Любовь и невесомость

— Я понял вас, Джо.

— Значит, лежит она послушно и ждет терпеливо, тут уж ничего не скажешь. Ладно. Через некоторое время мы снова изготовились. Она крепко держится за два надежных «якоря», а я — за ее плечи. Я уже думал, что нашел правильное решение. Так вот, сэр, я ошибся! У нас ничего не вышло.

— Как это, Джо? Ничего не вышло?

— Это было невозможно. Наш математик объяснил мне, почему, когда я сам уже убедился. Сейчас вы поймете. Ее два сжатых кулачка были вроде двух неподвижных точек. Ладно. Две точки, как он мне потом сказал, определяют прямую, ось. Ее две руки были осью. И мои руки на этой оси нисколько не делали нас устойчивее. А когда есть только одна неподвижная ось, все другие тела могут вокруг нее вращаться: это геометрия. И как вы увидите, наши два тела должны были подчиниться общему правилу.

Это была настоящая акробатика, сэр, такое увидишь только в цирке! Мы держались крепко, я уже не взлетал к потолку. Порядок? Да не очень. Теперь от каждого толчка все мое тело каждый раз описывало дугу вокруг оси ее вытянутых рук. И каждый раз я стукался пятками об стену за изголовьем кровати.

А что же моя Бетти? О, она не разжимала рук, по крайней мере вначале. Но что еще можно было требовать от молоденькой новобрачной? Не мог же я заставить ее лежать неподвижно, как бревно. Она тоже изгибалась и отталкивалась, да это и понятно. И вот она в свою очередь взлетает, вращаясь вокруг оси своих рук, с размаху сталкивается со мной, и мы снова разлетаемся в разные стороны. Представьте себе крокодила, который зевает. Так вот, сэр, мы были похожи на две челюсти такого крокодила, которые закрывались и открывались и снова закрывались на какую-то долю секунды, не больше. Представляете, как это выглядело?

— Словно вижу своими глазами, Джо. Вы рассказываете великолепно.

— Конечно, это не могло продолжаться долго. Бетти, бедняжечка, не выдержала и разжала руки. Но я-то ее не отпустил, а наш «крокодил» как раз в тот миг зевнул особенно широко, и мы оба взлетели в пространство нашей спальни для новобрачных.

Ох, какое это было свадебное путешествие, сэр! Головою вниз, задом кверху и наоборот, мы вертелись, крутились, кружились, кувыркались, вращаясь все время вокруг нашей общей оси, которая теперь вращалась вместе с нами, сталкивались то животами, то задницами, чтобы тут же оттолкнуться, словно нам было противно каждое прикосновение, и ни на миг не могли прижаться друг к другу. Я мог тогда думать лишь об одном, прямо с ума сходил, дергался до изнеможения, но от этого нам было только хуже. Мы крутились уже не на турнике, а на какой-то летающей трапеции, это была уже не акробатика, а вольная борьба в воздухе, кетч в трех измерениях, и затрудняюсь сказать, что еще. Не было больше ни верха, ни низа — ничего!

Может быть, вы скажете: так это и есть решение задачи? Забыть о тяготении, о верхе и низе, забыть обо всем? Не думать о постели, о мебели, о поле и потолке, сцепиться руками и ногами и заниматься этим самым в воздухе? Можете говорить, что хотите… Мы все испробовали, сэр, уверяю вас. Но заниматься любовью в свободном пространстве, вращаясь вокруг собственного центра тяжести, — вы даже не представляете, что это такое! Все время что-нибудь да не ладится. Никогда я не думал, что для этого мне нужен каждый кусочек ее тела. Если мы держались за руки, разлетались ноги. Если ноги не разлетались, бедра куда-то проваливались, словно в пуховую перину. И даже если все было вроде на месте, то вокруг мелькали стены, мебель, светильники, и у нас до тошноты кружилась голова. Убедился на собственной шкуре, сэр. Ведь не на что было опереться, ничего прочного… Хотя бы моя Бетти была поопытнее, но чем она могла мне помочь тогда, бедняжечка? Она только плакала и грозилась вернуться к своей мамочке…

Мы все перепробовали, сэр. На Земле всякие мудрецы болтают о разных позах. Так вот, сэр, мы с моей Бетти в ту ночь испробовали столько поз и положений, сколько не снилось всем развратникам на нашей и на других планетах, вместе взятых. Только подумав об этом, до сих пор краснею. Черти в аду и те сгорели бы от стыда. Мы делали все, говорю вам. Держались за руки, цеплялись ногами. Один раз даже закутались в вуаль новобрачной, которая все еще плавала в воздухе. И все время что-то не получалось. И тогда нам пришла блестящая мысль. Мы забрались под кровать. Но там было слишком тесно, хуже чем сардинкам в банке. Так под кроватью мы и заснули рядышком, словно малые дети, которых укачало в море, — вот как это было.

— Пожалуй, вот и вся моя история, сэр, раз уж вы хотели ее знать. Ничего другого не было, но и этого, думаю, достаточно. Следующие ночи проходили по тому же сценарию с вариантами, но все кончалось воздушным балетом, после которого мы засыпали под кроватью, измученные и побежденные. Ничего нельзя было поделать. Тогда я решил посоветоваться с господами учеными из нашего экипажа. Вначале меня слушали терпеливо и даже как бы с интересом. Они нам сочувствовали. И даже пытались помочь.

Математик объяснил мне подробно, с научной точки зрения, почему и как все происходило. Физик пошел еще дальше. Он сделал мне сложный аппарат с электрическими и магнитными полями, который должен был создавать что-то вроде искусственного тяготения. Но вся беда в том, что эти поля действовали только тогда, когда я надевал изобретенный им костюм со всякими металлическими бляшками, пряжками и пластинками, похожий на смирительную рубашку. И жарко в нем было, как в печке! Мой приятель, главный механик, присоветовал мне лишь одно: чтобы я пользовался реактивным пистолетом. Все дело в координации, говорил он мне. Я и это испробовал, но ни разу не смог добиться нужной координации.

Даже падре вмешался в это дело. Он не мог спокойно смотреть, как я убиваюсь. Однажды отозвал меня в сторонку и произнес длиннющую речь; я не все, правда, понял, потому что он все время вставлял латинские словечки, но, в общем, о том, что, учитывая исключительные обстоятельства, церковь, может быть, посмотрит сквозь пальцы на всякие наши позы, которые не совсем соответствуют законам Господа Бога. И, может быть, он заранее отпустит мне грехи, если я ему все объясню по порядку. Не знаю, соответствовали этим законам наши позы или нет, знаю только, что, когда я начал ему рассказывать в подробностях, — ой, что было! Он сам раз десять взлетал к потолку, как большая летучая мышь, — настолько его это разволновало. А потом погрузился в молитвы и больше уже не промолвил ни слова.

А со временем все члены экипажа начали меня избегать. Вид у всех был озлобленный и оскорбленный. Я понял, что моя история бросает тень на их славную экспедицию, и перестал об этом говорить. Мы с Бетти решили потерпеть до возвращения.

Джо надолго замолк, погруженный в свои мысли. Потом снова заговорил:

— Понимаете, сэр, они не могли признаться, что эта их штуковина, их «сателлит», не был совершенством из совершенств во всех отношениях, как они раструбили в газетах. И вот к чему я пришел, сэр.

Когда они говорят, что это так, они все врут, могу вам поклясться, и Бетти тоже. Их «сателлит», эта хреновина без тяготения, может быть, распрекрасная штука для научных наблюдений, превосходная для того, чтобы смотреть на звезды, великолепная для улавливания космических лучей, — с этим я согласен. Но что касается любви, то тут они допустили грубую и непростительную ошибку. Это последнее место в мире, какое я бы посоветовал новобрачным, разве что у них извращенные вкусы. Можете мне поверить, Джо никогда не врет. И я прошу напечатать это в вашей газете самыми крупными буквами, чтобы мой горький опыт принес хоть какую-то пользу.

— Договорились, Джо.

Примечания

1

Рассказ написан еще до запуска первого искусственного спутника (Прим. автора)

2

Буквально: головная боль, заноза (англ.)