Михаил Булгаков
      Батум
      Пьеса в четырех действиях
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
      Сталин.
      Ректор семинарии.
      Инспектор семинарии.
      Одноклассник Сталина.
      Варсонофий, служитель.
      Сильвестр, рабочий.
      Наташа, его дочь.
      Порфирий, его сын.
      Миха \
      Теофил |
      Канделаки |
      Геронтий |
      Дариспан } рабочие
      Климов |
      Котэ |
      Хиримьянц |
      Тодрия /
      Приказчик с завода.
      Военный губернатор.
      Адъютант губернатора.
      Трейниц, жандармский полковник.
      Ваншейдт, управляющий заводом.
      Полицеймейстер.
      Кякива, переводчик.
      Околоточный.
      Реджеб.
      Вано, гимназист.
      Уголовный.
      Начальник тюрьмы.
      1-й тюремный надзиратель.
      2-й тюремный надзиратель.
      Николай II.
      Министр юстиции.
      Флигель-адъютант.
      Городовой.
      Женщина в толпе.
      Воспитанники 6-го класса семинарии, преподаватели
      семинарии, батумские рабочие, городовые, стражники,
      жандармы, уголовные в тюрьме, тюремные надзиратели,
      женщины-заключенные в тюрьме, два казака и курьер при
      губернаторе.
      Действие происходит: в прологе - в 1898 году, а в
      остальных картинах - в годы 1901-1904.
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ - ПРОЛОГ
      Большой зал Тифлисской духовной семинарии. Писанное
      маслом во весь рост изображение Николая II и два поясных
      портрета каких-то духовных лиц в клобуках и в орденах.
      Громадный стол, покрытый зеленым сукном. В зале никого
      нет. За закрытыми дверями глухо слышатся возгласы
      священника (в семинарской церкви кончается обедня).
      Неясно доносятся слова: "...истинный бог наш молитвами
      пречистыя своея матери, молитвами отца нашего
      архиепископа Иоанна Златоуста... помилует и спасет нас,
      яко благ и человеколюбец". В это время дверь,
      противоположная церковной, открывается, и в зал входит
      Сталин - молодой человек лет 19-ти, в семинарской форме.
      Садится, прислушивается.
      Затем послышался церковный хор, поющий заключительное
      многолетие. Через некоторое время дверь, из-за которой
      слышалась обедня, распахивается, и возле нее
      вытягивается служитель Варсонофий, человек всегда
      несколько выпивший. Входит инспектор семинарии, а за ним
      в порядке человек двадцать воспитанников VI класса.
      Инспектор выстраивает их, а Сталин поднимается со стула
      и становится отдельно. Затем в зал входит ректор
      семинарии, за ним члены правления семинарий и
      преподаватели и вслед за ректором размещаются за столом.
      Ректор. Достопочтеннейшие и глубочайше уважаемые господа члены правления и
      господа преподаватели! Престрашное дело совершилось в родимой нашей
      семинарии.
      В то время когда все верноподданные сыны родины тесно прильнули к
      подножию монаршего престола царя-помазанника, неустанно пекущегося о
      благе обширнейшей в мире державы, нашлись среди разноплеменных
      обитателей отечества преступники, сеющие злые семена в нашей стране!
      Народные развратители и лжепророки, стремясь подорвать мощь
      государства, распространяют повсюду ядовитые мнимо научные
      социал-демократические теории, которые, подобно мельчайшим струям злого
      духа, проникают во все поры нашей народной жизни.
      Эти очумелые люди со звенящим кимвалом своих пустых идей врываются и в
      хижины простолюдинов, и в славные дворцы, заражая своим зловредным
      антигосударственным учением многих окружающих.
      И вот один из таких преступников обнаружился в среде воспитанников
      нашей семинарии!
      Как же поступить с ним?
      Подобно тому как искуснейший хирург соглашается на отнятие зараженного
      члена тела, даже если бы это была драгоценная нога или бесценная рука,
      общество человеческое анафематствует опасного развратителя и говорит:
      да изыдет этот человек! (Становится менее красноречив, но суров и
      неуклонен.) Постановлением правления Тифлисской духовной семинарии
      воспитанник шестого класса Иосиф Джугашвили исключается из нее за
      принадлежность к противоправительственным кружкам, без права
      поступления в иное учебное заведение.
      Нам, как христианам, остается только помолиться о возвращении его на
      истинный путь и вместе с тем обратить горячие мольбы к небесному царю
      царей, дабы тихое, как говорил святой апостол, и безмолвное житие
      поживем во всяком благочестии и чистоте, сие бо есть добро и приятно
      перед Спасителем нашим... Сталин. Аминь!
      Молчание.
      Ректор. Это что же такое? Сталин. Я сказал "аминь" машинально, потому что привык, что всякая речь
      кончается этим словом. Ректор. Мы ожидали от него выражения сердечного сокрушения и душевного
      раскаяния, и вместо этого непристойная выходка. (Инспектору.)
      Освободите зал от воспитанников, Мелитон Лукич. Господ членов правления
      прошу покинуть зал. Мелитон Лукич, вручите уволенному его билет.
      Все покидают зал, кроме Сталина и инспектора.
      Инспектор. Получите билет и распишитесь. Сталин. Он называется волчий, если я не ошибаюсь? Инспектор. Оставьте ваши выходки, пишите имя и фамилию.
      Сталин расписывается и получает билет.
      Инспектор (удаляясь). Лучше подумали бы о том, что вас ждет в дальнейшем.
      Дадут знать о вас полиции... (Закрывает за собою дверь.)
      Сталин, оставшись один, закуривает.
      Одноклассник (осторожно заглянув, входит). Вот история! С аминем-то, а? Он
      до того побагровел, что я думал, - тут его за столом сейчас кондрашка и
      хлопнет! Однако что ж ты теперь делать-то будешь? Да... положение твое,
      будем прямо говорить, довольно сложное. Жаль мне тебя! Сталин. Как-нибудь проживем. Одноклассник. Как-нибудь-то оно, конечно, как-нибудь... а вот, например,
      деньги у тебя есть? Сталин (пошарив в карманах, изумляется). Что такое? Нету денег! Одноклассник. Я могу дать тебе рубль взаймы. (Выбирает из кармана мелочь.)
      Как только сможешь, отдай. Сталин. Ну что там... У тебя у самого нет. Что по гривенникам собирать
      будем, как на паперти... У меня есть другой, более серьезный план. Одноклассник. Какой там план! Ты где обедать будешь и ночевать теперь, вот
      что любопытно? Сталин. Обед-это не важно. Насчет обеда у меня твердая надежда на одно
      место. Тут есть более существенный вопрос... (Шарит в карманах.) Одноклассник. Что это ты все по карманам хлопаешь? Сталин. Не понимаю, куда рубль девался!.. Ах да, ведь я его только что
      истратил с большой пользой. Понимаешь, пошел купить папирос,
      возвращаюсь на эту церемонию, и под самыми колоннами цыганка
      встречается. "Дай, погадаю, дай, погадаю!" Прямо не пропускает в дверь.
      Ну, я согласился. Очень хорошо гадает. Все, оказывается, исполнится,
      как я задумал. Решительно сбудется все. Путешествовать, говорит, будешь
      много. А в конце даже комплимент сказала - большой ты будешь человек!
      Безусловно, стоит заплатить рубль. Одноклассник. Нет, брат ты мой! Загубил ты свой рубль зря. Все наврала тебе
      цыганка. Судя по сегодняшнему, далеко не так славно все это получится,
      как ты задумал. Да и путешествия-то, знаешь, они разного типа бывают...
      Да, жаль мне тебя, Иосиф, по-товарищески тебе говорю. Сталин. За это спасибо. Да, кстати, вот о каком одолжении я тебя попрошу.
      Обстоятельства складываются так, что с Арчилом мне уж увидеться не
      придется. Так вот, пожалуйста, передай ему от меня письмо, но в
      собственные руки и по секрету. Одноклассник. Хорошо, давай его сюда. Сталин. А сам можешь прочитать, если хочешь. Письмо открытое. Одноклассник (заглянув в листки). Забирай обратно свое письмо!
      (Оглядываясь.) Слушай, Иосиф, серьезно говорю тебе, брось это, в Сибири
      очутишься! Сталин. Что же ты, согласился - и вдруг отказываешься? Одноклассник. Ну-ну-ну! Ты это оставь, пожалуйста! Что это значит
      отказываешься? Ты говорил - письмо, а это... прокламация! Сталин. Не все ли тебе равно, что передавать - прокламацию или письмо?
      Прокламацию даже интереснее, она содержательнее. Одноклассник. Да ну тебя совсем! Я отнюдь не намерен на улицу с волчьим
      паспортом вылететь. Я, брат, в университет собираюсь. Сталин. Это ты хорошо задумал. А вот насчет этого - не понимаю, какой риск
      для тебя? По коридору пройти и отдать в руки. И ничего говорить ему не
      надо. Только скажи - от Иосифа, - и все. И он ничего говорить тебе не
      будет, только скажет - мерси. Одноклассник. Бессмыслица это все, все эти ваши бредни! Сталин. А если так, то постой, погоди, погоди! Тогда выслушай меня. Я давно
      знаю тебя. Интересно, что можно сказать о тебе? Подумаем. Первое: что
      ты - человек порядочный. Загибай один палец. И, конечно, если бы это
      было не так, я не стал бы тебя просить. Второе: ты - человек,
      безусловно, развитой, я бы сказал даже, на редкость развитой. Не
      красней, пожалуйста, я искренно говорю. И, наконец, последний палец,
      третий: ты - начитанный человек, что очень ценно. Итак, неужели же ты,
      при этих перечисленных мною блестящих твоих качествах, не понимаешь,
      что долг каждого честного человека бороться с тем гнусным явлением,
      благодаря которому задавлена и живет под гнетом и в бесправии
      многомиллионная страна? Как имя этому явлению? Ему имя - самодержавие.
      Вот в конце этого листка и стоят простые, но значительные слова
      "долой самодержавие". В чем же дело? Одноклассник. Аминь! А передавать листки не буду Сталин. Так. В этой беседе выяснилось еще одно твое качество. Ты,
      оказывается, человек упорный. Кроме того, ты, может быть, подумал, что
      я тебя агитирую? Боже спаси! Зачем мне это надо? Я прошу тебя выслушать
      совсем другое. Я забыл сказать, что ты - хороший товарищ. Как же ты не
      можешь сообразить, что я с Арчилом видеться ни в коем случае не должен.
      А дело, между тем, спешное. Их ведь только что отпечатали, скажу тебе
      по секрету. Что же тебе стоят помочь твоим товарищам? Одноклассник. Сколько их, говори? Сталин. Десять штук всего. Да они тебя не обременят. Они на тонкой бумаге
      отпечатаны. Посмотри, какой шрифт хороший. Одноклассник. Вот принесло меня к тебе прощаться! Ну, так и быть, давай.
      Арчил-то меня не подведет? Сталин. Мне веришь? Одноклассник. Верю. Сталин. Головой отвечаю за Арчила. Режь. Да ты не беспокойся, я уж сказал,
      что через тебя передам, он знает. Одноклассник. Ну уж это, брат ты мой, чересчур! Сталин. Ничего особенного. По почте, ты сам понимаешь, я их послать не могу.
      Ясное дело, надо их передавать через какого-нибудь товарища, политикой
      не занимающегося и, кроме того, честного. Я и наметил передать через
      тебя. Одноклассник. Однако ты... ты уж, знаешь ли... Сталин. Ну, а теперь позволь мне сказать тебе на прощанье краткую
      благодарственную речь. Одноклассник. Не нужно мне больше твоих речей! Сталин. Ах, ты думаешь, что я тебе еще пачку всучу? Нет, зачем, же, надо
      меру знать. А вот что я хотел тебе сказать. Шесть лет мы протирали свои
      брюки на одной парте, и вот настало время расстаться...
      Послышались шаги за дверью.
      Уходи! Прощай.
      Одноклассник убегает. Входит Варсонофий, в руках у него
      пальто и узелок.
      Варсонофий. Извольте получить ваше пальто, господин Джугашвили. В кармане
      карандаш. Прошу проверить, все цело. Сталин. Зачем проверять, я вам доверяю. Варсонофий. С вас бы на полбутылки, господин Джугашвили, по случаю
      праздничного дня и вашего печального события. Теперь вы вольный казак,
      все пути перед вами закрыты. Надо бы выпить. Сталин. С удовольствием бы, но, понимаете, такой курьез... ни копейки денег! Варсонофий. Папиросочки нет ли? Сталин. Папироску - пожалуйста. Варсонофий. Покорнейше благодарю. И, господин Джугашвили, извините, велено
      вам передать, чтобы вы помещение семинарии немедленно покинули. Отец
      ректор уж очень злобствует на вас. Сталин (надев пальто). Прощайте, Варсонофий. Варсонофий. Как это вы его аминем резанули? А? Двадцать два года служу, но
      такого случая при мне не было. Ну, зато, натурально, и вам теперь
      аминь. Куда ж с такой бумагой, как вам выдали, вы сунетесь? Сталин (вынув билет). Стало быть, это вредоносная бумага? Варсонофий. Хуже не выдумаешь. Сталин. В таком случае надо ее разорвать немедленно. (Рвет билет.) Варсонофий. Что это вы делаете?! Сталин. Помилуйте, какой же сумасшедший сам на себя такую бумагу будет
      показывать? Надо будет раздобыть хорошую бумагу. Варсонофий. Уходите, от греха. (Удаляется.)
      Сталин один. Окидывает взглядом стены. Потом швыряет
      клочки билета и выходит.
      Темно.
      ВТОРАЯ КАРТИНА
      Прошло три года. Батум. Ненастный ноябрьский вечер.
      Слышен с моря шум. Комната в домике Сильвестра. Стол,
      над ним висячая лампа. Часы с гирями. Буфет. Кушетка.
      Над кушеткой на стене ковер, на нем оружие. В печке
      огонь. У огня Наташа. Снаружи послышался стук. Стучат
      условно - три раза раздельно, потом коротко, дробно.
      Наташа (выходит. Послышался ее голос). Кто там? Сильвестр (его голос слышен глухо). Это я. Наташа (впускает Сильвестра. Удивлена, что тот один). А где же?.. Сильвестр (шепотом). Одна? Наташа. Одна, одна... Но, понимаешь, отец, как на зло, весь вечер народ идет
      к нам. Сейчас только выпроводила соседку. Пришла соли попросить и
      застряла. Сильвестр. А Порфирий? Наташа. Еще не приходил. Сильвестр. Ага... Гм... Порфирий... Порфирия пока в тайну не посвящай... Он
      сам с ним переговорит. Наташа. Что ж мы от Порфирия будем прятаться? Он свой человек. Сильвестр. Я понимаю, что свой! Мой сын, значит - свой. Я ему вполне
      доверяю. Но он горячий, как тигр, и неопытный. Пускай он с ним сам
      говорит. Наташа (шепотом). А где же он? Сильвестр. Дожидается в садике. Нужно дело делать чисто: нету его у нас и не
      было. Значит, днем он совсем не будет выходить из дому, а только ночью.
      Соседям скажи, что эту комнату сдавать не будем, скажи, что Порфирий в
      нее переехал. Наташа. Ну, понятное дело. Сильвестр. Дверь не закрывай, я сейчас его приведу.
      Выходит, через некоторое время возвращается. Вслед за
      Сильвестром идет Сталин. Голова его обмотана башлыком,
      башлык надвинут на лицо.
      Входи, товарищ Coco. Вот это моя дочка Наташа, про которую я тебе уже
      говорил. Наташа. Пожалуйста, погостите у нас. Сталин. Не хотелось бы вас стеснять, но, понимаете, некоторая неудача на
      первых же шагах в Батуме. К Канделаки на Пушкинскую, во двор, вчера
      переехал околоточный. Боюсь, что мы с ним друг другу будем мешать...
      Ну, я к вам ненадолго, дней на пять, а потом опять на другую
      квартиру... Наташа. Вы нас не стесните. Сильвестр. Пожалуйста, живи, сколько надо. Проходи, Coco, в эту комнату и
      сиди там, пока я тебя сам не выпущу, потому что может прийти кто-нибудь
      посторонний. Вернется с работы сын мой, Порфирий, я тебя с ним
      познакомлю. (Ведет Сталина в темную комнату.) Осторожнее, тут ширма...
      окно на задвижку, имей в виду, не закрыто, на всякий случай... хотя
      ничего такого я не жду. Сталин (в темной комнате). Хорошо, хорошо... Сильвестр (выходя из темной комнаты, дверь, ведущую в нее, оставляет
      приоткрытой). Наташа, приготовь нам поесть. А я пойду за другими.
      Постучу, как условились. Наташа. Хорошо. (Закрывает за Сильвестром наружную дверь, возвращается к
      печке, мешает угли и затем выходит из комнаты.)
      В темной комнате на мгновение вспыхнула спичка, погасла.
      Потом снаружи стук. Наташа проходит к наружной двери.
      Кто тут? Порфирий (глухо). Я.
      Входит Порфирий, за ним Наташа. Лицо у Порфирия убитое.
      Он швыряет в угол шапку.
      Наташа. Ты что это? Порфирий. Ничего. Наташа. Что с тобой случилось? Порфирий. Ничего. Наташа. А что ж ты так неприятно отвечаешь? А? Порфирий. Ну, оштрафовали! Наташа. Бедный! На сколько? Порфирий. На пять рублей! Нож сломал. Наташа. Ай-яй-яй! Порфирий. А чем я виноват? Жесть не выскакивает, стал выковыривать ее, а под
      нож, чтоб мне руку не отхватило, подложил брусок. Что ж, руку, что ли,
      отдавать? Нож соскочил на брусок и сломался. Наташа. Ведь это тебе дней десять даром работать придется? Э, бедняга! Ну,
      не грусти. Порфирий. Я? Я не грущу. Пусть они подавятся моими деньгами! (Пауза.) Меня
      сегодня механик по лицу ударил! Вот чего я не прощу! Наташа. Ну, ничего, ничего... Порфирий. Оставь ты меня! Наташа. Я ведь к тебе по-человечески, с сочувствием... Порфирий. Не нужно мне человеческого сочувствия! Наташа. Ну что ж... (Уходит.)
      Порфирий некоторое время ходит по комнате, что-то
      бормочет, потом берет книжку, садится к столу.
      Раскрывает книгу, но лицо его внезапно искажается.
      Порфирий. Пойду завтра убью механика. Сталин (из темной комнаты). А зачем? Порфирий. А?.. Сталин (выходит). Зачем убьешь механика? Порфирий. Кто вы такой... такой? Сталин. Зачем, говорю, убьешь механика? Какой в том толк? Порфирий. Да кто вы такой?! Сталин. Нет, ты ответь мне. Ну, хорошо, ты его убьешь. Чем ты его убьешь? Порфирий. Зубилом!.. Да вы кто такой? Сталин. Ага, ты ему голову проломишь. Я тебе заранее могу сказать, сколько
      это тебе будет стоить. С заранее обдуманным намерением... Порфирий. Каким таким намерением? Сталин. Обязательно с намерением. Ты сегодня задумал, чтобы завтра идти
      убивать. Я слышал. Порфирий. Чего вы слышали? Я вас не боюсь! Идите, говорите! Сталин. Постой! Какой ты человек, прямо как порох! Слушай: двадцать лет тебе
      это будет стоить каторги. Ах да, ты, впрочем, несовершеннолетний. Одну
      треть скинут. И что же получится? Потеряна молодая рабочая жизнь
      навсегда, потерян человек! Но цех без механика не останется, и завтра
      же там будет другой механик, такая же собака, как и ваш теперешний, и
      так же будет рукоприкладствовать. Нет, это ложное решение! Оставь его. Порфирий. Вы в квартиру к нам как попали? Сталин. А твой отец меня пригласил. Он мой друг. Не скажу - друг детства,
      потому что я познакомился с ним недавно, но мы с ним очень крепко
      сошлись. Порфирий. Отчего же вы в темноте сидели? Сталин. Почему же не посидеть, если он меня попросил там посидеть, его
      подождать? Порфирий. А Наташа вас видела? Сталин. Видела. Она в кухне сейчас, ужин готовит, а я здесь сижу. Все в
      полном порядке. Порфирий. А как вас зовут? Сталин. По-разному. Coco меня зовут. А кроме того, ваши, батумские,
      почему-то прозвали меня Пастырем. А за что, не знаю. Может быть,
      потому, что я учился в духовной семинарии, а может быть, и по каким-то
      другим причинам. А ты можешь меня называть как хочешь, мне это
      безразлично. Да, так вот механик. Я понимаю, он нанес тебе душевную
      рану. Ну, а другие рабочие не страдают оттого, что их бьют? Разве у них
      не отнимают неправедно кровные деньги, как отняли сегодня у тебя? Нет,
      Порфирий! Ваш холоп механик тут вовсе не самая главная пружина, зубилом
      ты ничего не сделаешь. Тут, Порфирий, надо весь этот порядок
      уничтожить. Порфирий. А!.. Порядок? Гм... Понимаю. Вы революционер? Сталин. Конечно. Ну, а почему ты смотришь на меня с таким удивлением? Я ведь
      не один революционер на свете. А твой отец? А Наташа? Порфирий. Вот какие дела!... То-то они все время шепчутся... Сталин. А как же им не шептаться? Они должны быть осторожны! Ты, понимаешь,
      человек молодой, пылкий... Да, кстати, ты эти свои манеры брось! Зубило
      и прочее... Ты же всем можешь принести величайший вред! Но теперь они
      шептаться не будут, потому что я тебя в это дело посвятил. Порфирий. Предупреждаю, что в наш двор стал захаживать городовой. Один раз
      говорит, пришел подсмотреть, почему двор так замусорен. Другой раз
      спрашивал, кто в гостях сидит? Предупреждаю: полиция следит за двором. Сталин. Конечно! Ты прав. Очень хорошо, что у тебя острый глаз. Порфирий. Какой такой мусор? Я сразу догадался. Сталин. Правильно, при чем тут мусор! И знаешь, о чем мы тебя попросим...
      сюда сейчас кое-кто придет, а покараулить некому. Так уж, пожалуйста,
      во дворе подежурь. А завтра вечером я тебя приглашаю, соберется
      небольшой кружок, побеседуем... и тут ты в кой-каких вопросах
      поразберешься. Порфирий. Постойте! (Прислушивается.) Нет, это мне послышалось. (Пауза.)
      Нет, а все-таки не удастся вам... У царя полиция, жандармы, войска,
      стражники... Сталин, ...прокуроры, следователи, министры, тюремные надзиратели,
      гвардия... И все это будет сметено! Порфирий. Нет. Сталин. Ты до этого часу доживешь. Порфирий. Нет! Вот он, знак! (Указывает на свой висок.) Так и умру в
      рабстве! Сталин. Долго ты еще будешь про эти побои говорить? Я тебе говорю, все это
      отольется и вспомнится! Доживешь! Порфирий. Я не доживу. Сталин. Да что такое! Я же тебе не на картах гадаю, а утверждаю это на
      основании тех научных данных, которые добыты большими учеными! Ты о них
      даже не слыхал. Порфирий. Я понимаю, что вы образованный... но как-то веры у меня мало. Сталин. Ах ты, боже! Доживешь! Порфирий. Нет!
      В дверях появляется изумленная Наташа с подносом, на
      котором еда.
      Наташа. А вы... вышли? Сталин. Да, мы уж познакомились.
      Послышался стук.
      Наташа. Отец.
      Ставит поднос на стол, выходит, потом возвращается. За
      нею входят Сильвестр, Миха, Теофил и Канделаки.
      Сильвестр. Ах, ты вышел уже? Сталин. Надоело в темноте сидеть. Сильвестр. Ну, познакомьтесь, вот наши: Миха с Манташева, Теофил
      ротшильдовский. С Канделаки тебя знакомить не требуется... А это
      товарищ Coco из Тифлиса. (Наташе, расставляющей еду на столе.) Бутылку
      вина достань. Сталин (Порфирию). Вот мы теперь тебя и попросим. Ты там погляди... Порфирий. Хорошо, хорошо. (Выходит.) Сильвестр (Сталину). Ты ему все сказал? Сталин. Ему можно. Миха. Порфирию? Конечно, можно. Теофил. Порфирий - честный юноша. Сильвестр. Садитесь, друзья! Налейте, чтобы в стаканах было вино. Канделаки. Безобидная компания... сидим... Сильвестр. Ну, Coco, начинай.
      Наташа шевелит догорающие угли.
      Сталин. Товарищи! Я послан тифлисским комитетом Российской
      социал-демократической рабочей партии...
      Наташа закрывает печку, свет начинает уходить.
      Сталин. ...для того, чтобы организовать и поднять батумских рабочих на
      борьбу...
      Темно.
      КАРТИНА ТРЕТЬЯ
      Прошло около месяца. Ночь. И та же комната, но
      празднично убранная и освещенная. Сдвинутые и накрытые
      столы, на них вино, еда. Деревцо орешника, убранное
      яблоками и конфетами. За столами человек двадцать
      пять. Среди них Наташа, Сильвестр, Миха, Теофил, Котэ,
      Геронтий, Дариспан, Герасим, Мгеладзе, Тодрия и Климов.
      Все смотрят на стенные часы, ожидая, когда они начнут
      бить. Стрелка стоит у 12-ти.
      Миха. Вот он, Новый год, подлетает к Батуму на крыльях звездной ночи! Сейчас
      он накроет своим плащом и Варцхану, болото Чаоба и наш городок!
      В это время снаружи донеслось глухо хоровое пение:
      "Мравалжамиер"...
      Сильвестр. Он уже пришел в соседний дом! Миха. Погоди, я не давал тебе слова! Их часы впереди. Теофил (часам). Ну что же вы? Тащитесь скорей! Миха. Погоди, не пугай их!
      В это время часы начинают бить.
      Раз! Наташа. Два! Три! Котэ. Четыре!
      Присоединяются новые голоса, считают. "Одиннадцать...
      двенадцать!"
      Миха (по-грузински). С Новым годом! Климов. С Новым годом, товарищи!
      Все запели "Мравалжамиер".
      Миха. Слово даю себе. Оно будет краткое. Что дала нам вереница прошлых
      старых лет - мы хорошо знаем. Пусть они уйдут в вечность! А мы сдвинем
      чаши, пожелаем, чтобы новый, 1902-й принес нам наше долгожданное
      счастье! Сильвестр. Товарищи, кто пойдет сменить Порфирия? Давайте по очереди. Котэ. Я иду.
      Выходит, через некоторое время входит Порфирий.
      Наташа. Садись сюда! Теофил. Вина ему! Порфирий. С Новым годом, товарищи!
      Входит Хиримьянц.
      Хиримьянц. Поспели вовремя! (Снимает пальто.)
      За Хиримьянцем появляются Канделаки и Сталин.
      Канделаки. Приветствую товарищей! Сталин. Привет всем! Наташа. Coco, иди садись, вот твое место! Канделаки, садись рядом со мной! Теофил. А Хиримьянца устроим здесь, на кушетке? Порфирий. Дай мне слово. Миха. Не даю тебе слова. Порфирий. Не понимаю, почему? (Поднимая бокал.) Твое здоровье, Coco! Миха. Это мое слово! Здоровье товарища Coco! Слово для новогоднего тоста
      предоставляется ему. Сталин. Ночь впереди, мы скажем много слов. (Сильвестру.) Все в сборе? Сильвестр. Манташев... Ротшильд... Типография... Табачная... Нобель...
      Биниаит-оглы... Все в сборе. Миха. Товарищи, внимание! Хочется, чтобы все соседи знали, как весело и
      шумно у Сильвестра встречали Новый год. Поэтому, когда я подниму руку,
      пусть нам поет Наташа. Ее голос как шелковая ткань. Когда же я подниму
      обе руки, мы грянем все. (Поднимает руку.)
      Наташа тронула струны, запела негромко.
      Миха. Конференцию представителей рабочих батумских социал-демократических
      кружков объявляю открытой. Слово предоставляется Константину. Канделаки. Товарищи, мы будем кратки, у нас только один вопрос: выборы
      руководящего центра нашей организации. Миха. Слово по этому вопросу предоставляется товарищу Coco. Сталин. В этот центр должны войти надежнейшие и лучшие товарищи. Этот центр
      будет называться комитетом батумской организации Российской
      социал-демократической рабочей партии. Мы знаем уже все и твердо все
      это запомним, какого он будет направления. Он будет ленинского
      направления. Под этим знаком и знаменем мы начнем нашу борьбу! Вот все,
      что я хотел сказать. Миха (машет Наташе рукой, чтобы она умолкла, потом поднимает обе руки). Ваше
      здоровье!
      Все коротко пропели "Мравалжамиер".
      Константин, говори.
      Поднимает одну руку - Наташа начинает петь другую песню.
      Канделаки. Вот список тех, кого товарищи на заводах наметили в комитет. Он
      всем присутствующим известен?
      Голоса: "Всем! Всем!"
      Товарищи предлагают, чтобы возглавил этот список товарищ Coco! Кто за
      то, чтобы эти лица, перечисленные в списке, вошли в состав комитета?
      Поднимите руки...
      Все поднимают руки.
      Мне остается только закончить словами: да здравствует... Порфирий (перебивает). Да здравствует батумский комитет!
      Миха, махнув Наташе, поднимает обе руки. Все поют
      "Мравалжамиер".
      Миха. Ну, а теперь. Coco, скажи нам что-нибудь! Сталин. Почему же непременно я? Я, товарищи, сегодня выступал в кружках
      четыре раза. А здесь нас, за столом, двадцать пять человек, и каждый из
      них оратор, я в этом убедился. Вот, например, я вижу, Порфирий
      порывается произнести речь, которая у него, по-видимому, уже готова. Миха. Нет, я, как тамада, против этого! Потом Порфирий!
      Многие голоса: "Потом Порфирий!"
      Сталин. Ну что же... По поводу Нового года можно сказать и в пятый раз.
      Хотя, собственно, я и не приготовился. Существует такая сказка, что
      однажды в рождественскую ночь черт украл месяц и спрятал его в карман.
      И вот мне пришло в голову, что настанет время, когда кто-нибудь сочинит
      - только не сказку, а быль. О том, что некогда черный дракон похитил
      солнце у всего человечества. И что нашлись люди, которые пошли, чтобы
      отбить у дракона это солнце, и отбили его. И сказали ему: "Теперь стой
      здесь в высоте и свети вечно! Мы тебя не выпустим больше!" Что же я
      хотел сказать еще? Выпьем за здоровье этих людей!.. Ваше здоровье,
      товарищи! Порфирий. Твое здоровье. Coco!
      Все: "Твое здоровье!"
      Тамада лишил меня моего существенного права произнести тост. А теперь я
      требую его. Миха. Говори, но кратко. Порфирий (обращаясь к Сталину). Я хочу тебе сказать, что я никогда не забуду
      твой первый разговор со мной, и прибавить, что я не хочу умирать в
      постели! Все! Миха. В первый раз, сколько я тебя ни слышал, ты сказал хорошо. Сядь,
      Порфирий. Сталин. Доживешь? Порфирий. Безусловно! Сталин. Твое здоровье!
      Порфирий запел "Хасан-Бегура", другие голоса к нему
      начинают присоединяться. В это время вбегает Котэ.
      Котэ. Зарево! Где-то пожар! Миха. Что? Пожар?
      Наташа бросается к окну, отодвигает занавеску. В окне
      дальнее зарево.
      Наташа. Смотрите!
      Многие бросаются к окнами
      Климов. Постой-ка... Это где же?
      Выбегает, за ним бросается Порфирий.
      Миха. Постойте, это в стороне Ротшильда? Ну да. Теофил. Там и есть! Канделаки. Сильвестр, да это, кажется, у вас! Сильвестр. Что ты говоришь! Быть не может, неужели! Хиримьянц. Да там, там! Ротшильд горит! Тодрия. Что, Ротшильд?
      Вбегают Климов и Порфирий.
      Климов. Вот те с новым годом, с новым счастьем! Вот те
      Каспийско-черноморское нефтепромышленное... Оно горит! Братцы, это
      Ротшильд горит!
      Многие голоса: "Ротшильд? Ротшильд?"
      Порфирий. Горит кровопийское гнездо! Туда ему и дорога! Климов. Что ты плетешь? Что ж мы есть-то будем теперь? Миха. Надо помогать тушить. Наташа. Как же не тушить? Теофил. Тушить? Сталин. Конечно, тушить. Всеми мерами тушить. Но только слушай, Сильвестр:
      нужно потребовать от управляющего вознаграждение за тушение огня. Сильвестр. Верно, товарищи!
      В это время послышался конский топот во дворе.
      Вот он, уже тут! Приказчик (вбегает). Братцы, что ж вы? Не видите, что ли?! Лесной склад на