Михаил Булгаков
      Блаженство (сон инженера Рейна)
      Действующие лица:
      Евгений Николаевич Рейн, инженер.
      Соседка Рейна.
      Юрий Милославский, по прозвищу Солист.
      Бунша-Корецкий, князь и секретарь домоуправления.
      Иоанн Грозный, царь.
      Опричник.
      Стрелецкий голова.
      Михельсон, гражданин.
      Радаманов, Народный Комиссар Изобретений.
      Аврора, его дочь.
      Анна, его секретарь.
      Саввич, директор Института Гармонии.
      Граббе, профессор медицины.
      Гость.
      Услужливый Гость.
      Милиция.
      Действие происходит в разные времена.
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      Весенний день. Московская квартира. Передняя с
      телефоном. Большая комната Рейна в полном беспорядке.
      Рядом комната гражданина Михельсона, обильно
      меблированная.
      В комнате Рейна, на подставке, маленький механизм.
      Чертежи, инструмент. Рейн в промасленной прозодежде,
      небрит, бессонен, работает у механизма. Время от
      времени, когда Рейну удается настроить механизм, в
      комнате начинают слышаться долетающие издали приятные
      музыкальные звуки и мягкие шумы.
      Рейн. Триста шестьдесят четыре... Опять тот же звук... Но ничего больше...
      За сценою вдруг возбужденный голос соседки: "Селедки...
      Последний день...", потом глухие голоса, топот ног и
      стук в дверь Рейна.
      Ну, ну! Кто там еще? Соседка (войдя). Софья Петровна! А Софья Петр... ах, нету ее? Товарищ Рейн,
      скажите вашей супруге, что в нашем кооперативе по второму талону
      селедки дают. Чтоб скорее шла. Сегодня последний день. Рейн. Ничего не могу ей сказать, потому что она еще вчера вечером ушла. Соседка. А куда ж она пошла? Рейн. К любовнику. Соседка. Вот так так! Как же это вы говорите, к любовнику? Это к какому же
      любовнику? Рейн. Кто его знает? Петр Иванович или Илья Петрович, я не помню. Знаю
      только, что он в серой шляпе и беспартийный. Соседка. Вот так так! Оригинальный вы человек какой! Такого у нас в доме еще
      даже и не было! Рейн. Простите, я очень занят. Соседка. Так что ж, селедки теперь пропадут, что ли? Рейн. Я очень занят. Соседка. А она когда придет от этого, беспартийного-то? Рейн. Никогда. Она совсем к нему ушла. Соседка. И вы что же, страдаете? Рейн. Послушайте, я очень занят. Соседка. Ну, ну... Вот дела? Пока. (Скрывается.)
      За сценой глухие голоса; слышно: "К любовнику ушла...
      селедки... последний день...", потом топот, хлопанье
      двери и полная тишина.
      Рейн. Вот мерзавки какие! (Обращается к механизму.) Нет, сначала. Терпение.
      Выберу весь ряд. (Работает.)
      Свет постепенно убывает, и наконец в комнате Рейна
      темно. Но все слышны дальние певучие звуки.
      Парадная дверь беззвучно открывается, и в переднюю
      входит Юрий Милославский, хорошо одетый, похожий на
      артиста человек.
      Милославский (прислушиваясь у двери Рейна). Дома. Все люди на службе, а этот
      дома. Патефон починяет. А где же комната Михельсона? (У двери
      Михельсона читает надпись.) Ах, вот! Сергеи Евгеньевич Михельсон. Какой
      замок курьезный. Наверно, сидит в учреждении и думает, какой чудный
      замок повесил на свою дверь. Но на самом деле этот замок плохой.
      (Взламывает замок и входит в комнату Михельсона.) Прекрасная
      обстановка. Холостые люди всегда прилично живут, я заметил. Э, да у
      него и телефон отдельный. Большое удобство. Вот первым долгом и нужно
      ему позвонить. (По телефону.) Наркомснаб. Мерси. Добавочный девятьсот.
      Мерси. Товарища Михельсона. Мерси. (Несколько изменив голос.) Товарищ
      Михельсон? Бонжур. Товарищ Михельсон, вы до конца на службе будете?
      Угадайте. Артистка. Нет, не знакома, но безумно хочу познакомиться. Так
      вы, до четырех будете? Я вам еще позвоню. Я очень настойчивая. (Кладет
      трубку.) Страшно удивился. Ну-с, начнем. (Взламывает письменный стол,
      выбирает ценные вещи, затем взламывает шкафы, шифоньерки.) Ампир. Очень
      аккуратный человек. (Снимает стенные часы, надевает пальто Михельсона,
      меряет шляпу.) Мой номер. Устал. (Достает из буфета графинчик, закуску,
      выпивает.) На чем это он водку настаивает? Прелестная водка! Нет, это
      не полынь. Уютно у него в комнате. Почитать любит. (Берет со стола
      книгу, читает.) Богат и славен Кочубей. Его луга необозримы... Красивые
      стихи. (По телефону.) Наркомснаб. Мерси. Добавочный девятьсот. Мерси.
      Товарища Михельсона. Мерси. Товарищ Михельсон? Это опять я. На чем вы
      водку настаиваете? Моя фамилия таинственная. А какой вам сюрприз
      сегодня выйдет! (Кладет трубку.) Страшно удивляется. (Выпивает.) Богат
      и славен Кочубей. Его луга необозримы...
      Комната Михельсона угасает, а в комнату Рейна набирается
      свет. В воздухе вокруг Рейн и механизма начинает
      возникать слабо мерцающее кольцо.
      Рейн. Ага! Светится. Это иное дело.
      Стук в дверь.
      Ах, чтоб вы провалились, проклятые! Да! (Тушит кольцо.)
      Входит Бунша-Корецкий, на голове у него дамская шляпа.
      Меня дома нет.
      Бунша улыбается.
      Нет, серьезно, Святослав Владимирович, я занят. Что это у вас на
      голове?
      Бунша. Головной убор. Рейн. А вы посмотрите на него. Бунша (у зеркала). Это я шляпку у Лидии Васильевны, значит, надел. Рейн. Вы, Святослав Владимирович, рассеянный человек. В ваши годы дома надо
      сидеть, внуков нянчить, а вы целый день бродите по дому с книгой. Бунша. У меня нет внуков. А если я перестану ходить, то произойдет ужас. Рейн. Государство рухнет? Бунша. Рухнет, если за квартиру не будут платить. Рейн. У меня нет денег, Святослав Владимирович. Бунша. За квартиру нельзя не платить. У нас в доме думают, что можно, а на
      самом деле нельзя. Я по двору прохожу и содрогаюсь. Все окна раскрыты,
      все на подоконниках лежат и рассказывают такие вещи, которые
      рассказывать, запрещено. Рейн. Вам, князь, лечиться надо. Бунша. Я уже доказал, Евгений Николаевич, что я не князь, и вы меня не
      называйте князем. Рейн. Вы - князь. Бунша. Нет, я не князь. Рейн. Не понимаю этого упорства. Вы - князь. Бунша. А я говорю, нет. (Вынимает бумаги.) Вот документы, удостоверяющие,
      что моя мама изменяла папе, и я сын кучера Пантелея. Я похож на
      Пантелея. Потрудитесь прочесть. Рейн. Не стоит. Ну, если так, вы - сын кучера, но у меня нет денег. Бунша. Заклинаю вас, заплатите за квартиру, а то Луковкин говорит, что наш
      дом на черную доску попадет. Рейн. Вчера жена ушла к какому-то Петру Ильичу, потом селедки, потом
      является эта развалина, не то князь, не то сын кучера, и истязает меня.
      Меня жена бросила, понятно? Бунша. Позвольте, что же вы мне-то не заявили? Рейн. Почему это вас волнует? Вы на нее какие-нибудь виды имели? Бунша. Виды такие, что немедленно я должен ее выписать. Куда она выехала? Рейн. Я не интересовался. Бунша. Понятно, что вам неинтересно. А мне интересно. Я сам узнаю и выпишу.
      (Пауза.) Я присяду. Рейн. Да незачем вам присаживаться. Как вам объяснить, что меня нельзя
      тревожить во время этой работы? Бунша. Нет, вы объясните. Недавно была лекция, и я колоссальную пользу
      получил. Читали про венерические болезни. Вообще наша жизнь очень
      интересная и полезная, но у нас в доме этого не понимают. Наш дом
      вообще очень странный. Михельсон, например, красное дерево покупает, но
      за квартиру платит туго. А вы машину сделали. Рейн. Вы бредите, Святослав Владимирович! Бунша. Я обращаюсь к вам с мольбой, Евгений Николаевич. Вы насчет своей
      машины заявите в милицию. Ее зарегистрировать надо, а то в
      четырнадцатой квартире уже говорили, что вы такой аппарат строите,
      чтобы на нем из-под советской власти улететь. А это, знаете, и вы
      погибнете, и я с вами за компанию. Рейн. Какая же сволочь это говорила? Бунша. Виноват, это моя племянница. Рейн. Почему эти чертовы ведьмы болтают чепуху? Я знаю, это вы виноваты. Вы
      - старый зуда, шляетесь по всему дому, подглядываете, а потом
      ябедничаете, да, главное, врете! Бунша. Я - лицо, занимающее официальный пост, и обязан наблюдать. Меня
      тревожит эта машина, и я вынужден буду о ней сообщить. Рейн. Ради бога, повремените. Ну, хорошо, идите сюда. Просто-напросто я
      делаю опыты над изучением времени. Да, впрочем, как я вам объясню, что
      время есть фикция, что не существует прошедшего и будущего... Как я вам
      объясню идею о пространстве, которое, например, может иметь пять
      измерений?.. Одним словом, вдолбите себе в голову только одно, что это
      совершенно безобидно, невредно, ничего не взорвется, и вообще никого не
      касается! Вот, например, возьмем минус 364, минус. Включим. Минус,
      прошлое. (Включает механизм.)
      Кольцо начинает светиться. Слышен певучий звук.
      К сожалению, все. (Пауза.) Ах, я идиот! Нет, я не изобретатель, я
      кретин! Да ведь если шифр обратный, значит, я должен включить плюс! А
      если плюс, то и цифру наоборот! (Бросается к механизму, поворачивает
      какой-то ключ, включает наново.)
      В то же мгновение свет в комнате Рейна ослабевает,
      раздается удар колокола, вместо комнаты Михельсона
      вспыхивает сводчатая палата. Иоанн Грозный с посохом, в
      черной рясе, сидит и диктует, а под диктовку его пишет
      Опричник в парчовой одежде, поверх которой накинута
      ряса.
      Слышится где-то церковное складное пение и тягучий
      колокольный звон. Рейн и Бунша замирают.
      Иоанн. ...и руководителю... Опричник (пишет). ...и руководителю... Иоанн. ...к пренебесному селению преподобному игумену Козме иже... Опричник (пишет). ...Козме иже... Иоанн. ...о Христе с братиею... с братиею царь и великий князь Иван
      Васильевич всея Руси... Опричник (пишет). ...всея Руси... Иоанн. ...челом бьет. Рейн. Ах!
      Услышав голос Рейна, Иоанн и Опричник поворачивают
      головы. Опричник, дико вскрикнув, вскакивает, пятится,
      крестится и исчезает.
      Иоанн (вскакивает, крестясь и крестя Рейна). Сгинь! Увы мне, грешному! Горе
      мне, окаянному! Скверному душегубцу, ох! Сгинь! Сгинь! (В исступлении
      бросается в комнату Рейна, потом, крестя стены, в переднюю и исчезает.) Бунша. Вот какую машину вы сделали, Евгений Николаевич! Рейн. Это Иоанн Грозный! Держите его! Его увидят! Боже мой! Боже мой!
      (Бросается вслед за Иоанном и исчезает.) Бунша (бежит к телефону в передней). Дежурного по городу! Секретарь домкома
      десятого жакта в Банном переулке. У нас физик Рейн без разрешения
      сделал машину, из которой появился царь! Не я, не я, а физик Рейн!
      Банный переулок! Да трезвый я, трезвый! Бунша-Корецкий моя фамилия!
      Снимаю с себя ответственность! Согласен отвечать! Ждем с нетерпением!
      (Вешает трубку, бежит в комнату Рейна.) Рейн (вбегая). С чердака на крышу хода нету? Боже мой!
      Вдруг за палатой Иоанна затявкал набатный колокол,
      грянул выстрел, послышались крики: "Гой да! Гой да!" В
      палату врывается Стрелецкий голова с бердышом в руках.
      Голова. Где царь? Бунша. Не знаю. Голова (крестясь). А, псы басурманские! Гой да! Гой да! (Взмахивает
      бердышом.) Рейн. Черт возьми! (Бросается к механизму и выключает его.)
      В то же мгновение исчезают и палата, и Стрелецкий голова
      и прекращается шум. Только на месте, где была стенка
      комнаты Михельсона, остается небольшой темный провал.
      Пауза.
      Видали? Бунша. Как же! Рейн. Постойте, вы звонили сейчас по телефону? Бунша. Честное слово, нет. Рейн. Старая сволочь! Ты звонил сейчас по телефону? Я слышал твой паскудный
      голос! Бунша. Вы не имеете права... Рейн. Если хоть кому-нибудь, хоть одно слово! Ну, черт с вами! Стало быть,
      на крышу он не выскочит! Боже мой, если его увидят! Он дверь за собой
      захлопнул на чердак! Какое счастье, что их всех черт за селедками унес!
      В этот момент из провала - из комнаты Михельсона
      появляется встревоженный шумом Милославский с часами
      Михельсона под мышкой.
      Вот тебе раз! Милославский. Я извиняюсь, это я куда-то не туда вышел. У вас тут стенка,
      что ли, провалилась? Виноват, как пройти на улицу? Прямо? Мерси. Рейн. Нет! Стойте! Милославский. Виноват, в чем дело? Бунша. Михельсоновы часы. Милославский. Я извиняюсь, какие Михельсоновы? Это мои часы. Рейн (Бунше). Да ну вас с часами! Очевидно, я не довел до нуля стрелку.
      Тьфу, черт! (Милославскому.) Да вы какой эпохи? Как вас зовут? Милославский. Юрий Милославекий. Рейн. Не может быть! Милославский. Извиняюсь, у меня документ есть, только я его на даче оставил. Рейн. Вы кто такой? Милославский. А вам зачем? Ну, солист государственных театров. Рейн. Я ничего не понимаю. Да вы что, нашего времени? Как же вы вышли из
      аппарата? Бунша. И пальто Михельсона. Милославский. Я извиняюсь, какого Михельсона? Что это, у одного Михельсона
      коверкотовое пальто в Москве? Рейн. Да ну вас к черту с этим пальто! (Смотрит на циферблат механизма.) Ах,
      ну да! Я на три года не довел стрелку. Будьте добры, станьте здесь, я
      вас сейчас отправлю обратно. (Движет механизм.) Что за оказия! Заело!
      Вот так штука! Ах ты, господи! Этот на чердаке сидит! (Милославскому.)
      Вы не волнуйтесь. Дело вот в чем. Я изобрел механизм времени, и вы
      попали... Ну, словом, вы не пугайтесь, я... я сейчас налажу все это.
      Дело в том, что время есть фикция... Милославский. Скажите! А мне это и в голову не приходило! Рейн. В том-то и дело. Так вот механизм... Милославский. Богатая вещь! Извиняюсь, это что же, золотой ключик? Рейн. Золотой, золотой. Одну минуту, я только отвертку возьму.
      (Отворачивается к инструменту.)
      Милославский наклоняется к машине. В то же мгновение
      вспыхивает кольцо, свет в комнате меняется, поднимается
      вихрь...
      Что такое!.. Кто тронул машину?! Бунша. Караул!
      Вихрь подхватывает Буншу, втаскивает его в кольцо, и
      Бунша исчезает.
      Милославский. Чтоб тебя черт! (Схватывается за занавеску, обрывает ее и,
      увлекаемый вихрем, исчезает в кольце.) Рейн. Что же это такое вышло! (Влетает в кольцо, схватывает механизм.) Ключ!
      Ключ! Где же ключ? (Исчезает вместе с механизмом.)
      Наступает полная тишина в доме. После большой паузы
      парадная дверь открывается, и входит Михельсон.
      Михельсон (у двери в свою комнату). Батюшки! (Входит в комнату.) Батюшки!
      (Мечется.) Батюшки! Батюшки! (Бросается к телефону.) Милицию! Милицию!
      В Банном переулке, десять... Какой царь? Не царь, а обокрали меня!
      Михельсон моя фамилия! (Бросает трубку.) Батюшки!
      В этот момент на парадном ходе начинаются энергичные
      звонки. Михельсон открывает дверь, и входит милиция в
      большом числе.
      Слава тебе, господи! Товарищи, да как же вы быстро поспели? Милиция. Где царь? Михельсон. Какой царь?! Обокрали меня! Стенку взломали! Вы только гляньте!
      Часы, пальто, костюмы! Портсигар! Все на свете! Милиция. Кто звонил насчет царя? Михельсон. Какого такого царя, товарищи? Ограбили! Вы посмотрите! Милиция. Без паники, гражданин! Товарищ Сидоров, займите черный ход. Михельсон. Ограбили!
      Темно. Та часть Москвы Великой, которая носит название
      Блаженство. На чудовищной высоте над землей громадная
      терраса с колоннадой. Мрамор.
      Сложная, но малозаметная и незнакомая нашему времени
      аппаратура. За столом, в домашнем костюме, сидит
      Народный Комиссар Изобретений Радаманов и читает. Над
      Блаженством необъятный воздух, весенний закат.
      Анна (входя). Павел Сергеевич, вы что же это делаете? Радаманов. Читаю. Анна. Да вам переодеваться пора. Через четверть часа сигнал. Радаманов (вынув часы). Ага. Аврора прилетела? Анна. Да. (Уходит.) Аврора (входя). Да, я здесь. Ну, поздравляю тебя с наступающим Первым мая. Радаманов. Спасибо, и тебя также. Кстати, Саввич звонил мне сегодня девять
      раз, пока тебя не было. Аврора. Он любит меня, и мне приятно его мучить. Радаманов. Но вы меня не мучьте. Он сегодня ломился в восемь часов утра,
      спрашивал, не прилетела ли ты. Аврора. Как ты думаешь, папа, осчастливить мне его или нет? Радаманов. Признаюсь тебе откровенно, мне это безразлично. Но только ты дай
      ему сегодня хоть какой-нибудь ответ. Аврора. Папа, ты знаешь, в последнее время я как будто несколько
      разочаровалась в нем. Радаманов. Помнится, месяц назад ты стояла у этой колонны и отнимала у меня
      время, рассказывая о том, как тебе нравится Саввич. Аврора. Возможно, что мне что-нибудь и померещилось. И теперь я не могу
      понять, чем он, собственно, меня прельстил? Не то понравились мне его
      брови, не то он поразил меня своей теорией гармонии. Гармония, папа... Радаманов. Прости. Если можно, не надо ничего про гармонию, я уже все слышал
      от Саввича...
      На столе в аппаратуре вспыхивает голубой свет.
      Ну, вот, пожалуйста. (В аппарат.) Да, да, да, прилетела.
      Свет гаснет.
      Он сейчас подымется. Убедительно прошу, кончайте это дело в ту или другую
      сторону, а я ухожу переодеваться. (Уходит.)
      Люк раскрывается, и из него появляется Саввич. Он
      ослепительно одет, во фраке, с цветами в руках.
      Саввич. Дорогая Аврора, не удивляйтесь, я только на одну минуту, пока еще
      нет гостей. Разрешите вам вручить эти цветы. Аврора. Благодарю вас. Садитесь, Фердинанд. Саввич. Аврора, я пришел за ответом. Вы сказали, что дадите его сегодня
      вечером. Аврора. Ах, да, да. Наступает Первое мая. Знаете ли что, отложим наш
      разговор до полуночи. Я хочу собраться с мыслями. Саввич. Слушаю. Я готов ждать и до полуночи, хотя и уверен, что ничего не
      может измениться за эти несколько часов. Поверьте, Аврора, что наш союз
      неизбежен. Мы - гармоническая пара. А я сделаю все, что в моих силах,
      чтобы вы были счастливы. Аврора. Спасибо, Фердинанд. Саввич. Итак, разрешите откланяться. Я явлюсь, как только начнется праздник.
      Аврора. Мы будем рады.
      Саввич уходит. Радаманов входит, полуодет.
      Радаманов. Ушел? Аврора. Ушел. Радаманов. Ты опять не дала ответа? Аврора. Как всякая интересная женщина, я немного капризна. Радаманов. Извини, но ты вовсе не так интересна, как тебе кажется. Что же ты
      делаешь с человеком? Аврора. А с другой стороны, конечно, не в бровях сила. Бывают самые
      ерундовские брови а человек интересный...
      За сценой грохот разбитых стекол. Свет гаснет и
      вспыхивает, и на террасу влетают Бунша, затем
      Милославский и, наконец, Рейн.
      Рейн. О, боже! Бунша. Евгений Николаевич! Милославский. Куда ж это меня занесло? Радаманов. Артисты. Что ж это вы стекла у меня бьете? О съемках нужно
      предупреждать. Это моя квартира. Рейн. Где мы? Да ответьте же, где мы? Аврора. В Блаженстве. Радаманов. Простите... Аврора. Погоди, папа. Это карнавальная шутка. Они костюмированы. Радаманов. Во-первых, это раньше времени, а во-вторых, все-таки стекла в
      галерее... На одном из них, по-видимому, дамская шляпа. Может быть, это
      и очень остроумно... Рейн. Это Москва? (Бросается к парапету, видит город.) Ах! (Оборачивается с
      безумным лицом, смотрит на светящийся, календарь.) Четыре двойки. Две
      тысячи двести двадцать второй год! Все понятно. Это двадцать третий
      век. (Теряет сознание.) Аврора. Позвольте! Он по-настоящему упал в обморок! Он голову разбил! Отец!
      Анна! Анна! (Бросается к Рейну.)
      Анна вбегает.
      Радаманов (по аппарату). Граббе! Поднимитесь ко мне! Да в чем есть! Тут
      какая-то чертовщина! Голову разбил! Анна. Кто эти люди? Аврора. Воды! Бунша. Он помер?
      Открывается люк, и вылетает полуодетый Граббе.
      Аврора. Сюда, профессор, сюда!
      Граббе приводит в чувство Рейна.
      Рейн (очнувшись). Слушайте... По только верьте... я изобрел механизм для
      проникновения во время... вот он... поймите мои слова... мы люди
      двадцатого века!
      Темно.
      Конец первого действия.
      ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
      Иллюминированная ночь на той же террасе. Буфет с
      шампанским. Радаманов и Рейн во фраках стоят у аппарата.
      В отдалении Саввич. Анна в бальном платье у аппарата.
      Слышна мощная музыка.
      Радаманов. Вон, видите, там, где кончается район Блаженства, стеклянные
      башни. Это - Голубая Вертикаль. Теперь смотрите - поднялся рой огней.
      Это жители Вертикали летят сюда. Рейн. Да, да.
      В аппарате вспыхивает свет.
      Анна. Голубая Вертикаль хочет видеть инженера Рейна. Радаманов. Вы не возражаете? Рейн. Нет, с удовольствием. Анна (в аппарат). Слушайте. Говорит Народный Комиссар Изобретений Радаманов. Радаманов (Рейну). Сюда, пожалуйста. (Освещаясь сверху, говорит в аппарат.)
      Приветствую Голубую Вертикаль! В день праздника Первого мая!
      Мимо террасы летит рой светляков. Свет внезапно сверху
      заливает Рейна.
      Вы хотели видеть Рейна? Вот он перед вами. Гениальный инженер Рейн,
      человек двадцатого века, пронзивший время! Все сообщения в телеграммах
      о нем правильны! Вот он! Евгений Рейн!
      Донесся гул. Светляки исчезают.
      Посмотрите, какое возбуждение вы вызвали в мире.
      Аппараты гаснут.
      Может быть, вы устали? Рейн. О, нет! Я хочу видеть все. Нет, кто действительно гениален, это ваш
      доктор Граббе. Я полон сил. Он вдунул в меня жизнь. Саввич. Этим лекарством нельзя злоупотреблять. Радаманов. Вы познакомились? Рейн. Нет еще. Радаманов. Саввич, директор Института Гармонии. Инженер Рейн. (Рейну.) Так,
      может быть, вы хотите взглянуть, как танцуют? Анна, займите и проводите
      гостя. Анна. С большим удовольствием.
      Анна и Рейн уходят.
      Пауза.
      Радаманов. Ну, что вы скажете милый Фердинанд, по поводу всего этого? Саввич. Я поражен. Я ничего не понимаю. (Пауза.) Скажите, Павел Сергеевич,
      какие последствия все это может, иметь? Радаманов. Дорогой мой я не пророк. (Хлопает себя по карманам.) У вас нет
      папиросы? В этой суматохе я портсигар куда-то засунул. Саввич (похлопав себя по карманам). Вообразите, я забыл свой! (Пауза.)
      Радаманов! Нет, этого не может быть! Радаманов. Вот это что-то новенькое. Как же это не может быть того, что
      есть? Нет Дорогой Фердинанд, нет, мой дорогой поклонник гармонии,
      примиритесь с этой мыслью. Трое свалились к нам из четвертого
      измерения. Ну что ж... Поживем, увидим. Ах, я курить хочу.
      Оба уходят. Слышен аплодисмент, и входит Бунша, а за ним
      задом, с кем-то раскланиваясь, Милославский. Оба выбриты
      и во фраках.
      Милославский. Очень, oчень приятно. Мерси, гран мерси. В другой раз с
      удовольствием. Мерси. (Бунше.) Понравились мы им. Бунша. Все это довольно странно. Социализм совсем не для того, чтобы
      веселиться. А они бал устроили. И произносят такие вещи что
      ого-го-го... Но самое главное, фраки. Ох прописали бы им ижицу за эти
      фраки! Милославский. Если в тебя вглядеться, то сразу разочаровываешься. Это кто
      все им пропишет?
      Выходит гость во фраке.
      Гость. Я понимаю, что вы ищете уединения, и сию минуту уйду. Мне только
      хотелось пожать руку спутникам великого Рейна. Милославский. Очень, очень приятно. Мерси, гран мерси. Милославский Юрий. А
      это секретарь. А вы из каких будете? Гость. Я мастер московской водонапорной станции. Милославский. Очень приятно. Вы тоже трудящийся человек. Да что там... эти
      рукопожатие всякие... давайте поцелуемся. Гость. Я буду счастлив и польщен.
      Милославский обнимает Гостя.
      Не забуду этой минуты. (Хочет обнять Буншу.) Милославский. С ним не обязательно. Это секретарь. Гость. Желаю вам всего, всего хорошего. (Удаляется.) Милославский. Приятный народ. Простой, без претензий, доверчивый. Бунша. Надел бы фрак да на общее собрание пришел бы! Вот бы я посмотрел!
      Какого он происхождения, интересно бы знать? Милославский. Ты перестань мне гудеть в ухо. Ничего не даешь сообразить. Бунша. Я уже все сообразил и даже с вами могу поделиться своими
      соображениями. И одного я не понимаю, откуда у вас появились точно
      такие часы, как у Михельсона? У меня возникают кое-какие подозрения.
      (Подходит к столу, на котором лежат вещи, принесенные из XX века: часы,
      занавеска, дамская шляпа.) Вот и надпись выцарапана: Михельсон. Милославский. Это я выцарапал "Михельсон". Бунша. Зачем же чужую фамилию выцарапывать? Милославский. Потому что она мне понравилась. Это красивая фамилия.
      Пожалуйста, сцарапываю и выцарапываю новую: Милославский. Это вас
      успокаивает? Бунша. Нет, не успокаивает. Все равно я подозреваю. Милославский. О господи! Тоска какая. На что мне, обеспеченному человеку,
      Михельсоновы посредственные часы? Вот часы так часы! (Вынимает из
      кармана часы.) Бунша. У товарища Радаманова точно такие же часы... и буква "Р". Милославский. Ну, вот видишь. Бунша. А на каком основании вы мне "ты" говорите? Милославский. Можешь и мне говорить "ты". Анна (входит.) Не скучаете ли вы одни? Выпьемте шампанского. Милославский. Покорнейше благодарю. Простите, мадемуазель, за нескромный
      вопрос, нельзя ли нам спиртику выпить в виде исключения? Анна. Спирту? Вы пьете спирт? Милославский. Кто же откажется? Анна. Ах, это интересно. У нас, к сожалению, его не подают. Но вот кран. По
      нему течет чистый спирт. Милославский. Ах, как у вас комнаты оборудованы? Бунша, бокальчик. Анна. А неужели он не жжется? Милославский. А вы попробуйте. Бунша, бокальчик даме. Анна (выпив). Ой! Милославский. Закусывайте, закусывайте. Бунша. Закусывайте!
      В это время входит смущенный Гость и, стараясь не
      помешать, что-то ищет под столом.
      Милославский. Что ищете, отец? Гость. Простите, я где-то обронил медальон с цепочкой. Милославский. Э-э, это жалко. Гость. Простите, посмотрю еще в бальном зале.(Уходит.) Милославский. Славные у вас люди. За ваше здоровье. Еще бокальчик. Анна. А я не опьянею? Милославский. От спирту-то? Что вы! Вы только закусывайте. Князь, мировой
      паштет. Бунша. Я же рассказывал тебе про Пантелея. Милославский. Да ну тебя к черту с твоим Пантелеем! Все равно им, кто вы
      такой. Происхождение не играет роли. Бунша (Анне). Позвольте, товарищ, навести у вас справочку. Вы в каком
      профсоюзе состоите? Анна. Простите, я не понимаю. Бунша. То есть, чтобы иначе выразиться, вы куда взносы делаете? Анна. Тоже не понимаю. (Смеется.) Милославский. Ты меня срамишь. Ты бы еще про милицию спросил. Ничего у них
      этого нет. Бунша. Милиции нет? Ну, это ты выдумал. А где же нас пропишут? Анна. Простите, что я улыбаюсь, но я ни одного слова не понимаю из того, что
      вы говорите. Вы кем были в прошлой жизни? Бунша. Я секретарь домоуправления в нашем жакте. Анна. А... а... вы что делали в этой должности? Бунша. Я карточками занимался, товарищ. Анна. А-а. Интересная работа? Как вы проводили ваш день? Бунша. Очень интересно. Утром встаешь, чаю напьешься. Жена в кооператив, а я
      сажусь карточки писать. Первым долгом смотрю, не умер ли кто в доме.
      Умер - значит, я немедленно его карточки лишаю. Анна (хохочет). Ничего не понимаю. Милославский. Позвольте, я объясню. Утром встанет, начнет карточки писать,
      живых запишет, мертвых выкинет. Потом на руки раздаст; неделя пройдет,
      отберет их, новые напишет, опять раздаст, потом опять отберет, опять
      напишет... Анна (хохочет). Вы шутите! Ведь так с ума можно сойти! Милославский. Он и сошел! Анна. У меня голова закружилась. Я пьяна. А вы сказали, что от спирта нельзя
      опьянеть. Милославский. Разрешите, я вас, за талию поддержу. Анна. Пожалуйста. У вас несколько странный в наше время, но, по-видимому,
      рыцарский подход к женщине. Скажите, вы были помощником Рейна? Милославский. Не столько помощником, сколько, так сказать, его интимный
      друг. Даже, собственно, не его, а соседа его Михельсона. Я случайно
      проезжал в трамвае, дай, думаю, зайду. Женя мне и говорит... ; Анна. Рейн? Милославский. Рейн, Рейн... Слетаем, что ли... Я говорю: а что ж, не все ли
      равно, летим... (Бунше.) Помолчи минутку. И вот-с, пожалуйста, такая
      история... Разрешите вам руку поцеловать. Анна. Пожалуйста. Я обожаю смелых людей. Милославский. При нашей работе нам нельзя несмелым быть. Оробеешь, а потом
      лет пять каяться будешь. Радаманов (входит). Анна, голубчик, я в суматохе где-то свои часы потерял. Милославский. Не видел. Анна. Я потом поищу. Бунша. Товарищ Радаманов... Радаманов. А? Бунша. Товарищ Радаманов, я вам хотел свои документы сдать. Радаманов. Какие документы? Бунша. Для прописки, а то ведь мы на балу веселимся непрописанные. Считаю
      долгом предупредить. Радаманов. Простите, дорогой, не понимаю... Разрешите потом... (Уходит.) Бунша. Совершенно расхлябанный аппарат. Ни у кого толку не добьешься. Граббе (входит). А, наконец-то я вас нашел! Радаманов беспокоится, не устали
      ли вы после полета? {Анне.) Простите, на одну минутку. (Наклоняется к
      груди Милославского, выслушивает сердце.) Вы пили что-нибудь? Милославский. Лимонад. Граббе. Ну, все порядке. (Бунше) А вы? Бунша. У меня, товарищ доктор, поясница болит по вечерам, а стул очень
      затрудненный. Граббе. Поправим, поправим. Позвольте-ка пульсик. А где ж часы-то мои?
      Неужели выронил? Милославский. Наверно, выронили. Граббе. Ну, неважно, всего доброго. В пальто, что ли, я их оставил?..
      (Уходит.) Анна. Что это все с часами как с ума сошли? Милославский. Обхохочешься! Эпидемия! Бунша (Милославскому тихо). Часы Михельсона - раз, товарища Радаманова
      два, данный необъяснимый случай... подозрения мои растут... Милославский. Надоел. (Анне.) Пройдемся? Анна. Я на ногах не стою из-за вашего спирта. Милославский. А вы опирайтесь на меня. (Бунше тихо.) Ты бы пошел в другое