Кир Булычев
      Альманах "Удивительный космос"
      1
      Космический корабль "Сегежа" Г/П 304089 возвращался домой. Три дня, как он вышел из большого прыжка, перешел на крейсерскую скорость и теперь приближался к Солнечной системе. Еще несколько дней - и база Земля-14.
      Когда корабль подходит к дому, время на нем меняет свой ход. Начинает казаться, что часы ленятся, что им надоело двигать стрелками, что они рады бы совсем остановиться. Даже роботы - что уж говорить о людях! поглядывают на часы с недоверием. Зачем им нужно оттягивать чудесный момент приземления, минуту, когда можно подойти к открытому люку без скафандра, без шлема и вдохнуть свежий, душистый, неповторимый воздух Земли?
      Капитан Загребин стоял в кают-компании перед картиной, изображающей горное озеро, сосны, подступившие к нему, и снежные пики на заднем плане. Капитан курил и думал. Потом посмотрел в дальний конец кают-компании, где на полукруглом диванчике сидели вполоборота друг к другу доктор Павлыш и штурман Бауэр, играли в шахматы. Практикант Христо Райков уместился на свободном краешке дивана, за спиной Павлыша, читал потрепанный журнал.
      Из буфетной вкатился робот Гришка в белом передничке, принялся греметь чашками, собирая на стол к чаю. В открытую дверь за ним пробрался ванильный запах кекса, - тетя Миля в последние дни закармливала экипаж пирогами и тортами.
      Радист Цыганков заглянул в кают-компанию. Глаза его были тусклыми от тоски, от бесконечности немногочисленных дней, отделявших его от земли.
      - Скучно, Малыш? - спросил капитан.
      - Скучно, - сознался Малыш. - Даже сам не понимаю.
      - Ничего, - сказал Павлыш, отвлекаясь от игры. - Еще неделя, и мы дома.
      - Чем бы мне вас отвлечь? - спросил капитан. - Эта болезнь, лихорадка возвращения, обычно лечится авралами и прочими энергичными действиями... Правда, доктор?
      - Правда, но бесчеловечно, - сказал Павлыш. - Можно найти другой способ. Более интеллектуальный.
      - Предлагайте.
      - Ну, творчество...
      - Кружок рисования? Драматическая студия?
      - Примерно так, - сказал Павлыш. - Сдаюсь я, Глеб. Мне через два хода мат.
      Капитан вышел в коридор. Павлыш догнал его.
      - А в самом деле, - спросил он, - Геннадий Сергеевич, может, займемся творчеством?
      - Ты что имеешь в виду?
      - Выпустим журнал.
      - Проводи меня до мостика, по дороге расскажешь.
      - Мне эта идея пришла в голову, когда я вашу очередную историю слушал, - сказал Павлыш. - Каждый из нас знает их множество, с каждым что-то да происходило. И все это - назовем это фольклором, даже эпосом - пропадает втуне. Иногда только какой-нибудь журналист запишет рассказ, переработает до неузнаваемости. А пора нам самим восполнить белое пятно в литературе.
      Говоря, Павлыш все более воодушевлялся, разогревался созревающей на ходу идеей. Его голубые глаза метали творческие молнии.
      - Это будет альманах удивительных историй...
      - Правдивых? - спросил капитан.
      - Обязательно!
      Павлыш подумал и внес поправку:
      - Большей частью правдивых.
      2
      За чаем Павлыш заручился поддержкой большинства экипажа. Лишь Баков и Снежина Панова отказались участвовать в альманахе, сославшись на отсутствие литературных способностей.
      Павлыш возмущался.
      - Среди нас нет писателей, - уверял он. - Никто не умеет писать красиво. Совсем не в этом дело. Мы хотим сохранить для потомства фольклор в чистой его форме, без наслоений, которые обязательно внесут в него литераторы. И вообще подписываться необязательно.
      - А я бы и не стал, - сказал Бауэр. - Кому какое дело до моего скромного имени?
      - Правильно, - одобрил Павлыш. - Рукописи будете отдавать мне, я сам себя назначаю составителем альманаха, - это дело трудное, хлопотное" связанное с сохранением тайны псевдонима...
      - Да и псевдонима не надо, - сказал Бауэр. - Пусть будет как на конкурсе: каждый подает свой рассказ под девизом.
      - Отлично.
      - А не членам экипажа участвовать можно? - спросил вдруг молчавший до этого патриций с планеты Муна.
      - По крайней мере, я в этом не сомневаюсь, - сказал корона Аро, представитель Галактического центра. - И буду первым, кто принесет рассказ уважаемому редактору литературного альманаха.
      3
      Однако первым рассказ принес не корона Аро. Тот еще переводил его, как в дверь к Павлышу постучали.
      - Войдите, - сказал Павлыш, уже час корпевший над чистым листом бумаги, включавший в отчаянии диктофон и бросавший его при звуке собственного голоса.
      Павлышу было трудно. Рассказ должен был быть достойным редактора и инициатора альманаха. Рассказ должен быть таким, чтобы Снежина Панова поняла, что писал его именно Павлыш и писал для нее, ради нее.
      - Войдите, - повторил Павлыш.
      Вошел некто и сказал:
      - Я уже принес.
      - Списал, наверно, - сказал Павлыш.
      - Мой рассказ. Под девизом, - сказал некто. - Только печальный.
      - А я вот начать никак не могу, - пожаловался Павлыш. - Начало никак не придумаю. Первую строчку.
      - Первая строчка - самое трудное, - сказал некто.
      Некто ушел. Павлыш взглянул краем глаза, но читать не стал. Потом.
      Вложил лист в машинку, напечатал решительно:
      "КОСМИЧЕСКИЕ ТЕЧЕНИЯ
      С утра на город горохом сыпался ветер. Он скатывался с плоской горы, сдергивал с деревьев серые сентябрьские листья, крутил сор вокруг памятника на вокзальной площади и мчал по моторельсу к матросской слободке. Там стояли приземистые, уверенные в себе, ничуть не изменившиеся за сто лет дома, сушились на веревках, как белье, таранки и зеленели клочки виноградников, распрямивших спину, когда с них сняли грозди мелких сладких ягод. До виноградников ветер не доставал. Он запутывался среди сложенных из дикого камня заборов.
      Из-за этих заборов на берегу было тише. Полоса песка и мелких ракушек была густо населена и обжита: заштрихована узкими лодками, измарана пятнами сухих водорослей, изрыта норками крабов, испещрена треугольными следами уток.
      Утки жили у воды. Они подбирали дохлых бычков и прозрачные шарики медузинок. Потом неторопливо спускались к мелким волнам и плыли, словно парусники, по синей воде.
      Дальше, направо, берег загибался, и начиналась оббитая волнами бетонная набережная. Там был городок. Сезон кончился, и город более не прихорашивался и не улыбался северянам. На набережной соревновались орнитоптеристы, и крылья их шелестели, как прибой. Опавшие листья скапливались вокруг деревьев и засыпали дорожки на бульварах. Под грибками летних кафе сиротливо стояли столы, стулья были унесены уже в помещение.
      Ветер пахнул молодым вином. Он набирал этот аромат, пока крутил над городом. Вино давили почти в каждом доме слободы. Вино было кислым, некрепким, но на диво хмельным. Я был здесь в отпуске. Я очень устал..."
      4
      Павлыш почувствовал, что и в самом деле устал. И зашел в тупик. Теперь следовало перейти к сути дела, но как перейти, Павлыш еще не придумал. Пора было идти ужинать, но к ужину спускаться не хотелось - могло пропасть творческое настроение. Павлыш взял рассказ, принесенный ему, и решил прочесть.
      Название рассказа было напечатано заглавными буквами:
      "СИНЯЯ БОРОДА
      Он разбудил ее на рассвете. За окнами висела непрозрачная синева, в которой утонули леса, поля, озера. Редкие огоньки дальнего городка с трудом продирались сквозь густую синь.
      - Вставай, красавица, - сказал он ей. - Я хочу, чтобы тебе понравилось в моем доме.
      Она отвела от него глаза. Иссиня-черная борода, занимавшая половину лица и лопатой ложившаяся на грудь, пугала ее.
      - Смотри на меня, - приказал он. - Тебе все равно придется ко мне привыкнуть. Я тебе неприятен?
      - Не знаю, - сказала она.
      - Я буду добр к тебе, - сказал он. - Я не буду тебя обижать. Но ты должна во всем меня слушаться.
      - Хорошо, - сказала она, не поднимая головы.
      - Теперь иди, - сказал он. - Ты можешь делать что хочешь. Только прошу: не открывай дверцы под лестницей.
      - Хорошо, - повторила она, мечтая об одном: чтобы он скорей ушел и оставил ее одну.
      - Может быть, мне придется сегодня уехать, - сказал он. - Я вернусь к вечеру.
      Она посмотрела ему вслед. Он медленно шел по коридору. Спина его, широкая и сутулая, таила в себе непонятную угрозу.
      Через несколько минут она услышала, как под окном раздались голоса. Она подошла к окну и увидела, что он прощается с одним из слуг. Он и в самом деле уезжал. Ей сразу стало легче. Необходимость подчиняться Синей Бороде угнетала ее, но она знала, что другого выхода у нее нет: он был теперь ее хозяином и помощи ждать неоткуда.
      Все затихло в доме. Она открыла дверь и вышла из своей комнаты. Длинный коридор вел до самой лестницы. Она наугад толкнула дверь направо и увидела большую комнату, почти пустую, если не считать стола, кресла с высокой узорчатой спинкой и книжных шкафов у стен. Она подошла к книжным полкам. Названия книг ей ничего не говорили. Она перелистала одну из них и поставила на место. Потом она покинула библиотеку и дошла до лестницы. Она спустилась вниз и остановилась в нерешительности в высоком холле, пол которого был устлан необъятным ковром. Один из поварят, одетый в белый колпак и халат, вышел из кухни. Она не обратила на него внимания. Она предпочитала не обращать внимания на слуг, потому что это значило бы, что она собирается навсегда оставаться в этом доме. Слуга прошел мимо и исчез.
      Синяя Борода запрещал ей что-то делать. Что? Да, открывать маленькую дверь под лестницей. Где же она?
      Вот и дверца. Она провела ладонью по прохладной плоскости и отдернула руку. Она вспомнила, какие глаза были у Синей Бороды, когда он велел ей слушаться его во всем.
      Какая загадка скрывалась за этой обыденной и невзрачной дверью?
      Ощущение тайны, не покидавшее ее с утра, тайны, которой, казалось, был пропитан воздух этого дома, тяготило и тревожило. И если бы не страх перед Синей Бородой...
      Она с минуту постояла перед дверцей, прислушиваясь. Когда неподалеку прошел слуга, она прижалась к стене, стараясь слиться с ней, стать незаметной. Слуги могли донести Синей Бороде. Шаги стихли. Рука сама поднялась к ручке двери и нажала на нее. "Я только чуть-чуть приоткрою ее, - успокаивала она себя. - Только самую-самую малость. Я не буду заходить внутрь".
      Она толкнула дверь и зажмурилась.
      Так она простояла еще несколько секунд. Она знала, чувствовала, что дверь уже распахнута и надо только открыть глаза, чтобы разгадать тайну дома. "Ну, - уговаривала она себя, - открой глаза. Что сделано, то сделано".
      И она открыла глаза.
      Она ожидала увидеть что угодно, но только не то, что предстало ее взору.
      В небольшой полутемной комнате лежали шесть таких же, как она. Некоторые из них были без голов. И все были мертвы. Она с ужасом осознала, что она не первая и может быть, не последняя обитательница этого дома и судьба ее предшественниц уготована и для нее.
      Она вскрикнула и, не закрыв двери, бросилась к лестнице, не заметив, что слуга в белом колпаке все видел.
      Она бежала по коридору не помня себя. Ей хотелось спрятаться, скрыться, убежать... Но куда? В лес?
      Она повернула обратно и понеслась к выходу из дома, к саду.
      И на пороге столкнулась с Синей Бородой.
      - Ты была там? - спросил он, и голос его был скорее печален, чем зол. Ты все видела?
      - Они... они... ты убил их! - всхлипывала она. - Ты убьешь и меня!
      - К сожалению, ты права, - ответил он тихо. - У меня нет другого выбора.
      ...Вечером, демонтировав очередную модель, Роберт Кямилев, по прозвищу Синяя Борода, начальник центральной лаборатории биороботов, сидел в столовой и нехотя пил восьмую чашку крепчайшего чая.
      - Опять неудача? - спросила Геля.
      - Как только они получают свободу воли, тотчас же выходят из повиновения, - пожаловался ей Роберт, сокрушенно выщипывая волоски из черной бороды. - Система теряет надежность. Любопытство оказывается сильнее комплекса повиновения.
      - Бедняга, опять месяц работы впустую!
      - Почему впустую? Завтра принимаюсь за новую модель. Какая-то из жен Синей Бороды окажется достаточно дисциплинированной.
      - А если сотая? - вздохнула Геля".
      Под рассказом на месте подписи был девиз: "Жестокость".
      - Так, - сказал сам себе Павлыш. - Частично не лишено интереса.
      Творческое настроение все равно прошло. Павлыш спустился в кают-компанию, где начался ужин.
      5
      - Редактор пришел, - неуважительно сказала Снежина, когда Павлыш появился в кают-компании. - Несут ли вам рассказы, романы и поэмы?
      - Конечно, несут, - ответил Павлыш, разворачивая салфетку. - И неплохие вещи.
      - Я к тебе зайду погодя, - сказал Малыш. - У меня не совсем рассказ. Я уже говорил.
      - Видишь, Снежина, - сказал Павлыш. - Я бы на твоем месте сам сел за письменный стол.
      - Еще чего не хватало! - возмутилась Снежина.
      Павлыш с трудом досидел до конца ужина, поспешил к себе в каюту. Ему вдруг почудилось, что вдохновение посетило его. Ему казалось, что сошедшая с небес муза шелестит белыми крыльями над самой головой. Он ворвался в каюту, бросился к машинке, быстро перечел уже написанное, зачеркнул последнюю фразу: "Я был здесь в отпуске; я очень устал".
      И муза пропала. Растворилась в кондиционированном воздухе. Только что была рядом, а пропала. Павлыш подождал ее возвращения, не дождался и без ее помощи написал снова:
      "Я был там в отпуске..."
      И тут Муза взмахнула крылом.
      "...Я искал место, где было бы тихо, свежо и безлюдно. Поэтому и поселился на две недели в этом городке, в опустевшем пансионате.
      Большая часть комнат была заперта, а еще через месяц пансионат закрывался.
      Соседи мои по пансионату были все случайные люди. Я встречался с ними в пустом кафе, которое оживало, лишь когда орнитоптеристы прибегали обедать, шумно складывали в углу разноцветные крылья и громко спорили, употребляя слишком много специальных терминов. Я садился за голубой столик поближе к бульвару, раскланивался с Виктором, агрономом-подводником, жена которого лечилась за городом, в санатории, усатым гуцулом, инженером из Львова, для института которого местный завод изготовлял какой-то сверхсложный прибор, и Шарлем, поэтом из Брюсселя. Он уверял как-то меня, что у него дома ремонт, а он не выносит ремонтов. Потом была Нина. Ей сказала приятельница, что здесь в октябре бархатный сезон. Приятельница, очевидно, спутала этот городок с каким-то местом на Кавказе. За разочарованием первого дня, когда Нина чуть было не уехала южнее, пришло спокойствие и ощущение самого настоящего, чуть тягучего и томительного отдыха. И Нина осталась.
      Постоянный ветер и холодное солнце, черные лодки у моря, запах молодого вина, случайность, непостоянство нашей жизни здесь, обеды в уютном кафе, орнитоптеристы, жухлые листья на бульварных дорожках, белые утки в море все это вызвало приятное, щемящее чувство ожидания чего-то, письма ли, встречи..."
      Закончив страничку и вытащив ее из машинки, Павлыш опечалился. Обнаружилось, что он так и не дошел до сути дела. Двенадцатый час. Лучше встать завтра пораньше. Голова уже плохо работает.