СЕРГЕЙ БУЛЫГА
      Черная сага
      Книга пятая
      Убей меня!
      1.
      Дромон, конечно, хороший корабль. На нем при желании можно расположить целую когорту и расставить не меньше десятка огнеметных орудий. Да и вид у него устрашающий. Но дромон слишком уж неповоротлив и медлителен. А я должен был спешить. Вся моя надежда была на внезапность! И потому я потребовал, чтобы вверенные мне легионы были посажены не на дромоны, а на монерии. Конечно, у монерий всего один ряд весел и они не столь вместительны, как дромоны, зато легки и быстроходны, у них очень малая осадка, и потому они равно пригодны как для морского, так и для речного плавания. Таким образом, отправившись в поход на монериях, я, пересекши море, не должен буду ссаживать войска на топкий, трудно проходимый берег, а, беспрепятственно поднявшись по Дикой Реке, быстро достигну Ерлполя, а там...
      Конечно, там будут свои трудности. Но за внезапность я готов платить! И первая подобная плата - это полное отсутствие у меня кавалерии, ибо не стоило даже и пытаться располагать на монериях лошадей.
      Второю платой оказался... хлеб! Наши сборы были столь поспешны, что уследить за всем самому не представлялось никакой возможности. И Тонкорукий этим воспользовался. А, может, и не он, потому что чего-чего, а уж подлецов у нас и без него предостаточно. Кругом одно ворье, гнилье. И хлеб нам выдали гнилой! Он не ломался и не разрезался, а разваливался прямо в руках, крошился в серую вонючую труху. Узнав об этом, я пришел в неистовство и, вызвав старшего эпарха, потребовал, чтобы он прямо у меня на глазах съел целый каравай. Он съел. Потом его... Не стало! Я так повелел. Но хлеб как был гнилым, так гнилым и остался. Мерзавцы! Хлеб для дальних экспедиций пекут особым способом - его дважды сажают в печь, и от этого он сильно теряет в весе и покрывается особой коркой, по которой его потом легко отличить. Но, к сожалению, точно такая же корка может оказаться и у весьма сырого хлеба, если отнести его в общественные бани и подержать там на пару на медленном огне - и тогда этот обманный хлеб зарумянится, набрякнет, и первые три дня все как будто бы будет нормально, но зато потом... Еще раз говорю: мерзавцы! Мало того, что из-за приближающейся зимы я должен был спешить и потому отказался от кавалерии, так мне еще и подсунули гнилой хлеб. Две платы враз!
      А третьей платой был абва Гликериус. На первый взгляд, это была не такая уж большая и обременительная плата. Абва был тих и никуда не совался; тихо сидел себе в своем углу, читал, что-то записывал. Он даже пользу приносил - учил меня варварскому наречию. Быть может, кому-то это и покажется бесполезной тратой времени и даже в некоторой степени бесчестием, ибо, мол, для переговоров с чужеземцами есть толмачи, да и к тому же варварское наречие обладает опасной способностью проникать в наше сознание и заставляет нас мыслить и рассуждать по-варварски... Но если это даже и так, то что в этом, подумайте, плохого? Ведь если я смогу мыслить как варвар, то я, значит, смогу поставить себя на место варварского архонта в тот самый момент, когда он расставляет свои отряды на поле битвы и задумывает, как бы это ему меня лучше всего одолеть - и тут-то я, обладающий варварским разумом... Х-ха!
      Ну а если серьезно, то я не люблю пользоваться услугами толмача, ибо никакой толмач никогда не передаст, не исказив, всего того, что было сказано, как было сказано и, главное, что при этом было недосказано. Вот почему я, не жалея времени, учил наречие ерлпольцев.
      И, надо вам сказать, учил весьма успешно! Правда, особой радости мне это не доставляло. Ибо одно дело, когда ты что-то постигаешь сам, пусть даже и с большим трудом, и совсем другое, когда кто-то посторонний берет и закладывает в тебя все то, что посчитает нужным. Да-да, именно закладывает, словно в пустой мешок! Ибо когда абва Гликериус, неотрывно глядя на меня, произносил новое варварское слово, я явственно чувствовал, как оно беспрепятственно проникает в мою голову и укладывается на дне моей памяти, а вслед за этим словом укладывается и второе, третье, пятое, десятое. А абва смотрит на меня и улыбается! А если он вдруг пожелает вложить в меня...
      И потому-то я время от времени резко вставал и говорил:
      - На этот раз достаточно!
      Абва не спорил, отводил глаза. Я уходил, командовал и принимал подчиненных с докладами. Мы шли невдалеке от берега. На берегу мы покупали хлеб. Да, покупали! Хотя, конечно, можно было просто брать, но, во-первых, мы шли еще мимо подвластных нам и, следовательно, союзных нам берегов, а во-вторых, у меня был свой, особый расчет на будущее - и поэтому я приказал не скупиться. И нам давали дважды, трижды пропеченный хлеб. А от сигнальщиков я получал депеши. Потом, когда мы дошли до чуждых берегов, я начал расставлять на них свои сигнальные посты - и снова получал и отправлял депеши.
      А тех, кого еще весной расставил Полиевкт, уже и в помине не было. Их кто-то снял. Возможно, скоро снимут и моих...
      Ну а пока мы шли вдоль берега. Гликериус учил меня, закладывал в меня все новые и новые варварские слова - и улыбался. Я перед ним робел. Я его ненавидел. И он, я думаю, об этом знал, ибо он, как мне уже тогда казалось, умел читать чужие мысли. И, возможно, я бы давно уже приказал выбросить его за борт... но каждый раз останавливал себя, убеждая, что если обуздать его и сделать своим послушным орудием, то...
      Нет! И еще раз нет! Я просто думал об одном: как только Тонкорукий умрет, абва сразу же оповестит меня об этом. Он сам мне это обещал, лишь только мы отчалили от Наиполя. Он так сказал:
      - Наш повелитель очень плох. Боюсь, он долго не протянет.
      Я, побелев, спросил:
      - И что тогда?
      - Тогда, - сказал Гликериус, - я тотчас упрежу тебя.
      Да вот не упреждает и не упреждает! Сперва остались позади берега подвластные, потом мы миновали чуждые, пустые, а вот уже и подошли к Дикой Реке...
      Хотя какая она дикая? Я бы назвал ее ленивой. Она очень широкая и мелкая, а берега у нее невероятно низкие, течение едва заметное, вода прозрачная, безвкусная, а дно песчаное. Равнина, через которую протекает эта река, до самого горизонта покрыта пожухлой травой. Весной, сказал Гликериус, эта равнина сплошь усеяна бесчисленным множеством цветов, а сочная трава, еще не сожженная солнцем, привлекает в эти места огромные табуны низкорослых диких лошадей. Потом за этими лошадьми сюда приходят варвары. Варвары никогда между собой не ссорятся, ибо добычи хватает на всех.
      - Они едят конину?! - спросил я.
      - Да, - утвердительно кивнул Гликериус. - Ибо они считают, что лошадь - это самое чистое животное, ибо оно питается только травой, в то время как, например, свинья...
      Я приказал ему молчать - и он молчал.
      Молчал и Тонкорукий. Да! Ибо уже который день подряд мои сигнальщики принимали из Руммалии одно и то же сообщение: "Нет ничего". Нет ничего! Какая ложь! Я пребывал в великом гневе. И я уже хотел было остановить движение, а то и вовсе повернуть назад...
      Но если это только лишь ловушка? А если...
      Х-ха! И я не повернул, а шел и шел и шел вверх по реке. Берега становились все выше и круче, да и сама равнина по обеим сторонам реки стала понемногу оживать. Теперь она уже была там-сям покрыта довольно-таки обширными зарослями низкого и густого кустарника, ветки которого были буквально унизаны спелыми винными ягодами. Я отдал строгий приказ, чтобы этих ягод брали в строго ограниченном количестве. Хотя они были весьма приятными на вкус.
      Но дикий хлеб! Вы можете себе представить поля никем не сеяного хлеба?! Мало того - на каждом стебле этого удивительного злака имеется не по одному, как обычно, а сразу по четыре колоса, а в каждом колосе содержится по двадцать восемь зерен! Мы собирали этот хлеб, мололи его и пекли, и из него получались весьма пышные и ароматные караваи. И не беда, что этот дикий хлеб был черен, словно души варваров, но зато вкус его был просто изумительный!
      А варвары тот хлеб не жнут, они им брезгуют. Ну что ж, на то они и варвары. И так здесь и с золотом. Они, эти здешние дикие варвары, ходят по нему, топчут его своими грязными ногами, но вот чтобы склониться к нему, взять его - на это у них не хватает ни знаний, ни смекалки. А ведь они самозабвенно любят золото! Ради него они идут на смерть, ради него они продают в рабство своих единоплеменников, ради него они ввергают свои души в лапы диких и кровожадных божеств. А золото тем временем...
      - Вот, посмотри, - сказал абва Гликериус, - оно уже в моих руках. Вот. Р-раз!
      И с этими словами он обычной суповой чашей зачерпнул немного песка прямо у самых ног, - прополоскал его, потом еще раз и еще. А после накатал все, что там осталось, на загодя приготовленный ртутный шарик и показал мне...
      Золото! Правда, всего каких-то несколько крупиц...
      Но зато сразу! Прямо из-под ног! Я засмеялся и сказал:
      - Сбылась твоя мечта. Ты наконец-то добыл золото. И даже не из свинца, а просто из песка.
      - Н-ну, - улыбнулся абва, - это не такая уж и большая хитрость. Золото можно добывать и из воздуха.
      - Как?! - поразился я. - Здесь разве золото и в воздухе?
      - И здесь, - кивнул Гликериус, - и в Руммалии, и везде. Нужно только правильно сотрясать этот самый воздух, и тогда золото посыплется, польется, потечет к тебе со всех сторон! Разве не так?
      Я помрачнел. Мне было не до шуток. И я сказал:
      - Но самое чистое золото добывается острым мечом.
      - О, нет! - сказал Гликериус. - Меч ничего не добывает, меч только вызывает страх, и это уже страх расплачивается с тобой золотом. Но если у меня нет страха, то ты от меня ничего не получишь - ни золота, ни...
      - Хорошо! - сказал я. - Я с тобою согласен. Итак, вернемся к золоту. Ты для того и отправился вместе со мной, чтоб разыскать эти богатейшие прииски? Или...
      - Да, - кивнул абва. - Или.
      - Так, значит, ты идешь к Источнику!
      Абва ничего на это не ответил, а только осмотрелся по сторонам. Но мы были одни, ибо довольно-таки далеко отошли от лагеря, никто не мог нас слышать, и потому я повторил вопрос:
      - К Источнику?
      Он не кивнул. Но и не возразил. Мне было довольно такого ответа. Я встал...
      А он сказал:
      - Наш повелитель еще жив. Но так как он опасается, что известие о его болезни может пошатнуть боевой дух вверенного тебе войска, то он и повелел прекратить с тобой всякую связь. Вот и молчат сигнальщики. А если бы он даже и умер, то что с того? Ведь ты можешь вернуться в Наиполь только победителем, ибо только в этом случае плебс будет ликовать и призывать тебя на трон, а члены Благородного Синклита...
      - Замолчи!
      - Молчу, молчу! - насмешливо ответил абва. - Зачем мне говорить? Тем более, зачем мне тебя о чем-то спрашивать, когда я и без того уверен, что ты не передумаешь и что бы теперь ни произошло, о чем бы тебя ни известили, ты уже не повернешь назад и не успокоишься до тех пор, пока не покоришь ерлпольцев. А если это так, то тогда зачем же мы с тобой сейчас теряем драгоценное время на пустые разговоры? Нужно спешить, ибо только внезапность может принести тебе удачу. Так возвращайся в лагерь и приказывай, чтобы немедленно...
      - Молчи!
      Он замолчал. Урод! Подлец! Ух-х, как я его ненавидел! И я бы... Я...
      Нет, ничего я с ним не сделал. Вернулся в лагерь и велел трубить побудку. А уже через час мы взошли на корабли и двинулись вверх по реке. А еще через день на правом берегу этой реки нашим взорам открылся первый варварский город. Это был Ровск, а ярлом там был некто Гурволод. Согласно имевшимся у меня агентурным данным, этот Гурволод стар, ему уже под семьдесят, он мстителен, хитер, лжив, жаден, лишнего не пьет, вдов, у него трое сыновей... ну, и так далее. А Ровск - по их, по-варварским понятиям это довольно-таки крупный город. Однако в связи с тем, что местность там безлесная, оборонительные сооружения Ровска сплошь земляные - земляной вал и земляная стена, по верху которой идет некое глинобитное сооружение, которое они именуют "мур". И это, в общем-то, и все. Есть там, правда, еще и ворота, но при приближении неприятеля они незамедлительно засыпаются земляным валом. И вот именно в таком виде, то есть с уже засыпанными воротами, мы и увидели Ровск. Сойдя с кораблей, мы двинулись вдоль берега и, остановившись примерно в пяти стадиях от города, принялись разбивать лагерь. Варвары никак не выказывали своего присутствия; город, казалось, вымер. И тогда, когда вверенные мне легионы продолжали заниматься благоустройством лагеря, я приказал вывести на боевую позицию наши огнеметные орудия и произвести четыре залпа по городу. Ровск запылал, его тростниковые дворцы, хижины и молельные дома горели изумительно, и если бы... Но мы все-таки дали варварам возможность погасить пожар, и только после этого произвели еще четыре залпа. Потом еще немного подождали...
      И наконец случилось то, ради чего все это затевалось - на муре показалась одинокая фигурка в золоченом шлеме, длиннополом синем плаще и золоченом же варварском панцире. А панцири у варваров не цельные, как мы к тому привыкли, а кольчатые, то есть сработанные из цепных звеньев, и называются такие одеяния кольчугами. Впоследствии и я...
      Но то когда еще случится! А тогда, увидев вышедшего на глинобитную стену Гурволода, я усмехнулся и сказал:
      - Мой первый варвар!
      - Твой? - не без иронии спросил Гликериус.
      - А чей еще?!
      И я велел направить навстречу Гурволоду почетный эскорт. Когда эскорт приблизился к городским укреплениям, Гурволод уже стоял на вершине внешнего вала, то есть совсем рядом от моих воинов. И он был один, его никто не охранял. Однако вел он себя весьма надменно и на приглашение толмача спуститься вниз, к эскорту, ответил смехом, а потом сказал:
      - К холопам не схожу. А вы чего пришли? Я разве звал вас, темнорожие?
      А после, перейдя на руммалийский, он начал выкрикивать еще более грязные, ну просто премерзкие слова и выражения. Гурволод издевался над эскортом! И цель его была ясна: он хотел, чтоб мои воины, не вынеся оскорблений, бросились на него и убили в неравном бою, и тогда бы весь Ровск убедился, что их Великий Хрт (а именно так они именуют свое верховное божество) принял искупительную жертву, а если так...
      А если так, то я потом мог сжечь их тростниково-соломенный город дотла, а потом еще неделю срывать и штурмовать их земляные укрепления, которые, к сожалению, не воспламеняются даже от наших огнеметных снарядов, а после...
      В итоге я потерял бы под Ровском две или даже три недели. А я спешил! И потому толмач ответил Гурволоду так:
      - Достойный ярл! Мой повелитель, а твой друг архистратиг Нечиппа Бэрд Великолепный пришел к тебе вовсе не с тем, чтоб воевать с тобой. О, нет! Мой повелитель направляется в Ярлград и это уже там, в Ярлграде, он намеревается покрыть свое имя неувядаемой славой, а своим воинам даровать богатую добычу. Но вот беда! Наши съестные припасы подходят к концу, и поэтому мы были бы весьма благодарны тебе, о наидостойнейший ярл, если бы ты позволил нам купить у твоих подданных - на золото! - купить у твоих подданных на золото зерна, а то и сразу хлеба. Вот с чем мы и пришли к тебе.
      - Ха! - сказал варвар. - Золото. Зерно! Но откуда мне знать, сколько у вас золота и много ли вам нужно зерна!
      - Цена известная, - не моргнув глазом, ответил толмач. - Мы просим за одну номисму по четыре модия. Два легиона, это, если посчитать...
      - Да! Посчитать! - зло перебил Гурволод. - Вы... Знаю вас!
      - Но, о наидостойнейший...
      - Молчи!
      И варвар - он на то и варвар! - спустился с вала, подошел к эскорту и сказал:
      - Прежде чем поручать такое большое дело своим людям, я сперва сам своими глазами должен убедиться, действительно ли вам нужно зерно, и есть ли у вас чем за него расплатиться. Но разговаривать я буду только с вашим господином. Веди меня, толмач!
      И они чинно двинулись к нашему лагерю. Варвар, конечно, был уверен, что ему удалось перехитрить толмача - ведь он теперь, явившись в лагерь, сможет как следует рассмотреть и оценить силу моего войска, пересчитать наши осадные и огнеметные орудия... Ну а если случится такое, что мы его убьем, так и это опять же на пользу - Хрт примет искупительную жертву, и тогда ровские варвары будут стоять непоколебимо и биться до последнего, ибо все они (так они будут считать) попадут в дикий варварский рай.
      Но у меня, как вы уже догадались, был совершенно иной расчет. Гурволода с почетом провели через главные ворота, ну а затем уже - кружным путем, минуя почти все когорты - и к моей палатке. И я, конечно же, к нему не выходил, а ждал внутри. Когда варвар вошел ко мне, я был один; сидел и пил вино. Возле меня стоял открытый ларь, доверху полный походной казной. Увидев сразу столько золота, Гурволод застыл от неожиданности и даже сильно изменился в лице. Я встал к нему, обнял как равного и пригласил садиться. Гурволод сел. Я подал ему кубок. Варвар отпил вина, сказал:
      - Хмельное.
      Я сказал:
      - Иного не держу. Еще?
      - Еще, - кивнул Гурволод. И снова выпил, и спросил: - Ты что, умеешь говорить по-нашему?
      - Да, - сказал я. - Но почему это "по-вашему"? Теперь что ваше, то мое.
      Гурволод посмотрел на ларь. Заметив это, я сказал:
      - А что мое, то ваше. Ты, говорят, охоч до золота. Вот я и...
      - Х-ха! - вскричал Гурволод. - Кто охоч? Ты что, решил меня купить?!
      - Нет, - сказал я. - Зачем ты мне? Ты мне не нужен. Даже ваш хлеб, и тот мне ни к чему. Про хлеб, про плату за него я просто так велел сказать. Да нет, не просто так, а чтобы заманить тебя к себе. И ты пришел.
      - А ты велишь убить меня? - и варвар чуть заметно улыбнулся...
      - Нет, - сказал я. - Зачем? Я отпущу тебя живым. И даже одарю, - и я кивнул на ларь, - возьмешь, сколько захочешь. А нужно мне взамен только одно... Ты был при том, когда убили Полиевкта?
      - Кого-кого? - переспросил Гурволод.
      И он действительно не лгал. Ну что ж, он мог не знать его по имени... И я сказал:
      - Посла. Плешивого посла из Руммалии. Он тоже, как и ты, сидел и пил вино, но тут вошел ваш старший ярл и положил перед послом меч Хальдера. Меч раскалился, стол начал дымить. Ваш ярл сказал... А после, когда наш посол упал, вы бросились к нему, разжали ему челюсти и нашли у него во рту осколки стекла. Так было?!
      - Т-так, - ответил Гурволод. - Но откуда тебе все это известно?
      - А! Пустяки! - и я небрежно отмахнулся. - И не такой уже я всезнающий, как это сразу может показаться. Да ты и сам сейчас в этом убедишься. Как, кстати, и ваш старший ярл убедится в том, что Руммалия очень, очень строго спрашивает с тех, кто губит ее полномочных послов. Где Айгаслав?! В Ярлграде?
      - Нет.
      - А где?!
      Гурволод насмешливо поджал губы, немного помолчал, потом сказал:
      - Когда я был еще очень молод, даже много моложе того, чем ты можешь это себе представить, я уже и тогда не сказал бы ничего лишнего тому, кто не одной со мной веры. Ярл Айгаслав там, где ему и положено быть. Так же и я нахожусь там, где мне это положено - в своем родном Ровске. А ты? Ты должен возвращаться в Руммалию.
      А я на то сказал:
      - Я и так в Руммалии, ибо всякая земля, на которую ступает руммалийский сапог, сразу становится нашей. И вот еще; чтобы ты не утруждал себя тайными подглядываниями да сбивчивыми подсчетами, скажу тебе начистоту: я привел с собой два полностью укомплектованных легиона, а это значит, что в каждом легионе по десять когорт, а в каждой когорте по пять манипул, а в каждой манипуле по шесть квардилий, а в каждой квардилии по двадцать воинов. То есть всего у меня двенадцать тысяч отменно обученной и прекрасно вооруженной пехоты. Кроме того, у меня еще имеется двадцать огнеметных и двадцать пять камнеметных орудий, а каждое орудие обслуживается десятью технитами. А стенобитных и...
      Но тут я замолчал. Потом сказал:
      - Впрочем, с тебя и этого довольно.
      Потом еще подумал и сказал:
      - А золота бери, сколько хочешь. И уходи. И закопай его как можно глубже, потому что как только я закончу свой обед, то прикажу опять открыть нещадную огненную стрельбу и уж на этот раз она не прекратится до тех пор, пока от вашего Ровска и действительно не останутся одни только чадящие рвы. Ну, что сидишь? Бери золото и уходи!
      Гурволод даже бровью не повел, а лишь сказал:
      - Я-то и золото возьму, я и уйду. И вы сожжете Ровск. А дальше что? Мы уже через неделю отстроимся, ибо возводить тростниковые хижины - дело нехитрое. А чтобы этого не случилось, ты должен не только сжечь мой город, но и взять его штурмом и перебить всех моих подданных, потому что огонь не причинит им никакого вреда - они переждут его в землянках. А уж о том, к чему может привести то, что ты оставишь позади своего войска моих разъяренных сородичей...
      И он даже не стал договаривать фразу, а только нагло усмехнулся. Я спросил:
      - А велика ли твоя дружина?
      - Нет, - сказал варвар, - в ней всего пять тысяч. А в каждой тысяче по двадцать сотен, а в каждой сотне по четыре десятка, по семьдесят воинов в каждом. Дружин же всего три. Вот и считай.
      Я засмеялся и сказал:
      - А ведь меня предупреждали: Гурволод тверд в опасностях. И так оно и оказалось, да! Так вот, теперь я говорю, зачем я призывал тебя. Итак, я и действительно иду в Ярлград, и я очень спешу, а потому я не хотел бы терять время на распри и битвы с тобой. Я лучше заплачу тебе - и мы расстанемся, как братья. Итак, твоя цена!
      - Все, - сказал варвар.
      - Все? - словно удивился я. - Не много ли? Здесь, в этом ларе, триста сорок тысяч...
      - Но, - сказал варвар, - только на ярлградском капище ты возьмешь вдвое, а то и втрое больше. А я... - и тут он хитро улыбнулся, помолчал, потом сказал: - А я пойду вместе с тобой и помогу тебе во всем, в чем тебе будет надобность. Но чтобы мои воины шли веселей...
      - А кто сейчас в Ярлграде?
      - Верослав. А Айгаслав бежал, ушел по Рже, и там его, наверное, убили. Или нет? Не знаю! Но зато знаю то, что этот ларь вполне пойдет взамен на десять тысяч воинов, а у меня их не менее, если даже не более. Однако я не привык торговаться. А ты что на это скажешь?
      - Так, хорошо! - воскликнул я. - Весь ларь. Я согласен! А кто пойдет в залог нашей с тобой крепкой дружбы?
      - Мой старший внук.
      - А почему не сыновья?
      - Что сыновья! Если ты такой во всем сведущий, то должен знать и то, что мой наследник - это мой внук. Любимый внук! Он - это я, я - это он. Вот, Хрт свидетелем!
      И он свел пальцы крестиком. Я долго думал, вспоминал, прикидывал... Потом налил вина, рука моя дрожала, и сказал:
      - Острых мечей! Храбрых врагов! Большой воды!
      Мы выпили. Потом...
      Потом я повелел - и ларь с эскортом был отправлен в Ровск. Потом мы принимали ровских воевод, был пир. Потом...
      Я уже спал, но абва разбудил меня и начал выговаривать мне за то, что я поверил варвару, что тот в любой момент может предать меня, ударить мне в спину, что...
      А я сказал:
      - Когда ты, о наидостойнейший, варишь в своих медных горшочках всевозможные зелья, я разве даю тебе советы, чего прибавить и чего убавить? Ну а когда ты ночи напролет корябаешь какие-то значки, я разве говорю тебе... Пшел вон! Пшел, говорю!
      И он ушел. А наутро мы снялись с лагеря, взошли на корабли и двинулись дальше. А варвары шли берегом. Их было тысяч семь, не более, Гурволод впереди, на вороном коне. А его внук...
      Внук был при мне, на корабле, было ему шестнадцать лет - зим, так он мне сказал, - а звали его Любослав. И это все, что я о нем узнал; ярл Любослав молчал, и никакие мои ухищрения не подвигали его на беседу со мной. А был ярл Любослав довольно рослый и плечистый, черты лица имел весьма приятные, на нем были богатые одежды, а меч его... Чего и говорить! В этой дикой и нищей стране даже простые, незнатные варвары, и те при первом же удобном случае стараются заполучить себе приметное, особое оружие и, кроме того, без всякой меры украшают его позолотой и инкрустациями, выцарапывают на нем всесильные, как это им кажется, магические заклинания, и вообще, они относятся к своим мечам словно к живым созданиям - дают им имена, клянутся им в любви и верности и ублажают их...
      А у меня простой легионерский меч, а ножны - серый кожаный чехол, на нем завязки - два засаленных шнурка; меч затупился или же сломался - я этот выброшу, возьму себе другой, их у меня уже с десятка два перебывало... И в то же время я - архистратиг и на моем счету двенадцать триумфов, передо мной дрожит Владыка Полумира! А этот безбородый юноша, ярл Любослав... Да, кстати, он еще не полновластный ярл, а только ярлов внук - ярл сыновей отверг, сослал в далекие селения, а внука, чтобы их еще сильнее принизить, взял да и приласкал, официально назвал своим преемником, дал ему в знак этого синий, особого покроя плащ, дал и особый драгоценный меч - все ножны в самоцветах, - и этот юноша, когда он теперь сидит возле меня, то не снимает руки с рукояти этого меча. Он, видно, думает, что если мы вдруг задумаем на него наброситься, то он тогда этим мечом - конечно же, всесильным и так далее - легко отобьется от нас. А пока что он просто сидел и молчал. И я сидел, смотрел на варварского ярла и молчал. И он молчал. Как вдруг Гликериус сказал:
      - А меч-то у тебя еще не кормленый!
      Ярл Любослав насторожился, но смолчал. А абва продолжал:
      - Да-да, не кормленый. Еще месяц назад он был в земле, потом его достали, сбили с него ржавчину и вновь перековали. А крови на нем нет.
      - Есть! - не сдержался ярл.
      Но абва, усмехнувшись, возразил:
      - Да разве это кровь? Кровь у меня и у него и у тебя. А у раба - что, тоже кровь?!
      Варвар нахмурился. Гликериус опять заговорил:
      - А знаешь, для чего мечу дают ржаветь? Не для того, чтобы он затем очистился, как думаете вы, а для того, чтоб изменить его химический состав, ведь углерод...
      Но тут он замолчал и посмотрел ярлу в глаза. И долго так смотрел...
      Потом сказал:
      - Я знаю, что начертано на лезвии. Сказать?
      Ярл побледнел... и мотнул головой - нет, не надо.
      - Ну что ж, не надо, так не надо, - согласился абва. - Но тогда я скажу тебе вот что: не придавай особого значения надписям, потому что не такие уж они могущественные, как думают некоторые. Вот, например, меч Хальдера тоже ведь был исписан магическими письменами...
      - Нет! - сказал варвар. - Его лезвие...
      - Я не о лезвии - о ножнах, - сказал абва. - Ведь лезвие разит, а ножны укрывают. Так вот, на этих всемогущих ножнах было написано, что тот, кто облада...
      И абва замолчал. А после рассмеялся и сказал:
      - Я разболтался, словно женщина. Надеюсь, ярл простит меня.
      Но ярл молчал. И он был явно недоволен тем, что абва замолчал, ибо ему, конечно же, очень хотелось бы услышать продолжение...
      Однако старый мошенник уже резко переменил тему разговора; сперва, обратившись ко мне, он спросил, когда мы собираемся делать привал, а потом стал подробнейшим образом - и уже не по-варварски, а по-руммалийски рассказывать мне о том, как прошел его вчерашний опыт с живым серебром, и так и сыпал, так и сыпал мудреными терминами...
      А потом вдруг оборвал сам себя на середине фразы, вновь повернулся к варвару и сказал:
      - А говорят, что Айгаслав ведет свой род от Подкидыша. Это правда?
      Юный ярл неопределенно пожал плечами. Тогда Гликериус сказал:
      - Но это точно так. И про Хвакира мне тоже все известно. И потому ваш Безголовый и ушел - Хвакир увел его под самым вашим носом. А вы... С того, небось, и перегрызлись, что Айгаслав ушел! И меч унес.
      - Меч - нет!
      - А... О!
      И абва замолчал. А после вовсе встал и отошел в сторону и, перегнувшись через борт, долго смотрел на воду; наверное, о чем-то очень крепко думал. А я не знал, чего...
      Вдруг ярл тихо спросил:
      - Кто он такой?
      - Не знаю, - сказал я. И, помолчав: - Действительно, не знаю.
      - А сам ты кто?
      - Я? Просто воин, - сказал я. - Мой господин велел, чтоб я пошел и разорил Ярлград. Но я сказал: мне одному не справиться. Тогда он дал мне эти корабли, и я пошел. А разорив, вернусь.
      - А дальше что?
      - Убью его.
      - Кого?
      - Да господина. Возьму его жену, усыновлю его детей.
      - А зачем тебе это?
      - Н-не знаю, - сказал я.
      И я был искренен! Я и действительно не знал, зачем мне это все - и красные сапоги, и Наиполь, и даже Теодора. Сегодня утром, покидая лагерь, я, против обыкновения, не отдал приказ об устройстве очередного сигнального поста. Первый легат напомнил мне об этом. Я отмахнулся, промолчал. И вот теперь мы, прервав всякую связь с метрополией, тем не менее продолжаем продвигаться вверх по враждебной реке. Так что если теперь с нами случится что-нибудь непредвиденное, то уже некому будет передавать сообщение, просить о помощи... Ну и не надо! Что случится со мной, то случится со мной, и это только моя забота! Мне нет никакого дела до Тонкорукого, так пусть же и ему не будет никакого дела до меня! Я воин, просто воин, я хочу сражаться... и побеждать, если будет на то воля Всевышнего. А если нет, то я готов и умереть. Полиевкту было намного сложней, он был один, а под моим началом целых два легиона. Примерно с таким же количеством войска я в свое время вторгся в Змеегорье и одолел их всех, привел к присяге, обложил налогами и даже произвел среди них воинский набор. А здесь...
      Я вынул меч, огладил лезвие. Оно было чуть теплое, в зазубринах...
      Вдруг ярл сказал:
      - Мечи у вас короткие.
      Я глянул на него. Он улыбался. Я сказал:
      - Да, это так. И это не случайно. Мы сражаемся в плотном строю и потому короткие мечи для нас удобнее. И мы, опять же, колем, а не рубим. Вот так!
      Я показал! И кровь во мне вскипела. Барра! Вот...
      Нет. Я положил меч на колени и вновь огладил лезвие. Сказал:
      - Мечи часто ломаются. Когда я уходил в первый поход, то запасных клинков было нагружено... Шестнадцать фур! Ты представляешь?
      Ярл молчал. Смотрел очень внимательно. И ждал...
      Да я и сам уже не мог остановиться! Говорил:
      - Там, в Змеегорье, это не у вас. У вас тут степь как пиршественный стол, все легионы созови, всем места хватит. А там - вот так! Там горы, скалы - не пройти. Там тропы - ногу не поставишь. А камни под ногой! А пропасти! А лед! Лед - круглый год, вот до чего там высоко. Но я прошел! И провел легионы. А шли мы так - щиты над головами. А змеегорцы сверху бросали в нас камни. А прикрывались щитами и шли. Долго шли! А после мы пришли к ним в долину. Долина, это... как тебе сказать... ну, такой ров, очень глубокий, а стены у него - сплошные камни. Вверх посмотреть, так верха и не видно, оттуда, сверху, камень сбрось - и он полдня будет лететь, пока не долетит. А мы идем, укрывшись черепахой. А черепаха - это так: передние держат щиты перед собой, а остальные над собой, а фланговые сбоку, а задние сзади. И так - в каждой манипуле. Идем. А змеегорцы, те - как вы, без строя, кто во что горазд. И сшиблись. У нас короткие мечи, а у них длинные. И... Х-ха! После сражения мы подобрали этих длинных мечей больше трех тысяч. Я приказал обрубить их на нужный размер и сложить - про запас в наши фуры. А после окончания кампании каждый из моих легионеров получил такую долю добычи, что нам пришлось возвращаться кружным путем, ибо преодолеть горные перевалы с такой тяжестью на плечах не было никакой возможности!
      Ярл, помолчав, спросил:
      - А ты?
      - Я - нет, - ответил я. - Я возвращался налегке. Ибо по нашим руммалийским законам военная добыча делится так: одна шестая часть уходит в казну, то есть достается нашему господину, а остальное в строго оговоренных долях распределяется между простыми воинами, квардилионами, трибунами и легатами. Стратигу, то есть мне, главному, достается только один триумф. А триумф, это... О! Представь себе огромный-преогромный город, который рукоплещет и кричит, беснуется, а ты - над ним, над всеми ними! Ты...
      Я замолчал, сглотнул слюну, потом опять заговорил:
      - Когда им стало совершенно ясно, что никакие переговоры ни к чему не приведут и спор можно решить только войной... вдруг оказалось, что никто из наших тогдашних стратигов не желает становиться во главе легионов. И их легко было понять - ведь это идти не куда-нибудь, а в Змеегорье! Ну а у нас такой обычай, что тот, кто возвращается с победой, удостаивается триумфа, но зато неудачника ждет чаша с ядом, а если попытаться уклониться от нее, то после будет еще хуже и еще позорнее. Вот таковы у нас условия. А я тогда был ненамного старше тебя. А звание стратига стоило полмиллиона номисм, то есть примерно в полтора раза больше того, что вчера вечером получил от меня - не от меня, от Руммалии! - твой достославный дед... Но я не постоял перед такой потратой, я заплатил все, что имел, да еще в придачу заложил свое имение. Вот почему когда я уходил в Змеегорье, то злые языки шипели, что, мол, за чашу с ядом это слишком дорого. А за триумф?! А хотя бы за то, чтоб потом... А! Что и говорить! Номисма - это желтенький кружок. Много номисм - много кружков. И их могут украсть, их можно растерять, растратить, раздарить... А слава - это слава, ярл, она всегда при мне, она - только моя. А посему пока моя рука крепка и голова чиста... А меч короткий, длинный ли, заговоренный или нет - какая в этом разница?!
      - Большая, - сказал ярл.
      И он был хмур, не по годам серьезен. Молчал, молчал... потом опять сказал:
      - Большая! Когда меня убьют, возьми мой меч. С твоим мечом в Ярлграде делать нечего.
      Я оробел: мальчишка говорит про смерть! Его убьют... Заложника! Да если же он будет мертв, кто тогда сможет поручиться за Гурволода? Да тот тогда и впрямь, как говорил Гликериус, тотчас предаст меня, ударит мне в тыл, а то и вообще...
      - Э! - сказал я. - Убьют! Не бойся, ярл...
      - Я не боюсь! - сказал он гневно. - Я просто говорю как есть: когда меня убьют, возьми мой меч.
      - А кто убьет?
      - Хрт, - сказал он. - Хвакир, - и засмеялся.
      Я промолчал. Но меры принял - когда нам с берега стали подавать знаки, что, мол де, Гурволод желает срочно переговорить со своим наследником, я велел им ответить, что ярл Любослав отдыхает и настоятельно просил не тревожить его до вечера.
      А вечером мы сошли с кораблей и устроили лагерь. А варвары расположились чуть поодаль. У Гурволода, мне донесли, не более пятисот профессиональных воинов, а все остальное его войско состоит из вооруженных чем попало простолюдинов, которые всегда непрочь сходить в грабительский набег неважно на кого.
      Устроив лагерь, вырыв ров и укрепив частокол из копий, мы пригласили к ужину Гурволода и его старших - только старших! - воевод. А за столом они были рассажены с таким расчетом, чтобы на каждого варвара приходилось по два моих человека. Ну а до Людослава моим гостям и вовсе было не добраться. Я думал, что Гурволод придет в бешенство! Однако он сделал вид, будто ничего особенного не заметил, и вел себя весьма непринужденно. А к внуку вообще не обращался! Вскоре пир кончился, все обошлось благополучно. Правда, сразу после того, как варвары ушли, Гликериус сказал, что дед и внук обменялись какими-то странными знаками, смысл которых он не уловил.
      Я промолчал. Я не хотел с ним разговаривать. Да я уже и днем не стал передавать ему то, что сказал мне мальчишка. Зачем? Гликериус и так уж очень много знает. Ну а если ему и этого мало, так пусть побеседует с мертвыми. И пусть снова что-то пишет и высчитывает, пусть шепчется с Гурволодом, расспрашивает варваров, пусть ищет свой Источник, пусть...