Шел к концу третий день смены в лагере «Елочка».
      Этот лагерь с незапамятных времен назывался «Елочкой» по прозвищу «Палочка». Когда-то он был пионерским, и сюда возили Севину маму и многих из ее нынешних сослуживцев. Теперь его называют оздоровительным.
      Второй отряд играл в волейбол.
      Конечно, не весь отряд, а только те ребята, которые умели играть.
      Было уже не жарко, пахло теплой пылью и цветами.
      Солнце опустилось к вершинам елей, вот-вот на них напорется, и било в глаза команде слева.
      Сева Савин не играл, он сидел на длинной скамейке вместе с болельщиками, но не кричал, не свистел, не переживал, потому что ему надо было подумать.
      Ведь он так и не понял, почему у двери автобуса, на котором они ехали в лагерь, его перехватила неприятная старуха в армейском камуфляже и строго прошептала:
      – Предупреждаю, не смей смотреть на лягушек. Ты меня понял, бездельник? А то беды не оберешься.
      В этот момент сверху спикировала оса, она кинулась на бабушку, но та ей не поддалась и стала отмахиваться когтистыми руками.
      – Пришибу! – рычала она. – Шшшибу!
      Оса уворачивалась и, пролетая мимо лица Севы, успела пискнуть:
      – В болоте твое счастье, принц!
      Но тут старуха все же сбила осу, а Севу начали толкать сзади, чтобы он поскорее залезал в автобус.
      Так он и не узнал, чем кончился спор старухи с осой и при чем тут болото.
      Другой на месте Севы сошел бы с ума от страха и удивления. Но Сева особенный человек.
      Когда-то, еще ребенком, он прочел книжку, в которой говорилось, что сказочные существа в самом деле существовали и даже правили нашей планетой. Но потом наступил Ледниковый период, и они все вымерли. А память о них осталась. Сказки и легенды – это не выдумки, а воспоминания людей о древней жизни, когда волшебство правило миром.
      Больше того, Сева был уверен, что не все сказочные существа вымерли. Кое-кто смог пережить тяжелые времена, затаившись. Теперь им власть над миром не вернуть, хоть некоторые и стараются. Но они существуют, только не попадаются каждому на глаза, как тигры в летней тайге. И если человек это понимает и не трепещет перед каким-нибудь колдуном-перестарком, он может неплохо устроиться в жизни. По крайней мере, интересно. Только спешить не надо.
      Это не значит, что Сева был расчетливым, осторожным и предусмотрительным молодым человеком. Наоборот, он был страшно легкомысленным выдумщиком, и если бы волшебников не было на самом деле, он бы их изобрел. И кое-кому рассказал бы, что у него есть друг чародей, который обещал его взять в субботу на Кассиопею.
      Если ты во что-то веришь, вернее, не веришь, а просто знаешь, что эта штука существует, то, конечно, тебе легче ее увидеть. Другой пройдет мимо ведьмы, превратившейся в статую работы скульптора Перепелли, и подумает: что-то много в городе стало уродливых железяк. А Сева поздоровается с ведьмой, но если она спросит, как пройти к ближайшему детскому саду, никогда ей не скажет или пошлет ее в зоопарк, потому что, если ведьме дать волю, она примется пить кровь у детишек. Впрочем, Сева давно уже не встречал ведьм, если не считать их соседки по подъезду Анюты Бородуевой, но о том, что она ведьма, никто и не подозревал, даже она сама. Она часто спрашивала у своей тихой, мирной и неволшебной сестры: «Инна, правда, я хорошая?» И Инна всегда с ней соглашалась. Ведь куда приятнее иметь добрую сестру, чем настоящую ведьму.
      Сева Савин сидел на длинной узкой скамейке вместе с болельщиками. Рядом сидела красивая Ванесса, первая красотка лагеря, которую на самом деле зовут Люсей Пузыревой. Она закричала: «Ура!», потому что Гриша Сумской наконец-то попал по мячу и зафигачил его далеко в аут.
      Конечно, Севе хотелось поговорить с Ванессой, хотя он понимал, что выбрал для этого самый неудачный момент.
      И все же он спросил ее:
      – Удивляешься, чего я на площадку не вышел?
      – Ничему я не удивляюсь, – ответила Ванесса.
      Она глаз не могла оторвать от Гриши Сумского, про которого Даша Блюм, по прозвищу Лолита, говорила: «Одни мускулы, даже смотреть противно!»
      Про Севу она этого не говорила. Но и не смотрела на него.
      – Мне запретили гасить, – вздохнул Сева. – После моих ударов мячи, как правило, лопаются, а если попаду в человека, то возможны травмы. Однажды в шестом классе я убил одного парня, его еле откачали, три недели в реанимации, теперь ездит в коляске.
      – Кто-то тебе, может, и поверит, – сказала Ванесса, не поворачивая головы, словно ей не было любопытно. – Но этой дурой буду не я.
      Тут она ахнула, потому что Гриша не дотянулся до мяча.
      – У меня трудное прошлое, – признался Сева. – Я рос без отца, мать хотела сдать меня в интернат. Но предчувствие подсказало мне поехать в лагерь «Елочка», потому что я могу встретить здесь одну герлу, которая меня поймет.
      – И кто же эта красотка? – спросила Ванесса, глядя на площадку.
      – Догадайся с трех раз, – предложил Сева.
      Ванесса сердито мотнула головой, чтобы ее рыжеватые кудри рассыпались по плечам, как у Мэрилин Монро. Она думала, что они с Мэрилин похожи.
      Тут игра кончилась поражением наших, потому что Гриша Сумской умудрился угодить при подаче в сетку. На него никто и смотреть не хотел, а он подошел к Ванессе и сказал:
      – Ветер в правый бок. Я немного не рассчитал.
      Откуда ни возьмись, появилась Лолита и громко сказала:
      – Ветер не поможет тому, у кого руки кривые.
      – Некоторым лучше помолчать, – сказал Гриша. Он не выносил критики. И это понятно. Когда он только рождался на свет и не весь еще вышел из мамы, медсестры, акушеры и врачи закричали, что такого красивого мальчика они никогда не видели.
      Девочкам всегда хотелось о нем заботиться, дать списать или подсказать на контрольной.
      Математик Дмитрий Фадеевич говорил поклонницам Гриши:
      – Сейчас я продиктую условия задачи, а Миленкину и Топуридзе попрошу покинуть класс и ближайший час провести в библиотеке. Прочтите там историю возвышения Жанны д’Арк. И чтобы до конца урока не возвращаться.
      – А что вы нам поставите? – спрашивала бойкая Топуридзе.
      – Три с плюсом, – начинал торговаться математик.
      – По пятерке с минусом, – отвечала Топуридзе, а Миленкина шмыгала носом, чтобы показать, что она вот-вот зарыдает.
      Так что быстро сходились на твердой четверке.
      И тут подавал голос Гриша Сумской:
      – А может, лучше мне сходить в библиотеку? Я как раз собирался почитать что-нибудь о Жанне д’Арк.
      Вот с таким человеком судьба столкнула Севу Савина. Причем Гриша, как всегда, был окружен союзницами и друзьями, а Сева одинок.
      – Тут один ребенок, – сказала Ванесса, – утверждал, будто может зашибить человека волейбольным мячом. Ему даже запрещают играть в волейбол. Разве так бывает?
      Гриша сдержанно засмеялся, а Сева заметил:
      – Кстати, мне и в футбол врачи играть не советуют.
      Девочки смотрели на Гришу.
      Они ждали, что он поставит Севу на место.
      Гриша рад был бы поставить Севу на место; конечно же, Сева нагло врал, к тому же Гриша мог расправиться с ним одной левой. Но Гриша на самом деле был задумчивым, рассудительным и осторожным подростком. Он знал, что внешность бывает обманчивой. Девяносто девять процентов было за то, что Сева в жизни толком по мячу не ударил, но всегда оставался один процент! Вот его всегда полезно учитывать.
      – Некогда мне с тобой прохлаждаться, – сказал он Севе.
      И отправился в столовую.
      У Гриши была слабость. Он любил поесть. А так как его обожали поварихи, подавальщицы, судомойки и диетические сестры, то он не забывал заглянуть перед обедом на кухню, чтобы проверить, любят ли его еще кухонные работницы. А после обеда и тем более перед ужином заходил туда снова, чтобы убедиться, что о нем еще не забыли.
      И никогда не ошибался.
      Ванесса с Лолитой переглянулись и сделали вид, что сами прогнали Гришу, а Севы здесь вовсе не было.
      Сева вслед им крикнул:
      – А купаться пойдете?
      Девочки даже плечами не пожали. Как шли, так и ушли.

      Сева решил пойти в лес.
      Он прошел по асфальтовой дорожке мимо летних домиков-спален, потом миновал длинный барак столовой, от которого вкусно пахло почти готовым ужином и слышно было, как на кухне ласково бубнит Гриша Сумской. За столовой стоял крепенький, как боровичок, кирпичный дом начальника лагеря бывшего борца Афанасия Столичного, который жил в нем круглый год.
      За огородиком, которым заведовала пожилая мама начальника лагеря, тянулись заросли орешника, который не давал орехов, а дальше была дыра в заборе. Мало кто знал о ней, потому что она получалась, если отодвинуть одну доску.
      Но за три неполных дня нормальный любознательный человек тринадцати лет должен выяснить расположение всех нужных и полезных объектов в лагере и вокруг него, а Сева был более чем нормальным.
      Территорию лагеря он, конечно, освоил, но вокруг лагеря еще были белые пятна. Вчера он спросил вожатую Майю, велик ли лес? Майя уверенно ответила, что «лес тянется, дети, до самого Урала. В прошлом году две девочки заблудились, их искали на вертолетах с собаками, но так и не нашли даже костей».
      Сева сразу сообразил, что Майя врет. Ей вовсе не хотелось, чтобы кто-то убежал погулять и заблудился. Пускай трепещут и сидят в бараках. Он представил себе, как собаки летают на вертолетах и лают, когда сверху увидят заблудившихся девочек.
      Майя была короткая, ниже Севы ростом, упругая, руки и ноги были перетянуты невидимыми ниточками, как у раскормленного грудного ребенка. Черные волосы завивались мелкими колечками, но не негритянскими, а мягкими. Она все время улыбалась и часто заливисто хохотала, но Сева не верил, что ей на самом деле весело.
      Пролезши сквозь забор, Сева поставил доску на место.
      Лес был как лес. Подмосковный дачный лес, в нем заблудиться труднее, чем в парке культуры и отдыха.
      Что здесь делать вертолетам с собаками – вообразить невозможно.
      Сквозь редкие деревья были видны покатые крыши скромных дач старых кооперативов. Так как Разуваевка не входит в число престижных мест для тех состоятельных людей, которым не хватило места или средств, чтобы купить виллу на Канарах или на Кипре, то дачные домики были в основном сколочены из фанеры или досок, которые владельцу удалось стащить с родного предприятия.
      Сева огляделся и направился туда, где деревья стояли погуще и не было видно забора. Через две сотни шагов под кустами стало меньше банок из-под пепси-колы и пива, а также пластиковых пакетов.
      «Значит, правильным путем мы идем, товарищи», – сказал он про себя, а вслух произнес:
      – Где вы, мои девочки, где вы, вертолеты?
      – Ваш вопрос обращен ко мне? – спросил дед в толстых очках и меховой ушанке. Остальное было покрыто серым брезентовым плащом, который волочился по траве.
      Сева не заметил деда, потому что краем глаза принял его за замшелый пень.
      Дед медленно двигался по лесу и водил по траве палкой, словно миноискателем. Он собирал пустые бутылки и, не глядя, кидал их в открытый мешок на колесиках, который не только ехал за дедом, но и останавливался, когда надо.
      Дед перестал шагать и посмотрел на Севу снизу, склонив голову набок, чтобы удобнее было рассматривать.
      Сева молчал.
      Тогда дед сам сказал хриплым голосом:
      – А мы из общества защиты грибов. Спасаем планету от тебе подобных.
      – На планете нет мне подобных, – сказал Сева. – Я исключительное явление природы.
      Это были не его слова, а мамины. Мама их повторяла, когда разочаровывалась в сыне и думала, что он никуда не годен.
      – Что ты думаешь о разрушении озонового слоя? – спросил дедушка и медленно пошел дальше. Нашел бутылку, подцепил ее, бутылка сверкнула, взлетев выше головы, и со звяком упала в мешок.
      – А почему вы только бутылки собираете? – спросил Сева.
      Он знал настоящий ответ, но ему было интересно, что дед придумает.
      Дед не стал лукавить, а ответил честно:
      – Потому что бутылки принимают, а консервные банки никому не нужны. А нам необходимы средства на питомник для юных трюфелей.
      – Так вы планету не спасете, – сказал Сева.
      – Согласен с тобой, совершенно согласен! – почему-то обрадовался дед. – Нам нужна критика снизу. Нам нужны молодые силы. Ты как относишься к лапландским подосиновикам?
      – Положительно, – сказал Сева.
      – У нас намечается экспедиция в Лапландию. Очень рискованная и тяжелая. Надеюсь, ты не откажешься принять в ней участие?
      – А когда? – спросил Сева.
      – С восьмого сентября и до последнего живого участника.
      – Нет, – сказал Сева. – С восьмого я не могу, вы же знаете, у меня занятия начинаются.
      – Какая жалость, – сказал дед. – А то бы ты погиб, а мы бы тебя оплакивали. Как тебе нравится идея памятника на школьном дворе? Или тебе интереснее стоять возле дома?
      – И осенью тоже надо стоять?
      – Вечно.
      – И без зонтика?
      – Какой цинизм! – рассердился старик. – Я всегда был низкого мнения о тебе, Савин, но сейчас я просто в ужасе. Кому мы оставляем нашу планету? Твое отношение к грибам заставляет меня вспомнить о подлой Снежной королеве! Потребитель!
      Сева пошел по тропинке дальше и не стал оборачиваться, хотя чувствовал спиной, как старик прожигает его взглядом.
      Трава была здесь нетоптаная, кострищ и помоек больше не встретилось. Зато стали попадаться сыроежки. Сева любил собирать грибы и даже видел их лучше, чем мать и Ксанка. Мать даже сказала как-то:
      – Ты, Всеволод, сохранил в себе черты древнего лесного жителя. В других странах люди думают, что грибы – это шампиньоны. И не отличат рыжика от мухомора.
      – Рыжиков совсем не осталось, – ответил Сева.
      Вообще-то он думал, что так любит лес и так себя в нем хорошо чувствует потому, что произошел не от обезьяны, как все остальные люди, а от волка или лисицы. Если посмотреть на Севу в профиль, то увидишь, что он даже немного похож на лисицу, потому что у него острый, чуть курносый нос, глаза раскосые, зеленые, а волосы темно-желтые, почти рыжие, но не совсем рыжие.
      В лесу Сева был своим. Звери и птицы, которые других людей опасались, его просто не замечали, как не замечали друг дружку.
      В лесу Сева начинал все нюхать, как настоящий тамошний житель. Он различал в сто раз больше запахов, чем остальные люди, и поэтому не любил, когда рядом курили или дышали перегаром.
      А мама, как назло, курила. Даже иногда натощак.
      Как-то Сева признался, что может выследить в лесу любого зверя. Мама потрепала его по затылку и сказала:
      – Даже в фантазиях лучше знать меру, не будет стыдно перед людьми.
      Со взрослыми разумнее не спорить. Если взрослого переспоришь, рискуешь получить по шее. А маме нюх когда-нибудь пригодится. Он ведь всегда может разгадать яд, который ей подсыпят враги. А кто мамины враги? Соседка Анька Бородуева? Или Мария Васильевна с работы, которая опять жаловалась на маму Принципалу? А если Мария Васильевна отравит маму, самой же хуже – не на кого будет жаловаться Принципалу.
      Тут Сева вспомнил, что он гуляет по лесу. Запахло сыростью, небольшим болотом, не прудом, не речкой, а именно болотом, где ароматы трав смешиваются с запахом стоячей темной воды.
      Сева направился к болоту.
      Пришлось пробиваться сквозь кусты, которые не желали пропускать чужака в самое сердце леса. Болото было верховое, из такого начинаются ручейки.

      Болото было окружено широким кольцом пышных моховых кочек, нога уходила в них по колено, и мох обнимал ногу теплыми пальцами.
      А в середине цирка моховых кочек блестела вода, в ней плавали большие листья водяных лилий, и метрах в двадцати от Севы, на самом глубоком месте, буквально сверкал белый цветок с золотыми тычинками в центре. Не хватало только белого лебедя, но ведь белые лебеди не водятся на болотах за Разуваевкой. И даже странно, что никто не насорил в таком красивом месте. Бывают люди, которые видеть не могут чистых и красивых мест и стараются сразу все испортить. Они даже специально приезжают за город, чтобы навредить природе.
      – А сюда, – сказал грибной дед в сером плаще с самоходной сумкой сзади, – сюда не каждый попадает. Иной или мимо промахнется, или в болоте завязнет. Со смертельным исходом.
      Дед захихикал, и непонятно было, пошутил он или правду сказал.
      Ближе к болоту дед подходить не стал, потому что здесь ему нечего было подбирать, да и сумка между кочек не пролезала. Он пошел дальше, будто забыл о Севе.
      А уж Сева о нем забыл наверняка.
      Потому что на большом листе лилии, который прогнулся под ее тяжестью, сидела довольно красивая зеленая лягушка с желтым животиком и лапками.
      И это было бы еще ничего, если бы Сева не различил на ее треугольной голове маленькую серебряную корону, королевскую, но маленькую.
      Значит, он увидел царевну-лягушку, кем-то наверняка заколдованную, которую теперь он должен расколдовать и жениться на ней. При условии, конечно, что удастся превратить ее в прекрасную девицу.
      – Здравствуйте, – сказал Сева лягушке.
      Лягушка не ответила. Она в упор смотрела на него блестящими глазками.
      Другой на месте Севы мог испугаться, удивиться или просто решить, что он сошел с ума. Но Сева не удивился. Ведь он был убежден, что остатки сказок прячутся по лесам, болотам и пещерам, и нет ничего странного в том, что время от времени некоторые люди их видят. И Сева относился к их числу.
      Сева немного растерялся. Он даже обернулся, чтобы позвать деда с палкой – может, он подскажет, как поймать царевну-лягушку? Но деда, конечно, и след простыл. А это выражение означает, что в древние времена люди ходили босиком и у них были такие горячие пятки, что на следах можно было яичницу жарить.
      Кочка, на которой стоял Сева, постепенно опускалась в болото, и ноги в кедах уже промокли. А никакого решения в голову не приходило.
      – Интересно, – сказал Сева, – вы меня ждали или вообще?
      И тут он вспомнил: царевич в сказке стрелял в нее из лука, и лягушка немедленно оборачивалась прекрасной царевной.
      Лука у Севы не было.
      – У вас проблемы? – спросил Сева.
      Лягушка не ответила. Вернее всего, в таком виде она говорить не умела, но как превратить ее в человека, Сева не знал.
      А может быть, он ей вовсе не нужен? Почему надо подчиняться сказочным правилам, которые теперь и не действуют? Вернее всего, это не царевна, заколдованная каким-то Кощеем, а генетический уродец. У нее на голове утолщение, которое кажется короной.
      – Если вы ничего не скажете, – заявил Сева, которому вся эта сказка вдруг надоела, – то я пошел в лагерь. У нас скоро ужин. Не могу же я из-за лягушки голодным оставаться.
      Конечно, это были слова обыкновенного простолюдина, а не будущего принца. Но так как принцы остались только за границей, то Сева думал, что он прав.
      Сева повернулся и перепрыгнул на следующую кочку.
      Он понимал, что ведет себя неправильно, но что будешь делать, если не знаешь, как вести себя правильнее?
      Вот и еще одна кочка… еще одна.
      И тут, как вы понимаете, Сева остановился.
      И поглядел через плечо.
      На листе лилии лягушки не было.
      Где же она? Неужели нырнула?
      Сева стоял, повернув голову назад, и чего-то ждал.
      И дождался.
      Лягушка вспрыгнула на кочку, где он только что стоял, и замерла, глядя на него.
      Может, это случайность?
      Посмотрим.
      Сева прыгнул на следующую кочку и через три кочки выбрался на тропинку.
      А сзади услышал:
      Шлеп, шлеп, чвак, плюх…
      Лягушка догнала Севу и замерла у его ноги.
      – Но учти, – сказал тогда Сева, – я не принц и даже не граф, так что не надейся на дворцы и усадьбы.
      Он так строго разговаривал с царевной-лягушкой, потому что стеснялся.
      Лягушка сидела неподвижно.
      Сева решился, присел на корточки и положил руку на землю ладонью вверх.
      Лягушка, словно ждала приглашения, вспрыгнула на ладонь. Она оказалась тяжелой и холодной.
      Но главное: Сева увидел, что корона на голове ажурная, тонкая, резная и совершенно серебряная с камешками. Никакого генетического уродства, а сплошная бижутерия.
      Сева поднялся и пошел к лагерю. Он шел осторожно, чтобы лягушка не свалилась с ладони, и у него было хорошее настроение, которое было очень трудно объяснить.
      Ну подумайте: идет по лесу, раздвигая свободной рукой кусты, молодой человек Всеволод Савин, ничем от других обитателей лагеря «Елочка» не отличающийся, кроме того, что он совсем особенный.
      А кто об этом догадывается?
      Идет по лесу Всеволод Савин, а царевна-лягушка с маленькой серебряной короной сидит у него на ладони, развернулась к нему носом и глядит немигающими глазами.
      – Сейчас придем в палату, – сказал Сева, – я тебя покормлю. Наверное, ты проголодалась. Ты чем питаешься, мухами? Поймаем тебе и муху.
      И тут Сева сообразил, что лягушке куда лучше поужинать на своем болоте, там у нее и обед, и ужин – все водится. Не для этого она с ним отправилась в лагерь.
      «Ничего, – сказал себе Сева, – догадаемся».
      Он влез в лагерь через дырку в заборе, задвинул на место доску и поспешил через орешник к своему домику.
      Когда он проходил мимо столовой, то услышал, как из нее доносится гул многих голосов. Шел приятный процесс, который называется «ужин». И тут у Севы так заболело от голода в животе, что он чуть не упал.
      – Значит, так, – сказал он лягушке. – Я тебя пока оставлю в нашей палате. То есть в спальне. В спальне второго отряда. Понимаешь? А сам быстренько поужинаю и сразу к тебе вернусь, и тогда мы с тобой решим, что делать дальше.
      Лягушка ничего не ответила.
      Навстречу шел сам директор лагеря Афанасий Столичный, могучий человек, который после того, как оставил большой спорт, отрастил себе огромный живот, его это не красило, но многих пугало, особенно малышей из пятого отряда.
      «Вот сейчас он меня остановит, – понял Сева, – и спросит, почему я бегаю, а не ужинаю вместе со всеми. Мне придется что-то врать, сам еще не знаю, что я буду врать, а тем временем ужин кончится, и я останусь безумно голодным. Вот тогда и съем влюбленную в меня лягушку».
      – Мальчик, как твоя фамилия? – спросил директор издали.
      Сева затормозил обеими пятками, так что сзади заклубился дым и стало трудно дышать.
      – Савин, – сказал Сева. – Я спешу на ужин.
      – Вот именно, Савин, – повторил директор. – Я тебе там стакан компота оставил. Нет-нет, не надо меня благодарить. На моем месте так поступил бы каждый.
      – Спасибо, – произнес Сева, глядя в землю. Ну подумайте только, начальник лагеря, первый человек во всем мире, даже глядеть на него глазам больно, оказывается, знает о существовании какого-то Севы Савина и даже оставляет ему компот.
      И тут в голове возникла опасная и, может быть, глупая мысль: компот отравлен, компот заколдован. Один мальчик уже съел компот, и что от него осталось? Одни персиковые косточки.
      – Ты натуралист? – спросил начальник лагеря. – Лягушек изучаешь?
      И, словно кто-то подсказал ему, Сева ответил, чего сам и не думал:
      – Я гастроном. Я ем лягушек.
      – Как французы? – удивился начальник лагеря. – И не жалко птичку?
      – Что их жалеть, – ответил Сева. – Может, хотите попробовать?
      – Да ты с ума сошел! – возмутился начальник лагеря. – Сейчас же отпусти животное.
      – Куда?
      – Откуда взял!
      Начальник лагеря свернул в боковую аллею и потопал прочь. Даже земля вздрагивала от его шагов.
      – Что со мной творится? – спросил Сева. – Я сам на себя не похож.
      На этот раз внутренний голос ничего ему не ответил.
      В полном смятении чувств Сева добрался до домика второго отряда.
      Дверь в домик была открыта.
      Сева пробежал внутрь. Кровати мальчиков стояли в два ряда ногами к центральному проходу. Двенадцать кроватей справа, двенадцать слева. Все они были аккуратно застелены, потому что физкультурник Рома, младший брат начальника, крупный специалист по пинг-понгу, следил, кто как стелет постель, и заставлял перестилать, если что не так. Ох, как его не любили в отряде!
      Кровать Севы третья справа.
      Куда спрятать лягушку? Ведь если ее найдут ребята, то сначала удивятся, а потом что-нибудь натворят.
      Поэтому он открыл ящик в тумбочке возле своей кровати, вытащил оттуда два яблока, а на их место посадил лягушку.
      Лягушка не сопротивлялась, не спорила и не возражала.
      Севу всегда черт за язык тянет. И поэтому он сказал:
      – Для моей невесты ты слишком неразговорчивая. Я еще подумаю, жениться на тебе или нет.
      Сева, как понимаете, пошутил, но что мы знаем о чувстве юмора у лягушек?
      Лягушка насупилась, но Сева, скорее, почувствовал, что она насупилась, потому что лицо у нее совсем не изменилось.
      – Сиди в ящике и терпеливо жди меня, – сказал Сева, закрыл ящик с лягушкой, и ему стало полегче на душе. По крайней мере, теперь ему не надо бегать по лагерю с лягушкой на ладони.
      Он выбежал из домика и помчался к столовой.

      Чем ближе Сева подходил к столовой, тем быстрее двигались его ноги. Он ворвался в столовую, как голодный тигр. Он готов был зарычать, но понял, что никто его не испугается.
      Сева поспешил к своему месту. Оно было свободно. Ведь когда мы приезжаем в лагерь, в гостиницу, в дом отдыха, то с первого дня каждый занимает себе место и потом редко это место меняет. Только уж если очень неудачное. Когда приехали и пошли обедать, Сева занял место поближе к окну. Он тогда почти ни с кем не был знаком, и особого расчета у него не было. Совершенно случайно с одной стороны рядом с ним сидела Лолита, а с другой – Гоша Полотенц, который хотел, чтобы его звали Пресли, а на самом деле его звали Жабой. Человек хочет или не хочет, но тянет за собой прозвище, как хвороста воз. Жаба думал, что никто не знает о его прозвище, но стоило в соседнем отряде оказаться кому-то из его школы или даже с его двора, как секрет был раскрыт. К тому же человек обычно получает прозвище, которое заслуживает или хочет носить, а остальные не возражают. А Жаба был жадным. И если человек жадный, то ничего ему с собой не поделать.
      Как-то еще давно, во втором классе, Жаба пришел домой весь в слезах и стал жаловаться своему отцу Георгию Георгиевичу Полотенцу, что не хочет быть Жабой. Отец ему сказал: «А я вот тобой доволен. Потому что Жабой тебя называют от зависти. А ты вовсе не жадный, а бережливый».
      Этим он почти успокоил сына. Чтобы совсем уж его утешить, отец добавил: «Кстати, у меня в школе тоже было прозвище. Как ты думаешь, какое?» «Неужели тоже Жаба?» – обрадовался было сын. «Бери выше, – сказал Георгий Георгиевич, – у меня было прозвище Анаконда».
      Итак, справа от Севы сидела Лолита, а слева – Гоша Жаба.
      Все приехали в лагерь на автобусах, только Гошу привезли на машине. Но если вы думаете, что остальные лопнули от зависти, а девчонки стали прыгать вокруг Гоши, вы глубоко заблуждаетесь. А Сева слышал, как Майя говорила физкультурнику: «Нет ничего глупее с педагогической точки зрения, чем стараться отделить своего ребенка от коллектива по имущественному признаку». «Смешно другое, – ответил физкультурник Рома, – его отец настолько сам жаба, что не послал ребенка на Канары или на Кипр, а отправил в профсоюзный бесплатный лагерь. Экономия за счет своего дитяти».
      Сева сел на место.
      – Котлеты остыли, – сказала Лолита – сорок косичек. – Где ты бегал?
      Ей все надо знать. Тоже характер!
      А Гоша Жаба сказал:
      – Ты знаешь, что у тебя два компота?
      И в самом деле, перед Севой стояли два стакана с компотом.
      – Знаю.
      – Наверное, ошибка, да? – сказал Гоша.
      На вид Гоша наивный и безопасный. Лицо у него круглое, очень розовое, будто фарфоровое. Глаза голубые, кукольные, и ресницы длинные, как у девочки. Он похож на мальчика со старинной картинки «Поздравляем с Рождеством!». Вокруг него обязательно должны быть нарисованы розочки. Ростом Гоша невелик, но очень складненький, быстренький и пронырливый. А когда он с тобой разговаривает, то всегда делает вид, что ему твои слова жутко интересны. Все у него чистое и гладкое, он брюки на ночь под матрас кладет, а в шортах или в трусах не ходит, наверное, потому, что мальчики с открыток так не ходили, а носили бант вместо галстука.
      – Никакой ошибки, – ответил Сева. – Мне начальник лагеря компот принес, собственными руками, можешь дежурных спросить.
      – Как это странно, – сказал Гоша. – Почему же?
      – Потому что он мне спор проиграл. Вот и расплачивается. Сто стаканов, принимать после обеда и ужина, с морковкой.
      – Ты обжулил взрослого человека? – спросила Лолита – ядовитый язык.
      А Сева не успел придумать ответ. Пришлось врать примитивно.
      – Простите, господа, – сказал он, – но я дал подписку о неразглашении.
      – Шутка, да? – спросил Гоша и склонил голову набок, как добрый цыпленок.
      – Нам не до шуток, – сказал Сева и принялся за котлету.
      Интересно, подумал он, а на самом деле компот отравлен или нет?
      Вообще-то о компоте Сева думал так, между делом. Оставалась основная мысль, что делать с лягушкой? Ведь в тумбочке сидит лягушка с короной на голове и ждет, когда ты ее превратишь в человека.
      Котлета с гречневой кашей провалилась в Севу, как в колодец. Он пил компот и заедал хлебом, потому что еще не наелся. Гоша тихонько поднялся, сказал в воздух «спасибо» и ушел, а Лолита цедила компот, как коктейль, через соломинку.
      – Слушай, Лолита, – сказал Сева. – Как Царевну-лягушку в человека превратить?
      Лолита посмотрела на него непроницаемыми, сверкающими черными глазами и серьезно спросила:
      – А жениться ты на ней собираешься?
      – Жениться я вообще пока не собираюсь, – честно ответил Сева. – У меня отрицательный жизненный опыт.