Москва Краснокаменная. Рассказы, фельетоны 20-х годов
ModernLib.Net / Отечественная проза / Булгаков Михаил Афанасьевич / Москва Краснокаменная. Рассказы, фельетоны 20-х годов - Чтение
(стр. 5)
«Свинья ты, а не Понсонби! Какого же черта лишил ты меня супруги? Со стороны Раковского это понятно — он большевик, а большевика хлебом не корми, только дай ему возможность устроить какую-нибудь гадость герцогу. Но ты?! Вызываю тебя на дуэль.
Любящий герцог Эдинбургский».
III
Разговор в спальне герцога Эдинбургского:
С у п р у г а. А, наконец-то ты вернулся, цыпочка. Иди сюда, я тебя поцелую, помпончик.
Г е р ц о г
(крайне расстроен).Уйди с глаз моих.
С у п р у г а. Герцог, опомнитесь! С кем вы говорите? Боже, от кого я слышу эти грубые слова? От своего мужа…
Г е р ц о г. Фигу ты имеешь, а не мужа…
С у п р у г а. Как?!
Г е р ц о г. А вот так.
(Показывает ей договор.)
С у п р у г а. Ах!
(Падает в обморок.)
Г е р ц о г
(звонит лакею).Убрать ее с ковра.
(Занавес.)
Эм.
Комментарии. В. И. Лосев
Брачная катастрофа
Впервые — Гудок. 1924. 23 августа. С подписью: «Эм.».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Рассказ написан по следам советско-английского договора (общего и торгового), подписанного 8 августа 1924 г.
Следует отметить, что Булгаков внимательнейшим образом следил за развитием международных отношений, и советско-английский договор (и переговоры, происходившие до этого) вызвал у него живой интерес. Вот некоторые записи в его дневнике. 6 августа: «Сегодня в газетах сообщение о том, что англо-советская конференция лопнула. Сообщение написано в сухих официальных словах: „…разрыв произошел на вопросе об удовлетворении претензий бывших частных собственников"… „так как выяснилось, что по вопросу о бывших крупных собственниках соглашения достигнуть невозможно, конференция была объявлена закрытой".
Finita, как говорится, la comedia. Интересно было бы знать, сколько времени „Союз социалистич. республик" просуществует в таком положении».
16 августа: «Оказывается, в эти дни Раковский… <обрыв текста>… но последние сообщения показывают, что в Англии началась сильная кампания против такого договора и, возможно, что его не ратифицирует парламент.
Сообщение о договоре явилось неожиданным — телеграфировали о разрыве, а потом — сообщение о подписании.
В Англии пишут то, что должно бы выходить по здравому английскому смыслу — нельзя же дать большевикам деньги, когда эти большевики только и мечтают, что о разрушении Англии! Резон.
Доиграются англичане!
Подписали договор Понсонби и Макдональд.
…каламбур — понсонбие (пособие). Каламбур неизвестно чей.
Понсонби — пособи».
23 августа: «Консервативная английская печать ведет энергичную кампанию против англо-советского договора, и есть основание полагать, что парламент…» <обрыв текста>.
Из этих записей совершенно ясно видно настроение писателя: Булгаков, конечно, был против этого договора, укреплявшего позиции советской власти, у которой он был «под пятой».
Игра природы
А у нас есть железнодорожник с фамилией Врангель…
Из письма рабкора
Дверь, ведущую в местком станции М., отворил рослый человек с усами, завинченными в штопор. Военная выправка выпирала из человека. Предместком, сидящий за столом, окинул вошедшего взором и подумал: «Экий бравый»… — А вам чего, товарищ? — спросил он. — В союз желаю записаться, — ответил визитер. — Тэк-с… А вы где работаете? — Да я только что приехал, — пояснил гость, — весовщиком сюды назначили. — Тэк-с. Ваша как фамилия, товарищ? Лицо гостя немного потемнело. — Да фамилия, конечно… — заговорил он, — фамилия у меня… Врангель. Наступило молчание. Предместком уставился на посетителя, о чем-то подумал и вдруг машинально ощупал документы в левом кармане пиджака. — А имя и, извините, отчество? — спросил странным голосом. Вошедший горько и глубоко вздохнул и вымолвил: — Да, имя… ну, что имя, ну, Петр Николаевич. Предместком привстал с кресла, потом сел, потом опять привстал, глянул в окно, с окна на портрет Троцкого, с Троцкого на Врангеля, с Врангеля на дверной ключ, с ключа косо на телефон. Потом вытер пот и спросил сипло: — А скудова же вы приехали? Пришелец вздохнул так густо, что в предместкоме шевельнулись волосы, и молвил: — Да вы не думайте… Ну, из Крыма… Словно пружина развернулась в предместкоме. Он вскочил из-за стола и мгновенно исчез. — Так я и знал! — кисло сказал гость и тяжко сел на стул. Со звоном хлопнул ключ в дверях. Предместком, с глазами, сияющими как звезды, летел через зал 3-го класса, потом через 1-й класс и прямо к заветной двери. На лице у предместкома играли краски. По дороге он вертел руками и глазами, наткнулся на кого-то в форменной куртке и ему взвыл шепотом: — Беги, беги в месткоме дверь покарауль! Чтоб не убег!.. — Кто?! — Врангель!.. — Сдурел! Предместком ухватил носильщика за фартук и прошипел: — Беги скорей, дверь покарауль!.. — Которую?! — Дурында… Награду получишь!.. Носильщик выпучил глаза и стрельнул куда-то вбок… За ним — второй. Через три минуты у двери месткома бушевала густая толпа. В толпу клином врезался предместком, потный и бледный, а за ним двое в фуражках с красным верхом и синеватыми околышами. Они бодро пробирались в толпе, и первый звонко покрикивал: — Ничего интересного, граждане! Попрошу вас очистить помещение!.. Вам куда? В Киев? Второй звонок был. Попрошу очистить… — Кого поймали, родные? — Кого надо, того и поймали, попрошу пропустить… — Деникина словил месткомщик!.. — Дурында, это Савинков убег… А его залопали у нас! — Я обнаружил его по усам, — бормотал предместком человеку в фуражке, — глянул… Думаю, батюшки — он! Двери открылись, толпа полезла друг на друга, и в щели мелькнул пришелец… Глянув на входящих, он горько вздохнул, кисло ухмыльнулся и уронил шапку. — Двери закрыть!.. Ваша фамилия? — Да Врангель же… да я ж говорю… — Ага! Форменные фуражки мгновенно овладели телефоном. Через пять минут перед дверьми было чисто от публики и по очистившемуся пространству проследовал кортеж из семи фуражек. В середине шел, возведя глаза к небу, пришелец и бормотал: — Вот, Твоя воля… замучился… В Херсоне водили… в Киеве водили… Вот горе-то… В Совнарком подам, пусть хоть какое хочут название дадут… — Я обнаружил, — бормотал предместком в хвосте, — батюшки, думаю, усы! Ну, у нас это, разумеется, быстро, по-военному: р-раз — и на ключ. Усы — самое главное… * * * Ровно через три дня дверь в тот же местком открылась и вошел тот же бравый. Физиономия у него была мрачная. Предместком встал и вытаращил глаза. — Э… вы? — Я, — мрачно ответил вошедший и затем молча ткнул бумагу. Предместком прочитал ее, покраснел и заявил: — Кто ж его знал… — забормотал он… — гм… да, игра природы… Главное, усы у вас, и Петр Николаевич… Вошедший мрачно молчал… — Ну что ж… Стало быть, препятствий не встречается… Да… Зачислим… Да, вот, усы сбили меня… Вошедший злобно молчал. * * * Еще через неделю подвыпивший весовщик Карасев подошел к мрачному Врангелю с целью пошутить. — Здравия желаю, ваше превосходительство, — заговорил он, взяв под козырек и подмигнув окружающим, — ну, как изволите поживать? Каково показалось вам при власти Советов и вообще у нас в Ресефесере? — Отойди от меня, — мрачно сказал Врангель. — Сердитый вы, господин генерал, — продолжал Карасев, — у-у, сердитый. Боюсь, как бы ты меня не расстрелял. У него это просто, взял пролетария… Врангель размахнулся и ударил Карасева в зубы так, что с того соскочила фуражка. Кругом засмеялись. — Что ж ты бьешься, гадюка перекопская? — сказал дрожащим голосом Карасев. — Я шутю, а ты… Врангель вытащил из кармана бумагу и ткнул ее в нос Карасеву. Бумагу облепили и начали читать: «…Ввиду того, что никакого мне проходу нету в жизни, просю мне роковую фамилию сменить на многоуважаемую фамилию по матери — Иванов…» Сбоку было написано химическим карандашом «удовлетворить». — Свинья ты… — заныл Карасев. — Что ж ты мне ударил? — А ты не дражни, — неожиданно сказали в толпе. — Иванов, с тебя магарыч!
Комментарии. В. И. Лосев
Игра природы
Впервые — Гудок. 1924. 13 сентября. С подписью: «Михаил Булгаков».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Булгаков иногда позволял себе и в «Гудке», где естественными и нужными считались только фельетоны на производственные темы железнодорожного ведомства, блеснуть сатирой на общеполитические темы. И в этом вроде бы безобидном фельетоне разбросана по тексту большая порция яду. Например, такой кусочек: «…глянул… на портрет Троцкого, с Троцкого на Врангеля, с Врангеля…» Или еще: «Каково показалось вам при власти Советов и вообще у нас в Ре-Се-Фе-Се-Ре?» Это «Ре-Се-Фе-Се-Ре» Булгаков с наслаждением вкраплял и в другие свои сочинения. И конечно, без размашистого удара Врангеля-Иванова по физиономии глумливого пролетария Карасева фельетон не имел бы логического, эффектного конца.
Стенка на стенку
В день престольного праздника в селе Поплевине, в районе станции Ряжск, происходил традиционный кулачный бой крестьян. В этом бое принял участие фельдшер ряжского приемного покоя, подавший заявление о вступлении в партию.
Рабкор
Часть I. НА ВЫГОНЕ
В день престольного праздника преподобного Сергия в некоем селе загремел боевой клич:
— Братцы! Собирайся! Братцы, не выдавай!
Известный всему населению дядя, по прозванию Козий Зоб, инициатор и болван, вскричал командным голосом:
— Стой, братцы! Не все собрамшись.
Некоторые у обедни.
— Правильно! — согласилось боевое население.
В церкви торопливо звякали колокола, и отец настоятель на скорую руку бормотал слова отпуска. Засим, как вздох, донесся заключительный аккорд хора, и мужское население хлынуло на выгон.
— Ура, ура!
Голова дяди Зоба мелькала в каше, и донеслись его слова:
— Стой! Отставить…
Стихло.
И Зоб произнес вступительное слово:
— Медных пятаков чеканки тысяча девятьсот двадцать четвертого года в кулаки не зажимать. Под вздох не бить дорогих противников, чтобы не уничтожить население. Лежачего ногами не топтать: он не просо! С Богом!
— Урра! — разнесся богатырский клич.
И тотчас мужское население разломилось на две шеренги. Они разошлись в разные стороны и с криком «ура» двинулись друг на друга.
— Не выдавай, Прокудин! — выла левая шеренга. — Бей их, сукиных сынов, в нашу голову!!!
— Бей! Эй, эй! — разнесли перелески.
Шеренги сошлись, и первой жертвой силача Прокудина стал тот же бедный Зоб. Как ни били со всех сторон Прокудина, он дорвался до зобовой скулы и так тяжко съездил его, поддав еще в то место, на котором Козий Зоб заседал обыкновенно на общих собраниях сельсовета, что Зоб моментально вылетел из строя. Его бросило головой вперед, а ногами по воздуху, причем из кармана Зоба выскочило шесть двугривенных, изо рта два коренных зуба, из глаз искры, а из носа — темная кровь.
— Братья! — завыла правая шеренга. — Неужто поддадимся?
Кровь Зоба возопияла к небу, и тотчас получилось возмездие.
Стены сошлись вплотную, и кулаки забарабанили, как цепы на гумне. Вторым высадило из строя Васю Клюкина, и Вася физиономией проехался по земле, ободрав как первую, так и вторую. Он лег рядом с Зобом и сказал только два слова:
— Сапоги вдове…
Без рукавов и с рваным в клочья задом вылетел Птахин, повернулся по оси, ударил кого-то по затылку, но мгновенно его самого залепило плюхою в два аршина, после чего он рявкнул:
— Сдаюсь! Света Божьего не вижу…
И перешел в лежачее положение.
За околицей тревожно взвыли собаки, легонько начали повизгивать бабы-зрительницы.
И вот, в манишке, при галстуке и калошах, показался, сияя празднично, местный фельдшер Василий Иваныч Талалыкин. Он приблизился к кипящему бою, и глазки его сузились. Он потоптался па месте, потом нерешительно рукою дернул себя за галстук, затем более решительно прошелся по пуговицам пиджака, разом скинул его и, издав победоносный клич, врезался в битву. Правая шеренга получила подкрепление, и, как орел, бросился служитель медицины увечить своих пациентов. Но те не остались в долгу. Что-то крякнуло, и выкатился вон, как пустая банка из-под цинковой мази, универсальный врач, усеивая пятнами крови зеленую траву.
Часть II. ВЫГНАЛИ
Через два дня в Укоме города Р. появился фельдшер Василий Иванович Талалыкин. Он был в кожаной куртке, при портрете вождя, и сознательности до того много было в его лице, что становилось даже немножко тошно. Поверх сознательности помещался разноцветный фонарь под правым оком фельдшера, а левая скула была несколько толще правой… Сияя глазами, ясно говорящими, что фельдшер постиг до дна всю политграмоту, он приветствовал всех словами, полными достоинства:
— Здравствуйте, товарищи.
На что ему ответили гробовым молчанием.
А секретарь Укома, помолчав, сказал фельдшеру такие слова:
— Пройдемте, гражданин, на минутку ко мне.
При слове «гражданин» Талалыкина несколько передернуло.
Дверь прикрыли, и секретарь, заложив руки в карманы штанов, молвил такое:
— Тут ваше заявление есть о вступлении в партию.
— Как же, как же, — ответил Талалыкин, предчувствуя недоброе и прикрывая лодошкою фонарь.
— Вы ушиблись? — подозрительно ласково спросил секретарь.
— М… м… ушибси, — ответил Талалыкин. — Как же, на притолоку налетел… М-да… Заявленьице. Вот уже год стучусь в двери нашей дорогой партии, под знамена которой, — запел вдруг Талалыкин тонким голосом, — я рвусь всеми фибрами моей души. Вспоминая великие заветы наших вож…
— Довольно, — неприятным голосом прервал секретарь, — достаточно. Вы не попадаете под знамена!
— Но почему же? — мертвея, спросил Талалыкин.
Вместо ответа секретарь указал пальцем на цветной фонарь.
Талалыкин ничего не сказал. Он повесил голову и удалился из Укома.
Раз и навсегда.
Комментарии. В. И. Лосев
Стенка на стенку
Впервые — Гудок. 1924. 19 октября. С подписью: «Михаил Булгаков».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Звуки польки неземной
Нет, право… после каждого бала как
будто грех какой сделал.
И вспоми-
нать о нем не хочется.
Из Гоголя
П-пай-дем, пппай-дем…
Ангел милый,
Пп-ольку танцевать со мной!!!
— Сс… с… — свистала флейта. — Слышу, слышу, — пели в буфете. — П-польки, п-полечки, п-полыси, — бухали трубы в оркестре.
Звуки польки неземной!!!
Здание льговского нардома тряслось. Лампочки мигали в тумане, и совершенно зеленые барышни и багровые взмыленные кавалеры неслись вихрем. Ветром мело окурки, и семечковая шелуха хрустела под ногами, как вши.
Пай-дем, па-а-а-а-й-дем!!
— Ангел милый, — шептал барышне осатаневший телеграфист, улетая с нею в небо. — Польку! А гош,
мадам! — выл дирижер, вертя чужую жену. — Кавалеры похищают дам! С него капало и брызгало. Воротничок раскис. В зале, как на шабаше, металась нечистая сила.
— На мозоль, на мозоль, черти! — бормотал нетанцующий, пробираясь в буфет. — Музыка, играй № 5! — кричал угасающим голосом из буфета человек, похожий на утопленника. — Вася, — плакал второй, впиваясь в борты его тужурки, — Вася! Пролетариев я не замечаю! Куды ж пролетарии-то делись? — К-какие тебе еще пролетарии? Музыка, урезывай польку! — Висели пролетарии на стене и пропали… — Где? — А вон… вон… — Залепили голубчиков! Залепили. Вишь, плакат на них навесили. Паку… па-ку… покупайте серпантин и соединяйтесь… — Горько мне! Страдаю я… — А-ах, как я страдаю! — зазывал шепотом телеграфист, пьянея от духов. — И томлюсь душой!
Польку я желаю… танцевать с тобой!!
— Кавалеры наступают на дам, и наоборот! А дру-ат,
— ревел дирижер. В буфете плыл туман. — По баночке, граждане, — приглашал буфетный распорядитель с лакированным лицом, разливая по стаканам загадочную розовую жидкость, — в пользу библиотеки! Иван Степаныч, поддержи, умоляю, гранит науки! — Я ситро не обожаю… — Чудак ты, какое ситро! Ты глотни, а потом и говори. — Го-го-ro… Самогон! — Ну, то-то! — И мне просю бокальчик. — За здоровье премированного красавца бала Ферапонта Ивановича Щукина! — Счастливец, коробку пудры за красоту выиграл! — Протестую против. Кривоносому несправедливо выдали. — Полегче. За такие слова, знаешь. — Не ссорьтесь, граждане! Блестящие лица с морожеными, как у судаков, глазами осаждали стойку. Сизый дым распухал клочьями, в глазах двоилось. — Позвольте прикурить. — Пажалст… — Почему три спички подаете? — Чудак, тебе мерещится! — Об которую ж зажигать? — Целься на среднюю, вернее будет. В зале бушевало. Рушились потолки и полы. Старые стены ходили ходуном. Стекла в окнах бряцали. — Дзинь… дзинь… дзинь!! — Польки — дзинь! П-польки — дзинь! — рявкали трубы.
Звуки польки неземной!!!
Комментарии. В. И. Лосев
Звуки польки неземной
Впервые — Гудок. 1924. 16 ноября. С подписью: «Письмо рабкора списал М. Булгаков».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Целитель
12 декабря ремонтный рабочий Верейцовской ветки Западных т. Баяшко, будучи болен ногами и зная, что у его больного соседа находится прибывший из Уборок фельдшер гр. К., попросил осмотреть и его, но фельдшер не осмотрел т. Баяшко, а сказал, что его ноги надо поотрубить, и уехал, не оказав никакой помощи.
Минус
Вошел, тесемки на халате завязал и крикнул: — По очереди! В первую очередь попал гражданин с палкой. Прыгал, как воробей, поджав одну ногу. — Что, брат, прикрутило? — Батюшка фельдшер! — запел гражданин. — Спускай штаны. Ба-ба-ба! — Батюшка, не пугай! — Пугать нам нечего. Мы не для того приставлены. Приставлены мы лечить вас, сукиных сынов, на транспорте. Гангрена коленного сустава с поражением центральной нервной системы. — Батюшка!! — Я сорок лет батюшка. Надевай штаны. — Батюшка, что ж
сногой-то будет? — Ничего особенного. Следующий! Отгниет по колено — и шабаш. — Бат… — Что ты расквакался: «батюшка, батюшка». Какой я тебе батюшка? Капли тебе выпишу. Когда нога отвалится, приходи. Я тебе удостоверение напишу. Соцстрах будет тебе за ногу платить. Тебе еще выгоднее. А тебе что? — Не вижу, красавец, ничего не вижу. Как вечером — дверей не найду. — Ты, между прочим, не крестись, старушка. Тут тебе не церковь. Трахома у тебя, бабушка. С катарактой первой степени по статье А. — Красавчик ты наш! — Я сорок лет красавчик. Глаза вытекут, будешь знать! — Краса!! — Капли выпишу. Когда совсем ни черта видеть не будут, приходи. Бумажку напишу. Соцстрах тебе за каждый глаз по червю будет платить. Тут не реви, старушка, в соцстрахе реветь будешь. А вам что? — У малышки морда осыпалась, гражданин лекпом. — Ага. Так. Давай его сюда. Ты не реви. Тебя женить пора, а ты ревешь. Эге-ге-ге… — Гражданин лекпом. Не терзайте материнское сердце! — Я не касаюсь вашего сердца. Ваше сердце при вас и останется. Водяной рак щеки у вашего потомка. — Господи, что ж теперь будет? — Гм… Известно что: прободение щеки, и вся физиономия набок. Помучается с месяц — и крышка. Вы тогда приходите, я вам бумажку напишу. А вам что? — На лестницу не могу взойти. Задыхаюсь. — У вас порок пятого клапана. — Это что такое значит? — Дыра в сердце. — Ловко! — Лучше трудно. — Завещание написать успею? — Ежели бегом добежите. — Мерси, несусь. — Неситесь. Всего лучшего. Следующий! Больше нету? Ну, и ладно. Отзвонил — и с колокольни долой!
Комментарии. В. И. Лосев
Целитель
Впервые — Гудок. 1925. 4 января. С подписью: «Михаил Булгаков».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Залог любви
I. ЛУННЫЕ ТЕНИ
Угасли звуки на станции. Даже неугомонный маневровый паровоз перестал выть и заснул на пути. Луна, радостно улыбаясь, показалась над лесом и все залила волшебным зеленоватым светом. А тут еще запахли акации, ударили в голову, и засвистал безработный соловей… И тому подобное.
Две тени жались в узорной тени кустов, и в лунном отблеске изредка светились проводницкие пуговицы.
— Ведь врешь ты все, подлец, — шепнул женский голос, — поиграешь и бросишь.
— Маруся, и тебе не совестно? — дрожа от обиды, шептал сиплый голос. — Я, по-твоему, способен на такую пакость? Да я скорей, Маня, пулю пущу себе в лоб, чем женщину обману!
— Пустишь ты пулю, держи карман, — бормотал женский голос, волнуясь. — От тебя жди! Сорвешь цвет удовольствия, а потом сел в скорый поезд, только тебя и видели. Откатись ты лучше от меня!
«Целуются, черти, — тоскливо думал холостой начальник станции, сидя на балконе, — луна, положим, такая, что с семафором поцелуешься».
— Знаем, — шептала тень, отталкивая другую тень, — видали мы таких. Поешь, поешь, а потом я рыдать с дитем буду, кулаками ему слезы утирать.
— Я тебя не допущу рыдать, Манюша. Сам ему, дитю, если такое появится, кулаками слезы вытру. Он у нас и не пикнет. Дай в шейку поцелую. Четыре червонца буду младенцу выдавать или три.
— Фу ты, наваждение, — крякнул начальник станции и убрался с балкона.
— Одним словом, уходи.
— Дай-ка губки.
— На… И откатывайся. Прилип, как демон.
«Неподатливая баба, — думала тень, поблескивая пуговицами. — Ну, я тебя разгрызу! Ах ты, черт. Мысль у меня мелькнула… Эх, и золотая ж голова у меня…»
— Знаешь, Маруся, что я тебе скажу. Уж если ты словам моим не веришь, так я тебе залог оставлю.
— Уйди ты с залогом, не мучай!
— Нет, Маруся, ты погоди. Ты знаешь, что я тебе оставлю, — тень зашептала, зашептала, стала расстегивать пуговицы. — Уж это такой залог… без этого, брат ты мой, я и существовать не могу. Все равно к тебе вернусь.
— Покажи…
Долго еще шептались тени, что-то прятали.
Потом настала тишина.
Луна вдруг выглянула из-за сосен и стыдливо завернулась в облака, как турчанка в чадру.
И темно.
II. В СУНДУКЕ ЗАЛОГ
Лил дождь. Маруся сидела у окошка и думала: «Куда же он, подлец, запропастился? Ох, чуяло мое сердце. Ну да ладно, попрыгаешь, попрыгаешь да придешь. Далеко без залога не ускачешь. Мое счастье в сундуке заперто… Но все-таки интересно, где он находится, соблазнитель моей жизни?»
III. ЗЛОДЕЙСКИЙ ПЛАН
Соблазнитель в это время находился в отделении милиции.
— Вам что, гражданин? — спросило его милицейское начальство.
Соблазнитель кашлянул и заговорил:
— Гм… Так что произошло со мной несчастье.
— Какое?
— Неописуемая вещь. Трудкнижку посеял.
— Вещь описуемая. Бывает с неаккуратными людьми. При каких обстоятельствах произошло?
— Обстоятельства обыкновенные. Вот, извольте видеть, дыра в кармане. Вышел я погулять… Луна светит… Я ей и говорю…
— Кому ей?
— Тьфу!.. Это я обмолвился. Виноват. Ничего не говорю, а просто смотрю, батюшки — дыра, а трудкнижки нет!
— Публикацию поместите в газете, а затем, вырезав ее, явитесь в отделение. Выдадим новую.
— Слушаюсь.
IV. РОКОВОЕ ПИСЬМО
Через некоторое время в «Гудке» появилось:
«Утеряна трудкнижка за № таким-то, на имя такого-то. Выдана таким-то отд. милиции 8 мая 23 г.»
А через некоторое время в «Гудок» пришло письмо, поразившее редакцию как громом:
«Многоуважаемый товарищ редактор! Это всё ложь! Книжка не утеряна и такой-то врёт. Он отдал её мне в залог любви. А теперь опубликовывает в газете!»
V. ЭПИЛОГ
Такой-то рвал на себе волосы и кричал.
— Что ж мне теперь делать, после такого сраму?!
Стоял перед ним приятель и говорил ему:
— Не знаю, что уж тебе и посоветовать. Сделал ты подлость по отношению к женщине. Сам теперь и казнись!
Комментарии. В. И. Лосев
Залог любви
Впервые — Гудок. 1925. 12 февраля. С подписью: «Михаил Булгаков».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Они хочуть свою образованность показать…
…и всегда говорят о непонятном!
А. Л. Чехов
Какие-то чудаки наши докладчики! Выра-
жается во время речи иностранными словами, а
когда рабочие попросили объяснить — он, ока-
зывается, сам не понимает!!
Рабкор Н. Чуфыркин
В зале над тысячью человек на три сажени стоял пар. И пар поднимался от докладчика. Он подъезжал на курьерских к концу международного положения. — Итак, дорогие товарищи, я резюмирую! Интернациональный капитализм в конце концов и в общем и целом довел свои страны до полной прострации. У акул мирового капитализма одно соображение, как бы изолировать советскую страну и обрушиться на нее с интервенцией! Они использовывают все возможности вплоть до того, что прибегают к диффамации, то есть сочиняют письма, якобы написанные тов. Зиновьевым!
Это, товарищи, с точки зрения пролетариата — моральное разложение буржуазии и ее паразитов и камер-лакеев из Второго Интернационала! Оратор выпил полстакана воды и загремел, как труба: — Удается ли это им, товарищи? Совершенно наоборот! Это им не удается! Капиталистическая вандея, окруженная со всех сторон волнами пока еще аморфного пролетариата, задыхается в собственном соку, и перед капиталистами нет другого исхода, как признать Советский Союз, аккредитовав при нем своих полномочных послов!! И моментально оратор нырнул вниз, словно провалился. Затем выскочила из кресла его голова и предложила: — Если кто имеет вопросы, прошу задавать. В зале наступила тишина. Затем в отдалении зашевелилась в самой гуще и вышла голова Чуфыркина. — Вы имеете, товарищ? — ласково обратился с эстрады совершенно осипший оратор. — Имею, — ответил Чуфыркин и облокотился на спинку переднего стула. Вид у Чуфыркина был отчаянный. — Ты из меня всю кровь выпил! Зал охнул, и все головы устремились на смельчака Чуфыркииа. — Сижу — и не понимаю: жив я или уже помер, — объяснил Чуфыркин. В зале настала могильная тишина. — Виноват. Я вас не понимаю, товарищ, — оратор обидчиво скривил рот и побледнел. — В голове пузыри буль-буль, как под водой сидишь, — объяснил Чуфыркин. — Я не понимаю, — заволновался оратор. Председатель стал подниматься с кресла. — Вы, товарищ, вопрос имеете? Ну? — Имею, — подтвердил Чуфыркин, — объясни — «резюмирую». — То есть как это, товарищ? Я не понимаю, что объяснить?.. — Что означает — объясни! — Виноват, ах да. Вам не совсем понятно, что означает «резюмирую»? — Совершенно непонятно, — вдруг крикнул чей-то измученный голос из задних рядов. — Вандея какая-то. Кто она такая? Оратор стал покрываться клюквенной краской. — Сию минуту. М-м-м… Так, вы про «резюмирую». Это, видите ли, товарищ, слово иностранное. — Оно и видно, — ответил чей-то женский голос сбоку. — Что обозначает? — повторил Чуфыркин. — Видите ли, резю-зю-ми-ми… — забормотал оратор. — Понимаете ли, ну вот, например, я, скажем, излагаю речь. И вот выводы, так сказать. Одним словом, понимаете?.. — Черти серые, — сказал Чуфыркин злобно. Зал опять стих. — Кто серые? — растерянно спросил оратор. — Мы, — ответил Чуфыркин, — не понимаем, что вы говорите. — У него образование высшее, он высшую начальную школу окончил, — сказал чей-то ядовитый голос, и председатель позвонил. Где-то засмеялись. — «Интервенцию» — объясните, — продолжал Чуфыркин настойчиво. — И «диффамацию», — добавил чей-то острый, пронзительный голос сверху и сбоку. — И кто такой камер-лакей? В какой камере?! — Про Вандею расскажите!! Председатель взвился, начал звонить. — Не сразу, товарищи, прошу по очереди! — «Аккредитовать» — не понимаю?! — Ну, что значит «аккредитовать»? — растерялся оратор. — Ну, значит, послать к нам послов. — Так и говори!! — раздраженно забасил кто-то на галерее. — «Интервенцию» даешь!! — отозвались задние! ряды. Какая-то лохматая учительская голова поднялась и, покрывая нарастающий гул, заявила: — И, кроме того, имейте в виду, товарищ оратор, что такого слова «использовывать» в русском языке нет! Можно сказать — использовать.
Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
|
|
