подхода резервов удалось создать некоторое превосходство над врагом: к началу контрнаступления в районе Волхова мы превосходили противника по живой силе и артиллерии в полтора раза, в районе Тихвина - по живой силе в полтора раза, а по артиллерии и минометам даже в два раза. По танкам и авиации преимущество оставалось на стороне противника.
      Для контрнаступления привлекались войска 54, 52 и 4-й армий. Силами пяти стрелковых дивизий, двух бригад и двух лыжных батальонов 54я армия наносила главный удар в общем направлении на Войбокало - Кириши. Вдоль правого берега реки Волхов должны были наступать три стрелковые дивизии этой армии. 4-й армии, которую возглавлял генерал армии К. А. Мерецков, ставилась задача решительным штурмом города Тихвина с трех направлений уничтожить главные силы тихвинской группировки противника, освободить железные дороги Тихвин - Волхов и Тихвин - Будогощь. Командарм 52-й генерал-лейтенант Н. К. Клыков решил разгромить врага в районе Большой Вишеры. При успешном развитии событии, особенно в полосе действий 4-й армии, предполагалось нанести второй удар силами
      52-й армии в направлении Грузино, чтобы перехватить пути отхода тихвинской группировки противника.
      Если суммировать решения командующих армиями, то можно сделать вывод о том, что на первом этапе контрнаступления юго-восточнее Ленинграда решались две основные задачи - разгром врага восточнее реки Волхов и обеспечение прочной связи с Ленинградом через Ладожское озеро.
      26 ноября 600 орудий и минометов и два дивизиона "катюш" в течение часа обрабатывали противника. Затем 4я армия перешла в наступление. Сломив сопротивление врага на правом фланге, ее части подошли к Усть-Шомушке сильному опорному пункту. Юго-восточнее Тихвина атаковала гитлеровцев прибывшая из резерва 65я стрелковая дивизия полковника П. К. Кошевого.
      На эту дивизию легла трудная задача - овладеть городом. Я хорошо знал соединение, его командование - комдива Петра Кирилловича Кошевого, начальника штаба майора Ивана Захаровича Гаврилихина, военкома батальонного комиссара Алексея Ивановича Горшкова. До войны служил в ней, оттуда меня послали в академию. Припомнилось самое существенное из ее послужного списка. Этим существенным было инспектирование дивизии осенью 1940 года и последовавшее за ним учение. Председатель комиссии из Наркомата обороны сказал тогда, что соединение по боевой и политической подготовке идет впереди, сколочено в боевом отношении, легко управляемо. Теперь этому обученному и сколоченному воинскому коллективу предстояло сдать государственный экзамен на боевую зрелость.
      Левее 65-й дивизии наступала стрелковая бригада, в составе которой действовал Тихвинский коммунистический батальон. Он был сформирован из местных жителей, знавших особенности местности. За ним двигались другие подразделения.
      2 декабря войска Северной оперативной группы (с прибытием пополнения отряды были преобразованы в оперативные группы. Северную группу возглавлял генерал П. А. Иванов, Южную - генерал В. Ф. Яковлев, еще одну, из подразделений 27-й кавалерийской и 60-й танковой дивизии, - генерал А. А. Павлович) прорвали оборону врага на северных подступах к Тихвину, форсировали реку Тихвинку и завязали бой за поселок Лазаревичи. Здесь отличился комиссар танковой роты 4бго танкового полка политрук М. К. Кузьмин. Он уничтожил два вражеских дзота, минометную батарею и несколько десятков гитлеровцев. В критический момент боя он передал по радио командиру полка подполковнику Н. Г. Косогорскому: "Все убиты. Танк горит. Выполняю задачу" - и до последнего дыхания сражался с врагом.
      К 7 декабря Северная оперативная группа 4-й армии пробилась на северо-западную окраину Тихвина. Центральная группа заняла Заболотье, совхоз "1 Мая" и выдвинулась на восточную окраину города. Южная группа завязала бои в Ситомле (это юго-западнее Тихвина) и вышла к дороге Тихвин - Будогощь.
      8 декабря с наступлением темноты 191я стрелковая дивизия, полк 44-й дивизии и полк 65-й дивизии начали штурм Тихвина. Ночные бои были очень упорными. Улицы и некоторые здания по нескольку раз переходили из рук в руки. Враг потерял только убитыми до 7 тыс. солдат и офицеров. В 5 часов утра 9 декабря советские войска полностью освободили Тихвин от гитлеровских захватчиков. Нашими трофеями оказались 42 орудия, 66 минометов, 190 пулеметов, 27 танков, 10 бронемашин, 102 автомобиля, 2700 винтовок, 110 автоматов, 28 тыс. снарядов, 30 тыс. гранат, 210 тыс. патронов. В Тихвине наши войска захватили продовольственные склады и базу с горючим.
      Освобождение Тихвина и восстановление движения по Северной железной дороге почти до станции Мга имело чрезвычайно важное значение: возобновлялись перевозки продовольствия для осажденного Ленинграда. "Запасов хлеба к 9 декабря, - писал впоследствии бывший уполномоченный Государственного Комитета Обороны в Ленинграде Д. В. Павлов, - оставалось на 9-10 дней, включая наличие муки в Новой Ладоге. Жмыхи, отруби, мельничная пыль и прочие "резервы" к этому времени были съедены начисто. Люди питались так плохо, что смертность с каждым днем росла".
      Освободив город, войска 4-й армии перешли в преследование противника. К середине декабря наступательные возможности частей снизились. Войска нуждались в пополнении и отдыхе. Недоставало вооружения и боеприпасов.
      17 декабря в целях объединения армий, действовавших восточнее реки Волхов, был образован Волховский фронт. В его состав вошли 4, 52, 59 и 26я армии. Командующим войсками Волховского фронта
      Ставка назначила генерала армии К. А. Мерецкова,, начальником штаба комбрига Г. Д. Сгельмаха, членом Военного совета - армейского комиссара 1-го ранга А. И. Запорожца.
      7ю отдельную армию возглавил генерал-лейтенант Ф. Д. Гореленко. Членом Военного совета в ней стал дивизионный комиссар Г. А. Васильев. Начальником штаба остался генерал-майор А. Н. Крутиков.
      Мне и старшему лейтенанту Филановичу, направленцам штаба 7-й отдельной, поручено следить за развитием событий и обстановкой на левом фланге объединения. В наши обязанности входило также поддержание тесной связи с Ладожской военной флотилией и правофланговой армией Волховского фронта. Практически это выражалось в ежедневных, а иногда и чаще, запросах об изменениях обстановки, в выполнении срочных и самых срочных поручений непосредственных и прямых начальников по различным оперативным вопросам. Фронт в полосе 7-й отдельной армии к тому времени окончательно стабилизировался по Свири, и наступило относительное затишье. Наши войска и противник периодически обменивались артиллерийскими налетами друг на друга. Постоянно действовала наземная и воздушная разведка. Шел усиленный подвоз запасов для жизни и боя. Проводились частные перегруппировки сил.
      Апрельский фейерверк
      Наступил март 1942 года. К полной нашей неожиданности - майора Хохлина и моей, - мы получили новую задачу: работать на направлении с Генеральным штабом. Для этого были посвящены в новую задачу армии. Полковник В. П. Орлеанский, начальник оперативного отдела, приказал подготовить рабочую карту и все необходимые данные по связи. Определив и наше место пребывания, сказал:
      - Вы будете находиться здесь, у меня. Ни с кем об этом, включая и работников оперативного отдела, не разговаривать и не давать никаких справок.
      Новая задача нашей армии определялась условиями, сложившимися на данном участке фронта. Ей предстояло овладеть районом Подпорожье - Свирь3 и прочно закрепиться на южном берегу реки Свирь. В дальнейшем частью сил форсировать реку и захватить плацдарм на случай дальнейших наступательных действий армии. Предполагалось, что одновременно с нашей армией в наступление перейдет 32я армия с северного побережья Онежского озера.
      Перед нашей армией по-прежнему действовали в первом эшелоне 7, 17, 11 и 5я пехотные дивизии финнов. 163я немецкая пехотная дивизия к этому времени ушла на Кандалакшское направление. Общее соотношение сил на всем фронте армии определялось как один к одному. Количество боеприпасов для артиллерии на наступательную операцию армии было настолько ограничено, что едва хватало провести артиллерийскую подготовку, и то с пониженными плотностями. Для сопровождения атаки и боя в глубине планировалось использовать только часть артиллерии с минимальным расходом снарядов.
      Противник за четыре с лишним месяца сумел завершить инженерные работы в своей оборонительной полосе: создал сплошные траншеи полного профиля, деревоземляные огневые точки, убежища и укрытия. На вероятных направлениях нашего наступления появились завалы, проволочные заграждения и минные поля. Хорошо организованная система артиллерийского и ружейно-пулеметного огня позволяла ему встречать наступавших на максимально возможных дистанциях. Массивы хвойного леса и снежный покров маскировали оборонительные сооружения и войска противника и затрудняли нашей наземной и воздушной разведке изучать систему его обороны и огня.
      Перегруппировку войск армия закончила во второй половине марта. Но лишь на 11 апреля было назначено наступление. Основной командный пункт армии оставался в Алеховщине. Оперативный пункт управления был развернут в другом районе. За два дня до наступления сюда прибыла оперативная группа во главе с командующим.
      Утро 11 апреля. Плотный туман, образовавшийся за ночь, к 7 часам несколько рассеялся. Артиллерийская подготовка началась в 7.45. 45 минут наша артиллерия подавляла огневую систему противника. Потом части поднялись в атаку. На наблюдательном пункте беспокойство. Плюсовая температура. Глубокий снег раскисает прямо на глазах. Лыжи скользят плохо. Низкая облачность и волнами идущий туман препятствуют использованию авиации,
      Противник встретил атакующих заградительным огнем. Нашим подразделениям пришлось трудно. Но велико было желание бойцов выгнать врага с советской земли. Даже в тех тяжелых условиях к исходу первого дня наступления наши дивизии продвинулись от двух до четырех километров. Наибольший успех наметился на фронте 114-й стрелковой дивизии (она в конце 1941 года пришла к нам из Кемерова), на направлении главного удара армии. Учитывая условия весенней распутицы, это был неплохой итог.
      Во второй половине первого дня наступления погода несколько улучшилась, что позволило использовать авиацию. Самолеты-разведчики ВВС армии обнаружили в оперативной глубине обороны противника подход резервов. Его батальонные колонны шли с северо-востока, севера и северо-запада к переправам на реке Свирь: Вознесенью, Пидьме, Кукерягам, Подпорожью и Свирьстрою. Южнее резервы противника направлялись к участкам прорыва наших войск.
      Около 20 часов в землянке начальника штаба армии генерал-майора Крутикова собрались старшие командиры и начальники. Присутствовал командующий. Оценивалась сложившаяся за день обстановка. После докладов начальника разведки полковника В. И. Василенко, начальника оперативного отдела и командующего артиллерией генерал-майора В. С. Нестерука начальник штаба армии сделал следующие выводы: да, противник не ожидал нашего наступления и в первые часы не смог оказать по-настоящему организованного противодействия. Преодоление подготовленной обороны и продвижение в первый день боя на глубину 2-4 километра в тяжелых условиях начавшейся весенней распутицы следует считать достижением. Однако не надо забывать, что противник подбрасывает резервы и с утра 12 апреля части встретят более упорное сопротивление. Возможны вражеские контратаки. Сидевший рядом с начальником штаба генерал-лейтенант Гореленко кивком головы дал понять, что согласен с выводами начальника штаба. В заключение он изложил задачи частей и соединений на очередной день боя.
      Направленцы, исходя из указаний командующего, начали готовить боевые распоряжения дивизиям и бригадам. А мы с майором Хохлиным принялись за составление боевого донесения в Ставку Верховного Главнокомандования и в Генеральный штаб.
      На другой день наступление возобновилось, Погода несколько прояснилась, и авиация армии активно начала выполнять свои боевые задачи. Весеннее солнышко буквально слизывало набухший водой снег. Природа делала свое, не считаясь с нашими графиками. И это сразу же сказалось. Артиллерия могла вести огонь в поддержку пехоты только с основных огневых позиций. Раскисший снег, талая вода, заполонившая овраги, болота препятствовали ее перемещению.
      Более успешно, как и накануне, продолжала наступать 114я стрелковая дивизия. Она, правда, имела больше приданной артиллерии, боеприпасов и более интенсивно поддерживалась авиацией. Но и боевой порыв сибиряков имел далеко не последнее значение.
      На шестой день наступления противник начал проводить контратаки более крупными силами. Для их отражения требовались артиллерийские и минометные боеприпасы. А дороги окончательно испортились. Появились трудности и с подвозом продовольствия. Чтобы воздействовать на резервы противника, командующий армией решил в полосе обороны 67-й стрелковой дивизии переправить по льду реки Свирь на северный берег отряд, который 17 апреля захватил сильно укрепленный населенный пункт Горка. В течение суток отряд успешно вел огневой бой с противником и отвлек на себя значительные силы врага.
      В воздухе появилась разведывательная авиация противника. За нею пришли бомбардировщики. Они наносили удары по нашим тылам и пунктам управления. На рассвете 18 апреля два бомбардировщика противника на высоте 200-300 метров появились в районе расположения армейского пункта управления. Я в это время выходил с узла связи. Громыхнул залп зенитной батареи, прикрывавшей пункт управления армии. Он оказался удачным. Один бомбардировщик взорвался в воздухе. Другой самолет потянул за собой шлейф черного дыма, развернулся и на малой высоте скрылся в северном направлении.
      Освободились от снега верхушки высот. Дорога, проходящая через Печеницы к Лодейному Полю, раскисла настолько, что застревали на ней тракторы с санями-волокушами, на которых доставлялись боеприпасы. Трудно себе представить, что в первой половине апреля на широте реки Свирь в течение трех-четырех дней от снега освободились все дороги. Грунт прогрелся и раскис. Ни тракторные, ни конные обозы не могли продвинуться и метра. По колено в воде, бойцы вынуждены были доставлять на себе оставшиеся на дивизионных и полковых складах боеприпасы, продовольствие, выносить с поля боя раненых на расстояние в несколько километров.
      Около 18 часов 19 апреля начальник оперативного отдела приказал мне взять карту и документы скрытого управления и прибыть на узел связи. Я тотчас выполнил его распоряжение и приготовился к работе. В этот момент в аппаратную "Бодо" вошли командующий армией генерал-лейтенант Гореленко и начальник оперативного отдела полковник Орлеанский. Вскоре застучал аппарат, и телеграфная лента сообщила что на командном пункте Генерального штаба у аппарата генерал-майор Гунеев-старший, наш направленец
      Генерал-лейтенант Гореленко после взаимных приветствий по телеграфу устроился на стуле несколько в стороне, а полковник Орлеанский, стоя у аппарата, читал текст для командующего, а потом диктовал телеграфистке ответы. Генеральный штаб интересовался ходом наступления войск 7-й отдельной армии и причинами его затухания. Хотя армия и сковывала большие силы противника севернее Ленинграда, Ставке хотелось иметь большие результаты в продвижении наших войск.
      Тяжело было генералу Гореленко в этот момент. Он, непосредственный исполнитель, отвечал за результаты операции и теперь объяснял, что большего успеха добиться не удалось из-за недостатка боеприпасов, артиллерии и танков, весенней распутицы, что командиры еще не научились создавать необходимое превосходство в силах и средствах на решающих направлениях и часто придерживаются линейной тактики.
      На десятый день наступление армии было приостановлено. Войска, продвинувшиеся на ряде направлений до 7 километров, оказались на неудобных позициях. По приказу командарма они были отведены в исходное положение. На всем 300километровом фронте армии продолжалась разведка боем. Остро встал вопрос снабжения войск. Боеприпасы, продовольствие и фураж продолжительное время доставлялись только самолетами. Лишь после просыхания дорог возобновил подвоз гужевой и автомобильный транспорт.
      Главным же итогом наступательной операции 7-й отдельной армии в апреле 1942 года нужно считать то, что противник на рубеже реки Свирь был несколько обескровлен и не смог весной и летом, как это было
      раньше, предпринять активных наступательных действий против наших войск. Хотя, по данным немецких генералов, которые были опубликованы после войны, верховные командования Германии и Финляндии неоднократно ставили вопрос о концентрическом наступлении финских войск на Беломорск и Кемь и немецких - на Кандалакшу. Ставился вопрос и о захвате полуостровов Средний и Рыбачий. Но финская сторона обусловливала это захватом Ленинграда, так как новая мобилизация людских и материальных ресурсов Финляндии была за пределами ее возможностей. В тот период Финляндия с наличными ресурсами могла лишь сохранить фронт против 7-й отдельной армии и на Карельском перешейке. На большее она уже не рассчитывала. Силы, переброшенные из Крыма (11я немецкая армия) для взятия Ленинграда, были перемолоты войсками Волховского и Ленинградского фронтов. А разгром финского морского десанта на острове Сухо в октябре 1942 года Ладожской военной флотилией только подчеркивал несостоятельность их военных планов.
      В конце июня Гитлер подписал директиву № 45. Группе армий "Север" ею предписывалось к началу сентября подготовить захват Ленинграда. Операция получила кодовое наименование "Фойерцаубер" ( "Волшебный огонь"). Для ее проведения группе армий передавалось пять дивизий из 11-й армии, а также тяжелая артиллерия и артиллерия особой мощности, другие части резерва главного немецкого командования. Следовательно, решающие события под Ленинградом, по замыслу противника, должны были развернуться осенью.
      Однако в августе перешел в наступление Волховский фронт и расстроил планы Гитлера по захвату Ленинграда. "И вот вместо запланированного наступления, - писал гитлеровский генерал Манштейн, - развернулось сражение южнее Ладожского озера... Дивизии нашей армии понесли значительные потери. Вместе с тем была израсходована значительная часть боеприпасов, предназначавшихся для наступления на Ленинград". Дополним, что разгоревшаяся битва за Сталинград осенью 1942 года, где наши войска перемололи немало гитлеровских дивизий, не позволила германскому командованию усилить свои войска на ленинградском направлении. "Волшебный огонь" не загорелся.
      В течение лета и осени 1942 года войска 7-й отдельной армии вели частные боевые действия за улучшение своих позиций, наносили огневые удары артиллерией и
      авиацией по боевым порядкам противника. Разведка армии неустанно следила за поведением врага и наличием перед нашим фронтом его сил в тактической и оперативной глубине. Под особым наблюдением находилась финская бронебригада Лагуса, которая появлялась там, где противник намечал активные действия.
      На острове Сухо рукопашная
      Около 8 часов 22 октября меня срочно вызвал начальник оперативного отделения оперативного отдела полковник Д. А. Казанцев. Спросил:
      - Товарищ Бунаков, когда вы уточняли обстановку в штабе Ладожской военной флотилии?
      - Два часа назад по телефону обменялись данными с оперативным дежурным флотилии.
      - Это уже давно, - сказал полковник Казанцев. - Десять минут назад начальник штаба флотилии передал, что на остров Сухо у Новой Ладоги противник высаживает десант. Перед островом находится до тридцати его кораблей. На острове идет рукопашный бой. Флотилия просит нашей помощи. Командующий и начальник штаба обстановку знают.
      Вместе с полковником мы развернули морскую карту. На ней нашли небольших размеров остров Сухо. Командующий армией генерал-лейтенант С. Г. Трофименко (он весной 1942 года заменил генерал-лейтенанта Гореленко, возглавившего 32ю армию) принял решение направить в район Новой Ладоги 70ю морскую стрелковую бригаду, полк от 67-й стрелковой дивизии и штурмовой полк 7-й воздушной армии. Мне было дано указание немедленно включиться в подготовку боевых распоряжений.
      В течение часа были оформлены и переданы по средствам связи необходимые боевые распоряжения. А я получил новое задание - выехать в 70ю бригаду и следовать с нею до Новой Ладоги, где выполнять обязанности представителя командования армии до прибытия туда начальника штаба генерал-майора Крутикова. Но ехать не потребовалось. Из штаба Ладожской военной флотилии сообщили о разгроме десанта противника. Остатки его на кораблях отошли в северо-западном направлении.
      Меня не покидала мысль: какую же цель ставили финны, высаживая десант на остров Сухо? Исходя из
      имевшихся данных обстановки, эта операция проводилась противником изолированно, вне связи с войсками, действовавшими под Ленинградом и на Свири. Так и не понял тогда смысла предпринятой неприятелем акции. Да и времени не было на размышления. По приказанию начальника штаба пришлось вылететь на самолете У2 в Новую Ладогу для уточнения плана взаимодействия между 7-й отдельной армией и Ладожской военной флотилией. Для этого получил обстоятельные инструкции, какими силами и средствами армии оперировать при работе над названным планом.
      Конечно же, поинтересовался у коллег-моряков подробностями боя на острове Сухо. И вот что узнал. Остров Сухо расположен в юго-восточной части Ладоги, недалеко от устья реки Волхов и города Новая Ладога. Маяк, построенный на нем, обеспечивал плавание кораблей в юго-восточной части Ладожского озера. Расположенная на острове артиллерийская батарея береговой обороны прикрывала восточный участок Дороги жизни у Новой Ладоги. Высаживая десант на остров Сухо, финское командование пыталось перерезать Дорогу жизни в самом ее начале, нарушить связь по воде с Ленинградом и максимально затруднить снабжение всем необходимым войск Ленинградского фронта и населения города.
      Бой за остров Сухо - славная страница летописи мужества и стойкости моряков, оперативности руководства Ладожской военной флотилии в быстром развертывании сил для отпора врагу. Но это еще и характеристика бдительности гарнизона. Враг предпринял вылазку в плохую погоду - шел снег с дождем, видимость на воде минимальная. Несмотря на это, два сторожевых катера флотилии, несших дозорную службу, обнаружили приближение вражеских кораблей и сообщили об этом штабу флотилии. И хотя от первых ударов корабельной артиллерии противника по острову связь батареи с базой флотилии вышла из строя, комбат старший лейтенант Иван Константинович Гусев своевременно открыл огонь. Завязался огневой бой с кораблями противника. Четыре часа вела его батарея, а потом врукопашную отражала высадившийся десант, значительно превосходивший по силе. На помощь гарнизону острова командующий Ладожской военной флотилией капитан 1-го ранга Чероков направил боевые самолеты и два отряда кораблей. Спустя два часа корабли флотилии вошли в огневое соприкосновение с противником. Враг бежал. На острове Сухо подобрали более 60 убитых и раненых солдат неприятеля. Он потерял 17 десантных судов, 5 катеров и вооруженный пароход. Над островом было сбито 14 самолетов противника. Наши корабли потерь не имели.
      Аэросанный батальон
      В середине января 1943 года наши войска пробили коридор во вражеской блокаде Ленинграда. Это сообщение вызвало необычайный подъем среди личного состава 7-й отдельной армии. И не только потому, что у нас было много ленинградцев. Радовались этому успеху буквально все, потому что все очень переживали за судьбу города на Неве. Помню, я только прибыл из 67-й стрелковой дивизии, где проводилась разведка боем. Были взяты пленные из 5-й пехотной дивизии. О результатах разведки пошел доложить начальнику оперативного отдела полковнику Орлеанскому. А в отделе ликование - блокада Ленинграда прорвана!
      В землянке, где размещались направленцы, мне передали письмо от сестры Сони. Я не знал, где она ныне. До войны сестра и ее муж Иван Иванович Изотов жили и работали в Сафоновском районе на Смоленщине. Она была телеграфисткой, депутатом районного Совета, а Иван Иванович трудился в милиции. Из письма я узнал, что Соня в первые дни войны эвакуировалась на Урал, в Красноусольск. Ее муж остался на оккупированной территории, вступил в партизанский отряд.
      Летом 1942 года Иван Иванович прилетел в Москву по делам партизанского движения и сообщил ей в письме тяжелую весть о том, что брат Петя расстрелян оккупантами. Его и еще троих из нашей деревни каратели захватили и расстреляли недалеко от колодца. Петр, знакомые мне земляки Федор, Иван и Михаил стали первыми жертвами немецкой оккупации в нашем селе. В письме сообщалось, что моей матери с трудом удалось укрыться от расправы фашистов. Комок подступал к горлу. Хотелось закричать, но еще больше хотелось мстить извергам за все их злодеяния.
      С наступлением зимы в полосе 7-й отдельной армии активизировалась разведка на открытых флангах, которые стали доступны по льду замерзших Онежского и Ладожского озер. Группы и отряды на лыжах и аэросанях проникали в тактическую и даже оперативную глубину обороны противника. Проводились также разведка боем и поиск. Их данные позволяли составить полную картину о положении противника и его намерениях. В интересах армии поступали разведывательные данные от партизанских отрядов, действовавших в районах Южной Карелии, занятых противником
      В глубоком тылу противника, на восточном побережье Ладожского озера, действовал усиленный разведывательный отряд армии. Я знал об этом и следил за его действиями, так как это происходило в полосе моего направления. Связь с отрядом была по строго определенному графику.
      Стоял метельный февраль. В одну из ночей меня вызвали к генералу Крутикову, ставшему к этому времени командующим 7-й отдельной армией. Вызов к командующему меня не удивил. Будучи еще начальником штаба, генерал Крутиков со всеми операторами, во всяком случае со старшими направлений нашего отдела, постоянно общался, всегда нас выслушивал, давал советы и следил за работой каждого. Став командующим, он не изменил этому правилу.
      - Капитан Бунаков прибыл по вашему приказанию, - доложил я.
      - Хорошо. Садитесь и слушайте наш разговор.
      У командующего находился начальник штаба армии генерал-майор Орлеанский. (В. П. Орлеанскому было присвоено очередное воинское звание.)
      - Завтра к вечеру, говорите вы, они будут здесь? - уточнил генерал Крутиков, показав карандашом пункт на восточном берегу Ладожского озера. - А сумеют ли они оторваться от противника? Если он напал на их след, то, безусловно, будет стремиться их уничтожить (речь шла о нашем разведывательном отряде). - Командующий сделал паузу, еще раз посмотрел на карту. - До нашего переднего края им необходимо преодолеть расстояние свыше ста километров. А как ледовая обстановка на Ладоге? - резко повернувшись, спросил командующий генерала Орлеанского.
      - В полосе двадцать пять - тридцать километров от восточного берега на Ладожском озере торосов нет. Фотоплан дает ровную гладь льда, покрытую снегом. Торосы и полыньи отмечаются в центре озера. Непосредственно у берега местами наезженные санные дороги, Видимо, патрулями противника Что касается погоды, то в течение трех-четырех дней изменений ее не предвидится. Северо-восточный ветер, поземка.
      - Товарищ Бунаков, - меняя тон разговора, сказал генерал-лейтенант Крутиков, - вам поручается эвакуировать из тыла противника по льду Ладожского озера разведывательный отряд после выполнения им боевой задачи. Командующий позвал меня к карте и обратил внимание на восточное побережье Ладожского озера. - К двадцати четырем часам завтра разведотряд выйдет на лыжах в этот пункт на берегу. - И он поставил карандашом на карте точку, так как иных приметных ориентиров рядом не было. - Вот сюда. - Он несколько раз постучал карандашом по карте, видимо что-то обдумывая при этом. Сформулировал задачу: - Вы должны провести в эту точку аэросанный батальон, посадить на сани разведчиков и пленных и возвратиться тем же маршрутом в тыловой район третьей морской стрелковой бригады. Раненых и военнопленных доставите в Алеховщину. Аэросанному батальону придается минометный взвод. Связь со штабом армии - по радио и только подачей коротких сигналов. Завтра в десять часов из Алеховщины вы поведете аэросанный батальон по руслу реки Оять и далее по Свири до населенного пункта Свирица. В Свирице батальон заправляется горючим. Из Свирицы по телефону через береговою охрану доложите мне или начальнику штаба о готовности к дальнейшему движению. И только с нашего разрешения продолжите выполнение задачи.
      От устья реки Свирь до пункта встречи с разведывательным отрядом предстояло проложить на карте маршрут движения. Для опознания были установлены сигналы: отряд дает с берега серию красных и зеленых огней карманными электрофонарями, азросанный батальон за 2-3 километра до пункта встречи отвечает аналогичными огнями. В месте погрузки из батальона десять саней разворачивались в сторону противника, за ними - минометный взвод. Остальные аэросани строились в колонну с интервалами между машинами 10-15 метров в направлении на юг, к устью Свири. Все машины в готовности к открытию огня. Вместе со мной отправлялся на задание капитан Гордеев из разведотдела. Он должен был возглавить головную походную заставу, а при возвращении прикрывать колонну с тыла. Я назначался старшим. Об этом знал командир аэросанного батальона майор Гнездилов,
      Командующий подождал, пока я запишу его указания, а потом предупредил:
      - Чтобы отвлечь внимание противника от побережья Ладожского озера и скрыть движение азросанного батальона, с двадцати часов завтра и до рассвета следующего дня У2 будут бомбить пункты управления, районы сосредоточения резервов противника на направлении Лодейное Поле, Олонец, Нурмолицы, Тулокса, Салми. Эту боевую задачу знают только здесь присутствующие. Командиру аэросанного батальона ее объявите в Свирице, для чего подготовите боевое распоряжение. После подписания вложите его в пакет. Пакет опечатать.
      В назначенное время аэросанный батальон, подняв облака снежной пыли, взял старт. Машины двигались по льду реки Оять. Изгибаясь в русле, батальон напоминал со стороны огромного змея. Капитан Гордеев поглядывал по сторонам и назад: контролировал, как идут аэросани, особенно когда, взяв курс по азимуту, мы вышли на лед Ладожского озера.
      Северо-восточный ветер гнал от противника звуки работавших моторов, а поземка и ночь укрывали нас от дальнего наземного наблюдения. Аэросани, подпрыгивая на снежных перекатах, скользили легко. Изредка появлялась луна, и тогда мы во все глаза следили за окрестностями. Но берега, где противник, не видно. Он от нас на удалении 12-15 километров. Габаритные огни на машинах помогали командирам и водителям выдерживать дистанцию и ориентироваться в движении. Я же волновался, наверно, больше всех: как-то найдем назначенный пункт? Ошибиться в направлении движения по азимуту в темную снежную ночь проще простого. Поэтому, находясь в головной машине основной колонны батальона, я непрерывно следил за направлением движения и откладывал пройденный путь по карте. Даже возможный бой меня меньше нервировал, аэросанный батальон хорошо вооружен и подвижен, чтобы успешно противостоять врагу. Только бы встретить командира разведывательного отряда майора Попова...
      С минуты на минуту могли появиться сигналы разведывательного отряда. Я буквально впился в ветровое стекло. По курсу нашего движения и несколько правее мелькнуло несколько вспышек. Огни быстро гасли в снежной пелене.
      - Дайте сигнал "Стой"! - крикнул я командиру
      аэросанного батальона. Мы выпрыгнули с ним. Из машины и стали прислушиваться. Кроме порывов ветра со стороны берега других звуков и подозрительных шорохов не было слышно. Но вдруг сравнительно далеко сверкнуло несколько огней. Взял на них азимут. Явно в районе действий нашей разведки. Двинулись вперед тихо и осторожно. Но тотчас же головная походная застава засигналила: "Стой!"
      Подбежал капитан Гордеев и доложил, что ГПЗ встретила отделение разведки во главе с лейтенантом Дремовым. Это они давали серии красно-зеленых огней. Вместе с Гордеевым подошли к разведчикам. Лейтенант Дремов сообщил, что в лесу, в двух километрах от места встречи, находится весь разведывательный отряд. Лыжня, по которой он отходил, заминирована. В начале движения разведчиков преследовала егерская рота противника. Но они удачно скрылись. Майор Попов просил ускорить погрузку отряда.
      Мы и сами не собирались медлить. К погрузке все было готово. Ее расчет я передал лейтенанту Дремову, чтобы сразу по мере подхода группы направлялись к соответствующим номерам аэросаней. Дело пошло четко. Вначале погрузили раненых и ослабевших. Потом сели все остальные. Сани с военнопленными и их охраной определили ближе к голове колонны. Капитан Гордеев прикрыл тыльной походной заставой отход аэросанного батальона. Ночь и продолжавшаяся поземка были нашими союзниками.
      Мы шли на предельно возможной скорости. Главная наша цель - до рассвета попасть в устье Свири.
      Из Свирицы около 7 часов я позвонил командующему и доложил, что приказ выполнен, разведывательный отряд встречен и находится в Свирице.
      - Молодец. Действуй по плану, - тихо проговорил генерал Крутиков.
      Позже мне стало известно, что командующий и начальник штаба не спали всю ночь. Они следили за нашими действиями по поступавшим радиосигналам и беспокоились за успех рейда в тыл врага.
      Вручение боевых знамен
      В связи с началом Великой Отечественной войны происходило массовое формирование частей и соединений Красной Армии. К исходу 1941 года на фронт пришли
      многие десятки стрелковых и танковых дивизий и бригад, отдельных танковых, авиационных, исгребительно-противотанковых, гвардейских минометных полков, частей специального назначения. В связи с массовым формированием воинских частей Президиум Верховного Совета СССР 21 декабря 1942 года утвердил новый образец Красного знамени, вручаемого полкам, дивизиям, бригадам, отдельным батальонам. На одной стороне полотнища знамени в центре были помещены серп и молот и лозунг "За нашу Советскую Родину!". На другой стороне - пятиконечная красная звезда и наименование части.
      В Положении о Красном знамени подчеркивалось: "Красное знамя есть символ воинской чести, доблести и славы, оно является напоминанием каждому из бойцов и командиров воинской части об их священном долге преданно служить Советской Родине, защищать ее мужественно, умело, отстаивать от врага каждую пядь родной земли, не щадя своей крови и самой жизни" Вручалось Красное знамя от имени Президиума Верховного Совета СССР. В Положении указывалось, что Красное знамя всегда находится при части, а на поле боя - в районе боевых действий.
      Посвящая этому событию передовую статью, газета "Правда" писала: "Этим знаменем Родина благословляет своих сынов на беспощадную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками, поднявшими меч на наш народ, на наши земли".
      Предстояло вручение Красных знамен и формированиям 7-й отдельной армии. К этой важной кампании велась тщательная подготовка. В частях и подразделениях проводились беседы о знамени как символе воинской чести, доблести и славы. В распоряжении тех, кто вел эту работу, были яркие примеры Великой Отечественной войны.
      Уже тогда вошел в историю как олицетворение беспредельной преданности наших воинов своей социалистической Отчизне, знамени части подвиг защитников Брестской крепости. Ее немногочисленный гарнизон с первого дня войны в течение месяца героически сражался с крупными силами немецко-фашистских войск. Крепость штурмовала целая пехотная дивизия, усиленная артиллерией и минометами, поддержанная авиацией и огнеметами. Жестокие бои шли за каждый крепостной вал, бастион, редут. Наши бойцы под руководством мужественных командиров оборонялись стойко
      и нанесли врагу большой урон в живой силе. Вдохновляемые на беззаветное выполнение воинского долга капитаном И. Н. Зубачевым и полковым комиссаром Е. М. Фоминым, защитники Брестской крепости решили погибнуть, но не пропустить врага.
      - Не посрамим чести знамени! - клялись бойцы друг перед другом и сражались до конца. Враг захватил лишь развалины крепости.
      Ныне Брестская крепость носит почетное звание крепость-герой. 68 участников ее обороны были отмечены наградами Родины. Командиру 44-го стрелкового полка 42-й стрелковой дивизии майору П. М. Гаврилову присвоено звание Героя Советского Союза.
      Были, разумеется, и другие аналогичные примеры верности наших воинов Красному знамени, защиты его в бою. Широко пропагандировался призыв партии к защитникам страны, прозвучавший во время парада войск на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года: "Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина'.. Под знаменем Ленина - вперед к победе!"
      Этот призыв вызвал огромный патриотический подъем у всего советского народа, вдохновил бойцов и командиров на новые ратные подвиги Защитники Отчизны клялись в верности Красному знамени. Личный состав 7-й отдельной армии, разумеется, не был исключением.
      Красные знамена частям армии вручали командующий генерал-лейтенант А. Н. Крутиков и член Военного совета армии генерал-майор Г. А. Васильев. Это происходило в феврале 1943 года.
      Торжественному акту предшествовала большая организационная работа. Две недели я с группой командиров ездил по частям армии, выполняя задание командарма. Мне было приказано выбрать в каждой части место для построения личного состава, не связанного боем, организовать прикрытие зенитной артиллерией района построения, предусмотреть вызов авиации с армейских аэродромов в случае угрозы воздушного нападения противника, уточнить начало построения, рассчитать время на переезд из части в часть, включая и зенитную артиллерийскую батарею, которая следовала в составе нашей колонны, решить многие другие вопросы. Вроде бы они и не очень сложные. Но ведь шли бои, враг бдительно следил за всем, что делалось у нас.
      Все обошлось благополучно. Противнику не позволили нарушить торжественность момента. Вручение знамен во всех частях прошло организованно и запомнилось на всю жизнь. Командиры потом докладывали о настроениях личного состава и отмечали при этом большое мобилизующее значение торжественного акта.
      После завершения всей работы по вручению боевых знамен (а на это ушло две недели) мы возвращались с правого фланга армии от южного побережья Онежского озера в сторону Алеховщины. Сидя на заднем сиденье в машине командующего армией, мы с порученцем старшим лейтенантом Осиповым находились под сильным впечатлением того, что только что пережили вместе с бойцами и командирами частей. Генерал Крутиков был поглощен своими мыслями. Боковые стекла машины затянуло изморозью, а это мешало наблюдать по сторонам.
      - Ну, молодежь, не замерзли? - неожиданно спросил нас командарм. И, не ожидая ответа, он остановил машину. - Давайте разомнемся. - И первым двинулся по дороге, заложив руки за спину. Мы с Осиповым последовали за ним.
      Командующий посетовал на плохие дороги, а потом перевел разговор на волновавшую тогда всех тему - скоро ли погоним гитлеровцев с советской земли. И хотя особо веских доказательств он не приводил, но высказался вполне определенно: перелом в войне наступил, придет и наш черед, всему свое время.
      Беседу прервали пронесшиеся две пары истребителей. Они шли к правому флангу нашей армии.
      - Товарищ Бунаков, свяжитесь по радио с командным пунктом армии и выясните обстановку, - распорядился генерал Крутиков.
      На КП находился полковник Кутняков. (Ранее работавший в оперативном отделе полковник Казанцев отбыл на преподавательскую работу в Военную академию имени Фрунзе, а на его место с должности начальника штаба стрелковой дивизии назначили полковника Кутнякова.) Он сообщил, что в полосе обороны армии происходит обычная перестрелка. В районе Ошты самолеты противника бомбят огневые позиции нашей артиллерии. Туда направлены две пары истребителей.
      Командующий выслушал доклад об обстановке, поинтересовался слышимостью по радио и снова зашагал по дороге. И вдруг вопрос:
      - Как идет служба, товарищ Бунаков?
      Отвечаю, что объем работы освоил. Многое уже повторяется. Хотелось бы на самостоятельную в войска. Генерал внимательно посмотрел на меня, раздумчиво сказал:
      - Да, да, я вас понимаю. Но пока надо работать здесь, в оперативном отделе. Однако ваше желание буду иметь в виду.
      Среди нас не было курящих. Командующий посмотрел на часы и распорядился садиться по местам. Тряска по фронтовой дороге продолжалась.
      Партизанский трофей
      Я спешил на узел связи для очередной корректировки обстановки в частях армии и все же остановился, увидев черную легковую автомашину у входа в землянку разведывательного отдела армии. Подойдя к ней, прочел латинские буквы - "Шевроле". На кузове зияли пулевые пробоины, заднее стекло было разбито. Как машина могла оказаться здесь?
      Из землянки разведотдела вышел лейтенант Вигонен, переводчик. Я поинтересовался у него, откуда этот трофей.
      - А, это привезли партизаны, - пояснил он - Вместе с машиной доставили много документов. Сейчас разбираемся в них. Есть много интересного по Карельской армии противника.
      Я недоумевал: как это на легковой автомашине через Онежское озеро?
      - Да, да, я серьезно вам говорю. Так оно и было, - убеждал меня Вигоней. - Если есть время, то зайдите посмотреть карты, записи, различного характера справки и фотографии противника.
      Я ответил, что буду свободен после 22 часов. Если не помешаю работе, то хотел бы полюбопытствовать.
      - Будьте любезны, заходите, - пригласил лейтенант еще раз.
      Я был поражен прочитанным и увиденным. Но прежде лейтенант Вигоней рассказал, как была доставлена трофейная автомашина.
      Наши партизаны действовали в тылу Карельской армии финнов южнее и юго-западнее Петрозаводска. На участке шоссейной дороги Петрозаводск Вознесенье, проходящей вдоль западного берега Онежского озера, они перехватили легковую автомашину. В ней
      ехали полковник и капитан. За рулем сидел солдат. Полковник оказал сопротивление и был убит на месте. При нем оказался портфель, набитый картами и различными справочными данными. Капитана и шофера партизаны связали и посадили на заднее сиденье.
      Трое партизан сели в машину. Один из них - за руль. Двинулись в южном направлении. По наезженной дороге они свернули на лед Онежского озера и взяли курс к нашему, восточному, берегу. Вначале все складывалось удачно. Но потом на пути появились снежные заносы. Партизаны вынуждены были остановиться и надеть на задние колеса цепи противоскольжения, которые оказались в автомашине.
      Наша охрана восточного берега Онежского озера заметила эту автомашину на льду озера примерно за 10-12 километров, когда ее начал обстреливать внезапно появившийся самолет противника. Машина, петляя, продолжала движение. Самолет три раза заходил в атаку. Потом машина остановилась. Самолет еще раз обстрелял ее. Никто из автомобиля не выскакивал. Сделав над ним круг, самолет улетел в западном направлении.
      Наш патруль в составе отделения лыжников немедленно направился к машине. И вот что оказалось, когда бойцы достигли места происшествия. Двое в финской военной форме (капитан и рядовой) были убиты и находились на заднем сиденье автомобиля. Рядом с ними оказался тоже убитый в такой же форме, как удалось выяснить у раненого шофера, наш партизан. На переднем сиденье рядом с шофером пуля настигла другого партизана, переодетого в форму майора армии противника. Шофер оказался тяжело раненным. Машина была на ходу, и патруль доставил ее на свой берег. В дальнейшем ее перегнали в Алеховщину. Шофер находился в госпитале. От него и узнали все подробности.
      В портфеле оказался очень важный для нас материал. Я, конечно же, заинтересовался данными о войсках противника против левого фланга армии моего направления. Узнал, когда 163я пехотная дивизия немцев была отведена на Кандалакшское направление. Были и другие данные, которые уточняли наши сведения о расположении частей противника. Из документов, обнаруженных у капитана, следовало, что он зимой и летом 1942 года действовал в составе карательного отряда в Смоленской области. Теперь же на его
      карте были указаны предполагаемые районы дислокации партизан севернее реки Свирь.
      Подошел лейтенант Вигонен и посоветовал более внимательно посмотреть пачку других бумаг и фотографии. Тут были служебные заметки, письма, справки. Из них следовало, что капитан, ранее прикомандированный к немецким войскам, действовавшим на смоленском направлении, направлен для прохождения дальнейшей службы в состав Карельской армии на свирское направление. Пакет с фотографиями дописал биографию этого выродка. "Встреча Нового года в Смоленске", - прочитал я переведенную надпись па фотографии. Хозяин ее - на фоне новогодней елки с бокалом вина в руке. На другой фотографии - капитан с овчаркой крупным планом. "Лыжный отряд в походе" запечатлела третья фотокарточка...
      Священною войну с оккупантами вели не только регулярные части Красной Армии. На временно оккупированной врагом карельской земле с первых дней Великой Отечественной развернулось партизанское движение, подпольная борьба. Уже в начале июля 1941 года под руководством ЦК Компартии республики началось формирование партизанских отрядов. Большую работу по их созданию провели Петрозаводский горком, Калевальский, Олонецкий, Питкярантский, Ведлозерский, Пряжинский, Ругозерский и другие райкомы партии. Общее руководство партизанскими силами было поручено заместителю председателя Совнаркома республики М Я Исакову. Его помощником стал В. И. Демин, заместитель наркома внутренних дел республики. Был создан также республиканский штаб партизанского движения. Его возглавил заместитель начальника разведывательного отдела 7-й армии А. Г. Сычев.
      К концу августа 1941 года на территории Карелии было сформировано 15 партизанских отрядов общей численностью до двух тысяч добровольцев. Партийная организация республики послала в них на командную и политическую работу 131 партийного работника.
      Нужно иметь в виду особенности партизанского движения за линией Карельского фронта. Ведь основная масса населения районов, которым угрожала оккупация, была эвакуирована. Оставшуюся незначительную часть жителей противник объявил военнопленными и заключил в лагеря. Так что партизаны почти не имели возможности пополняться людьми за счет местного населения. Им оказывали помощь кадрами многие области и республики Советского Союза, очень часто по путевкам ЦК ВЛКСМ. В основном молодежными были партизанские отряды "Железняк", "Комсомолец Карелии", "Большевик Заполярья", "Сталинец" и другие. Представители 20 национальностей громили врага за линией Карельского фронта.
      Партизаны совершали глубокие рейды во вражеский тыл, нападали на базы и штабы оккупантов, уничтожали живую силу и технику гитлеровцев, добывали разведданные для действующих частей Красной Армии. 7-11 июля 1941 года разведгруппы партизанского отряда "Бей фашистов", образованного из трудящихся города Суоярви, были направлены в тыл противника. Там они собрали ценные сведения о группировке врага, а затем по заданию Военного совета 7-й армии выдвинулись к дороге Лоймола - Маткаселькя, единственной в то время железнодорожной коммуникации, по которой шло снабжение войск противника, и уничтожили мост у станции Райконкоски, подорвали рельсы на перегоне Леппясюрья - Суйсгамо Движение по дороге на этом участке было сорвано почти на двое суток. Командир отряда П. Ф. Столяренко за эту операцию был награжден орденом Красного Знамени.
      Другой партизанский отряд - "Красный онежец", которым командовал В. В. Тиден, рейдировал по тылам 14-й пехотной дивизии финнов. Народные мстители уничтожили до 300 солдат и офицеров противника, пять автомашин, на дороге Андронова Гора - Кимасозеро подорвали два моста и вывели из строя телефонную связь.
      Отряд партизан под руководством Ф. Ф. Журиха разгромил в декабре 1941 года штаб финского егерского батальона и при этом захватил важные документы. Вместе с оперативной группой генерала М А. Антонюка, оборонявшей Петрозаводск, действовали партизанские отряды под командованием Ф. А Федорова, Н. П. Николаевского, П. Ф. Столяренко, Ф. И. Грекова, Н. Г. Пименова. В октябре и декабре 1941 года под Медвежьегорском сражались с оккупантами отряды Ф. В. Ганичева, Н. П. Николаевского, Л. П. Жаркова. Они действовали вместе со 155м полком НКВД
      В августе 1941 года в районе Кестеньги оборонялся 242-й стрелковый полк. Противник усиленно атаковал его позиции, а для захвата штаба части высадил десант. В разгроме десантной группы участвовал партизанский отряд "Боевой клич" под командованием М. В. Медведева. А когда полк получил приказ оставить город, партизаны прикрывали его отход, контролируя все проселочные дороги от деревень Окунева Губа и Ельтозеро.
      О мастерстве и мужестве партизанских формирований убедительно говорилось в одном из оперативных документов ставки финской армии: "Партизаны - не обычные фронтовики. Это хорошо обученные, отборные люди. По их действиям можно предполагать, что каждое задание ими хорошо проработано перед его выполнением. Документов у убитых ни разу не найдено. Особенно надо отметить хорошую подготовку при преодолении препятствий, применение к местности. Они хорошо избегают возможности быть обстрелянными даже в тех случаях, когда они обнаружены и по ним открыт огонь. Партизаны действуют чаще всего дерзко. Офицеры находятся почти всегда впереди".
      Напуганное активными действиями партизан, немецко-фашистское и финское командование усилило охрану своего тыла, сооружало опорные пункты, минные поля, завалы, проволочные заграждения. Против партизан использовались пулеметы, артиллерия и даже самолеты. Для охраны своих гарнизонов оккупанты были вынуждены создать специальные батальоны, а в частях выделялись так называемые партизанские взводы, в задачу которых входило "быстрое отражение действий партизан и организация погони" Принимались и другие меры.
      Решительно и смело действовали подпольщики-разведчики, возглавляемые подпольными комитетами партии. В штаб фронта от подпольщиков - коммунистов и комсомольцев поступали важные сведения о военных, политических и экономических мероприятиях врага. Так, подпольщики Шетлозерского района первыми сообщили советскому командованию о строительстве узкоколейки от станции Токари до Вознесенья, по которой финны намеревались снабжать свои войска, находившиеся у Свири. За линией фронта подпольщики проводили беседы, собрания, организовывали прослушивание советских радиопередач. И жители оккупированных районов верили в нашу победу, активно помогали партизанам и подпольщикам в борьбе с захватчиками.
      Еще в августе 1941 года, когда противник находился в 80 километрах от Петрозаводска, военные разведчики 7-й армии с ведома ЦК Компартии КФССР решили, на случай возможного оставления города, иметь на оккупированной территории своего человека. Стали подбирать кандидатуру. Выбор пал на Дмитрия Егоровича Тучина. Он работал комендантом в Совнаркоме республики. Ему в то время было около 30 лет. Призыву в армию Тучин не подлежал как инвалид войны 1939-1940 годов.
      Родился Тучин в деревне Горное Шелтозеро, имел там небольшой домик. По национальности вепс, он свободно владел финским языком. В Шелтозерском районе жили его многочисленные родственники - брат, теща, сестры.
      В начале августа 1941 года Дмитрия Егоровича "исключили" из партии и сняли с работы. Слух прошел, что за пьянство. Тучин изобразил обиженного Советской властью и уехал в родную деревню вместе с женой Марией Михайловной. Скоро и в деревне все узнали, что Дмитрий Егорович несправедливо обижен руководством республики.
      В октябре Горное Шелтозеро заняли финские воинские подразделения. А через несколько дней Д. Е. Тучин был назначен старостой. С присущей ему аккуратностью Дмитрий Егорович "выполнял" поручения оккупационного начальства, а зорким глазом наблюдал за передвижением финских войск к Вознесенью. Это было очень важное направление - у Вознесенья противник форсировал Свирь и теперь накапливал живую силу, военную технику и материальные ресурсы для наступления на Волхов.
      Разведданные, переданные Тучиным по радио, легли на стол командования 7-й армии. И было принято решение дополнительно усилить участок фронта у Вознесенья. В начале октября сюда была переброшена 272я дивизия, сыгравшая важную роль в обороне на Свири.
      Сельский староста имел право свободного передвижения по территории района. Ездил он и в Петрозаводск. Встречался с финскими властями и военнослужащими, говорил с ними о продовольственных делах и на другие темы. И все замеченное, узнанное немедленно сообщал командованию Красной Армии.
      В начале 1942 года в Хельсинки проводилось совещание сельских старост оккупированной территории. Д Е. Тучину, как исправному старосте, была оказана честь быть приглашенным на него. На совещании выступал президент Финляндии Рюти. Затем Тучин был на приеме у президента в его кабинете, где за ревностную службу получил в награду медаль.
      Авторитет сельского старосты Тучина после этого еще более возрос. Финские военные коменданты и полицейские считались с ним и ценили его как своего надежного помощника.
      Но вот у Тучина испортилась радиостанция, связь с ним прекратилась. На встречу со старостой отправились по заданию разведчиков 7-й армии комсомолки Маша Мелентьева и Аня Лисицына. Они принесли Дмитрию Егоровичу другую рацию, получили от него новые сведения для передачи в штаб. Староста помог им выбрать безопасный путь для возвращения назад после выполнения задания. Словом, Д. Е. Тучин добросовестно исполнял долг советского гражданина.
      Плодотворно работала до октября 1942 года в Олонецком районе подпольная группа в составе М. М. Деляева, секретаря подпольного райкома партии, А. М. Звездиной, секретаря подпольного райкома комсомола, и О. В. Филипповой, радистки Она передала командованию Красной Армии подробные сведения о положении населения на занятой врагом территории, о мероприятиях оккупационных властей. От этой группы было получено сообщение о строительстве железнодорожной ветки Питкяранта - Олонец и узла обороны в районе Мегрозеро.
      К сожалению, в сентябре 1942 года финская полиция напала на след подпольщиков и арестовала Звездину. Деляев пытался уйти от преследования и перейти линию фронта, но ему не удалось сделать этого. Полиция захватила его в лесу и арестовала. В январе 1943 года М. М. Деляева судили и приговорили к расстрелу.
      Звездину в тюрьме пытали. Но допросы и пытки не сломили ее. Перед судом она писала своей подруге: "25 ноября 1942 г. Да, Таня, родная, завтрашний день мне что-то готовит. Сегодня вечером узнала, что завтра суд... Стою сейчас на краю бездонной пропасти, она уже готова заключить меня в свои объятья. Стою, стою не просто, а с высоко поднятой головой. Смерть, смерть, смерть - словно эхо вторит мысленно произносимое слово. Смотрю я на смерть открытыми глазами Внутренний голос твердит: больше твердости и спокойствия. Да! Я тверда сейчас, тверда так, как камень, и ни малейшего беспокойства только потому, что знаю, за что отдаю самое дорогое - жизнь свою: отдаю за свой народ, за его счастье".
      17 февраля 1943 года А. М. Звездину, М. М. Деляева и О. В. Филиппову расстреляли. Об их казни было сообщено в финской печати.
      Так что командиры и бойцы, сражавшиеся с оккупантами севернее Ленинграда, постоянно чувствовали локоть боевых помощников зримого и незримого фронта. "Наряду с большой политической работой среди населения, писал в одном из документов командующий войсками Карельского фронта генерал-полковник В. А Фролов, - большевики-подпольщики поддерживали непрерывную связь с действующей армией Карельского фронта и оказывали ей неоценимые услуги . По их радиограммам была составлена подробная схема укрепленных линий противника и использована в операциях Красной Армии. Подпольщики информировали штаб Карельского фронта о движении воинских частей противника и т. д.".
      В год 40летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне в честь карельских партизан открыт Музей партизанской славы. Им стала бывшая явочная квартира советских разведчиков, действовавших в годы минувшей войны на временно оккупированной врагом территории Советской Карелии. Экспозиция развернута на заповедном острове Кижи, в доме крестьян Серегиных, где до освобождения озерного края скрывалась группа отважных патриотов. Отсюда передавались ценные сведения о действиях и войсках противника.
      Работники музея полностью воссоздали обстановку того сурового времени. В небольшой потайной кладовке - рация, предметы солдатского обихода. В комнатах представлены экспонаты, рассказывающие о патриотической борьбе партизан и подпольщиков края в период борьбы с оккупантами. На стендах карты боевых действий, архивные фотографии организаторов партизанской борьбы в Карелии, снимки командиров и бойцов, их личные вещи.
      Пять часов на Смоленщине
      Анализ частных боев, результатов разведки, поездки по заданию командующего или начальника штаба в боевые порядки войск занимали все мое время. Лишь изредка нарушали этот распорядок письма от жены и сестры Софьи. Они не всегда были радостны. В середине лета 1943 года я получил очень тяжелую весть: севернее Дорогобужа в бою с врагом погиб муж сестры Иван Иванович Изотов. Он был комиссаром партизанского отряда имени Суворова. В конце лета пришло письмо и от Феди Василенко. Под Москвой в начале 1942 года он был ранен, а летом 1943 года вторично получил ранение под Ржевом. После излечения в госпитале находился в резерве командного состава Западного фронта.
      Наступила осень 1943 года, с неимоверной слякотью и ранним мокрым снегом. А мне предстояло лететь в Генеральный штаб с боевыми документами. Получил разрешение заехать к матери после того, как выполню задание в Генеральном штабе. Волновался и спешил: предстояло увидеть мать после освобождения Смоленщины от немецких оккупантов. Для меня это был невероятный случай - в тяжелое военное время побывать на своей родине.
      Самолет ТБ3, старый четырехмоторный бомбардировщик, использовавшийся в качестве транспортного самолета, на котором мне предстояло лететь, готовился перевезти пилотов истребительного полка. Они следовали за новой материальной частью. Самолет должен был лететь через Москву. Забитый до отказа пассажирами, их личными вещами и парашютами, самолет с трудом поднялся с полевого аэродрома Визекиничи.
      Низкая облачность и стремление экипажа избежать встречи с истребителями противника определили эшелон полета: самолет шел на высоте 600-700 метров. Под крылом - сплошной лес. Пролетели Тихвин. Вскоре пересекли границу Калининской области. Я находился в средней части самолета, держался за дюралевую трубу - опорную балку крыльев. Рядом справа на полу лежал домкрат. Соседи по перелету стояли рядом. Вдруг неожиданно пилоты стали перемещаться в хвостовую часть самолета. Я повернул голову вправо и через иллюминатор правого борта увидел пламя. Огонь под напором воздуха обтекал среднюю часть крыла самолета. Пожар! Худшее положение трудно себе представить: абсолютная беспомощность каждого из пассажиров. Но экипаж действовал решительно. Немедленно был выключен горевший мотор. Пламя несколько поубавилось. Из-за перегрузки самолет начал терять высоту. Я продолжал стоять на своем месте, прикидывая, куда может сесть самолет. Внизу увидел небольшую лужайку и несколько дальше - село. Еще раньше оценил обстановку экипаж. ТБ3 резко пошел на снижение. Вот он уже коснулся земли колесами и побежал по ней, подпрыгивая на выбоинах. Вздох облегчения вырвался из десятков грудей. Но сильный удар повалил многих на пол. Когда я очнулся и открыл глаза, оказалось, что нахожусь в бензиновой луже. Головной убор зажат между пнем и искореженным фюзеляжем самолета. Прямо у головы описанный выше домкрат весом около 50 килограммов. Портфель с документами в руке. До слуха донеслись стоны. Кто мог, выбирался из остатков самолет, так как цельной машины уже не существовало.
      Кто-то кричал, чтобы быстрее покидали самолет, ибо возможен взрыв горючего. Я отошел метров на 50 от прежнего места и опустился на землю. Тут же лежало несколько пострадавших. Державшиеся на ногах помогали раненым. Послышались предупреждения: "Не курить!", "Спичек не зажигать!"
      А случилось вот что. В конце площадки, на которой мы приземлились, протекал ручей. Попав колесами в него, самолет скапотировал и перевернулся. Моторы отлетели в стороны. Словом, наш перелет закончился неудачной посадкой в Молоковском районе Калининской области. Врачей среди пассажиров не было. Первую помощь оказывали друг другу сами. Жители села разместили нас по хатам, а нуждавшихся отправили на лошадях в больницу. Ехать предстояло не менее 25 километров. Такое же расстояние нужно было пройти, чтобы добраться до ближайшей железнодорожной станции. При первой же возможности я телеграммой сообщил в штаб армии, что жив и документы при мне, что поездом добираюсь до Москвы.
      Закончив дела в Генеральном штабе, все же решил побывать у матери на Смоленщине. Поезд вез меня по израненной войной местности. Что ни станция, то развалины. Станционные службы размещены, как правило, в приспособленных товарных вагонах. Вязьма, которую проезжал во второй половине дня, вся лежала в руинах. Поезд тащился медленно, а колеса вагонов стучали часто. Мне показался странным этот стук. На очередной остановке вышел из вагона и увидел, что колея составлена из обрезков рельсов. На нормальную длину рельса приходилось два-три стыка.
      Была уже ночь, когда я сошел на своей станции Митино. Кроме семафора, у которого всегда сворачивал в сторону нашей деревни, ничего знакомого не встретил. Даже дежурный по станции не был мне знаком. Неужели и здесь война оставила свой страшный след?
      Снежок запорошил землю. Это помогало мне среди ночи хорошо ориентироваться. Зашагал во всю мочь. Вот уже и подъем, за которым сразу можно было увидеть родную деревню. Но ее не было. Вот уже и овраг, по обе стороны которого стояли хаты. Здесь в детстве мы, ребятня, катались на санках и самодельных коньках. Овраг плавно спускался к днепровским заливным лугам. По знакомой тропе держу направление к нашей хате. При мне карманный электрический фонарь. Выхватил лучом света из темноты ствол дерева. Узнал свою липу. Весь ее ствол иссечен, видимо, осколками. Рядом с деревом что-то вроде окопа. Посветил вниз и увидел дощатую дверь. Скатился по обледенелой земле вниз. Дверь была заперта. Постучал.
      - Кто там? - услышал голос матери, тихий и тревожный.
      - Мама, это я, Степа... Дверь заскрипела.
      - Сынок, боже ж ты мой. - Простонала мама и повисла у меня на шее. В землянке было темно. Сестра зажгла свечу. Я осмотрелся. Обратил внимание на маленькую печь из кирпича. Поперек землянки были сделаны перегородки из обгоревших бревен и досок.
      Прибежала жена погибшего брата с шестилетней дочерью Валей. Проснулась от громкого разговора дочь сестры Любава. Детей заняли гостинцами, а у взрослых шел тяжелый разговор о войне и бедах, связанных с ней. Мать достала с полки фотографию и сказала, что ее передали партизаны. На фотоснимке были запечатлены четверо деревенских парней, расстрелянных гитлеровцами.
      - Мама, я эту фотографию видел.
      - Где, сынок?
      - На фронте. Ее нашли у убитого вражеского офицера. - И я рассказал, как это было.
      Мать слушала меня и рассказывала сама:
      - Ведь и меня с дочкой чуть не расстреляли. Когда Петю убили, то утром каратели нагрянули в хату и увидели на стене твою фотографию в военной форме.
      Спаслись мы случайно. Прибежал один полицай и сорвал фотографию со стены, сказал, что это чужой человек. Как я потом узнала, этот полицай был связан с партизанами. Ты его знаешь, Степа. Он из соседней деревни. - И она назвала его имя. А потом она рассказала, что в период оккупации заходил зять Ваня Изотов. Он прятал оружие и боеприпасы на нашем огороде.
      Пять ночных часов пребывания в родной деревне пролетели как один миг. В 6 утра нужно было попасть на поезд. Размышлял над увиденным и услышанным. Фашисты методично и настойчиво претворяли в жизнь план истребления советских людей. У меня защемило сердце: такое простить нельзя.
      Накануне больших перемен
      В оперативном отделе штаба 7-й отдельной армии завершалась подготовка боевого донесения Верховному Главнокомандующему и в Генеральный штаб, когда вслед за сигналом "Воздух" мы услышали вой снижавшихся самолетов противника и взрывы авиационных бомб. Тараторили орудия зенитной артиллерии, прикрывавшие командный пункт, но разрывы их снарядов напоминали детские хлопушки.
      - Ну и карусель сегодня, - проговорил полковник Иван Захарович Кутняков, начальник оперативного отдела, забежавший в землянку. - Самолеты противника прорываются между высотами. Наши зенитки, мне кажется, запаздывают с открытием огня...
      Его очередную фразу заглушили мощные разрывы. Две бомбы упали недалеко от нашей землянки, струи песка посыпались с потолка на рабочие карты. Несколько взрывов произошло в районе армейского узла связи. - Как там у вас? - покрутив ручку полевого телефона, спросил полковник Кутняков начальника связи армии генерала Лагодюка. Тут же приказал подполковнику Хохлину и капитану Осипову справиться по всем отделам командного пункта и выяснить потери. Все обошлось благополучно, и работа продолжалась обычным порядком,
      После прорыва вражеской блокады под Ленинградом и на Карельском фронте шло накапливание сил для очередного удара по немецко-фашистским захватчикам. Видя это, мы, операторы, радовались: час расплаты приближается. Войска первой линии продолжали совершенствовать оборонительные рубежи. Это диктовалось условиями, в которых они находились, особенностями театра военных действий
      Ввиду недостаточного количества живой силы и техники основные усилия войск сосредоточивались на решающих направлениях, а оборудование местности в инженерном отношении ограничивалось пределами первой (главной) полосы обороны и частично районами расположения резервов. Основу ее составляли батальонные районы обороны. Наша армия имела двухэшелонное оперативное построение. В первую очередь прикрывались наиболее опасные направления, дороги, что в лесисто-болотистой местности имело важное значение. На путях подвоза и эвакуации через каждые 5-6 километров делались блокгаузы с круговой обороной, широко практиковались завалы и засеки, противопехотные препятствия (проволочные сети, рогатки, проволочные заборы, силки, спирали типа "спотыкач" и др.). В лесистых районах оплетались проволокой кустарники и деревья по опушкам и просекам, проволочные заграждения усиливались самовзрывающимися фугасами. По берегам замерзающих рек и других водных преград проводилось обледенение скатов. Делались и снежные валы.
      Нужно, мне кажется, отметить и еще одну особенность. Из-за сложных рельефных условий не удавалось маневрировать силами и средствами. А для создания достаточных резервов не было возможностей. Промежутки между соединениями и частями достигали больших размеров. Но, как говорят, безвыходных положений даже на войне не бывает. Войска приспособились к местным условиям, научились использовать для оборудования позиций, наблюдательных пунктов и укрытий камень и дерево Резервы и вторые эшелоны были максимально приближены к переднему краю. Большое внимание придавалось противотанковым силам и обучению истребителей танков. На танкоопасных направлениях артиллерия подготовила заградительные огни.
      Оборона по Свири не была пассивным противостоянием. Важную роль в боевых действиях играла разведка. Она должна была вскрывать группировку противника, его планы, характер действий. С этой целью полки
      и дивизии проводили разведку боем, а в зимнее время - лыжные рейды по тылам врага. Иногда для разведки боем создавались сводные отряды, которые получали задачу: выбить противника с занимаемых позиций, захватить пленных, образцы оружия и боевой техники. Случалось, такие отряды действовали совместно с лыжными батальонами, которые имелись в каждой дивизии.
      Было много поучительных примеров того, как обеспечивалась активность обороны. Их немало описано в воспоминаниях ветеранов войны, и потому повторять не буду. Отмечу лишь роль лыжных батальонов. Перед ними была поставлена задача - "чтобы ни на один момент тыл противника не мог работать нормально", изматывать гитлеровцев "до полной потери ими боеспособности". Они уходили в тыл врага на 10-12 суток, имея при себе (точнее сказать - на себе) все необходимое для боя и диверсионных действий Объектами для них были гарнизоны противника. Часто лыжники действовали и из засад на дорогах и контрольных лыжнях. Пленные на допросах показывали, что советские лыжные подразделения, в составе которых немало снайперов, появляются внезапно, наносят большой ущерб и "уничтожить их невозможно".
      Днем и ночью, зимой и летом, в любую погоду воины 7-й отдельной армии два с лишним года изматывали врага, заставляли его находиться в постоянном напряжении, мешали его отдыху, подавляли морально. И готовились к наступлению.
      Эта подготовка шла на всех уровнях, от командующего до бойца. Командно-штабные игры, тактические летучки, подготовка позиций, партийно-политическая работа - все проводилось с учетом перспективы. Так, в начале 1944 года в армии прошла командно-штабная военная игра по теме "Наступательная операция армии с форсированием крупной водной преграды". И ни у кого не было сомнений: скоро будем форсировать Свирь.
      Разработчики игры, а в их числе были и мы с подполковником Хохлиным, собрали о реке подробные сведения. Из них следовало, что Свирь - трудная водная преграда. Ее ширина - от ста метров до километра. В районе Лодейного Поля - около четырехсот метров. Река глубокая - от 4 до 7 метров при скорости течения 0,5-1,2 метра в секунду. Северный берег низкий, местами заболоченный, заросший кустарником и лесом. Все переправы через Свирь были уничтожены, а возможное разрушение противником плотины Свирской ГЭС в момент форсирования реки могло существенно повлиять на переправу войск.
      Командующий армией генерал-лейтенант А. Н. Крутиков неоднократно подчеркивал, что командно-штабная тренировка - это репетиция предстоящего наступления. В ней все должно быть учтено до мельчайших подробностей и взвешено всеми специалистами без условностей и натяжек. Это он объяснял разработчикам и всем командирам, штабным офицерам, принимавшим участие в игре.
      Генерал-лейтенант А. Н Крутиков был, как писал позднее Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, до мозга костей военным человеком. Он сражался с врагами Родины в гражданскую войну. В 1919 году вступил в партию. Став в ряды защитников завоеваний Октябрьской революции, он настойчиво стремился к вершинам военной науки. В 1931 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, в 1938м - Академию Генерального штаба. Высококвалифицированный, всесторонне образованный и культурный военачальник, он обладал незаурядными организаторскими способностями. Волевой, энергичный, решительный, требовательный командир, он был исключительно скромным человеком. Работать с ним рядом было большим счастьем.
      Командующий, конечно же, четко представлял роль нашей армии в предстоящей Свирско-Петрозаводской наступательной операции Ей предстояло основными силами форсировать реку Свирь, прорвать оборону противника на участке Харевщина, Лодейное Поле, озеро Охтальское и, развивая наступление на Олонец, Сортавалу, уничтожить основные силы олонецкой группы врага и выЙ1и на государственную границу. Одновременно частью сил армия должна была наступать на се вер и совместно с соседями разгромить противника на западном побережье Онежского озера, освободить Петрозаводск и Кировскую железную дорогу. Все это нам стало известно позднее, а пока от нас, офицеров оперативного отдела, командарм требовал детального знания положения войск на фронте, их состояния и возможностей. Столь же подробные данные он рекомендовал иметь и о противнике. Он не любил общих рассуждений, ценил конкретность и лаконичность в докладах, точность в боевых донесениях и, безусловно, исполнительность. Давая разработчикам указания по подготовке материалов к командно-штабной игре, он давно - и это чувствовалось выстрадал, что называется, замысел армейской наступательной операции.
      - Очень важно правильно, исходя из обстановки и сил, - чеканил он каждое слово, - выбирать направления главного и вспомогательного ударов. Вот смотрите, - и он наклонился над картой, лежавшей на столе, - можно нанести удар по противнику, который удерживает плацдарм южнее реки Свирь, между Онежским озером и Подпорожьем. В начале наступления не потребуется форсировать водную преграду. Разгромив врага на плацдарме, можно с ходу преодолеть реку. Заманчиво, не правда ли? А что значит с ходу при недостатке десантнопереправочных средств? Это значит потерять время, дать противнику опомниться. Да и удар по центру вражеской обороны приведет лишь к выталкиванию неприятеля, а не к разгрому его. Поэтому при разработке задания нужно иметь в виду направление главного удара на Лодейное Поле, Олонец, Сортавалу. Вспомогательный удар целесообразно нанести восточнее Подпорожья, на станцию Токари и Петрозаводск.
      Командующий обосновал, почему главная группировка сил армии должна быть в районе Лодейного Поля. Он подчеркнул, в частности, что тут будет возможность силами войск еще в период оборонительных действий подготовить десантные переправочные средства из местных материалов. А, разгромив на выбранных направлениях войска 6-го армейского корпуса противника и его части северо-восточнее Подпорожья, мы создадим условия для выхода наших основных сил на правый фланг неприятельской группировки между Онежским и Ладожским озерами.
      Генерал сделал паузу, посмотрел на нас с Хохлиным, словно выяснял, понимаем ли мы сказанное. Потом продолжил:
      - В осуществлении этого замысла может хорошо помочь десант. Спланируйте высадку оперативного десанта силой не менее бригады средствами Ладожской военной флотилии на восточное побережье озера. Вот хотя бы сюда. - И он поставил на карте значок. - К берегу подходят железная и шоссейная дороги на Сортавалу. Подумайте, что и где может высадить в это время Онежская военная флотилия. Когда на военную игру прибудут оперативные группы этих флотилий, появится возможность все это обговорить в деталях.
      Командующий прошелся по землянке и остановился возле сейфа. К нему на плечо вскочила белка. Он аккуратно взял зверька в руки, приласкал, затем посадил на стол. Насыпал кедровых орешков, сказал:
      - Ешь и не мешай.
      Он высказал принципиальные соображения по организации артиллерийской и авиационной подготовки. Детальную разработку планов оставил для специалистов - артиллеристов, инженеров, связистов, авиаторов.
      - А теперь, - обращаясь к нам, сказал генерал, - вас разместят в отдельной землянке. Никто не должен знать, чем вы занимаетесь. Срок - две недели.
      В ходе работы мы не раз наведывались к командующему с вопросами. Он спокойно выслушивал их и столь же спокойно и обстоятельно давал разъяснения, учил мыслить масштабно, избегать шаблонных решений. И как же мы были счастливы, когда на исходе второй недели он наконец сказал:
      - Теперь все. Нужно подумать, как собрать командиров и штабных офицеров без ущерба для боевой готовности войск. А впрочем, - Алексей Николаевич задумался, а потом совсем спокойно произнес: - Пусть начальник штаба поломает над этим голову. - Позвал адъютанта, распорядился: - Пригласите генерала Орлеанского...
      Командно-штабная игра продолжалась двое суток. На ней проверялись способности должностных лиц к принятию обоснованных решений, их умение взаимодействовать силами и средствами в различной обстановке. Большинство участников неплохо справилось с поставленными задачами. Штаб армии, начальники родов войск и служб, командиры соединений и оперативные группы воздушной армии, военных флотилий уяснили свои место и роль в наступательной операции, выработали единый взгляд на ведение боевых действий. Однако не обошлось и без просчетов. И теперь все с нетерпением ждали разбора.
      За три часа до подведения итогов мы с нашим чертежником Ювеналием Дмитриевичем Коровиным взялись за графическое оформление замысла командующего и хода боевых действий - на разбор требовалась схема проведенной игры. Ювеналий Дмитриевич расхаживал в носках по карте, склеенной из листов и расстеленной на полу. В одной руке у него находились бутылочки с тушью, в другой - кисти. Я ползал по карте с масштабной линейкой, вчерне набрасывая обстановку.
      - И откуда у вас силы берутся, товарищ майор? - сочувственно спросил Коровин. - Третьи сутки без сна, и голова еще способна разбираться в этих стрелках и "ресничках..."
      Наш милейший художник за годы войны основательно овладел своей военной профессией, или, точнее сказать, специальностью. Он искусно наносил обстановку на карты и схемы и стал, как бы это поточнее выразиться, хорошим, понимающим военным чертежником. Он постиг мудрость штабной работы, научился понимать творческое горение операторов и стал очень нужным человеком в штабном коллективе. А привычка работать быстро и точно в любых условиях фронтовой обстановки, видеть за стрелками и "ресничками" и понимать направления атак полков и батальонов, их оборонительные рубежи стала для него прямо-таки второй натурой.
      - Быть участником военной игры, да еще с таким учителем, как наш командующий, - это же великая удача! Настоящая академия! - ответил я Коровину - Ну а работать с таким исполнителем, как вы, одно удовольствие. Не схема, а прямо картина получилась...
      Ювеналий Дмитриевич полыценно хмыкнул. Не вдаваясь в подробности и даже в существо дела, он выполнял поручения самым добросовестнейшим образом и гордился сделанным, если, с его точки зрения, получалось красиво.
      Разбор начался своеобразным вступлением командующего о роли командира в бою.
      -  "Ура" в атаке, - сказал он, - конечно, многое значит. Дружное приводит противника в трепет. Вялое, вразнобой, заставляет задуматься: а много ли войска на него идет. Но во всех случаях атака - финал командирской подготовки боя, его военной зрелости и мудрости, его полководческого таланта...
      Находившиеся в первых рядах заулыбались: велик ли полководческий талант у командира батальона, поднимающего подчиненных на штурм вражеских позиций? От генерал-лейтенанта Крутикова не ускользнуло это сомнение. На фактах только что проведенной военной игры он показал заглавную роль командира в организации боевых действий подразделения, части, соединения. И сделал это с большим тактом.
      В целом командно-штабная игра прошла поучительно и принесла большую пользу командирам и штабам в подготовке к предстоящим наступательным действиям. А такая подготовка в армии велась уже с конца 1943 года. Нашему объединению предстояло решать боевые задачи в составе войск Карельского фронта.
      В последний месяц зимы командарма вызвал командующий войсками Карельского фронта генерал армии К. А. Мерецков и ориентировал на ближайшую перспективу. В общих чертах она состояла в следующем: решением Ставки Карельскому фронту предстояло в осенне-летнюю кампанию 1944 года освободить Карелию и Петсамскую (Печенгскую) область от немецко-фашистских захватчиков.
      Командующий фронтом, исходя из оценки обстановки, определил, что наиболее выгодным направлением для сосредоточения основных сил является Кандалакшское. С него обеспечивалось расчленение 20-й лапландской армии противника на две изолированные группировки. Для вспомогательного удара выбрали мурманское направление. Штаб фронта разработал план действий. Ставка его одобрила. И уже начали комплектоваться группировки сил и средств для осуществления этого замысла. Учитывая наличие открытых флангов на оборонительных позициях противника и труднодоступную местность, из морских стрелковых бригад, отдельных лыжных бригад и батальонов были сформированы легкие стрелковые корпуса - 126-й и 127-й. В интересах повышения их маневренности все тяжелое оружие пехоты, артиллерия, минометы доставлялись на вьюках. Автомобильный и гужевой транспорт в корпусах отсутствовал. Осуществлялись и другие важные мероприятия.
      Это была военная сторона дела. Но не она одна определяла стратегию. В первой половине 1944 года Красная Армия нанесла поражение немецко-фашистским войскам под Ленинградом и Новгородом, на Правобережной Украине и в Крыму, вступила на территорию Румынии. Были созданы благоприятные условия для нанесения новых сокрушительных ударов по врагу, и в частности в Заполярье и Карелии.
      Победы нашей армии, назревавший политический и экономический кризис в Финляндии вынудили ее руководителей в середине февраля 1944 года обратиться к Советскому правительству за выяснением условий выхода из войны против СССР. Советская сторона изложила свою позицию. Во многих странах мира ее расценили как великодушную и умеренную. Но реакционное финляндское правительство, вопреки воле народа, отказалось о г продолжения переговоров и даже не ответило на совместное обращение правительств СССР, Англии и США к сателлитам гитлеровской Германии, в котором союзники по антигитлеровской коалиции предупреждали об ответственности в случае продолжения войны на стороне Германии. Более того, стоявшие тогда у руководства страной Р. Рюти, Э. Линкомиес, В. Таннер (после войны они были осуждены как военные преступники) держали курс на продолжение войны против СССР. Правительство Финляндии летом 1944 года заключило новое соглашение с Германией - о расширении сотрудничества в войне против СССР.
      Не зная тонкостей большой политики, мы, рядовые операторы, строили самые различные предположения относительно участия нашей армии в операции на мурманском направлении. В нашей землянке разгорались по этому поводу дебаты.
      - Уверен, мы станем запевалами, - начинал подполковник Хохлин, поправляя кочергой поленья в печке. Багровые отблески делали его доброе лицо воинственно-грозным. - Как считаете, капитан?
      - Хочу надеяться, что вы окажетесь правы, - уклончиво отвечал адъютант командарма Александр Ефимович Осипов.
      Он, как обычно, бывал немногословен и не поддавался на провокацию. Но мы всегда с надеждой ждали, не добавит ли Осипов еще чего-нибудь, и принимались обсуждать то, что было уже известно и, как нам казалось, служило верным признаком приближавшихся крупных событий.
      События приближались, и действительно крупные. Ставка Верховного Главнокомандования, оценив сложившуюся обстановку на северном участке советско-германского фронта, пришла к выводу о необходимости нанесения двух мощных последовательных ударов войсками правого крыла Ленинградского фронта при содействии Балтийского флота и левого крыла Карельского фронта при поддержке Онежской и Ладожской военных флотилий с целью разгрома основных сил финской армии на Карельском перешейке и в Южной Карелии. Ставилась задача освободить от врага территорию Карело-Финской республики, северную часть Ленинградской области, восстановить государственную границу с Финляндией и таким образом вывести ее
      из войны на стороне гитлеровской Германии. Подготовка к наступлению в районе Мурманска временно откладывалась.
      В середине апреля 1944 года на станцию Оять (левый фланг нашей армии) прибыл командующий Карельским фронтом генерал армии К. А. Мерецков с оперативной группой. Командарма пригласили к нему на совещание.
      - Ну что же, Алексей Николаевич, - приветливо встретил командарма генерал армии К. А. Мерецков, - давайте еще раз изучим боевой состав вашей армии.
      Я был свидетелем этой встречи в служебном вагоне командующего войсками фронта, так как сопровождал с боевыми документами генерал-лейтенанта А. Н Крутикова.
      Позднее генерал армии К. А. Мерецков еще раз приезжал в нашу армию Он проводил рекогносцировку местности с южного берега Свири в районе Лодейного Поля.
      Когда-то это селение сыграло особую роль в российской истории. Здесь в 1703 году на Олонецкой верфи был спущен на воду первенец Балтийского флота фрегат "Штандарт". За многие десятилетия, прошедшие с той поры, небольшое селение стало городом, который теперь лежал в развалинах. По бывшим его улицам змеились траншеи полного профиля. На местах домов под грудами камня и битого кирпича размещались наблюдательные пункты и узлы связи, укрытия для личного состава. Чем-то теперь Лодейное Поле войдет в историю?..
      С южного берега просматривалась финская оборона: почти к самой воде подходили окопы, соединенные ходами сообщения; передний край обороны прикрывался колючей проволокой на рогатках. Противник вел себя относительно спокойно. Лишь над головами с шуршанием пролетали снаряды. Артиллерия той и другой сторон вела так называемый беспокоящий огонь.
      После рекогносцировки в штабе фронта вызревало решение. Оно сводилось к тому, чтобы основной удар по противнику нанести вдоль восточного берега Ладоги, в направлении на Олонец, Салми, Питкяранту, Сортавалу. Определялось направление тремя моментами: тактическим - взаимодействие с Ладожской военной флотилией повышало возможности армии, оперативным - в результате совместного с моряками удара было реальным окружение финских войск, действовавших севернее Онежского озера, и политическим - это был кратчайший путь к границе Финляндии. Выход же наших частей на государственную границу существенно влиял на позицию Финляндии относительно продолжения ею войны с Советским Союзом.
      Все эти события, повторяю, происходили позднее.
      Неожиданное и радостное известие
      Кончался апрель - второй месяц весны. Но деревья стояли еще голые и ждали второй половины мая. Только перед самым летом здесь проклевываются первые листочки. На дорогах месиво из воды и снега. Вокруг нашей землянки громадные лужи. И все же пахло весной.
      У нас шла обычная работа, когда появился полковник Кутняков.
      - Готово боевое донесение в штаб фронта? - первым делом спросил он.
      Донесение было готово. Но мы с Хохлиным хотели еще раз сверить по рабочей карте положение войск армии: шла перегруппировка сил и средств, части находились в движении.
      - Нам нужно еще пять - семь минут, - ответил я.
      - Согласен. После этого вы, майор, и доложите документ командующему. Генерал собирается в район Лодейного Поля и приказал направить вас к нему. Поторопитесь. - И полковник Кутняков вышел.
      Мне не раз доводилось ездить с командующим. Честно говоря, приходилось нелегко. Алексей Николаевич был на редкость выносливым человеком, и потому всем, кто оказывался с ним, просто некогда было думать об усталости. Но физические и эмоциональные перегрузки искупались для меня результатами общения с командармом. Каждая поездка с ним обогащала новыми знаниями, военным и житейским опытом.
      Проверив все данные, я понес донесение начальнику штаба генерал-майору В. П. Орлеанскому - требовалась его подпись на документе. Затем поспешил к командующему. Генерал-лейтенант Крутиков внимательно ознакомился с боевым донесением, подписал его и зашагал по комнате. Остановился напротив меня и заговорил. Но не о поездке.
      - Если мне память не изменяет, вы просились на самостоятельную работу в войска. Не изменилось желание?
      У командарма была отличная память. Да, я просил его об этом во время поездки по частям, когда вручались боевые знамена.
      - Вы, товарищ Бунаков, кажется, окончили Минское военное училище? уточнил командарм. - Кто там был начальником?
      - Так точно, - отвечаю. - А возглавлял училище комбриг Алехин, герой гражданской войны. Три ордена Красного Знамени... Военным комиссаром училища был Андрей Иванович Темкин.
      - Знал их по мирному времени, - задумался командарм. - Отличные наставники... А потом вы где служили?
      - Потом служил в шестьдесят пятой стрелковой дивизии в Забайкалье.
      - Хорошая дивизия. Под Тихвином в сорок первом году отличилась. Генерал армии Мерецков говорил, что во главе ее толковый командир..
      - Полковник Кошевой! - вырвалось у меня. - Петр Кириллович. Он в Военную академию меня направлял.
      - Так, так, - размышлял Алексей Николаевич. - Ну а службой в нашей армии довольны?
      - Доволен, - отвечаю. - Служба в оперативном отделе очень многое дала мне. Где бы еще мог пройти такой курс теории и практики? И потом, находясь в штабе армии, многое начинаешь видеть и лучше, и дальше.
      - Это верно, - согласился командарм. По тону сказанного чувствовалось, что он доволен моим ответом. И вдруг он объявил:
      - Товарищ Бунаков, вы назначены начальником штаба семидесятой отдельной морской стрелковой бригады.
      Известие было радостным и неожиданным. Кажется, я даже растерялся и только спустя несколько секунд ответил:
      - Есть, товарищ генерал! Спасибо за доверие! Командарм снова зашагал по землянке. Видимо,
      ему на ходу лучше думалось.
      Он очень кратко коснулся конкретных задач, которые получила бригада для подготовки к активным действиям. В заключение сказал:
      - Что касается ее боевого состава, характеристики командиров, то тут вы, направленец, осведомлены достаточно. Более подробно о боевой задаче бригады вам сообщат в свое время. А теперь - в путь добрый'
      Не чувствуя под собой ног, я вышел от командующего. Что скрывать, был счастлив.
      Вечером я оформлял документы, а на другой день ходил представляться члену Военного совета армии генерал-майору Алексею Степановичу Усенко.
      - С майором Суровым, начальником политотдела бригады, вам будет легко работать, - сказал член Военного совета. - Это добросовестный работник, зрелый коммунист. Он вам всегда поможет. Он старше вас лет на двенадцать, имеет богатейший опыт работы с людьми.
      Начальник штаба армии генерал-майор Орлеанский. Прощаясь со мной, сказал:
      - Жаль, что вы уезжаете. Но надо - значит надо. Наше дело военное...
      Виктор Павлович Орлеанский был одним из старейших работников управления армии. У тех, кто не знал его близко, суровость, замкнутость начальника штаба могли создать превратное впечатление о нем. Первое время мы, молодые операторы, чувствовали себя стесненно, когда Виктор Павлович заходил в оперативный отдел. Только поработав с ним бок о бок длительное время, мы разглядели за ею суровой внешностью истинную доброту, оценили широту его командирского мышления, аналитический склад ума. Он хорошо знал возможности каждого из нас и никогда не ставил перед исполнителями непосильных задач.
      Как-то раз он взял меня с собой на левый фланг армии, в оборонительную полосу 3-й морской стрелковой бригады. Левый фланг оборонительных позиций морских пехотинцев упирался в восточный берег Ладожского озера, а вся полоса обороны проходила по правому, северному, берегу Свири.
      Весна растопила снег. Дороги, что называется, текли, - хоть ставь на машину парус. Кое-как добрались до деревни Доможирово, где окончательно и засели на штабном автомобиле.
      Командир бригады инженер-капитан 1-го ранга Гудимов прислал за нами связной катер с начальником штаба бригады майором Аникиным. Река Оять вздулась, битый лед таранил борта нашего суденышка. С трудом продирались по ледяной каше, пока не спустились в Свирь. Здесь льда было меньше, вода стояла
      высоко, и мы благополучно прошли вверх по течению к командному пункту бригады.
      Познакомившись с планом обороны, генерал Орлеанский начал проверять практическое управление частями бригады. Ею интересовали и действия бригадного резерва, и организация артиллерийского огня.
      Целый день мы ходили по траншеям. Шинели от воды набухли и свинцом давили на плечи. На сапогах по пуду грязи. Вместе с нами месили грязь командир бригады Гудимов и начальник штаба Аникин. Беспокоились. Их понять было можно: противник заметил оживление на наших позициях и открыл артиллерийский огонь.
      Виктор Павлович словно не замечал стрельбы и волнений командования бригады. Он решительно переходил из одной траншеи в другую, рассматривал вражескую оборону.
      - Вот теперь, товарищ Бунаков, нам с вами ясны возможности третьей бригады, - удовлетворенно сказал Виктор Павлович, когда вся полоса обороны была исследована вдоль и поперек.
      Назад, в Доможирово, где в грязи застряла штабная машина, добирались на том же катере. Гудимов заметно оживился, рассказывая нам о русле реки, о тех местах, по которым противник чаще всего ведет огонь. В это время послышался свист, а за ним грохот. От разрывов снарядов река вздыбилась султанами воды. Катер начало бросать из стороны в сторону.
      - Это что, противник наблюдает за нами? - спросил Орлеанский, ухватившись за поручни. Но комбриг не расслышал его вопроса - он напряженно выяснял направление полета вражеских снарядов.
      Я взглянул вверх: над нами крутился самолет-корректировщик.
      - Смотрите, вон кто управляет огнем, - сказал я Виктору Павловичу.
      Гудимов оторвал взгляд от реки, громыхавшей разрывами. В эго время со стороны станции Оять появились два наших истребителя. Вражеский самолет не захотел с ними встречаться и быстро ретировался.
      - Пронесло, - с облегчением сказал Гудимов и тут же, словно не было никакой опасности, предложил: - Товарищ генерал, разрешите застопорить ход? Сейчас оглушенная рыба всплывет. Наберем на уху...
      - Давай полный вперед, рыбак, - ответил Орлеанский, - а то, не ровен час, сами отправимся на корм твоим судакам.
      Не скрывая огорчения, Гудимов направил катер в устье Ояти.
      Я думая, что из Доможирова мы поедем прямо в штаб армии. Но Виктор Павлович решил заглянуть в 70ю бригаду к Анфимову.
      Бригада тихоокеанских морских пехотинцев под командованием полковника Анфимова прикрывала участок юго-восточного побережья Ладожского озера. На командном пункте шло совещание. Командир бригады, офицеры бригадного штаба и представитель Ладожской военной флотилии разбирали вопросы взаимодействия при обороне побережья
      Позвонив в штаб армии и доложив командарму о том, где он находится, генерал Орлеанский вник в суть вопроса и предложил завтра с утра проехать вдоль побережья Ладожского озера и на местности ознакомиться с организацией обороны побережья.
      - На бумаге все, кажется, предусмотрено, а на деле может этого и не быть. - заключил он.
      Для отдыха нам определили землянку неподалеку от командного пункта. Когда мы остались одни, Виктор Павлович сказал:
      - Завтра по минутам проверим сроки выхода подразделений бригады на угрожаемые участки
      Проверка показала, что на практике получалось не все так, как было записано в плане.
      - Видите, товарищ Анфимов, сколько неувязок набралось, - укоризненно сказал комбригу генерал Орлеанский - Надо проводить тренировки.
      - Есть проводить тренировки - отрапортовал Анфимов. - Однако, товарищ генерал, противник на Ладоге ведет себя спокойнее, нежели раньше.
      Орлеанский нахмурился.
      - Вы уверены? Вас не беспокоит то обстоятельство, что большая часть берега озера находится у противника? И кто может поручиться, что враг не высадит где-либо десант? В октябре сорок второго мы тоже не ждали десанта противника, а он попытался захватить остров Сухо.
      - Я все понял, товарищ генерал. Все исправим.
      Я не раз сопровождал начальника штаба в его поездках в войска. Неуемная энергия командующего, его страстное стремление научить командиров побеждать врага не числом, а умением заставляли офицеров штаба во главе с генерал-майором Орлеанским больше бывать в боевых порядках частей
      Эта поездка с начальником штаба невольно вспомнилась мне, когда зашел попрощаться к нему перед отъездом к новому месту службы.
      - Руководите штабом твердо, - напутствовал меня Виктор Павлович. Всегда помните, что начальник штаба наравне с командиром отвечает за результаты боевых действий части. Будьте на высоте положения. Потребуется помощь - обращайтесь
      Обращаться к генералу Орлеанскому мне, к сожалению, не пришлось. Его перевели на 1-й Белорусский фронт.
      В оперативном отделе товарищи устроили мне теплые проводы. С грустью и благодарностью за совместную службу расставался я с теми, с кем долгое время делил радости и невзгоды. Что говорить, трудно расставаться с хорошими товарищами. А в их числе были майоры Г С. Науменко, Н. Н. Пустовалов, И. Д. Белов, мой однокашник по минскому училищу А. А. Филанович, П. П. Грицай, капитаны А. Е. Осипов и Н.А. Нешта. Все они по-доброму напутствовали меня, а майор П. С. Литвинов, заботливая душа, даже вручил походный паек.
      - Держи, Степан, - сказал - Если попадешь в трудные условия и нечего будет есть, пригодится, да и нас вспомнишь.
      Это было 30 апреля 1944 года
      Задача на всех одна
      Из бригады прислали "эмку". Но не успел я сесть в машину, чтобы ехать к новому месту службы, как объявили воздушную тревогу.
      Во время налетов вражеской авиации всякое движение возле командного пункта армии прекращалось: чтоб не демаскировать. Мы с шофером поспешили в укрытие. Там уже находились работники штаба, операторы, порученцы
      Это был уже второй налет в течение дня, хотя командный пункт армии совсем недавно переместился на новое место. Возросшая в последнее время активность противника показывала, что он чем-то обеспокоен.
      Зенитная артиллерия встретила воздушного врага на подходе и поставила заградительный огонь, Он был не слишком плотным, но цели своей достиг. Самолеты противника поспешно сбросили бомбы и улетели. Наша "эмка" двинулась в сторону левого фланга армии, где в резерве стояла 70я отдельная морская стрелковая бригада. Теперь уже моя бригада.
      После весенней распутицы дороги начали просыхать. Через овраги и по низинам, где талая вода еще держалась, были уложены гати и колейные мосты. По этим тряским участкам быстро не поедешь. День заметно прибавился, чувствовалось приближение белых ночей.
      Когда я выехал из нашего штаба, дорога была еще пустынной. Лишь изредка попадались навстречу одиночные грузовики с кузовами, задернутыми пятнистым брезентом. Создавалось впечатление, что эта ухабистая фронтовая магистраль, устав от тяжелой ночной жизни, отсыпалась с наступлением светлого времени
      Но с наступлением вечера движение становилось все интенсивнее. На дороге появились пехотные колонны и артиллерийские подразделения на конной тяге. Возле станций Оять и Паша - пунктов снабжения армии - шла выгрузка войск из эшелонов, сновали машины и повозки с боеприпасами, продовольствием, другими воинскими грузами. И над всем этим фронтовым муравейником расправляла крылья северная ночь.
      Переполненные вешними водами Оять и Паша остались позади. Шофер Владимир Лунев вел машину уверенно, даже с некоторой профессиональной лихостью. Он смело преодолевал колдобины и рытвины и по каким-то неуловимым для постороннего взгляда признакам безошибочно ориентировался в темноте.
      Еще днем, в штабе, когда он представлялся: "Водитель Лунев прибыл", - я обратил на него внимание. Небольшого роста, широкоплечий, крепко сбитый, он производил впечатление физически сильного человека. Теперь же, в пути, для более обстоятельного знакомства было сколько угодно времени, и я спросил:
      - Давно в армии?
      - С сорок первого, - охотно заговорил шофер. - Как мобилизовали нас, так с тех пор и не расстаемся с "эмочкой". Новосибирские мы с нею. Шоферил еще до войны на мукомольном комбинате.
      - А теперь кого возите?
      Лунев круто взял вправо, объезжая ухаб, отчего машина чуть не опрокинулась в кювет. Я непроизвольно схватился за ручку дверцы, надеясь выскочить прежде, чем мы перевернемся. Но все обошлось благополучно, и Лунев продолжал:
      - Теперь вас возить буду. Вы же, товарищ майор, к нам начальником штаба назначены. А мы с "эмочкой" при штабе состоим...
      Ну и ну! В бригаде, кроме комбрига и начальника политотдела, никто не знает о моем назначении, а солдатское радио уже сработало.
      Впереди вдоль дороги за деревьями показались темные силуэты строений. Подъехали ближе - оказалось село. Думал, что с ходу проскочим его, но на окраине нас остановил патруль.
      - Проверка документов.
      Я подал старшему патруля документы. Он внимательно просмотрел их и вернул со словами:
      - О вашем приезде я предупрежден, товарищ майор. Сейчас сюда прибудет майор Кукушкин.
      Вскоре подъехал начальник оперативного отделения штаба бригады Леонид Семенович Кукушкин. Ранее я не раз встречался с ним по делам службы и был теперь искренне рад работать вместе. О майоре Кукушкине шла добрая молва. За армейскую жизнь я нередко встречал офицеров, которые не моргнув глазом могли пойти на любое трудное дело, но при встрече с начальством теряли мужество. Леонид Семенович был бесстрашен в бою и хладнокровен в общении с начальниками.
      - Здравия желаю, товарищ майор! - выскочив из машины, с улыбкой сказал он. - Рад приветствовать!
      Пройдя вдоль редкого забора, за которым темнели нежилые дома с заколоченными крест-накрест окнами, мы остановились возле бревенчатой пятистенки. Забор вокруг дома был повален и вдавлен в грязь. Ступеньки крыльца скрипели и гнулись под ногами. Ватная обивка входной двери висела клочьями. Мне стало как-то не по себе. Наверное, нет ничего безысходнее, чем вид брошенного людьми дома, в котором долгое время хозяйничала война.
      К счастью, унылое впечатление дом производил только снаружи. А внутри он был обжит. Большую комнату почти наполовину занимала русская печь. Вдоль двух окон, занавешенных плащ-палатками, стоял широкий сосновый стол. Керосиновая лампа под зеленым абажуром бросала круг света на разложенные на столе документы. Лицо офицера, сидевшего за столом, оставалось в тени.
      Я доложил о своем прибытии Офицер, выслушав мой доклад, облегченно вздохнул, затем резким движением руки отодвинул документы и поднялся. Это был командир бригады подполковник Блак.
      Мы были знакомы с ним раньше. Теперь он - мой непосредственный начальник.
      Александр Васильевич Блак - высокий широкоплечий мужчина со смуглым лицом и светлыми волосами. Глаза - словно буравчики, так и сверлят насквозь. Голос несколько глуховат, а может быть, мне так показалось.
      - Как там в армии? - спросил Блак.
      Я коротко доложил о беседе с командармом.
      - Что касается конкретных боевых задач бригады, то вы же знаете генерала Крутикова: "Все будет доведено до вашего сведения в надлежащий срок".
      - Это точно, - согласился комбриг и посмотрел на часы. - Через четыре часа мы с Кукушкиным едем на рекогносцировку района учений, а затем начнем и сами учения. Вы же с утра знакомьтесь с документами. Кроме того, подберите место для размещения штаба бригады. А теперь спать.. - Он расстегнул широкий командирский ремень и, разведя руки, потянулся так, что захрустели суставы.
      Через несколько минут я уже был в небольшой бревенчатой избушке, состоявшей из одной комнаты V маленького закутка. Здесь уже хозяйничал ординарец рядовой Геннадий Иконников. Молодой, подтянутый, всегда опрятно одетый, он, как потом выяснилось, умел держаться естественно и с достоинством в любой обстановке. Геннадий по-хозяйски старательно вытер чистой тряпкой мой чемодан, поставил его под кровать
      - Кто ваши родители? Откуда родом? - поинтересовался я.
      - Отец у меня морской командир, - ответил Иконников. - В армию призывался в Кронштадте. На фронт пошел добровольцем.
      - Отлично. Я тоже в свое время пошел в военное училище добровольно. А какое у вас образование?
      Геннадий вздохнул с сожалением:
      - Незаконченное среднее. Не успел сдать последний экзамен за десятый класс. Война...
      Забегая вперед, скажу, что с Геннадием Иконниковым мы до конца войны были вместе. Приходилось бывать в различной обстановке, но он никогда не терял присутствия духа и добросовестно исполнял свой
      воинский долг. Как-то командир батальона майор Кондрашов сказал мне:
      - Когда приказание штаба передает ваш ординарец Иконников, никаких вопросов не возникает: всегда четко, конкретно, точно.
      Но это было позднее. А в тот раз, добравшись до постели, я уткнулся лицом в подушку и мгновенно заснул.
      С восходом солнца был уже на ногах. Много часов провозился с документами. Штабное хозяйство было солидное, и мне предстояло потратить не один день, чтобы привести его в надлежащий порядок. Конечно же, очень пригодился опыт работы в оперативном отделе штаба армии. Я знал требования основополагающих документов, и это облегчало мою новую службу
      Комбриг вернулся с учений вместе с начальником политотдела майором Суровым. И сразу же пригласил меня к себе. Печь была жарко натоплена Ярко светила керосиновая лампа, а на столе стояли котелки с борщом. На газетном листе лежали нарезанный толстыми ломтями хлеб и кусок бело-розового украинского сала.
      - Прошу, - сказал подполковник Блак. Непринужденная обстановка как нельзя лучше способствовала решению накопившихся вопросов. Я излагал суть дела и свое мнение. Тут же предложение обсуждали, уточняли и принимали решение.
      - Рабочие помещения на командном пункте можно сделать за двое-трое суток силами саперного взвода. Лес под боком. Место для КП выбрано.
      - Хорошо, - согласился комбриг - Завтра приступим к работе. Утром посмотрю место.
      В таком же деловом тоне решались и все другие вопросы. И не только тогда, после учений Начальник политотдела Владимир Александрович Суров принимал в этом самое живое участие.
      Он был старше меня и командира бригады и держался соответственно возрасту - степенно, без суеты. Глядя на Сурова, я вспомнил кинофильм "Мы из Кронштадта". Владимир Александрович чем-то, походил на комиссара из этой кинокартины.
      Служебные вопросы были решены. Потекла беседа на свободные темы. Комбриг распорядился подать чай.
      - А кем вы работали до фронта? - поинтересовался я у начальника политотдела.
      - Печатником, - ответил он - В московской типографии. Оттуда меня в армию за несколько лет до войны взяли. По партийной мобилизации.
      Позднее я много раз ловил себя на мысли, что подражаю майору Сурову в обхождении с людьми. А у него это получалось здорово. Запомнились его слова:
      - Конечно, трудно. Всем нелегко. Но люди выдержат, если мы, коммунисты, будем впереди.
      И он был впереди там, где требовалось мобилизовать личный состав на трудное дело. Страстным большевистским словом и личным примером он вдохновлял товарищей по боевому строю.
      Спустя несколько дней я уже полностью вошел в курс новой работы. Хорошая память и раньше не раз выручала меня, теперь же особенно. В любую минуту я мог доложить командиру бригады необходимые данные. А Блак был человеком дела.
      70я бригада почти не имела необстрелянных бойцов. Из четырех тысяч ее воинов восемьсот были моряками с боевых кораблей и вспомогательных судов Тихоокеанского флота. Кроме трех отдельных стрелковых батальонов в бригаду входили артиллерийский, минометный и противотанковый дивизионы, специальные подразделения. Бойцы и командиры стойко обороняли занимаемый рубеж. Теперь же предстояло научить их наступать. На это ушел весь май 1944 года
      Самая главная забота
      Зимой и весной 1944 года Красная Армия провела ряд. успешных операций. В итоге изменилась стратегическая обстановка на северогерманском фронте Советские войска вышли в восточные районы Прибалтики, Белоруссии, в западные области Украины и в северо-восточную часть Румынии. На северо-западе советско-германский фронт проходил по восточному берегу реки Наровы, восточным берегам Чудского и Псковского озер, восточнее Пскова и Идрицы
      От Баренцева моря до Финского залива действовали войска Карельского и части правого крыла Ленинградского фронтов Им противостояли 20я горная армия гитлеровцев и все финские войска. В результате проведенной перегруппировки к началу июня соотношение сил и средств на направлениях предстоящих ударов изменилось в нашу пользу.
      Эти направления были определены Ставкой Верховного Главнокомандования в ходе завершения зимней кампании 1944 года. Тур летнего наступления должны были открыть в июне Ленинградский и Карельский фронты в районах Карельского перешейка и Южной Карелии.
      Ленинградскому фронту предстояло наступать на Выборг, а Карельскому между Ладожским и Онежским озерами и севернее их. Ставилась задача вывести из войны против СССР сателлита фашистской Германии - Финляндию.
      Эта задача исходила из оценки внутриполитического положения в Финляндии. А оно было довольно острым. Поражение немецкой группы армий "Север" в январе - феврале 1944 года (была окончательно и полностью снята блокада Ленинграда) заставило финнов задуматься над перспективой продолжения войны на стороне Германии. Трезвые политики высказывались о том, что поражение гитлеровской Германии неминуемо.
      Пока немецко-фашистские войска находились в непосредственной близости от финских соединений, окопавшихся на Свири и Карельском перешейке, в районе Медвежьегорска и в некоторых других местах, финским правителям было трудно отказаться от захваченной советской земли. Но обстоятельства вынуждали к иным решениям.
      В самой Финляндии в этот период был тяжелейший экономический кризис. Не хватало рабочей силы, сырья, топлива, продовольствия. Многие отрасли промышленности пришли в упадок. Усилилась инфляция. Еще в конце первого года войны, писал О. Куусинен в книге "Финляндия без маски", ежедневная норма выдачи хлеба на человека в стране составляла в среднем 200 граммов, жиров 10 граммов, мяса - около 10 граммов. И в то же самое время в Германию следовали сотни железнодорожных составов с зерном, мясом, сливочным маслом. Фашистские правители грабили Финляндию, и это все яснее становилось финским трудящимся. Народные массы выражали недовольство войной. Оппозиция против войны возникла и в правящей верхушке.
      Сложное внутриполитическое положение в стране, тяжелое поражение немецко-фашистских войск под Ленинградом и Новгородом вынудили финское государственное руководство искать пути выхода Финляндии из войны с Советским Союзом. Поиски таких контактов - тема другого разговора. Задача же наших войск состояла в том, чтобы нанести поражение финской армии и ускорить тем самым выход Финляндии из войны против нашей страны.
      За три военных года финские войска создали на занимаемых рубежах сильную оборону. Она опиралась на труднодоступные естественные рубежи. Севернее Онежского озера противник подготовил две оборонительные полосы. На некоторых участках он поставил бронеколпаки, в глубине, вдоль дорог, создал опорные пункты с хорошо развитой системой огня. Оборонялся здесь 2-й армейский корпус - две пехотные дивизии и пехотная бригада. Здесь же находились две отдельные пехотные дивизии, подчиненные непосредственно финскому верховному командованию.
      Между Ладожским и Онежским озерами оборона финнов проходила по реке Свирь. На участке от Ошты до Свирьстроя финские войска занимали плацдарм на южном берегу реки. Особенно сильная оборона была создана на направлении Лодейное Поле - Олонец - Питкяранта, где проходили основные коммуникации войск, находившихся в межозерье. Здесь был создан ряд оборонительных полос, из которых вторая, на участке Мегрозеро - Обжа, являлась наиболее мощной. В глубине сильные полевые позиции находились по берегам рек Видлицы и Тулемайоки, а также на рубеже Лоймола - Питкяранта.
      На Свири оборонялась группа "Олонец" - 2-й и 6-й корпуса (несколько пехотных дивизий и отдельные бригады). На Онежском и Ладожском озерах противник имел 5 канонерских лодок, 2 торпедных катера и больше сотни других катеров, до ста самолетов морской авиации. Финские части были укомплектованы по штатам военного времени, солдаты, младшие командиры и офицеры обладали значительным опытом ведения боев в лесисто-болотистой местности.
      Наступление начинали войска Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Затем вступал в силу план Свирско-Петрозаводской операции, к которой на протяжении длительного времени шла всесторонняя подготовка.
      Так, в ближайшем тылу на местности, схожей с той, по которой предстояло наступать, были сооружены по типу финских оборонительные полосы с долговременными огневыми точками и различными заграждениями. С передовой поочередно отводились войска, которые учились тут штурмовать оборону противника.
      Большое внимание уделялось маскировке. Прибывшим артиллерийским и минометным частям запрещалось открывать огонь с занимаемых позиций до начала общего наступления. Радиостанциям был установлен определенный режим работы, ограничивались телефонные переговоры. Соблюдался строгий порядок движения войск к передовой.
      Начало наступления планировалось на 21 июня. Для Свирско-Петрозаводской операции привлекались 7я и 32я армии, Ладожская и Онежская военные флотилии Замысел се состоял в том, чтобы мощным ударом в межозерье и наступлением со стороны Медвежьегорска окружить и уничтожить финскую группу "Олонец", выйти на советско-финляндскую границу и очистить от противника южную часть Советской Карелии.
      Главный удар в направлении Лодейное Поле - Олонец - Питкяранта наносила 7я армия под командованием генерал-лейтенанта А. Н. Крутикова. Она должна была форсировать Свирь, прорвать вражескую оборону и, развивая наступление на Олонец, разбить группировку противника между Ладожским и Онежским озерами. Кроме того, силами одного стрелкового корпуса и танковой бригады наступать в северном направлении, где совместно с 32-й армией и Онежской военной флотилией овладеть Петрозаводском и освободить от врага Кировскую железную дорогу. Для выполнения поставленной задачи армия имела 12 стрелковых дивизий, 3 морские стрелковые бригады и 2 укрепленных района. Ее наступление поддерживали 588 самолетов.
      Севернее Онежского озера планировалось наступление трех дивизий 32-й армии генерал-лейтенанта Ф. Д. Гореленко. Они должны были разгромить медвежьегорскую группировку противника, во взаимодействии с 7-й армией овладеть Петрозаводском и выйти на государственную границу в районе Куолисмы.
      Наступательный порыв войск был очень высоким. На проходивших митингах и собраниях бойцы и командиры обещали, что сделают все возможное для освобождения Советской Карелии от врага. Многие воины обращались к своим начальникам с просьбой поручить им наиболее ответственные боевые задания. Вот лишь один характерный пример. Когда стало известно, что 2-й батальон одного из полков 99-й гвардейской стрелковой дивизии должен выделить 12 бойцов для занятия рубежа на правом берегу Свири, к заместителю командира по политической части обратились сотни бойцов. Каждый из них отстаивал свое право участвовать в выполнении этой задачи. Из добровольцев отобрали самых смелых и умелых, главным образом комсомольцев.
      Финское командование, предвидя наше наступление, решило отвести свои войска с плацдарма на участке Онежское озеро - Свирьстрой. Отход их нашей разведкой был обнаружен, и началось преследование. К 20 июня части правого крыла 7-й армии вышли к южному берегу Свири.
      В начале июня 70я бригада получила из армии приказ совершить марш в восточном направлении в полосу 4ю стрелкового корпуса и войти в его состав.
      Маршрут был указан от Манихина через Доможирово, Вахнову Кару, Шоткусы.
      - Выходим на направление главного удара армии, - изучая маршрут, проговорил подполковник Блак.
      Он произнес это таким тоном, словно все время, до получения приказа, боялся, что нас обойдут вниманием и бросят на какой-нибудь второстепенный участок.
      Командарм в своем приказе особое внимание обращал на маскировку перехода, скрытность сосредоточения в указанном районе. Мы понимали смысл этих требований и делали все необходимое, чтобы произвести передислокацию втайне от противника. С комбригом условились, что после расчета марша я с оператором выеду на командный пункт 4-го корпуса за получением боевой задачи.
      - Возьмите с собой и бригадного инженера, - распорядился Блак.
      Неподалеку от штаба уже стояла "эмка". Рядом с шофером Луневым возвышался помощник начальника оперативного отделения капитан Шапошников. Капитана в штабе любили за покладистый характер, подтрунивали над его медлительностью, хотя никто не помнил случая, чтобы Шапошников опоздал с выполнением задания. Характеризуя офицеров штаба, начальник политотдела сказал о нем: "Стоящий человек".
      Пока мы совещались в штабе, прошел небольшой дождь, прибивший песчаную дорогу. Машина рванулась вперед и понеслась, подпрыгивая на колдобинах.
      - Можно потише? - крикнул Шапошников. - Карандаш срывается.
      Лунев сбавил скорость, сказал раздумчиво:
      - Негоже медлить. Торопиться надо. Осталось всего ничего. Главное позади. Теперь только сапоги крепкие требуются.
      Шапошников хмыкнул:
      - Сапоги-то для чего? Вместо гранат? По фашистам связками?
      - Противника догонять, - серьезно ответил водитель. - Вот как поддадим ему на всех фронтах сразу, то и догонять придется.
      - Эх, если б так. Не просто это, как кажется, - не выдержал я.
      Лунев живо повернулся ко мне.
      - А кто говорит, что просто? Трудно, но надо. А раз надо, будет сделано.
      Какое эго удивительное слово - "надо". Во время войны оно часто употреблялось: готовься, как надо воюй, как надо. Как надо Отчизне!
      4м стрелковым корпусом командовал генерал-майор П. В. Гнедин. На командном пункте ни его, ни начальника штаба полковника Я Г. Голубева не оказалось. Оперативный дежурный, молоденький лейтенант с рыжим пушком на округлых щеках, тщательно проверив наши документы, доложил, что комкор и начштаба находятся на учениях, пояснил, как их можно найти.
      Генерала Гнедина мы разыскали километрах в восьми от командного пункта корпуса. Он стоял на высотке и наблюдал, как подразделение на десантных средствах преодолевает реку. На противоположном берегу переправившиеся штурмовали долговременную огневую точку Заметив, что атака ведется в лоб, он закричал
      - Чего в лоб лезете? По складкам нужно обтекать, справа.
      И распорядился повторить атаку.
      Шло обычное полевое занятие. Внешне оно мало чем отличалось от тех, которые проводились до войны Сколько раз курсантом вот так приходилось мне ходить в атаку, а потом, став командиром, штурмовать позиции "противника" вместе с ротой! Времени на это тогда отводилось много, а сейчас - все в обрез.
      Стоявшему рядом командиру 114-й стрелковой дивизии полковнику Москалеву генерал сказал:
      - Видал? В лоб лезут. А если в бою так? Это же ненужные потери. Неет, так не пойдет!
      И он стал объяснять комдиву, как нужно форсировать
      реку и одновременно подавлять сопротивление противника в первой траншее.
      Воспользовавшись паузой, я подошел к командиру корпуса и представился, - Не знал, не знал, - удивился генерал. - Зачем прибыли ко мне?
      Я доложил, что с 8 июня бригада включена в состав корпуса и к 10 июня должна сосредоточиться в районе Шоткуса. Мне поручено получить задачу.
      - Доложите маршрут движения бригады и место расположения в районе Шоткуса, - приказал генерал и ворчливо добавил: - Войск приходит много, тесно становится.
      Капитан Шапошников развернул карту
      - А почему марш совершаете днем?
      - Таков приказ командующего армией, товарищ
      генерал. Видимо, учитывалось, что будем двигаться по лесным дорогам. Комкор согласно кивнул:
      - Что ж, видимо, это резонно. А что касается рай
      она расположения бригады, то вы хорошо его разведайте. Там много болот. Найдите входы и выходы из этого района. Схему расположения вышлите в штаб корпуса.
      - Есть. Разрешите быть свободным?
      - Погоди, майор. - Генерал оглянулся и, взяв меня за локоть, отвел в сторону - У тебя в штабе армии друзей много. Не слышно, когда сигнал дадут? - Ничего не знаю, товарищ генерал. Если что, вы раньше об этом узнаете из боевого приказа. Он засмеялся:
      - Ну дипломат! Ладно, отправляйтесь выполнять задачу - И подал на прощание руку.
      Я заторопился к машине. Да, весь фронт - от солдата до генерала волновал этот вопрос: когда же двинемся на врага?
      Бригада второй день находилась в движении. 10 июня я задержался на последнем рубеже регулирования - на шоссе Оять - Лодейное Поле: подходившим подразделениям надо было уточнить районы дислокации.
      Миновал рубеж регулирования стрелковый батальон во главе с майором М. Ф. Кондрашовым. Обогнав колонну, командир подошел ко мне. Как всегда подтянутый, он выглядел молодцом. Кондрашов - один из лучших командиров. На войне быть лучшим непросто.
      Таких посылают на самые трудные задания Кондратов не избегал их Человек отчаянной храбрости, он умел завладеть волей сотен подчиненных и повести их за собой. Его солдаты и командиры верили ему и беспрекословно шли за ним в бой.
      Еще работая в оперативном отделе штаба армии, я не раз слышал фамилию Кондрашова. Об этом сибиряке отзывались как об умелом организаторе боя. В бригаде же эта фамилия повторялась по нескольку раз на день. Кажется, на второй день пребывания в соединении я спросил солдата, прибывшего в штаб с пакетом: "Из какого батальона?" И вместо номера батальона услышал гордое: "Отдельного стрелкового майора Кондрашова". Такое, скажу я вам, бывает нечасто.
      Обменявшись со мной приветствиями, Кондратов развернул карту.
      - Прошу уточнить пункт назначения.
      - Отставшие есть? - спросил я у него.
      Майор удивленно приподнял светлые брови и сразу чем-то напомнил мне Лунева. Наверное, в сибиряках есть что-то общее, что дает право сказать о человеке - типичный сибиряк.
      Первый батальон, а за ним артиллерийский дивизион втянулись в лес, а из-за поворота показался второй батальон. Его командир майор П. Т. Калинин возвышался над своими подчиненными почти на голову.
      Инженер-горняк Калинин пришел на войну из запаса. Служилось с ним легко, как со всяким культурным человеком.
      - Товарищ майор, а где командир бригады? - спросил Калинин.
      - Впереди. Что-нибудь случилось?
      Калинин снял пилотку и вытер платком лоб. На коже виднелись черные крапинки - след навсегда въевшейся угольной пыли.
      - Подполковник Блак проверял батальон на малом привале и приказал доложить ему, как прошел марш по бездорожью.
      Оказалось, что усиленная рота второго батальона шла севернее основного маршрута по болотам. Калинин развернул карту.
      - Рота прошла вот здесь, прямо в район сосредоточения батальона. Она преодолела труднопроходимое болото, переправилась через Оять на подручных средствах и достигла назначенного пункта раньше нас!
      Он так и светился радостью за отличившуюся роту.
      Понять Калинина было можно: ведь успех солдата - это прежде всего успех его командира. Майор снова достал платок.
      - Жарко. - посетовал он, - парит немилосердно, да и переход нелегкий.
      А у меня невольно вырвалось:
      - Это не в шахте уголек рубать ..
      Павел Тимофеевич был страстным пропагандистом горного дела. Как большинство людей богатырского склада, он отличался большим добродушием, никогда не унывал, любил и понимал шутку, но решительно не терпел никаких острот о шахте и шахтерах. Услышав мою реплику, надел пилотку, посмотрел на меня сверху вниз и с явной обидой сказал:
      - Между прочим, если хотите знать, ваш марш - детские игрушки по сравнению с работой в шахте. Вот погодите, кончится война - я покажу вам настоящую работу и настоящих людей.
      - Не обижайтесь на шутку, Павел Тимофеевич
      Марш действительно тяжелый. Но он уже позади Вон у того дерева со сломанной вершиной сворачивайте влево и по лесной дороге выйдете в свой район. Да побыстрее Самолеты-разведчики противника то и дело снуют в этом квадрате.
      Где-то у горизонта послышался рокот мотора. Так и есть. Над обороной противника показался самолет.
      - Здрасьте, давно не виделись' - буркнул Калинин и сплюнул.
      Самолет скрылся в облаке, а когда вышел из него то оказался над Свирью. Барражировавшая в небе пара наших истребителей кинулась на сближение с разведчиком. Противник заметил их, снизился и повернул на север Истребители, преследуя его, скрылись за макушками деревьев. До нас донесся глухой перестук авиационных пулеметов.
      Подошло последнее подразделение бригады. Можно было двигаться за ним следом. Но в это время подъехал командарм с группой офицеров. Машина генерал-лейтенанта Крутикова резко затормозила. На обочину дороги вышли командарм, командующий артиллерией генерал Губерниев и оператор майор Науменко, которому я передал свои направленческие обязанности.
      Я представился командарму и доложил, что 70я бригада завершает марш в новый район сосредоточения. Здесь последний рубеж регулирования.
      - Хорошо, товарищ Бунаков, - сказал генерал-лейтенант. - Ну, вошли в курс новых обязанностей? Как бригада готовится к наступательным боям?
      Пришлось коротко доложить о проведенных в бригаде учениях, о том, чем и как занимаются в эти дни офицеры штаба, о состоянии соединения. Слушая меня, Алексей Николаевич прохаживался по обочине.
      - Передайте подполковнику Блаку: пока есть время, нужно готовиться к переходам по бездорожью и болотам. Проверьте экипировку каждого бойца: он должен иметь все необходимое для действий в отрыве от базы снабжения. Ленинградский фронт уже перешел в наступление на Карельском перешейке. У нас времени в обрез.
      - Наконец-то! - вырвалось у меня. Генерал Крутиков улыбнулся. Видимо, ему было понятно это неуставное "наконец-то".
      - Осваивайтесь побыстрее с работой, товарищ Бунаков. Надеюсь, вы умеете плавать? А то кругом так много рек и озер.
      Мне захотелось сказать Алексею Николаевичу, чтобы он за нашу бригаду не беспокоился, что мы не подведем, но от волнения растерялся, и вырвалось у меня совсем другое:
      - Товарищ командующий, я родился у Днепра, на Смоленщине. Плавать умею с детства.
      Генерал Крутиков, видимо, понял мое состояние и с улыбкой сказал:
      - Вот и прекрасно! Плавать умеете с детства, с новой работой освоились. Все остальное приложится. До свидания. Желаю удачи.
      Пожав мне руку, он направился к машине.
      Подполковник Блак был уже на месте. Я доложил ему о встрече с командующим и его требованиях надежно укрыть людей и технику, вести маскировочные работы, ремонтировать полевые дороги... Но самой главной заботой оставалась подготовка бригады к наступательным боям.
      Назад дороги нет
      15 июня в бригаде проходили очередные занятия. Вечером в палатке командира мы подводили итоги. Внезапно зазвонил телефон. Подполковник Блак взял трубку:
      - ...Есть. Вас понял. - Лицо его стало строгим.
      Генерал Крутиков срочно вызывал к себе на КП командира, начальника штаба и начальника политотдела.
      - Старшим остается мой заместитель подполковник Темрезов, распорядился комбриг и назначил выезд через пятнадцать минут.
      Белая июньская ночь с ясным небом на западе была необычайно тихой, а полевая дорога сухой. Водитель Лунев, молчаливый и сосредоточенный, как и всегда в присутствии командира бригады, выжимал из старенькой "эмки" все, на что она была способна. Машина словно летела по мягкой накатанной дороге.
      Ровно в 24.00, как и было приказано, мы все трое вошли к командующему. Из землянки за рекой Оять он недавно перебрался в просторную деревенскую избу на северо-западной окраине Алеховщины и теперь встречал нас в просторной комнате с низким потолком.
      Кроме генерал-лейтенанта Крутикова здесь находился командующий Карельским фронтом генерал армии Мерецков. Мы с Суровым незаметно переглянулись: значит, повод для вызова весьма серьезный.
      Кирилл Афанасьевич Мерецков был широко известен в войсках. Он, как никто другой, знал особенности нашего Северо-западного театра военных действий, тактику противника, его сильные и слабые стороны. Перед Великой Отечественной войной К. А. Мерецков командовал войсками Ленинградского военного округа. Как он сам позднее рассказывал в книге "На службе народу", стремился глубоко знать экономику, общие политические планы, состояние армии буржуазной Финляндии и сделать все необходимое для защиты наших северо-западных рубежей. "Впервые, - писал К. А. Мерецков, - я познакомился с округом в зимнее время... Как только выехал на Карельский перешеек, машину сразу обступили глубокие снега. Извивавшаяся между холмами дорога довольно скоро вывела к государственному рубежу. Я, конечно, хорошо знал, что граница находилась в 32 километрах от Ленинграда. Но одно дело - думать об этом на расстоянии, и совсем другое - став командующим, своими глазами убедиться, что дальнобойная артиллерия закордонного соседа может прямо со своей территории стрелять по улицам города Ленина. Ощущение было такое, что в самое сердце ЛВО уперся ствол вражеского орудия"*.
      "
      В советско-финляндской войне 1939-1940 годов К. А. Мерецков командовал 7-й армией. (В результате реорганизации Ленинградский военный округ был превращен в Северо-западный фронт: командующий - командарм 1-го ранга С. К. Тимошенко, член Военного совета - А. А. Жданов.)
      Под руководством генерала армии Мерецкова проводилась не одна успешная операция и в период Великой Отечественной войны. Именно Кирилл Афанасьевич сыграл одну из главных ролей в организации обороны Ленинграда и разгрома немецко-фашистских войск, составлявших костяк группы армий "Север".
      Мы представились командующему войсками фронта. Он сказал:
      - Генерал Крутиков поставит боевую задачу вашей бригаде. Задача очень важная. Мы надеемся, что бригада оправдает доверие командования. Желаю успеха.
      Мерецков попрощался и вышел.
      Генерал Крутиков приказал развернуть на свободном столе карту и объявил задачу бригады. Она сводилась к следующему: бригаде к 18 июня предстояло сосредоточиться в 12 километрах южнее Новой Ладоги, на левом берегу Волхова. Здесь войти в подчинение командующего Ладожской военной флотилией и готовиться к действиям в качестве морского десанта на восточный берег Ладожского озера, в район севернее устья реки Тулоксы. Высадившись, бригада должна перерезать железную дорогу и шоссе, захватить плацдарм и оборонять его до соединения с главной группировкой войск 7-й армии, наступавшей с фронта, с направления Лодейное Поле - Олонец Командарм разъяснил, что после высадки на берег бригада опять переходит в его подчинение.
      - Высадку бригады на берег и бой ее на плацдарме, - говорил генерал Крутиков, - поддерживает корабельная артиллерия Ладожской флотилии. С воздуха боевые действия бригады обеспечивают три штурмовых полка - 96 самолетов Ил2, два бомбардировочных полка - 48 самолетов Пе2. 60 истребителей прикрывают десант на переходе озером и на плацдарме. Кроме того, десантную операцию обеспечивают 33 самолета Балтийского флота.
      В заключение командующий армией еще раз напомнил о необходимости сохранить в строжайшей тайне замысел десантной операции. Мы получили указание: связь на марше со штабом армии и 4м стрелковым
      корпусом, а также со штабом Ладожской военной флотилии не поддерживать, в населенных пунктах не останавливаться, штабам армии и корпуса донесений не направлять.
      Алексей Николаевич вышел из-за стола, зашагал по комнате. Зазвонил телефон. Но командарм не снял трубку. Мысли его были заняты предстоящей операцией: четыре тысячи бойцов бригады шли в тыл врага.
      Остановившись рядом с командиром бригады, командарм раздумчиво заговорил:
      - Десант - тяжелая боевая задача. Очень тяжелая. Учтите советы, которые давались на командно-штабной военной игре. Детальное планирование операции проведете вместе со штабом Ладожской военной флотилии. - Он повернулся к начальнику политотдела: - Товарищ Суров, я рассчитываю на политотдельцев. На коммунистов и комсомольцев. Как бы трудно ни складывалась на плацдарме обстановка, десантникам назад дороги нет. Наша помощь, помощь Военного совета вам обеспечена. - И, обращаясь уже ко всем, закончил: - Как только вернетесь в бригаду, поднимайте ее по тревоге и ставьте задачу на марш. Ну, как говорится, в добрый час!
      В архиве, читая боевые документы, я обратил внимание на одну поправку, сделанную рукой генерала А. Н. Крутикова. Первоначально десант намечалось высадить в районе Андрусова, западнее Олонца. Позднее место высадки было отнесено к северу за устье реки Тулоксы, в оперативную глубину вражеской обороны. Чем это было вызвано, я не знал. При подготовке рукописи встретился с ветеранами Ладожской военной флотилии. Выяснились интересные подробности. Задолго до нашего вызова к командующему 7-й армией для получения боевой задачи вопрос об операции несколько раз обсуждался на уровне командующего войсками Карельского фронта генерала армии Мерецкова, командующего 7-й армией генерал-лейтенанта Крутикова и командующего Ладожской военной флотилией контрадмирала Черокова.
      Почему же сперва выбрали Андрусово? Мне кажется, опасались высаживать севернее, где противник, навалившись на десант, мог уничтожить его до подхода главных сил 7-й армии. Я хорошо помню позицию генерала Крутикова по этому вопросу. На военных играх он никогда не разделял попытки спланировать высадку десанта западнее Олонца и объяснял, что в этом месте коммуникации противника проходят сравнительно далеко от берега озера и десанту будет трудно выйти к ним. К тому же возле Андрусова мелководье, десантные средства не смогут близко подойти к берегу, людям придется значительное расстояние двигаться по воде под огнем врага и нести неоправданные потери.
      Совсем другое дело район Тулоксы. Здесь железная и шоссейная дороги проходят в нескольких сотнях метров от побережья. Сам берег, хотя и обрывистый, имеет удобные выходы с узкого песчаного пляжа. Глубины у берега достаточные для того, чтобы десантные средства почти вплотную могли подойти к нему. Не зря же еще в гражданскую войну именно здесь высаживался десант в тыл противника, и операция прошла успешно. И как удивительно совпадало время: июнь в 1919 году - июнь в 1944м.
      Рассматривая район высадки десанта севернее устья реки Тулоксы, нельзя не заметить большой уязвимости вражеских коммуникаций. Овладение же шоссейной и железной дорогами в тылу противника, конечно же, скажется на темпах продвижения главной группировки 7-й армии из района Лодейного Поля. А что касается известного риска - десанту потребуется дольше продержаться во вражеском тылу, то война есть война, солдат на войне всегда рискует. Кстати, реки Видлица и Тулокса, с заболоченными поймами, озеро Линдоя десанту можно использовать как естественные рубежи при отражении превосходящих сил противника.
      Командующий еще раз пожелал нам успеха и проводил до порога. Мы вышли в белую, тихую, прозрачную ночь. Каждый из нас напряженно думал над полученной задачей, осмысливая собственную роль в ее осуществлении.
      - Гони! - скомандовал водителю подполковник Блак, как только мы сели в машину.
      За всю дорогу мы не обменялись ни единым словом.
      В бригаде Блак тотчас же объявил боевую тревогу. Через два часа голова походной колонны пересекла исходный рубеж в том самом месте, где несколько дней назад я докладывал командующему обстановку.
      Разведывательная авиация противника проявляла повышенный интерес к левому флангу нашей армии. Но наши истребители, постоянно барражировавшие в воздухе, не позволяли ей безнаказанно удовлетворять свое любопытство. Так что над войсками вражеские разведчики появлялись с опаской. В воздухе нередко завязывались воздушные бои. Сколько раз мы в душе благодарили наших летчиков за то, что они надежно прикрывали нас с воздуха!
      Бригаде нужно было пройти 110 километров. По существовавшим нормативам для этого требовалось не менее четырех суток. Таким временем бригада не располагала. Для переброски личного состава в новый район был мобилизован весь автомобильный транспорт, какой мы смогли добыть. Таким комбинированным маршем мы уже 18 июня - через двое суток - сосредоточились в пункте назначения.
      Несмотря на белые ночи, марш бригады прошел без происшествий. Способствовало этому и наступление войск Ленинградского фронта на Карельском перешейке, которое отвлекало внимание противника от свирских рубежей.
      В районе сосредоточения были приняты необходимые меры, чтобы укрыть бригаду от воздушной и наземной разведки врага. Командиры и политработники провели с бойцами беседы о бдительности и сохранении военной тайны. Не болтлив в бригаде был народ, но эта работа не казалась нам излишней.
      Суровый экзамен
      После марша по лесным дорогам Новая Ладога показалась нам большим городом: многоглавый собор, каменные дома, мощеные улицы, дымившиеся трубы судоремонтных мастерских... Я видел этот город в конце 1942 года, когда прилетел из Алеховщины для согласования плана взаимодействия 7-й армии с Ладожской военной флотилией. Теперь в нем появилось много новых разрушений. Новую Ладогу противник стремился сровнять с землей, парализовать Дорогу жизни. Но город, основанный в петровские времена, жил и боролся, ремонтировал боевые корабли и транспортные суда, вносил свой посильный вклад в героическую эпопею Великой Отечественной.
      Небольшие формальности у оперативного дежурного штаба флотилии - и мы уже представлялись командующему Ладожской военной флотилией контр-адмиралу Черокову и начальнику штаба флотилии капитану 1-го ранга Крученых. С первых слов беседы почувствовали, что моряки хорошо информированы о предстоящей десантной операции. Они рассказали нам об обстановке на Ладожском озере, наступлении войск Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Развернув свои рабочие карты, мы пункт за пунктом стали уточнять, что должна делать наша бригада для подготовки к высадке десанта, а что берет на себя Ладожская военная флотилия. Познакомившись с количеством и состоянием боевых кораблей, транспортов и десантных средств, стали более конкретно представлять порядок и объем нашей работы.
      - По нашим данным, в бригаде без малого четыре тысячи человек, уточнил контр-адмирал Чероков. - А сколько из них моряков?
      - До двадцати процентов, - ответил подполковник Блак. - Остальной личный состав - стрелки, артиллеристы, связисты, саперы - комплектовался из сухопутных войск. Бригада в боевом отношении обучена. Однако навыками посадки на боевые корабли, высадки с них, погрузки и выгрузки боевой техники бойцы, за небольшим исключением, не обладают.
      - При таких операциях, - заметил начальник штаба флотилии, - очень важно иметь в составе десанта как можно больше людей, знакомых с морем, флотом, умеющих плавать, самостоятельно держаться на воде. Реку форсировать и то сложно. А здесь .. Сами понимаете. При подходе к берегу всякое может случиться.
      - Не будем загадывать, - остановил начальника штаба командующий флотилией - Надо исходить из реальных возможностей - Контр-адмирал, прохаживаясь по комнате, озабоченно говорил. - И для Ладожской военной флотилии такая десантная операция - серьезный экзамен. Правда, небольшие десанты мы высаживали на Ладожском озере еще в 1941 году, но это было в условиях того времени. Теперь и время другое, и возможности изменились. Все прошлые десанты не идут ни в какое сравнение с предстоящей высадкой ни по количеству войск, ни по решаемой задаче. Но сейчас надо подумать над более конкретными вопросами. - Он перелистал документы и продолжал: - Командиром высадки мы назначили капитана первого ранга Николая Иосифовича Мещерского. Это прекрасный офицер, бывалый моряк. Начал службу в русском военно-морском флоте еще до революции исходил тысячи миль по морям и океанам. В начале войны командовал минным заградителем. Его экипаж одним из первых на Балтийском флоте стал гвардейским. Хорошую боевую практику имеют и другие командиры, которые будут участвовать в десантной операции. Командир отряда кораблей артиллерийской поддержки - капитан первою ранга Лежава. Начальник походного штаба - капитан первого ранга Кузнецов, начальник оперативного отдела - капитан второго ранга Швецов. С остальными командирами вы познакомитесь в ходе планирования и подготовки десантной операции. Вопросы есть?
      - Что касается нас, товарищ контр-адмирал, - поднявшись со стула, доложил подполковник Блак, - то мы сделаем все, чтобы действовать согласованно. Видимо, штаб флотилии даст нам возможность более подробно изучить противника в районе предполагаемой высадки, характер берега и другие данные.
      - Это уже запланировано, товарищ Блак, и по мере уточнения обстановки вы будете иметь самые последние данные, - сказал командующий флотилией. Для этого выделены подводные лодки и разведывательная авиация. Безусловно, будут фотопланы.
      Был еще один очень важный вопрос, который следовало решить немедленно. Это - организация тренировки личного состава бригады по посадке на корабли и высадке с них. Дело для личного состава совершенно новое. Каждый участник десантной операции за очень короткое время должен приобрести необходимые навыки при посадке и высадке с корабля на берег с учетом того, что на берегу его встретит огонь противника. Каждому бойцу, каждому расчету пулемета, орудия, миномета требовалось определить его место на корабле и порядок действий в различных условиях обстановки, дать рекомендации, как лучше держаться на воде в случае гибели судна. Хотя бригада и называлась морской, но она уже около трех лет воевала исключительно на суше. Моряков в ней лишь пятая часть.
      И командующий, и начальник штаба флотилии с пониманием отнеслись к высказываниям командира бригады. Здесь же было решено выделить часть судов для тренировки, определено место занятий - нижнее течение реки Волхов. Кроме того, решили провести генеральную репетицию, посадив бригаду на суда, выйти в южную часть Ладожского озера и высадить десант на необорудованный берег.
      Только под вечер мы выехали из штаба флотилии на командный пункт бригады, который находился в лесу западнее деревни Юшково. Над его оборудованием и маскировкой немало потрудились в наше отсутствие начальник оперативного отделения майор Л. С. Кукушкин и бригадный инженер капитан А. В. Турецков.
      - Товарищ подполковник, бригада заканчивает размещение, - доложил майор Кукушкин.
      После обеда подполковник Блак, майор Суров и я занялись планом подготовки бригады к десантированию. Мне совместно с оперативной группой штаба флотилии предстояло, как это определилось на совещании у контр-адмирала Черокова, готовить расчеты на посадку, переход десанта озером и высадку его в пункте назначения, другие документы, связанные с операцией. Осуществляя общее руководство, подполковник Блак особое внимание обратил на десантную подготовку подразделений бригады. Ясен был круг забот и начальника политотдела майора Сурова: моральная и психологическая подготовка командиров и бойцов, воспитание у них наступательного порыва, правильная расстановка коммунистов и комсомольцев.
      - До начальников служб доводить только частные задачи, не раскрывая общей цели и района действий, - напомнил Блак. - Я сейчас выеду в части бригады, проверю, как они расположились. Возьму с собой оператора, разведчика, артиллериста. Вы, Степан Яковлевич, до отъезда составьте для штаба флотилии план тренировок бригады. Начало тренировок, как условились с командующим флотилией, завтра не позже девяти часов.
      Двое суток я не покидал флагманского командного пункта флотилии. Вместе с начальником штаба капитаном 1-го ранга Крученых, командиром высадки капитаном 1-го ранга Мещерским и начальником оперативного отдела штаба капитаном 2-го ранга Швецовым корпел над расчетами. Мы анализировали возможные действия противника, тщательно изучали аэрофотоснимки, донесения авиационной и морской разведки, знакомились с прошлыми операциями по высадке десантов, включая и действия на Ладожском озере.
      - Пятнадцать минут на перекур! - шутливо скомандовал Крученых.
      Мещерский распахнул окно. Швецов уселся на подоконник. Операторы с наслаждением закурили. Такие пятнадцатиминутки заполнялись шутками, веселыми розыгрышами, и это снимало напряжение.
      Пока моряки решали свои вопросы, мне приходилось готовить предложения по нашей бригаде. Ее высадка на восточный берег Ладожского озера за третьей оборонительной полосой противника, на направлении главного удара войск 7-й армии, имела важное значение для всего хода армейской операции. При успешном развитии событий десантники нарушали коммуникации противника между Сортавалой и Олонцом и препятствовали обеспечению всем необходимым финской группировки войск на правом берегу Свири в ее среднем и нижнем течении.
      Под ударами 7-й армии противник должен был, по нашим расчетам, отступить от реки Свирь на север. В этом случае нашей бригаде пришлось бы сдерживать на занимаемом плацдарме значительный напор отходящих неприятельских сил. Реально было предположить, что и с северного направления - от Питкяранты и Салми противник мог подвести резервы и ударить по левому флангу бригады. Еще и еще раз приходилось изучать по карте обстановку в районе предполагаемой высадки, учитывать непрерывно поступавшие данные разведки, осмысливать возможные действия противостоящей стороны.
      Мне часто приходилось слышать, что предполагать за противника - все равно что гадать на кофейной гуще. Ведь у него своя голова на плечах, свой взгляд на ведение боя. Наконец, мы точно не знаем его сил и возможностей, его скрытых резервов - не только выраженных полками и дивизиями, орудиями и танками, самолетами и боеприпасами. Даже при отлично поставленной разведке практически невозможно выведать у врага все секреты боевого, технического, материального, психологического плана. Все это, конечно, так. И вместе с тем не совсем так. Ведь, анализируя обстановку, мы предполагаем оптимальный вариант неприятельских действий, максимально целесообразный, что ли, в данных условиях. Противник, в конце концов, может так и не действовать и никогда не принять такое решение. Это, как говорят, его дело. Но, предполагая исходящие из обстановки действия противоборствующей стороны в наиболее вероятном их варианте, мы целесообразно группируем свои силы и средства, определяем угрожаемые направления, предусматриваем соответствующие резервы. Ведь не случайно в боевом приказе предшествует постановке задач пункт об оценке противника,
      Вот почему, учитывая глубину вражеской обороны, возможности его группировки, темп наступления главных сил 7-й армии, на пути которой лежали болота, реки, озера, мы предположили, что бригаде придется продержаться на плацдарме до подхода наших войск пять-шесть суток. Исходя из этого срока, планировали и все остальное: расход и пополнение боеприпасов, эвакуацию раненых, подвоз пополнения, доставку продовольствия и многое, многое другое.
      Десанту предстояло захватывать берег, обороняемый противником. А чем враг может встретить? Исходя из данных нашей разведки, мы предположили его огневое противодействие в первые часы высадки, на последующих этапах боя за плацдарм. На основании этих предположений определяли и боевой порядок бригады при высадке и бое на берегу, действия прикрывающей корабельной артиллерии, наконец, число десантных средств.
      Швецов полистал свой блокнот, что-то подсчитал и сказал:
      - Вот окончательные данные. Флотилия может выделить для десанта свыше семидесяти боевых кораблей и транспортных судов. Исходя из их грузоподъемности и количества высадочных средств - катеров, мотоботов, тендеров, - одновременно сможем высаживать на берег не более четырех рот...
      Вот она, арифметика войны. Из всей бригады первый бой на берегу завяжут всего четыре роты. В таком случае основным фактором станет внезапность высадки, решительность бойцов этих четырех подразделений. И конечно же, качество поддержки - артиллерийской с кораблей и авиационной.
      Изучая расположение резервов противника и возможность их подхода к плацдарму в первые часы боя, мы пришли к выводу, что самое опасное направление - южное, со стороны Олонца. Это необходимо учесть при организации боя на берегу.
      По наметкам комбрига, он с оперативной группой должен был высаживаться вторым, а штаб бригады - третьим рейсом. Управлять с корабля действиями первых четырех рот, не видя боя, трудно. Поэтому там, на берегу, командиры подразделений сами должны решить главную задачу: как можно быстрее продвинуться к Тулоксе и отразить первые удары неприятеля с юга.
      С учетом всех этих моментов командиру бригады был предложен такой вариант: для первого броска высадить усиленный стрелковый батальон, который должен стремительно продвинуться в южном и юго-восточном направлениях к северному берегу Тулоксы. Закрепившись на этом рубеже, он обязан изготовиться к отражению первых контратак противника. Четвертой по счету роте, взятой из другого батальона, пробиваться строго на север, к озеру Линдое, прикрыв тем самым тыл наступающего батальона.
      После этого высадить батальон, из которого была взята рота. Затем последовательными бросками высаживать артиллерию бригады и третий батальон. Он будет развивать удар на восток и, выйдя к заболоченному району, прикроет фланги первых двух батальонов. От третьего батальона взять роту в резерв бригады, имея в виду, что на этом направлении из-за обилия болот маловероятны активные действия противника.
      При таком развертывании бригады ее фронт будет составлять до 10 километров. При успешном развитии событий плацдарм может иметь глубину до 3,5-4 километров.
      Начальник штаба флотилии капитан 1-го ранга Крученых одобрил этот план. Оставалось доложить его подполковнику Блаку. Для этого я выехал в бригаду.
      Теплый июньский день клонился к концу. Полевая дорога серой лентой змеилась через зелено-желтое поле. Кудрявились березы на обочинах. Густо пахло черемухой. Буйствовало лето. Четвертое военное лето. Оно отличалось от трех минувших прежде всего тем, что столица нашей Родины - Москва все чаще салютовала воинам-освободителям. Наш сосед - Ленинградский фронт успешно сражался на Карельском перешейке. Верилось, что скоро наступят перемены и на свирских рубежах. И не последнее слово в предстоящем наступлении скажет наша 70я морская стрелковая бригада.
      Машина остановилась возле палатки командира, рядом с автомобилем, готовым к отъезду.
      - Наконец-то! Все вопросы утрясли? - упредил меня вопросом комбриг. И, не дожидаясь ответа, сказал:
      - А я собрался в район тренировки бригады.
      - В основном согласовали. Прибыл доложить предложения и с вашим решением возвращусь в штаб флотилии.
      Блак снял с плеча полевую сумку и положил ее на стол. Расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки, придвинул к себе табурет и сел, широко расставив длинные ноги. Сказал:
      - Давайте разберемся вдвоем, а уж потом пригласим Сурова, артиллериста, Кукушкина, начальника разведки. И хватит. Чем больше ушей, тем больше ртов.
      Я развернул свою рабочую карту и фотоплан, который взял у Швецова, и начал доклад. Блак слушал молча, наклонив голову. Светлые, выгоревшие до белизны волосы упали на лоб, и было странно видеть под ними загорелое смуглое лицо с горячими восточными глазами. Слушая доклад, он изредка кивал головой, соглашаясь с высказанной мыслью. Иногда поднимался, нетерпеливо поглядывая через мое плечо на карту, а потом снова усаживался и продолжал слушать.
      После доклада он задал несколько вопросов.
      - Меня беспокоит правый фланг на Тулоксе, - сказал в заключение подполковник. - Противник там будет давить немалыми силами. Плохо, что одним рейсом мы не сможем высадить на берег больше четырех рот. Это наше слабое место.
      К сожалению, иными возможностями моряки не располагали. Зато прогноз погоды они дали благоприятный, и командующий флотилией решил вести высадочные средства первого броска с нашими бойцами на буксирах за боевыми кораблями и транспортами. Такой прием позволял быстро подойти к берегу, не расходуя время на перегрузку.
      - Это уже лучше, - оживился Блак и поднялся. - Что ж, так и порешим. Первым рейсом пойдет Кондрашов со своим батальоном. Помимо расчетливости и командирской грамотности у него есть еще одно золотое качество - личная разумная храбрость. А это в складывающейся обстановке очень важно.
      Приглашенные адъютантом, в палатку вошли майор Суров, командующий артиллерией бригады подполковник Н. В. Никитин, майор Кукушкин и начальник разведки майор Е. П. Большаков. Комбриг сообщил новые разведданные о противнике и сразу же перешел к конкретным задачам.
      Начальник политотдела слушал комбрига сосредоточенно, изредка помечая что-то в блокноте. Майор Большаков был невозмутим, словно высадка бригады
      во вражеский тыл была для него каждодневным делом. Кукушкин не скрывал своего волнения, наконец-то настоящая работа! И только командующий артиллерией явно беспокоился - он опасался грузить пушки на катера.
      Комбриг полистал свою рабочую тетрадь и продолжал:
      __ Разведывательную группу бригады под руководством помощника начальника разведки капитана Христофорова высадить с первым броском. Майору Большакову подготовить эту группу лично. Управление боем бригады организовать с двух пунктов управления. Это касается только перехода озера. Со мной на сторожевом корабле "Конструктор" следуют все начальники отделений и служб. На шхуне "Учеба" - штаб во главе с начальником. Большегрузная техника и подразделения тыла следуют в указанные пункты сосредоточения вслед за наступающими частями армии. Руководит этой группой заместитель командира бригады подполковник Темрезов. Все. - Командир бригады встал. - Начальник штаба и майор Кукушкин убывают в штаб флотилии. Остальные следуют со мной в район тренировки.
      К 21 июня десантная операция была полностью спланирована. До командиров частей и кораблей довели расчеты погрузки и места причалов, как предусматривалось планом. Бригада с утра готовилась к погрузке. На командном пункте, развернутом на левом берегу Волхова, находились все офицеры штаба. Связисты проверяли связь с частями бригады, с причалами. Подполковник Блак, заметно нервничая, подозвал меня:
      - Степан Яковлевич, как только я со своей группой перейду на корабль, возглавьте погрузку бригады. Для связи со мной используйте катер.
      Беспокойство командира бригады было понятно. Хотя все разложено, как говорится, по полочкам, предусмотрена каждая мелочь, в самую последнюю минуту может случиться какая-то неувязка, которая спутает все карты. Хотелось верить, что подобного у нас не случится. Ведь так старательно готовились к учению.
      - Что-то бежит старший лейтенант Трубачеев, - заметил рядом стоявший начальник политотдела майор Суров.
      Что случилось? - с ходу спросил его подполковник Блак.
      - Начальник штаба первого батальона старший лейтенант Трубачеев, доложил подбежавший. А он, комбриг, уже весь кипит. - Батальон готов к погрузке. Я прибыл к начальнику штаба бригады уточнить радиоданные для связи с командным пунктом, авиацией и корабельной артиллерией.
      - Фу ты! - выдохнул комбриг и спросил ради того, чтобы что-то спросить: - В батальоне все знают срок погрузки, куда грузятся, где и как готовят на кораблях к ведению огня пулеметы, минометы и артиллерию?
      Старший лейтенант начал четко отвечать, и командир бригады махнул рукой: ладно, мол, достаточно, сверяй свои радиоданные.
      Старшего лейтенанта А. Ф. Трубачеева я знал по совместной работе в оперативном отделе 7-й армии. Мобилизованный из запаса, с высшим экономическим образованием, он быстро нашел свое место в отделе и сделался неплохим оператором. Нередко мы с ним вместе выполняли поручения командующего, начальника штаба, начальника оперативного отдела. За грамотность и деловитость, высокую исполнительность он мне нравился. А тут вдруг такой конфуз.
      Когда Трубачеев ушел, майор Суров между прочим заметил, что из старшего лейтенанта со временем выйдет толковый начальник штаба. С комбатом Кондрашовым они будут хорошо дополнять друг друга.
      Со штабом флотилии и командиром высадки капитаном 1-го ранга Н. И. Мещерским я заранее договорился, что шхуна "Учеба" подойдет к причалу, когда будет закончена погрузка бригады.
      Во второй половине дня десятки боевых кораблей и транспортов, нагруженных людьми и техникой, ушли вниз по Волхову, в южную часть Ладожского озера, где находился район построения боевого ордера флотилии. Оперативная группа бригады во главе с подполковником Блаком вышла туда на сторожевике "Конструктор". На нем же находился и командир высадки капитан 1-го ранга Н. И. Мещерский со своим штабом.
      К причалу подошла шхуна "Учеба". Во время погрузки штаба мне передали боевое распоряжение: "Прекратить тренировки. Начать высадку десанта". Связавшись с комбригом, узнал, что и он получил такую же радиограмму. К командирам частей, которые еще ожидали погрузки, были посланы офицеры штаба, чтобы объявить поступившее распоряжение.
      Дело шло полным ходом. На причале как будто ничего не изменилось и в то же время все стало другим: приумолк веселый говор, прекратились шутки, смех. Четче и строже стали действия бойцов и командиров. Все понимали: это уже не тренировка.
      Внезапно над причалом появился самолет У2. Он резко пошел на снижение. Рядом на просторном лугу был выложен посадочный знак. Не дожидаясь, пока пилот заглушит мотор, на траву спрыгнул подполковник Алексей Николаевич Белов. Увидев меня, он замахал рукой.
      - Наконец-то я установил, где теперь наша семидесятая морская стрелковая бригада, - идя навстречу, сказал Белов. - А то все время терзался: куда она подевалась? И все, грешным делом, удивлялся: почему мне шею не намылят за потерю связи с бригадой?
      Алексей Николаевич служил старшим офицером в отделе связи армии. Раньше по долгу службы мы были тесно связаны с ним. Со временем деловые отношения переросли в дружбу.
      - Оперативная маскировка, Алексей Николаевич. С чем прибыли?
      Он достал из планшета пакет с сургучной печатью и протянул мне.
      - Боевое распоряжение. Здесь все сказано.
      Я вскрыл пакет и взглянул на подписи. Документ подписали командующий армией генерал-лейтенант Крутиков и начальник штаба генерал-майор Панфилович. Боевым распоряжением подтверждался район высадки бригады севернее реки Тулоксы - и называлась дата высадки - 22 июня.
      Мы поспешили к берегу. Вдоль Волхова подходили на посадку колонны пехотинцев, двигалась артиллерия. Подозвав капитана Шапошникова, я приказал доставить пакет командиру бригады на сторожевой корабль. Капитан лихо козырнул, спрятал пакет и зашагал к причалу.
      - Алексей Николаевич, если можно, посвятите меня в некоторые детали: что ныне делается в исходном для наступающих войск армии районе? Уже прошло шесть суток с тех пор, как мы оторвались от штаба.
      Белов развернул свою рабочую карту. В глаза бросились новые линии, обозначавшие положение частей 7-й армии. Он взглянул на часы и, как мне показалось, с оттенком некоторой торжественности сказал:
      - Сейчас пятнадцать часов сорок пять минут. Почти восемь часов армия форсирует Свирь. Передовые части ведут наступление уже за рекой.
      Утром, - продолжал Белов, - когда я получал инструктаж лично от командующего на наблюдательном пункте армии, слышал разговор между командармом и начштаба об ускорении темпов наступления на олонецком направлении. Учтите это обстоятельство. А как у вас дела?
      - Основные части погрузили. К исходу дня вся бригада будет на кораблях. Передайте генерал-лейтенанту Крутикову, что в успехе уверены и задачу выполним.
      Белов взглянул на небо, потом опять на часы.
      - Давай закругляться, Степан Яковлевич. Как ни приятна встреча, но мой час настал.
      Самолет улетел, а мне предстояли дальнейшие хлопоты на погрузке. Только с наступлением ночи 22 июня бригада наконец была погружена на корабли.
      21 июня утром армады наших бомбардировщиков и штурмовиков обрушили свой груз на засевшего на Свири противника. А затем полторы тысячи орудий и минометов и свыше трехсот реактивных установок громили неприятельские позиции.
      В ходе артиллерийской подготовки группы воинов 296-го и 300-го гвардейских полков начали демонстративную, ложную переправу через Свирь. Она ввела противника в заблуждение относительно начала форсирования реки, помогла выявить уцелевшие огневые точки, которые затем были уничтожены огнем прямой наводки. Несмотря на смертельную опасность, бойцы с честью выполнили ответственное задание. За проявленный героизм 16 воинам - старшине И. Д. Морозову, старшим сержантам В. П. Елютину, Н. М. Чухрееву, В. И. Немчикову, сержантам В. А. Малышеву, И. К. Панькову, младшему сержанту И. С. Зажигину, рядовым А. М. Алиеву, А. Ф. Барышеву, Серкказы Бекбосунову, В. А. Маркелову, И. П. Мытарову, П. П. Павлову, М. Р. Попову, М. И. Тихонову и Б. Н. Юносову - было присвоено звание Героя Советского Союза.
      Под прикрытием артиллерийского огня плавающие танки 92-го танкового полка и автомобили-амфибии моторизованного батальона, которым командовал подполковник П. М. Лещенко, выдвинулись к берегу реки. Но первыми начали форсирование водной преграды разведчики и подразделения обеспечения 98-й и 99-й гвардейских, 272-й и 114-й стрелковых дивизий. На подручных средствах, на лодках и амфибиях они преодолели Свирь и ворвались в первую траншею противника. Артиллерия перенесла огонь на вторую и третью траншеи врага. Особенно решительно и самоотверженно действовали бойцы и командиры первого батальона 363-го стрелкового полка 114-й дивизии. Они закрепились на противоположном берегу и обеспечили форсирование реки остальными подразделениями дивизии.
      123 воина, самых мужественных и отважных, были представлены к награждению. Из них 49 - коммунисты. Майор П. И. Шумейко, капитан Г. А. Ударцев, старшина М. А. Михайлов, старший сержант В. В. Черняев, сержанты М. В. Соколов и Т. И. Паршуткин, ефрейтор С. Е. Валентьев стали Героями Советского Союза.
      В 12 часов началось форсирование Свири главными силами корпусов. Десантные и переправочные средства под огнем противника вновь и вновь доставляли на противоположный берег личный состав и боевую технику. В числе первых форсировал Свирь на надувной лодке сержант Ф. Г. Загидулин, молодой коммунист. В течение дня он сделал 19 рейсов, перевез более 300 человек с оружием и раненых с противоположного берега. Загидулин стал Героем Советского Союза.
      Героизм был массовым. Самоотверженно выполняли боевые задачи пехотинцы и артиллеристы, танкисты и летчики, саперы и связисты, бойцы других воинских специальностей. Командир взвода младший лейтенант К. А. Кулик был ранен на линии отвала, но не покинул боевого строя. Вместе с подчиненными он форсировал реку, организовал на противоположном берегу бой и только после этого передал командование взводом своему помощнику. Рискуя жизнью, действовали на поле боя санитарки сержант Н. В. Касаткина и рядовая Н. Н. Клименчук. В течение дня они оказали первую помощь и отправили на полковой медицинский пункт 22 тяжелораненых воина.
      К 13 часам 21 июня на Свири действовало И переправ, а к исходу дня их было уже 20.
      Последние двое суток прошли без сна, но усталости я не чувствовал до тех пор, пока не очутился в уютной каюте командира шхуны капитана 3-го ранга М. Ф. Пантелеева. Палуба слегка покачивалась под ногами. Стоило только сесть на мягкий диван, как немедленно одолевал сон, и казалось, никакие пушки не могут разбудить. Чтобы освежиться, вышел на палубу.
      Белая ночь. Чистое небо, без единой тучки, высветлено от края и до края. По правому и левому берегам Волхова видны даже малейшие предметы. Шхуна, плавно покачиваясь, отошла от причала. Дизели набирали обороты. Пожалуй, только они нарушали тишину. Даже птиц не было слышно. Спали.
      Но для солдат у войны свои законы. И той ночью люди на кораблях не смыкали глаз.
      - Товарищ майор, - подойдя ко мне, сказал Шапошников, - самое время отдохнуть, силы восстановить
      Ответил ему, чтобы не соблазнял: еще не все сделано. Как только выйдем в район построения, нужно будет довести до командиров частей боевой приказ.
      - Давайте-ка, - говорю ему, - наметим офицеров, которые доставят его на катерах связи. Командир шхуны в курсе дела. Как только бросим якорь, он вызовет катера от командира высадки. Остальным офицерам можно отдыхать. Примерно через час будем в южной части Ладоги
      - Есть, - ответил Шапошников и исчез в провале кубрика.
      Неторопливый в движениях, он отличался редкой исполнительностью. Работая с ним над расчетами десантной операции, я в полной мере смог оценить его деловые качества.
      Политотдел Ладожской флотилии подготовил "Памятку десантнику". Ее вручили каждому бойцу. В ней телеграфным слогом рассказывалось, что, когда и как должен выполнять участник операции.
      Моряки по-братски заботились о своих коллегах - морских пехотинцах. Они изготовили и установили по бортам кораблей стальные щитки, за которыми десантники могли бы укрыться от пуль и осколков. На некоторых кораблях вдоль бортов уложили мешки с песком
      Десантники с пониманием отнеслись к этому. Свои чувства они выразили в обращении, принятом на собрании морских пехотинцев. В нем говорилось: "Ваши от вага и мастерство во время перехода, высадки, подавления вражеского огня во многом будут решать успех наших действий. Мы надеемся на вас, верим, что вы будете достойны славных боевых традиций нашего флота. В свою очередь, мы обещаем драться на берегу мужественно и смело, как положено советским воинам".
      Командиры морской пехоты и офицеры флотилии встретились с командующим Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмиралом Трибуцем. Владимир
      Филиппович рассказал о десантах, пройденных в годы Великой Отечественной войны, дал много полезных советов.
      Корабли идут к Тулоксе
      Все готово к предстоящим действиям. Боевой приказ доведен до исполнителей. Задачу знает каждый боец Коммунисты и комсомольцы (а их в бригаде около 2 тысяч) провели свои собрания. Повестка дня почти у всех одинакова: о предстоящих действиях в составе десанта. И решения близки по духу: место коммуниста и комсомольца впереди.
      22 июня в 15 часов 25 минут корабли первого эшелона легли курсом на север. В небе непрерывно барражировали наши истребители. Корабли и транспорты со скоростью пять узлов в час (чуть более девяти километров в час) двигались двумя кильватерными колоннами. Вели их опытные моряки: командующий десантной операцией контр-адмирал В. С. Чероков, начальник походного штаба десантной операции капитан 1-го ранга К. М. Кузнецов, командир отряда высадки капитан 1-го ранга Н. И. Мещерский, командир отряда кораблей артиллерийской поддержки капитан 1-го ранга В Н. Лежава, флагманский штурман флотилии капитан 2-го ранга В. Г. Паршин, флагманский штурман кораблей артиллерийской поддержки Г. Ф. Степанов, командир отряда кораблей охранения капитан 3-го ранга Н. И. Кирсанов.
      Конечно, ход небольшой. Но ничего не сделаешь. Так бывает всегда, уверяли моряки, когда в походном ордере оказываются тихоходные суда. Их скорость определяет движение остальных, в том числе и быстроходных. Некоторые крупные корабли тянули на буксире мотоботы, тендеры, другие мелкие суда. Это было сделано для экономии топлива: маленьким суденышкам не хватило бы горючего на весь путь. Люди на них уже сидят - их не нужно пересаживать с больших кораблей. Это самый выгодный способ десантирования: борт - берег. Высадив подразделения первого броска, суда вернутся к большим кораблям и примут с них новых десантников.
      Малый ход - это еще и потеря внезапности, если учесть хорошую видимость. Вот уже слева над водной гладью показалась башня маяка на острове Сухо. Ми
      мо него пролегает большая трасса Новая Ладога - Осиновец.
      Флаг командующего десантной операцией развевался на канонерской лодке "Бира". Здесь походный командный пункт. КП командира высадки - на сторожевом корабле "Конструктор". Примечательна судьба этих кораблей. Они перевозили грузы для Ленинграда и Ленинградского фронта и пострадали во время вражеских бомбежек Гитлеровское радио поспешило заявить, что на Ладоге потоплено два крупных советских корабля. Однако наши матросы спасли корабли. Ленинградские рабочие и инженеры отремонтировали их И вот теперь "Бира" и "Конструктор" шли флагманами.
      На озере штиль. Вода неподвижна и слепит глаза нестерпимым зеркальным блеском. Небо высокое, наполненное светом и синью. Корабли и суда словно застыли на месте в пронизанном солнцем безмолвии, и только буруны от винтов да выхлопы дизелей напоминают о том, что мы движемся вперед, к берегу, где затаился враг.
      Политработники рассказывают десантникам и морякам о районе, куда идем. Теперь об этом можно говорить открыто. В годы гражданской войны здесь был нанесен сокрушительный удар по интервентам. Десантной операцией командовал тогда талантливый моряк Э С Панцержанский, впоследствии возглавивший морские силы нашего государства. Операция тогда называлась Видлицкой. У нас аналогичная операция поименована Тулоксинской. Политработники призывают ее участников продолжать и умножать славные традиции красных военморов - своих отцов и старших братьев.
      Около полуночи на "Вире" приняли радиограмму от начальника штаба флотилии (капитан 1-го ранга А. В. Крученых остался на флагманском командном пункте в Новой Ладоге). Аркадий Васильевич сообщал о том, что 28 штурмовиков в сопровождении 16 истребителей нанесли удар по вражескому аэродрому Лаппенранта. Другая группа - 17 штурмовиков и 5 бомбардировщиков разрядилась по батареям в Усть-Видлице и на острове Гач, что недалеко от устья реки Олонки. А накануне аналогичный удар был произведен по огневым точкам врага в районе высадки десанта. Что ж, тесное взаимодействие в бою большая сила, десантникам огневая поддержка очень нужна.
      Во втором часу ночи поступили сообщения о первых успехах войск 7-й армии, наступавших севернее Свири.
      Они освободили от врага Гумбарицу, где первоначально планировалась высадка десанта Командиры и политработники немедленно довели эти сведения до подчиненных. Конечно же, такая информация способствовала поднятию боевого духа. Бойцы обещали не жалеть сил для успешного выполнения поставленной задачи, освобождения советской земли от немецко-фашистских захватчиков и их сателлитов
      Уже идем несколько часов, и не прозвучало ни одной боевой тревоги. Удивительно спокойная обстановка. Видимо, противнику достается от главных сил 7-й армии, и он ослабил внимание на флангах. Что ж, нам это кстати. А может, он готовит какую каверзу? Все же нужно смотреть в оба.
      Восточный берег не наблюдается. От нас он в 20 километрах. На таком удалении даже с помощью приборов не все разглядишь на воде. Когда проходили на
      уровне линии фронта, до слуха доносились глухие раскаты артиллерийской канонады и взрывы авиационных бомб, а потом и они стихли.
      По корабельной связи в штаб бригады поступило
      сообщение о том, что в начале первого часа ночи из Новой Ладоги вышел еще один отряд кораблей с тыловым эшелоном бригады. Капитан Шапошников предложил передать эти сведения командиру бригады. Я возразил
      - Нельзя. Наши радиостанции на приеме. Командир без нашей помощи ПОЛУЧИТ эти данные на флагманской канонерской лодке. Следите пока за сигналами
      командирской станции.
      Вторая половина ночи. Казалось, можно и отдохнуть. Тем более, что на кораблях мы пассажиры и пока все зависит от моряков. Но сон не идет. Да и как-то стыдно идти отдыхать, когда командир корабля капитан 3-го ранга Пантелеев неотлучно находился на своем боевом посту. Слегка поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, он следил за сигналами, изредка отдавал распоряжения штурвальному или в машинное отделение.
      - Как идем? - уточняю у командира корабля.
      - Точно по графику.
      Он не склонен к беседе, этот невысокий жилистый человек. Пробковый спасательный жилет, надетый на него, делал его почти квадратным. Но эта внешняя угловатость не мешала ему четко исполнять служебные обязанности.
      Я спустился на нижнюю палубу, где размещались подразделения боевого обеспечения бригады. Здесь было душно. Почти все офицеры и солдаты дремали, пристроившись на любезно предоставленных моряками койках или прямо на полу. Сон у людей некрепкий: один неосторожный шаг - и сразу вскакивают несколько человек.
      "Ждут команды, - подумал я. - Еще несколько часов - и в бой. Для многих он будет первым в жизни. А может, и последним..."
      За кормой нашей шхуны на буксирах идут небольшие катера. В них, прижавшись друг к другу, сидят бойцы первого батальона. Они и в атаку пойдут первыми. Никто из них не спит. Приглушенные разговоры, иногда прорывается смех. Кое-где поблескивают огоньки самокруток.
      Мне нужно было еще пройти по шхуне, проверить, все ли в порядке, но покидать корму не хотелось.
      - Как с куревом? - спросил я. - Огоньком все обеспечены?
      - В первом батальоне мужиков без огня не держим, товарищ майор," донеслось с катеров.
      Послышался смех, шутки. И тут же вопрос:
      - Товарищ майор, мы - первые? Да.
      - Эх, братцы, люблю быть в первых рядах!
      - Это почему, Никола? - спросили сразу несколько человек. И все тот же голос в ответ:
      - На любимую мозоль не наступят...
      На озере тихо. Тепло. Видимость, как всегда в белые ночи. Солнца еще нет, но даже читать можно. Самолетов противника не видно. Они еще не показывались. Может быть, еще и не обнаружили. Хорошо бы до места дойти незамеченными.
      И лишь в четыре часа утра сигнальщики предупредили, что на северо-востоке появились два самолета-разведчика. Как-то они среагируют на наше присутствие? Попытаются вызвать свои корабли или бомбардировщики? Впрочем, моряки говорили, что неожиданный удар вражеских кораблей маловероятен: западнее и северо-западнее от походного ордера заняли позиции подводные лодки. Их командиры капитан-лейтенанты Н. И. Карташов и Н. С. Лесковой дело свое знают и врага незамеченным не допустят. Кроме того, десант прикрывают торпедные катера и малые охотники. Они проворные и службу знают.
      Бодрость и шутки морских пехотинцев свидетельствовали об их хорошем, боевом настроении. Мне было приятно убедиться в этом. Некоторые бойцы сняли гимнастерки и остались в тельняшках. Спросил их, не холодно ли. В ответ услышал:
      __ Скоро жарко станет, товарищ майор! Быстрей бы
      распрощаться с катерами да зацепиться за берег.
      Мы подходили к исходному району. В заданное время привел корабли в точку развертывания флагманский штурман флотилии капитан 2-го ранга Валентин Георгиевич Паршин. Берег еле проглядывался. Противник продолжал вести себя на редкость беспечно. То ли слишком жарко ему приходилось на суше, то ли он готовил десанту ловушку. В последнее, правда, верилось мало.
      На часах 4 часа 45 минут. Корабли огневой поддержки - их возглавлял капитан 1-го ранга В. Н. Лежава, командир отряда канонерских лодок, направились на свои позиции, прикрыв собой остальные силы походного ордера. Катера, тендеры, мотоботы, отдав буксиры, развертывались в линию для броска на берег.
      Ровно в 5 часов корабли огневой поддержки обрушили всю силу артиллерийского огня на вражеские огневые точки в районе высадки. В бинокль там можно разглядеть золотой песок с холмами дюн, далее - сосны с высокими раскидистыми кронами. Между дюнами различаются извилистые линии окопов. Заметны пулеметные гнезда. Снаряды падают плотно, вздымая рыжие песчаные султаны. Берег пока не подает признаков жизни.
      По сигналу капитана 1-го ранга Н. И. Мещерского катера с кондрашовцами начали движение к берегу. Пересекая им курс, молнией проносились торпедные катера, оставляя за собой шлейф дымовой завесы. В воздухе появились штурмовики и бомбардировщики и тотчас нанесли удары по передовым позициям врага и целям в глубине его обороны. Малый охотник под командованием старшего лейтенанта А. А. Сыпайло спешит в устье Видлицы, чтобы противник не организовал там засаду торпедных катеров и не ударил неожиданно по силам первого броска.
      На катере КМ112 находился командный пункт командира первого батальона Федора Максимовича Кондрашова. А на другом катере шел его начальник штаба o Анатолий Филиппович Трубачеев, Для устойчивости управления командир и начштаба двигались раздельно На берегу же они, конечно, будут вместе.
      Громадный диск солнца начал подниматься над горизонтом. Лучи его резко очертили контуры деревьев, песчаный берег, позолотили дюны. Наблюдая за катерами, я отчетливо увидел устье Тулоксы, впадающей в Ладожское озеро. Вот он, наш правый фланг на плацдарме.
      В просветах между деревьями внезапно появился мчавшийся на север товарный состав. Из трубы паровоза вырывались густые шапки дыма. Видимо, машинист торопился проскочить этот наблюдаемый с озера участок пути. А может, его предупредили о подходе наших кораблей к берегу?
      На ходовой мостик буквально влетел капитан Шапошников.
      - Товарищ майор, вас просит к рации старший лейтенант Трубачеев.
      Трубачеева было еле слышно. К тому же голос его прерывался. То ли из-за помех, то ли из-за возбуждения.
      - Докладываю, - говорил начштаба, - десантные катера под прикрытием артиллерии приближаются к месту высадки.
      - Вас понял. Как противник?
      - Молчал. А теперь открыл огонь из дзотов.
      - Потери есть?
      - Пока не вижу... Прошу перенести огонь артиллерии поближе к урезу воды ..
      Вслед за Трубачеевым на связь вышел помощник начальника разведки бригады капитан И. Ф. Христофоров. Его группа действовала вместе с батальоном Кондрашова. Основной задачей ее была разведка противника на берегу и быстрое продвижение к железной дороге, где предстояло разрушить полотно, чем воспретить противнику переброску резервов. Он сообщил о продвижении мелких групп врага по берегу.
      Не успел я закончить разговор с Христофоровым, как наблюдатель громко крикнул:
      - Воздух!
      И сразу завыла корабельная сирена.
      Над нами появилось 17 вражеских бомбардировщиков. Моряки встретили их зенитным огнем. Самолеты начали пикировать на наиболее крупные корабли. Но искусное маневрирование и сильный заградительный огонь позволили уйти от прямых попаданий бомб. Только одно десантное судно старшего лейтенанта Г. Г. Виноградского получило повреждение. Оно осталось в строю, но семеро моряков ранены, разбит 37мм зенитный автомат. Еще одна авиабомба разорвалась рядом со сторожевым кораблем "Конструктор". Видно было, как взрывом подняло столб воды выше верхней палубы.
      Я стоял рядом с командиром шхуны на ходовом мостике и с тревогой следил за бомбардировщиками. Что ни говорите, а на суше как-то иначе переживаешь аналогичную обстановку. Земля - ведь она и спасет в трудную минуту, если, конечно, не растеряешься.
      Наши истребители и зенитчики сбили два вражеских самолета. Остальные бомбардировщики, наскоро освободившись от груза, ретировались.
      Случайно взглянул на Пантелеева. Он стоял спиной к берегу и пристально всматривался в озерную даль.
      - Кто это может быть? - процедил он сквозь сжатые губы.
      Где?
      - Да вон, смотрите!
      К нашему отряду на предельной скорости с северо-западного направления приближались три корабля. Опознавательных сигналов не было видно.
      - Все заняты высадкой и обеспечением действий десанта на берегу, продолжал Пантелеев. - Мы практически без прикрытия. А корабли идут с направления Ланденпохьи - военно-морской базы противника. Всякое может случиться...
      Сигнальщики с соседних кораблей запросили: кто идет? Ответа не последовало. Между тем три морских охотника приближались. И вдруг на одном из них взвился флаг командующего Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца.
      - Ну разве так можно! - с облегчением проговорил Пантелеев.
      Да, не усидел командующий на своем флагманском КП. Его понять можно: у Тулоксы высаживался один из наиболее крупных морских десантов.
      Морской охотник командующего флотом прошел между кораблями десанта. Вице-адмирал приказал командирам транспортов подойти поближе к берегу, чтобы сократить челночную работу высадочных средств. Команда была тотчас исполнена, и транспорты с личным составом на борту направились по указанному маршруту.
      Побережье Ладожского озера на участке устье реки Тулоксы - устье реки Видлицы оборонялось финскими пограничниками и подразделениями олонецкой группировки. Противник предвидел возможность высадки здесь десанта и соответственно оборудовал местность в инженерном отношении. Окопы и траншеи были прикрыты проволочными заграждениями в два-три кола. На выгодных в тактическом отношении участках местности располагались доты и артиллерийские батареи. Подходы с озера простреливались пулеметным огнем. Все это десантникам предстояло преодолеть и закрепиться на берегу, захватить плацдарм и удержать его до соединения с войсками, наступавшими с фронта.
      А на фронте наступления 7-й армии происходило следующее. 22 июня наступавшие соединения полностью переправились на противоположный берег и начали преследование противника, отходившего с первой позиции. Они стремились обойти и окружить вражеские войска, занимавшие Олонецкий укрепленный район На промежуточных рубежах неприятель оказывал организованное сопротивление. Очень помогла бы в этом случае авиация. Но погода испортилась появились низкие плотные облака, пошел дождь. Естественно, действия самолетов пришлось ограничить. Из-за разрушений на дорогах отстали танки и тяжелая артиллерия. Все это сказалось на темпах наступления.
      И все же к концу второго дня наступления плацдарм на правом берегу реки был увеличен до 50-60 километров по фронту и на 10-12 километров в глубину. Финское командование, опасаясь полного разгрома группы "Олонец", стало поспешно отводить свои войска на вторую оборонительную полосу и к Петрозаводску
      Бросок на берег
      Вражеский воздушный налет не сорвал высадки десанта. Не воспрепятствовал осуществлению операции, если не считать частностей, огонь артиллерии и пулеметов противника. В 6 часов утра роты первого отдельного стрелковою батальона под командованием майора Кондрашова зацепились за берег и начали вгрызаться во вражескую оборону. Именно вгрызаться, потому как приходилось отвоевывать буквально каждый метр будущего плацдарма.
      Несмотря на яростное сопротивление противника,
      десантники продвигались вперед. Вместе с первыми морскими пехотинцами на берег высадились корабельные корректировочные посты. Они поступили в распоряжение командиров морской пехоты и выступали посредниками от стрелковых подразделений. Их действия координировал помощник флагманского артиллериста флотилии капитан 2-го ранга Ф. И. Сочейкин. Он постоянно находился при командире десанта подполковнике А. В Блаке и вместе с командующим артиллерией бригады Н В. Никитиным выполнял заявки морских пехотинцев на подавление неприятельских очагов сопротивления и огневых средств Канлодки стреляли именно туда, куда требовалось, и в то время, когда была необходима артиллерийская поддержка.
      Разведчики капитана Христофорова получили особую задачу - перерезать железную и шоссейную дороги, идущие от Олонца на Питкяранту. Не ввязываясь в бой на берегу, они сразу устремились к указанным объектам и вскоре достигли их. В это время с юга, со стороны реки Тулоксы, на шоссейной дороге появилась вражеская автомобильная колонна. Силы были неравными, но на стороне разведчиков - внезапность. И капитан Христофоров решил напасть на противника.
      Действуя из засады, разведчики подпустили колонну на близкое расстояние и открыли по ней огонь из пулеметов и автоматов. Удар для финнов был настолько неожиданным, что они растерялись и стали разбегаться. Только часть из них, оценив соотношение сил, оказала сопротивление. Но разведчики быстро расправились с ними.
      При подготовке десантников к действиям в глубине вражеской обороны мы особо подчеркивали роль внезапности. А разведчикам прямо говорили: решительность и внезапность - основа успеха. Ведь разведчики обычно действуют малыми силами и часто без достаточного огневого обеспечения. Внезапность дает им возможность добиться максимальных результатов при наименьшей затрате сил, средств и времени. Разумеется, в сочетании с инициативой и смелостью. В отваге и находчивости наших разведчиков сомнений не было. Бойцы и командиры как на подбор: как говорят, и в огонь, и в воду. Штаб бригады гордился подразделением разведки и не жалел сил для совершенствования его боевых качеств.
      Не обошлось без потерь в группе Христофорова. В схватке с врагом погибли отважные воины - старшина
      разведывательной роты бригады Амелин, старшина 1-й статьи Гришечкин и связной Костельцов. Девять разведчиков получили ранения. Оказав им первую помощь, капитан Христофоров с оставшимися бойцами продолжал выполнять боевую задачу. Достигнув железной дороги, разведчики взорвали рельсы. Как потом выяснилось, железнодорожное полотно было разрушено еще в нескольких местах передовыми подразделениями бригады из первого броска.
      Первый стрелковый батальон в это время развивал наступление на юг и юго-восток. Роты вели в атаку офицеры В. П. Бурдин, С. А. Резников. Г. Джигнаев. Огнем их поддерживали пулеметная рота С. С. Крылова и минометная рота Г. Н. Земцова.
      Противник предпринял несколько контратак. То и дело завязывались жаркие стычки. Но десантники решительно громили вражеские опорные пункты. Не выдержав натиска десантников, противник бросал артиллерию и автомашины и отходил от берега.
      В первом же бою наладилось тесное взаимодействие между нашими подразделениями на берегу и штурмовой авиацией. Летчики звеньями атаковывали вражеские опорные пункты, а десантники завершали разгром.
      Майор Кондратов, опасаясь, что противник отрежет батальон от берега, приказал Г. Джигнаеву с ротой наступать по берегу озера к устью реки Тулоксы. Учитывалось также и то, что наибольшее огневое противодействие противник оказывал именно тут и мог помешать высадке остальных сил бригады.
      По указанию командира батальона с этой ротой находился старший лейтенант Трубачеев. В ходе атаки он доложил, что продвижению подразделения мешает опорный пункт противника. Вскоре поступили сведения о том, что десантников прижимает к земле огонь из дзотов, обнесенных проволочными заграждениями в три-четыре кола. Дзоты, развернутые амбразурами в сторону озера, обстреливали даже наши десантные катера. Вражеские пулеметчики и артиллеристы не подозревали, что к ним с тыла заходит наша рота морской пехоты.
      Внезапность удара ошеломила оборонявшихся. Их сопротивление было быстро сломлено. Рота десантников захватила вражеский опорный пункт. В числе трофеев оказалось шесть орудий разного калибра, пять станковых пулеметов, артиллерийский тягач, полевой склад боеприпасов.
      Вслед за первым батальоном высадился на берег и второй. Его командир майор П. Т. Калинин, связавшись по радио с майором Кондрашовым, уточнил обстановку и, развернув батальон на север, двинул роты на противника.
      Командир бригады и штаб находились пока на кораблях и со своих плавучих КП руководили действиями десанта на берегу. В любой момент мы знали, кто где находится, с какими трудностями сталкивается и как развивается бой. Находившиеся рядом командир высадки и командир отряда кораблей артиллерийской поддержки флотилии выполняли все заявки и просьбы наступавших батальонов.
      Плацдарм расширялся. Начала работать береговая база высадки, которую возглавлял капитан 3-го ранга П. И. Турыгин. Под огнем противника саперы строили причалы, а гидрографы обозначали вехами пути подхода к берегу судов и кораблей.
      Подполковник Блак с оперативной группой офицеров штаба бригады отправлялся на плацдарм со вторым броском. Перед тем как сесть на катер, комбриг связался со мной по радио.
      - Я пошел, - услышал его голос. - До скорой встречи!
      С нашей шхуны хорошо было видно, как от сторожевого корабля "Конструктор" отошли три катера и на полном ходу устремились к задымленному берегу.
      "Теперь и наш черед скоро", - прикинул я, поглядев на часы. Минуты тянулись мучительно долго. Со шхуны из-за дыма и пыли было трудно наблюдать за берегом и оперативно влиять на обстановку.
      На ходовом мостике ко мне подошел командир корабля капитан 3-го ранга Пантелеев. За последние сутки он ни на секунду не сомкнул глаз. Его заострившееся лицо посерело, глаза покраснели. Пантелеев очень устал, хотя старался не показывать этого.
      - За вами идут, - сказал командир шхуны, кивнув головой в сторону берега.
      Там, вспенивая воду, держали курс на наш корабль катера. Пантелеев протянул руку:
      - Расходятся наши дороги. Надеюсь, что и дальше у вас все пойдет хорошо. Ни пуха ни пера...
      Я поблагодарил командира корабля за добрые пожелания, за гостеприимство. Всего несколько дней назад мы познакомились, но на всю жизнь осталось приятное воспоминание об этом скромном морском офицере. Без
      шума он делал свое нелегкое и опасное дело, заботился о том, чтобы десантники без каких-либо задержек прибыли на место высадки. И в том, что операция началась вовремя и успешно, была прежде всего заслуга моряков, таких, как Пантелеев, командиров боевых кораблей и транспортных судов.
      Первый из подошедших к шхуне катеров уже швартовался к борту. Я отдал необходимые распоряжения командирам подразделений боевого обеспечения, офицерам штаба и направился на катер. Капитан Шапошников следовал за мной.
      - А мне как быть, товарищ майор? - раздался сзади голос лейтенанта Пьянкова, командира взвода ПВО.
      - Грузиться и высаживаться на берег со своими счетверенными пулеметными установками. Вот и катер за вашим взводом идет.
      - Ясно! - задорно ответил лейтенант. - Задачу понял. - Он повернулся и побежал к взводу.
      - Товарищ майор, возьмите перевязочные пакеты, могут пригодиться, участливо предложил подбежавший к борту корабля фельдшер, назвавший себя Николаем Родионовичем Закабуниным. - А может, и спирту немного прихватите? На воде холодно.
      - За пакеты спасибо, а спирт не нужен. Там и без него жарко. Да и непьющий я, Николай Родионович.
      Мне показалось, что фельдшер обиделся за то, что его неправильно поняли.
      - Не для пьянства, товарищ майор, а на случай ранения, может помочь, говорил он.
      В его говоре угадывалось что-то знакомое.
      - Не смоленский? - спросил я.
      - Точно. Из Дорогобужа, - ответил фельдшер.
      - Значит, земляк!
      Дальше все получилось неожиданно и даже странно. Я достал из полевой сумки свою фотокарточку, написал на обороте адрес своего места рождения и протянул ему со словами:
      - В случае чего - перешлите туда. Мы обнялись и расстались.
      В 1969 году я встретился с Николаем Родионовичем в Ленинграде. Он приехал на встречу с однополчанами по случаю 25летия Тулоксинской десантной операции. Разговорились. Между прочим спросил Закабунина о судьбе моей фотографии. Он ответил:
      - Когда закончились бои на плацдарме и наши войска погнали врага на север, я узнал, что вы в полном здравии. Так что посылать фотокарточку куда-либо не было оснований. После войны передал ее в краеведческий музей в Новой Ладоге...
      Он говорил и с усердием тряс мою руку. А мне вспоминался высокий моряк с широченными плечами, протягивавший тогда, в 1944м, с борта шхуны перевязочные пакеты и фляжку со спиртом.
      Наш небольшой катер принял десять человек: четырех офицеров, пятерых автоматчиков и радиста. Командовал им веселый, в лихо надвинутой на лоб фуражке с "крабом" главный старшина Григорий Харламов. От него мы узнали, что этот катер доставил на берег командира первого батальона майора Кондрашова с офицерами, а затем командира бригады подполковника Блака с оперативной группой.
      Я стоял на палубе, опираясь на рубку катера. Слева и справа резали легкую озерную воду десантные корабли и транспорты. Впереди на берегу дыбились багрово-красные столбы разрывов, доносилась пулеметная и автоматная трескотня. Вдруг по борту дробно застучали пули. Катер метнулся в сторону, но не вышел из зоны обстрела. А берег был уже близко. Пришлось скомандовать прыгать в воду, а затем и первому исполнить собственное распоряжение. За мной стали прыгать остальные. Несколько задержался капитан Шапошников: надо было переправить радиостанцию, упакованную в резиновый мешок.
      Рядом со мной плыл рядовой Геннадий Иконников, подняв над водой автомат. Катер отошел, и пулеметный огонь противника по нашей группе прекратился. Скорее всего, мы заплыли в мертвое пространство, прикрылись берегом.
      Спустя несколько минут мы уже шагали по сухому прибрежному песку. В сапогах хлюпала вода, с обмундирования стекали струйки, но мы не обращали на это внимания. Главное - все в строю.
      Песчаная коса была вытоптана сотнями солдатских сапог, разрыхлена колесами орудий и разрывами снарядов. Следы первого боя: гильзы, обрывки бинтов, чья-то каска, сброшенная в пылу стычки с противником...
      - Нелегко, видно, пришлось десантникам первого броска, - проговорил рядовой Иконников.
      - Жалеете, что не с ними? - спросил я.
      - Вообще-то да... Проговорил в ответ и замялся.
      - Ничего, и на вашу долю работы хватит.
      Бой ведь тоже работа. К тому же потрудней любой другой.
      Мы одолели крутой склон и очутились на поросшем травой берегу. Крупные сосны закрывали от глаз местность. Между ними рос мелкий кустарник. Блестели на солнце отполированными боками серые и розовые валуны.
      - Сюда, товарищ майор! - послышался голос начальника разведки бригады майора Большакова.
      У овражка, из которого в глубину леса убегала старая полузасыпанная траншея, отрытая, вероятно, еще в 1941 году, стояла группа военнопленных. Мы подошли ближе Большаков слушал переводчика.
      - Вот и первые пленные, - не без гордости сказал Евгений Павлович - До сих пор никак не могут понять, что произошло. Солдаты в основном из подразделений береговой обороны. Кое-кто из отходящих из-под Олонца частей.
      Мы обратили внимание на группу гражданских в серых спецовках.
      - А это кто такие?
      - Из обслуживающей команды шестого армейского корпуса финнов. А вот эти трое, перемазанные мазутом, - паровозная бригада. Машинист и два его помощника. Наши десантники подбили паровоз и остановили железнодорожный состав.
      Свой командный пункт подполковник Блак разместил на небольшой поросшей травой высоте. В неглубоких окопчиках приютились радиостанции, прямо под ногами стояли телефонные аппараты, от которых в разные стороны разбегались нитки проводной связи. Я попал на КП в тот момент, когда комбриг возбужденно говорил по телефону, приказывал невидимому корреспонденту не снижать темпа наступления. Рядом находился начальник политотдела майор Суров. Он, пристроившись на пеньке, слушал информацию инструктора политического отдела майора Кузнецова и делал какие-то пометки в записной книжке. Тут же, на высоте, находились начальники основных служб, офицеры штаба бригады и моряки-корректировщики.
      Передав трубку телефонисту, Александр Васильевич поглядел на стоявшего рядом подполковника Никитина. Сказал:
      - Это Кондратов докладывал. Тяжело ему. Про
      сит поддержать огнем. Даже сказал, что хорошо бы двумя дивизионами. Можем?
      - Так точно! - с готовностью ответил командующий артиллерией бригады и забросил автомат подальше за спину.
      - Действуйте. И немедленно! - И комбриг повернулся в сторону.
      Я доложил о прибытии.
      - Благополучно высадились? - поинтересовался он, пожимая руку. - Потерь нет?
      Комбриг чуть-чуть улыбается...
      Комбриг был возбужден и, как мне показалось, чуть-чуть улыбался. С ним бывало такое, когда дела шли хорошо. А они действительно складывались так, как мы планировали. По силе огня и частоте телефонных звонков с просьбой прикрыть фланг или подавить появившуюся опасную цель можно было предположить, что темп боя нарастал.
      - Присядем, - сказал комбриг. - Надо кое-что обмозговать.
      Мы сели на траву и развернули карту. Подполковник Блак заговорил удовлетворенно:
      - Первую часть задачи подразделения выполнили. Плацдарм захвачен. Теперь его надо удержать.
      - Удержим, - уверенно сказал майор Суров. - Научились за три года. Теперь если и захочешь, то не разучишься. Да и шюцкоровец не тот стал, что в сорок первом: спеси поменьше. Правда, майор Кузнецов, только что вернувшийся из первого батальона, сообщил, что там идут очень упорные бои.
      Из второго батальона прибыл майор Кукушкин. Он обстоятельно доложил, что там делают подразделения, как себя ведут десантники. Да, в наблюдательности ему не откажешь.
      Мы с ним определили, что надо сделать на командном пункте. Предстояло прежде всего оборудовать укрытия, чтобы уберечься от случайных пуль и осколков. Правда, на войне трудно различать, где они случайные, а где не случайные. Много крылатых выражений бойцы придумали по этому поводу, но все они сводились, как мне показалось, к одному: смелого пуля боится. Как бы там ни было, а саперы начали возводить укрытия полевого типа.
      Шум боя постепенно удалялся от берега. Отступал он и на флангах. Значит, плацдарм растет по фронту и в глубину. Значит, все пока идет так, как предусматривалось планом. Противник в первые же минуты боя был ошеломлен внезапностью и, похоже, еще не пришел в себя. По крайней мере резервов у него поблизости не оказалось: еще не предпринял солидно организованной контратаки.
      Первый батальон продолжал продвигаться в южном направлении. Второй двигался на север, вдоль шоссейной и железной дорог. На плацдарм переправились артиллеристы и минометчики. Они заняли огневые позиции и уже начали поддерживать передовые подразделения огнем.
      Подошел и третий батальон. Пока он высаживался, я прикинул по карте его рубеж. Целесообразнее всего разместить батальон следовало к востоку от шоссе и железной дороги. Так подсказывала обстановка. Исполнявший обязанности командира третьего батальона капитан Н В. Федоров, не найдя командира бригады, подбежал ко мне с докладом о высадке подразделений батальона
      - Я хотел уточнить, не изменилась ли наша задача, - сказал Федоров Бой вносит в планы свои поправки.
      - На этот раз отступлений от плана нет, - успокоил я его. - Задача батальона остается прежней. Поспешите занять рубеж.
      - Есть' - на ходу бросил капитан Федоров и устремился навстречу готовкой роте, которая уже подходила к командному пункту.
      К полудню вся бригада, за исключением нескольких тыловых подразделений, находилась на плацдарме и решала поставленную ей задачу. Десантникам удалось, выйдя на коммуникации противника, нарушить связь между его частями южнее Олонца и резервами на севере с направления Сортавала - Видлица. Однако этот успех следовало закрепить. И мы делали эго, убежденные, что противник попытается восстановить положение на очень важном для себя участке.
      Неподалеку от командного пункта в овраге находились захваченные в бою пленные. Я спустился туда.
      - Какие дополнительные сведения дал опрос пленных? - спросил у майора Большакова.
      - Кроме пленных из подразделений береговой обороны есть пленные и из новых частей, подошедших с юга и уже вступивших в бой.
      __ Это уже тревожно. А что они говорят о своей задаче?
      - Им приказано сбросить нас в озеро и освободить шоссейную и железную дороги, - доложил майор Большаков.
      Вот они, первые коррективы к нашему плану. Я поспешил на командный пункт. Следовало с помощью разведчиков более точно установить направление и характер действий противостоявшего противника. Майор Кукушкин не отходил от телефонов.
      - Что докладывают комбаты? - спросил я
      - Все батальоны продвигаются. Наиболее упорные бои идут у Кондрашова.
      Засигналил телефонный аппарат. Сквозь помехи едва пробивался голос старшего лейтенанта Трубачеева, начальника штаба батальона.
      - Продолжаем продвигаться на юг и юго-восток, к железнодорожным станциям Тулокса и Таккула, - донеслось из трубки. - Захвачены пленные из сорок пятого финского пехотного полка... Слышите? Сорок пятого! Были брошены в бой с ходу. Подвезены на машинах.
      О положении на фронте второго батальона доложил его командир майор Калинин. Говорил Павел Тимофеевич неторопливо и спокойно, ни в чем не изменяя своей манере. Из его сообщения явствовало, что батальон занял дефиле между озерами Линдое и Ладожским и прочно прикрыл этот коридор, разрушив участок железной дороги. Шпалы и куски рельсов использовал для оборудования огневых позиций. Правофланговая рота батальона закрепилась восточнее озера Линдое. Ч го ж, во втором батальоне пока благополучно.
      - Вопросы есть, Павел Тимофеевич? - спрашиваю его.
      - Вопросов нет, как нет и локтевой связи с соседом справа!
      Понятно, ведь третий батальон только высадился и еще не успел занять предназначенный ему рубеж. Вот-вот его левофланговое подразделение появится возле батальона Калинина. Информирую его об этом и спрашиваю о силе и действиях противника.
      - Вначале отходил мелкими группами и беспорядочно отстреливался. Теперь усилил огонь. Веду наблюдение. Возможны контратаки силами подбрасываемых резервов.
      Конечно, возможны. У Кондрашова они уже начались. Надо быть готовыми к любым неожиданностям. Об этом и прошу майора Калинина. Бдительность и еще раз бдительность!
      Еще не закончился разговор с командиром второго батальона, а рядом уже стоит лейтенант Пьянков, командир взвода ПВО. У него тоже секунды на счету.
      - Товарищ майор, где прикажете развернуть зенитные пулеметы? По приказу мы должны прикрывать командный пункт!
      Взвод ПВО обладал большой огневой мощью и задача у него - прикрыть командный пункт бригады с воздуха - очень ответственная. Но в воздухе господствовала наша авиация, и потому я не видел большой необходимости держать счетверенные пулеметные установки на КП, когда они так нужны впереди, для усиления подразделений, ведущих бой.
      Командир бригады согласился с моими доводами, и было решено развернуть зенитный взвод на стыке между первым и третьим батальонами. Отсюда прямо на юг уходило ровное широкое шоссе, по которому, надо полагать, противник попытается прорваться. И если это случится, то шестнадцать "максимов" будут здесь кстати. С выбранной позиции, находившейся в четырех сотнях метров от КП, можно было вести бой с низколетящими самолетами противника.
      Вместе с Пьянковым мы прошли в сторону шоссе. На стыке между первым и третьим батальонами я указал ему огневую позицию. Затем проинструктировал лейтенанта, как целесообразнее разместить его установки, предупредил относительно маскировки. Спросил его, все ли он понял.
      - Так точно! - ответил Пьянков
      - Как вернусь на командный пункт, прикажу по дать на позицию проводную связь. А теперь действуйте! - И я направился вдоль шоссе, чтобы лучше оценить рубеж взвода ПВО Иконников, как всегда, находился рядом.
      - Товарищ майор, посмотрите, сколько разбитых машин! - восхищенно проговорил ординарец - Вот здорово поработали наши ребята!
      Разбитых машин было много, некоторые еще догорали. Подойдя к ближайшей из них, мы увидели в кабине убитого шофера. В лобовом стекле зияла пулевая пробоина. Автомобиль лежал поперек дороги, загородив путь остальным. Со смекалкой действовали десантники.
      Вдали, несколько восточнее шоссе, между стволами
      деревьев виднелись догоравшие железнодорожные вагоны. А с юга доносилась орудийная и пулеметная трескотня боя.
      На обратном пути мы обратили внимание на два вражеских тяжелых орудия. Возле них валялись гильзы. Да, не просто давались десантникам эти метры суши на занятом врагом берегу.
      Во время моего доклада командиру бригады о развертывании зенитных пулеметов произошло нечто неожиданное. Из густых зарослей, находившихся в сотне метров от еще не оборудованного командного пункта бригады, выполз трактор ХТЗ, тащивший на прицепе 152миллиметровую гаубицу. За его рычагами с торжествующим видом восседал солдат-автоматчик. Не успел трактор приблизиться к нам, как на него спикировал краснозвездный бомбардировщик. Бомба со свистом понеслась к земле и разорвалась между трактором и командным пунктом.
      Все это произошло так внезапно, что мы не успели даже упасть на землю и только растерянно смотрели друг на друга. Первым опомнился начальник штаба артиллерии капитан Пшеничный.
      - У нас таких тяжелых орудий нет, - сказал он. - Наверно, летчик и решил, что это орудие противника. Вероятно, трактор и гаубица отбиты у врага, а к нему попали еще в сорок первом году.
      Капитан Пшеничный подбежал к изрядно перепугавшемуся трактористу и потребовал, чтобы он немедленно доставил орудие в артиллерийский дивизион.
      - Так ведь, товарищ капитан, взводный велел отбуксировать гаубицу на командный пункт бригады...
      - Ничего, ничего. Можешь считать, что задание выполнил. А теперь быстренько волоки ее к артиллеристам.
      Трактор снова загудел и потащил орудие по назначению.
      - Надо предупредить авиаторов, чтобы осмотрительнее действовали на плацдарме, - распорядился подполковник Блак. - Уточните, начальник штаба, сигналы для ориентировки авиации. Судя по всему, противник приходит в себя.
      - Подтянул артиллерию, - уточнил подполковник Никитин. - Теперь его сопротивление возрастет.
      Майор Суров, услышав реплику Никитина, согласно кивнул головой.
      Из первого и третьего батальонов доложили, что очередная атака неприятеля отбита. Но передышка была кратковременной. Вскоре враг предпринял новую вылазку. На плацдарме уже без перерывов гудела артиллерийская канонада. Через КП летели снаряды корабельной артиллерии. Плацдарм простреливался насквозь.
      Подул ветер. Стало прохладнее. А корабельным химикам забот прибавилось: начало сносить дымовые завесы. Это демаскировка. Нельзя допустить, чтобы враг прицельно вел огонь по плавсредствам и бомбил их.
      - Как думаете, Степан Яковлевич, не сменить ли нам место командного пункта? - спросил меня подполковник Блак.
      Отвечаю ему, что надо повременить. Перемещение КП вызовет потерю связи с частями, а это крайне нежелательно. И хотя подошедший с юга вражеский бронепоезд включился в артиллерийскую подготовку уже пятой атаки противника, а его снаряды частенько попадают между командным пунктом и медицинскими подразделениями бригады, подполковник Блак соглашается с моими доводами.
      - Вот и я так же думаю, - отвечает комбриг - Мы у всех на виду, чего доброго, люди еще неправильно истолкуют наш переход.
      Подошедшая артиллерия противника позволила ему обстреливать наши позиции методом огневого вала, перенося его от рубежа к рубежу. Вот уже взметнулась огненная стена в сотне метров от КП. Жарко!
      Мы твердо решили: командному пункту находиться здесь, у перекрестка шоссе с железной дорогой, хотя этот перекресток, по всем прогнозам, должен стать одним из наиболее вероятных объектов атак противника как с юга, так и с севера.
      Враг оттянул огонь своей артиллерии ближе к переднему краю. И тотчас ударили пулеметы.
      - Надо ждать атаки, - сказал майор Суров и начал давать указания майору Кузнецову, собиравшемуся в первый батальон.
      Комбриг взял телефонную трубку:
      - Кондрашов, как дела? Держишься? Молодец! Поглядывай за флангами...
      Прав комиссар
      Флотский корректировщик кричал в микрофон с ближайшей сосны:
      __ Вражеский бронепоезд южнее Тулоксы! Слышите? Координаты...
      На канонерской лодке вводили поправки в данные для стрельбы по новой цели. А в это время враг ударил по артиллерийскому дивизиону капитана Сабурова. Снаряды стали разрываться около лошадей, запряженных в орудийные передки.
      __ Товарищ Никитин, распорядитесь перевести лошадей в более безопасное место, - приказал командир
      бригады.
      Но где оно, более безопасное место? Почти на каждом метре плацдарма свистят пули, падают осколки. Жаль лошадей, но войны без жертв не бывает.
      У каждого, кто находился на командном пункте, Добыли до предела напряжены нервы. Обстановка менялась быстро и резко. На нее надо было реагировать
      немедленно. То телефонный звонок, то вызов к радиостанции. И вопросы, вопросы. Одному батальону нужно помочь артиллерийским огнем, на участок другого - перебросить подкрепление, третьему - помочь советом
      в организации отражения атаки противника... Медлить нельзя. Времени на размышления - секунды и минуты.
      Какими же способностями должен обладать командир, управляющий боем?
      Смотрю на Александра Васильевича. Строг, собран, ни капельки растерянности. Решения принимает немедленно и уверенно передает их исполнителям. Воля? Самообладание? Умение? Наверно, все вместе взятое и помноженное на непоколебимую верность воинскому долгу, делу, которому Родина потребовала служить. Нет, это не высокие слова. Это сама суть нашего подполковника Блака.
      Перебегает от сосны к сосне, пытаясь добраться до командного пункта, начальник тыла бригады полковник Смирнов.
      - Как с боеприпасами, Александр Николаевич? - интересуется комбриг Расход их неимоверный. Слышите? Ни минуты затишья.
      - Только сейчас передали, что баржа с боеприпасами прибыла на внешний рейд, - тяжело дыша, ответил Смирнов. - Нужны люди для выгрузки. Считаю,
      что заниматься этим делом лучше ночью. Пристрелялись, стервецы, весь берег под огнем.
      - Что же не позвонили? Такой обстрел, а вы бегаете от воронки к воронке...
      Смирнов пренебрежительно махнул рукой.
      - Аа... сейчас везде одно. Начнешь прятаться от смерти - тут она тебя и прищучит. Так людьми поможете для разгрузки боеприпасов?
      - До ночи еще далеко, Александр Николаевич Если резервы не израсходуем, выделю команду, - пообещал комбриг. - А если хотите наверняка, то забирайте всех, что остались в тылу. Тоже немалая сила наберется.
      Подбежал расстроенный начальник связи бригады майор В. И. Устюменко
      - Прямо беда, товарищ начальник штаба. Проводные линии связи рвутся на каждом шагу. Не наберу телефонистов на восстановление.
      Понимаю Виктора Ивановича. Но чем я ему могу помочь? Говорю в шутку, что надо попросить противника уменьшить обстрел.
      - Что вы, товарищ майор, я просто хотел доложить об обстановке, смутился Устюменко.
      Подошел начальник политотдела. Он только что из санитарной части. Сказал, что начали поступать раненые. Медики отлично организовали их прием и обработку.
      - Пойду посмотрю, как их переправляют на корабли, - проговорил майор Суров. Но не ушел. Мимо командного пункта проезжала трофейная повозка. Впереди на облучке сидел наш повозочный, а за ним весь в крови приподнялся раненый сержант из первого батальона. Тут же неизвестно откуда выскочила лейтенант медслужбы Лена Тимофеева. Высокая, подвижная, она всегда появлялась там, где надо, и в тот момент, когда надо. Догнав повозку, Лена вскочила на нее и села сзади сержанта, подставив ему под спину свое плечо. Мы с Суровым молча проводили повозку глазами.
      - Знаете, Владимир Александрович, - тихо сказал я ему, - мне часто кажется, что нет предела человеческой выдержке. И теперь подумал об этом, глядя на раненого сержанта Петряева.
      Суров несколько секунд молчал, глядя в сторону, куда скрылась повозка, потом глухо сказал.
      - Есть предел. Только каждый определяет его сам для себя. Какая закваска заложена в человека, такой
      Высадка Тулоксинского десанта и его бой 23-27 июня 1944 года
      у него и предел Беспредельна только ненависть к захватчикам. Тут она, пожалуй, у всех нас одинакова.
      Прав комиссар. Разные люди были в нашей бригаде. По-разному они вели себя в бою. Один отчаяннее, другой скромнее. Но все они ненавидели гитлеровцев, посягнувших на честь и свободу Родины.
      День уже клонился к вечеру. Над озером начал стелиться туман. Сгустились и низко нависли облака. Истребителям передышка реже появляются в воздухе
      самолеты врага, А на плацдарме бой не стихал. Противнику нужна была дорога, и он настойчиво добивался этой цели.
      Зазуммерил телефон. Подполковник Блак взял трубку.
      - Слушаю тебя, Кондрашов. Не торопись. Когда? - вдруг изменился в лице комбриг. - Жаль, прекрасный был политработник... А как ведет себя противник? Понятно. Любой ценой не давайте ему вклиниться в нашу оборону. Слышите? Сейчас пошлю в контратаку бригадный резерв. Держитесь!
      Положив трубку, Александр Васильевич несколько секунд помолчал, потом тяжело вздохнул и сказал:
      - В первом батальоне во время контратаки погиб майор Кузнецов. Он поднял третью роту на врага, заменив выбывшего из строя ротного. Рота выполнила задачу, а он погиб...
      На левом фланге первого батальона враг вклинился в нашу оборону. У Кондрашова резервов не было, и комбриг принял решение провести контратаку своим резервом.
      - Подполковник Никитин, прошу вас подойти поближе, - сказал Блак.
      Мы склонились над картой, прикидывая, как лучше повести наше контратакующее подразделение и на каком рубеже его поддержать артиллерийским огнем.
      С новыми данными по третьему батальону подбежал майор Кукушкин.
      - Федоров развернул наблюдательный пункт на своем правом фланге, доложил он. - Комбат беспокоится, как бы противник не прорвался через его правый фланг. И основания для этого у него есть.
      - А не лучше ли использовать для контратаки роту автоматчиков? предложил я. - Она собрана и готова к бою. Командир ее капитан Астратов только что доложил об этом.
      Услышав наш разговор с командиром бригады, Кукушкин попросил Блака:
      - Товарищ подполковник, разрешите мне возглавить резерв.
      Комбриг с уважением посмотрел на майора. Сказал:
      - Ну что ж. От штаба я намерен был послать с автоматчиками офицера. Командир у них свой есть. Согласен. Пойдете вы, товарищ Кукушкин. Начало в девятнадцать тридцать. Действовать по сигналу с командного пункта - три зеленые ракеты. Одновременно Федоров поднимает свою правофланговую роту. Поможет и Кондратов.
      Майор Калинин, командир второго батальона, доложил, что взвод егерей противника пытался через заросли камыша на западном берегу озера Линдое проникнуть в наше расположение, но был своевременно обнаружен и рассеян. Трое солдат захвачены в плен.
      - Внимательно следите за обстановкой, Павел Тимофеевич, - наставлял комбриг, выслушав доклад. - Противник усиленно ведет разведку, хочет знать, прочно ли мы тут сидим.
      - Понял вас, - ответил майор Калинин. Наибольшую активность противник проявлял с юга.
      Нам в общем-то был понятен его замысел: прижать нас к берегу и сбросить в озеро. Но то, что он не очень беспокоил нас с севера, давало нам возможность маневрировать силами и средствами.
      В случае успеха контратаки рота автоматчиков должна была восстановить положение и закрепиться на достигнутом рубеже. Саперы под руководством капитана Турецкова должны были после этого прикрыть ее минным полем.
      Назначенная для контратаки рота подошла к командному пункту. Ее командир капитан Федор Петрович Астраюв распорядился проверить работу затворов автоматов Неисправностей в оружии не оказалось. Да их и не могло быть. Каждый десантник беспокоился о том, чтобы оружие в бою не подвело. Бойцы заблаговременно протерли стволы и подвижные части автоматов, дозарядили запасные диски. Да и россыпью патронов прихватили. Без хлеба в бою обойтись можно, без боеприпасов - нельзя. Это понимал каждый.
      Подполковник Блак все чаще посматривал на часы. Вот уже из батальона доложили о готовности к контратаке. Командующий артиллерией проверил связь с артиллерийскими наблюдателями на передовой. Пора.
      По команде автоматчики начали выдвигаться на исходный рубеж. Их фигуры замелькали между деревьями. Майор Кукушкин снял с плеча автомат, передернул затвор, поставил на предохранитель.
      Вот уже два дивизиона - артиллерийский и минометный - дали первый залп. Пауза. Вводятся поправки по сигналам артиллерийских наблюдателей. Новые залпы батарей. На позициях противника танцуют султаны разрывов.
      Затрещали автоматные очереди. До командного пункта докатилось ослабленное артиллерийской канонадой могучее русское "ура".
      Подошел майор Суров. Ему уже сказали о гибели майора Кузнецова. Он принял сообщение внешне спокойно, но тут же попросил комбрига о разрешении побывать в первом батальоне.
      Гул боя откатывался все дальше на юг. Артиллерия перенесла огонь в глубину. Уже более отчетливо слышались выстрелы с озера. Это корабельные орудия стреляли по бронепоезду и скоплениям резервов противника южнее реки Тулоксы.
      Прошло немало времени, прежде чем появился на проводе Кукушкин.
      - Порядок! - радостно сообщил он.
      - У автоматчиков есть локтевая связь с соседними батальонами?
      - Да, да, есть!
      Комбриг уточнил еще ряд вопросов и снова напомнил майору Кукушкину о закреплении достигнутого рубежа и обязательном сплошном минировании местности перед передним краем.
      - Капитан Турецков с вами? - спросил подполковник Блак.
      Да.
      - Роту автоматчиков возвратим в резерв не раньше середины ночи. С ней вернетесь на КП. Рубеж прикрыть силами батальонов.
      Нам было ясно, что наши контратаки должны быть ограниченными по целям: только для восстановления положения в пределах нашего плацдарма. Для большего бригада не имела сил. Забыть об этом - значило ослабить оборону.
      Артиллерийский огонь начал стихать. Но комбриг предупредил подполковника Никитина:
      - Разведанные цели не упускать из виду Стрелять и стрелять по ним до полного подавления!
      Командующий артиллерией взмолился:
      - Целый день ведем огневой бой. Боеприпасы на исходе.
      - Снаряды будут. Баржа подошла. Подвезем боеприпасы. А огонь не прекращать. Трудно пехоте без поддержки. - Подполковник Блак проговорил это в запальчивости. Помолчал немного, видимо собираясь с мыслями, заключил: Понимаю, что мало снарядов Значит, точнее стрелять надо Так и передайте майору Савину и капитану Сабурову, чтоб не по воробьям
      палили.
      Чувствовалось, что комбриг очень устал. Но времени для отдыха не было. От его присутствия на КП, его распорядительности, даже от того, что подчиненные командиры слышали его голос, зависело многое.
      Время близилось к полуночи. Канонада постепенно
      стихала.
      На КП появился старшина С. П. Махов. О нем говорили, что это самый добрый и заботливый человек в бригаде.
      - Товарищ майор, вы целый день не ели. Все уже давно перекусили на ходу. Даже командир бригады - и тот забегал, - укоризненно произнес Сергей Павлович.
      Он возглавлял административно-хозяйственную часть бригады. Распорядительный, инициативный, несмотря на свой почтенный возраст, Махов в полевых условиях был просто незаменимым человеком. Ума не приложу, когда старшина успевал все сделать, обо всех позаботиться.
      В полночь стало ясно, что противник выдохся и до утра вряд ли отважится на активные действия. Если только разведка...
      - Давайте подытожим результаты первого дня, - сказал подполковник Блак. - Теперь для этого самое подходящее время. Хотя добрые люди давным-давно спят.
      Добрые люди... Как-то странно прозвучала эта фраза на КП. Она была словно привет из того далекого теперь времени, когда люди могли спокойно спать по ночам, не опасаясь атак, бомбежек, всего того ужасного, что несет с собой война.
      Офицеры разместились прямо на траве возле КП. Развернули на коленях рабочие карты.
      - Начнем с начальника разведки, - сказал командир бригады. - Только, пожалуйста, покороче, самое существенное. Что у вас, товарищ Большаков?
      - Противник ставил задачу отбросить бригаду от шоссе и железной дороги, чтобы обеспечить беспрепятственный отвод своих войск с олонецкого направления на север. Военнопленные показывают, что южнее Олонца их части ведут тяжелые бои с нашими наступающими войсками. Во второй половине дня перед бригадой отмечены следующие подразделения противника: сводный батальон одиннадцатой финской пехот
      мой дивизии, первый и второй егерские батальоны, подразделения сорок пятого пехотного полка. В течение ночи возможен подход резервов.
      Подполковник Никитин доложил о состоянии артиллерии и минометного дивизиона бригады. Потерь в орудиях не было. Тревогу вызывало только положение с боеприпасами. Каждый снаряд был на счету, а баржа все еще стояла на внешнем рейде и не было известно, когда ее подведут к месту разгрузки.
      Командир бригады повернулся к сидевшему на бруствере окопа начальнику тыла полковнику Смирнову:
      - Что вы скажете на это, Александр Николаевич? Смирнов неторопливо поднялся, отряхнул прилипшую к бриджам землю.
      - Баржу уже подают к берегу. Разрешите пойти и лично проследить за выгрузкой? Кроме того, прошу оказать помощь людьми, - в своей манере высказался начальник тыла.
      Вмешался начальник политотдела:
      - Для перевозки боеприпасов можно использовать трофейные машины. Я только что видел, как шоферы из батальона связи на них кабель развозят.
      Майор Кукушкин доложил о состоянии частей бригады. Он только что вернулся с переднего края и находился в несколько возбужденном состоянии. Выслушав его доклад, командир бригады по обыкновению кивнул, что означало его согласие с оценками и выводами, и повернулся ко мне:
      - А каково мнение об обстановке начальника штаба?
      Я доложил, что бригада выполнила свою задачу на первый день боя: она захватила плацдарм и удержала его. Противник лишь незначительно потеснил подразделения первого и третьего батальонов и вклинился в нашу оборону на 150-200 метров. Но положение было восстановлено. На всех этапах боя поддерживалось тесное взаимодействие с кораблями Ладожской военной флотилии. Их артиллерия выпустила по врагу более двух с половиной тысяч снарядов. Четко действовали корректировочные посты моряков. Я не мог не отметить распорядительность и инициативу капитан-лейтенанта Ф. Н. Сочейкина, очень быстро реагировавшего на запросы десантников об огневой поддержке. Хорошо действовала наша штурмовая и бомбардировочная авиация.
      Характеризуя свои силы, я сказал: бригада, несмотря на потери, боеспособна. Личный состав успешно решает поставленные задачи. Командиры и бойцы почувствовали свою силу и надежно обороняют занятые рубежи. Однако необходимо как можно быстрее восстановить разрушенные в ходе боя позиции, прикрыть их заграждениями, принять необходимые меры по предупреждению действий разведки противника. Хотя ночь светлая, но бойцы за день устали, их бдительность ослаблена.
      - Мы не расходимся в оценке обстановки, - сказал комбриг, когда я закончил доклад. - Сейчас уточню каждому задачу, а начальника штаба прошу подготовить боевое донесение командарму и проследить за подготовкой частей к завтрашнему бою.
      Шестнадцать атак. Шутка ли!
      Офицеры управления бригады разошлись по частям и своим службам. Мы с подполковником Блаком и майором Суровым остались втроем.
      - Как там у Кондрашова? - спросил Александр Васильевич у начальника политотдела.
      - Дерутся отчаянно. Молодцы. К сожалению, и потери немалые. Лейтенанта Вихарева помните? Его взвод после высадки на берег был направляющим в роте, несколько оторвался от нее и попал под огонь противника. Шюцкоровцы двинулись на его позиции. Дело дошло до рукопашной. Видели бы вы, как Сергей Вихарев руководил боем, как его подчиненные сражались с противником! Старшина Пенятин рассказывал, как его сбил с ног здоровенный солдат и чуть не заколол штыком. Выручил старший сержант Василий Кук - успел сразить врага очередью из автомата.
      Кук - молодец. В том бою он уничтожил еще четырех вражеских солдат.
      Майор Суров встал и зашагал вдоль траншеи. Он так делал всегда, когда бывал чем-то взволнован.
      - Взвод Вихарева атаку, конечно, отбил, - продолжал начальник политотдела. - Но испытания для него на этом не закончились. У небольшой песчаной высоты десантников прижал к земле пулеметный огонь из дзота. Сергей Степанович приказал старшему сержанту Куку и красноармейцу Вагину уничтожить вражескую огневую точку...
      Тут надо пояснить. Вторая стрелковая рота, в которой находился старший сержант Кук, не имела локтевой связи с третьей ротой. Разрыв между ними достигал полутораста метров. На стыке двух подразделений и оказались Кук с Багиным в тот момент, когда в разрыв устремился финский батальон. Наши бойцы встретили противника огнем и вынудили его остановиться. Четырежды враг поднимался в атаку и столько же раз откатывался, неся потери от пулеметного и автоматного огня наших смельчаков. Багина ранило. Кук оставил его перевязывать рану, а сам пополз вперед к огневой точке врага. Гранатами старший сержант заставил замолчать вражеский дзот, а затем и занял его. В траншею к Куку перебрался и Багин, перевязавший рану. Теперь они находились в полукилометре от нашего переднего края, двое против беспрерывно атаковавшего противника.
      Кончились патроны. Смельчаки стали стрелять из автоматов, взятых у убитых солдат. Лишь ночью удалось пополнить боеприпасы.
      Двое суток комсомольцы Кук и Багин отбивали натиск врага. До десяти вражеских атак они отразили, не отступив ни на шаг. Их дважды бомбили самолеты противника, по ним стреляла неприятельская батарея. Но советские воины выстояли. А когда рота перешла в наступление и отбросила врага от высоты, старший сержант Кук вновь стал командовать своим отделением и повел его в атаку. За мужество, воинскую сметку и стойкость в борьбе с фашистскими захватчиками Василию Семеновичу Куку Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1944 года было присвоено звание Героя Советского Союза. Высокой правительственной награды был удостоен и красноармеец Ф. А. Багин. Позднее, во время боев в Заполярье, Кук, к тому времени командовавший взводом, был отмечен орденом Красной Звезды.
      Умело действовали тогда и артиллеристы. Командир противотанкового орудия старшина Василий Шаренко с расчетом первым же выстрелом заставил замолчать вражеский пулемет. Противник обнаружил пушку и попытался захватить ее, бросив в атаку группу автоматчиков. Артиллеристы приняли бой и сражались до последнего. В строю остался только Шаренко, но и он был ранен. В этот критический момент на выручку противотанкистам поспешили бойцы первого батальона - целый взвод.
      Старшина Василий Петрович Шаренко вместе со стрелками отражал атаку и спасал свою пушку. Когда вражеские автоматчики приблизились к орудию, он забросал их гранатами. Он отстоял орудие и отомстил за павших товарищей.
      Суров не рассказывал - живописал. Лицо его было так одухотворенно, что, казалось, он сам лично пережил все перипетии дневного боя. А мы с комбригом все явственнее представляли происшедшее на этом кусочке плацдарма, людей, защищавших его. Что ни говорите, а комиссар умел и убеждать, и вдохновлять. Собственно, таким и должен быть политработник.
      В первый день боя на плацдарме отличились многие артиллеристы. Вот еще несколько примеров. Противотанковое орудие под командованием старшего сержанта Федора Николаевича Худанина занимало позицию на стыке первого и третьего батальонов. Здесь во второй половине дня были самые яростные атаки противника. Когда очередная вылазка заканчивалась неудачей, враг подбрасывал резервы и начинал новую.
      Так, после очередной отбитой атаки враг подтягивал пополнение. Его солдаты, прикрываясь деревьями, двигались в сомкнутом строю. Худанин в бинокль обнаружил их и решил расстроить неприятельскую атаку. Когда вражеские солдаты подошли на верный выстрел, Федор Николаевич дал команду на открытие огня. Осколочные снаряды "сорокапятки" буквально секли противника. Рота, предназначенная для очередной атаки, разбежалась по лесу. Но многие из ее солдат больше не поднялись с земли.
      Чтобы убрать мешавшее орудие, гитлеровцы вызвали огонь минометов. И, прямо скажем, не жалели боеприпасов. Казалось, что от пушки Худанина, как говорят, и мокрого места не осталось. Вражеские автоматчики начали осторожно приближаться к орудию. Пушка молчала. До нее осталось триста, двести метров... И вдруг орудие ожило. Выпущенный из него снаряд разорвался в самой гуще врагов. За ним второй, третий...
      Огонь вел Худанин. Один за всех: за командира, за наводчика, за заряжающего. Остальные бойцы расчета из-за ранений не могли стать к пушке. Вражеская пуля обожгла лицо Федора Николаевича. Кровь заливала глаза. Но он заряжал пушку, наводил на приближавшихся гитлеровцев и стрелял. Еще две пули впились в Худанина - одна в ногу, другая в грудь.
      Уже нет сил стоять от потерн крови Тогда старший сержант опустился на землю и ползком подкатил к орудию еще несколько снарядов А когда враги снова устремились к пушке, ударил из нее по наседавшим гитлеровцам
      Шестнадцать атак провел противник в стык между батальонами. И ни одна из них не увенчалась успехом. При их отражении отличился и расчет противотанковой пушки старшины 1-й статьи Николая Ивановича Фомина, в трудную минуту пришедший на выручку Худанину.
      Легко сказать "отбили шестнадцать атак". Попробуйте представить, что стоит за этими словами. Смелость? Воинское мастерство? Сила оружия? Искусство командиров? Наверно, все вместе взятое и помноженное на сыновнюю верность бойцов и командиров своей матери-Родине. Мне очень хочется, чтобы люди не забыли тех, кто совершил подвиг, и тех, кто пал в бою.
      - А я верю, это не забудется никогда! - убежденно сказал подполковник Блак - Память народа бессмертна. И мы должны быть достойны ее. А потому - за дело. До завтра нам с Владимиром Александровичем надо успеть побывать в частях Степан Яковлевич будет на связи. В случае чего - немедленно доложить об изменениях обстановки. Вначале мы пойдем в первый батальон, оттуда в третий.
      Вскоре в сопровождении двух автоматчиков они скрылись между деревьями.
      Пока молчали телефоны, я решил еще раз просмотреть боевые донесения из частей, уточнить просьбы командиров и к приходу комбрига подготовить необходимые рекомендации. В донесениях отмечались и самоотверженные действия личного состава. В частности, говорилось о личном примере в бою парторга первой стрелковой роты сержанта Ф. Ф. Козуткина. Он отважно сражался с противником, увлекая за собой товарищей по оружию. Оказавшись раненным, отказался покинуть боевой порядок и продолжал косить из автомата наседавшего врага.
      Пример для подчиненных подавал и командир первою взвода этой роты лейтенант Федор Никитич Мо розов. Будучи раненным, он не ушел с поля боя Мужественно сражались и его подчиненные. Они не уступили своих позиций противнику даже тогда, когда он втрое превосходил их числом. Лейтенант Морозов
      погиб в том бою. Бойцы взвода поклялись отомстить врагу за его смерть.
      Выше я уже сообщал, что в третьей роте сложилась тяжелая обстановка. Выбывшего из строя командира заменил работник политотдела майор Кузнецов. Но и он погиб. Тогда командование подразделением принял на себя парторг роты старшина Н. Ф. Клюшкин. Рота продолжала упорно сражаться с противником и выполнила поставленную задачу. А тяжело раненного старшину Клюшкина вынесли с поля боя.
      Я подумал, что нужно соответствующие страницы донесений обязательно показать начальнику политотдела, а также поставить его в известность о ранении двух офицеров из управления бригады - капитанов Георгия Николаевича Григорьева и Ивана Федоровича Константинова.
      После двух часов ночи взрыв необычайной силы потряс все вокруг. Что-то тяжелое грохнулось на перекрытие нашего КП. Перекрытие было жиденькое, в один бревенчатый накат, присыпанный грунтом. На карту, с которой я работал, с потолка посыпалась земля.
      Я выскочил из укрытия. Озеро было окутано дымом, в котором бесновался огонь. На перекрытии лежала покореженная металлическая ось с изломанным колесом.
      Бросился к телефону, чтобы позвонить начальник} тыла бригады, ушедшему к месту разгрузки боеприпасов.
      - Что случилось, Александр Николаевич? - спросил я, услышав полковника Смирнова.
      - Беда, - упавшим голосом проговорил начальник тыла - Взорвалась баржа с боеприпасами.
      Этого нам еще не хватало.
      - Как это произошло?
      - Буксир тянул ее к берегу, к месту разгрузки. В это время артналет.
      - Дымовую завесу ставили?
      - Все как положено. Но во время обстрела прямое попадание, и баржа мгновенно взорвалась.
      - Велики потери?
      - На берегу никто не пострадал. Она взорвалась далеко от берега Смирнов помолчал, потом сказал с горечью - Лучше бы меня прихлопнуло, чем такое.
      Помощь так своевременна...
      К моменту возвращения командира бригады на КП собрались начальник тыла полковник Смирнов и командующий артиллерией бригады подполковник Никитин. Настроение у них было подавленное, особенно у Смирнова, который считал себя виновником происшедшего. Конечно, можно было на внешнем рейде перегрузить боеприпасы на небольшие суда, а не водить такую махину под носом у противника. Но кого теперь ни вини, делу не поможешь.
      Подполковник Блак решил срочно переговорить с командующими армией и флотилией и просить их о помощи боеприпасами. Быстро было подготовлено и отправлено донесение в адрес генерал-лейтенанта Крутикова С командующим флотилией связались по радио.
      Через короткое время комбригу передали радиограмму. Это было боевое распоряжение командарма7. Генерал-лейтенант Крутиков требовал во что бы то ни стало не пропустить противника по дорогам на Салми и Питкяранту. В помощь 70-й бригаде направлялась 3я морская стрелковая бригада. В конце боевого распоряжения указывалось, что наши заявки на подавление целей авиацией и поставку боеприпасов приняты и будут удовлетворены.
      - Это хорошо, это своевременно, - не скрывая удовлетворения, повторял подполковник Блак. - Надо сообщить о решении командарма командирам батальонов. Это поднимет настроение личного состава...
      - По какому случаю торжество? - заметив наши одухотворенные лица, спросил неожиданно появившийся начальник политотдела.
      - Читай, Суров, у начальника штаба интересный документ, - не скрывая улыбки, проговорил подполковник Блак.
      Владимир Александрович пробежал глазами радиограмму, резюмировал:
      - Лишний раз подтверждается, что мы находимся на острие главных событий в армейском масштабе. Надо сделать все возможное, чтобы удержать занимаемые позиции до прихода подкрепления. Было бы полезно собрать офицеров управления бригады и поставить перед ними эту задачу. А они уже пойдут в подразделения.
      В начале пятого часа, когда все срочные вопросы
      были решены, командир бригады подвел итог совещания словами:
      __ Плацдарм - это сегодня наш дом А дома, говорят, и стены помогают. Давайте еще раз посмотрим крепость наших стен, их готовность противостоять новым атакам противника. А они несомненно будут.
      И он отпустил офицеров, с тем чтобы они могли наведаться в подчиненные подразделения.
      Майор Суров доложил комбригу о проделанной партийно-политической работе, главная цель которой заключалась в мобилизации личного состава на дальнейшую упорную борьбу за плацдарм.
      - В некоторых ротах, где позволяла обстановка, - говорил он, накоротке проведены партийные и комсомольские собрания, в других - совещания агитаторов. Очень хорошо организовал работу парторг роты сержант Григорий Белванов. Живое слово, обращенное к солдатам, он подкрепляет личным примером.
      И майор Суров рассказал, как после высадки на берег отделение сержанта Белванова вместе с другими десантниками стало продвигаться вперед с целью расширения плацдарма. Огонь противника становился все сильнее. По морским пехотинцам открыла огонь прямой наводкой пушка врага. Десантники заколебались. Промедление в такой обстановке могло привести к напрасной гибели людей. Сержант Белванов бросился вперед. За ним последовали его подчиненные Устремились на врага и другие группы бойцов. В ближнем бою десантники штыками и гранатами уничтожили расчеты пулемета и пушки противника, проложив путь своим товарищам. Весь день парторг был на виду у солдат. Его действиям политотдел посвятил специальную листовку.
      - Многие в бою отличились, - подводя итог сказанному, произнес майор Суров. - И коммунисты, и комсомольцы, и беспартийные. Замечательный в бригаде народ. С таким народом горы свернуть можно.
      Неиссякаемого оптимизма наш начпо. Даже в самые трудные минуты он не терял присутствия духа. Лишь собраннее становился и меньше говорил. Может, слово "говорил" не всегда подходило к нему. Он телеграфным стилем рубил: поступить так-то, сделать то-то, исполнители такие-то, доклад об исполнении - к такому-то времени. Сознаюсь, даже некоторым командирам недоставало вот такой деловитости, распорядительности и видения цели действий.
      - Понимающий народ, - подтвердил подполковник Блак - Каждый добросовестно делает свое дело на войне. Все как один. А когда дружно, то и не грузно.
      С озера тянуло прохладой. Кстати. Она освежала, помогала преодолевать усталость, которая все больше давала о себе знать. Ведь человеческие возможности не беспредельны.
      Начальники служб, другие должностные лица управления бригады не смыкали глаз Они буквально "висели" на телефонах: у каждого свои заботы, а в общем-то у всех одна - во что бы то ни стало удержать плацдарм, не дать противнику сбросить десантников в озеро.
      Подбежал майор Кукушкин, доложил:
      - Необходимые для донесения данные обобщены. Леонид Семенович - человек удивительной работоспособности. Тяжелейший труд оперативного работника, казалось, нисколько его не утомлял. Не существовало вопросов в деятельности штаба бригады, которые он не принимал бы близко к сердцу. Вот и теперь, докладывая сведения для донесения, он не упустил возможности заметить:
      - Два взвода из второго батальона еще не прибыли в бригадный резерв. Рота автоматчиков во главе с капитаном Астратовым возвратилась из третьего батальона/
      Нет, что ни говорите, а с таким помощником и в трудной обстановке легко работать. Под любую ношу он подставляет свое плечо. А это, я вам скажу, во все времена золотое качество человека.
      Зазвонил телефон. Я взял трубку и сразу же по голосу узнал командира второго батальона. Но почему комбат так волнуется?
      - Товарищ начальник штаба, у меня плохо с резервами, а приказано послать к вам еще два взвода. Нельзя ли не брать от нас людей? Противник заметно оживился, с минуты на минуту можно ожидать его атаки.
      Понимаю беспокойство Павла Тимофеевича. Но противник большую часть своих сил сосредоточил против первого и третьего батальонов. С юга грозит наибольшая опасность. Если враг сомнет правофланговые подразделения и выйдет к озеру, то сопротивление на северном участке плацдарма потеряет всякий смысл. Объясняю ему суть отданного распоряжения относительно некоторой перегруппировки сил.
      понимаю, - соглашается майор Калинин, но тут же добавляет, что без резерва держать позиции
      трудно.
      Советую ему уменьшить силы на неатакованных участках и за счет этого создать резерв.
      __ Есть! Есть' - уже более спокойно соглашается
      комбат. - Высылаю два взвода.
      Подошел начальник связи майор Устюменко. Волнение на лице написано.
      - Что случилось, Владимир Иванович?
      - Вот смотрите. Час от часу не легче - И майор подал мне метеосводку.
      В ней сообщалось о том, что в ближайшие часы резко изменится погода: ожидается сильный, близкий к штормовому ветер с дождем. Если прогноз верен, то бригаду ожидают большие неприятности. Не сможет помогать авиация, сорвется высадка на плацдарм 3-й бригады. Страшна штормящая Ладога - мы это знали.
      Прочитав метеосводку, подполковник Блак задумался Устало проговорил:
      - Этого нам еще не хватало - И тотчас же энергично, решительно, по-командирски - Надо предпринять экстренные меры по доставке боеприпасов от моряков. Они обещали нам патроны для стрелкового оружия.
      Молодец командир. Предусмотрел на крайний случай выход из трудного положения.
      Начальник пристани доложил, что подошел катер и с него разгружают боеприпасы, полковник Смирнов на берегу и уже организовал выдачу патронов по частям.
      - Поторапливайтесь, - распорядился комбриг. - Нужно ожидать скорого возобновления атак противника - Обращаясь к начальнику связи бригады, спросил - Вы, товарищ Устюменко, учли уроки первого дня?
      - Так точно, товарищ подполковник! - ответил Устюменко.
      Мы вышли из землянки. Ветер заметно усилился. С озера доносился глухой шум прибоя. Надрывно кричали чайки. Небо хмурилось, подтверждая прогноз.
      В шестом часу утра в штаб армии было передано очередное боевое донесение. В нем сообщалось, что, по показаниям пленных противника, командир 6-го армейского корпуса финнов генерал Эш приказал во
      что бы то ни стало 24 июня разгромить десант. С этой целью в район устья реки Тулоксы перебрасываются резервы.
      - Товарищ майор, на связи штаб армии, - доложил сержант Писарев, радист комбрига - Просят вас.
      Вызывал начальник оперативного отдела армии полковник Кутняков. К ним еще не поступило наше боевое донесение, и оперативный отдел интересовался изменениями обстановки на плацдарме за истекшую ночь. Я доложил, что к утру 24 июня перед бригадой действуют первый и второй егерские батальоны, сводный батальон 11-й пехотной дивизии, четвертый учебный батальон, железнодорожная рота. Ночью взяты пленные из пятнадцатого и двадцать первого отдельных пехотных батальонов. Противник превосходит нас по живой силе примерно вдвое.
      - В середине дня, - сказал полковник Кутняков, - к вам подойдут третья бригада и зенитный полк. Направлены боеприпасы. Передовые части четвертого корпуса, и в частности сто четырнадцатой дивизии, - на линии Сермяги. До скорой встречи!
      Командующий войсками фронта вывел из боя на Свири 3ю морскую стрелковую бригаду вместе со средствами усиления и направил ее в Свирицу. А там по распоряжению командующего Ладожской военной флотилией уже группировались разгрузившиеся суда.
      Почему в Свирицу? Наверно, потому, что снятой с передовой линии бригаде туда легче было добраться. А потом Свирица вдвое ближе к плацдарму, чем Новая Ладога. Тут большой выигрыш во времени. Видимо, принималось в расчет и то, что в поселке на берегу Свирской губы легче организовать погрузку - там имелись причалы.
      Подполковник Блак прикинул расстояние до Сермяг, сказал:
      - Еще далековато. До нас полста километров будет.
      На НП вошел майор Суров
      - Вот смотрите, Владимир Александрович, где находятся главные силы армии, - подвигая карту, сказал комбриг. - Так что нам еще держаться и держаться здесь.
      Части армии медленно продвигались ко второй полосе обороны противника. Дело в том, что на промежуточных рубежах противник оказывал весьма сильное огневое противодействие, устраивал массу всевозможных заграждений, которые в условиях лесисто-болотистой местности весьма трудно преодолевать. Кроме того, на пути было огромное Сермяжское болото. Даже в сухую погоду оно считалось труднопроходимым. Помню, на командно-штабных учениях генерал Крутиков неоднократно напоминал о сложности наступления в этом районе. Перекрывая лесные дороги и тропы, неприятель мог небольшими силами сдерживать крупные группировки наступавших.
      - А в артиллерийском дивизионе у некоторых орудий нет ни одного снаряда, - заметил начальник политотдела. - В таких условиях одно неосторожное слово командира любого ранга может существенно сказаться на прочности обороны плацдарма. Нам нужно быть очень и очень внимательными на этот счет.
      - Однако погода все более портится, - переменив тему разговора, заметил подполковник Блак - Слышите, как на Ладоге шумит прибой?
      Волны могуче и глухо ударялись о берег. Накрапывал дождь. Вдруг, нарушая монотонный гул прибоя, просвистели над НП первые в то утро артиллерийские снаряды противника и разорвались недалеко от позиций нашего дивизиона.
      - Кажется, началось, - прокомментировал майор Кукушкин.
      Вслед за первыми разрывами последовали новые, а затем с юга, с рубежа обороны первого батальона, донесся неистовый треск пулеметных и автоматных очередей. Подполковник Блак прислушался, бросил коротко:
      - Опять у Кондрашова.
      Было 7 часов 10 минут 24 июня 1944 года.
      Позвонил старший лейтенант Трубачеев. Я взял трубку. Трубачеев говорил так, словно диктовал машинистке оперативную сводку:
      - После артиллерийского налета противник силой до роты двинулся в атаку. Но, напоровшись на наше минное поле и потеряв несколько солдат, отошел в исходное положение.
      - И все? - удивленно спросил подполковник Блак, выслушав доклад об обстановке в батальоне Кондрашова.
      - Пока да. Первая его атака сорвалась. Похоже, что действовала его разведка, - высказал я предположение. - Противник пытается вскрыть систему огня на участке обороны батальона
      - Передайте Кондрашову, чтобы такие вылазки неприятеля батальон отражал с временных огневых позиций, а то весь ночной труд пойдет насмарку, распорядился комбриг.
      Мы уточнили координаты, где противник пытался атаковать, и заметили в его действиях новизну. Накануне его атак в этом месте не было. Предположили два варианта возможных действий: или он отвлекает нас от своего главного направления, или пытается прорваться вдоль берега Ладожского озера и отрезать нас от причалов.
      Блак позвонил комбату-1:
      - Кондратов, людей покормил? Хорошо. Держись. Все должно быть в готовности. Мелкие группы противника уничтожать с временных позиций...
      Последние слова комбрига заглушили разрывы снарядов, падавших возле КП. Подполковник Блак еще что-то кричал Кондрашову по телефону, но разобрать слова было уже невозможно. А вскоре связь и совсем прервалась. Устюменко бросился к соседнему телефону:
      - На линию к первому! Обрыв! Быстрее! Артиллерийская канонада набирала темп. Комбриг,
      начальник политотдела и я вышли из укрытия, чтобы посмотреть, что же происходит. Судя по интенсивности огня как с юга, так и с севера, противник за ночь сумел подтянуть новые артиллерийские и минометные батареи и теперь, похоже, готовился атаковать.
      Каждый делает свое дело
      По позициям вражеской артиллерии открыли огонь канонерские лодки. Их более мощные орудия с помощью корректировочных постов начали приводить противника в чувство.
      Из-за укрытия выскочил Устюменко.
      - Товарищ подполковник, есть связь с первым' Майор Кондратов передал, что видит приближающийся бронепоезд...
      На ближайший корректировочный пост был немедленно передан приказ открыть огонь по бронепоезду. Моряки, спасибо им, тотчас приняли меры. Уже через несколько минут послышались глухие залпы канонерской лодки. Ориентиры были пристреляны еще накануне, и теперь снаряды "стотридцаток" ложились все точнее.
      Уже четверть часа грохотала вражеская артиллерия. В зависимости от калибров она вела огонь и по переднему краю нашей обороны, и по глубине. Снаряды рвались и возле командного пункта.
      Из батальонов доложили, что вражеская пехота изготовилась к атаке. Дальше маскировать позиции наших огневых средств не имело смысла. Командующий артиллерией бригады подполковник Никитин, до того внимательно следивший за развитием событий, решительно скомандовал:
      - Огонь!
      По эфиру и проводам это распоряжение помчалось на батареи.
      С нашего КП в просветы между соснами хорошо была видна двигавшаяся стена артиллерийских разрывов. Она достигла прежнего рубежа перед нашим командным пунктом и стала перемещаться дальше. Противник обрабатывал плацдарм из орудий и минометов на всю его глубину.
      - Обратите внимание, товарищи, - сказал подполковник Блак, - схема огня артиллерии у врага не изменилась по сравнению со вчерашней. Видимо, и атака пойдет по прежним направлениям.
      Командир бригады приник к окулярам стереотрубы. Его, как и всех нас, волновало развитие событий там, на переднем крае, где поредевшие батальоны держали оборону, а противник напирал, пытаясь сбросить десантников в озеро. Вражеские снаряды падали все гуще. Осколки со свистом проносились над траншеей и впивались в стволы деревьев, срезали с них сучья.
      Анализируя доклады командиров частей после отражения первой неприятельской атаки, мы смогли определить направление вражеских ударов. Они приходились главным образом в стык первого и третьего батальонов с юга и в центр второго - с севера.
      В первый период боя особенно тревожная обстановка сложилась на участке третьего батальона капитана Федорова. Противнику удалось потеснить правофланговую роту метров на двести. Чтобы не дать врагу закрепиться, Федоров пустил в ход резерв и при поддержке приданной артиллерии контратаковал вклинившегося противника. Финны были отброшены в исходное положение.
      Через несколько минут на этом участке возобновилась артиллерийская стрельба. Пришлось звонить, чтобы выяснить подробности.
      - Комбата здесь нет, - ответил телефонист. - Других командиров тоже никого нет.
      Голос у телефониста был встревоженный, от волнения боец даже слегка заикался.
      - Что у вас происходит? Вы в состоянии объяснить?
      - Рядом идет рукопашная. Нас обошли с тыла...
      - Немедленно к Федорову взвод автоматчиков третьего батальона из бригадного резерва! - распорядился комбриг. - Командира взвода ко мне!
      В ту же минуту в траншею спрыгнул невысокий стройный лейтенант. Блак положил ему руку на плечо, словно проверял, достаточно ли крепок взводный для выполнения предстоящего задания.
      - Вот что, лейтенант. Там у Федорова рукопашная идет. От вашего взвода зависит судьба батальона. Дорогу туда знаешь?
      - Знаю, - ответил лейтенант. - Ночью был там.
      - Давай со взводом туда. Бегом!
      Прошло полчаса, пока поступили вести из третьего батальона. В трубке раздался радостный крик телефониста:
      - Вот подошел майор Иньков! Передаю ему трубку!
      Вначале было слышно затрудненное дыхание, затем донесся глуховатый голос заместителя командира батальона по политической части.
      - Отбились! Потери есть. Но и егерей уложили порядком. Думали застать нас врасплох. С тыла зашли...
      Иньков говорил торопливо и сбивчиво. Чувствовалось его нервное напряжение. Весь он еще находился во власти недавнего боя.
      - Где Федоров?
      - На правом фланге. Руководит отражением атаки с фронта. А я здесь. Собрал возле командного пункта резерв.
      - Взвод автоматчиков подошел к вам?
      - Подошел. Он и помог ликвидировать угрозу с тыла.
      Комбриг распорядился оставить взвод автоматчиков в батальоне.
      - Помогите нам боеприпасами, - попросил майор Иньков. - Патроны нужны и гранаты.
      - Хорошо. Присылайте за ними.
      - Есть! Сейчас же направляю Гольянова. Он подробнее и расскажет о прошедшем бое.
      Техник-лейтенант В. А. Гольянов, начальник артиллерийской мастерской батальона, прибыл на КП бригады с четырьмя бойцами.
      __ Расскажите, что у вас произошло, - попросил
      его подполковник Блак.
      __ Утром, - начал докладывать Гольянов, - артиллерия противника открыла сильный огонь по нашим позициям. Такой, что головы нельзя поднять. Хорошо, что за ночь сделали укрытия и углубили траншеи. Потом слышу с тыла, у КП пулемет жарит...
      - Где вы находились в это время?
      - На пункте боевого питания. Приказал своим ремонтникам взять оружие и приготовиться к бою. Оружейник Тарасов поднялся на бруствер для наблюдения и вдруг как закричит: "Вижу подползающих автоматчиков!" Егерей, значит. Потом слышу - майор Иньков командует: "Противник с тыла! В атаку! За мной!" Ну, все, кто был на КП и поблизости, выскочили из окопов и к нему. А дальше была рукопашная. Так близко противник подошел. - Гольянов рассказывал, усиленно жестикулируя руками. На его загорелом лице, словно в зеркале, отражались все перипетии недавней стычки. - А в разгар рукопашной подоспело подкрепление. Прямо скажу - в самый раз! После этого мы, конечно, быстро расправились с егерями. Майор Иньков ихнего офицера прикладом свалил с ног. А тот, приподнявшись, схватил нашего майора за ногу. Замполит упал, но прикончил вражину. Да и тех, что с фронта шли, тоже вернули в исходное положение. Думаю, что не скоро очухаются. А я прибыл за патронами. Разрешите получить, товарищ подполковник, - обратился он к командиру бригады.
      Я вызвал старшину Махова и приказал ему выдать Гольянову четыре ящика патронов из запаса, который старшина хранил для обороны командного пункта. Махов был человеком запасливым, при случае мог даже поспорить с начальством, но тут растерялся и только спросил упавшим голосом:
      - А нам-то как без боеприпасов? Ведь подчистую...
      Я хорошо знал, что хозяйственный старшина последнее не отдаст, но сказал ему:
      - Не горюйте, Сергей Петрович, на берегу два десятка ящиков. Только что сгрузили с катера.
      Это успокоило старшину. И не успел Гольянов унести патроны, как Махов тут же направился со своей командой к месту выгрузки боеприпасов.
      В северной части плацдарма у Калинина все атаки врага также были отбиты. Наглядным результатом успешного боя было то, что на КП бригады потянулись пленные, охраняемые автоматчиками.
      Вскоре появился Большаков. Вопреки обыкновению наш невозмутимый начальник разведки был растерян.
      - Их нельзя допрашивать, - сказал он, кивнув головой в сторону пленных. - Все до одного пьяны.
      В эту минуту возле КП разорвалось несколько снарядов. Некоторые военнопленные инстинктивно бросились на землю, но большая часть так и осталась в строю, не реагируя на близкие разрывы.
      Рядом с Большаковым с независимым видом стояла наша переводчица - Оля Кириллова. Это была совсем юная девушка, чем-то напоминавшая школьницу. Но, несмотря на молодость, Ольга блестяще владела финским языком и успешно справлялась со своими обязанностями.
      Около полудня командир бригады разговаривал по радио с начальником штаба армии. К этому времени Большакову удалось установить, что все пленные входили в состав вновь прибывшего 44-го батальона 5-й пехотной дивизии противника. Эти сведения тоже были переданы начальнику штаба армии. А он еще раз предупредил нас о подходе к плацдарму подкрепления - 3-й бригады. Ей оставалось примерно час ходу. Новость эта очень обрадовала нас. Но когда мы возвращались на КП, Александр Васильевич сказал с сомнением:
      - Как еще погода позволит высадиться...
      Ладога к этому времени просто взбесилась. Ветер поднял большую волну. В отличие от балтийской, пологой и длинной, ладожская волна короткая, крутая и яростная. Малые корабли валит с борта на борт, причалы разрушает. Моряки рассказывали про то, как волны срывали настилы на причалах и валили опоры, как они вынуждены были приспосабливать баржи для швартовки судов, используя их в качестве пирсов. И все это в условиях, когда крепчал ветер, молнии вдоль и поперек расчерчивали небо и временами налетал косой колючий дождь.
      Озеро разболтало. Бронекатера и малые охотники уже не могли помогать десанту Большая волна отогнала их от берега, и теперь они вместе с другими малыми кораблями находились на рейде. Огонь вели только
      канонерские лодки, да и то не наблюдая целей из-за плохой видимости.
      Несмотря на низкую облачность и сильный ветер, над нами, чуть ли не касаясь плоскостями верхушек сосен, пролетели один за другим три двукрылых Р5. Пилоты сбросили мешки и ящики на парашютах. Их до обидного мало, но и за это спасибо.
      Когда мы подошли к командному пункту, автоматчики резервной роты уже стаскивали к месту боепитания эти "посылки". Позаботились о десантниках и моряки кораблей. По распоряжению командующего Ладожской военной флотилией они собрали на кораблях все винтовочные и автоматные патроны, ручные гранаты и передали их на берег. Кроме того, доставили половину наличного количества 45 и 37миллиметровых снарядов и патроны для крупнокалиберных пулеметов, а также несколько радиостанций с малых кораблей Все это нам очень пригодилось.
      - Самолеты будут приходить еще, - сказал комбриг командиру роты автоматчиков капитану Астратову - Следите за воздухом.
      Грохот вокруг КП и на передовой усилился. Ветер гнал туман с Ладоги. Наблюдение за полем боя ухудшилось. Это вынудило нас без конца созваниваться с частями, чтобы быть в курсе обстановки. Командир бригады позвонил в батальон Калинина.
      - Павел Тимофеевич, как дела? Хорошо? Что ж, так и действуйте! Ваши взводы у меня пока еще не используются. Не исключено, что в критический момент направлю их вам же. Да. Вчера мы неправильно взяли их у вас. Надо было взять три. Да, да, товарищ майор, вы верно меня поняли: надо было взять не два, а три взвода. Приготовьте еще один и вместе с командиром роты направьте в мое распоряжение. В свой резерв возьмите подразделение с неатакуемых направлений. Есть такие.
      Телефонная трубка донесла какой-то неопределенный ответ. Конечно, мы понимали, что комбату трудно маневрировать силами, когда все они находятся на определенных рубежах и прикрывают наиболее опасные направления. Но ведь задачу решал не один батальон, а вся бригада, и комбригу было виднее, как распорядиться теми скромными возможностями, которые назывались громкими словами - "бригадный резерв".
      Александр Васильевич взглянул на меня смеющимися глазами и, прикрыв трубку ладонью, сказал:
      - Кипятится шахтер. Чувствует себя ограбленным. - И крикнул в трубку: Хорошо, хорошо! В случае резкого изменения обстановки немедленно докладывайте. У меня все.
      Блак положил телефонную трубку на аппарат и, навалившись на стол, решительно подтянул к себе карту.
      - Теперь у нас в резерве почти батальон. Если командиры частей удержат оборону на своих рубежах и измотают противника, то у нас будет чем отразить врага при его внезапном напоре.
      Начальник связи пожаловался комбригу на то, что не хватает кабеля.
      - Очень часты обрывы на линиях, - сказал Устюменко. - Не успеваем сращивать. Задействованы даже командиры-связисты.
      И он доложил, что в первый день боя инициативно действовали командир батальона связи майор Н. И. Егоров, его заместитель майор Н. Т. Данилкин и начальник штаба капитан В. А. Бутин, командир штабной роты капитан В. Д. Клюев, другие товарищи. Связисты, оказавшись на восстановлении линий, нередко вступали в бой с противником и сражались как пехотинцы.
      Комбриг полушутя-полусерьезно заметил, что на войне еще и не то бывает, поблагодарил связистов за ревностное выполнение своего долга, сказал:
      - В резерве кабеля у нас нет. Собирайте трофейный. Вон сколько его валяется. Сам видел...
      Забеспокоился майор Кукушкин.
      - Что-то никак не дозвонюсь до противотанковой батареи, что на стыке между первым и третьим батальонами, - доложил он. - Связь, что ли, нарушилась. Устюменко! - крикнул он, высунувшись из укрытия, но тотчас повернулся ко мне: - Смотрите!
      Падая при каждом очередном разрыве и снова поднимаясь, к командному пункту бригады бежал солдат. Я присмотрелся к нему и узнал в нем бывшего водителя начальника политотдела рядового Тверитина. Перед десантной операцией он упросил майора Серова направить его в противотанковый дивизион. Лицо бойца было в грязи, гимнастерка разорвана.
      Добежав до КП, Тверитин упал и потерял сознание. Он лежал на боку, вытянув вперед руку с гранатой. Большаков нагнулся над ним и негромко сказал:
      - Осторожнее, товарищи. У "лимонки" вынута чека...
      Тверитин очнулся еще до появления врача. Увидев начальника политотдела, вскочил на ноги.
      __ На нашей батарее рукопашная! Командир приказал мне добраться до КП и просить помощи!
      Орудия этой батареи держали под огневым контролем шоссейную дорогу на направлении главных атак противника. Оставление этой позиции грозило серьезными осложнениями для всей бригады.
      - Берите два взвода - и бегом к батарее! - приказал комбриг командиру роты автоматчиков капитану Астратову.
      Выпив залпом кружку воды, вместе с автоматчиками побежал и Тверитин.
      Владимир Александрович, проводив его взглядом, удовлетворенно проговорил:
      - Ну, молодец Тверитин! Сколько ездил с ним рядом на машине и представить себе не мог, что он способен на такое. Заранее чеку из гранаты выдернул, чтобы в случае чего... Надо, чтобы о таких знали все.
      А к вечеру из рук в руки, из окопа в окоп передавалась свежая "молния". Рукописная листовка рассказывала о действиях в бою пехотинца матроса Александра Мошкина. Он оказался в окружении вражеских солдат. Пока были патроны, отстреливался. Но вот диск автомата опустел. Раненый матрос поднялся в рост, зажав в руке гранату. Финны кинулись к нему. В это время раздался взрыв. Дорого заплатили за смерть советского морского пехотинца враги - девять трупов оставили они у окопа советского солдата.
      Александру Ивановичу Мошкину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. А листовка сделала свое дело. Она рассказала о подвиге воина, показала величие его духа, зарядила его однополчан новой порцией ненависти к оккупантам.
      Автоматчики капитана Астратова подоспели вовремя. С их помощью удалось отбросить врага с большими для него потерями.
      Как выяснилось позже, на огневую позицию третьей батареи лесом пробрались егеря. Они напали на артиллеристов с флангов и тыла. Из орудий стрелять по ним не было никакой возможности: они подошли слишком близко. Батарейцы вступили врукопашную.
      Это был уже третий случай, когда егеря, просочившись через плохо наблюдаемые разрывы между нашими подразделениями, нападали на десантников с самых неожиданных направлений, выводили из строя наши линии
      связи/ Все командиры частей и подразделений тотчас были предупреждены о новых коварных приемах действий противника. Одновременно стал более жестким контроль за линиями связи, усилена охрана командных пунктов и органов тыла.
      А с фронта уже накатывались на нашу оборону, как волны прибоя, новые неприятельские пехотные цепи. За эти два дня мы так привыкли к грохоту артиллерии, разрывам снарядов, треску пулеметных очередей, что, казалось, наступи сейчас тишина - и мы от нее оглохнем.
      Много времени спустя, размышляя о боях на плацдарме, я не раз задавал себе вопрос: что же помогло бригаде устоять перед превосходящими силами противника, откуда у десантников бралась эта неистощимая вера в победу? Дело здесь, конечно, и в четком планировании операции и боя десанта, и в тесном взаимодействии между бригадой, авиацией и корабельной артиллерией, как говорят, в единстве действий по цели, месту и времени, и в качестве управления частями и подразделениями со стороны командиров и штабов. Но ведь все эти моменты могли быть и у противника. Он тоже что-то планировал, организовывал взаимодействие, руководил своими солдатами, нацеливал их на какие-то действия. Более того, на стороне врага была свобода маневра силами и средствами, возможность создания численного перевеса на угрожаемых направлениях. И он неплохо использовал эти свои преимущества. Но сбросить в Ладогу наши подразделения не смог. Не помогли этому и его интенсивные обстрелы наших позиций из артиллерии и минометов, в то время как мы вынуждены были экономить боеприпасы.
      Мы располагали оружием, которого не имел противник. Этим оружием был несгибаемый дух воинов-десантников, их готовность пойти на любые жертвы во имя победы. Ряды защитников плацдарма цементировали коммунисты и комсомольцы. Каждый второй десантник был коммунистом или комсомольцем, причем многие эту честь заслужили в бою.
      Сохранились удивительные документы той поры - написанные между боями клятвы бойцов 70-й морской стрелковой бригады.
      "Я, красноармеец Лашевич Иван, отправляясь на выполнение боевого задания, клянусь, что буду драться с врагом до последнего дыхания, чтобы выполнить приказ командования и долг перед Родиной. Буду драться, как это положено коммунисту".
      Сержант Писарев, уходя в бой, написал "Я обязан отомстить врагу за своих трех братьев, павших от рук палачей".
      "Клянусь драться с врагом, не щадя своей жизни, за полное освобождение нашей прекрасной Родины" - такую записку вложил в свою кандидатскую карточку автоматчик третьего отдельного стрелкового батальона Александр Мошкин, геройски погибший 24 июня.
      После боев на плацдарме товарищи Александра Ивановича Мошкина, русского парня из деревни Малые Чернушки Кировской области, отвезли останки героя на левый берег Свири и захоронили на братском кладбище в Лодейном Поле. На могиле теперь установлен памятник.
      После первого дня боя врач первого отдельного стрелкового батальона капитан медицинской службы Ростислав Николаевич Григорьев жаловался на то, что раненые не хотят уходить с поля боя, а оказывать им врачебную помощь в окопах невероятно трудно, да и не успеть, потому как роты разбросаны на широком фронте.
      Приходили аналогичные жалобы и из третьего батальона. Там в бою 24 июня отличился комсорг батальона младший лейтенант Василий Михайлович Школьник. С группой десантников он оказался на одном из трудных участков обороны - на острие вражеских атак. Восемь раз противник бросался на южный скат высоты, где оборонялась группа Школьника, и откатывался обратно. Многие бойцы получили ранения, но ни один не оставил поля боя
      Несколько раз в ходе боя был ранен комсорг первой стрелковой роты Кривоносенко Противник буквально наседал на него. Истекая кровью, он вступил в рукопашную схватку и выиграл ее. Но вот Кривоносенко израсходовал все боеприпасы. Осталась одна-единственная граната, которую он сберег на последний момент. Вражеские солдаты стали окружать десантника, намереваясь взять его живым. С возгласом: "Советские солдаты в плен не сдаются!" комсорг подорвал гранату.
      Отважно бился с врагом наводчик станкового пулемета комсомолец А. П. Петросян. Перед каждой новой атакой гитлеровцев он менял огневую позицию и искусно маскировал ее, не обнаруживая огнем. Но как только вражеские солдаты поднимались в атаку, пулемет
      Петросяна неожиданно ударял по ним и прижимал их к земле.
      Завидное хладнокровие при отражении неприятельских атак проявил ефрейтор Агафонов. Приблизившись к нашим окопам, финны начали забрасывать их гранатами с длинными рукоятками. Смекалистый боец, Агафонов обратил внимание на то, что гранаты разрываются не сразу, а через какое-то время. Он попробовал перебрасывать их противнику. Удалось. Скоро Агафонов так наловчился, что стал ловить гранаты и переадресовывать их врагу. Так их оружием наш боец остановил атаку противника перед своим окопом.
      Без устали подвозил боеприпасы на передовые рубежи, вывозил раненых водитель автомобиля Н. С. Фатеев. Любопытен сам факт появления этого воина в составе десанта. По расчету, его специальная машина, находившаяся в составе батальона связи, не должна была грузиться на транспорт и десантироваться. Боец упросил командира штабной роты капитана В. Д. Клюева взять его с собой для выполнения, как он сказал, любых обязанностей: стрелка, телефониста, подносчика патронов. В первый же день боя Фатеев раздобыл трофейную автомашину и стал выполнять на ней срочные поручения командования. 24 июня он возил на ней счетверенные зенитные пулеметы на угрожаемые направления эти огневые средства мы не раз использовали для отражения пехотных атак противника. Трофейная машина исправно работала.
      Докладывая обстановку, командир третьего батальона капитан Федоров с гордостью упомянул фамилию командира пулеметного расчета сержанта Кокорева. После упорного боя Кокорев остался у пулемета один, но продолжал поддерживать огнем стрелковые подразделения. Кончились патроны. Он оглянулся назад в надежде получить подкрепление боеприпасами и увидел в тылу огневой позиции группу противника. Мигом схватил гранаты и вступил с врагом в борьбу. Оставив трех солдат убитыми, вражеская группа отступила. Тогда Кокорев подобрал автоматы и гранаты противника и снова вступил в бой. И вел его до тех пор, пока не отразил очередную неприятельскую атаку. Он был ранен, но не выпускал из рук оружия. И лишь когда обстановка разрядилась, Кокорев, обессиленный, свалился на дно окопа. В это время его заметил санитар Махметов. Он перевязал раненого сержанта и вынес его с поля боя.
      В медико-санитарной роте сержант Кокорев пришел в сознание. Первым делом спросил:
      - Как там наши? Устояли?
      В медпункте бригады шла упорная борьба за жизнь каждого раненого. Командир санитарной роты капитан медицинской службы М. А. Наторин с тревогой докладывал подполковнику А. В. Блаку о чрезвычайно усложнившихся условиях обработки раненых. Эвакуация их на корабли флотилии из-за штормовой погоды прекратилась. Хирурги вторые сутки не отходили от операционных столов и буквально валились с ног от усталости. Однако ни один из них не покинул рабочего места, несмотря на частые артиллерийские и минометные обстрелы противника.
      Около 14 часов 24 июня корабли и суда Ладожской военной флотилии подошли к исходному району высадки. Они доставили части 3-й морской бригады.
      Дождь к этому времени прекратился. Через разрывы в облаках изредка пробивалось солнце. Но озеро продолжало бушевать. Улучшением видимости немедленно воспользовался противник: его авиация и часть артиллерии были перенацелены на подошедшие корабли. Любыми средствами он стремился воспретить переброску подкреплений на плацдарм. Одновременно враг усилил нажим и на нашу бригаду. Его атаки стали более ожесточенными, артиллерийские удары более продолжительными по времени и большей плотности.
      Вдруг усилился ветер, а с ним и новый заряд дождя. Облака низко опустились над озером, закрыв ею и берег косматой темно-серой шапкой. Около 16 часов командир высадки передал на командный пункт нашей бригады сообщение, что в связи с плохой погодой он может переправить на берег только незначительную часть сил. Мы посожалели, но помочь были бессильны - решали другую задачу. Правда, к этому времени наш бригадный резерв - две полные стрелковые роты - еще не был задействован, так что известие командира высадки приняли более или менее спокойно.
      Во время высадки подкрепления наша бригада отражала яростные атаки врага, подавляя его огневые средства в глубине обороны.
      В 18 часов противник предпринял самую сильную за весь второй день боя на плацдарме атаку на стыке первого и третьего батальонов. По счету это была уже восемнадцатая попытка врага сбросить нас с плацдарма.
      Над нашим КП проносились рои трассирующих пуль. Отдельные разрывы снарядов и мин слились в сплошной гул. Подполковник Блак позвонил в первый батальон.
      - Кондрашов? Что у вас? Так. Почему немедленно не доложили? - резко и с тревогой спросил он.
      Комбриг положил трубку и стремительно поднялся из-за стола.
      - Степан Яковлевич, на левом фланге у Кондрашова противник смял передовые подразделения и устремился в тыл нашей обороны. Надо немедленно готовить контратаку силами резерва. Что вам доложил Федоров?
      Батальон Федорова вел бой на правом фланге вдоль шоссе и железной дороги. Проводной связи с Кондрашовым он не имел. Самого комбата оглушило при разрыве снаряда, и он теперь плохо слышал. Обстановку вместо него докладывал начальник штаба капитан Лобов. На их участке было несколько спокойнее.
      Выслушав сообщение, подполковник Блак распорядился выдвигать бригадный резерв к исходному рубежу, а сам склонился над картой
      Вокруг стола стояли майор Суров, подполковник Никитин, майоры Кукушкин и Большаков. Комбриг поднял голову, посмотрел на нас воспаленными от бессонницы глазами. Смуглое лицо его за эти дни побледнело. Заговорил:
      - Ударим во фланг прорвавшемуся противнику. Роту второго батальона выводить к левому флангу первого и подчинить Кондрашову. Третью роту - на правый фланг третьего. Она войдет в состав своего батальона. Артобеспечение контратаки осуществлять централизованно с КП бригады. Сигнал для начала действий подается с бригадного КП телефоном, по радио и серией красных ракет. Подполковнику Никитину обеспечить готовность артиллерии к девятнадцати часам.
      Саперной роте бригады под командованием бригадного инженера капитана Турецкова было приказано приготовиться к минированию участка вдоль шоссе и железной дороги, чтобы препятствовать распространению противника в этом направлении.
      Вскоре Блак распорядился дать сигнал. И в это время я увидел, как от пристани по направлению к КП приближалась колонна бойцов. Сомнений не было: шло подкрепление. Я бросился к Александру Васильевичу:
      - Товарищ подполковник, на подходе рота из третьей бригады!
      Комбриг знал, что бригада поступала в его подчинение. Сказал мне:
      - Поставьте ей задачу на контратаку. Направление - левый фланг первого батальона!
      Я побежал навстречу подразделению. Вел его высокий, по-юношески стройный капитан, перетянутый новенькой портупеей. Узнав, с кем имеет дело, командир роты представился как положено. Это был капитан С. Д. Логинов.
      Объяснил командиру роты ситуацию. Он понял меня с полуслова.
      Противник не ожидал контратаки. Он, видимо, считал, что наши возможности исчерпаны, и теперь продолжал артиллерийский обстрел. Его снаряды падали в глубине нашей обороны, но особого вреда не причиняли. Было похоже, что стрельба ведется по площади, больше для острастки. Наша же контратака при поддержке бригадной артиллерии развивалась успешно в южном направлении.
      Около 20 часов гул боя сместился южнее. Командиры батальонов докладывали о том, что противник начал отходить. А скоро поступило сообщение о восстановлении положения.
      Александр Васильевич выпрямился, снял каску, вытер скомканным платком лоб и впервые за день улыбнулся:
      - И сегодня выстояли. Выстояли!
      Штормит Ладога, лютует враг
      Следом за высадившейся ротой на берег с оперативной группой сошел командир 3-й бригады инженер-капитан 1-го ранга С. А. Гудимов.
      - С трудом ладожане доставили нас, - здороваясь с подполковником Блаком, сказал он. - Остальные подойдут с улучшением погоды на озере.
      Семен Алексеевич Гудимов, несколько располневший, в коричневом кожаном реглане, выглядел уставшим. Видимо, штормовая погода на Ладоге и высадка под огнем противника не лучшим образом повлияли на него.
      Кратко ознакомив комбрига3 с обстановкой на плацдарме, подполковник Блак поставил задачу его
      бригаде. Суть ее состояла в том, чтобы после высадки главных сил сменить в северной части плацдарма на участке озеро Линдоя - Ладожское озеро второй батальон 70-й бригады и, прочно удерживая эти позиции, не допустить прорыва противника с направления Видлицы на юг. Блак уточнил по карте населенные пункты и продолжал:
      - В резерве бригады иметь не меньше батальона. Рота, участвовавшая в контратаке, находится в районе обороны первого стрелкового батальона. Вернется в бригаду несколько позже.
      Когда комбриг 70-й закончил, Гудимов встал, одернул реглан и ответил, как принято у военных:
      - Задача ясна, Александр Васильевич. Я просил бы вашего начальника штаба в деталях ознакомить меня с обстановкой.
      - Хорошо, - согласился Блак. - Прямо здесь, на КП, и займитесь. Вы, кажется, с ним знакомы?
      - Имел удовольствие познакомиться, - улыбаясь, сказал Гудимов. - Степан Яковлевич приезжал в нашу бригаду инспектирующим. Они с генералом Орлеанским все наши укрепления на переднем крае обошли тогда, ползая по-пластунски. А грязь была! И дождь, И хоть ругали мы их в душе, но и поволновались тоже крепко - ну, как прихлопнет случайным снарядом начальство?! А отвечать нам...
      Не удержался я, сказал Семену Алексеевичу о том, как после инспекции, когда начальство случайно оказалось живо, один отчаянный командир на радостях предложил наловить рыбки на уху под артобстрелом. Гудимов разразился отчаянным хохотом.
      - Отличные были глушеные окушки и судачки, - сквозь смех произнес он. Да Орлеанский запретил их брать. До сих пор жалею...
      Семен Алексеевич ни в какой обстановке не терял чувства юмора. Он не стеснялся, как некоторые морские офицеры, зайти в оперативный отдел штаба армии, чтобы проконсультироваться по сухопутным делам, а если начальства не было, то и "потравить". В бригаде его уважали за общительность, наблюдательность и, как говорили, равновеликость в штиль и в шторм.
      Я постарался подробно рассказать Гудимову о двух прошедших днях на плацдарме и, в свою очередь, поинтересовался новостями на нашем и других фронтах.
      Семен Алексеевич расстегнул реглан и провел ладонью по полной и обветренной до красноты шее.
      - Задание высадить десант на плацдарм, - сказал ОН; - я получал лично от генерал-лейтенанта Крутикова. Погрузку на суда флотилии мы начали вчера вечером. Поэтому данными о положении войск армии на направлении главного удара располагаю только за двадцать третье. Командарм приказал мне передать личному составу и командованию бригады благодарность за первые успешные бои на плацдарме. Он требует во что бы то ни стало удержать захваченный участок, не дать противнику вывести тяжелую технику на север.
      С узла связи прибежал запыхавшийся майор Кукушкин.
      - Срочная информация из штаба армии, - с ходу доложил он и протянул бланк командиру бригады.
      В телеграмме, подписанной начальником штаба армии генерал-майором Панфиловичем, сообщалось, что на направлении главного удара 7-й армии войска за 24 июня продвинулись на север и охватывают с запада и востока Олонецкий укрепленный район. От нас требовалось связаться по радио с командиром 114-й стрелковой дивизии полковником Москалевым, сообщалось также, что сигналы взаимодействия оставались прежними.
      Судя по всему, до встречи с передовыми подразделениями Москалева нам предстояло продержаться еще двое-трое суток, если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного.
      Мы вышли на воздух. Огневой бой затих. Лишь с передовой доносились редкие выстрелы. Озеро по-прежнему бушевало, и волны сильно бились о берег.
      - Точно договорилась с противником не пускать нас, - глядя на Ладогу, проговорил Гудимов.
      Александр Васильевич Блак поежился: сырой ветер пронизывал до костей.
      - Не горюйте, Семен Алексеевич, - уверенно сказал он Гудимову, - моряки горазды на выдумку. Придумают что-нибудь и за ночь высадят вашу бригаду. Давайте-ка, товарищи, подытожим наш второй боевой день.
      Доклады и боевые донесения командиров частей, Данные офицеров штаба бригады, прибывших с передовой, личные наблюдения за действиями подразделений в ходе боя позволяли нам довольно точно оценить
      обстановку: если к утру флотилия не сможет высадить 3ю бригаду, то противник превзойдет нас силами более чем в три раза. 1
      В боевых распоряжениях частям командир 70-й бригады требовал сменить все огневые позиции артиллерии, минометов, станковых пулеметов, заминировать наиболее угрожаемые подступы к нашей обороне, восстановить разрушенные инженерные сооружения, а также подготовить убежища для личного состава так, чтобы их можно было использовать во время огневых налетов противника. Ответственные офицеры штаба бригады должны были в течение ночи проверить эти работы. А ночь по-прежнему была короткой, белой И то по причине низкой облачности. Ладога продолжала бушевать.
      - Брр, ну и ночка! - проговорил кто-то из офицеров. - Солдатам и поспать некогда: днем с автоматом, ночью с лопатой...
      Суров резко обернулся на голос:
      - Пожалели солдата, что не выспится? Может быть, и так. Но зато завтра под артобстрелом останется цел.
      К утру 25 июня ветер постепенно начал стихать, и только удары волн напоминали о штормовой погоде. Желтая глинистая земля сердито чавкала под ногами. Брустверы траншей сделались скользкими. Мокрые гимнастерки липли к телу.
      И в эту ночь на командном пункте бригады никто не спал. Ответственные за ночные работы офицеры штаба возвращались из частей мокрые, иззябшие и, доложив о сделанном, торопились в хозяйство Махова, чтобы глотнуть чего-нибудь горячего. Только дежурные телефонисты изредка подремывали, подперев щеку ладонью, но немедленно просыпались, как только раздавался зуммер.
      Около 8 часов утра гитлеровцы внезапно начали артиллерийский обстрел нашей обороны. Разрывы снарядов и мин с севера и с юга то приближались к нашему КП, то снова удалялись и принимались танцевать по переднему краю.
      - Не проглядите атаку! - напоминал командир бригады то одному батальону, то другому.
      Не проглядели. Как только вражеская пехота поднялась, наши пулеметчики и автоматчики сказали свое слово. Мы решили, что можем немного передохнуть, - и противнику надо собраться с силами. Но неожиданно из разрывов в облаках на нас свалились вражеские бомбардировщики. Они прошли над позициями и навалились на корабли флотилии.
      Я приник к стереотрубе, но ничего нельзя было разобрать Весь берег заволокло дымом. Часто ахали, прерывая трель счетверенных пулеметов, корабельные зенитки. Бомбардировщики ныряли в дымовую завесу и выскакивали из нее где-то далеко-далеко. Вот один из них, словно подсвеченный снизу, развалился на части. Другой, окутанный черным дымом, целиком рухнул в озеро. Похоже, их атака расстроилась: остальные повернули в сторону. Однако появилась новая партия воздушных пиратов. Прорвавшись через зенитный заслон, они, как и первые, стали нырять на корабли.
      Резко перемахнув через бруствер, в траншею спрыгнули Суров и Никитин
      - Прямо диву даюсь, - проговорил, тяжело дыша, Владимир Александрович, - как они нас до сих пор не обнаружили - После паузы спросил: - Что нового в донесениях?
      Новостей не было. Продолжалась проза войны: артобстрел и атаки с тех же направлений, что и вчера, и позавчера. Услышав это, Суров выпрямился и удивленно посмотрел на меня:
      - Однообразно воюют господа фашисты. Что это? Отупение от отчаяния или наглость?
      Блак, не отрываясь от стереотрубы, ответил:
      - Их маневр ограничен местностью. Здесь вдоль дорог удобнее всего наступать. Вот они и жмут.
      - Ложись!
      В мутном небе сверкнул разрыв, и на секунду мне показалось, что удар пришелся по нашему КП. Впереди бруствера взметнулась земля, осколки с визгом вонзались в глину.
      Все, кто не успел уйти в укрытие, плюхнулись на землю тут же. В том числе и командир бригады. И все же он сумел распорядиться, чтобы подполковник Никитин, как только обеспечит отражение атаки, часть артиллерийских средств переключил на подавление батарей противника, которые ведут огонь по десантным средствам 3-й бригады.
      - Озеро успокаивается, - невозмутимо добавил Блак. - Вот-вот начнется высадка.
      Небо к этому времени несколько очистилось от облаков. Земля под июньским солнцем парила. Гимнастерки и сапоги тоже начали просыхать. Появились наши истребители. Они сразу же вступили в борьбу самолетами врага. Над озером то тут, то там завязывались яростные стычки.
      В середине дня началась высадка главных сил 3-й бригады. Противник всеми силами пытался воспрепятствовать этому. Огневая дуэль, казалось, достигла наивысшего напряжения. Из-за большого количества разрывов снарядов над озером постоянно висела водяная пелена. Подвезенные вовремя боеприпасы для орудий, минометов, стрелкового оружия позволяли достойно отвечать врагу. Артиллеристы наших батарей старались вовсю.
      Инженер-капитан 1-го ранга Гудимов со своей оперативной группой еще ночью перешел на командный пункт нашего второго батальона и оттуда управлял высаживавшимися подразделениями своей бригады. По мере смены подразделений второго батальона они выводились в бригадный резерв 70-й.
      В резерве целый батальон! Это немалая сила даже с учетом понесенных потерь. Что бы ни предпринимал противник, он уже не сможет столкнуть нас с плацдарма. Не сможет! В разгар третьего дня боев это стало очевидным.
      Около 17 часов меня вызвали к радиостанции. У аппарата был подполковник Хохлин. Это меня очень обрадовало. И хотя Федор Яковлевич находился далеко и голос его был едва слышен, у меня было ощущение, что он рядом.
      - Как обстоят дела, Степан Яковлевич? Что с высадкой третьей бригады? Учти, после нашего разговора я сразу бегу к генералу Крутикову.
      Я постарался доложить обстановку на плацдарме самым исчерпывающим образом. Хохлин сообщил, что сегодня, 25 июня, наступавшими войсками 7-й армии взят город Олонец и прорван Олонецкий укрепленный район.
      - Наши части ведут бои северо-восточнее Олонца, - передал Хохлин. Навстречу вашему десанту вдоль восточного берега Ладоги наступает сто четырнадцатая стрелковая дивизия.
      Ответил, что понял, поблагодарил за информацию
      - Держитесь! Скоро встретимся! - сказал Хохлин. На КП я вернулся в приподнятом настроении и
      тут же нанес на свою рабочую карту обстановку, полученную от подполковника Хохлина,
      Командир бригады слушал мой доклад, глядя на карту.
      - Интересно, как охватываются фашистские войска с северо-востока, задумчиво проговорил он, прочеркивая указательным пальцем линию расположения наших войск. - И сто четырнадцатая уже недалеко от нас. Не думаю, чтобы такая обстановка нравилась врагу. Если он и будет продолжать свои атаки, то только для решения каких-то частных задач... Надо бы, Степан Яковлевич, в течение ночи провести разведку. Займитесь этим с Большаковым.
      К исходу дня 3я бригада полностью высадилась на берег и заняла оборону на указанном ей рубеже. Огневой бой к вечеру опять поутих. Лишь изредка наши и вражеские батареи обменивались "любезностями", давая знать о своем существовании. Одолевал сон. Не было никакой возможности бороться с ним.
      Подготовив боевые распоряжения частям и вошедшей в наше подчинение 3-й бригаде, а также отослав в штаб армии боевое донесение и оперативную сводку, я решил поспать хотя бы 3-4 часа, чтобы не свалиться с ног. Подозвал майора Кукушкина и попросил его составить график отдыха личного состава командного пункта Напомнил, что на КП кроме оперативного дежурного должен находиться офицер от каждой службы управления. Начальнику разведки - отдых утром.
      Теперь можно было и самому прикорнуть. С трудом поднялся с деревянной чурки и решил зайти в медикосанитарный пункт. Накануне снарядом снесло громадную сосну у подножия высотки, и сук ударил меня по левой ноге ниже колена. Рана получилась небольшая - содрало кожу и повредило ткани икры, но ходить было больно.
      Подняв брезент, прикрывавший вход в операционную палатку, увидел нашего хирурга капитана медицинской службы Зубкова, склонившегося над операционным столом. В руках его поблескивали хирургические инструменты. Белая шапочка и марлевая повязка подчеркивали серое, осунувшееся лицо капитана
      Молоденькая медсестра отошла от стола и, взяв меня за рукав, вывела из палатки.
      - Давайте, товарищ майор, я перевяжу вас. Капитан очень занят, очень тяжелая операция - Она оглянулась и добавила шепотом - Не поверите, товарищ майор, это уже восемьдесят третья операция у капитана за три дня.
      К утру разведка доложила, что по болотам восточнее плацдарма противник отводит свои войска от Олонца в направлении Салми. Непосредственно перед фронтом наших бригад продолжали располагаться прежние части.
      Еще раз изучив по карте местность перед фронтом наших батальонов, мы решили провести разведку боем на отдельных направлениях, в ходе которой, если удастся, захватить выгодные в тактическом отношении высотки, чтобы воспретить противнику организованный отвод своих сил.
      В 7 часов утра наша артиллерия начала огневой! налет по вражеским позициям. Противник открыл ответный артиллерийский и минометный огонь. Зенитный артиллерийский полк, развернувшийся вдоль берега озера, вступил в борьбу с неприятельскими самолетами-разведчиками. Начался четвертый день боевых действий на плацдарме.
      Удары артиллерии теперь уже двух бригад, корабельных орудий, нашей штурмовой и бомбардировочной авиации обрушились на позиции и отходившие по болотам группы противника. Морские пехотинцы начали действовать по намеченным направлениям. К середине дня 70я и 3я бригады захватили несколько отдельных высот. С них можно было наблюдать за противником в его глубине и более эффективно вести артиллерийский огонь.
      По сравнению с предыдущими днями 26 нюня противник вел себя намного спокойнее. Атак не было, хотя то и дело на разных участках плацдарма он принимался за нас из артиллерии и минометов. К вечеру на КП появился разгоряченный, сияющий Кукушкин:
      - Товарищ подполковник, послушайте! - выкрикнул он.
      Мы вышли вслед за ним из укрытия и остановились в тупике траншеи. Облака на юге полыхали багровым светом. Кукушкин показал рукой в их направлении и поднял кверху палец, призывая всех прислушаться. Там, далеко, слышался приглушенный расстоянием грохот, перекатывавшийся, будто эхо в горах. Александр Васильевич снял каску и провел ладонью по влажным волосам.
      - Наши... Это наступают наши! - сказал с нескрываемой радостью.
      Связавшись со штабом 114-й стрелковой дивизии, мы сообщили точное начертание переднего края, уточнили сигналы взаимного опознавания. От частей наступавшей дивизии нас отделяло всего каких-то 8-10 километров.
      Все находившиеся на плацдарме бойцы и командиры были оповещены о скорой встрече с нашими войсками, наступавшими с фронта. До всех довели сигналы опознавания. Это сообщение словно масла в огонь подлило: воины рвались вперед. А впереди был поселок Видлица. Его предстояло отбить у противника и удержать до подхода частей 7-й армии.
      Враг не хотел оставлять выгодные в тактическом отношении позиции. Чтобы задержать морских пехотинцев, он подогнал бронепоезд. Стальная громадина с пушками и пулеметами периодически показывалась из-за леса и обстреливала корабли и пехоту. Огонь был довольно плотным, но существенных потерь не нанес, потому как вели его по площадям, без предварительной пристрелки целей. Да и наши не стояли на месте, маневрировали по мере возможности.
      Флагманский артиллерист отряда канонерских лодок капитан 3-го ранга И. И. Сова вмешался в огневой поединок своими орудиями. Ему помогли самолеты 21-го истребительного авиационного полка КБФ. И вражеский бронепоезд больше не показывался на ударной позиции. А спустя некоторое время он был захвачен десантниками.
      В 00 часов 30 минут командир первого батальона майор Кондрашов доложил командиру бригады, что передовые подразделения 114-й стрелковой дивизии вышли к переднему краю нашего плацдарма. Вскоре об этом же поступили сведения и от командира третьего батальона капитана Федорова. Противник, страшась попасть в тиски между десантом и подразделениями 114-й дивизии, оставил позиции на южном участке 70-й бригады и с боем отошел на восток.
      В это время на высотку к нашему КП подъехал легковой автомобиль с заклеенными пластырем пулевыми пробоинами на ветровом стекле.
      - Семидесятая, живы? - крикнул, распахивая дверцу газика, полковник Москалев. - Решил посмотреть на вас своими глазами.
      - Заходите, гостем будете, - приветствовал его подполковник Блак.
      - Рад бы посидеть, отметить это событие, да егеря удирают так, что, боюсь, не догоним их, - отшутился Москалев.
      - Так не пойдет, Игнатий Алексеевич, - запротестовал Блак. - Не пустим, пока не расскажете, как от Свири добрались.
      Полковник Москалев снял фуражку, расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и присел на пенек, с озера дул свежий ветер. Даже не верилось, что всего несколько часов назад над этой тихой высоткой визжали пули, осколки стригли ветки на деревьях и воздух вокруг был горьким от порохового дыма.
      - Хорошо здесь, тихо, - с юмором сказал Москалев. - И так все время?
      Суров сел на траву, обхватил колени руками и ответил безмятежно:
      - Курорт. Противник боялся шелохнуться, чтобы не нарушить наш отдых.
      Офицеры засмеялись.
      - Игнатий Алексеевич, расскажите подробнее, как все было. Мы измучились в неведении, - сказал Блак.
      Москалев сразу сделался серьезным.
      - Как вы знаете, сто четырнадцатая наступала на левом фланге, вдоль восточного берега. - Он передвинул из-за спины планшет и достал рабочую карту. - Вот здесь. Видно? - Полковник удивленно огляделся вокруг. - Ну и ночка! За сто метров по мишени не промахнешься. Сколько лет на севере, а все не привыкну Так вот, огневую подготовку начали бомбардировщики и штурмовики, представляете? Они минут сорок обрабатывали передний край обороны противника и его ближайшую глубину. А затем ударила артиллерия, да так плотно, что раньше и видеть не приходилось. (Позднее специалисты подсчитали, что каждую минуту на участке прорыва обороны противника разрывалось в среднем 2 тыс. снарядов, что составляло около 160 разрывов на 1 км фронта.) Потом снова взялась за дело авиация. Можно себе представить, что осталось от вражеских укреплений, когда пришла пора атаки. Войска армии устремились через Свирь. Форсирование реки на амфибиях, лодках и подручных средствах первыми начали эшелоны разведки и обеспечения. В том числе и нашей дивизии. Зрелище, доложу вам, было такое величественное, век не забыть! Артиллерия перенесла огонь на вторую и третью линии траншей, когда наши подразделения, преодолев сопротивление врага, ворвались в первую траншею. Ни бурное течение реки, ни огонь противника - ничто не могло остановить советских воинов. Особенно отличился личный состав первого батальона
      триста шестьдесят третьего стрелкового полка. Он первым форсировал Свирь, закрепился на том берегу и обеспечил переправу остальных сил соединения. Мужественно и отважно действовали майор Шумейко, капитан Ударцев, старшина Михайлов, старший сержант Черняев, сержанты Соколов и Паршуткин, ефрейтор Валентьев. Ну прямо герои!
      Над позициями противника дым, пыль, хоть днем прожектора зажигай! Взяли первых пленных, а они рта не могут раскрыть: таращатся как очумелые и ничего не соображают. Продолжалось это недолго, постепенно пленные пришли в себя, начали разговаривать. Тут-то и выяснилось, что вражеские солдаты перестали соображать, что происходит, после нашей артподготовки. Короче говоря, первое организованное сопротивление враг смог оказать только в районе Кутлахты. А уже двадцать четвертого мы взяли Обжу. Трудно пришлось на Сермяжских болотах. Так трудно, что и вспоминать неохота... На шестой день наступления форсировали реку Олонку и захватили Ильинский Погост. По ходу дела мы хорошо поняли, что противник больше всего боится наших обходов с флангов и тыла и при малейшей угрозе окружения бросает свои позиции. Советую взять это на заметку. Ну а дальнейшее в общих чертах вам уже известно...
      Москалев тепло попрощался с нами и уехал. Он спешил.
      После отъезда командира дивизии подполковник Блак объявил распоряжение командира 4-го корпуса, куда мы организованно входили, - всей бригаде отдыхать. И только тогда все мы вдруг почувствовали неимоверную усталость...
      Успешно завершившаяся Тулоксинская десантная операция сыграла свою роль в рамках всей наступательной операции 7-й армии. С высадкой десанта в оперативный тыл противника темп наступления войск армии возрос вдвое. Благодаря этому первый этап наступательной операции был завершен за семь суток вместо запланированных десяти.
      За боевые успехи в проведении десантной операции 70я и 3я морские стрелковые бригады и Ладожская военная флотилия были награждены орденами Красного Знамени. Четырем воинам нашей бригады - старшему матросу Александру Ивановичу Мошкину (посмертно), старшему сержанту Федору Михайловичу Худанину, старшему сержанту Василию Семеновичу Куку и старшине Василию Петровичу Шаренко было присвоено звание Героя Советского Союза. Многие офицеры, сержанты и солдаты получили за эти бои ордена и медали.
      Тихой белой ночью наша бригада снялась с бывшего плацдарма - с рассветом 28 июня ей предстояло действовать на правом фланге 4-го стрелкового корпуса 3я бригада получила задачу наступать вдоль восточного побережья Ладожского озера.
      Мы шли по разбитой, изрытой снарядами и бомбовыми воронками дороге. Там, где проходил передний край, чернела обугленная земля, лежали обгоревшие стволы деревьев. Под ногами хрустели стреляные гильзы. В траншеях, в кустах, на высотках и в низинах - везде валялись каски и трупы вражеских солдат и офицеров, которых в спешке отступления бросили их соплеменники.
      По пятам противника
      Противник всеми силами стремился удержать Верхнюю Видлицу. К ней сходились дороги с нескольких направлений, в том числе и со стороны Больших Гор.
      После боев на плацдарме, где головным шел первый батальон майора Кондрашова, было решено на этот раз пустить в авангарде второй батальон майора Калинина. Остальные части бригады следовали за авангардом.
      Утром 28 июня Павел Тимофеевич Калинин начал готовить свой батальон для наступления на Верхнюю Видлицу. Из показаний пленных он знал, что населенный пункт обороняется двумя батальонами 45-го Финского пехотного полка, усиленного артиллерийскими, минометными и саперными подразделениями.
      Противник не собирался оставлять выгодные позиции, и майор Калинин понимал, что бой предстоит тяжелый. Чтобы всесторонне подготовиться к нему, комбат на основе разведданных и соотношения сил анализировал возможные варианты действий, уточнял характер рельефа местности в районе предполагаемых исходных позиций и... попал под вражеский обстрел.
      О ранении майора Калинина подполковник Блак узнал тотчас же. Он позвонил комбату, чтобы осведомиться о проделанной им работе. И вдруг такое известие.
      - Павел Тимофеевич тяжело ранен, - сказал комбриг и, повернувшись в мою сторону, распорядился;
      Степан Яковлевич, прошу вас срочно убыть на НП второго батальона. Надо проверить готовность к наступлению. И помогите эвакуировать Калинина.
      Командиром батальона Блак назначил начальника штаба капитана Б. Я. Шафира.
      До НП второго батальона было метров восемьсот. Я бежал по лесной, заросшей колючей травой дорожке, то и дело спотыкаясь о корни деревьев. Со мной следовали ординарец Геннадий Иконников и два автоматчика - рядовые Петров и Федоров.
      Из-за поворота навстречу нам показались четверо солдат с носилками. Подбежав к ним, я увидел лежавшего с закрытыми глазами Калинина. Солдаты осторожно поставили носилки на траву.
      - Как самочувствие, Павел Тимофеевич? - наклонившись, спросил я.
      - Терпимо, - прошептал Калинин не открывая глаз. Санитар отозвал меня в сторону и шепнул, что у
      майора сквозное ранение в грудь.
      - Крови он потерял много. Успеть бы только донести.
      Калинин зашевелился, попытался что-то сказать. Я ожидал, что он попросит, как многие раненые, не сообщать семье о том, что случилось. Но, к моему удивлению, Павла Тимофеевича в ту минуту волновало другое. Он попросил взять у него в сумке Боевой устав и передать его в штаб батальона.
      - К атаке все готово. Начальник штаба в курсе дела, заменит...
      - Не беспокойтесь, Павел Тимофеевич, все будет в порядке. Лечитесь и быстрее возвращайтесь в строй, в батальон.
      Калинин благодарно прикрыл глаза: говорить, видимо, не было сил. В это время подъехала на бригадной санитарной машине лейтенант медицинской службы Лена Тимофеева, и я со спокойной душой зашагал дальше.
      Наблюдательный пункт второго батальона располагался на небольшой высотке, поросшей мелким кустарником. Вокруг высотки зеленел луг, а метров через Двести начинался сосновый лес.
      Капитан Шафир сидел в окопе и говорил по телефону. Увидев меня, поднялся, доложил, что батальон к атаке готов. Вместе с ним мы еще раз проверили эту готовность, знание командирами поставленной задачи, было в полном порядке.
      В назначенное время артиллерия открыла огонь. Над нашими головами пролетали снаряды и падали в лесу и на проселках, где держал оборону враг. Скоро впереди лежавшая местность окуталась дымом.
      Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника, и сразу же морские пехотинцы двинулись на врага. Неприятель не выдержал их натиска и отошел. Примерно через час после начала атаки наши бойцы ворвались в Верхнюю Видлицу. За ними в узкие, перепаханные снарядами улицы поселка начали втягиваться остальные силы бригады.
      Вначале нам показалось, что в Верхней Видлице нет ни одной живой души. Уцелевшие дома зияли разбитыми окнами, двери у многих были сорваны, заборы повалены и переломаны. Но из леса вышла небольшая группа людей с узелками в руках. Впереди пожилая женщина в повязанном до самых бровей черном платке вела под руку старика, еле передвигавшего ноги.
      Подойдя к нам, она остановилась, сжала на груди руки и вдруг горько заплакала, припадая к плечу старика. Потом подняла голову, посмотрела на нас и улыбнулась сквозь слезы...
      Бригада продолжала преследовать врага. Продвигаться приходилось с большой осторожностью: противник минировал дороги. Чуть ли не на каждом шагу мы натыкались на лесные завалы, начиненные фугасами. Встречались и нехитрые приманки, рассчитанные на любопытных. В 3 часа 29 июня первый и второй батальоны встретили упорное сопротивление противника у населенного пункта Сорбола. Завязался ожесточенный бой, в ходе которого наши батальоны удачно вышли на фланги оборонявшихся и вынудили врага к отступлению. Здесь отличились стрелковые отделения под командованием старшего сержанта Глебова и сержанта Филатова. Умело действовал и наводчик станкового пулемета Барыкин.
      Из штаба 4-го стрелкового корпуса сообщили, что 28 июня на далеком от нас правом фланге 7-й армии 368я стрелковая дивизия во взаимодействии с 31м батальоном морской пехоты, высаженным кораблями Онежской военной флотилии непосредственно у Петрозаводска, овладели столицей Советской Карелии. Усилиями войск 7-й и 32-й армий были полностью очищены от противника Кировская железная дорога и Беломорско-Балтийский канал. Известия о победе советских войск встречались личным составом с большим
      энтузиазмом. А тут успехи нашей армии! Начальник политотдела майор Суров немедленно мобилизовал весь партийно-комсомольский актив, чтобы довести последние известия до каждого воина. Где было возможно, прошли короткие митинги. Владимир Александрович лично побывал в нескольких подразделениях и рассказал об успехах войск 7-й армии.
      Майор Суров стремился постоянно находиться среди людей. Это было не только обязанностью по службе, а скорее чертой характера начальника политотдела. В общении с бойцами он заряжался оптимизмом, выявлял недоработки командного и политического состава, получал информацию о действенности проводимых мероприятий. И всегда рассказывал о своих впечатлениях от встреч.
      - Знаете, - как-то сказал он, возвратясь из подразделения, - у меня такое ощущение, что после десанта бригада стала намного сплоченнее. Ранило сегодня одного парнишку из второго батальона, так он отказался идти в медсанбат. Боится, что после госпиталя направят в другую часть.
      Мне тоже приходилось не раз встречаться с такими фактами. И это всегда радовало. Солдат хорошо воюет тогда, когда уверен в тех, кто рядом с ним. В обычных условиях, чтобы узнать человека, требуется длительное время. На войне это определялось не сроками. Всего несколько дней мы находились на плацдарме. Но десантники прошли здесь через такие испытания, в которых проявились все качества людей. Это была проверка каждого человека на надежность.
      Отбрасывая противника с промежуточных рубежей, 70я бригада с боями продвигалась к крупному населенному пункту Салми. На четвертый день преследования врага путь нашим частям преградила сравнительно широкая река Тулемайоки, местами запруженная сплавным лесом. На противоположном берегу находился поселок Салми.
      Уже по плотности огня с противоположного берега стало ясно, что противник для обороны селения стянул значительные силы и будет сражаться до последнего. Предстоял нелегкий бой.
      Командир 4-го корпуса поставил задачу: во взаимодействии с частями 114-й и 272-й стрелковых дивизий бригаде форсировать Тулемайоки и выбить противника из Салми. Исходя из нее, подполковник Блак построил боевой порядок бригады в два эшелона. Впереди
      действовали первый батальон майора Кондрашова и второй, который теперь возглавлял капитан Федоров, переведенный из третьего батальона.
      С утра 5 июля началось форсирование Тулемайоки Решительно бросились в воду бойцы первой стрелковой роты из батальона майора Кондрашова. Их возглавлял комроты Бурдин. Но он вскоре выбыл из строя. Командование принял на себя лейтенант Афанасий Ходырев. За ним устремились на врага сержант Иван Данилов старший сержант Станислав Голимбиевский, младший сержант Сергей Воропаев, красноармейцы Ершов и Миткиных. Быстрое течение сносило смельчаков, пули роем проносились над их головами. Но бойцы упорно продвигались вперед и тянули за собой телефонный кабель.
      Почти все они получили ранения, но, несмотря ни на что, продолжали выполнять поставленную задачу, достигли противоположного берега и закрепились на нем. Успех горстки смельчаков был немедленно использован. На противоположный берег устремилась рота лейтенанта Василия Володина из второго батальона. Ей помогали огнем орудие из истребительно-противотанкового дивизиона под командованием Гамезы и снайперы младший сержант Заболоцкий, сержант Пасс, рядовые Симоненко и Мирзамбеков.
      Желание одолеть противника было настолько велико, что воины не считались ни с какими трудностями, проявляли инициативу и сметку. Бойцы отбили у врага пушку. Она оказалась неисправной. Начальник артснабжения артиллерийского дивизиона капитан Дмитрий Макарович Крушельницкий тут же, на поле боя, отремонтировал ее. Две тысячи трофейных снарядов оказались как нельзя кстати. Наши бойцы развернули орудие в сторону противника и открыли огонь. Можно представить, какую помощь они оказали морским пехотинцам, штурмовавшим Салми. Ведь у наших пушек в это время запас снарядов был весьма скромным.
      Возглавляя группу бойцов при форсировании реки, погиб парторг первого батальона младший лейтенант Николай Кириллович Толченков. В бою под Салми был смертельно ранен член комсомольского бюро второго батальона Акобия. Как и всегда, коммунисты и комсомольцы были в первых рядах атакующих, подавая пример беззаветного выполнения воинского долга.
      К исходу дня бригада совместно с частями двух стрелковых дивизий овладела Салми. Захваченный в
      плен финский солдат показал, что в этом бою их батальон потерял 200 человек.
      На очереди была Питкяранта. Обходя по болотам левый фланг приладожской группировки противника, бригада одновременно готовилась к решительному бою за этот населенный пункт. Силы наши, конечно, убывали, а темп наступления снижать было никак нельзя. Для наращивания усилий командарм, как нам стало известно из информации штаба 4-го стрелкового корпуса, ввел в дело 127-й легкий стрелковый корпус и нацелил его на Питкяранту. 11 июля этот населенный пункт наши войска очистили от противника.
      В конце июля я объезжал части бригады, проверяя их укомплектованность. Когда я находился в третьем батальоне, меня вызвал к телефону подполковник Блак.
      - Получено срочное распоряжение, - сказал он. - Жду вас.
      Я не стал медлить и, закончив дела в батальоне, отправился на КП бригады. Она была выведена из боев и в это время находилась в резерве корпуса.
      Подполковник Блак протянул телеграмму.
      - Читайте, - сказал он.
      В боевом распоряжении, подписанном генералом Крутиковым, говорилось, что 70я морская стрелковая бригада передается в состав 32-й армии и должна совершить марш от Питкяранты до Суоярви. Предстояло преодолеть 250 километров. Для ускорения перемещения войск выделялся армейский автотранспорт. Артиллерия на конной тяге должна была следовать своим ходом. Аналогичную задачу получили 3я и 69я морские стрелковые бригады.
      В этом не было ничего необычного: производилась перегруппировка войск. Дело в том, что севернее Питкяранты противнику удалось на подготовленных рубежах сосредоточить значительное количество сил. Попытка 4-го корпуса атаковать вражеские позиции с ходу успехом не увенчалась. Усилия армии были смещены на северо-восток, к левой разграничительной линии с 32-й армией.
      Продолжая активные боевые действия на смежном с 32-й армией фланге, войска 7-й армии с 11 по 20 июля, продвигаясь в исключительно тяжелых условиях лесисто-болотистой местности, освободили от врага ряд населенных пунктов. В их числе Суоярви, Сувилахти, Луисвара, Ягаярви и некоторые другие,
      Спустя сутки 70я погрузилась в машины и двинулась в путь
      Мы с Суровым по указанию соответствующих начальников должны были спешно прибыть в район Орусъярви, где находился командный пункт 7-й армии. Мне предстояло решить ряд вопросов, возникших в связи с уходом бригады из состава 7-й армии, а Сурова приглашали в политотдел объединения.
      Прошло около трех месяцев с тех пор, как я последний раз был в штабе армии. Теперь предстояла новая встреча с боевыми друзьями, и я с нетерпением ждал ее.
      Орусъярви находился в 20 километрах северо-восточнее Салми. Туда мы отправились машиной. Лунев, довольный тем, что повидается в штабе со своими дружками, буквально летел по пыльной дороге.
      Несколько отделов штаба армии размещалось в поселковой школе. Там же находился и оперативный. Я поднялся по широкой лестнице мимо оперативного дежурного и тут же в коридоре встретил полковника Кутнякова.
      - Здравствуйте, Степан Яковлевич, - приветствовал он, - рад видеть вас целым и невредимым. О семидесятой бригаде тут у нас легенды ходят. Прошу ко мне, расскажите подробнее.
      Полковник Кутняков занимал бывшую преподавательскую. На уцелевшем письменном столе была развернута карта с нанесенной обстановкой. Я обстоятельно доложил о состоянии бригады, по его просьбе рассказал о боевых действиях на плацдарме и, в свою очередь, спросил о районе, куда нам предстояло перебазироваться.
      Иван Захарович склонился над картой, глазами отыскал нужный пункт, а потом взял из медной гильзы аккуратно заточенный карандаш.
      - На направлении Суоярви - Лонгонвара идут упорные бои, - сказал он. Две дивизии, 176я и 289я, достигли Государственной границы СССР с Финляндией. Здесь они встретили укрепленную полосу противника, оборудованную еще до 1939 года. Использовав стабилизацию фронта на Карельском перешейке и на левом фланге нашей 7-й армии, неприятель подвел свои резервы к излому линии госграницы, вот сюда, - карандаш Ивана Захаровича ткнулся северо-западнее Куолисмы, - и ведет ожесточенные бои против наших двух дивизий. Вот, пожалуй, и все сведения, какими
      мы располагаем в интересующем вас районе. Достаточно?
      В коридоре послышался топот, смех. Дверь кабинета распахнулась.
      - Разрешите войти, товарищ полковник? Вон он где! Наконец-то обозначился' - Майор Науменко долго тряс мою руку, похлопывал меня по плечам. - Оборвал ты с нами все связи, прикрылся секретностью. Ведь мы только из донесений узнали, что ты оказался на тулоксинском плацдарме. Ну, рассказывай!
      - И подробнее, Степан, подробнее! - настаивал вошедший с Науменко Хохлин.
      Я не заставил себя упрашивать. Минут через сорок сообщили, что освободился начальник штаба армии. Сожалея, что встреча с товарищами оказалась такой короткой, я вынужден был покинуть их. Не скрою, мне был приятен искренний интерес к делам нашей бригады.
      Тепло принял меня и начальник штаба армии генерал Панфилович. Разговор с ним был коротким, но надолго запомнился мне.
      - Жаль терять отличную бригаду, - сказал на прощание генерал, - но приказ есть приказ. Желаю новых боевых успехов!
      Выйдя от Панфиловича, я остановился в нерешительности. В двух шагах отсюда, почти скрытый старыми ветвистыми тополями, стоял домик командующего армией генерал-лейтенанта Крутикова Я просто не мог пройти мимо и не попрощаться с этим уважаемым человеком. Для меня, да и не только для меня для всех офицеров армии, генерал Крутиков был образцом, достойным подражания. Но как явиться самому, без вызова? Удобно ли это? Ну ладно, будь что будет!
      Я подошел к двери, одернул китель. От волнения запершило в горле. Дверь в кабинет была открыта, но там никого не оказалось. Вышел на крыльцо и, уже спускаясь по ступенькам, услышал знакомый голос:
      - Ну как, навоевались?
      Обернувшись, увидел Алексея Николаевича. Он направлялся к дому от узла связи армии. Выпалил, как на инспекторском смотре:
      - Здравия желаю, товарищ генерал. Прибыл в штаб в связи с убытием бригады в тридцать вторую армию. А на ваш вопрос вынужден ответить отрицательно. Война ведь еще не закончилась.
      - Что верно, то верно. Впереди еще много дел.
      Командарм улыбнулся, взял меня под руку и пригласил в кабинет. Указав на стул возле стола, он сел на свое рабочее место.
      - Вы первый участник десантной операции, которого я встретил. Расскажите мне все без прикрас.
      Я впервые видел Алексея Николаевича в таком хорошем настроении. Обычно командарм был сдержан и не проявлял особенно своих чувств. Но сейчас для это го были веские причины - дела шли успешно.
      Начал я издалека, с того момента, когда он в Алеховщине поставил нашей бригаде боевую задачу. Когда же я стал рассказывать о марше в Новую Ладогу, о подготовке и планировании операции вместе с моряками, о тренировках на десантных судах, Алексей Николаевич, не перебивая меня, вызвал майора Кивелева и попросил принести рабочую тетрадь.
      Раскрыв тетрадь, командарм начал делать в ней пометки. Когда же я подошел в рассказе к моменту высадки бригады на берег и к боевым действиям на плацдарме, он остановил меня, задумчиво походил по кабинету, потом пристально посмотрел мне в глаза и сказал:
      - У каждого командира бывают такие мгновения, когда бой еще идет, а он каким-то десятым чувством даже в самый тяжелый момент понимает, что он уже выигран. Скажите, когда на плацдарме сложилась самая тяжелая ситуация и когда вы с комбригом почувствовали, что задача все же будет выполнена?
      - Самыми трудными были, пожалуй, второй и третий дни, когда подошла третья бригада.
      - Почему?
      - Фашисты ожесточились до предела. Поняли, видимо, что если не уничтожат нас порознь, то все пропало. Да и шторм был им на руку. Подошедшая бригада из-за шторма двадцать четвертого июня не могла высадить больше одной роты. Основные силы сошли на берег на другой день. Хотя были моменты и потяжелее. Например, когда у Боевого знамени бригады осталось всего три автоматчика из резерва...
      - Ну, а когда вы лично почувствовали, что бригада выполнит задачу?
      - Если иметь в виду психологическую сторону дела, то в первый же день... В тот день мы отбили шестнадцать атак, но у людей был невиданный боевой подъем. Выбить десятников с железной и шоссейной дорог фашисты смогли бы только в одном случае: если бы
      никого из них не осталось в живых. А на такой бой у противника не хватило ни сил, ни мужества.
      Алексей Николаевич снова походил по кабинету, поглаживая коротко остриженные, изрядно поседевшие за последнее время русые волосы. Потом сел рядом и положил руку на спинку моего стула. Сказал:
      - Рад, что не ошибся в выборе бригады. В армии их было несколько. Советую вам, Степан Яковлевич, - он впервые назвал меня так, - посмотреть еще раз всю боевую документацию и написать статью для журнала.
      Зазвонил телефон. Алексей Николаевич встал, обошел вокруг стола и взял трубку. Он внимательно выслушал говорившего.
      - Меня вызывает командующий фронтом, - после паузы сказал командарм. А вам нужно догонять бригаду. Охрана есть? Не нарвитесь на диверсантов. Мне известно, что севернее Суоярви выловили уже несколько групп.
      - Охрана есть, - доложил я. - Мы здесь вдвоем с начальником политотдела.
      - Тогда все в порядке. Счастливого вам пути. И. . дойти живым до Берлина.
      В середине дня 3 августа мы с Владимиром Александровичем Суровым прибыли в назначенный район южнее Суоярви. Бригада туда еще не подошла. Она двигалась несколько восточнее, по более длинному маршруту. Да и скорость ее была меньше, чем у легковых автомобилей, на которых добирались мы.
      Засветло мы отрекогносцировали район большого привала и ожидали подхода частей. А они последние 80 километров двигались в условиях постоянного воздушного воздействия противника. Финские самолеты то и дело появлялись над колонной, но наши истребители отгоняли их. Возле Куолисмы нескольким бомбардировщикам врага удалось прорваться к цели и сбросить бомбы. Удар пришелся по управлению бригады. Но личный состав и автотранспорт штаба потерь не понесли, если не считать легкого ранения осколком авиабомбы начальника штаба артиллерии бригады капитана Г. И. Пшеничного.
      4 августа бригада уже была в бою. Она действовала в полосе 289-й стрелковой дивизии, куда вскоре подошли 3я и 69я морские стрелковые бригады. Активные действия здесь продолжались почти неделю.
      Успешно проведенные войсками Ленинградского и Карельского фронтов на Карельском перешейке и в Южной Карелии наступательные действия, разгром немецко-фашистских войск в Белоруссии и выход наших частей к границе Восточной Пруссии, успешное наступление наших войск на Украине и вывод из войны на стороне Германии, Румынии и Болгарии повлияли на Финляндию. В конце августа ее правительство заявило о желании вести с Советским Союзом переговоры о прекращении военных действий и заключении перемирия.
      В 8 часов утра 5 сентября войска Карельского и Ленинградского фронтов прекратили военные действия против Финляндии. Это событие воины бригады, вышедшие на государственную границу с Финляндией, отметили импровизированным салютом.
      А через два дня наша бригада начала марш в район Медвежьегорска, чтобы, преодолев свыше двухсот километров, погрузиться в эшелоны и отправиться к новому месту дислокации по железной дороге. Путь лежал в Заполярье.
      Стояла сухая осенняя погода, свойственная Южной Карелии в эту пору. Золотой наряд на березах, в багрянце осины. И темный фон хвойного леса. Тишина. Ни выстрела. Ни единого завывания бомбы. И лишь земля, опаленная войной, возвращала к действительности. Мы двигались по местам боев 32-й армии. На пути - наскоро восстановленные натруженными руками саперов мосты, объезды разрушенных участков дорог, сгоревшие селения, в которых мертвыми свидетелями происшедшего стояли печные трубы. Исстрадавшаяся, местами обуглившаяся, но такая дорогая сердцу земля. Бойцы, чьи родные места находились неподалеку, припадали к ней и целовали ее. И клялись освободить от врага всю советскую землю, до самого последнего метра, чего бы им это ни стоило.
      В бригаде значительная часть бойцов была из сельской местности. Хлеборобы, на время войны ставшие защитниками Отчизны и честно выполнявшие свой сыновний долг, они истосковались по земле. Сам в прошлом сельский житель, я понимал их и жаждал, как и они, как все советские бойцы, скорее разбить ненавистного врага, вырвать с корнем фашистское жало, чтобы никогда не было матерей, оплакивающих не вернувшихся с войны сыновей.
      Вторые сутки шагают солдаты, отмеривая все но
      вые и новые километры. Сколько еще путей-дорог впереди? А дойти надо обязательно до самой Победы. Этим живет каждый из моих однополчан.
      Чередуются малые и большие привалы. Сами уставшие, командиры и политработники в короткие минуты отдыха подбадривают бойцов словом, шуткой, личным примером. Работники политотдела видны то здесь, то там. Кажется, что они двужильные. А все потому, что тянутся за майором Суровым, своим начальником.
      Железнодорожные эшелоны повезли бригаду на север, где она вошла в состав 127-го легкого стрелкового корпуса.
      Мы подоспели вовремя. Здесь, в Заполярье, готовилась Петсамо-Киркенесская наступательная операция.
      С отрывом от баз снабжения
      Разгром немецко-фашистских войск в Карелии, поражение группы армий "Север" в Прибалтике изменили обстановку и на северном участке советско-германского фронта. В результате мощных ударов советских войск была восстановлена почти на всем протяжении государственная граница с Финляндией. Лишь в Заполярье, между реками Западная Лица и Титовка, немецко-фашистские войска еще оккупировали небольшую часть советской территории И держались за этот клочок земли буквально зубами.
      Дело в том, что, занимая эти рубежи, гитлеровцы сохраняли за собой источники важного стратегического сырья, особенно никеля, молибдена, меди и целлюлозы. Незамерзающий порт Петсамо являлся военно-морской базой гитлеровского флота. Отсюда противник делал пиратские набеги на караваны, следовавшие с грузами в Мурманск. Здесь у оккупантов располагались крупные склады военного снаряжения, вооружения и боеприпасов.
      За три года пребывания на этой земле гитлеровцы создали мощную, эшелонированную в глубину оборону, максимально использовав для этого особенности Местности. По фронту она занимала около 60 километров и до 150 в глубину. Левый фланг ее упирался в Баренцево море, а правый был открыт, представляя собою 200километровую зону непроходимых топких болот.
      Особенностью главной, наиболее развитой в инженерном отношении полосы обороны противника были сильные опорные пункты и узлы сопротивления с многоярусной системой огневых точек, соединенных траншеями. Первая позиция изобиловала железобетонными сооружениями. Имелось немало наблюдательных пунктов и укрытий из камня, гофрированного железа и дерева. Некоторые пулеметные гнезда были вырублены в гранитных скалах. И все это прикрывалось минными полями, проволочными заграждениями и было приспособлено к круговой обороне. Вторая полоса и тыловой оборонительный рубеж имели не менее сильные укрепления на господствующих высотах и вдоль дорог.
      К началу наступления советских войск здесь оборонялся 19-й горнострелковый корпус 20-й горной армии немцев. В него входили 3 дивизии и 4 бригады, которые насчитывали 53 тысячи солдат и офицеров, 750 орудий и минометов. Считалось, что "гранитный вал", как называло свою оборону гитлеровское командование, неприступен и что именно здесь войска вермахта покажут "русским, что еще существует немецкая армия и держит фронт, который для них недостижим"
      26 сентября 1944 года Ставка Верховного Главнокомандования дала указание Карельскому фронту подготовить наступательную операцию, чтобы очистить от противника район Петсамо (Печенги). Для ее осуществления привлекались 14я армия и Северный флот. Армия была усилена новыми соединениями и частями. В числе их оказалась и 70я отдельная морская стрелковая бригада. Теперь она и следовала к месту действий.
      Всю войну железная дорога Белозерск - Мурманск, оказавшись прифронтовой рокадой, была постоянным объектом для нападения вражеской авиации. Остовы сбитых самолетов, воронки от разорвавшихся авиабомб мелькали перед глазами тут и там. Чувствовалось, что и жаркие воздушные бои здесь были нередкими.
      Вот и станция Кандалакша. Военный комендант станции сообщил, что бригада будет выгружаться на станции Кола - в пригороде Мурманска. Локомотив легко взял с места наш поезд и, набирая скорость, поспешил с ним на Север.
      Местность за Полярным кругом меняется, как в калейдоскопе: от сплошных хвойных лесов к редколесью
      и мелкому кустарнику. А потом голая тундра с гранитными громадами сопок, разбросанными валунами - от небольших по размеру до огромных, с крестьянскую
      хату.
      Кола встретила заморозками. На лужах, в придорожных канавах лед. Через рваные облака иногда выглядывало солнце.
      Офицер штаба 14-й армии уже в зимней форме одежды. Он встретил наш эшелон и вручил командиру бригады полковнику Блаку боевое распоряжение. Бригаде предстояло совершить марш к линии фронта, за реку Западная Лица. Протяженность марша около 100 километров.
      - Вот маршрут, по которому бригада должна следовать, - развернув карту, сориентировал нас майор из штаба армии. - В Коле перейдете через наплавной мост, далее вдоль западного берега Кольского залива до селения Дровяное. Там найдете командный пункт армии, где для уточнения дальнейшей задачи должны быть командир, начальник штаба и начальник политотдела бригады.
      Замысел и план предстоящей операции были разработаны Военным советом фронта и утверждены Ставкой. Суть действий заключалась в том, чтобы прорвать оборону противника на узком - всего в 9 километров - участке фронта юго-восточнее Луостари с последующим развитием успеха на всю глубину оперативного построения его войск, овладеть городом Петсамо (Печенга) и продолжить наступление к норвежской границе. Главный удар намечался на левом фланге 14-й армии из района озера Чапр на Луостари, Петсамо с выходом в тыл неприятеля.
      Прорыв обороны противника возлагался на 131-й и 99-й стрелковые корпуса. В первый же день операции они должны были преодолеть главную полосу вражеской обороны, выйти ко второй полосе на реке Титовка, форсировать ее и захватить плацдарм на левом берегу. 126му и 127му легким стрелковым корпусам, куда входили 31я отдельная лыжная, 69, 70 и 72я морские стрелковые бригады, было приказано по бездорожью в тундре обойти правый фланг обороны вражеского горнострелкового корпуса и к исходу третьего дня операции, выйдя на его тылы, перерезать дорогу Пильгуярви - Луостари. Таким образом, бригаде в составе корпуса предстояло осуществить классический оперативный обход противника с отрывом от баз
      снабжения, вне огневой связи с основными силами 14-й армии.
      Человеку, впервые попавшему в Заполярье, все кажется необычным даже в сравнений с южной Карелией. Буквально давят скалистые сопки с крутыми склонами. Наступая друг на друга, они образуют узкие ущелья. Иногда их разделяют небольшие долины, покрытые мхом-ягелем бело-салатного цвета. Встречаются ручьи и речушки с изумительными по красоте водопадами, нагромождениями камней, В иных долинах камней так много, что человек может преодолевать их с большим трудом. На южных скатах сопок встречаются невысокие березки, рябина и черемуха. Временами путь преграждает высокая сосна, непонятно как удерживающаяся над обрывом. Елей здесь нет, не растут.
      Давно кончился полярный день, уступив вахту продолжительной в этих широтах ночи. В течение суток несколько раз меняется погода: то несколько часов тепло, то вдруг подует северный или северо-восточный ветер, прихватив с собой снежный заряд. И свет становится не мил.
      Все достопримечательности Заполярья мы оценивали с солдатской точки зрения, с позиций предстоявшего марша, к которому бригада готовилась в спешном порядке.
      Единственная гравийная дорога в то время была для нас и облегчением и трудностью. Облегчением в том смысле, что движение вне ее начисто исключалось для всех видов транспорта - гужевого, автомобильного, гусеничного. Но и дорога для наших подвижных сил была сущим адом: лошади ломали копыта, через час-два движения разбивались колеса у повозок, случалось, разрывались гусеницы у танков.
      Чем ближе мы подходили к фронту, тем чаще встречались на дороге всевозможные маски, подвешенные на опорах. Они укрывали от воздушного и наземного наблюдения противника войсковые колонны.
      На третьи сутки наша бригада подошла к Западной Лице. За рекой - ее район сосредоточения. Командующий 14-й армией генерал-лейтенант В. И. Щербаков вызвал комбрига на командный пункт и приказал возможно быстрее сменить на позициях 155-й стрелковый полк 10-й гвардейской стрелковой дивизии.
      Смена частей прошла спокойно. Однако противник вел себя настороженно: часто освещал местность ракетами и постреливал из пулеметов. Не обошлось и без того, что командный пункт бригады - а он расположился на месте КП стрелкового полка - в первую же ночь был обстрелян вражеской артиллерией.
      - Привыкайте, - сказал нам начальник штаба полка майор Шубаков, - такое бывает каждую ночь. Более безопасного места для КП не найдете все равно. Да и искать не следует. Все снаряды с севера рвутся на северном скате высоты. Если противник начинает стрелять по КП, то всегда перелет метров на триста. Тут мертвое пространство. Вот уже сколько месяцев прошло, и ни один снаряд рядом не разорвался.
      На следующее утро офицеры штаба выехали в части. Надо было посмотреть, как занята оборона. Я направился в первый батальон к майору Кондрашову. Прошли с комбатом по траншеям, осмотрели вырубленные в скалах огневые позиции для пулеметов, проверили маскировку. Рубеж проходил по скату скалы, сверху вниз хорошо просматривались подходы и "ничейная" земля.
      - Что это блестит за обрывом? - спросил я наводчика станкового пулемета, осматривая в бинокль оборону противника.
      - Должно, стекла приборов наблюдения, - сразу ответил он. - Там еще и белый флаг виден.
      За проволочным заграждением противника развевался на ветру белый флаг. Спросил майора Кондрашова: что бы это значило?
      - Только утром появился. Может, ориентир какой? - неопределенно ответил он.
      В траншее противника появился офицер. Наводчик пулемета попросил разрешения проверить прицел и нажал на гашетку. Пули подняли фонтанчики пыли на бруствере траншеи, а офицер как-то неестественно медленно начал приседать. И тут же в двух-трех сотнях метров разорвался вражеский снаряд. За ним еще Два.
      Мы бросились в укрытие. И вовремя. По нашей обороне пришелся не один залп вражеских орудий. В ответ открыла огонь бригадная артиллерия. Но вскоре дуэль закончилась. Однако вывод для себя мы сделали: маскировка, осторожность и еще раз осторожность.
      Пребывание бригады на этом рубеже было кратковременным. Вместе с 69-й морской стрелковой бригадой, так же, как и мы, переведенной из 32-й армии, продолжили путь в тыл противника. Но перед этим произошло важное в моей жизни событие, о котором не могу не сказать.
      Рано утром в мою землянку зашел начальник политотдела майор Суров. Сказал:
      - Обстановка так резко меняется, что трудно распланировать время. Пришел вручить тебе партийный билет. Не возражаешь, что в такой не совсем обычной обстановке?
      Я был рад. От всей души поблагодарил Владимира Александровича и всю нашу партию за высокое доверие. Мы крепко обнялись.
      - А теперь пойдем в штаб корпуса, - сказал он. - Время. Командир, наверно, ждет.
      В большой палатке штаба, куда мы втроем прибыли, уже находились товарищи из 69-й бригады, начальники отделов и служб корпуса. На матерчатой стенке была прикреплена большая карта района наших действий с нанесенной обстановкой. Рядом висела таблица носимых запасов для бойца в условиях, отрыва подразделения от баз снабжения и от главной группировки войск армии.
      Вошел командир корпуса генерал-майор Г. А. Жуков. Приняв рапорт от начальника штаба полковника Помойницкого, он сразу же обратил наше внимание на таблицу.
      - Боец, командир любого ранга, офицер штаба, начал он говорить так, словно отдавал боевой приказ, - должен при себе иметь пять боекомплектов боеприпасов на стрелковое оружие, пять сутодач продовольствия и исправную обувь...
      Мы поняли: предстоит новый марш по тундре. Об этом сказал в заключение своего выступления командир корпуса.
      - Сейчас же, не откладывая ни на минуту, - говорил он, - приступить к подготовке. Начните с комплектования пеших отрядов. На складах получить все необходимое в течение двух-трех суток. Время выступления...
      Утром 5 октября 70я морская получила боевую задачу. Из нее следовало, что бригада в составе 127-го легкого стрелкового корпуса от Западной Лицы должна идти в направлении горы Матерт. Это примерно 100 километров.
      Впереди 127-го корпуса в направлении на Луостари шел 126-й легкий стрелковый корпус. Таким образом,
      в обход открытого фланга противника и вне огневой связи с основными силами 14-й армии выдвигались в его тыл два стрелковых корпуса. В каждом по две бригады. Такой рейд в тыл врага в чрезвычайно трудных условиях местности и погоды - едва ли не единственный во всей истории Великой Отечественной войны.
      Выступили в 20 часов б октября, в холодный, пасмурный вечер. В колонне по одному, "гуськом", тысячи бойцов отправились во вражеский тыл. В авангарде двигался второй стрелковый батальон во главе с майором Павлом Тимофеевичем Калининым. Комбат всего несколько дней назад возвратился из госпиталя, где находился после ранения под Видлицей. Вместе с ним шел заместитель командира бригады подполковник Рамазан Сасуранович Темрезов. Командир бригады и штаб двигались в голове главных сил.
      Идти зачастую приходилось по таким местам, где еще не ступала нога человека. Ночью мела пурга. На мокрую землю ложился толстый слой снега. Он заравнивал впадины, припорашивал болота. Бойцы шли с грузом 35-40 килограммов на плечах, лошади и олени - с увесистыми вьюками (130 кг на лошадь и 35 кг на оленя). Животные то и дело проваливались в трясину и падали Чтобы поднять увязнувшую лошадь, иногда расходовалось до часа времени.
      - Сапог только хватило бы, - пошутил кто-то из офицеров штаба.
      Подполковник Суров с присущим ему юмором ответил
      - Доберемся до немецких складов - выйдем из положения. Противник, видимо, не ждет нас с черного хода и обувь не прячет.
      Всю ночь над колонной слышалось то чавканье обуви, вытаскиваемой из болотистой жижи, то размеренный цокот кованых каблуков по каменным россыпям. Бойцы иногда буквально ощупью отыскивали место, куда поставить ногу, чтобы не сорваться со скользкого обрыва.
      На первом же привале обнаружилось, что волокуши, на которых тащили зарядные агрегаты для радиостанций, пришли в негодность.
      - Ума не приложу, что делать, - жаловался начальник связи майор Устюменко. - Без зарядных агрегатов просто нельзя.
      Решили сделать носилки. Другого выхода не было.
      Справа по ходу движения нарастал грохот боя. Ветер разогнал облака, показалось солнце. И тут же появились самолеты. Наши. Бомбардировщики и штурмовики.
      - Как там Калинин с батальоном? - справился командир бригады.
      Отвечаю, что все идет по плану. И скорость, и направление выдерживают все части.
      Осмотрел в бинокль впереди лежащую местность. На высотку поднималась голова колонны. Впереди заметил плотную фигуру майора Калинина. Прикинул привычно: километра четыре до него будет.
      Справа и слева от колонны главных сил шли подразделения боевого охранения. Никаких сигналов от них не поступало. Не угрожал нам противник и с воздуха. Понимали: скован он нашими войсками с фронта, не до фланга ему, на котором и олень не пройдет.
      По мере нашего продвижения звуки боя с фронта доносились все глуше. Как там дела? Мне было известно, что в составе 99-го стрелкового корпуса действуют наши свирские дивизии - 114я и 368я. И 65я, забайкальская, что под Тихвином сражалась, тоже там. Молодцы забайкальцы! Как вступили осенью 1941-го в бои, так и не выходили из них. С этой дивизией связана моя командирская юность. Остался ли в ней кто из старожилов?
      - Ускорить движение! - поступил сигнал от руководства корпуса.
      Продублировали команду, а сами во все глаза на небо. Группа наших бомбардировщиков возвращалась с боевого задания. Самолеты шли друг за другом и растянулись в сравнительно длинную цепочку. И вдруг на задние машины налетели откуда-то сверху три истребителя противника. Завязалась ожесточенная перестрелка. Не нарушая строя, наши бомбардировщики отбивались от наседавшего врага пулеметным огнем. Как мы пожалели тогда, что с ними не было истребителей сопровождения!
      Израсходовав боезапас, гитлеровцы повернули к норвежской границе.
      В первый день мы удалились от главных сил армии не более чем на 15 километров, А за ночь с 6 на 7 октября с трудом преодолели до 30 километров. Бойцы до того измучились, что еле переставляли ноги. Мокрые до последней нитки, они тем не менее не
      жаловались на трудности и стойко переносили тяготы, выпавшие на их долю.
      На третий день марша, когда 126-й корпус подходил к дороге Печенга Салмиярви, обе бригады нашего корпуса - 70я и 69я - вышли на меридиан Луостари. Наша соседка получила боевую задачу - нанести удар по полевому аэродрому близ этого населенного пункта. А 70-й бригаде было приказано после переправы через реку Печенгу усилить 126-й корпус на рубеже западнее Луостари и не допустить прорыва противника на Салмиярви и Никель.
      К И октября десант с моря перерезал дорогу Титовка - Печенга, идущую по хребту Муста-Тунтури. Группировка противника, оборонявшаяся по среднему и нижнему течению реки Западная Лица, оказалась в критическом положении: ей грозило окружение.
      К середине дня 12 октября бригада вышла западнее Луостари. В районе луостарского аэродрома шел бой - его вела 69я бригада. Мы оказались в полосе действий 126-го легкого стрелкового корпуса. Его командир полковник В. Н. Соловьев тотчас же уточнил нам задачу: в ночь на 13 октября пересечь дорогу Луостари - Салмиярви и во взаимодействии с 72-й бригадой не допустить отхода противника из Печенги на запад.
      - Как бригада обеспечена боеприпасами и продовольствием? поинтересовался командир корпуса.
      - Боеприпасов пять комплектов, - доложил полковник Блак. - С продовольствием хуже - у каждого осталось около сутодачи.
      - С продовольствием и у нас неважно, - с сожалением проговорил полковник Соловьев. - Тылов с нами тоже нет. А вот вашу дальнейшую задачу я вам уточню на местности.
      Около 22 часов бригада в колонну по одному тихо начала переходить линию фронта. Темно. Лишь изредка очереди трассирующих пуль вспарывают ночь, да ракеты, повиснув над тундрой, мертвенно-бледным светом на секунды заливают местность вокруг. Пока ракета горит, бригада лежит. Даже лошади замирают на месте, понимая, видимо, что так нужно.
      Лишь на рассвете первый привал. Не усталость, хотя и она чувствуется, а сон валит людей с ног. Бойцы ложатся на мерзлую землю и тут же засыпают. У командиров забота - не дать замерзнуть, не потерять кого-то из заснувших. Поручается каждому следить за своим соседом.
      Два часа привала пролетели незаметно. Бойцы поднимаются с трудом и сразу начинают разминать ноги И вот уже команда.
      - Шире шаг!
      В середине дня 13 октября бригада подошла к дороге Печенга - Тарнет. Атака с ходу не удалась. К тому же налетели немецкие бомбардировщики. Артиллерия на вьюках отстала и не могла помочь стрелкам.
      Наверно, ушел целый час, пока майор Калинин организовал атаку, да так удачно, что противник отступил в северном направлении. И в этот день, и на следующий немцы несколько раз пытались сбить наши части с занятых рубежей и освободить дорогу, но им это не удалось сделать. И даже авиация не помогла: бойцы укрывались за валунами и вели групповой огонь по самолетам, не позволяя им снижаться.
      Объединенными усилиями 131-го и 99-го корпусов, морского десанта, высаженного в Линахамари, пехотинцев 70-й и 72-й бригад населенный пункт Печенга был взят 15 октября. Создались благоприятные условия для продвижения к Северной Норвегии.
      Чтобы спасти 19-й горнострелковый корпус от разгрома, гитлеровское командование принимало срочные меры. На рубеж восточнее Никеля подошла из Рованиеми 163я пехотная дивизия немцев. Та самая, которая в составе финских войск на реке Свирь пыталась прорваться на юг для соединения с гитлеровской группировкой войск в районе Тихвина осенью 1941 года. Знали мы 163ю пехотную. Тогда в ожесточенных боях она была измотана и обескровлена, прорваться к Тихвину ей не удалось. Забегая несколько вперед, скажем, что и на северном участке фронта она успеха не добилась, ее попытки прорваться к Луостари закончились для нее плачевно.
      В район Никеля прибыл командир 36-го армейского корпуса гитлеровцев генерал Фогель, который возглавил на этом участке оборону немецких войск. Узнав об этом, морские пехотинцы окрестили его Кобелем, шутили между собой:
      - Тоже из собачьей породы.
      Завершился первый этап наступательной операции 14-й армии. Началась перегруппировка сил для решения очередной задачи - очищения от оккупантов районов Никеля, Салмиярви, полного освобождения Печенгской области.
      Наша 70я Краснознаменная, теперь уже Печенгская, морская стрелковая бригада, исходя из общей задачи войск армии, должна была совершить еще один оперативный обход в составе все того же 127-го легкого стрелкового корпуса. К этому она была готова. И как только последовала команда, батальоны и дивизионы тронулись в путь.
      К исходу дня 17 октября бригада уже подходила к развилке дорог севернее Луостари. Вечер выдался удивительно погожий: небо чистое, без единого облачка, солнце у самого горизонта. Появился офицер штаба корпуса майор С. Л. Пискун и передал, что генерал Жуков ждет комбрига на своем КП.
      Полковник Блак отправился по вызову, а я решил уточнить район сосредоточения батальона майора Кондрашова. В этот момент налетели вражеские бомбардировщики и высыпали свой смертоносный груз вдоль дороги. Снова не повезло майору Калинину: осколок авиабомбы ранил его в ногу и в живот. А рядом, видимо от этой же бомбы, погиб замполит батальона майор Рабинович.
      Считая, что Калинина нужно немедленно эвакуировать в госпиталь, я спросил его.
      - Кому передать командование батальоном?
      - Пока сам буду, - помогая военфельдшеру перевязывать себя, ответил Павел Тимофеевич. - Только что из госпиталя, не хочу туда вторично.
      Он хотел подняться, но со стоном опустился на землю. В это время военфельдшер поднес мне крышки от карманных часов майора.
      - Если бы не часы, не жил бы комбат, - сообщил он по секрету.
      Мы все же определили Калинина в санитарную машину, а командование батальоном принял начальник штаба капитан Гавриил Матвеевич Светиков.
      Через сутки наша бригада, свернув с шоссе Луостари - Ахмалахти на юго-запад, отправилась в обход открытого фланга немецкой группировки на Никель. Новые 100 километров отмеривали по тундре морские пехотинцы. За нею повторяли этот маршрут штаб 127-го легкого стрелкового корпуса, 69я морская стрелковая бригада и горновьючный минометный полк. Вся тяжелая техника и автотранспорт остались в Луостари.
      Казалось, ночь стала еще темнее. Людей узнавали лишь по голосу. Ориентироваться по местным предметам не было никакой возможности. Взмокшие, уставшие, мы наконец заметили первые проблески позднего рассвета. Устроили часовой привал для завтрака.
      - Вижу заводские трубы! - прокричал капитан Трубачеев, вглядываясь через бинокль в северо-западном направлении.
      Это был Никель. Восточнее его находилась гряда сопок. Там передний край обороны врага. До слуха донеслись звуки артиллерийской стрельбы На скатах сопок появились султаны разрывов.
      Доложили командиру корпуса. Он приказал сократить привал и ускорить движение.
      Артиллерийская подготовка в полосе наступления 31-го стрелкового корпуса еще продолжалась, когда над Никелем появились наши самолеты. Они наносили удары по войскам противника. А мы все настойчивее двигались к цели.
      Противник засек наши колонны и встретил их артиллерийским огнем. Появились раненые.
      - Ускорить темп! - распорядился командир бригады.
      Только таким способом можно было выйти из-под обстрела. А к вечеру и погода нам помогла: появилась низкая облачность. Она скрыла бригаду от воздушною наблюдения врага.
      Генерал Жуков все время следил за маршем бригады. Когда до Никеля осталось 10-15 километров, он приказал усилить ее горновьючным минометным полком, прибавить скорость, чтобы возможно быстрее выйти на дорогу юго-западнее города и отрезать врагу пути отхода. 69я бригада готовилась наступать на Никель с юга.
      Комбриг выдвинул вперед батальон майора Кондрашова и придал ему минометный полк в полном составе. Дробить горновьючный не имело смысла: у него было мало боеприпасов.
      В начале второго часа ночи 22 октября батальон Кондрашова завязал с противником бой южнее озера Куэтсярви. Взятые пленные показали, что они из подразделений прикрытия 163-й пехотной дивизии. Главные силы бригады ускорили движение и вскоре ударили по врагу. Бой шел до рассвета. В нем участвовали войска 31-го стрелкового корпуса, 127-го легкого стрелкового корпуса. Действуя с востока, юго-востока и с юга, наши части активно теснили противника. Оказавшись в полукольце, он метался, пытаясь под покровом ночи прорваться на запад в обход озера Куэтсярви. Но
      лось это немногим. 22 октября район никелевых разработок и населенный пункт Никель были освобождены от врага В тот же день, как нам стало известно, войска 14-й армии овладели важным на пути к Киркенесу населенным пунктом Тарнет.
      Нашей бригаде в ночном бою противостояла 163я пехотная дивизия немцев. Враг сопротивлялся с упорством обреченных и все же не выдержал натиска советских морских пехотинцев. Понеся большие потери в живой силе и технике, неприятельская дивизия, или, вернее сказать, ее остатки, была отброшена за норвежскую границу. С рассветом мы увидели результаты дел своих: дорога от Никеля в сторону Норвегии была буквально завалена разбитой вражеской военной техникой, трупами в серозеленых мундирах.
      Ко мне подбежал командир взвода разведки лейтенант Якунин с объемистым портфелем из желтой кожи.
      - Товарищ подполковник, вот у убитого немецкого офицера подобрали, у разбитой машины.
      Из портфеля извлекли тетради, карты и небольшую книжку в деревянных корочках из карельской березы. Я прочел заглавие - "Майн кампф". Это был дневник немецкого офицера. Что ж, его борьба закончилась бесславно в чужих краях. Но о чем же все-таки писал гитлеровский выкормыш? Попросил переводчика объяснить суть подчеркнутых фраз
      - Почему суть? Можно и дословно, - ответил он и стал читать: - "Июнь 1941 года. Арийская нация стремительно осуществляет свое предназначение в истории, указанное фюрером. Ее библия - "Майн кампф"
      "Наступление идет успешно. Сегодня провели акцию в белорусском селе: расстреляли каждого пятого жителя за укрывательство пленных. Со славянами поступать только так".
      "Смерть всем, кто противится новому порядку фюрера. На этом вечно будет держаться немецкая нация, которой скоро будет принадлежать весь мир..."
      Не было времени заниматься дневником. Я бегло, насколько позволяла обстановка, перелистал тетрадь В конце ее содержался список: сколько подготовлено посылок и кому они направлены. Коричневым шнурком была заложена страница с заглавием "Смоленск". Пробежал ее глазами. Что это? Ваннинен! Так это же фамилия офицера финской армии, убитого нашими партизанами в "Шевроле" на льду Онежского озера. Вот и встретились союзники по разбою и истреблению советских людей. Среди обнаруженных фотографий были и дубликаты тех, что я когда-то видел среди документов финского офицера.
      - Где труп этого типа? - спросил я лейтенанта Якунина.
      - У машины.
      - Бежим туда. Мне нужно кое-что уточнить.
      Мне нужно было убедиться, что это тот самый гитлеровец и что он мертв. Это желание появилось у меня как-то вдруг, словно составляло смысл всей моей жизни. Мне хотелось увидеть, что над этим выродком свершился справедливый суд.
      Возле автомобиля валялся труп немецкого офицера. На правом плече кителя висел полуоторванный погон с майорским знаком различия. На левом плече погона не было. На уровне лопатки запеклось большое кровяное пятно. Русые волосы взлохмачены, прядями упали на лоб, но не скрыли лица. Он, точно он, фашист Ганс фон Шварцкампф. В кабине машины лежала его шинель.
      Решил: обязательно напишу об этом матери, пусть знает, как давим эту коричневую чуму.
      В Северной Норвегии
      В 10 километрах юго-западнее Салмиярви, у пограничной реки Потсйоки, бригада (в который уже раз!) готовилась к маршу по бездорожью
      После оставления Киркенеса противник удирал вдоль морского побережья на Нейден, к северу. Наши войска, а это были части 31-го стрелкового и 127-го легкого стрелкового корпусов, действовали по обе стороны пограничной реки Потсйоки.
      70я бригада без артиллерии и автотранспорта должна была пешим порядком преодолеть заболоченную пойму Потсйоки в направлении Меникко - Стенбак, форсировать реку на подручных средствах и перехватить пути отступления 163-й пехотной и 2-й горноегерской дивизий немцев. Слева от нас, вдоль восточного берега реки, с аналогичной задачей в южном направлении продвигалась 83я стрелковая дивизия.
      Не прошло и часа после начала марша, а полковник Блак уже с беспокойством отмечал:
      - Болото очень вязкое, в темноте трудно ориентироваться. Есть случаи попадания бойцов в трясину. Надо что-то придумать, искать выход из положения.
      А где его найдешь, выход-то, если за пять метров человека не видно?! Правда, еще днем я заметил: вдоль шоссе Салмиярви - Наутси на опорах сохранился провод. Не везде, но можно было найти порядочные концы. Несколько сот метров этого провода теперь могли бы пригодиться: растянув его вдоль колонны, можно было подстраховать людей.
      Подразделение связистов во главе с капитаном Бутиным справилось с заданием. И бойцы пошли через болото увереннее.
      Около двух часов ночи основные силы бригады вышли на берег Потсйоки. Через реку бригаду переправляли на своих баркасах норвежские рыбаки. По тому, как они самоотверженно трудились, чтобы закончить перевозку до рассвета, было ясно, что они ждали прихода советских войск и готовились помогать им.
      Местные жители сообщили, что фашисты покинули селение накануне и двинулись на машинах в южном направлении.
      - Пешком не догнать, - с досадой сказал комбриг. - Разве что они остановятся по дороге в одном из сел.
      - Что предпримем? - спросил Суров - Оно, конечно, приятно, когда враг удирает без боя. Но ведь удирает, а надо бы, чтобы некому было удирать.
      - Будем ждать донесения разведки, - решил полковник Блак. - А теперь часовой отдых и завтрак. Надо подкрепиться.
      Пока бригада отдыхала и завтракала, вокруг нас на почтительном расстоянии собрались местные жители. Многие поглядывали на нас настороженно. Сбитые с толку гитлеровской пропагандой, они, казалось, опасались каких-то выпадов с нашей стороны.
      Наш привал подходил к концу, когда из толпы вышел высокий старик с длинными седыми волосами. В одной руке он держал оплетенную бутыль, а другую прижимал к сердцу: дескать, угощайтесь на здоровье, это от доброй души...
      Командир бригады подошел к старику и стал объяснять ему, что пить нам нельзя, так как идем в поход. Не знаю каким образом, но старик понял, что его бутыль сейчас неуместна. Он повернулся к односельчанам и что-то крикнул им,
      Люди бросились к своим домам и через несколько минут вернулись - кто с молоком, кто с сыром, кто с хлебом. Одним словом, принесли нам все, что нашлось у них съестного. А потом уселись рядом с нами и стали петь старинные русские песни: "Вдоль по матушке по Волге", "Вот мчится тройка почтовая", "Ах вы сени мои сени". Пели норвежцы с большим удовольствием смешно выговаривая русские слова и путая ударения.
      То, что здесь, в пограничном поселке Стенбак, знали старинные русские песни, еще как-то можно было понять: в Норвегии жило немало эмигрантов из России. Но когда молодежь бойко запела наши современные песни - "Катюшу", "Синий платочек", мы долго не могли прийти в себя от удивления. Все почувствовали прилив гордости за любимую Родину: если ее песни поют другие народы, значит, и слава ее велика...
      Время торопило нас. Последовали команды - и вот уже колонны в полной боевой готовности. К комбригу подошел майор Большаков, доложил, что, по данным разведки, вражеские отряды прикрытия, отступая на юг, разрушают дорогу на Наутси.
      Несмотря на тяжелый ночной марш и сравнительно кратковременный отдых, бригада уверенно и быстро двигалась на юг. Оставив позади несколько километров пути, головной батальон подошел к разрушенному участку. Полотно дороги метров на двести было сорвано взрывами фугасов. Из глубины вспучивалась серо-голубая глина, по которой невозможно было сделать ни одного шага - ноги утопали в жидком месиве.
      Гитлеровцы умело выбрали участок дороги для повреждения: его невозможно было обойти. Справа над дорогой нависала обрывистая гранитная скала, а слева начиналось продолговатое озеро. Едва наши подразделения появились здесь, как раздались пулеметные и автоматные очереди. Потом стрельба прекратилась, гитлеровцы сели в машины и укатили.
      Пришлось искать обход. К счастью, саперы и разведчики быстро отыскали тропы, и колонна двинулась дальше.
      Преследование противника продолжалось беспрерывно трое суток. И все это время наша разведка и норвежские отряды Сопротивления, активно помогавшие советским войскам, не спускали глаз с неприятеля, следили за каждым его маневром. Теперь они доносили, что враг разрозненными группами отходит на Ивало, Инари, в глубь Норвегии,
      Командующий войсками Карельского фронта распорядился прекратить преследование. Эту задачу взяли на себя отряды борцов норвежского Сопротивления.
      Однако еще до этого приказа командующего фронтом бригада, действуя у дороги Сванвик - Наутси, которая проходила по крутому берегу Потсйоки, разгромила группу фашистов, охранявших концентрационный лагерь, в котором находились советские люди. Это был первый концентрационный лагерь, который мне довелось увидеть.
      Среди голых камней находилось несколько дощатых сараев-бараков и наспех сделанных шалашей. Вся территория обнесена колючей проволокой. А за проволокой - женщины и дети. Дети примерно одного возраста - 8-10 лет. Фашисты пригнали их сюда из Белоруссии, Смоленской и Брянской областей. Пленницы выполняли здесь самые тяжелые работы - на строительстве дорог, в каменоломнях, на лесозаготовках.
      В то время в Северной Норвегии уже начались снегопады и морозы, наступала полярная ночь. Из своих скромных запасов поделились с освобожденными продуктами и теплыми вещами. Надо было видеть, с какой радостью ребятишки примеряли солдатские шапки-ушанки, как исхудавшими детскими ручонками проверяли, не потерялась ли случайно с шапки красная звездочка.
      К 29 октября 1944 года войска Карельского фронта при содействии Северного флота завершили Петсамо-Киркенесскую наступательную операцию. Изгнанием гитлеровцев из Киркенеса и выходом на рубеж Нейден - Наутси были выполнены задачи, поставленные Ставкой Верховного Главнокомандования. Оккупантов изгнали из Северной Норвегии, что явилось началом полного освобождения норвежского народа от немецкого фашизма. Наши войска перешли к обороне на рубеже государственной границы с Норвегией, оставив части разведки и прикрытия на рубежах по линии Нейден - Вортаниеми.
      Рядовые труженики Норвегии испытали на себе все "прелести" гитлеровского "нового порядка". Они более четырех лет томились под игом немецко-фашистских оккупантов. Красную Армию они встречали с огромной Радостью как свою освободительницу и, как я уже замечал выше, всячески помогали советским воинам. Мне известно, например, что под артиллерийским и минометным огнем гитлеровцев норвежцы спасали попавших
      в беду советских бойцов при форсировании Ярфиорда. В Нейдене рыбак Габриэльсен укрыл лодки от гитлеровских оккупантов, а при подходе наших частей сообщил о них советскому командованию. На острове Престэй норвежцы во время отступления немецких подразделений утопили свои боты, а затем подняли их воды и предоставили нашим войскам.
      Офицеры 14-й стрелковой дивизии рассказывали о форсировании Бекфиорда: одна из амфибий попала под огонь противника и стала тонуть. Это увидели норвежские рыбаки Мартин Хандсен и Усланд Хансен. На середине залива они подобрали в свои боты наших бойцов и, не считаясь с опасностью для жизни, маневрируя под вражеским обстрелом, доставили их на противоположный берег.
      При форсировании нашими подразделениями реки Нейденэльф норвежец Э. Куйкунен переправил под неприятельским огнем 135 советских воинов, его соотечественники А. Лабаху - 115, Л. Сирин и У. Ладаго - по 95, П. Хендриксен - 76 наших бойцов. Раненым советским солдатам и офицерам оказывали помощь норвежский доктор Пальмстрем и его жена Свеа. И таких примеров можно привести десятки. Разумеется, наши воины высоко ценили доброе к себе отношение и, верные интернациональному долгу, всемерно помогали простым норвежцам, стремились облегчить их положение.
      Так, когда Киркенес был объят пламенем, три с половиной тысячи его жителей, чтобы спастись, укрылись в штольне на станции Бьерневатн. Сюда же они загнали скот и птицу. Гитлеровцы при отступлении думали взорвать штольню и готовились к этому.
      Через норвежца Хюго Енсена, прорвавшегося через заслон оккупантов, командованию 14-й стрелковой дивизии стало известно о бесчеловечном замысле гитлеровцев. К штольне была направлена группа разведчиков из 65-й стрелковой дивизии во главе с лейтенантом А. X. Бахтеевым. Эти 32 смельчака проникли во вражеский тыл и вырезали провод, проложенный для подрыва рудника, захватили станцию. Люди были спасены от гибели. Норвежцы, среди которых было много женщин и детей, вышли из штольни со слезами на глазах и с пением норвежского гимна и "Интернационала". Они обнимали советских разведчиков, выражая им искреннюю признательность за спасение.
      В Киркенесе из 220 жилых домов уцелело только 30, а в районах, расположенных западнее города, не осталось ни одного. Гитлеровцы уничтожили в Северной Норвегии все продовольственные запасы, на 60 процентов запасы угля. Только в районе Альтен истребили 1500 голов крупного и 3000 голов мелкого рогатого скота. Можно себе представить положение жителей, оставшихся в разгар суровой полярной ночи без крова, продовольствия и топлива.
      Советское командование приняло срочные меры для облегчения участи населения Северной Норвегии. Из фондов 14-й армии было выделено три вагона муки и вагон рыбы, несколько тонн хлеба, сахара, крупы, жиров, мяса. Местным властям передали все трофейные продовольственные склады, захваченные нашими войсками в Варде, Вадсе, Западном Финнмарке. В труднодоступных районах норвежцев поставили на котловое довольствие в советские воинские части. Для жилья местному населению была передана часть бараков, ранее занимаемых гитлеровцами.
      Норвежский министр юстиции Т. Вольд, совершавший в это время поездку по освобожденным районам Северной Норвегии, докладывал своему правительству в Лондон, что советские солдаты расположились прямо в поле. "По вечерам, писал он, - можно было увидеть сотни небольших костров, вокруг которых спали солдаты... Благодаря такой изумительной выносливости советские войска предоставили норвежскому населению возможность пользоваться немногими уцелевшими от всеобщего уничтожения домами".
      Гитлеровцы завезли в Северную Норвегию массовые эпидемические заболевания - дизентерию, паратиф и дифтерит, которых раньше здесь почти не наблюдалось. Для лечения больных с помощью советского командования было открыто дополнительно шесть больниц. Несколько тяжелобольных принял советский армейский госпиталь в Киркенесе. Норвежским властям было выделено 1 млн. кубиков дифтерийной сыворотки, большое количество бактериофага и других медикаментов. Наши врачи оказывали помощь больным норвежцам на дому.
      Не увлекаясь подробностями и цифрами, скажу, что советские воины разминировали в освобожденных Районах Северной Норвегии все общественные здания в городах, восстановили сотни километров дорог, построили мост через реку Потсйоки взамен взорванного
      гитлеровцами и восстановили совместно с жителями электростанцию в Ярфиорде, водопровод в Киркенесе, линии связи в ряде городов и поселков.
      Советские войска подчас делились с норвежцами: тем, чего явно не хватало самим. Это была братская помощь, на которую могло пойти только социалистическое государство.
      Перебравшись по болотам на территорию Северной Норвегии, наша бригада оказалась оторванной от армейских баз снабжения. Мосты через реку Потсйоки
      были взорваны противником. Вброд ее не перейдешь
      глубина достигала 8-12 метров, да и не лето.
      Бригадные саперы стали строить наплавной мост из подручных материалов разбросанных по берегу досок и тонкомерного леса. Быстрое течение реки усложняло работу. Но к трудностям за войну наши саперы привыкли и решительно их преодолевали. К утру 30 октября через Потсйоки был переброшен штурмовой мост из бревен, скрепленных скобами и покрытых досками. Он держался на плаву и предназначался для переправы пешеходов и вьючных лошадей с небольшим грузом.
      Когда комбригу доложили об окончании строительства наплавного моста, он предложил мне:
      - Пойдем посмотрим, можно ли по нему ходить Мы спустились по отлогому берегу к урезу воды.
      Мост как мост. Длиной двести метров.
      - Не разорвет его напором воды? - поинтересовался полковник Блак у командира саперного подразделения.
      - Не должно, - ответил тот - На всякий случай назначены дежурные саперы, чтобы при необходимости принять меры.
      Через 10-12 метров друг от друга на мосту стояли дежурные саперы с комплектом скоб и запасными досками, мокрые по пояс. На берегу находились их товарищи, видимо предназначенные для подмены дежурных. С ними беседовал начальник политотдела подполковник Суров Владимир Александрович тонко чувствовал, где необходимо его присутствие, и всегда оказывался там в нужное время Вот и тут он как-то кстати стал рассказывать про суворовских чудо-богатырей, преодолевавших Альпы.
      А по мосту с противоположной стороны уже несли небольшие ящики, мешки с сухарями и коробки с консервами. Переправа работала. Она работала до того
      времени, пока через реку не построили мост на опорах и не появилась возможность доставлять продовольственные и иные припасы автомобильным транспортом на повозках
      - Хорошо потрудились саперы, молодцы! - с удовлетворением отмечал подполковник Суров, когда после осмотра моста мы втроем возвращались в расположение бригады. Повернувшись к полковнику Блаку, Владимир Александрович сказал - Вот тут списочек наиболее отличившихся бойцов дал мне командир саперной роты. Бригадный инженер капитан Турецков против поименованных воинов возражений не имеет.
      И Суров зачитал список. В нем значились сержант Андрей Квасников, красноармейцы Иван Медведев, Федор Астафьев, Владимир Ипатов, секретарь комсомольской организации саперной роты Василий Токарев.
      - И в боях эти люди показали себя с самой лучшей стороны, - сказал начальник политотдела. - На до бы подсказать саперному начальству, чтобы отметили достойных.
      - Спасибо, Владимир Александрович, - поблагодарил командир бригады Распоряжусь, чтобы представили материал для награждения. Заслуженных людей мы не имеем права обходить вниманием, хотя и говорим, что воюем не за ордена и медали, а во имя освобождения советской земли от гитлеровских захватчиков.
      Я не возражал. Наши саперы делали, казалось, невозможное. Ну, представьте себе в ледяной воде не час и не два, а до тех пор, пока не будет сделана переправа на противоположный берег, где находился бригадный продовольственный склад. Да и после этого нести вахту на подвижном от сильного течения мосту, не обсушившись, не отдохнув и даже не подкрепившись солдатской кашей по-настоящему. Это был подвиг рядовых тружеников войны, достойный уважения
      "Норвежский народ, - писал в своем послании по случаю 27-й годовщины Великого Октября премьер-министр Норвегии И Нюгордсгвель, - прежде всего приветствует храбрые войска Красной Армии, которые под руководством маршала Мерецкова изгнали немецких варваров из самой северной части Норвегии. Роль, которую Советский Союз играет в уничтожении нацизма, никогда не будет забыта в Норвегии",
      Король Норвегии Хокон VII 30 июня 1945 года говорил "Норвежский народ с энтузиазмом следил за героизмом, храбростью и мощными ударами, которые наносила немцам Красная Армия Война была выиграна Красной Армией на Восточном фронте. Именно эта победа привела к освобождению Красной Армией норвежской территории на Севере Норвежский народ принял Красную Армию как освободительницу"
      Вспоминаю сегодня перечисленные факты не случайно Кое-кто в Норвегии пытается замалчивать их, предать забвению заслуги Советских Вооруженных Сил перед норвежским народом Так, в трехтомном труде "История войны в Норвегии" ничего не сказано о той роли, которую сыграла Красная Армия в освобождении Норвегии от гитлеровских оккупантов. Только две страницы отведено боям советских войск в Заполярье Зато на все лады восхваляется битая ими 20я горная армия гитлеровцев. Ее отступление под ударами Красной Армии преподносится читателю как "военный подвиг, который не многие армии могли совершить"
      Видимо, кому то выгодно такое искажение исторической справедливости Но правду замолчать нельзя Не способны этого сделать фальсификаторы истории минувшей войны, как бы они ни усердствовали В центре Киркенеса как вечный памятник благодарности советским воинам высится шестиметровая гранитная фигура советского воина с автоматом в руке На постаменте начертано "Отважным советским солдатам в память освобождения юрода Киркенеса" С аналогичными надписями стоят памятники в Осло, Буде и других городах Норвегии
      В ходе Петсамо-Киркенесской операции Москва трижды салютовала войскам нашего фронта Многие соединения и части отличились в этих боях и были отмечены высокими наградами Родины Вторым орденом - Красной Звезды увенчала Боевое Знамя и 70я морская стрелковая бригада
      Годовщину Великого Октября мы встретили на норвежской земле, а в середине ноября бригада получила приказ совершить марш в Мурманск. Своим ходом на 300 километров в условиях начавшейся полярной ночи со всеми ее погодными прелестями. Радовались бойцы и командиры, готовясь к переходу
      - Нам здесь больше делать нечего, - говорили
      они. - Пойдем помогать другим фронтам добивать фашистского зверя в его собственном логове.
      Переход до Мурманска был трудным. Маршрут движения наметили через Никель, Луостари, гору Кариквайвиш, чтобы за Западной Лицей попасть на хорошую дорогу. Да, пожалуй, более удобного пути и выбрать не представлялось возможным.
      От норвежской границы до горы Кариквайвиш дорога шла по району, где только что закончились боевые действия. Она была частично разрушена, а на обочинах встречались минные поля. Бригадному инженеру дали указание непрерывно вести разведку по пути следования. Создали три небольших отряда разграждения для обеспечения движения, которым пришлось много поработать. Стрелковые подразделения поставили на лыжи, материальные запасы погрузили на автотранспорт. В результате бригада за сутки преодолевала по 40-50 километров.
      Инженерная разведка донесла, что дорога между Луостари и горой Большой Кариквайвиш занесена снегом. Под снежный заряд попала брошенная врагом боевая техника - полевые и зенитные пушки, различные автомобили, повозки.
      - Этого еще не хватало, - с горечью проговорил полковник Блак, выслушав сообщение разведки, и, обращаясь ко мне и начальнику политотдела, спросил: Что будем делать? Пробиваться через снежные заносы и очищать дорогу от разбитой вражеской техники и при этом терять массу времени, или повернем на Печенгу и далее на Титовку?
      Подошел подполковник Темрезов. Он только что уточнил состояние дороги на Титовку и теперь предлагал рациональное решение:
      - Если мне поручите, то колонну артиллерии и автотранспорт я проведу через Печенгу и Титовку, а все, кто на лыжах, могут продолжать марш через Большой Кариквайвиш.
      Предложение было дельным, и комбриг с ним тотчас же согласился. Он приказал мне подготовить расчет марша для колонны, которую предстояло вести заместителю командира бригады.
      Ночь. Мороз с небольшим ветром. На небе всполохи северного сияния. В такой обстановке мы преодолевали местность, где проходили оборонительные позиции гитлеровцев. По дороге пройти не могли - разбитая и сгоревшая боевая техника, густо заваленная
      снегом, преграждала путь. Пошли обочиной. Сплошь снежные бугры, а под ними трупы претендентов на мировое господство. Позднее историки скажут: "Стоит посмотреть на одно немецкое кладбище 19-го горнострелкового корпуса в Петсамо: 10 000 крестов". На месте недавних боев была другая часть этого кладбища.
      Триста километров пройдены. Новая встреча со старой знакомой - станцией Кола. Перед погрузкой в эшелоны генерал-майор Г. А. Жуков подытожил действия 127-го легкого стрелкового корпуса в Петсамо-Киркенесской наступательной операции. Он отметил, что проведенная войсками Карельского фронта в тесном взаимодействии с Северным флотом операция по формам маневра, способам и результатам действий представляется ему классической в условиях Крайнего Севера. По времени она заняла всего 25 суток и составила по глубине 150-200 километров. Временами стрелковые части наступали без артиллерии и танков труднопроходимая местность не позволяла использовать даже лошадей в артиллерийских упряжках, но, умело применяя маневр силами и средствами, они успешно решали поставленные боевые задачи. Вот уж поистине: где олень пройдет, там и советский солдат пройдет. И не просто так, а с боями, штыком и гранатой выкуривая из нор в скалах и долговременных огневых точек ненавистного врага.
      Ожесточенные схватки с противником требовали боеприпасов. И хотя каждый боец нес на себе пять боевых комплектов для личного оружия, патронов и гранат не всегда хватало. Тут на выручку приходили самолеты У2, эти неутомимые труженики переднего края. По ночам они подвозили боеприпасы.
      Генерал Жуков поблагодарил личный состав 127-го легкого стрелкового корпуса за беззаветное выполнение воинского долга, за преодоление трудностей, требовавших зачастую сверхпредельного напряжения моральных и физических сил. Бойцы и командиры ответили на это готовностью выполнить любую задачу во имя свободы, чести и независимости любимой Отчизны
      70я Краснознаменная, ордена Красной Звезды отдельная морская стрелковая бригада, получившая почетное наименование Печенгской, погрузилась в железнодорожные эшелоны и двинулась на юг.
      Штабная теплушка грохотала на стрелочных переводах, раскачивалась на закруглениях железнодорожного полотна. Мимо проскакивали разъезды, небольшие станции - локомотив не снижал скорости: война с немецко-фашистскими захватчиками еще продолжалась, и бригада требовалась в другом месте. Чугунная печь под присмотром дневального щедро одаривала теплом соскучившихся по нему, не раз промокавших и промерзавших бойцов и командиров А они под стук вагонных колес мечтали о доме, грустили о погибших боевых товарищах, чьи могилы остались на чужой земле.
      - Не экономь уголь. Пусть люди в тепле отдыхают, - тихо подсказал дневальному начальник политотдела подполковник Владимир Александрович Суров.
      Сон не шел, и мы с ним бодрствовали у чугунной печурки. Вспоминали пережитое. За лето и осень бригада прошагала с боями Южную Карелию, Заполярье, Северную Норвегию... Подумать только! Бойцы и командиры закалились в суровых испытаниях, приобрели боевой опыт Мы вспомнили многих поименно: ехавших в эшелоне, и сложивших голову на бранном поле. Начальник политотдела высказал мысль о том, что хорошо бы записать воспоминания по горячим следам, ведь в них столько интересного Я с ним согласился. Но кто сделает это? И потом идет война, может быть, пока повременить, но не откладывать в долгий ящик, а сразу же после ее окончания взяться за эту очень нужную работу.
      К сожалению, в послевоенное время появились другие, может быть еще более важные, задачи. И до воспоминаний, как говорят, руки не дошли. Что касается меня лично, то лишь спустя четыре десятилетия после Великой Отечественной я решил поделиться пережитым.
      Из Мурманска по железной дороге мы перебрались в центральную часть России. Наступала весна 1945 года. Война с гитлеровской Германией еще продолжалась, и мы ждали своего часа. И дождались. Пришел приказ о следовании на запад, к границам Чехословакии.
      В один из дней, когда я проверял готовность бригады к погрузке в эшелон, меня разыскал солдат-посыльный из штаба 127-го легкого стрелкового корпуса
      - Товарищ подполковник, вас вызывает к телефону командир корпуса генерал-майор Жуков.
      И зачем я ему понадобился? Все вопросы выяснены, работа идет по плану.
      - Вас вызывают на учебу в Военную академию имени Фрунзе, - сказал командир корпуса. - Командиру бригады я уже сообщил об этом. Неясно одно почему пришел персональный вызов?
      И для меня это было неожиданно. Сказал генералу Дукову, что еще в мае 1941 года сдал в эту академию конкурсные вступительные экзамены, но в начале войны весь курс убыл на фронт.
      - Тогда понятно, - с удовлетворением заключил командир корпуса. Счастливого пути! Собирайтесь в дорогу.
      В начале апреля 1945 года я вновь оказался у парадного подъезда Военной академии имени Фрунзе. Здание было еще закамуфлировано.
      Вспомнился май сорок первого, напутственные слова моего командира Петра Кирилловича Кошевого, отправлявшего меня в академию, волнение перед экзаменами, первые занятия...
      В знакомых стенах встретил своих однокашников по довоенным учебным дням. Их, как и меня, отозвали для продолжения обучения из действующей армии. Многих мы, конечно, недосчитались. Одни погибли в боях, другие, получив ранения, еще находились в госпиталях и не могли прибыть на занятия
      Всю войну в зданиях академии размещался госпиталь Видимо, это наложило свой отпечаток, и мы, находясь в знакомых аудиториях, чего-то не находили Да, надо полагать, и мы стали другими, возмужавшими, повзрослевшими, что ли. Я почувствовал это на себе. Весной 1941-го, бывало, ловил каждое слово преподавателя и принимал за истину в последней инстанции. А теперь появилась и своя точка зрения, свои взгляд и оценки. Так что семинарские занятия приобрели остроту и полемический характер. Это, наверно, хорошо, потому как в споре рождается истина.
      Словом, в моей военной биографии начиналась в ту победную весну 1945-го новая страница.
      В начале июня в Москву приехали жена и сын Встречал их на Казанском вокзале. Они возвращались из эвакуации.
      - Папа, папа... - впервые в жизни услышал я робкий голос своего сына.
      - Здравствуй, Славик! Живем, сынок! Рейды в тыл врага кончились! выпалил я на одном дыхании и поднял его высоко над головой.
      И солнце улыбалось нам.
      О мемуарах С. Я. Бунакова
      Воспоминания генерал-майора С. Я. Бунакова "Рейды в стан врага" несомненно являются ценным вкладом в литературу, освещающую события Великой Отечественной войны, происходившие на огромном пространстве Советского Севера - от реки Свирь до берегов Баренцева моря и границы с Северной Норвегией.
      И хотя в своих воспоминаниях автор в основном рассказывает о том, как была организована работа оперативного отдела штаба 7-й армии, а затем о том, как вела бои 70-я бригада, однако через призму дел и событий, происходивших непосредственно в штабе и в бригаде, он умело показывает обстановку на Карельском фронте в течение всей войны. Автор дает краткую, но вместе с тем грамотную оценку этих событий и убедительно показывает их значение в Великой Отечественной войне в целом.
      Ценность воспоминаний генерала С. Я. Бунакова о десанте, осуществленном 70-й бригадой, не только в том, что он дает правдивую и грамотную оценку его оперативно-тактического значения для исхода всей Свирско-Петрозаводской операции, что приводит даты и называет многих участников. Это, в конце концов, мог бы сделать по документам любой грамотный и добросовестный историк, не участвовавший в войне. Ценность воспоминаний Бунакова заключается в описании деталей десантной операции. Как начальник штаба бригады, автор дает не только общую картину, но и держит читателя в курсе быстро меняющейся обстановки, оценивая даже мелкий факт успеха или неудачи, отображая динамику боя бригады.
      Заключительная часть воспоминаний С. Я. Бунакова посвящена участию 70-й бригады в Петсамо-Киркенесской операции.
      70-я бригада в этой операции выполняла важную и очень сложную задачу Два наших легких стрелковых корпуса - 126-й и 127-й проникли в глубокий тыл противника, в район Луостари, и отрезали пути отхода 19-му корпусу гитлеровцев. Этим они существенно помогли основным силам 14-й армии продвинуться от реки Западная Лица к Петсамо и Киркенесу. 70-я бригада входила тогда в состав 127-го легкого корпуса и совершила беспримерный в истории двухсоткилометровый переход по тундре.
      История войн не знает подобных переходов по заполярной тундре такой массы войск. Такой переход могли совершить только советские чудо-богатыри.
      Достоинство воспоминаний С. Я. Бунакова в том и заключается, что он сумел показать не только военное значение рейда в тыл противника двух корпусов, но как непосредственный участник этого героического похода рассказать о деталях, подметить наиболее характерные черты в поведении людей и подчеркнуть огромную силу воли и беспредельную любовь к Родине, которая вдохновляла бойцов и командиров на преодоление огромных трудностей. Здесь, как и в описании десантной операции на Ладоге, удачно сочетаются глубокие военные знания и боевой опыт начальника штаба бригады с общей высокой культурой наблюдательного человека.
      Г. Куприянов,
      генерал-майор в отставке,
      бывший член Военного совета Карельского фронта