Некогда, при царе Алексее Михайловиче, Нижнесотьвинск чуть было не стал настоящим городом. Но постепенно другие уральские города отобрали у него население и славу. Рудознатцы не отыскали там железа и самоцветов, а железная дорога прошла на сто верст южнее. Так, в обидах и небрежении, Нижнесотьвинск дожил до наших дней, едва выслужившись до районного центра. И то лишь потому, что район был слишком отдаленным: в нем не нашлось больше ни одного города.
      Когда Элла Степановна сошла с запыленного автобуса на центральную площадь, она прониклась к Нижнесотьвинску состраданием. Он показался ей похожим на старую деву, потерявшую надежду на личное счастье.
      Элла Степановна поправила непокорные рыжеватые волосы и обернулась к автобусу, опасаясь, что Андрюша и Вениамин обязательно что-нибудь забудут. В экспедиции кто-то должен следить за порядком, а кто-то должен все терять. К сожалению, за порядком приходилось следить Элле, а все теряли остальные.
      На размякшую от жары, штопаную асфальтовую мостовую легко спрыгнул Андрюша с двумя чемоданами и гитарой через плечо. Элла Степановна подумала, что, будь она его матерью, обязательно заставила бы постричься. Выгоревшие, до плеч патлы в сочетании со слишком потертыми джинсами вызывают к юноше недоверие.
      Андрюша поставил чемоданы на асфальт, глубоко вздохнул, обвел ленивым синим взглядом площадь, окруженную разного возраста и сохранности двухэтажными домами.
      — Помоги Вениамину, — сказала Элла Степановна.
      Вениамин как раз застрял в двери автобуса, заклинившись рюкзаком, и старался освободиться, не потеряв чувства собственного достоинства. Он был крайне самолюбив и легкораним, как и положено аспиранту, который отлично играет в шахматы, но всю жизнь мечтал стать боксером.
      Андрюша вместо того, чтобы помочь старшему товарищу, глупо захохотал. Спасибо, старушка, которая ждала очереди выйти из автобуса, сильно толкнула Вениамина в спину, и тот вылетел прямо в руки Андрюше. Тут же резко вырвался и намеревался обидеться, но Элла Степановна мудро пресекла эту попытку, спросив:
      — Где синяя сумка?
      — Я так и знал, — сказал Андрюша и полез в автобус.
      Через полчаса фольклорная экспедиция сидела в столовой № 1 Нижнесотьвинского райпищеторга, ела пельмени, запивала компотом и размышляла, что делать дальше.
      Последние восемьдесят километров до Полуехтовых Ручьев оказались самым трудным участком тысячекилометрового пути. Автобус туда не ходил, попутных машин не нашлось.
      Рядом уселся местный доброхот Гриша Пантелеев в белой фуражке. Пантелеев был пессимистом.
      — Нет, — говорил он, прихлебывая теплое пиво, — до Ручьев вам не доехать. И не надейтесь. Это я точно говорю. Легче обратно в Свердловск. Я как-то в Ручьи собрался за малиной, малина там как яблоки, три дня попутки ждал, плюнул. И вам советую.
      — Разве туда машины не ходят? — спросила Элла Степановна, которая была убеждена, что машины ходят всюду.
      — Ходят, — согласился Гриша. — Прямо отвечу — ходят. Молоко оттуда возят, в кружевную артель машина ходит. Ревизия в том месяце ездила тоже на машине.
      — Почему ревизия? — спросил Андрюша. — Воруют?
      Пантелеев удрученно поглядел на Андрюшины патлы и ответил Элле Степановне:
      — Темный они там народ. Уже третий раз скандал. Молоко привезут, а вытрясти не могут.
      — Простокваша? — спросил Андрей.
      — Масло, — ответил Пантелеев Элле Степановне. — Чистое масло. Наверное, вредители.
      — Дорога плохая, — сказал Вениамин. — Происходит сепарация жиров.
      — Дорога разная, — возразил Пантелеев. — Но вернее всего, воруют. Клюкву видали? Клюква как помидор. Зачем это клюкве?
      — А сегодня больше машин туда не будет? — спросил Вениамин.
      Вениамину Пантелеев отвечал. Вениамин был в очках.
      — Не надо вам туда, — сказал он. — Раз вы песни и сказки собираете, оставайтесь здесь. Лучше места нету. Посидим, поговорим, я вам такие песни спою — ахнете! Я узбекские знаю и итальянские. Композитора Пахмутову пою. Хотите, исполню? Магнитофон с собой?
      — Спасибо, не надо, — сказала Элла Степановна терпеливо. — Нижнесотьвинск уже охвачен. Нас интересует именно фольклор Полуехтовых Ручьев.
      — Это последнее «белое пятно» на фольклорной карте Урала, — добавил Вениамин.
      — Понимаю, — сказал Пантелеев, — как не понять. Пускай остаются «белым пятном». Чего их жалеть? Вы лучше послушайте…
      И Пантелеев запел бодрую молодежную песню, размахивая не в такт пивной кружкой. Девушка за буфетной стойкой крикнула:
      — Пантелеич, уймись!
      — Мы фольклор собираем, — возразил Пантелеев. — Сейчас все вместе споем, а экспедиция на магнитофон запишет. Ты, Вера, слова знаешь?
      Он поднялся, отошел к стойке и стал напоминать буфетчице слова.
      Вениамин пожал плечами, Андрюша сказал:
      — Может, сбежим? Я с шофером на площади потолкую. А то пешком пойдем. Восемьдесят километров не расстояние для энтузиастов.
      — Убежим, — согласилась Элла Степановна.
      Но тут дверь в столовую распахнулась и вошли два человека.
      Первый, с толстым портфелем в руке, был высок ростом, немного сутул и предупредителен в движениях. Даже в такую жару он оставался в темном костюме, сиреневой сорочке и вишневом галстуке. У него было длинное очень белое лицо, ровно расчерченное поперечными полосками — полоской рта, полоской усиков, полоской темных глаз и полоской тонких, сросшихся над переносицей бровей.
      Вслед за ним вошел богатырь в мятых просторных брюках и серой рубашке с закатанными рукавами. У богатыря было розовое младенческое лицо, голубые глаза навыкате и мокрые губы. Пшеничные кудри прилипали ко лбу.
      Они подошли к стойке и остановились перед ней, как нью-йоркские миллионеры перед витриной ювелирного магазина — небрежно, лениво, все по карману, все доступно.
      — Рыбки не привезли? — ласково спросила буфетчица.
      — Рыбки нету, Вера, — печально ответил высокий.
      — Гурген спрашивал, — сказала Вера, глядя на богатыря.
      Богатырь оттеснил локтем Пантелеева и приказал:
      — Печенья «Юбилейного» три пачки, полкило лимонных, бутылку шампанского. Гургену скажешь, что в четверг. — Потом обернулся к высокому и спросил: Эдик, шампанское будешь брать?
      И тут в разговор вмешался Пантелеев.
      — Слушай! — закричал он взволнованно. — Все правильно! Я же предупреждал!
      Богатырь, не обращая на него внимания, раскрыл бумажник и стал считать деньги.
      — Ты не отворачивайся, не отворачивайся, — обиделся Пантелеев. — Люди из Свердловска к тебе ехали, с трудом разыскали.
      — Вы к Васе? — спросил высокий Эллу Степановну.
      — Я им так и говорю, — сказал Пантелеев. — До Ручьев вам в жизни не доехать. Нет такой сказки. Если только, говорю, Эдуард с Васей захватят.
      — Вы из Полуехтовых Ручьев? — догадалась наконец Элла Степановна. — И у вас есть машина?
      Губы Эдуарда натянулись в улыбке.
      — В гости? — спросил он. — Или по делу?
      Богатырь Вася приоткрыл рот, думал и показывал выражением лица, что экспедиция ему не нравится.
      — Мы фольклорная экспедиция, — сказала Элла.
      — Нет, — сказал Вася, — наша машина вам не подойдет.
      — Ты что! Ты что! — возмутился Пантелеев. — Они песни собирают. Я тут им одну пел.
      — Нам все равно! — вмешался Андрюша. — Хоть на танке.
      — Танков у нас нет! — Высокий Эдуард направился к Элле, протягивая узкую руку. — Но чем можем, готовы помочь. Всегда готовы. Винокуров Эдуард Олегович, временно проживаю в деревне Полуехтовы Ручьи. Можно сказать, местная интеллигенция. Значит, за песнями?
      — За песнями тоже. — И Элла представила ему спутников.
      — Это изумительно, превосходно! — обрадовался Эдуард. — У нас в деревне чудесные песни. Старухи помнят. И молодежь тоже. Надолго к нам?
      — На месяц, если все пойдет как надо.
      — Спасибо, — сказал Эдуард, — нашей науке, что не забывает об отдаленных поселениях. У нас и сказки бытуют. Или вы сказками не интересуетесь?
      — Груз у нас в кузове, — сказал богатырь Вася. — Тесно.
      — В тесноте, — назидательно обернулся к нему Эдуард, — но не в обиде. Элле Степановне уступим место в каюте. Товарищи, вы закончили питание?
      — В любой момент готовы в море, — не выдержал Андрюша.
      Элла Степановна окатила его холодным взглядом, Вениамин толкнул острым локтем, а Эдуард положил на плечо руку и сказал:
      — Замечательно. Отличная у нас растет молодежь, смелая, решительная! Ты в какой класс перешел?
      — На второй курс, — сказал Андрюша и осторожно двинул плечом. Эдуард руку убрал и посмотрел на электронные часы.
      — Сбор на площади, — сказал он. — В семнадцать сорок пять. Успеете, коллеги? Где ваше оборудование? Приборы? Багаж?
      — Все здесь, — нежно ответила Элла Степановна. — Только вы без нас не уезжайте, пожалуйста.
      Брови Эдуарда поползли вверх, остановились, сломались пополам, лицо стало скорбной, трагической маской.
      — Не смейте так думать! — сказал он тихо. — Пошли, Вася.
      Богатырь Вася прижал к груди пачки с печеньем и шампанским и повернул к фольклористам неодобрительную спину.
      Элла гусыней увела своих юношей обратно к столу, а Пантелеев покинул стойку и, высоко неся пивную кружку, приблизился к ним:
      — За здоровье присутствующих здесь дам! И… что бы вы без меня делали?
      Тогда Андрюша достал из кармана значок с изображением Карлсона, который живет на крыше, и торжественно приколол к груди Пантелеева. Тот не обиделся, выпятил грудь, чтобы Андрюше было сподручнее прикалывать, и косил глазом, забыв о кружке, из которой лилось на пол пиво.

      Грузовик из Полуехтовых Ручьев стоял у приземистого коричневого собора, над которым кружились галки. Из-за зеленого борта кузова торчали крышки молочных бидонов. Вениамин подавал снизу вещи, Андрюша забрался внутрь и принимал их, а Элла Степановна вслух считала, чтобы ничего не забыть. В голове Вениамина зрело элегантное решение известной задачи Шлеппентоха с жертвой двух коней, но он отгонял решение и старался дышать редко и глубоко по рецепту йога Рамакришнадэвы.
      Подошли Эдуард с Васей. Они тащили за рукоятки еще один бидон. Эдуард издали помахал свободной рукой, радуясь встрече. Вася глядел вдаль. Поставив бидон на асфальт, они перевели дух, и Эдуард спросил:
      — Мы вас не заставили ждать?
      — Что вы! — возразила Элла Степановна. — Не о чем говорить.
      — Замечательно! Через двенадцать минут в путь. Элла Степановна в каюте, а я с молодыми людьми на верхней палубе. Возражений нет?
      — Я пошел, — сказал Вася.
      — Замечательно. Иди. И возвращайся. Даю тебе четыре минуты.
      Эдуард обернулся к Элле и разъяснил:
      — Обязательные закупки. Жизнь в отдаленной деревне обрекает нас на выполнение отдельных поручений наших земляков.
      — Разумеется, — согласилась Элла Степановна.
      — А теперь, — Эдуард потер ладони, — наша насущная задача — поставить бидон в кузов так, чтобы его не опрокинуть. Могу ли я рассчитывать на помощь моих молодых коллег?
      Андрюша ринулся к бидону, но Вениамин отстранил его.
      — Я сам, — сказал он. Сказал сурово, просто, по-мужски.
      Андрюша не стал спорить, он вспомнил, что забыл купить сигареты, и помчался через площадь к магазину — патлы веером, а Эдуард крикнул весело вслед:
      — Имеешь три минуты! Море не любит опоздавших!
      — Есть, капитан! — ответил на бегу Андрюша.
      Эдуард поднял тяжелый бидон, протянул к небу, будто посвящал его в жертву Солнцу, а Вениамин, перегнувшись из кузова, принял груз. При этом он сильно рванул на себя, подошвы скользнули, Вениамин сел в кузов, крышка бидона отлетела, сам бидон ухнул по мягкому, придавив аспиранта, и на несколько секунд грянуло тяжелое безмолвие неизвестности.
      Тишину нарушил стук капель. Темная жидкость, проникнув между досок кузова, выбивала дробь по асфальту, расплываясь в зловещую чернильную лужу.
      — Кровь, — прошептала Элла Степановна, — человеческая кровь.
      Шепот ее был громок и страшен. Кричали галки.
      — Нет, — ответил тоже шепотом Эдуард, — это, наверное, не кровь…
      Из кузова донесся удар, потом слабый голос Вениамина:
      — Почти ничего не пролилось.
      — Ты поврежден? — спросила Элла Степановна, поднявшись на цыпочки, чтобы заглянуть через борт. Эдуард обнял женщину и приподнял.
      — Спасибо, — сказала Элла, не оборачиваясь. Все ее внимание было устремлено внутрь кузова.
      — Я цел, — сказал Вениамин, закрывая бидон.
      Он поднялся. Элла в ужасе запрокинула голову.
      Лицо Вениамина было разделено пополам широкой черной вертикальной полосой, которая продолжалась на рубашке и, раздваиваясь, нисходила по брюкам. Руки были черными по локоть.
      — Что с тобой, мой мальчик? — Элла Степановна отпрянула, и Эдуард, который продолжал держать ее на весу, был вынужден отступить на два шага.
      — Это вытекло из бидона, — сказал Вениамин. — Во всем виноват только я один.
      — Вы должны были предупредить, — сказала скорбно Элла Степановна и поняла, что находится в воздухе. — Отпустите меня!
      Эдуард подчинился и перевел дух.
      — Я хотел вам помочь, — сказал он.
      — Надеюсь, — сказала Элла Степановна. — Вениамину надо умыться.
      Эдуард хмыкнул.
      — Ничего смешного, — сказал Вениамин.
      — Я не смеюсь. Но придется потерпеть до реки, — сказал Эдуард. — Километра через два. Это спиртовая тушь. Отмывается, простите, с трудом. Василий весь запас в канцелярском магазине купил.
      — Спиртовая тушь? Это еще зачем? — спросила Элла Степановна.
      — Пузырьками покупали, — сказал Эдуард. — Целое состояние. Вася будет переживать. Он полы красить хотел.
      Вениамин смотрел на свои ладони и страдал. Он был сам себе противен. Разве нормальный человек обливает себя спиртовой тушью из молочных бидонов?
      В этот момент с разных концов пустынной раскаленной площади, увязая в асфальте, показались Василий и Андрюша. Андрюша нес блок сигарет, Вася детскую эмалированную ванночку. Вслед за Васей семенил маленький человек в большой кепке. Увидев полосатого Вениамина, человек присел и бросился назад. Василий сбился с шага и на секунду прикрыл ванночкой лицо. Но Андрюша узнал Вениамина почти сразу.
      — Не пижонь, Веня! — крикнул он. — Не надо!
      Испуганные галки вились над колокольней кирпичного собора.
      Вдали показался милиционер и, приставив ладонь козырьком к фуражке, всматривался в фигуру на грузовике.
      — Придется, простите, спрятаться, — сказал Эдуард. — Будешь на полу сидеть. Тебе уже все равно, а люди пугаются.
      Василий остановился, не доходя до машины, и мрачно спросил:
      — Все вылили?
      — Самую малость, — сказал Эдуард. — Пузырьков десять.
      — На что только мы не идем ради красоты, — сказал Андрюша. — Это сливки?
      — Замолчи, — сказала Элла Степановна. — И посмотри, не облил ли Вениамин вещи. Он сейчас в таком состоянии…
      Василий, передав Андрюше ванночку, взобрался на подножку, заглянул в кузов и сказал:
      — Рублей на пять как минимум.
      — Мы заплатим, не беспокойтесь, — сказала Элла Степановна.
      — Не надо, — сказал Вениамин, — плачу я.
      — Вот и превосходно, замечательно! — веселым голосом воскликнул Эдуард. Свистать всех наверх! Через минуту отдаем концы!

      У моста через реку Сотьву простояли полчаса. Эдуард Олегович оказался прав. Тушь была спиртовой, качественной, стойкой. Ни мыло, ни песок ее не взяли. Полосы и пятна на Вениамине лишь слегка потускнели.
      На дне кузова тушь засохла и блестела. Солнце отражалось в ней, как в бездонном омуте.
      Наконец поехали дальше. Андрюша и Эдуард стояли, держась за кабину. Вениамин сидел в углу и делал вид, что читает в оригинале роман Агаты Кристи.
      После сельца Красное дорога сузилась. По сторонам потянулись вековые ели, которые закрывали дорогу от опускавшегося солнца. Иногда стена елей прерывалась голубым озером, подпиравшим стену скал. Впереди показался каменный мост через ручей. Мост был стар и удивителен. Его ограждали перила на точеных столбиках, а на въезде, охраняя мост, щерились каменные львы ростом с дворнягу.
      — Остановитесь! — завопил Андрюша. — Немедленно остановитесь!
      Машина судорожно дернулась, тормозя. Дверца кабины распахнулась, оттуда высунулось розовой луной злое лицо Васи.
      — Чего еще? — спросил он.
      — Наш юный друг, — разъяснил Эдуард, — увидел достопримечательность.
      Андрюша, прижимая к животу камеру, перемахнул через борт грузовика.
      — Ехать надо, — сказал Василий. — Темно будет.
      — Ничего, — возразил Эдуард Олегович. — Объявляем пятиминутный привал на свежем воздухе. Вениамин, рекомендую провести повторную очистку лица в этом изумительном ручье.
      Вениамин покорно спустился к ручью. Эдуард подал руку Элле, помогая выйти из кабины. Василий сидел за рулем и глядел вперед. Андрюша кружил по мосту, под мостом, вокруг моста, выискивая точки для съемки.
      — Откуда это могло произойти? — крикнул Андрюша.
      — С дореволюционных времен, — сказал Эдуард. — В литературе об этом сведений мне не удалось отыскать.
      — Очень похоже на восемнадцатый век, — сказала Элла Степановна, поглаживая льва по озлобленной морде. — Наивно и провинциально.
      — Здесь и была провинция, — согласился Эдуард. — Может быть, сам Полуехтов поставил.
      — Кстати, кто такой этот Полуехтов? Почему деревня ваша так странно называется?
      — Местный помещик, майор, — сказал Эдуард. — О нем ходит множество сказок.
      Вениамин вернулся от ручья.
      — Великолепно, замечательно, — обрадовался Эдуард. — Лучше, намного лучше.
      — Еще сорок ручьев, — сообщил Андрюша, перематывая пленку, — и можно выпускать в свет.
      Когда поехали дальше, Василий, который раньше упрямо молчал и даже не глядел на Эллу Степановну, вдруг обернулся к ней и сказал:
      — Он не просто майор, а секунд-майор.
      — Вы о ком? — спросила Элла.
      — О Полуехтове, о ком же еще? У нас полдеревни Полуехтовы.
      — А давно он жил?
      — До революции.
      — У вас сохранились старожилы? — спросила Элла, которая любила работать со старожилами.
      — Есть один, который помнит, — сказал Василий. — Только не станет он с вами говорить.
      — Переубедим, — возразила Элла Степановна. — У меня достаточный опыт. Как его зовут?
      — Григорием.
      — А фамилия?
      — Не знаю. Не говорил он мне своей фамилии.
      И хоть Василий не улыбался, смотрел вперед, в голосе его Элла Степановна интуитивно почувствовала издевку, замкнулась и прекратила расспросы.
      Машина выехала на каменное покрытие. Торцы были уложены полукружиями, ровно, словно на площади немецкого города. Грузовик сразу прибавил скорость, покатил веселее.
      Андрюша вытянул вперед голову и сказал:
      — Одна тайна набегает на другую. Кто мог ожидать?
      — А что там? — спросил из угла кузова Вениамин.
      — Торцовая мостовая. Это тоже майор-помещик баловался?
      — В этих местах помещики не жили, — сообщил Вениамин. — Слабое развитие сельского хозяйства.
      Солнце скрылось за синим длинным облаком. Встречный ветер стал зыбким, резким, словно впереди открыли дверь в холодильник. Грузовик дребезжал, ревел, одолевая подъемы.
      — А эта дорога только до Ручьев? — спросил Андрюша.
      — Дальше пути нет. Тайга, болото, горы, — сказал Эдуард. — Край света. Так и живем.
      Вениамин стал кашлять. Надрывно и скучно. Ему было стыдно, но остановиться он не мог. Эдуард достал из верхнего кармана пиджака пачку таблеток и спросил:
      — Без воды сможешь проглотить?
      — Смогу, — сказал Веня.
      — Глотай. К утру пройдет. У меня здесь дисквалификация наступает. Воздух чистый, никто не болеет. И я, фельдшер, по совместительству руковожу культурой.
      Василий включил фары. Темнота сразу поглотила тайгу.
      Через несколько минут машина выкатила на вершину холма, и впереди в распадке показались уютные теплые огоньки. Грузовик замер, словно Василий хотел, чтобы его пассажиры ощутили бесконечную благостную тишь этого вечера.
      И вдруг в эту тишину вплелся, не нарушая, а лишь подчеркивая ее совершенство, далекий ясный девичий голос, который пел нечто сказочно печальное, трогательное и нежное.
      Голос был лесным, он принадлежал вечеру и небу, луне и первым звездам, шуршанию листвы вековых берез у дороги.
      — Что это? — прошептала Элла Степановна.
      Василий не ответил. Достал папиросы и закурил, стараясь не шуметь.
      — Наяда, — сказал Андрюша, поднимаясь в кузове и всматриваясь вперед. Он был не чужд сентиментальности.
      — Шуберт, — сказал Вениамин. — Си минор.
      — Наша, — улыбнулся Эдуард Олегович, и его зубы блеснули голубым. Ангелина. Занимается у меня в самодеятельности. Должен отметить, что она отлично закончила сельскохозяйственный техникум и недавно вернулась в родные края. Изумительная у нас молодежь.
      Этой фразой и резким голосом Эдуарду удалось нарушить очарование сказки. Грузовик скатился с холма, вызвав негодование собак, миновал крайние дома, потом Эдуард постучал в кабину, веля Василию остановиться перед высоким, серебряным от старости бревенчатым домом.
      — Здесь мы вас и разместим, — сказал Эдуард Олегович. — Школа у нас начальная, — добавил он, спускаясь на землю. — Небольшая, в данный момент находится в состоянии ремонта. Клуб активно используется молодежью, сам я размещаюсь в здании клуба, в одной комнате. А этот дом доступен. Семья невелика, а от скромной мзды никто не откажется… Вам гостиницу оплачивают?
      Эдуард выразительно посмотрел на Эллу Степановну. Ему вообще нравилось глядеть на нее под различными предлогами.
      — Мы, разумеется, заплатим, — сказала Элла.
      — Лучше к деду Артему, — сказал Василий.
      — Нет, мой друг, у Артемия Никандровича антисанитарные условия. Утверждаю как медик. Здесь же… Ты не будешь спорить, если я скажу, что этот дом скрупулезно чист?
      Из темноты послышался дребезжащий голос:
      — Журнал «Вопросы истории» привез?
      Небольшого роста человек стоял неподалеку. Андрюша разглядел острую, клинышком седую бороду из-под кепки.
      — Привез, Артем Никандрыч, — сказал Эдуард. — Познакомься, это гости к нам, экспедиция.
      — Экспедиция нам не помешает, — сказал старичок, — хоть пользы от нее мало.
      — Артемий Никандрыч — наш краевед, хранитель природы, — сказал Эдуард Олегович.
      Старичок поклонился. Ia этом можно было догадаться по тому, как бородка совершила резкое движение вниз, закрытая кепкой, и возникла вновь.
      — Эколог, — поправил старичок. — Балуемся экологией. Это точ-на. Давай журнал.
      Эдуард отыскал журнал в портфеле, а старик вместо благодарности проворчал:
      — Ты с Василием меньше общайся. Ты интеллигенция, а он жулик. Точ-на! Взятки детям дает.
      — Заткнись, дед, — сказал Василий.
      — Не заткнешь. Правду не заткнешь.
      — А какие взятки? — вмешался нетактичный Андрюша.
      — Шутка это, — сказал Эдуард. — Вася рыбкой балуется. Уху любит. Самому некогда, так он детям подарки за рыбку привозит. Рыбка у нас славная.
      — Ушицу все любят, — донесся из темноты голос. — Это точ-на. Только смотря в каких количествах. Доберусь я до тебя, Василий.
      — Иди ты! — озлился Вася.
      — Уже ушел, — сказал дед издали.
      И снова воцарилась тишь. Где-то далеко хлопнула дверь, выпустив человеческий голос и звук краковяка. Взбрехнула собака, другая быстро, словно спросонья, ответила ей…
      Вдруг тишину разодрал, смыл и отбросил страшный нечеловеческий крик:
      — Омниамеемекумпорррто!
      Этот пронзительный крик прокатился над деревней, погрузив ее в оторопь, заставив притаиться все живое, загнав в конуры собак, прозвенев стеклами окон… Некоторое время он еще дрожал в воздухе, затем, с сожалением выпустив из своих тисков деревню, нехотя откатился к горам.
      — Что это?! — ахнула Элла Степановна.
      — Не волнуйтесь… Не надо… — Эдуард обернулся к застывшему у грузовика Василию: — Он вернулся. Понимаешь?
      — Да, — ответил Василий. — Побегу, — добавил он и тяжело затопал в темноту.
      — Что же это? — спросил Андрюша, которому казалось, что он совсем не испугался.
      — Не обращай внимания, — сказал Эдуард. — Это местный фольклор.
      — Нет, — сказал Вениамин. — Это было живое существо, находившееся в состоянии душевного стресса. И мне показалась знакомой эта фраза… Я ее где-то слышал.
      Эдуард бросил на аспиранта быстрый взгляд:
      — Где, не припомнишь?
      Постепенно мирные звуки вечера возвращались в деревню. Собаки негромко обменивались впечатлениями, вновь заиграло радио. Деревня делала вид, что ничего не произошло.
      И тут со стороны леса, подходившего к самой околице, в воздухе материализовалась тонкая белая фигура, которая плыла над сырым выгоном.
      Первым эту бесплотную фигуру увидел Вениамин, тихо ахнул и быстро отступил за машину. Он, разумеется, не верил в привидения, хотя в тот момент был склонен поверить во что угодно. Но даже и поверив, Веня никогда бы не спрятался за машину, не будь на нем безобразных следов черной туши.
      Движение Вениамина и даже побудительные причины его не укрылись от Эдуарда, который пригляделся к белому призраку и с видимым облегчением воскликнул:
      — Ангелина! Гелечка! Мы ждем тебя. Глафира еще не возвращалась?
      — Добрый вечер, Эдуард Олегович, — сказало привидение. — Мамы нету. А что?
      — Гости приехали из Свердловска. Я подумал, подумал и решил, у вас в доме свободно…
      — Пускай живут, — сразу сказала Ангелина.
      Она остановилась совсем рядом с Андрюшей, и тот, хоть было и совсем темно, смог разглядеть девушку. Она была высока ростом и крепка в кости. Светлые волосы падали на плечи, а тело загорело настолько, что почти скрывалось в темноте, сливаясь с воздухом, лишь сарафан, белки глаз и зубы были видны отчетливо и, казалось, фосфоресцировали.
      — Вы заходите, — сказала девушка.
      — Это вы пели? — спросил Андрюша.
      — Она, она, — сказал Эдуард. — Чудесный голос. У меня в ансамбле участвует. В институт готовится.
      — Ну что вы, — сказала девушка, — зачем?
      — Это был Шуберт, — раздался голос из-за грузовика.
      — Кто там? — спросила Ангелина.
      — Это наш сотрудник, — сказал Андрюша. — Он сегодня замаскирован под зебру и не хочет пугать местное население.
      Вениамин громко скрипнул зубами.
      Эдуард запустил руку в кабину.
      — Это от Васи, — сказал он. — Гостинцы. Печенье и шампанское.
      — Не надо, — сказала Ангелина.
      — Не хочешь? Ну и превосходно, изумительно, — обрадовался Эдуард. Причаливайте, друзья мои. Завтра нам предстоит большой день.
      Элла Степановна с Андрюшей приняли от Вениамина, который забрался в грузовик, вещи и понесли их в дом. Два последних чемодана достались Вене.
      — Идите, — сказал Вениамин. — Я потом.
      Ангелина прошла в дом первой. Она сразу принялась за хозяйство — делала все быстро, споро, но без спешки, сама ничего не говорила, только отвечала на вежливые вопросы Эллы Степановны. Андрюша тем временем достал колбасу, консервы и вызвался помочь Геле накрывать на стол, но помощь была отвергнута.
      Девушка Андрюше понравилась. И тем, что была высокой, одного роста с ним, и легкостью движений, и чистотой спокойного лица, и скромностью. Пока закипал чайник, Андрюша отнес на холодную половину белье и часть вещей — там на двух кроватях будут спать они с Вениамином. Элле Степановне постелили за тонкой перегородкой рядом с большой комнатой.
      Только когда Геля собрала на стол, Элла спохватилась:
      — Андрюша, где Вениамин? Неужели опять что-то случилось?
      — Кует себе железную маску, — сказал Андрюша и пошел искать аспиранта.
      Вениамин сидел на крыльце, рядом стояли чемоданы. Он смотрел на звезды и переживал.
      — Слушай, здесь ночевать бессмысленно, — сказал Андрюша. — Я ее подготовил, сказал, что ты принадлежишь к особому племени.
      — Ах, оставь, — сказал Вениамин. — Ты не понимаешь, она так поет Шуберта, я просто не могу. Побуду здесь. А когда свет потушат, пройду.
      — Да ты хоть сейчас можешь пройти. Из сеней налево, не надо в дом входить. Я тебе уже и простыни положил. А чаю попьешь?
      — Нет, не хочется, — ответил Веня так, словно отказывался от счастья.
      — Ясно, — сказал Андрюша и вернулся в дом.
      Веня проскользнул вслед за ним и укрылся в холодной горнице, не зажигая света.
      Он был искренне растроган, когда через полчаса Андрюша принес чашку с горячим чаем, бутерброд с колбасой, но главное — таз и чайник с кипятком. Веня скреб лицо и руки мочалкой, и в темноте ему казалось, что краска поддается, покидает лицо и вода в тазике темнеет.
      Вернулся Андрюша, зажег свет и сказал, что с тушью наблюдается прогресс. Он улегся и долго не засыпал, рассказывал Вениамину, что будет готовить Ангелину к институту, что ее мать Глафира — здешний бригадир. Вениамин ревновал. Так и не увидев Ангелину, он уже влюбился в ее чистый голос и склонность к романтике — иной человек не будет гулять в одиночку по околице и петь Шуберта. А вдруг она ждала Василия?
      — Я теперь понимаю, почему Василий не хотел, чтобы мы в этом доме остановились, — сказал, засыпая, Андрюша. Будто угадал мысли Вениамина.

      Утром Вениамин проснулся первым. Солнце только встало и било в маленькое оконце. На соседней кровати, такой же как у Вениамина, с блестящими шарами на спинке, на высокой перине безмятежно спал Андрюша. Было очень тихо, лишь опоздавший улететь на покой комар жужжал под темным дощатым потолком.
      Вениамин поглядел на часы. Половина шестого. Неладно, подумал он. Слишком тихо. Должны кричать петухи, лаять собаки, мычать коровы… Странная деревня. Что означал вчерашний вопль? Он как будто нес в себе послание, смысл которого мог открыться лишь Вениамину. Но почему Вениамину?