В открытое окно неслись веселые звуки из различных питейных домов, переполненных беззаботными, довольными людьми, слышались и торопливые шаги поспешавших домой, в объятия семейства. Вот и за дверью Гарольда раздались шаги... послышались два голоса - звучный голос Гурта и другой, тихий, нежный.
      Граф встрепенулся, и сердце его сильно забилось. Дверь отворилась почти неслышно, и на пороге показалась фигура, нерешительно остановившаяся в полумраке. Дверь сильной рукой затворили снаружи. Гарольд, дрожа всем телом, вскочил со своего места и - через мгновение у ног его лежала Юдифь.
      Она откинула назад покрывало, и он увидел ее прелестное лицо, полное неземной красоты и величия.
      - О, Гарольд! - воскликнула она. - Помнишь ты еще, как я некогда сказала тебе: "Юдифь не любила бы тебя так сильно, если бы ты не ставил Англию выше ее?" - если ты забыл мои слова, то припомни их теперь! Не можешь же ты думать, что я теперь, когда столько лет жила твоей жизнью, я стала слабее, чем в то время, когда я едва понимала, что значат Англия и слава.
      - Юдифь, Юдифь, что ты хочешь этим сказать?.. Что ты узнала?.. Кто рассказал тебе... что привело тебя сюда, чтобы говорить против себя?
      - Нет дела до того, кто мне сообщил то, что я знаю - а я знаю все!... Что привело меня сюда? Моя любовь, моя душа.
      Она встала, схватила его руку и, смотря ему прямо в лицо, продолжала:
      - Я прошу тебя не печалиться о нашей разлуке - я знаю, сколько в тебе постоянства и нежности, но умоляю тебя побороть себя для блага родины... Да, Гарольд, я сегодня вижу тебя в последний раз... жму твою руку и сейчас же уйду - без слез.
      - Этого не должно быть! - проговорил страстно Гарольд. - Ты обманываешь себя в пылу благородного самоотречения... когда ты опять придешь в нормальное состояние, то тобой овладеет страшное, невыразимое, бесконечное отчаяние и сердце твое разобьется... оно не выдержит этого испытания. Нас помолвили под открытым небом, у могилы героя, помолвили по обычаю предков - этот союз неразрывен. Если я нужен Англии, то пусть она берет меня с тобой... нашу любовь нельзя втоптать в грязь, даже во имя Англии!
      - Ax! - шептала Юдифь, и ее щеки покрылись смертельной бледностью. Ты напрасно говоришь это, Гарольд. Твоя любовь оградила меня от знакомства со светом, так что я долго не имела понятия о строгости человеческих законов... Я теперь убеждена, что наша любовь - грех, хотя она, может быть, не была им именно до сих пор.
      - Нет, нет! - восклицал Гарольд вне себя. Все его" обаятельное красноречие, которым он увлекал всех, кто ни слушал его, исчезло. Он мог произносить только отрывочные фразы, и мысли его были сбивчивы.
      - Нет, - продолжал он. - В нашей любви нет ничего грешного... покинуть тебя - грех!.. Молчи, молчи!.. Мы видим только тяжелый сон... Но мы скоро проснемся!.. Благородная душа, верное сердце, я не могу, я не хочу расставаться с тобой.
      - Зато я это сделаю, я скорее лягу в могилу, чем допущу тебя изменить славе, чести, долгу, родине - отказаться от предназначенного тебе судьбой!... Гарольд, позволь мне остаться достойной тебя до последнего вздоха, если мне не следует быть твоей женой, если это счастье не для меня, то пусть хоть скажут, что я была его достойна.
      - А известно ли тебе, что от меня требуют не только чтобы я отказался от тебя, но чтобы я еще женился на другой?
      - Известно, - ответила Юдифь, и две тяжелые слезинки скатились по ее щекам. - Знаю, что та, которую ты назовешь своей не Альдита, а Англия... в лице Альдиты ты должен доказать свою любовь к родине. Эта мысль, что ты оставляешь меня не ради дочери Альгара, утешает меня и должна примирить тебя с твоей участью.
      - Слушай ее и заимствуй от нее бодрость и силу, - проговорил Гурт, вошедший незаметно, и крепко обнял брата. - Гарольд, скажу тебе откровенно, что моя молодая жена бесконечно дорога мне, но если б я был на твоем месте, то решился бы расстаться с ней без всякого сожаления... Ты же сам выработал во мне эту твердость, а теперь она изменяет тебе в решительную минуту! Перед тобой любовь и счастье, но рука об руку с ними стоит и позор. С другой же стороны стоит горе, но за ним - Англия и бессмертная слава. Выбирай же между этими двумя сторонами!
      - Он уж выбрал! - воскликнула Юдифь, когда Гарольд, закрыв лицо, прислонился к стене, как беспомощное дитя.
      Она снова встала перед ним на колени и благоговейно поцеловала край его одежды.
      Гарольд вдруг обернулся и раскрыл объятия: Юдифь не могла противостоять этой молчаливой просьбе - она кинулась к нему на грудь, горько рыдая.
      Безмолвно, но печально было это прощание. Луна, которая когда-то была свидетельницей их помолвки у могилы язычника, выплыла теперь из-за колокольни христианской церкви и смотрела холодно и безучастно на их расставание.
      ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ
      НОРМАННСКИЙ ИСКАТЕЛЬ И НОРВЕЖСКИЙ МОРСКОЙ КОРОЛЬ
      ГЛАВА I
      Наступил январь - тот самый месяц, в котором король, согласно предсказанию Иоанна, явившегося будто бы под видом странника, должен был переселиться в лучший мир. Действительно, Эдуард быстрыми шагами приближался к могиле.
      Лондон был сильно взволнован. Бесчисленное множество лодок сновало по реке перед дворцом, и остров Торней был переполнен боязливо шептавшимся народом. Новый Вестминстерский храм был освящен только за несколько дней перед тем, и этим как будто окончилась жизненная задача Эдуарда. Подобно египетским королям, он заживо выстроил себе могилу.
      Внутри дворца волнение было еще сильнее, ожидание напряженнее. По коридорам, залам, переходам теснились таны с пасмурными, унылыми лицами. Их угнетала мысль не об умирающем короле, а о том - кто будет на его месте? Повсюду сделалось известным, что Вильгельм имеет притязания на саксонский престол, и всем поскорее хотелось узнать: осмелится ли Эдуард подтвердить свое прежнее обещание предсмертным словом? Мы уж видели, что престолонаследие зависело не от короля, но при исключительных обстоятельствах его последняя воля могла сильно повлиять на Витан: не было законных наследников, кроме слабого телом и душой мальчика. Эдуарда уважали за его благочестивую жизнь, как было не бояться беспристрастным людям, что его воля будет исполнена! Одни передавали, бледнея, друг другу мрачные предсказания насчет будущности Англии, носившиеся в народе. Другие же угрюмо молчали, но взгляды всех обращались на входивших в спальню короля или на выходивших из нее.
      Перенесемся на восемь веков назад и пойдем невидимкой в так называемую разрисованную комнату Вестминстерского дворца. В глубине этого продолговатого, высокого покоя стоит, на эстраде под королевским балдахином, смертный одр Эдуарда.
      У ног умиравшего стоял Гарольд. С одной стороны виднелась коленопреклоненная фигура Юдифи, супруги Эдуарда, с другой - Альреда. Тут же, возле изголовья, стоял Стиганд, а за ним находились Моркар, Эдвин, Леофвайн и другие таны.
      В стороне лейб-медик короля готовил какое-то укрепительное лекарство, а в глубоких оконных нишах жались друг к другу плачущие постельничие короля, искренно любившие его за его кротость и доброту.
      Король лежал с полузакрытыми глазами, но дышал тихо и правильно. Два предыдущих дня он лежал без сознания, но в этот день он сказал несколько слов, доказывавших, что он пришел в себя. Рука его покоилась в руке королевы Юдифи, которая горячо молилась за него вполголоса. Он вдруг раскрыл широко глаза и взглянул на нее.
      - Ах! - шепнул он. - Ты все такая же кроткая!. Не думай, чтобы я тебя не любил... В горних обителях ты узнаешь все прошлое!
      Королева подняла к нему прекрасное лицо, и он, благословляя, положил руку на ее голову. Потом он подозвал вестминстерского отшельника, снял заветный перстень и проговорил чуть слышно.
      - Пусть эта вещь хранится в храме в память меня.
      - Теперь он доступен для нас - говори, что надо! - шептали Стиганду или Альреду таны. Стиганд, более смелый, наклонился над королем.
      - О, государь, - начал он, - ты теперь меняешь земную корону на небесный венец - вспомни же о нас и скажи нам, кого бы ты желал видеть своим наследником?
      Король сделал нетерпеливое движение и королева с упреком взглянула на Стиганда, нарушавшего покой умирающего. Но вопрос был слишком важен, чтобы оставить его нерешенным: таны подняли ропот, в котором слышалось имя Гарольда.
      - Подумай, сын мой, - увещевал Альред дрожащим голосом. - Молодой Этелинг едва ли способен править Англией в опасную минуту.
      Эдуард кивнул утвердительно головой.
      - Ну, в таком случае, - раздался вдруг голос лондонского правителя Вильгельма, норманна, который хотя сто" ял почти сзади всех, но чутко всматривался и вслушивался во все происходившее, - если у тебя, государь, нет законных наследников, кто был бы достоин быть твоим преемником, как не твой родственник, герцог Вильгельм норманнский?
      - Нет, нет, мы не хотим и слышать о норманнах! - заговорили таны, лица которых приняли мрачное выражение.
      Лицо Гарольда пылало, и он машинально ухватился за рукоятку ятагана. Он ничем не выказал, как был заинтересован решавшимся вопросом.
      Король, очевидно, старался собраться с мыслями, между тем как Альред и Стиганд все еще наклонялись над ним: первый - с выражением нежности и глубокой душевной скорби, второй - с видом напряженного любопытства. Эдуард наконец приподнялся немного и, указывая на Гарольда, промолвил:
      - Я вижу, что вам дорог граф Гарольд - будь по-вашему... je l'octroie!
      С этими словами он снова опустился на подушки... Юдифь громко вскрикнула: ей показалось, что король уже умер.
      Лейб-медик протиснулся сквозь заволновавшуюся толпу.
      - Воздуха, воздуха, дайте ему воздуха! - крикнул он бесцеремонно, поднося лекарство к губам короля.
      Толпа отступила, но ничто не помогало: Эдуард не дышал больше и пульс его перестал биться. Альред и Стиганд стали на колени, чтобы помолиться за упокой души усопшего. Остальные поспешили уйти, исключая Гарольда, который перешел к изголовью постели.
      Уходившие почти уж достигли дверей, когда вдруг какой-то могильный звук заставил их оглянуться: король сидел на постели и ясным, спокойным взором окидывал все собрание.
      - Да, - проговорил он звучным, сильным голосом, - я не знаю - сон ли то был или видение, но я должен рассказать это и молю Бога подкрепить меня, чтобы я мог выразить то, что давно смущало меня.
      Он замолк на минуту и затем продолжал:
      - Тридцать два года тому назад, в этот самый день, я встретил у Сены двух отшельников, одаренных даром пророчества. Они сказали мне, что Англию постигнет большое горе... вот их слова: "После твоей смерти Бог предаст твою родину ее врагу". Я спросил: нельзя ли предупредить эту горькую участь? Нельзя ли моему народу избегнуть этого бедствия посредством покаяния и молитвы? Но пророки ответили: "Нет! бедствие тогда только прекратится, проклятие будет снято с твоего народа только тогда, когда от одного молодого дерева будет сорвана зеленая ветвь, которая потом сама собой опять срастется с деревом и даст цветы и плод..." Перед тем как я заговорил теперь я видел этих отшельников у моего одра со смертельно-бледными лицами.
      Он говорил так твердо и с таким сознательным видом, что все оцепенели от ужаса.
      Но вот голос его дрогнул, глаза неестественно расширились, седые волосы как будто встали дыбом... он начал корчиться в предсмертных судорогах, страшно метался и произносил отрывистые фразы.
      - Сангелак! Сангелак! - хрипел он. - Кровавое озеро... Он спустился с неба, чтобы сражаться с нечестивыми... и гнев его сверкает в мече и огне... Горы преклоняются перед ним... а под ним непроглядный мрак!
      Тело его вытянулось, взор сделался неподвижным и Гарольд набожно закрыл ему глаза.
      Изо всех присутствовавших улыбался скептически только один Стиганд.
      - Неужели вы пугаетесь бреда умирающего старика? - заметил он присутствующим с презрительной насмешкой.
      ГЛАВА II
      Витан, который должен был решить вопрос о выборе нового короля, немедленно был собран, так как все члены его заранее съехались в Лондон, по случаю болезни короля, освящения вестминстерского храма, а также вследствие того, что Витан ежегодно собирался около этого времени для обсуждения государственных дел.
      Гарольд женился на Альдите, чем и прекратил противодействие со стороны Моркара, Эдвина и союзных с ним графов, так что выбор его был единодушно утвержден Витаном. На другой день погребения Эдуарда происходила коронация Гарольда, чтобы предупредить норманнские интриги.
      В собор Вестминстерского храма, выстроенного не то в немецком стиле, не то в римском, были собраны все именитые люди государства, чтобы отдать величайшую честь своему избраннику. Гарольд был, за исключением Сердика, единственным подданным, избранным на царство.
      Альред и Стиганд повели Гарольда на эстраду. Заметим мимоходом, что в первые века вождя поднимали при этой церемонии на щиты и на плечи.
      - Итак, - воскликнул Альред, - мы избираем королем Гарольда, сына Годвина!
      Таны окружили Гарольда, положили ему руки на колени и громко проговорили:
      - Избираем тебя, Гарольда, нашим повелителем и королем!
      Эти слова были повторены всеми присутствующими.
      Спокойно, величественно стоял на эстраде король английский, базилейс британский.
      А в толпе стояла, прислонясь к одной из громадных колон, женщина, закрытая густым покрывалом, которое она на мгновение приподняла, чтобы лучше видеть гордое лицо новоизбранного. Лицо ее не было печально, но по нему текли слезы.
      - Не показывай народу своих слез, - шепнула ей Хильда, явившаяся перед ней такая же величественная, как Гарольд. - Он будет презирать тебя за твои слезы - тебя, которая ничуть не ниже того, кем отринута.
      Юдифь покорно склонила голову и опустила покрывало. В это время Гарольд сошел с эстрады и снова подошел к алтарю, перед которым он ясным голосом дал троекратное обещание:
      - Дарую мир королевству! Запрещаю грабежи и несправедливость! Обещаю быть беспристрастным, милостивым судьей с помощью всеблагого Бога!
      - Да будет! - произнесло собрание.
      Церковнослужители, один за другим, произнесли короткую молитву, после которой стали держать корону над головой Гарольда. Альред тихим голосом сказал обычную речь, которую закончил словами:
      - Дай Бог, чтобы он царствовал мудро, чтобы он берег Англию от всех врагов - видимых и невидимых!
      Вслед за тем началась церемония, которая окончилась словами: "Да здравствует король!" Эти слова были повторены всем народом. Корона сияла уже на голове Гарольда, а в руках его заблестел скипетр, который был дан ему "на страх злым, а добрым на утешение". Была произнесена и еще одна речь Альредом, она кончилась следующим воззванием.
      - Благослови, о Господи, этого короля и дай ему успех во всех его делах! Благослови его и будь ему опорой до конца дней его!
      Хильда хотела увести скорее Юдифь, но девушка произнесла решительно: "Я хочу еще раз видеть его!" - и немного выдвинулась вперед. Толпа расступилась, чтобы дать проход участвовавшим в церемонии. За ними гордо выступал Гарольд с короной на голове и скипетром в руках. Юдифь приложила руку к сердцу, как будто желая заглушить его биение, нагнулась еще больше вперед, чуть приподнимая покрывало, и нежно посмотрела на его прекрасное лицо и царскую осанку. Король прошел мимо, не. замечая ее, - для него не существовало больше любви!
      ГЛАВА III
      Лодка, в которой сидели Хильда и Юдифь, скользила легкой птицей по волнам Темзы. С берегов неслись ликования народа, потрясавшие, подобно буре, зимний, морозный воздух. "Да здравствует король Гарольд!" - слышалось из уст громадной толпы. Серьезное, зловещее лицо Хильды обернулось ко дворцу, видневшемуся вдали. Юдифь подняла голову и воскликнула страстно:
      - О, бабушка, милая бабушка! Я не могу жить дольше в твоем доме, где даже стены напоминают мне о нем... Все на вилле приковывает мои глаза к земному, а я теперь должна думать только о небе... Королева Юдифь предсказала, что мои надежды разобьются на части - зачем я тогда поверила ей! Нет, я не стану больше сожалеть о прошлом! Я долго и искренно была любима им. Но я уже вступила теперь в вельтемский храм.
      - Юдифь, неужели ты в самом деле намерена схоронить в заточении свою молодость и красоту? Несмотря на все, что теперь тебя разделяет с ним, несмотря даже на его брак, заключенный без любви, настанет день, в котором вы будете навеки соединены... это суждено свыше. Многое из того, что я видела во время заклинаний, исчезло без следа, но сто раз подтвердилось мне, что ты будешь со временем принадлежать Гарольду.
      - О, не искушай, не обольщай меня несбыточными мыслями! - проговорила с отчаянием Юдифь. - Ты знаешь хорошо, что это невозможно и что он муж другой! В твоих словах звучит злая насмешка, я не стану их слушать!
      - Решения судьбы, не обращающей внимания на волю человека, не могут быть насмешкой, - ответила пророчица. - Жди дня рождения Гарольда, так как ты в этот день соединишься с ним!
      Юдифь сложила руки и начала смотреть с необъяснимым чувством в неподвижное, точно мраморное лицо пророчицы.
      Лодка причалила к берегу, и Юдифь твердыми шагами направилась к вельтемскому храму. Морозный воздух был как будто пропитан колючими иглами. Обнаженные деревья были покрыты инеем... и на голове Гарольда сверкала английская корона. Юдифь слушала набожно пение, звучавшее под сводами храма, в это время поднялась буря и забушевала с ревом и свистом над мирной обителью.
      ГЛАВА IV
      Тостиг сидел в брюгском замке, рядом со своей надменной женой. Они играли в шахматы, и Роза, очевидно, должна была выиграть, когда Тостиг швырнул фигурки на землю.
      - Это довольно удобное средство, чтобы предупредить полное поражение, - заметила Роза полушутливо, полусердясь.
      - Это средство мудрого и храброго, - возразил Тостиг, вставая. - Когда не можешь выиграть правдивостью, прибегай к насилию... Прочь игру! Я не могу сосредоточиться на таких пустяках, когда мысли стремятся к предстоящей борьбе: последние сведения, полученные мной, отравляют мне жизнь. Говорят, что Эдуард не переживет эту зиму и что Гарольд будет избран на его место.
      - А вернет ли тебе твое графство Гарольд?
      - Должен будет вернуть! Он сделает это, если я не прибегну к крутым мерам: он саксонец и потому ему дороги сыновья его отца. Гита заглушила во мне голос мести, уговорив меня терпеливо ждать и надеяться.
      Только что Тостиг проговорил эти слова, как к нему явился слуга с докладом, что прибыл гонец из Англии.
      - Веди его сюда! Я хочу его видеть, - скомандовал Тостиг.
      Через несколько минут слуга ввел гонца: это был англо-датчанин:
      - Вижу по твоему лицу, что ты привез дурные вести... говори скорее! закричал нетерпеливый Тостиг, обращаясь к гонцу.
      - Король Эдуард умер! - проговорил гонец.
      - Умер, а кто наследовал ему?
      - Твой брат Гарольд: теперь он уже коронован. Граф бледнел и краснел. В нем заговорила зависть, униженная гордость и злоба, но над ними взяло верх сознание, что он стал братом короля. Эта мысль поборола все гадкие ощущения, вызванные вестью об избрании Гарольда.
      - Теперь мы уже не будем жить более из милости, хотя бы и у отца, заметила радостно Роза. - А так как Гарольд холост, то жена твоя, Тостиг, будет иметь такой же великолепный штат, как Матильда норманнская.
      - Да, надеюсь, что так, - ответил граф мрачно. - Что с тобой, гонец? Зачем ты отрицательно качаешь головой?
      - Мало вероятности, чтобы надежды графини исполнились или чтобы ты получил обратно свое графство: за несколько недель до коронации брат твой Гарольд женился на Альдите, сестре твоих соперников. Этот союз отнял у тебя навсегда Нортумбрию.
      Граф отшатнулся и стоял несколько минут как пораженный громом. Прекрасные черты его лица исказились от злобы, он бешено топнул ногой, произнес страшное проклятие и, отпустив гонца высокомерным движением руки, начал ходить из угла в угол.
      Роза, достойная сестра надменной Матильды, все больше и больше разжигала злобу Тостига на Гарольда, который своим браком на Альдите как будто желал доказать, что брату нечего надеяться на возвращение ему Нортумбрии. Вполне естественно, это вывело мстительного Тостига из себя. Если бы даже он вернулся в Англию и помирился с братом, то Моркар и Эдвин, вошедшие теперь в родство с Гарольдом, не допустили бы возврата ему графства.
      Между тем как он большими шагами ходил взад и вперед по комнате, скрежеща зубами и отыскивая способ мщения, Роза проговорила, как будто про себя:
      - Если бы герцог Вильгельм наследовал престол, на что он имел право, то моя сестра была бы королевой, а ты имел бы более справедливого брата, нежели Гарольд. Вильгельм поддерживает своих баронов мечом и панцирем и предает мятежников огню и виселице.
      - А! - сказал пылко Тостиг. - Ты указала мне блистательный исход. Бери, Роза, скорее пергамент и перо и пиши обо всем твоей сестре Матильде. Через час я уже буду на пути ко двору норманнского героя.
      ГЛАВА V
      Герцог находился в руврейском парке и, окруженный своими рыцарями и баронами, пробовал несколько только что усовершенствованных им стрел. Он весело смеялся и разговаривал, пока оруженосцы привязывали к столбу живую птицу.
      - Par Dieu! - воскликнул он. - Конан бретонский и Филипп французский настолько нелюбезны, что оставляют нас в покое, и я уже начинаю думать, что моим стрелам не будет другой цели, кроме этой несчастной птицы.
      В эту минуту захрустели ветви, послышался топот коня, и на лужайку, где стоял герцог, выехал всадник, скакавший во весь опор.
      - Отважный! - крикнул ему Вильгельм. - Как ты смеешь являться ко мне без позволения?
      Всадник подскакал прямо к Вильгельму и одним прыжком очутился на земле. Он был одет роскошнее герцога, но весь в пыли. Не преклоняя колен, не снимая даже берета, он сильной рукой схватил изумленного Вильгельма и оттащил его в сторону.
      - Ты знаешь меня Вильгельм? - начал он. - Конечно, я не явился бы к тебе таким небрежно одетым, каким ты сейчас видишь меня, если б я не принес тебе надежды на корону.
      - Здравствуй, храбрый Тостиг! - ответил герцог, все еще не оправившийся от этой неожиданности. - Вижу по твоим словам и улыбке, что ты хочешь сообщить мне много хорошего.
      - Эдуард Исповедник почил вечным сном, а Гарольд стал английским королем.
      - Король?!.. Англия!.. Гарольд! - бормотал бессознательно Вильгельм. Если Эдуард умер... то Англия моя!.. Гарольд поклялся мне... все мои бароны и рыцари слышали его клятву.
      - Да, я слышал об этом от графа Балдуина, но могу дать тебе слово воина и саксонца, что никогда Гарольд не уступит норманну ни одного вершка английской земли.
      Вильгельм задрожал от сильного волнения. Он был почти не в силах устоять на ногах и прислонился к дереву.
      Рыцари и бароны перешептывались между собой и поглядывали с тревогой в ту сторону, где герцог так долго разговаривал с ново прибывшим, в котором некоторые уже узнали Тостига.
      Продолжая беседовать с озабоченным видом, зятья подошли незаметно к придворным. Вильгельм приказал де-Танкарвилю проводить Тостига в Руан, башни которого виднелись из-за леса.
      - Отдохни и подкрепи свои силы, дорогой брат, - обратился потом герцог к гостю. - Повидайся с Матильдой, а я не заставлю себя долго ждать.
      Граф сел на коня и, милостиво поклонившись придворным, скрылся из вида.
      Вильгельм сел на траву и глубоко задумался, потом проговорил: "Будет сегодня веселиться!" Встал и пошел один в чащу парка. Верный Фиц-Осборн, заметив его уныние, последовал за ним. Герцог дошел до берега Сены, где стояла его лодка, вошел в нее и сел на скамейку, не обращая внимания на барона, который молча последовал его примеру.
      В молчании они доехали до Руана. Как только они достигли дворца, Вильгельм вошел в палату Совета и долго ходил взад и вперед, "беспрестанно меняя положение", говорит летописец, "то затягивая, то распуская шнурки своей мантии".
      Фиц-Осборн между тем сходил к Тостигу, который сидел у Матильды, а возвратившись от него, смело подошел к герцогу, чего другой не осмелился бы сделать в подобную минуту, и сказал:
      - Зачем, государь, хочешь ты скрывать то, о чем нынче вечером будут говорить все? Тебя смущает смерть Эдуарда и вероломство Гарольда?
      - Конечно, - ответил Вильгельм, - смерть моего любезного брата и недобросовестность Гарольда огорчают меня.
      Фиц-Осборн ответил полушутливо, полусерьезно:
      - К чему печалиться, когда нельзя помочь делу? А если можно исправить зло, тогда уж и подавно нечего унывать. Эдуарда, разумеется, не воскресить, а измену Гарольда можно поправить. Разве у тебя нет храброй дружины? Чего тебе недостает, чтобы разбить саксонца и завоевать его царство? Одной решимости. Стоит только начать великое дело. Начни же его, герцог, а мы его докончим.
      Вильгельму была нужна поддержка баронов, а он в ней сомневался. Услышав слова своего любимца, он сбросил маску притворства и гордо поднял голову.
      - Ты так думаешь? - произнес он со сверкающими глазами. - Если так, то клянусь честью, что мы совершим этот подвиг!.. Спеши же, Фиц-Осборн, возбуди отвагу баронов, обещай, грози, но убеди их! Обширны земли Англии, а щедротам победителя нет пределов. Иди, приготовь всех моих верных вассалов к совету. Убеди их приняться с усердием за дело, которое будет славнее всех подвигов, совершенных когда-либо потомками Роллона!
      ГЛАВА VI
      Граф Тостиг пробыл недолго при норманнском дворе: соглашение между честолюбивым герцогом и мстительным изменником состоялось немедленно. Все, что было обещано Вильгельмом Гарольду, было теперь обещано Тостигу за его помощь в деле завоевания трона.
      Но эти обещания не радовали Тостига, он понял из бесед с сильнейшими баронами, которые не верили в завоевание Англии, как сомнительно было, чтобы Вильгельм склонил своих вассалов на содействие, к которому они не считали себя обязанными своими ленными отношениями. Во всяком случае, он предвидел проволочки, которых не терпел. Он принял предложенные ему герцогом два-три корабля, под предлогом наблюдения берегов Нортумбрии и попытки произвести там восстание. Ничтожность оказываемого ему содействия со стороны Вильгельма, который по своей подозрительности не доверял ему, усиливала его неудовольствие. Как ни был порочен Тостиг, но он тем не менее не умел притворяться и, прощаясь с герцогом, не мог скрыть своих чувств.
      - Пусть же будет, что будет, - произнес он с угрозой, - а никакой иноземец не завладеет саксонской короной без моего содействия! Тебе первому я предлагаю ее, но ты должен явиться без долгих размышлений, иначе...
      - Иначе что? - спросил с озлоблением Вильгельм.
      - Иначе племя Роллы предупредит тебя... Но конь мой бьет копытом. Прощай, герцог норманнский! Точи свои мечи, снаряжай корабли и торопи своих неповоротливых баронов.
      Когда Тостиг уехал, Вильгельм начал раскаиваться, что отпустил его в подобном настроении. Он призвал своего советника, Ланфранка, который не замедлил успокоить его.
      - Не страшись соперника, сын мой и государь, - сказал он ему. - Кости мертвых постоят за тебя! Тостиг может отвлечь силы Гарольда. Оставь его. Пусть сперва докажет свою искренность, не для чего спешить! Туча должна собраться прежде, чем грянет гром. Пошли к Гарольду мирное посольство с кротким увещанием вспомнить свой договор, обещание и клятву на рыцарском мече, действуй по справедливости, а там...
      - Что там?
      - Небо грянет своим проклятием на клятвопреступника!
      Тостиг сел в это время на корабль в Гафлере. Но вместо того, чтобы плыть к северным берегам Англии, он отправился к одной из фландрских гаваней, где под различными предлогами высадил своих норманнских моряков и заменил их фламандцами, финнами и скандинавами. Размышления его во время переезда побуждали его не доверять Вильгельму, и он решил посетить своего дядю, датского короля Свена.
      И конечно, если бы вероятности обратились в действительность, то перемена плана была благоразумна. Английский флот многочислен, а английские моряки славились своей опытностью. Норманны же не отличались ею, так что высадка Вильгельма в Англию была сопряжена со многими затруднениями и успех ее был поэтому сомнителен... Но даже допуская блистательный успех, не мог ли Тостиг, знавший изворотливость герцога, опасаться, что с ним будет труднее справиться, чем с родным дядей, Свеном?
      На этом основании он тотчас по приезде к датскому королю стал подстрекать его к попыткам возвратить себе славный престол Канута.
      Свен был уже старый воин, храбрый, но осторожный и проницательный. За несколько дней до приезда Тостига он получил письмо от своей сестры Гиты, которая, верная последней просьбе Годвина, признавала мудрыми и справедливыми все действия Гарольда относительно беспокойного Тостига. Свен был предостережен этим письмом сестры так, что, когда племянник объяснил ему цель своего посещения, он ответил с улыбкой:
      - Видишь ли: Канут-то был великим человеком, а я - ничто перед ним. Мне едва удается отстаивать себя от алчного норвежца, между тем как Канут завоевал Норвегию, не пролив капли крови, но хоть он был велик, а ему было трудно покорить себе Англию и удержать ее.
      Так не лучше ли мне управлять своим королевством, чем гнаться за наследием великого Канута, который успевал именно потому, что был велик и славен!
      - Не такой ответ ожидал я услышать, - проговорил Тостиг с горькой усмешкой. - Но найдутся другие, которые не испугаются трудностей исполнения этой задачи!
      "Таким образом, - говорит норвежский летописец, - граф расстался с королем, очень им недовольный, и поспешил к королю норвежскому, Гарольду Гардраде".
      В ту дальнюю эпоху настоящим героем севера, любимцем воинов и скальдов был король Гарольд Гардрада! Во время страшного сражения при Стикльстаде, в котором пал брат его, Олай, ему было не более пятнадцати лет, что не помешало ему быть израненым, не хуже любого престарелого воина. Уйдя с поля битвы, он скрывался в густом лесу, в избе крестьянина, до излечения ран. Оправившись, он запел песню о будущем славном дне, когда имя его возвеличится на покидаемой им родине - Гардрада был поэтом в полном смысле слова.