Михаил Булгаков
      ЧЕТЫРЕ ПОРТРЕТА
      - Ну-с, господа, прошу вас, - любезно сказал хозяин и царственным жестом указал на стол.
      Мы, не заставили себя просить вторично, уселись и развернули стоящие дыбом крахмальные салфетки.
      Село нас четверо: хозяин - бывший присяжный поверенный, кузен его бывший присяжный поверенный же, кузина, бывшая вдова действительного статского советника, впоследствии служащая в Совнархозе, а ныне просто Зинаида Ивановна и гость - я - бывший... впрочем, это все равно... ныне человек с занятиями, называемыми неопределенными.
      Первоапрельское солнце ударило в окно и заиграло в рюмках.
      - Вот и весна, слава богу; измучились с этой зимой, - сказал хозяин и нежно взялся за горлышко графинчика.
      - И не говорите! - воскликнул я и, вытащив из коробки кильку, в миг ободрал с нее шкуру, затем намазал на кусок батона сливочного масла, прикрыл его килечным растерзанным телом и любезно оскалив зубы в сторону Зинаиды Ивановны, добавил: - Ваше здоровье!
      И затем мы глотнули.
      - Не слабо ли... кхм... разбавил? - заботливо осведомился хозяин.
      - Самый раз, - ответил я, переводя дух.
      - Немножко, как будто, слабовато, - отозвалась Зинаида Ивановна.
      Мужчины хором запротестовали, и мы выпили по второй. Горничная внесла миску с супом.
      После второй рюмки божественная теплота разлилась у меня внутри, и благодушие приняло меня в свои объятия. Я мгновенно полюбил хозяина, его кузена, и нашел, что Зинаида Ивановна, несмотря на свои 38 лет, еще очень и очень недурна, и борода Карла Маркса, помещавшегося прямо против меня рядом с картой железных дорог на стене, вовсе не так уж огромна, как это принято думать. История появления Карла Маркса в квартире поверенного, ненавидящего его всей душой такова. Хозяин мой - один из самых сообразительных людей в Москве, если не самый сообразительный. Он едва ли не первый почувствовал, что происходящее - штука серьезная и долгая и поэтому окопался в своей квартире не кое-как, кустарным способом, а основательно. Первым долгом он признал Терентия, и Терентий изгадил ему всю квартиру, соорудив в столовой нечто вроде глиняного гроба. Тот же Терентий проковырял во всех стенах громадные дыры, сквозь которые просунул толстые трубы. После этого хозяин, полюбовавшись работой Терентия, сказал:
      - Могут не топить парового, бандиты, - и поехал на Плющиху. С Плющихи он привез Зинаиду Ивановну и поселил ее в бывшей спальне, комнате на солнечной стороне. Кузен приехал через три дня из Минска. Он кузена охотно и быстро приютил в бывшей приемной (из передней направо) и поставил ему черную печечку. Затем пятнадцать пудов муки он всунул в библиотеку (прямо по коридору), запер дверь на ключ, повесил на дверь ковер, к ковру приставил этажерку, на этажерку пустые бутылки и какие то старые газеты, и библиотека словно сгинула - сам чорт не нашел бы в нее хода. Таким образом из шести комнат осталось три. В одной он поселился сам с удостоверением, что у него порок сердца, а между оставшимися двумя комнатами (гостиная и кабинет) снял двери, превратив их в странное двойное помещение.
      Это не была одна комната, потому что их было две, но и жить и них. как в двух, было невозможно, тем более, что в первой (гостиной) непосредственно под статуей голой женщины и рядом с пианино поставил кровать и, признав из кухни Сашу, сказал ей:
      - Тут будут приходить эти. Так скажешь, что спишь здесь.
      Саша заговорщически усмехнулась и ответила:
      - Хорошо барин.
      Дверь кабинета он облепил мандатами, из которых явствовало, что ему юрисконсульту такого-то учреждения полагается "добавочная площадь". На добавочной площади он устроил такие баррикады из двух полок с книгами, старого велосипеда без шин и стульев с гвоздями, и трех карнизов, что даже я, отлично знакомый с его квартирой, в первый же визит, после приведения квартиры в боевой вид, разбил себе оба колена, лицо и руки и разорвал сзади и спереди пиджак по живому месту.
      На пианино он налепил удостоверение, что Зинаида Ивановна учительница музыки, на двери ее комнаты удостоверение, что она служит в Совнархозе, на двери кузена, что тот секретарь. Двери он стал отворять сам после 3-го звонка, а Саша в это время лежала на кровати возле пианино.
      Три года люди в серых шинелях и черных пальто, объеденных молью и девицы с портфелями и в дождевых брезентовых плащах рвались в квартиру, как пехота на проволочные заграждения, и ни черта не добились. Вернувшись через три года в Москву, из которой я легкомысленно уехал, я застал все на прежнем месте. Хозяин только немного похудел и жаловался, что его совершенно замучили.
      Тогда же он и купил четыре портрета. Луначарского он пристроил в гостиной на самом видном месте, так что Нарком стал виден решительно со всех точек в комнате. В столовой он повесил портрет Маркса, а в комнате кузена над великолепным зеркальным желтым шкафом кнопками прикрепил Троцкого. Троцкий был изображен в пенсне, как полагается, и с достаточно благодушной улыбкой на губах. Но лишь хозяин впился четырьмя кнопками в фотографию, мне показалось, что Троцкий нахмурился. Так хмурым он и остался. Затем хозяин вынул на папки Карла Либкнехта и направился и комнату кузины. Та встретила его на пороге и, ударив себя по бедрам обтянутым полосатой юбкой, вскричала:
      - Эт-того не доставало! Пока я жива, Александр Палыч, никаких Маратов и Дантонов в моей комнате не будет!
      - Зин... при чем здесь Мара... - начал было хозяин, но энергичная женщина повернула его за плечи и выпихнула вон. Хозяин задумчиво повертел в руках цветную фотографию и сдал ее в архив.
      Ровно через полчаса последовала очередная атака. После третьего звонка и стука кулаками в цветные волнистые стекла парадной двери, хозяин, накинув вместо пиджака, измызганный френч, впустил трех. Двое были в сером, один в черном с рыжим портфелем.
      - У вас тут комнаты... - начал первый серый и ошеломленно окинул переднюю взором. Хозяин предусмотрительно не зажег электричества, и зеркала, вешалки, дорогие кожаные стулья и оленьи рога распылились во мгле.
      - Что вы, товарищи!! - ахнул хозяин и всплеснул руками, - какие тут комнаты?! Верите ли, шесть комиссий до вас было на этой неделе. Хоть и не смотрите! Не только лишней комнаты нет, но еще мне не хватает. Извольте видеть, - хозяин вытащил из кармана бумажку, - мне полагается 16 аршин добавочных, а у меня 131/2. Да-с. Где я, спрашивается, возьму 21/2 аршина.
      - Ну, мы посмотрим, - мрачно сказал второй серый.
      - П-пожалуйста, товарищи!..
      И тотчас перед нами предстал Луначарский. Трое, открыв рты, посмотрели на наркомпроса.
      - Тут кто? - спросил первый серый, указывая на кровать.
      Товарищ Епишина, Александра Ивановна.
      - Она кто?
      - Техническая работница, - сладко улыбаясь, ответил хозяин, стиркой занимается.
      - А не прислуга она у вас? - подозрительно спросил черный.
      В ответ хозяин судорожно засмеялся:
      - Да что вы, товарищ! Что я, буржуй какой-нибудь, чтобы прислугу держать! Тут на еду не хватает, а вы, прислуга! Хи-хи!
      - Тут? - лаконически спросил черный, указывая на дыру в кабинет.
      - Добавочная, 131/2, под конторой моего учреждения, - скороговоркой ответил хозяин.
      Черный немедленно шагнул в полутемный кабинет. Через секунду в кабинете с грохотом рухнул таз и я слышал, как черный, падая, ударился головой о велосипедную цепь.
      - Вот, видите, товарищи, - зловеще сказал хозяин, - я предупреждал: чортова теснота.
      Черный выбрался из волчьей ямы с искаженным лицом. Оба колена у него были разорваны.
      - Не ушиблись ли вы, - испугано спросил хозяин.
      - А.. бу...бу...ту...ту...ма... - невнятно пробурчал что-то черный.
      - Тут товарищ Настурцина, - водил и показывал хозяин - тут я, - и хозяин широко показал на Карла Маркса. Изумление нарастало на лицах трех. А тут, товарищ Щербовский, - и торжественно он махнул на Троцкого.
      Трое в ужасе глядели на портрет.
      - Да он, что, партийный, что ли? - спросил второй серый.
      - Он не партийный, - сладко ухмыльнулся хозяин, - но он сочувствующий. Коммунист в душе. Как и я сам. Тут у нас все ответственные работники живут, товарищи.
      - Ответственные, сочувствующие, - хмуро забубнил черный, потирая колено, - а шкафы зеркальные. Предметы роскоши.
      - Рос-ко-ши?! - укоризненно ахнул хозяин, - что вы, товарищ!! Белье тут лежит последнее, рваное. Белье, товарищ, предмет необходимости. - Тут хозяин полез в карман за ключом и мгновенно остановился, побледнев, потому что вспомнил, что как раз вчера шесть серебряных подстаканников заложил между рваными наволочками.
      - Белье, товарищи, - предмет чистоты. И наши дорогие вожди, - хозяин обоими руками указал на портреты, все время указывают пролетариату на необходимость держать себя в чистоте. Эпидемические заболевания... тиф, чума и холера, все оттого, что мы, товарищи, еще недостаточно осознали, что единственным спасением, товарищи, является содержание себя и чистоте. Наш вождь...
      Тут мне совершенно явственно показалось, судорога прошла по лицу фотографического Троцкого и губы его расклеились как будто он что-то хотел сказать. То же самое, вероятно, почудилось и хозяину, потому что он смолк внезапно и быстро перевел речь:
      - Тут, товарищи, уборная, тут ванна, но конечно испорченная, видите, в ней ящик с тряпками лежит, не до ванн теперь, вот кухня - холодная. Не до кухонь теперь. На примусе готовим. Александра Ивановна, вы чего здесь в кухне? Там вам письмо есть в вашей комнате. Вот, товарищи, и все! Я думаю просить себе еще дополнительную комнату, а то, знаете, каждый день себе коленки разбивать - эт-то, знаете ли, слишком накладно. Куда это надо обратиться, чтобы мне дали еще одну комнату в этом доме? Под контору.
      - Идем, Степан, - безнадежно махнув рукой, сказал первый серый и все трое направились, стуча сапогами в переднюю.
      Когда шаги смолкли на лестнице, хозяин рухнул на стул.
      - Вот, любуйтесь, - вскричал он, - и это каждый божий день! Честное нам даю слово, что они меня докапают.
      - Ну, знаете ли, - ответил я, - это неизвестно, кто кого докапает!
      - Хи-хи! - хихикнул хозяин и весело грянул: - Саша! давай самовар!..
      Такова была история портретов и в частности Маркса. Но возвращаюсь к рассказу.
      ...После супа, мы съели бефстроганов, выпили по стаканчику белого Ай-Даниля винделправления и Саша внесла кофе. И тут в кабинете грянул рассыпчатый телефонный звонок.
      - Маргарита Михална, наверно, - приято улыбнулся хозяин и полетел в кабинет.
      - Да... да... - послышалось из кабинета, но через три мгновения донесся вопль:
      - Как?!
      Глухо заквакала трубка и опять вопль:
      - Владимир Иванович! Я же просил! Все служащие! Как же так?!
      - А-а! - ахнула кузина, - уж не обложили ли его?!
      Загремела с размаху трубка и хозяин появился в дверях.
      - Обложили? - крикнула кузина.
      - Поздравляю, - бешено ответил хозяин, обложили вас, дорогая!
      Как?! - кузина встала вся в пятнах, - они не имеют права! Я же говорила, что в то время я служила!
      - Говорила, говорила! - передразнил хозяин, - не говорить нужно было, а самой посмотреть, что этот мерзавец-домовой в списке пишет! А все ты повернулся он к кузену, - просил, ведь, сходи, сходи! А теперь, не угодно ли: он нас всех трех пометил!
      - Ду-рак ты, - ответил кузен, наливаясь кровью, при чем здесь я? Я два раза говорил этой каналье, чтоб отметил как служащих! Ты сам виноват! Он твой знакомый. Сам бы и просил!
      - Сволочь он, а не знакомый! - загремел хозяин, - называется приятель! Трус несчастный. Ему лишь бы с себя ответственность снять.
      - На сколько? - крикнула кузина.
      - На пять-с!
      - А почему только меня? - спросила кузина.
      Не беспокойся! - саркастически ответил хозяин, - дойдет и до меня и до него. Буква, видно, не дошла. Но только если тебя на пять, то на сколько же они меня шарахнут?! Ну, вот что - рассиживаться тут нечего. Одевайтесь, поезжайте к районному инспектору - объясните, что ошибка. Я тоже поеду. Живо, живо!
      Кузина полетела из комнаты.
      - Что ж это такое? - горестно завопил хозяин, - ведь это ни отдыху, ни сроку не дают. Не в дверь, так по телефону! От реквизиций отбрились, теперь налог. Доколе это будет продолжаться? Что они еще придумают?!
      Он взвел глаза на Карла Маркса, но тот сидел неподвижно и безмолвно. Выражение лица у него было такое, как будто он хотел сказать:
      - Это меня не касается!
      Край его бороды золотило апрельское солнце.