в вестибюле здания стоял киоск, где торговали конфетами, газетами, журналами, сигаретами, сигарами...
      - одну минуточку, Франсин.
      Мэйсон купил 5 сигар, огромных. зажег одну и выпустил гигантский фонтан дыма.
      они вышли на улицу, ища, где бы поесть. дождь перестал.
      - вы обычно курите перед обедом? - спросила она.
      - и перед, и после, и между.
      Генри Мэйсон чувствовал себя так, будто он совсем немножко сходит с ума. все эти писатели. да что с ними такое, к чертям собачьим?
      - эй, вот неплохое местечко!
      он придержал дверь, и Франсин вошла. он - за ней.
      - Франсин, как же мне платье твое нравится!
      - правда? ой, спасибо! у меня есть целая дюжина похожих.
      - правда?
      - умм-гумммм.
      Мэйсон отодвинул ей стул и смотрел на ее ноги, пока она садилась. потом сел сам.
      - господи, я проголодался. венерки из головы не идут - интересно, почему?
      - я думаю, вы хотите меня выебать.
      - ЧТО?
      - я сказала: "я думаю, вы хотите меня выебать".
      - о.
      - Я вам это позволю. я думаю, вы очень славный человек, очень милый, в самом деле.
      подошел официант и разогнал сигарный дым папками с меню. одну вручил Франсин, одну - Мэйсону. и стал ждать. и у него вставал. ну почему некотрым парням достаются такие куколки, а он вручную отбивать должен? официант принял у них заказ, все записал, прошел во вращающиеся двери, передал заказ повару.
      - эй, - сказал повар. - это у тебя там что?
      - ты о чем?
      - о том, что у тебя тут рог вырос! спереди! ко МНЕ с этой штукой даже не приближайся!
      - да это ерунда.
      - ерунда? этой ерундой кого-нибудь убить можно! иди под холодный кран его засунь! смотреть противно!
      официант зашел в мужскую уборную. некоторым так все девки достаются. а он - писатель. у него полный чемодан рукописей. 4 романа, 40 рассказов, 500 стихов.
      ни шиша не опубликовано. паршивый мир. таланта распознать не могут. принижают талант всячески. "связи" им, видишь ли, тут нужны, вот и все. паршивый хуесосный мир. обслуживаешь целыми днями этих дурацких людишек.
      официант извлек свой член, водрузил на раковину и начал плескать на него холодной водой.
      СОВОКУПЛЯЮЩАЯСЯ РУСАЛКА ИЗ ВЕНЕЦИИ, ШТАТ КАЛИФОРНИЯ
      Бар уже закрылся, им еще до меблирашек тащиться, а тут на тебе катафалк прямо на улице, где Желудочная Больница стоит.
      - Мне кажется, сегодня - ТА САМАЯ ночь, - сказал Тони. - Я уже в крови это чую, вот те крест!
      - Та самая ночь для чего? - переспросил Билл.
      - Смотри, - сказал Тони. - Мы уже хорошо знаем расписание. Давай отметем одного! Какого хуя? Или кишка тонка?
      - Ты чё, с дуба рухнул? Думаешь, я зассал, потому что этот морячок мне по сраке надавал?
      - Я этого не говорил, Билл.
      - Да ты сам ссыкло! Да я тебе вломлю как не фиг делать...
      - Ага. Я знаю. Я не про это. Я в смысле, давай жмурика отметем прикола ради.
      - Ёбть! Да хоть ДЕСЯТЬ жмуриков!
      - Постой. Ты сейчас назюзюкался. Давай подождем. Мы знаем расписание. Мы знаем, как они работают. Мы ж каждую ночь следили.
      - А ты, значит, не назюзюкался, а? Да у тебя иначе бы ОЧКО взыграло!
      - Тихо ты! Смотри! Вот идут. И жмурик с ними. Бедолага какой-нибудь. Смотри, простыню ему на голову натянули. Печально.
      - Да смотрю я, смотрю. В самом деле печально...
      - Ладно, мы знаем расписание: если жмурик только один, они его закидывают, перекуривают и уезжают. А если двое, то дверцы в катафалке они оба раза не станут запирать. Настоящие четкие мальчонки. Им все это обрыдло. Если жмурика два, одного парня они просто оставляют на каталке за машиной, заходят внутрь и вывозят второго, а потом обоих закидывают. Мы сколько ночей за ними наблюдали?
      - Фиг знает, - ответил Билл. - Шестьдесят уж точно.
      - Ладно, вот у них один жмурик уже есть. Если сейчас вернутся за вторым, этот - наш. Не обосрешься, если они сейчас за вторым пойдут?
      - Обосрусь? Да у меня кишка потолще твоей!
      - Ладно, тогда смотри. Сейчас узнаем... Оп-ля, поехали! За вторым пошли! - сказал Тони. - Хватаем?
      - Хватаем, - ответил Билл.
      Они рванули через дорогу и схватили труп за голову и ноги. Тони досталась голова - прискорбный отросток, туго обмотанный простыней, - а Билл держал пятки.
      Потом они неслись по улице, и чистая белая простыня развевалась на трупе по ветру: иногда проглядывала лодыжка, иногда - локоть, иногда полная ляжка, а затем они взбежали по парадным ступенькам меблированных комнат, допыхтели до двери, и Билл сказал:
      - Господи ты бож мой, у кого ключ? Меня трясет чего-то!
      - У нас мало времени. Эти уроды скоро второго жмурика вынесут! Кидай его в гамак! Быстро! Надо этот чертов ключ найти!
      Они швырнули труп в гамак. И тот раскачивался в лунном свете взад-вперед, взад-вперед.
      - А может, тело назад отнесем? - спросил Билл. - Господи боженька, царица небесная, назад его что, нельзя?
      - Времени нет! Слишком поздно! Нас засекут. ЭЙ! ПОГОДИ! - вдруг завопил Тони.
      - Я ключ нашел!
      - СЛАВА ТЕ ГОСПОДИ!
      Они отперли дверь, сгребли эту штуку с гамака и помчались с нею вверх по лестнице. Комната Тони находилась ближе. Второй этаж. Труп довольно гулко стукался о стену и перила.
      Тут они дотащили его до двери Тони и разложили на полу, пока Тони нашаривал в карманах второй ключ. Потом дверь открылась, они плюхнули труп на кровать, сходили к холодильнику, зацепили тонин галлон дешевого мускателя, хлопнули по полстакана, возобновили, вернулись в спальню, уселись и посмотрели на труп.
      - Как ты думаешь, нас кто-нибудь видел? - спросил Билл.
      - Если кто и видел, то здесь, наверное, уже легавых бы полно было.
      - А как ты думаешь, они район обыскивать будут?
      - Каким образом? Ломиться в двери в такое время и спрашивать: "Нет ли у вас мертвого тела"?
      - Блин, наверное, ты прав.
      - Конечно, прав, - ответил Тони, - но все равно интересно, каково парням было: приходят, а тела нет. Весело, наверное.
      - Ага, - подтвердил Билл, - наверное.
      - Ладно, весело или нет, но жмурик у нас. Во какой, на кровати валяется.
      Они посмотрели на штуку под простыней, выпили еще.
      - Интересно, он сколько уже покойник?
      - Недолго, наверное, - я так думаю.
      - А интересно, когда они застывать начинают? Интересно, когда они начинают вонять?
      - Этот ригор мортис не сразу начинается, я думаю, - сказал Тони. - А вонять начнет довольно скоро. Как мусор в раковине. Мне кажется, кровь им только в морге спускают.
      И вот эти два алкаша продолжали себе глотать мускатель; временами они даже забывали о трупе и разговаривали о других вещах, смутных и важных, даже не умея толком выразить свои мысли. Затем беседа снова возвращалась к покойнику.
      Тело по-прежнему лежало на месте.
      - Чего с ним будем делать? - спросил Билл.
      - Поставим в чулан, когда застынет. Когда несли, у него все еще болталось.
      Вероятно, полчаса назад умер или около того.
      - Так, ладно, ставим его в чулан. А что дальше будем делать, когда вонять начнет?
      - Я об этом еще не подумал, - ответил Тони.
      - Так подумай, - сказал Билл, начисляя себе щедрой рукой.
      Тони попытался подумать.
      - А ведь знаешь, мы же в тюрьму сесть за это можем. Если нас поймают.
      - Ну дак. И?
      - Н-ну, мне кажется, мы сделали ошибку, только уже слишком поздно.
      - Слишком поздно, - отозвался Билл.
      - Поэтому, - подытожил Тони, начисляя щедрой рукой себе, - раз уж мы с этим жмуриком тут застряли, можно хоть поглядеть на него.
      - Поглядеть?
      - Ну, поглядеть.
      - А очко не взыграет? - осведомился Билл.
      - Фиг знает.
      - Ссышь?
      - Ну. Меня к такому не готовили, - сказал Тони.
      - Хорошо. Ты тянешь простыню, - решил Билл, - только сперва мне налей.
      Наливай, а потом тяни.
      - Ладно, - согласился Тони.
      Наполнил стакан Билла. Подошел к кровати.
      - Ну, всё, - сказал Тони, - по-ЕХАЛИ!
      И содрал с тела простыню через голову. Глаз он не открывал.
      - Боже ПРАВЕДНЫЙ! - произнес Билл. - Это же баба! Молодая!
      Тони открыл глаза.
      - Ага. Была молодой. Господи, ты посмотри на эти волосы, светлые, аж задницу прикрывают. Но УМЕРЛА! Кошмарно и окончательно умерла, навсегда. Вот невезуха! Я такого не понимаю.
      - Как ты думаешь, ей сколько было?
      - Да не похожа она на мертвую, - сказал Билл.
      - Тем не менее.
      - Посмотри только, какие сиськи! Какие ляжки! Какая пизда! Во пизда:
      по-прежнему как живая!
      - Ага, - сказал Тони. - Про пизду знаешь, как говорят: первой появляется, последней уходит.
      Тони подошел к пизде, потрогал. Приподнял одну грудь, поцеловал эту чертову дохлятину.
      - Так грустно, все так грустно - живем всю жизнь, как идиоты, а в самом конце подыхаем.
      - Трупы нельзя трогать, - сказал Билл.
      - Она прекрасна, - ответил Тони, - даже мертвая, она прекрасна.
      - Ага, только если б она живой была, то на такую шантрапу, как ты, во второй раз бы и не взглянула. Сам же знаешь, разве нет?
      - Еще бы! В этом-то все и дело! Теперь она ОТКАЗАТЬ не сможет!
      - Ты это о чем, к ебеней фене?
      - О том, - ответил Тони, - что хуй у меня твердый. ОЧЕНЬ ТВЕРДЫЙ!
      Тони сходил и налил себе из банки. Выпил.
      Потом подошел к кровати, стал целовать ей груди, запускать в ее волосы пальцы и, в конце концов, впился ей губами в мертвый рот. Поцелуй живого и мертвой. А потом взгромоздился на нее.
      Это было ХОРОШО. Тони рвал и метал. Ни разу в жизни такой хорошей ебли у него не было! Он кончил. Скатился, вытерся простыней.
      Билл наблюдал за всем процессом, то и дело поднося ко рту галлон мускателя под тусклой лампочкой.
      - Господи, Билл, это было прекрасно, прекрасно!
      - Да ты совсем рехнулся! Ты только что выебал покойницу!
      - А ты всю жизнь покойниц ебал - дохлых теток с дохлой душой и дохлой пиздой, - только не знал этого! Прости, Билл, но ебаться с нею было прекрасно. Мне нисколько не стыдно.
      - Она настолько хороша?
      - Ты никогда в это не поверишь.
      Тони сходил в ванную и поссал.
      Когда он вернулся, Билл уже сидел на теле верхом. Продвигался он успешно. Даже постанывал и немного рычал. Затем нагнулся, поцеловал этот мертвый рот и кончил.
      Потом скатился, схватил край простыни, вытерся.
      - Ты прав. Лучше никогда в жизни не ебался!
      Потом они оба сидели на стульях и смотрели на нее.
      - А интересно, как ее звали? - спросил Тони. - Я влюбился.
      Билл засмеялся.
      - Вот теперь я знаю, что ты назюзюкался! И в живую-то бабу только придурок конченый влюбится, а ты на мертвой залип.
      - Ну, залип, и что с того? - сказал Тони.
      - Залип так залип, - сказал Билл. - Теперь-то что будем делать?
      - Выкинем ее отсюда к чертовой матери! - ответил Тони.
      - Как?
      - Так же, как и затащили: по лестнице.
      - Потом?
      - Потом - в твою машину. Отвезем ее на Пляж Венеция и скинем в море.
      - Вода холодная.
      - Она ее почувствует не больше, чем твой хуй у себя внутри.
      - А твой? - спросил Билл.
      - Его она тоже не почувствовала, - ответил Тони.
      Вот она - дважды выебанная, мертво разлатанная на простынях.
      - Шевели мослами, крошка! - заорал Тони.
      Он схватил ее за ноги и помедлил. Билл схватил за голову. Когда они выбежали из комнаты, дверь осталась открытой. Тони пинком захлопнул ее, как только они оказались на площадке; простыня больше не обматывала тело, а, скорее, просто телепалась на нем. Как мокрая вихотка на кухонном кране. И снова много билась она головой, бедрами и обширной задницей о стены и лестничные перила.
      Они зашвырнули ее на заднее сиденье к Биллу.
      - Постой, постой, малыш! - завопил Тони.
      - Чего еще?
      - Пузырь забыли, ишак!
      - О, ну еще бы.
      Билл остался сидеть и ждать с мертвой пиздой на заднем сиденье.
      Тони был человеком слова. Вскоре он выбежал с банкой муски.
      Они выехали на шоссе, передавая банку друг другу и отпивая из нее хорошими глотками. Стояла теплая и красивая ночь, луна, разумеется, была полной. Только не совсем ночь. Часы уже показывали 4:15 утра. Все равно хорошее время.
      Они остановили машину. Еще глотнули доброго мускателя, вытянули тело и поволокли его долгим-долгим, песчаным-песчаным пляжем к морю. Потом добрались, наконец, до той его части, где песок то и дело заливало прибоем, где в песке, мокром, пористом, было полно песчаных крабиков и их норок. Там они опустили труп и приложились к банке. Время от времени избыточная волна обдавала всех троих:
      Билли, Тони и мертвую Пизду.
      Биллу пришлось подняться с песка, чтобы отлить, а поскольку его учили манерам девятнадцатого века, отлить он отошел на несколько шагов по пляжу. Когда друг удалился, Тони стянул простыню и посмотрел на мертвое лицо сплетении и колыхании водорослей, в соленом утреннем воздухе. Тони смотрел на это лицо, а Билл ссал у берега. Милое доброе лицо, носик чуть остренький, но очень хороший рот, и тут, когда тело ее уже начало застывать, он склонился к ней, очень нежно поцеловал ее в губы и сказал:
      - Я люблю тебя, сука мертвая.
      И накрыл тело простыней.
      Билл стряхнул последние капли, вернулся.
      - Мне еще выпить нужно.
      - Давай. Я тоже глотну.
      Тони сказал:
      - Я ее от берега отбуксирую.
      - А ты хорошо плаваешь?
      - Не очень.
      - А я хорошо. Я и отбуксирую.
      - НЕТ! НЕТ! - заорал Тони.
      - Черт побери, хватит орать!
      - Я сам ее отбуксирую!
      - Ладно! Ладно!
      Тони еще раз хлебнул, стянул простыню вбок, поднял тело и медленно зашагал к волнолому. Мускатель ударил в голову сильнее, чем он предполагал. Несколько раз большие волны сбивали их с ног, вышибали ее у него из рук, и он отчаянно барахтался, бежал, плыл, стараясь отыскать в волнах тело. Потом замечал ее - эти длинные, длинные волосы. Совсем как у русалки. А может, она и была русалкой.
      Наконец, Тони вывел ее за волноломы. Стояла тишина. На полпути между луной и рассветом. Он проплыл немного с нею рядом. Очень тихо. Время внутри времени и за пределами времени.
      Наконец, он слегка подтолкнул тело. Она отчалила, наполовину погрузившись, и длинные пряди ее клубились вокруг тела. Все равно она оставалась прекрасна, хоть мертвая, хоть какая.
      Она отплывала от него, попав в какое-то течение прилива. Море взяло ее.
      Тут он неожиданно отвернулся, заспешил, загрёб к берегу. Казалось, он очень далеко. Последним взмахом оставшихся сил он выкатился на песок, словно волна, перебитая последним волноломом. Приподнялся, упал, встал, пошел, сел рядом с Биллом.
      - Значит, ее больше нет, - произнес Билл.
      - Ну. Корм акулий.
      - А как ты думаешь, нас поймают?
      - Нет. Дай хлебнуть.
      - Полегче давай. Там уже на донышке.
      - Ага.
      Они вернулись к машине. Билл сел за руль. По пути домой они спорили, кому достанется последний глоток, потом Тони вспомнил о русалке. Он опустил голову и заплакал.
      - Ты всегда ссыклом был, - сказал Билл, - всегда ссыклом был.
      Они вернулись в меблирашки.
      Билл ушел к себе в комнату, Тони - к себе. Вставало солнце. Мир просыпался.
      Некоторые просыпались с бодунами. Некоторые - с мыслями о церкви. Большинство же еще спало. Воскресное утро. А русалка, русалка со своим славным мертвым хвостом - она уже в открытом море. А где-то пеликан нырнул и взмыл с серебристой рыбкой, похожей на гитару.
      АККУМУЛЯТОР ПОДСЕЛ
      я купил ей выпить, а потом еще выпить, и уж потом мы поднялись по лестнице за баром. там располагалось несколько больших комнат. она меня завела. язычком мне крутила. и мы лапали друг друга всю дорогу, пока поднимались. в первый раз я всунул стоймя, прямо в дверях. она лишь трусики оттянула, и тут я вставил.
      потом мы зашли в спальню, а на другой постели пацан какой-то лежит, там две постели было, и пацан этот говорит:
      - здорово.
      - это мой брат, - говорит она.
      парнишка - прямо доходяга, а по виду - отпетый бандит, но если вдуматься, все люди на свете по виду отпетые бандиты.
      в изголовье стояло несколько бутылок вина. они открыли одну, я подождал, пока оба отопьют, потом сам хлебнул.
      кинул десятку на комод.
      пацан от бутылки не отрывался.
      - у него старший брат - великий тореадор, Хайме Браво.
      - я слыхал о Хайме Браво, он, в основном, в Т. на арену выходит, сказал я.
      - но тюльку на уши мне вешать не надо.
      - ладно, - ответила она. - тюльки не будет.
      мы немного поговорили, прикладываясь, - просто светская беседа. а потом она погасила свет, и с брательником на соседней кровати мы сделали это снова.
      бумажник я сунул под подушку.
      когда мы закончили, она зажгла лампочку и ушла в ванную, а мы с брательником отхлебнули по очереди. когда он отвернулся, я вытерся простыней.
      она вышла из ванны, по-прежнему хорошенькая; я имею в виду, после двух случек она все еще хорошо выглядела. груди маленькие, но твердые; сколько бы в них ни было, торчали как надо. а задница - большая, тоже то, что нужно.
      - ты зачем сюда заехал? - спросила она, подходя к кровати. скользнула ко мне под бок, натянула простыню, приложилась к пазырю.
      - аккумулятор зарядить через дорогу.
      - после вот этого, - сказала она, - тебе самому подзарядка понадобится.
      мы рассмеялись. даже брательник рассмеялся. потом посмотрел на нее:
      - он нормальный?
      - конечно, нормальный, - ответила она.
      - вы о чем это? - спросил я.
      - нам надо поосторожнее.
      - не понял?
      - тут одну девчонку в прошлом году чуть не убили. какой-то парень сунул ей кляп в рот, чтоб не орала, потом достал перочинный ножик и по всему тело ей крестов понавырезал. столько крови потеряла, чуть не умерла.
      брательник ее оделся очень медленно, потом ушел. я дал ей пятерку. она швырнула ее на комод к десятке.
      протянула мне бутылку. хорошее вино, французское. от него не тошнит.
      она потерлась об меня ногой. мы уже оба сидели в постели. очень удобно.
      - тебе сколько лет? - спросила она.
      - черт-те сколько - почти полвека.
      - вжариваешь ты здорово, а выглядишь как развалина ходячая.
      - прости. я не очень симпатичный.
      - о, нет, я думаю, ты - прекрасный человек. тебе это кто-нибудь говорил?
      - спорить готов, ты это всем говоришь, с кем ебешься.
      - нет, не всем.
      мы еще немного посидели, бутылка ходила по кругу. было очень тихо, если не считать отзвуков музыки. доносившихся снизу из бара. я аж в какой-то сонный транс впал.
      - ЭЙ! - завопила она. и длинным ногтем мне прямо в пупок.
      - оу! ч-черт!
      - ПОСМОТРИ на меня!
      я повернулся и посмотрел.
      - что ты видишь?
      - красивую мексиканскую индианку.
      - как ты это видишь?
      - что?
      - как ты видишь? ты же глаз не открываешь. ты щуришься. почему?
      справедливый вопрос. я хорошенько отхлебнул французского вина.
      - не знаю. может быть, я боюсь. всего боюсь. я имею в виду - людей, домов, вещей, всего. людей, главным образом.
      - я тоже боюсь, - сказала она.
      - но у тебя глаза открыты. мне нравятся твои глаза.
      она прикладывалась к бутылке. сильно прикладывалась. знаю я этих мексиканцев в Америке. я ждал, когда она сучиться начнет.
      тут в дверь забарабанили так, что я чуть не обосрался. распахнули ее злобно, по-американски: там стоял бармен - здоровенный, краснорожий, брутальный банальный ублюдок.
      - ты еще с этим мудозвоном не закончила?
      - мне кажется, ему еще хочется, - ответила она.
      - это так? - спросил г-н Банальный.
      - думаю, да, - ответил я.
      взгляд его ястребом кинулся к деньгам на комоде, и он захлопнул дверь. общество денег. они думают, что деньги - волшебная палочка.
      - это был мой муж... как бы, - сказала она.
      - мне кажется, я больше не хочу, - сказал я.
      - почему?
      - во-первых, мне 48. во-вторых, это как ебаться в зале ожидания на автостанции.
      она засмеялась.
      - я - то, что вы, парни, называете "блядью". я должна выебать 8 или 10 мужиков в неделю, по меньшей мере.
      - это уж точно мне никак не поможет.
      - зато мне поможет.
      - ну.
      мы еще раз по очереди приложились.
      - тебе нравится с женщинами ебаться?
      - я для этого и здесь.
      - а с мужчинами?
      - я не ебусь с мужчинами.
      она присосалась к бутылке. наверное, добрую четверть выхлестала.
      - может, тебе в жопу хотелось бы? может, тебе хотелось бы, чтобы какой-нибудь мужик выебал тебя в жопу?
      - ты ахинею несешь.
      она смотрела прямо перед собой. на дальней стене висел маленький серебряный Христос. и она смотрела на этого маленького серебряного Христа на кресте.
      Христос был очень хорошенький.
      - может, ты это утаивал. может, ты хочешь, чтобы кто-нибудь выебал тебя в жопу.
      - ладно, пусть будет по-твоему: может, мне этого действительно хочется.
      я взял штопор и откупорил верхушку нового французского вина, пропихнув крошки пробки и прочего дерьма в вино, как я обычно делал. только официанты в кино могут открывать французское вино без лажи.
      я сделал первый хороший глоток. с пробкой и всем остальным. протянул ей бутылку.
      нога у нее упала с кровати. лицо стало как у рыбы. она хорошенько глотнула.
      я забрал у нее вино. казалось, маленькие крошки пробки в бутылке не знают, куда деваться. от некоторых я избавился.
      - ты хочешь, чтобы я тебя в жопу выебала? - спросила она.
      - ЧТО?
      - а я МОГУ!
      она поднялась с кровати, подошла к верхнему ящику комода, застегнула у себя на талии этот ремень и повернулась ко мне - и прямо на меня посмотрел ЗДОРОВЕННЫЙ целлулоидный хуй.
      - десять дюймов! - рассмеялась она, выпячивая живот, подсовывая эту штуку прямо мне под нос. - и никогда не опускается, никогда не изнашивается!
      - ты мне раньше больше нравилась.
      - ты не веришь, что мой старший брат - Хайме Браво, великий тореадор?
      о какая - стоит с привязанным целлулоидным хуем и спрашивает меня про Хайме Браво.
      - я не думаю, что Браво имел бы в Испании успех, - сказал я.
      - а ты бы имел в Испании успех?
      - черт, да я в Лос-Анжелесе успеха не имею. а теперь сними, пожалуйста, этот уморительный искусственный хуй...
      она отстегнула его и сложила обратно в верхний ящик комода.
      я вылез из постели и сел на жесткий стул, отхлебывая из горла. она нашла себе другой стул, и вот так мы и сидели друг напротив друга, голые, и передавали другу другу бутылку.
      - это мне почему-то напоминает старый фильм с Лесли Ховардом, хотя эту часть они бы ни за что не сняли. это же Ховард в кино по Сомерсету Моэму снимался?
      БРЕМЯ СТРАСТЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ?
      - я не знаю этих людей.
      - правильно. ты слишком молодая.
      - а тебе нравился этот Ховард, этот Моэм?
      - у них у обоих стиль был. много стиля. но почему-то с ними обоими часы ли пройдут, дни или годы - начинаешь, в конечном итоге, думать, что тебя облапошили.
      - но у них у обоих было то, что ты называешь "стилем"?
      - да, стиль очень важен. множество людей орет правду, но без стиля она беспомощна.
      - у Браво есть стиль, у меня есть стиль, у тебя есть стиль.
      - хоть чему-то научилась.
      потом я снова залез в постель. за мной - она. я попробовал снова. ничего не вышло.
      - сосешь? - спросил я.
      - конечно.
      она взяла его в рот и что-то из меня выжала.
      я дал ей еще пятерку, оделся, отхлебнул еще вина и спустился по лестнице, перешел через дорогу к заправке. аккумулятор зарядили полностью. я заплатил работнику, выкатил задним ходом машину, дернул по 8-й авеню. 2 или 3 мили за мною висел легавый на мотоцикле. в бардачке у меня лежала пачка КЛОРЕТОВ, я ее вытащил, извлек 3-4. лягаш, наконец, отлип и прицепился к какому-то япу, который внезапно свернул влево на бульвар Уилтшир, не включив поворотника и не просигналив рукой. они заслужили друг друга.
      когда я приехал к себе, женщина спала, а маленькой девочке захотелось, чтобы я почитал ей из книжки под названием ЦЫПЛЯТА КРОХИ СЬЮЗАН. это было ужасно. Бобби нашел картонный ящик, чтобы в нем могли спать цыплята. он поставил его в угол за кухонную плиту. потом Бобби насыпал немного кашки Крохи Сьюзан в маленькую тарелочку и аккуратно поставил ее в ящик, чтобы цыплята могли немножко пообедать. а Кроха Сьюзан смеялась и хлопала своими маленькими жирными ладошками.
      позже выясняется, что два других цыпленка - петушки, а Кроха Сьюзан наседка, наседка, отложившая чудеснейшее на свете яйцо. вот те на.
      я уложил маленькую девочку, зашел в ванную и пустил в ванну горячую воду. потом залез туда и подумал: в следующий раз, когда аккумулятор сядет, пойду в кино.
      потом я вытянулся в горячей воде и забыл обо всем. почти.
      
      Президент Соединенных Штатов Америки сел в машину в окружении своих агентов. На заднее сиденье сел. Стояло темное и ничем не выдающееся утро. Никто не говорил ни слова. Они покатили вперед, и шины шуршали по улицам, все еще мокрым от ночного дождика. Молчание было необычнее, чем когда-либо раньше.
      Они некоторое время ехали, затем Президент спросил:
      - Послушайте, а ведь это дорога не в аэропорт?
      Агенты не ответили. Отпуск был запланирован. Две недели в личном доме. Самолет ждал его в аэропорту.
      Снова начало моросить. Похоже, опять дождь припустит. Все, включая самого Президента, были одеты в тяжелые плащи; шляпы; от этого казалось, что в машине не продохнуть. Снаружи холодный ветер не утихал.
      - Водитель, - сказал Президент, - мне кажется, вы на неверном пути.
      Водитель не ответил. Остальные агенты смотрели прямо вперед.
      - Послушайте, - сказал Президет, - может кто-нибудь подсказать этому человеку правильную дорогу в аэропорт?
      - Мы не едем в аэропорт, - произнес агент слева от Президента.
      - Мы не едем в аэропорт? - переспросил Президент.
      Агенты снова затихли. Морось перешла в дождь. Водитель включил дворники.
      - Слушайте, в чем дело? - спросил Президент. - Что тут происходит?
      - Которую неделю уже льет, - сказал агент, сидевший с водителем. Это угнетает. Хорошо бы немного солнышка.
      - Я б тоже не отказался, - подтвердил водитель.
      - Тут что-то не так, - сказал Президент. - Я требую знать...
      - Вы больше не в том положении, чтобы требовать, - ответил агент справа.
      - Вы имеете в виду?.. - начал Президент.
      - Мы имеем в виду, - ответил тот же агент.
      - Это будет покушение? - спросил Президент.
      - Вряд ли. Это старомодно.
      - Тогда что...
      - Прошу вас. У нас приказ ничего не обсуждать.
      Они ехали так несколько часов. Дождь не прекращался. Никто не произносил ни слова.
      - Теперь, - произнес агент слева, - еще один круг и сворачивай. Хвоста нет.
      Дождь нам очень помог.
      Машина еще немного покружила по местности и свернула на узенькую грунтовку. Было грязно, и колеса то и дело скользили, проворачивались, потом снова отыскивали опору, и машина продвигалась вперед. Человек в желтом дождевике посветил фонариком и направил их в открытые ворота гаража. Место было уединенным, вокруг много деревьев. Слева от гаража стояла небольшая ферма. Агенты открыли двери машины.
      - Выходите, - велели они Президенту. Президент повиновался. Агенты тщательно обступили Президента, хотя вокруг не было ни души на многие мили, если не считать человека с фонариком и в желтом плаще.
      - Я не понимаю, почему все нельзя сделать прямо здесь, - произнес человек в желтом плаще. - По-другому точно выйдет рискованнее.
      - Приказ, - ответил один агент. - Сам знаешь. Он всегда был знаменит своей интуицией. А теперь и подавно.
      - Холодина какая. У вас есть время выпить чашечку кофе? Он готов.
      - Очень мило с твой стороны. Мы долго ехали. Я полагаю, вторую машину снарядили?
      - Конечно. Проверяли неоднократно. На самом деле, мы минут на десять опережаем график. Я поэтому кофе и предложил. Знаете же, как он любит точность.
      - Ладно, тогда зайдем.
      Не выпуская Президента из своего круга, агенты вошли в домик.
      - Сядьте здесь, - велел один Президенту.
      - Хороший кофе, - сказал человек в желтом дождевике. - Вручную молол.
      Он обошел всех с кофейником. Налил себе, сел, не снимая дождевика, только капюшон отстегнул и кинул на печку.
      - Ах, хорошо, - вымолвил один агент.
      - Сливки и сахар? - спросил у Президента другой.
      - Давайте, - ответил тот...
      В старой машине места было немного, но все поместились; Президент снова на заднем сиденье... Старая машина тоже буксовала в грязи, колеса проваливались в выбоины, но обратно на дорогу они выбрались. Снова большую часть пути молчали.
      Потом один агент закурил.
      - Черт, никак бросить курить не могу!
      - Да, это непросто, делов-то. Не бери в голову.
      - Я и так не беру. Просто от самого себя противно.
      - Да ладно тебе. Сегодня великий день в Истории.
      - Это уж точно! - ответил тот, что с сигаретой.
      И глубоко затянулся...
      Они остановились возле старых меблирашек. Дождь не прекращался. Немного посидели в машине.
      - Всё, - сказал агент рядом с водителем, - выводи его. Чисто. На улицах никого.
      Они провели Президента, держа его между собой, сначала через парадное, затем 3 лестничных пролета вверх, не выпуская его ни на секунду. Остановились и постучали в 306-й. Условным стуком: один удар, пауза, 3 удара, пауза, два...
      Дверь открылась, и агенты быстро втолкнули Президента внутрь. Дверь за ним закрыли и заперли. Внутри его ждали три человека. Двоим - за 50. Костюм третьего состоял из старой батрацкой рубахи, поношенных штанов на несколько размеров больше и башмаков за 10 долларов, стоптанных и нечищенных. Он сидел в кресле-качалке посередине. Было ему лет 80, но он улыбался... а глаза оставались теми же; нос, подбородок, лоб тоже не сильно изменились.