нашем заводе горит! Бросится огонь дальше, все слизнет! Братцы! Летите
      на завод помогать! Сильвестр. Платить будут? Приказчик. Обязательно! Будут платить щедрой рукой! Что же вы сидите,
      братцы? Аль не жалко завода? Тодрия. Мы - типографские. Приказчик. Независимо! Независимо! Всем будут платить! Помогайте! Сталин (приказчику). Мы список составим. Всем уплатят по списку? Приказчик. Икону сниму, всем, конечно! Сильвестр. Поспешим, товарищи! Приказчик. Скорее, братцы! (Убегает.)
      Рабочие начинают выбегать. Сталин надевает пальто, идет
      к двери.
      Наташа. Что ж, Coco, ты приказчику прямо в лицо показался? Сталин. Он сейчас в таком состоянии, что ничего не видит и не понимает. Он
      сейчас сам себя в зеркале не узнает. Наташа. Куда ты? Сталин. На пожар, тушить. Наташа. Да нельзя тебе туда. Coco! Ведь там вся полиция будет! Сталин (указав в окно, где зарево уже стоит до полнеба). Неужели ты думаешь,
      что им сейчас до меня? (Выходит.)
      Занавес
      Конец первого действия
      ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
      КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
      Прошло два месяца. Начало марта.
      Кабинет кутаисского военного генерал-губернатора.
      Губернатор сидит за письменным столом и читает "Новое
      время". И, судя по всему, прочитанным недоволен.
      Адъютант (входит). Телеграмма, ваше превосходительство. Губернатор. Нуте-с... Адъютант (читает). "Кутаисскому военному губернатору. Секретно. Доношу о
      небывало беспокойном поведении рабочих на заводе Ротшильда. Подпись.
      Полицеймейстер города Батума". Губернатор. Пожалуйста! Опять!.. Ах да... ведь это на другом заводе тогда
      было? У меня все путается в голове из-за этих батумских сюрпризов. Адъютант. Тогда было на манташевском. Губернатор. Безобразие... (Перечитывает телеграмму.) И притом какая манера
      телеграфировать! Вот я, например, сижу перед вами, вообразите - Соломон
      Мудрый, ничего не разберу! Что это значит - "беспокойное поведение"?
      Беспокойное поведение может принимать различные формы, что подтвердит
      вам любой врач. Можно, например, вскрикивать и заламывать руки. Но
      если, предположим, я вас укушу или, скажем, начну бить стекла в
      кабинете, то это будет уж совсем другой вид беспокойного поведения. Как
      вы полагаете? Адъютант. Я полагаю, ваше превосходительство, что они хотят устроить
      забастовку. Губернатор. Безобразие! Тогда так и надо телеграфировать: они хотят... и...
      это... устроить... эту... А то он своими телеграммами только сеет во
      мне тревогу. Он нервирует. И что случилось с Батумом? Было
      очаровательное место, тихое, безопасное, а теперь черт знает что там
      началось! "Небывало беспокойное..." Темно, воля ваша, темно. Пишет вот
      вроде этого журналиста. (Подчеркивает ногтем место в газете.) "Время,
      которое мы переживаем, исполнено глубочайшего смысла". И все!
      Спрашивается, какого смысла? Что это за смысл? (Смотрит на стенную
      карту.) Прямо на карту не могу смотреть... Как увижу "Батум", так и
      хочется, простите за выражение, плюнуть! Нервы напряжены, ну буквально
      как струны. Адъютант. Что прикажете ответить полицеймейстеру, ваше превосходительство? Губернатор. Прежде всего, чтобы он телеграфировал внятно. Внятно-с. Адъютант. Подробности? Губернатор. Ну да... э... нет, нет! Только, бога ради, без этого слова! Я
      его хорошо знаю: он накатает мне страниц семь самых омерзительных
      подробностей. А просто - внятно. Что там и как. Адъютант. Слушаю. (Выходит.) Губернатор (над газетой). Но какого смысла? Вот в чем весь вопрос и штука! Адъютант (входит). Телеграмма, ваше превосходительство. Губернатор. Пожалуйста. Адъютант (читает). "Вайнштед уволил на Ротшильде 375 человек. Подпись:
      полицеймейстер города Батума". Губернатор. Сколько? Адъютант. 375. Губернатор. Гм... И опять - не угодно ли! Уволил! Почему уволил? Зачем? Ведь
      он целую, так сказать, роту уволил. Позвольте, этот Вайнштейн... это...
      э... управляющий? Адъютант. Так точно. Вайнштед. Губернатор. Это безразлично. А важна, опять таки, причина увольнения и смысл
      его. Смысл! Запросить. Адъютант. Слушаю. (Выходит и через короткое время возвращается.) Срочные,
      ваше превосходительство. Губернатор. Да, да. Содержание. Адъютант (читает). "Вследствие падения спроса на керосин жестянках на заводе
      Ротшильда Вайнштейном уволено 390 человек. Подпись: корпуса жандармов
      ротмистр Бобровский". Губернатор. По крайней мере, ясная телеграмма. Толковая. Неприятная, но
      отчетливая телеграмма. Но, позвольте, тут уж кто-то другой, какой-то
      Вайнштейн? Адъютант. Это тот же самый, просто в одной из телеграмм ошибка. Губернатор. Но в какой из телеграмм? Адъютант. Затрудняюсь сказать, ваше превосходительство. Губернатор. Ну конечно, это все равно. А важно вот что... гм... "Падения"...
      Полицеймейстер телеграфирует - 375 человек, а ротмистр - уже 390...
      Впрочем, и это не важно, а важно... э... Вторую телеграмму, пожалуйста. Адъютант (читает). "На Сидеридисе неспокойно. Умоляю обратить внимание.
      Подпись: Сидеридис". Губернатор. Так. Прежде всего, кто этот, как его?.. Адъютант. Сидеридис, ваше превосходительство. Губернатор. Ах да, завод. Адъютант. Так точно, керосин. Губернатор. И обратите внимание на стиль: "Сидеридис", "на Сидеридисе"... И
      опять это противное слово "неспокойно". Что это за пошлую манеру они
      взяли так телеграфировать! Не всякая краткость хороша. "Умоляю"! Вместо
      того чтобы умолять, он бы лучше толком сообщил, что там такое.
      Запросить объяснения. Адъютант. А на телеграмму Бобровского? Губернатор. А что же на телеграмму Бобровского? Что-с? "Падения". Что же я
      тут-то могу поделать? Не закупать же мне у него керосин! Законы
      экономики и... э... К сведению. Адъютант. Слушаю. (Выходит и вскоре возвращается.) Помощник начальника
      жандармского управления полковник Трейниц. Губернатор. Да, да, да, пожалуйста. (Входящему Трейницу.) Очень рад вас
      видеть, Владимир Эдуардович. Трейниц. Здравия желаю, ваше превосходительство. Губернатор. Прошу садиться, полковник. Я пригласил вас специально, чтобы
      серьезно побеседовать насчет Батума. В течение самого короткого времени
      этот прелестнейший, можно сказать, уголок земного шара превратился черт
      знает во что! Трейниц. Да, в Батуме нехорошо. Губернатор. Ну, вот видите! Сегодня меня буквально завалили телеграммами,
      одна неприятнее другой. Вдруг начал вопить этот... э... Сидеридис. Это
      какое-то непрерывное напряжение. Я уж говорил, нервы как струны.
      Вибрация... Нужно уяснить причины батумских явлений. Ведь они имеют
      какой-нибудь корень. Трейниц. Как же. Мне лично корни батумских явлений уже ясны. Губернатор. Ну, вот видите, как хорошо. Так в чем же там суть? Трейниц. По моим сведениям, в Батуме сейчас работает целая группа агитаторов
      во главе с Пастырем. Губернатор. Пастырем? А это еще кто? Пастырь... Трейниц. Это - некий Иосиф Джугашвили. Губернатор. Джугашвили... Кто же он такой? Трейниц. Года три тому назад его, ваше превосходительство, исключили из
      Тифлисской семинарии за неблагонадежность. После этого он в течение
      некоторого времени работал в Тифлисе же, в обсерватории. Очень скоро
      сказались первые плоды его деятельности, в том числе организация
      социал-демократического кружка на заводе Карапетова, забастовки на
      конке и в железнодорожных мастерских и, наконец, прошлогодняя
      первомайская демонстрация. Впрочем, всего не перечислишь. Губернатор. Я не могу понять, простите, как же тифлисский... этот... розыск
      не ликвидировал этого музыканта сразу? Трейниц. Почему музыканта, ваше превосходительство? Губернатор. Вы сказали, служил в консерватории? Трейниц. В обсерватории. Губернатор. Да, да. Но это безразлично. А как же они так? Э... не
      обезвредили?.. Трейниц. Они потеряли его, ваше превосходительство. Губернатор. Ай-яй-яй! Да как же так? Ведь они должны же были... Трейниц. Ну, формально они сделали что полагается. В том числе бесплодный
      обыск. Они отнеслись неряшливо к этому лицу, плохо взяли его в
      проследку, н он ушел в подполье. Губернатор. Ай-яй-яй! Трейниц. Да вот, не угодно ли. На мою телеграмму о приметах они отвечают
      буквально (вынимает из портфеля листок, читает): "Джугашвили.
      Телосложение среднее. Голова обыкновенная. Голос баритональный. На
      левом ухе родинка". Все. Губернатор. Ну, скажите! У меня тоже обыкновенная голова. Да, позвольте!
      Ведь у меня тоже родинка на левом ухе! Ну да! (Подходит к зеркалу.)
      Положительно, это я! Трейниц. Ну, не совсем так, ваше превосходительство. Дальше телеграфирую:
      "Сообщите впечатление, которое производит его наружность". Ответ:
      "Наружность упомянутого лица никакого впечатления не производит". Губернатор. Действительно, это... э... Я не понимаю, что нужно для того,
      чтобы, ну, скажем, я произвел на них впечатление? Неужели же нужно,
      чтобы у меня из ноздрей хлестало пламя? Но, однако, придется заняться
      этим... э... семинаристом серьезно. Трейниц. Он теперь уже не семинарист. Он, ваше превосходительство, член
      тифлисского комитета РСДРП. Губернатор. Виноват?.. Трейниц. Российской социал-демократической рабочей партии. Губернатор. Так это, стало быть, э... важное лицо? Трейниц. Да, это очень опасный человек. Предупреждаю вас, ваше
      превосходительство, что движение в Батуме теперь пойдет на подъем. Губернатор. Что же вы намерены предпринять? Трейниц. В два двадцать пять я уезжаю в Батум. Губернатор. Очень, очень хорошо. Желаю вам полного успеха. Трейниц. Честь имею кланяться, ваше превосходительство. (Выходит.)
      Губернатор подходит к зеркалу, рассматривает ухо.
      Скрипнула дверь.
      Губернатор (вздрогнув). Телеграмма? Адъютант. Никак нет, ваше превосходительство. К вам господин Вайншед. Губернатор. Тот самый? Сам приехал? Что такое? Пожалуйста. Адъютант (в дверь). Прошу вас. (Пропускает входящего и скрывается.)
      В руках у вошедшего измятый котелок. Вошедший в пальто.
      Ваншейдт. Ваше превосходительство. (Кланяется.) Губернатор. Прошу садиться. Вы из Батума? Ваншейдт. Из Батума. Губернатор. Вы... э... управляющий ротшильдовским заводом? Э... этого...
      Черноморско-каспийского? Ваншейдт. Управляющий. Губернатор. Да, простите, как, собственно, точно ваша фамилия? Вайнштейн или
      Вайнштедт? Ваншейдт. Ваншейдт, ваше превосходительство. Губернатор. Тэ дэ? Ваншейдт. Дэ тэ. Губернатор. Ну, вот видите... это уж совсем по-новому! Но что же вы так
      официально... э... в верхней одежде? Не угодно ли вам снять пальто? Ваншейдт. У меня, ваше превосходительство, рукав в пиджаке с корнем вырван.
      Я ведь прямо с завода, на квартиру даже не заезжал, кинулся в поезд и к
      вам. (Идет к вешалке в углу, снимает пальто, вешает его, кладет па
      полочку котелок.) Губернатор. Что же случилось? На вас лица нет. Ваншейдт. Ваше превосходительство, ужас! Что у нас на заводе творится, это
      прямо нельзя описать! Пришлось уволить триста восемьдесят девять
      человек. Губернатор. Триста восемьдесят девять? Большое количество! Я полагаю, что
      это вследствие падения спроса? Ваншейдт (удивленный проницательностью губернатора). Вы угадали, ваше
      превосходительство. И они после этого устроили настоящий ад! Губернатор. Чего же они хотят? Ваншейдт. Они, конечно, хотят, чтобы их обратно приняли. Губернатор. Так, так... Ваншейдт. Но этого мало. Они такие требования выставили... Губернатор. Агитаторы, конечно, работали? Ваншейдт. Тучи агитаторов, нельзя себе представить, что там делается! Губернатор. Вы пробовали повлиять на них? Ваншейдт. Пробовал, ваше превосходительство. Губернатор. И что же? Ваншейдт. Они меня кровопийцей назвали. Губернатор. Что же вы?.. Ваншейдт, Не на дуэль же мне их вызвать, ваше превосходительство. Я еле из
      конторы выскочил. Ведь они меня уж за пиджак хватали. Губернатор. Что такое! Это чудовищно... Вы в список этих уволенных, я
      надеюсь, поместили самых беспокойных? Ваншейдт. Само собой разумеется. Я захватил список с собой. (Роется в
      карманах, вытаскивает листок.) Ну уж это прямо чудеса! Как же это
      так?.. Извольте поглядеть. Губернатор. Но позвольте... ведь это прокламация?.. Ваншейдт. Конечно, прокламация. Губернатор. Какая наглость! Ваншейдт. А где же список? (Идет к вешалке, шарит в карманах пальто.)
      Пожалуйста, ваше превосходительство еще одна. Губернатор. Hо каким же образом... э... это к Вам попало? Ваншейдт. Не знаю. Прошу на завод войска. Губернатор. Гм... Сколько ж вам нужно войск на завод? Ваншейдт. Два батальона. Губернатор. Помилуйте, господин Ванштейн! У вас сколько в Батуме заводов? Ваншейдт. Восемь керосиновых. Губернатор. Ну вот-с! Ведь это, господин Ванштедт... язык арифметики
      неумолим... потребуется шестнадцать батальонов! А шестнадцать
      батальонов - это дивизия! И если к ней придать, как это полагается,
      конный дивизион артиллерии... а госпиталя, интендантство!.. Это... э...
      Я понимаю серьезность вашего положения и, конечно, дам вам стражников. Ваншейдт. Сколько дадите, ваше превосходительство? Губернатор. Пять человек. Ваншейдт. Дайте сорок. Губернатор. Ну, шесть. Ваншейдт. Тридцать пять. Губернатор. Помилуйте, господин Ваншейт... ну семь. Ваншейдт. Пятнадцать. Губернатор. Господин Вайнштейн, это странно, мы как будто торгуемся... Адъютант (входя). Срочная, ваше превосходительство. Губернатор. Читайте. Адъютант (читает). "Кутаисскому военному губернатору. Копия - жандармское
      управление, полковнику Трейницу. Секретно. Срочно. Батуме забастовал
      ротшильдовский завод. Стали все цеха. Тысяча пятьсот человек. Ожидаю
      беспорядков. Ротмистр Бобровский". Губернатор. Что?! Ваншейдт. Вот, ваше превосходительство! Губернатор. Сколько времени? Адъютант. Половина третьего. Губернатор. Ушел! Телефонируйте сейчас же на вокзал, чтобы дали паровоз,
      салон. Я еду в Батум. И... это... ко мне на квартиру чтобы... это...
      чемодан! Адъютант. Слушаю. (Бежит к дверям.) Ваншейдт. Я с вами, ваше превосходительство. Губернатор. Что? Ах, да, да.
      Чья-то рука в самых дверях подает адъютанту телеграмму.
      Адъютант. Срочная! Губернатор. Ну, ну? Адъютант (читает). "Панаиота побили на Сидеридисе. Подпись: Сидеридис". Губернатор (взревел). Что же это такое?! Я вас спрашиваю! Это еще что? Какой
      Панаиот? Что это значит? Почему побили? Телеграфируйте этому
      Сидеридису, чтобы он сию минуту перестал телеграфировать мне глупости!
      Кто этот Панаиот?! Ваншейдт. Панаиот, ваше превосходительство, это главный приказчик у
      Сидеридиса. Губернатор. Так, черт же их... так и телеграфируй - почему его побили?!
      Шинель мне!
      Курьер бросается к вешалке, Ваншейдт также.
      Губернатор (всовывая руки в рукава). Зачем побили? Ведь если побили, значит,
      есть в этом избиении какой-то смысл! Подкладка, цель, смысл!
      Поспешно выходит, за ним бросается Ваншейдт.
      Темно.
      КАРТИНА ПЯТАЯ
      Через сутки. Мартовский день. Наполовину выгоревший цех
      на заводе в Батуме. Чувствуется, что и цех и двор залиты
      громаднейшей толпой (ее самое не видно). Цепь городовых
      не подпускает ее к какому-то помосту, на котором стоят
      Трейниц, полицеймейстер, Ваншейдт и Кякива. Слышен
      ровный гул толпы. Входит губернатор в сопровождении двух
      казаков.
      Губернатор. Здравствуйте, господа! Полицеймейстер. Здравия желаю, ваше
      превосходительство. Губернатор. Это что же? Целая толпа, как я вижу? Полицеймейстер вздыхает. Губернатор. Безобразие! Здравствуйте, рабочие! (Молчание.) Безобразие!
      (Обращает свое внимание на Кякиву.) Это кто такой? Трейниц. Переводчик при жандармском управлении, ваше превосходительство. Кякива. Кякива, ваше превосходительство. Губернатор. Безобра... а, хорошо. Вы им... ты им... э... любезнейший,
      будете, будешь переводить. (Толпе.) Ну-с, выпустите вперед главных!
      Толпа закричала на русском, грузинском языках: "У нас
      нету главных!.. Нету у нас никаких главных!.. Все
      одинаково терпим!.. Все мы здесь главные!.. Все!.."
      Кякива. Они, ваше превосходительство, говорят, что нету главных, все
      одинаково, говорят... Губернатор. Что это значит - одинаково? Кякива (кричит по-русски). Что
      значит - одинаково? Губернатор. Не могут же объясняться сразу две тысячи человек! Пусть вперед
      выпустят того, кто изложит их желания! (Полицеймейстеру.) Всегда надо
      пробовать подействовать мерами кротости.
      Полицеймейстер вздыхает. Выходят Геронтий, Порфирий и
      Климов.
      Губернатор. Ну, вот так-то лучше. Потолкуем, разберемся в ваших нуждах.
      (Геронтию.) Ну, говори, что у вас тут, чем это вы недовольны? Геронтий. Очень тяжко живем. Мучаемся. Кякива. Он говорит, мучаются. Губернатор. Понимаю я.
      Толпа: "Нету житья!.. Плохо живем!.. Мучаемся!.."
      Полицеймейстер. Тише вы! Один будет говорить! Геронтий. Человек не может работать по шестнадцать часов в сутки. Поэтому
      рабочие выставляют такие требования: рабочий день не должен превышать
      десяти часов. Губернатор. Гм... Геронтий. Накануне воскресных и праздничных дней работу заканчивать в четыре
      часа пополудни. Без разбору не штрафовать. Штраф не должен превышать
      трети жалования. (По-грузински повторяет эти слова.)
      Толпа: "Замучили штрафами!"
      Климов. Штрафами последнюю рубаху снимают! Ваншейдт. Это, ваше превосходительство, неправда. Климов. Как это-неправда?
      Толпа: "Как это неправда? Догола раздевают рабочего!
      Живодерствуют!"
      Полицеймейстер. Тише! Губернатор. Дальше! Геронтий. Всем поденным прибавить по двадцать копеек. Рабочим, которые возят
      пустые банки, прибавить на каждую тысячу банок одну копейку.
      Заготовщикам ручек прибавить десять копеек с тысячи. В лесопильном
      прибавить двадцать копеек на каждую тысячу ящиков. Ваншейдт (полицеймейстеру). Нет, вы все это слышите!
      Полицеймейстер вздыхает.
      Геронтий. И требуем мы еще, чтобы всех уволенных до последнего человека
      приняли бы обратно. Ваншейдт (полицеймейстеру). Нет, вы прислушайтесь! Геронтий. И еще мы требуем, чтобы с нами не поступали как со скотом, чтобы
      не избивали рабочих. Бьют рабочих на заводе. Губернатор (Ваншейдту). То есть как?.. Ваншейдт. Я никогда не видел! Этого не может быть... клевета... Порфирий. Не может быть?.. Климов. А вы посмотрите!
      Из толпы выбегает рабочий-грузин, сбрасывает башлык с
      головы, показывает лицо в кровоподтеках и ссадинах,
      что-то выкрикивает по-грузински, потом кричит по-русски:
      "Палкой, палкой!"
      Губернатор (Ваншейдту). Э?.. Ваншейдт. В первый раз вижу... может быть, он что-нибудь украл? Климов. Он щепок взял на растопку! Цена этой растопки на базаре меньше
      копейки! И его били сторожа, как ломовую лошадь! Все свидетели! Весь
      цех видел! Били!
      Толпа вскричала страшно: "Били! Истязали! Насмерть
      забивали! Все свидетели!"
      Ваншейдт. Я же, ваше превосходительство, не могу отвечать за сторожа...
      сторожа уволю... Полицеймейстер. Замолчать!
      Послышался полицейский свисток. Толпа стихает.
      Губернатор (Геронтию). Все? Порфирий (выступая вперед и стараясь держаться как можно спокойнее и
      деловитее). Нет, еще не все. Есть еще одно, последнее требование: когда
      мы работаем, мы получаем полную плату. Но если на заводе временно не
      будет для всех работы, то чтобы устроили две смены и чтобы неработающая
      смена получала половину платы. Губернатор. Что? Я спрашиваю: что такое? Я ослышался или ты угорел? Э...
      (Кякиве.) Переведи ему.
      Кякива укоризненно вертит пальцами перед лбом, показывая
      Порфирию, что тот угорел.
      Губернатор. Где же это видано?.. Чтобы рабочий не работал, а деньги получал?
      Я просто... э... не понимаю... (Трейницу.) Где же тут здравый смысл?
      Порфирий, поворачиваясь к толпе, говорит раздельно и
      внятно по-грузински. На лице у него выражение полного
      удовлетворения, видно, что все козыри у него на руках.
      Толпа в ответ весело прогудела.
      Губернатор (Кякиве). Переведи. Кякива (конфузясь). Он, я извиняюсь, ваше превосходительство, говорит про
      ваших лошадей... Губернатор. Ничего не понимаю! При чем здесь лошади? Кякива. Он, я извиняюсь, ваше превосходительство, говорит, что, когда вы на
      лошадях ездите, кормите их, а когда они в конюшне стоят, то ведь тоже
      кормите. А иначе, говорит, они околеют и вам не на чем будет ездить. А
      разве, говорит, человек не достоин того, чтобы его все время кормили?
      Разве он хуже лошади? Это он говорит!
      Полное молчание.
      Трейниц (полицеймейстеру). Ага. Ну, понятно, чья это выдумка. Не будет добра
      в Батуме. Губернатор. Это... это что-то совершенно нелогичное... Возрази ему... то
      есть переведи... Лошади - лошадями, а люди - это совсем другой, так
      сказать, предмет. (Порфирию, укоризненно.) Драгоценнейший дружок!..
      Переводи! Кякива (Порфирию). Драгоценнейший дружок! Губернатор. Что ты, черт тебя возьми, разве так переводят?! Кякива. Он понимает, ваше превосходительство! "Драгоценнейший дружок" так и
      будет на всех языках - драгоценнейший дружок! Губернатор. Пошел вон!
      Кякива скрывается за спиной губернатора.
      Что такое? (Трейницу.) Я не совсем понимаю, полковник... это какой-то
      идиот! Неужели жандармское управление не могло найти другого? Это же
      попугай! Трейниц (сухо). До сих пор он, ваше превосходительство, работал толково. Губернатор. Не понимаю-с! (Рабочим.) Нет, друзья мои, это невиданно и
      неслыханно! Климов. А Путиловский? Губернатор. Что Путиловский? Климов. Когда Путиловский сгорел, покуда новые цеха отстроили, рабочие
      получали половину жалованья. Губернатор. Это... э... Путиловский - это Путиловский... а тут это
      совершенно невозможно. Да-с! Нет, друзья мои, я вижу, что какие-то
      злонамеренные люди вас смутили, пользуясь вашей доверчивостью... и...
      требования ваши чрезмерны и нелепы. Насчет избитого будет произведено
      строжайшее расследование, и, всеконечно, виновный понесет заслуженную
      кару... а требования ваши... нет... Куда он девался, черт его возьми?
      (Кякиве.) Что ты стоишь как истукан? Переводи.
      Кякива кричит толпе по-грузински. Толпа отвечает
      по-русски и по-грузински: "Не станем на работу, если
      требования не будут выполнены!"
      Губернатор. Что это они? Кякива. Они не хотят. Губернатор. Друзья мои! Как отец обращаюсь к вам, и притом отец родной:
      прекратите забастовку и станьте на работу! Любя вас всей душой и жалея,
      говорю.
      Кякива переводит эти слова. Толпа отвечает: "Не исполнят
      требования - не станем на работу!" Гул.
      Губернатор. Что они? Кякива. Они не хотят. Губернатор. Ах, так? Упорствовать? Ну, так вот что: предупреждаю, что, если
      завтра, когда дадут гудок, не станете на работу, я вас... по этапу... в
      Сибирь! Кякива (кричит рабочим,). Сибирь! Климов. Сибирью грозите? Порфирий. Не пугайте, не станем! Геронтий. Не станем на работу! Губернатор. Ах вот что! Бунт? (Полицеймейстеру.) Арестовать этих трех
      подстрекателей! Я вам покажу! Полицеймейстер (городовым). Берите этих трех! Климов. Вон оно что! Вон оно как! Товарищи, полюбуйтесь на отца на родного,
      губернатора! Выманил вперед, а теперь брать! Геронтий (по-грузински). Обманул нас! Порфирий. Берите... Берите...
      Рабочие: "Обманул губернатор!" Выбегает несколько
      человек, кричат: "Берите и нас вместе с ними!"
      Губернатор. Стражников сюда!
      Выбегают несколько человек стражников, бросаются на
      помощь городовым.
      Трейниц (полицеймейстеру). Берите и этих, которые выбежали. Ничего.
      Толпа возмущенно кричит. Послышался свист в толпе, ему
      отвечает свисток одного из городовых.
      Губернатор. Вы у меня в Сибири опомнитесь! (Полицеймейстеру.) Лошадей мне!
      Темно.
      КАРТИНА ШЕСТАЯ
      Серенькое мартовское утро. Широкая улица в Батуме перед
      зданием пересыльных казарм. Забор с воротами. Груды
      щебня. На улице полицеймейстер и шеренга городовых.
      Полицеймейстер бледен, взволнован, глядит то вдаль, то
      на казармы. Из-за забора казарм слышен говор и гул. А
      издали слышится приближающийся шум громаднейшей толпы.
      Городовые испуганы, волнуются. Простучали подкатившие
      фаэтоны. Выходит Трейниц. С ним - двое жандармов и
      Кякива.
      Трейниц (глядя вдаль). Ого! Слились? Сколько же это их? Полицеймейстер (глухо). Тысяч пять, а то и все шесть. Трейниц. Ого! Полицеймейстер (тревожно). А что же его превосходительство? Трейниц. Едет. (Глядит вдаль.) Ну, все как полагается... флаги... так,
      так... и, кажется, чужие есть? Интересно... (Кякиве.) Кто впереди? Не
      различишь? Кякива. Не могу разобрать. Полицеймейстер. С флагом, кажется, ротшильдовский... Трейниц. Так.
      Толпа слышна все ближе и ближе. В ней поют. Слышны
      слова: "...нам не нужно златого кумира, ненавистен нам
      царский чертог..." На "Марсельезу" накатывает другая
      песня.
      И "Марсельеза"... (Вглядывается.) А вот там, рядом с флагом... блуза,
      пальто, шарф... Ведь это, пожалуй, чужой? Полицеймейстер. Трудно сказать... Трейниц. Да, чужой, чужой. Полковник, надо будет, как только приблизятся,
      оторвать передовых и взять их. Полицеймейстер. Трудно. С одними городовыми не справиться. Плотно идут. Надо
      войска. Трейниц. Нет, до войск надо. Надо, полковник. Полицеймейстер (городовым). Как подойдут, отрезать переднюю шеренгу, взять
      этих, у флага. Городовой (с сомнением). Слушаю. Кякива (Трейницу). Чужой, чужой, вижу теперь. Трейниц. Ну конечно.
      Послышался стук коляски, конский топот, входит
      губернатор, с ним два казака.
      Губернатор (остолбенев при виде надвигающейся толпы). Что же это такое? Полицеймейстер. Войска бы, ваше превосходительство. Губернатор. Надо было раньше разрезать их! Э... Как же это допустили? Полицеймейстер. Ваше превосходительство, шесть тысяч... Губернатор (казаку). Лети к капитану Антадзе, скажи, чтобы спешно выводил
      роту сюда, к казармам!
      Казак убегает. Толпа подходит с тяжким гулом. Впереди:
      Хиримьянц с красным флагом, Теофил, Наташа, Миха. Сталин
      рядом с Хиримьянцем. За ними стеной рабочие, среди них
      есть женщины.
      Сталин (обращаясь к окнам казарм). Здравствуйте, товарищи! Теофил. Здравствуйте! Мы пришли!
      Рабочие: "Мы пришли за вами!" Из окон казарм подошедших
      увидели, из двора казарм их услышали. Двор отвечает
      подошедшим криками: "Пришли! Товарищи! Глядите, пришли!
      Освободите нас! Освободите!"
      Трейниц (Кякиве). Он? Как думаешь? Губернатор (толпе). Что это? Бунт? Убрать флаги! Остановиться! Сталин. Мы больше никуда и не идем. Мы пришли. Освобождайте арестованных
      рабочих! Хиримьянц. Не уйдем без этого!
      Рабочие: "Выпустите арестованных". В казармах крики:
      "Освободите нас!"
      Губернатор. Убрать флаги! Разойтись! Трейниц (губернатору). Ваше превосходительство, попрошу вас немного назад...
      Губернатор отступает, Трейниц обращается к
      полицеймейстеру.
      Ну-ка, попробуйте...
      Полицеймейстер (городовым). Ну-ка, вперед, берите передних...
      Городовые и двое жандармов врезываются в толпу.
      Теофил. Куда?! Ах, драться? Сталин. Не бойтесь их!.
      Толпа наваливается на городовых, мнет их.
      Теофил. Не бейте их! Не бейте! Только гоните их!
      Крик в толпе: "Бей их, проклятых!"
      Миха. Что ты делаешь?!
      Покатились две полицейские фуражки, с одного из
      городовых сорвали шашку.
      Теофил. Вон отсюда!
      Городовые побежали.
      Сталин. Вы ничего не сделаете с нами! Освободите арестованных!
      В казармах гул.
      Губернатор (в смятении отступая). Всех перестреляю!
      В это время ветхие ворота казарм начинают трясти
      изнутри, а издали послышался приближающийся грохот
      барабанов, а затем солдатская песня:
      "Барабан наш громко бьет,
      Царский воин шибко идет..."
      Приближение войска взволновало толпу. Послышались крики:
      "Войско идет! Ой, войско идет!" Выбежавшая из толпы
      женщина кричит Сильвестру по-грузински: "Ой, войско!
      Стрелять будет!"
      Сильвестр (кричит по-грузински). Не посмеют стрелять в безоружных!
      Крик в толпе: "Стрелять будут!"
      Миха. Не будут стрелять! Стойте крепко!
      Рота поет:
      "Шел я речкой, камышом,
      Видел милку нагишом!.."
      Сталин. Товарищи! Нельзя бежать! Стойте тесно, стеной!
      Рота поет:
      "Шел я с милкою в лесу,
      Милку дернул за косу!.."
      Иначе солдаты навалятся, озвереют! Прикладами покалечат! Пропадет
      народ!
      Губернатор оборачивается в сторону войск, машет рукой,
      что-то показывает. Вдали послышались глухо слова:
      "Рота... стой!" Тотчас песню как будто обрубили. Донесся
      глухо голос: "Горнист!.." Тогда тоскливо запел вдали
      рожок. Кякива срывается с места и убегает.
      Трейниц (губернатору). Ваше превосходительство! Что вы делаете?! Ведь вы на
      линии!.. Сюда, сюда!.. (Убегает вместе с губернатором.) Полицеймейстер (смертельно побледнев, метнулся). Эй! Эй! Эй! Городовые!..
      (Убегает вместе с городовыми.)
      Вторично спел рожок.
      Наташа (вырвавшись из ряда). Солдаты, что вы делаете? Не смейте стрелять! Сталин. Не смейте стрелять! Теофил. Не смейте стрелять!
      В это время ворота казарм начинают трещать. Отскакивает
      скобка, ворота то приоткрываются, то закрываются. В них
      видна спина околоточного без фуражки. Околоточный с
      кем-то борется. Мелькнули еще две спины городовых, потом