Мельница обнаружилась через двести шагов, на другой поляне, у тихой, заросшей рогозом протоки. Стояла она неподалеку от дороги и так хорошо спряталась в ивняке, что, если бы не следы в том месте, где она сползла с дороги, ее бы и не заметить.
      Она оказалась куда меньше, чем представлял себе Андрюша: если бы Дон Кихот захотел с ней сразиться, не надо было бы садиться на коня. Да к тому же она где-то потеряла крылья. Просто избушка с высокой четырехскатной крышей. Маленькая дверца, даже Коле пришлось бы согнуться, входя туда, да узкое окошко.
      В синеющем воздухе было видно, что в мельнице горит свет — прямоугольник окна казался оранжевым.
      — Это мельница? — спросил Андрюша тихо.
      — Она, кому же еще здесь быть, — ответил шепотом Сеня. — Я ее в Волчьем логу и видел.
      — В ней кто-то живет?
      Дети поглядели на Андрюшу как на сумасшедшего. Они не сомневались, что там обитает именно секунд-майор, который теряет медные пуговицы.
      Желтизна окошка должна была бы внушить мысли об уютной комнатке, о самоваре, шипящем на столе, о кренделях и задушевной беседе, но и в самом деле Андрюше почему-то представилась там, внутри, злобная баба-яга, которая орудует лопатой, стараясь засадить в печь очередного дурака.
      — Я все-таки схожу, — сказал Андрюша не потому, что действительно желал этого, а потому, что не мог так просто сдаться и повернуть.
      — Мы здесь постоим, — ответил Сеня.
      Андрюша оставил мальчишкам сумку и сам пошел к мельнице, но не напрямик через поляну, а ближе к кустам, так, чтобы привидение, вздумай оно выглянуть оттуда, его не заметило бы. Хотя, конечно, привидений не бывает.
      Под ногой хрустнула ветка, Андрюша отпрянул в сторону, угодил в неглубокую яму и застыл в неудобной позе. Ему показалось, что шум раскатился на весь лес. С минуту он стоял на одной ноге и, только убедившись, что никто, кроме комаров, не обращает на него внимания, двинулся дальше.
      Окошко оказалось высоко, чтобы заглянуть в него, пришлось подняться на цыпочки, опершись о стену. Бревна были холодными и чуть влажными, между ними вылезала серая пакля. Стараясь унять стук сердца, Андрюша заглянул внутрь, но увидеть ничего не успел, потому что его внимание было отвлечено дыханием за спиной. Он нервно обернулся. Сзади стоял Коля.
      — Ты чего? — прошептал Андрюша.
      — Они убежали, — прошептал в ответ Коля. — Сенька с Семеном. Чего мне одному стоять. Страшно. А что там?
      — Тише. Сейчас! — Андрюша снова приподнялся и наконец смог разглядеть, что происходит внутри.
      Мельница представляла собой небольшую тесную комнату, заставленную какими-то ящиками и бочками. Она была скупо освещена железнодорожным фонарем. При его неверном свете Андрюша увидел стоящего спиной к нему человека со знакомым борцовским затылком. В руке его поблескивал стальной прут. Человек разговаривал с кем-то, загораживая собеседника широкой спиной.
      — Отвечай, — говорил он. — Отвечай, или хуже будет.
      Собеседник молчал. Сверкнул стальной прут, рука резко опустилась, раздался гортанный крик боли.
      — Что? Что? — шептал сзади Коля.
      — Там убивают, — обернулся к нему Андрюша. — Или допрашивают. Но это не привидение.
      — Подсади, — попросил Коля.
      Андрюша поднял Колю на руки, и в этот момент обладатель широкой спины повысил голос:
      — Я тебе голову оторву, и никто не узнает. Понял, сволочь?
      — Доннерветтер! — послышался гортанный голос.
      — Ругаться, да? — Снова удар.
      — Это Васька, — обернулся к Андрею Коля. — Васька-шофер.
      Андрюша, не отпуская Колю, заглянул в окошко. Спина Василия сдвинулась, и глазам открылась невероятная картина: на крюках, вбитых в стену мельницы, был распят громадный черный ворон Гришка. Василий молотил его железным прутом, а ворон упрямо отклонял в сторону голову и норовил при этом ударить мучителя клювом.
      — Гришка! — ахнул Коля.
      Возглас Коли донесся до Василия, тот резко обернулся.
      — Убью! — закричал он страшным голосом и, не выпуская из рук прут, бросился к двери.
      Коля рванулся из рук Андрюши, оба упали на землю. Страх заставил их ползти, потом подняться на четвереньки и понестись к кустам. Им казалось, что разъяренный Василий уже настигает их…
      Но этого не случилось. Сзади раздался короткий вопль ужаса. Топот преследователя оборвался, и Андрюша, кинув взгляд назад, увидел, что Василий замер, словно натолкнулся на стену.
      — Смотри! — крикнул Коля, вскакивая на ноги.
      По тонкому ватному слою вечернего тумана, укрывшему поляну, медленно, невесомо, зловеще надвигалась человеческая фигура, одетая странно и изысканно: в длинный зеленый камзол с красным воротником и обшлагами рукавов, в белые в обтяжку штаны, белые чулки и башмаки с пряжками. Лицо этой фигуры прикрывала зеленая треуголка, в руке был старинный пистолет.
      Затрещали кусты — туда бросился Василий.
      А Андрюша, хоть и не верил в привидения, ощутил такой ледяной и глубокий страх, что ноги сами повлекли его куда-то в сторону. Перед глазами мелькала спина удирающего Коли, потом надвинулась стена темных деревьев. Что-то ударило по ногам, Андрюша полетел в кусты и упал рядом с Колей.
      Полежав какое-то время, Андрюша осторожно поднял голову и выглянул в просвет между кустами. Невесомо в синих сумерках привидение подходило к мельнице.
      — Бежим, пока привидение далеко, — прошептал Коля.
      — Погоди, — сказал Андрюша, к которому возвращались присутствие духа и обычный скепсис.
      — Это его мельница, — сказал Коля. — Васька туда забрался, и ему теперь не поздоровится. Секунд-майор его за такое преступление из-под земли достанет.
      Андрюша приподнялся на локтях, вглядываясь вдаль. И увидел, как черная тень выскользнула из двери мельницы и взмыла к небу.
      — Он его выпустил, — сказал Андрюша. — Подождем еще?
      — Ты как хочешь, — сказал Коля, — а с меня хватит.
      — Ладно, — сказал Андрюша, который вдруг почувствовал, что очень устал и хочет домой.
      Они не успели подняться — неподалеку хрустнула ветка. Кто-то шел осторожно и медленно.
      — Васька! — шепнул Коля.
      Но это был не Васька. Из кустов на поляну, почти растаявшую в сумерках, туман, полосами поднимавшийся от протоки, уже заполнял ее, — беззвучно выплыла еще одна фигура. Еще одно военное привидение. Мундир его был синим с красным воротником и обшлагами, штаны в отличие от первого привидения были красными и заправлены были в высокие узкие сапоги с раструбами. Синяя треуголка была обшита позументом, блестевшим под светом только что вышедшей луны.
      — Снова секунд-майор, — прошептал Коля. — Это перебор.
      — Наверное, он из другого полка, — сказал Андрюша.
      Привидение оглянулось, словно вынюхивая живых, потом двинулось к мельнице. Шло оно по колено в тумане, и зрелище было загадочным и потусторонним.
      В этот момент дверь в мельнице растворилась вновь и оттуда, поправляя треуголку, вышел первый секунд-майор. Он сделал несколько шагов, прежде чем увидел своего двойника. В тот же момент и двойник увидел его.
      Привидения остановились, приглядываясь друг к другу.
      — Дубли, — прошептал Коля.
      Привидения будто приросли к месту. Секунды тянулись медленно, страшное бесконечное безмолвие зависло над поляной. Андрюша слышал, как часто и неровно бьется его сердце.
      И вдруг оба призрака повернулись и, убыстряя шаги, пошли в разные стороны: первый — к оврагу, второй — к дороге. Они шли все быстрее, летели над туманом… и растаяли в нем, словно их и не было.
      Андрюша с Колей, не сговариваясь, вскочили и молча побежали по темному лесу.
      Было совсем темно, когда они в километре от деревни выбрались на дорогу. Почти перед околицей сзади послышался гул мотора, и, отпрыгнув в кювет, они проследили, как по шоссе, дребезжа, промчался грузовик. Они переглянулись и прибавили шагу — деревня была рядом.
      В домах уже зажглись огни, слышно было, как по камням бормочет ручеек. От крайнего дома поднялись две тени — Сеня и Семен, подбежали к дороге.
      — Мы вас ждем, — сообщил Сеня, — даже замерзли.
      — Сбежали, — сказал презрительно Коля.
      — А мы привидение видели, — сказал Семен. — Так бежали, что чуть ноги не поломали.
      — Мы их пачками видели, — сказал Андрюша. — Они у вас в лесу, как грибы. Василий проезжал?
      — Только что проехал. А что?
      — Ничего, — сказал Коля, — спокойной ночи, малыши.

      Дед достал длинный костяной мундштук, потом из другого кармана расшитый бисером кисет с табаком, закурил самокрутку, вставил ее в мундштук.
      Элла с Колей убрали со стола. Дед поставил на стол чемоданчик, развязал веревки — и тот сразу распахнулся, из него ворохом полетели листы бумаги.
      — Деревня наша, — сказал дед, раскладывая бумаги по столу, — имеет историю долгую и необыкновенную. А известна она узкому кругу людей, потому что другие не интересовались. Ты посмотри на своих гостей, Глафира. Они по специальности все волчьи углы облазили, а вот до нас только к концу двадцатого века добрались. Вот ты, рыжая, — это относилось к Элле, и та не обиделась, — скажи, почему Ручьи Полуехтовы?
      — Помещик был Полуехтов, — сказала Элла. — Нам Эдуард Олегович рассказывал.
      — Эдуарда Олеговича меньше слушай. Он человек пришлый, гордый, а без любопытства. Как приехал, так и уедет.
      — Эдуард Олегович много делает для самодеятельности, — сказала Глафира.
      — Когда по делу говоришь, Глафира, я к тебе всегда прислушиваюсь. Но когда о самодеятельности или, допустим, об американском джазе, то лучше помолчи. Ясно?
      Глафира улыбнулась. За окном стало совсем темно, луна повисла над занавеской.
      Дед Артем хитро прищурился, отложил лорнет, выставил бороденку, потом закачался медленно и ритмично, руки его поднялись над коленями, словно на коленях лежали гусли и дед собирался себе аккомпанировать.
      — В некотором царстве, — начал он нараспев, — в некотором государстве…
      — Послушай, Артемий, — перебила его Глафира, — а нельзя ли попроще?
      — Попроще нельзя, — сказал Артемий. — Ты забыла, кого принимаем? Принимаем мы специалистов по фольклору — для них то, что начинается с трезвых дат и фактических сведений, в уши не пролезает. Продолжаю. Значит, в некотором царстве, в некотором государстве жили-поживали добрые крестьяне, землю пахали, горя не знали, подати платили, лен молотили…
      Андрюша включил магнитофон, и дед наклонился к нему поближе, чтобы магнитофон чего не пропустил, а сам поглядывал на зеленый дрожащий огонек индикатора, следил за качеством записи.
      — Тебе ли фольклор придумывать? — усомнилась Глафира.
      — Кто-то должен это делать, — сказал дед. — Не оставлять же на откуп неграмотным бабкам. А ты чего «телефункен» не купишь?
      — Чего? — не понял Андрюша.
      — Качество невысокое, — сказал дед.
      — Не отвлекайся, — сказала Глафира. — Думаешь, если новая аудитория, на тебя управы нету? Вот велю Кольке рассказывать…
      — Нет, Кольке нельзя, — не согласился дед, — он романтик. Он обязательно приврет. Про крепость и индейцев.
      — Тогда я сама расскажу.
      — Давай, чего мне, я разве возражаю? Ты бригадир, ты здесь исполнительная власть. Давай рассказывай.
      — Дело в том, — сказала Глафира, — что дед наш краевед. Он три отпуска в Ленинграде провел в архивах, в музеях. Все наши легенды и сказки научно объяснил, но, разумеется, личная скромность его подводит, да и недостаток образования… — Глафира говорила, ухмыляясь, поглядывала на деда, тот вертелся на стуле: и приятно было слушать, и самому поговорить хотелось.
      — Ладно, — сказал дед, — я сам продолжу.
      Он обеими руками подвинул к себе кипу бумаг. Бумаги оказались различными старыми мятыми записками, машинописными страницами, фотокопиями документов, исписанных писарской вязью…
      Дед порылся в бумагах, окинул строгим взором притихшую аудиторию и сказал:
      — Начнем тем не менее с фольклора.
      — Начнем, — сказал Андрюша и вытащил фотокамеру. Вид деда, лорнирующего фольклорную экспедицию, был экзотичен.
      — Выдержку побольше сделай, — сказал дед строго. — Тут света маловато. А начнем с чистой сказки. Как звучала она в народе и как ее записал от моей бабушки Пелагеи случайный человек приват-доцент Миллер, добравшийся до наших мест из любознательности, свойственной положительному российскому немцу.
      Дед извлек фотокопию журнальной страницы.
      — Напечатано в журнале «Любитель Российской старины», номер шесть, декабрь 1887 года, на этом номере журнал прекратил свое существование. Найден мною в библиотеке Пермского института культуры. «Быль то или небылица» — так моя бабушка начала свой рассказ, типичный запев в наших краях.
      — Типичный, — согласилась Элла, — вы совершенно правы.
      — «Быль то или небылица, летела птица, несла яицы». Последнее слово отношу на совесть Миллера, бабушка моя никогда так не рифмовала, — сказал дед.
      — Это невозможно, — снова согласилась Элла. — Сказительницы всегда берегли русский язык.
      — Будем думать, что бабушка здесь обошлась без рифмы, — сказал дед. — Суть в следующем. Вначале идет обычный текст об Иване-дураке, который намерен отыскать лекарство для царевны. Встречает Иван старца.
      Теперь слушайте текстуально. «И сказал ему старец: за лесами, за морями, за высокими горами есть в лесу ключ, а вода в нем живая. Если дашь мертвецу испить, встанет мертвец, коли дашь болезному испить, исцелится болезный, коли дашь калеке испить, плясать пойдет».
      — Так и написано?
      — Повторяю, в записи немца Миллера. Продолжаю: «И сказал тогда Иван-дурак: пошли, царь-батюшка, за живой водой, вылечим мы твою царевну. Сильно разгневался царь-батюшка. Как, говорит, смеешь ты, крестьянский сын, мне указания делать? Возьми, говорит, роту солдат и следуй к ключу, найди его, принеси воды и вылечи царевну. Вылечишь, будет тебе царевна в жены и еще полцарства в придачу».
      Дед отложил листок, пролорнировал фольклористов и спросил:
      — А часто ли Ивану-дураку придают роту солдат?
      — Ну, это совершенно нетипично, — сказала Элла Степановна. — Герой в сказке всегда действует один.
      — Вот видишь, — сказал дед Артем, — я тоже так рассудил. А ведь должен тебе сказать, что историю эту я слыхал от бабушки хоть и после того, как немец Миллер здесь побывал, но еще когда бабушка была в твердом уме и памяти. Я тогда, конечно, про Миллера не знал, но мне-то бабушка говорила, что ключ живой воды находился в лесу за нашей деревней. Понимаешь, за нашей! Точ-на!
      — А он там есть? — спросил Андрюша. — Или бродячий какой, как мельница?
      — Вот это я и решил проверить. Тем более что с водой в нашей деревне необычно.
      — В каком смысле? — спросила Элла Степановна, инстинктивно отстраняя чашку с чаем, чего никто, кроме Андрюши, не заметил.
      — А в том смысле, что она у нас особенная. Чистая, добрая.
      — Волосы отмываются, как в шампуне, — сказал Коля.
      — Не в этом дело! От нашей воды здоровье улучшается, силы прибывают. Лучше боржоми.