1000 ликов мечты, О фантастике всерьез и с улыбкой

      Мы узнаем от Ивана Антоновича, что в издательстве "Молодая гвардия" готовится собрание его сочинений. Это хорошо, думаю я про себя, ибо знаю, как велик читательский голод на книги Ефремова. Их невозможно ни купить в магазине, ни взять в библиотеке... ...Товарищ мой опять посматривает на часы, и мы встаем. Теперь, когда вот-вот закроется за нами дверь квартиры писателя, в памяти всплывают все новые и новые вопросы, и все они представляются безмерно важными.... Но мы уходим, унося с собой приятный и сильный голос, крупные черты лица и огромные голубые глаза этого человека, так интересно и глубоко размышляющего о загадках прошлого и проблемах будущего. Уходим, не зная, что первая встреча с ним окажется для нас и последней... Подготовив это интервью для публикации в одном из номеров "Уральского следопыта", я отослал его текст Ивану Антоновичу для визирования, чтобы, не дай бог, не проскочила какая нелепость, не вкралась чуждая писателю мысль или неточное слово. Иван Антонович внес ряд мелких уточнений и утвердил текст, поставив рядом с подписью дату - 21 сентября 1972 года. А через две недели писателя не стало... Узнав об этом из утренних газет, я решил ничего не менять в интервью. Не изменил и теперь... Оставил и ответ Ивана Антоновича на традиционный вопрос о творческих планах. Пусть лишь "Таис Афинская", вышедшая книгой уже посмертно, оказалась осуществленной из этих планов. Да вот еще собрание сочинений... Но ведь для читателей живы и сегодня, и еще долго будут жить ефремовские книги, а значит, жив и человек, эти книги создавший.
      Позывные Великого Кольца
      "...Мы зовем вас - сливайтесь с нами в Великом Кольце, чтобы нести во все концы необъятной вселенной могучую силу разума, побеждая косную, неживую материю!" - этим призывом, если помните, прекрасная Веда Конг заканчивает в "Туманности Андромеды" свою лекцию по истории Земли. Лекцию, которую адресат - планета звездной системы Росс 614, находящаяся от Земли всего лишь в четырех парсеках, - получит через тринадцать земных лет. "Через тринадцать лет приемники планеты темно-красной звезды запишут посылаемые колебания общеизвестными символами, и, если там говорят, электронные переводные машины обратят символы в звуки живой чужой речи..." Планета Росс 614 в романе Ефремова, можно сказать, только-только подключилась к Кольцу Миров: лишь пятьдесят два года, как "заговорила" эта звезда. Стаж пребывания Земли в звездном содружестве много больше: в момент передачи для Росс 614 на нашей планете идет уже 408-й год эры Великого Кольца. Каждую стотысячную галактической секунды - раз в восемь дней, сорок пять раз в году - Земля принимает информацию по Кольцу, ведет свои собственные передачи. Помните, как описывается это в романе? "Дар Ветер взял руку Мвена Маса и положил ее на горевшую гранатовым глазом круглую рукоятку. Мвен Мас послушно передвинул ее до упора. Теперь вся сила Земли, вся энергия, получаемая с тысячи семисот шестидесяти могучих электростанций, перебросилась на экватор, к горе пятикилометровой высоты. Над ее вершиной заклубилось разноцветное сияние, сгустилось в шар и вдруг устремилось вверх, точно копье в вертикальном полете, пронизывающее глубины неба. Над сиянием встала тонкая колонна, похожая на вихревой столб, - смерч. По столбу струилась вверх, спирально завиваясь по его поверхности, ослепительно светящаяся голубая дымка, Направленное излучение пронизывало земную атмосферу..." Идея объединения разумных миров с помощью информационных передач от одной планеты к другой, выраженная в "Туманности Андромеды" в виде эффектного образа, прозвучала мощно и широко. Она, несомненно, придала дополнительный - и очень притягательный своей романтической заряженностью - оттенок эпической масштабности утопии Ефремова. Всеобщему же признанию и огромной популярности как романа, так и одухотворившей его идеи в немалой степени способствовали два, так сказать, внешних обстоятельства. Во-первых, мысль о Великом Кольце Миров появилась, конечно же, не на пустом месте. Достаточно лишь вспомнить и Джордано Бруно с его идеей населенного космоса, и известного нам куда более, чем современникам, дореволюционного русского философа-космиста Н. Федорова, и К. Циолковского с его провидческим: "...объединяются также ближайшие группы солнц, млечные пути, эфирные острова...", и В. Брюсова, утверждавшего в поэзии космическое предназначение человечества, и многие иные славные имена. А во-вторых... "Туманность Андромеды" появилась практически одновременно с первым искусственным спутником Земли, оповестившим о реальном вступлении человечества в космическую эру. Сейчас уже нечасто услышишь песни тех лет, а между тем они едва ли не рельефнее и уж, во всяком случае, много эмоциональнее газетных полос запечатлели торжествовавшие тогда настроения. "На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы... Я - Земля. Провожаю питомцев - сыновей, дочерей... До самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко!.." - разносили радиоволны, вселяя в нас, рядовых землян, объединяющий все народы звездный оптимизм. Помню враз остановившиеся трамваи, ликующие толпы людей на городских улицах и, в плотном окружении попрошаек-завистников (именно среди них, увы, оказался тогда я...), счастливцев с загодя припасенными затемненными стеклышками в руках, когда пролетал над Свердловском один из первых, а возможно, и он самый первый искусственный спутник планеты. Стародавняя надежда обрести на звездах братьев по разуму, и прежде нет-нет да и прорывавшаяся в трудах философов, а "беспочвенных фантазиях" романистов, в те годы действительно словно бы стала всеобщей, действительно объединяла, заставляла вскидывать головы, чаще и пристальнее всматриваться в звездные бездны. Броская и величавая ефремовская идея оказалась тогда как нельзя более кстати, ибо существенно помогала оформиться представлениям о звездном будущем человечества, представлениям, захватившим воображение стремительно выросшей именно в те звездные годы Земли армии читателей и почитателей научной фантастики. Это годы и годы спустя, когда неизбежно притупилась свежесть и острота потрясения космосом, освоение "околоземного космического пространства" стало восприниматься как нечто совершенно реальное, обыденное и само собой разумеющееся; а тогда - в конце пятидесятых, да и в шестидесятые тоже, логика, здравый смысл явно блекли перед этим завораживающим броском в Неведомое... Как всякая по-настоящему большая и плодотворная идея, мысль о Великом Кольце Миров распахнута в будущее. Именно поэтому, только-только появившись, она тут же стала предметом полемики. Перечитаем один из ярких фантастических рассказов первой половины шестидесятых - "Порт Каменных Бурь" Г. Альтова. "Допустим, Великое Кольцо создано. Что это даст? Каждое сообщение будет идти десятки, сотни, может быть, тысячи лет... Установление контактов, если принять идею Великого Кольца, ничего не меняет: все, как и раньше, остаются на своих островах..." Неудовлетворенный этим, герои рассказа ищет и находит выход: созревшая для Контактов и нуждающаяся в них цивилизация "перегоняет" свою планетно-звездную систему - свою колыбель и обитель - поближе к шаровым скоплениям. Которые, согласно гипотезе, и являют собою вселенские "города" разумных миров... Эффектно, не правда ли? А теперь вспомним ефремовского Мвена Маса: разве же не сам писатель стоит за его неистовым стремлением прикоснуться к невероятно далеким иным мирам? "- Да, безразлично, передается ли это памятными записями близких миров или улавливается нашими станциями, мы видим дальние миры такими, какими они были в очень древние времена. Видим давным-давно умерших и забытых в своем мире люден. - Неужели мы, достигшие столь большой власти над природой, здесь бессильны? - ребячески возмутилась Веда. - Неужели нельзя достигнуть дальних миров другим путем, иным, чем волновой или фотонный, луч? - Как я понимаю вас, Вела! - воскликнул Мвен Мас..." Связь по Кольцу и для Ефремова - лишь необходимая первая ступень в общении разумных миров, и Ефремова не устраивают "черепашьи" скорости радиоволн, тяготит вынужденная зависимость от конечной скорости света! Ведь не случайно же, умом осуждая поступок Мвена Маса, что ни говори, повлекший за собой человеческие жертвы, сердцем-то мы - не о полном ли соответствии с авторским замыслом? - все-таки на его, Мвена Маса, стороне. Как и Мвену Масу, как самому Ефремову, и нам тоже хочется (даже не послезавтра - сегодня, сейчас!) ощутить воочию, убедиться в том, что нет, не одиноки мы, мыслящие, во Вселенной!.. Перед нынешними фантастами - в отличие от первопроходцев, к которым, безусловно, принадлежит Ефремов, - даже не встает необходимость самых минимальных научных обоснований для всевозможных "проколов" пространства: усилиями первопроходцев (и в большой степени именно Ефремова) неузнаваемо изменилась и сама фантастика, и требования к ней стали иными. Развивая идею Кольца, выводя ее на новую ступень, фантасты в век звездолетов (именно так!.. Разве уже не отправились земные аппараты за пределы Солнечной системы?..) запросто создают на страницах своих книг объединения галактических и едва ли не вселенских масштабов, вовсе не обязательно прибегая для этого к идее Звездных Городов, на которой настаивал Альтов. Свободно оперируя пространством-временем, моментально перемещаясь из одного конца галактики в другой, они, наши сегодняшние фантасты, словно эстафету, несут в безбрежности космоса великую идею Содружества Миров - ту первооснову, которая была заложена Ефремовым в его Великое Кольцо. И пусть эти объединения называются у каждого автора по-своему (Межзвездный Союз, Галактическая Конвенция, Звездное Содружество, Ассоциация Свободных Планет, Галактический Совет, Союз Тысячи Планет, Вселенское Содружество Разума - и еще множество других наименований встретим мы в новейшей фантастике), важно, в конце концов, не название, а то, что за ним стоит. И если стоит за ним идея Содружества Миров - значит, воплощаются автором те самые мысли, которые вынашивал Иван Ефремов, создавая свое Великое Кольцо...
      Фантастика на Урале
      Вглядимся в истоки... И снова поиск
      Вглядимся в истоки
      Фантастика на Урале... Тема интереснейшая, непочатый край для исследователя! Но одновременно - сложная, немалотрудная, вся в белых пятнах. Как, впрочем, любой "непочатый край". Будучи давним любителем фантастики и - как все уральцы - патриотом своего края, с давних же пор подумывал я: как бы это показать миру, что научная фантастика на Урале - есть? А что? - думалось мне. Выходят книги. Нет-нет да и печатаются местные фантасты в периодике Урала, а порою и в московских изданиях. Есть на Урале и люди, целиком - или около того - посвятившие себя фантастике. И даже, как водится, свой общепризнанный первенец у уральской фантастики есть "Новый Гольфстрим" А. Подсосова! В свое время и в центральной прессе писалось об этой книге, причем в достаточно доброжелательном тоне... И еще казалось мне (тогда же, лет двадцать пять назад) очень оправданным и выразительным такое вот название для статьи об уральской фантастике; "О жанре, которого у нас - не было..." Однако двадцать пять лет - срок немалый, многое изменилось за эти годы в мире. В том числе и в мире литературном. Оказалось, в частности, что научная фантастика - вовсе не жанр, как простодушно полагали критики пятидесятых годов, она широка и многогранна, это - целый вид художественной литературы! Оказалось далее, что советская научная фантастика зародилась отнюдь не с первыми пробами пера А. Казанцева, И. Ефремова, В. Охотникова, В. Немцова и В. Сапарина, как это порою очень недвусмысленно явствовало из критических статей и обзоров послевоенного десятилетия.
      И оказалось, в-третьих, что нельзя говорить о фантастике областной уральской ли, сибирской или дальневосточной - как о некоем замкнутом географически явлении. Сегодня мы - в бывшем Екатеринбурге - смотрим спектакли МХАТа и "Современника", принимаем столичных певцов, читаем - в тот же день! утренние выпуски московских газет. Почитываем (если уместна ирония в данной вполне серьезной ситуации) и столичные журналы, и книги, поспевая с этим еще до того, как о них отшумит (или даже зашумит) критическая молва. И понятное дело, у самовитой "периферийной" культуры завзятых поклонников ныне не так уж и много. Это в полной мере относится к научной фантастике. Любитель НФ не пропустит нынче ни одной столичной новинки. И вообще - ни одной стоящей новинки, выйди она в Красноярске, в Иркутске или Алма-Ате. Но даже рядовой любитель неизбежно пройдет мимо самой-самой "своей", местной фантастики, если та не отвечает уровню, достигнутому советской фантастикой в целом. Он ее, конечно, тотчас и купит, и прочтет, но горе ей, если она - не отвечает! Даже при отсутствии букинистического магазина сегодняшний читатель НФ найдет куда сплавить подальше от своих полок эту не отвечающую духу времени книгу. Как, впрочем, и любую другую - истинно "периферийную" по положению в литературе, хотя и изданную в той же Москве. Таков, стало быть, тот критерий, который единственно возможен в отношении НФ, критерий, который я и попытаюсь применить в своем экскурсе в старую уральскую фантастику: насколько то или иное произведение было современным, насколько отвечало достигнутому уровню, требованиям и запросам времени? Итак,
      "Новый Гольфстрим"
      ...Всю свою жизнь отдал Измаил Ахун Бекмулатов орошению среднеазиатских пустынь. Разработанная им система глубинных шахт вывела на поверхность многоводные подземные реки, неузнаваемо изменила облик Миракумских песков: зацветают бывшие пустыни, покрываются садами, новые города вырастают здесь. Но академик Горнов, приемный сын Бекмулатова, уже не удовлетворен механическим расширением оросительной сети, дождевальных станций и лесозащитных полос. Он предлагает коренным образом изменить климат всей нашей страны: перегнав "тучегонами" воду (опресненную при интенсифицированном испарении) из арктических морей на юг, в пустыни Средней Азии, создать среди песков огромные водохранилища. Нагретая жарким солнцем пустыни, вода из этих озер будет перебрасываться на север. Осуществление проекта позволит полностью оросить и тем самым ликвидировать пустыни и одновременно - пробудить к жизни необозримые пространства Севера, отеплив их "Новым Гольфстримом". Усилиями многих людей, всего советского народа этот грандиозный проект в конце концов осуществляется. Таково в немногих словах содержание романа Алексея Подсосова "Новый Гольфстрим" (8). Содержание, как видим, достаточно фантастично и сейчас, сорок лет спустя после выхода романа, считавшегося первенцем уральской фантастики. Ведь пустыни Средней Азии и сегодня остаются грозной реальностью, столь же грозной, как и малопригодные для жизни просторы арктической тундры. Отчего же книга Алексея Подсосова забыта сегодня и даже в исследованиях, посвященных послевоенной советской фантастике, как правило, не упоминается? Попробуем разобраться... В центре романа - серьезная, по-настоящему большая научно-техническая проблема, ее решение и постепенное претворение смелой идеи в жизнь. Это дает нам основание отнести книгу Подсосова к тому "научно-техническому" типу романа, который сложился в советской фантастике во второй половине тридцатых и сороковых годах. В отличие от фантастики предшествующего периода такой роман был целиком основан на фактах советской действительности. Он говорил о том, что было особенно близко для читателя тех лет, - о завтрашнем дне страны, о перспективах развития социалистического хозяйства, науки и техники. В большой мере такой роман возмещал дефицит научно-популярной литературы о переднем крае науки и техники; собственно, этим-то голодом на хорошую, с добрым заглядом в завтра научно-популярную книгу и было вызвано рождение "научно технического" романа в советской фантастике. Но из достоинств проистекают и недостатки. Вытеснив из советской НФ все прочие направления, фантасты нового типа сводили, как правило, содержание своих книг к общедоступному изложению научно-технических гипотез (или даже - что бывало не столь уж и редко - к описанию уже существующих реально испытательных лабораторий и полигонов), этим зачастую и ограничиваясь. А поскольку упор здесь делался на "производственный фон" - ибо именно этот фон и отличал такого рода фантастику от сходных нефантастических книг, неизбежно терялись, тускнели образы героев, ослабевало социально-психологическое начало и - как ни парадоксально - исчезала, подменяясь научно-техническими проектами, большая человеческая мечта... Именно так, к сожалению, и произошло в романе Подсосова. С первых же страниц его мы попадаем в атмосферу грандиозной стройки. Но как эта атмосфера передана? "На висячих мостиках, на выступах агрегатов - всюду суетились люди. Монтировались трубопроводы, охладительные камеры, энергетические механизмы и двигатели, пульты автоматического управления, регулирующие работу этих гигантских машин..." "Ураган не произвел больших разрушений. Несчастий с монтажниками тоже не было. Вовремя предупрежденные синоптиками, они успели укрыться в надежных местах. Но в пустыне погибло несколько водителей машин. Песок засыпал три эшелона со строительными материалами. Пострадало несколько крупных хозяйств..." Нетрудно заметить, как уже в этих двух маленьких отрывках "производственный фон" перерастает в самоцель, заслоняет, нивелирует человека. "Всюду суетились люди"... "Несколько водителей" и "три эшелона"... Техника и, как придаток к ней, люди... И уже не убедят читателя в противном, не вызовут доверительного отношения нет-нет да и мелькающие на страницах романа рассуждения общего характера: "Помните: люди, кадры - самый ценный капитал нашей страны... Думайте прежде всего о них..." Неумение заглянуть в духовный мир героев ощутимо проступает в показе Горнова и Бекмулатова, центральных героев романа. По замыслу автора это принципиальные противники. Первый - проводник новых идей, необычных и величественных; второй - сторонник отживающих методов борьбы с пустыней, но тем не менее человек очень симпатичный и заслуженный: в полном соответствии с традициями научно-технической фантастики его именем названы город Бекмулатовск, выведенная из-под земли река Ахун. Между противниками идет идейный спор. Но вот что любопытно: страстный борец за искоренение пустынь, Измаил Ахун Бекмулатов попросту не хочет увидеть то рациональное, приемлемое и для него, старого мелиоратора, что несет в себе проект Горнова. Именно не хочет! И эта преднамеренная слепота к очевидному разрушает образ, вместо "принципиального противника" получается мелочно упрямый старик, уклоняющийся к тому же от борьбы с Горновым. Не находящий же действительно серьезных противников, мгновенно преодолевающий все препятствия на пути к осуществлению своего проекта, способен ли академик Горнов предстать перед читателем во всей незаурядности его характера? Слишком многими возможностями наделил его автор, слишком обезопасил - на много ходов вперед - "игру ва-банк" своего героя. Эта подстраховка сводит на нет все заявления о целеустремленности Горнова, его стойкости, фанатической преданности делу. Главные герои романа оказываются не в силах завоевать симпатии читателя, захватить его, увлечь идеей, которую отстаивают. Не в силах они и двигать сюжет... В чем же заключается пружина, раскручивающая действие от первого нашего знакомства с проектом Горнова до конечного его осуществления? Пружины на поверку нет, - есть цепочка умолчаний и недомолвок, ложных "тайн", многочисленных - мелких и крупных - аварий и потрясений. Есть и попытка - увы, не очень успешная - ввести линию диверсантско-шпионскую... Удивительным кажется это несоответствие между грандиозной научно-технической проблемой и средствами, с помощью которых она художественно реализуется! Но все вышесказанное вовсе не имеет целью зачеркнуть или как-то принизить работу А. Подсосова. При всех своих несовершенствах "Новый Гольфстрим" стал заметным событием в литературной жизни Свердловска тех лет. Да и вообще книга была, как говорится, "не хуже многих других"! отмеченные недостатки свойственны - в различной, разумеется, степени - всей научно-технической нашей фантастике пред- и послевоенного (вплоть до середины пятидесятых годов) периода, начиная от "Лаборатории Дубль-вэ" А. Беляева и кончая многочисленными повестями и романами В. Немцова. Самый беспристрастный разбор едва ли не любой из этих книг почти неизбежно содержал бы сегодня грустный оттенок неудовлетворенности художественным их исполнением. Что же до уральских фантастов... Давайте заглянем еще дальше, в предвоенные годы Урала, посмотрим:
      Что же было до "Нового Гольфстрима"?
      А до "Гольфстрима", оказывается, издавался в Свердловске - в 1932-1941 годах - журнал "Техника-смене"... Своеобразный уральский предтеча нынешнего "Юного техника" (9). Журнал нет-нет да и обращался к фантастике. Происходило это не часто: НФ не была в фаворе, влияние ее на читателя явно недооценивалось, она рассматривалась в те годы как всего лишь второстепенная ветвь научно-популярной литературы. Обстоятельство вполне объяснимое: после революции, после отгремевшей следом гражданской войны на повестку дня встали сложнейшие вопросы созидания, индустриализации, развития экономики первого в мире социалистического государства. Первостепенную важность обрела задача, сформулированная вождем революции на Третьем съезде комсомола! "Учиться, учиться и учиться!" Но научно-популярная литература двадцатых-тридцатых годов отнюдь не была столь богатой и разнообразной, как в наши дни. И литература фантастическая, со времен Жюля Верна не чуравшаяся просветительской функции, выдвинула в те годы эту чисто популяризаторскую функцию на первый план. Это обстоятельство не могло не придать фантастике уральского журнала ощутимый отпечаток "техничности". О чем мечтали и писали авторы "Техники смене"? Об искусственных дождях в туркменской пустыне. О воздействии ультракоротких волн на рост растений. О шароэлектролотковой дороге. О летающих автомобилях. Об использовании энергии морского прибоя... Проблемы решались в чисто конспективном плане: центр рассказа, как правило, составляло лекционное изложение существа проблемы, этому предшествовала (или следовала за этим) нехитрая иллюстрация, рисовавшая изобретение "в действии"; сюжету особого значения не придавалось, как не придавалось его и героям. Они были нужны в рассказе лишь постольку, поскольку должен же был кто-то выполнять функции спрашивающего и отвечающего, экскурсанта и экскурсовода! В последние годы существования журнала на страницы его пришла и тема будущих сражений, необычайно популярная перед Великой Отечественной войной. Радиоуправляемые танки, подземные оборонительные сооружения, зоны "непроницаемости", электрические пушки, всевозможные лучи смерти, поражающие агрессоров, поглощали все внимание авторов таких полурассказов-полуочерков. Действие этих вещей происходило в достаточно неопределенное время и носило абстрактно-глобальный характер. Ничтожную пылинку - отдельного человека - трудно было рассмотреть в этих "эпизодах будущей войны". Два произведения как-то выделялись среди типично условных "картинок будущего", появлявшихся в довоенном уральском журнале - рассказ Р. Онцевера "Короткое замыкание" (1938, № 5-8) и повесть Б. Рябинина "Подарок Будды" (1941, № 1-3, 5, 6). Р. Онцевер (точнее, автор, укрывшийся под этим псевдонимом) решал в своем рассказе проблему беспроволочной передачи электроэнергии. В художественном отношении "Короткое замыкание" являло собою довольно традиционное повествование об открытии, сделанном "где-то там, на Западе", предназначавшемся для борьбы против советских людей и - вопреки предназначению - обрушивавшемся на головы тех, кто "сеял ветер". Были в рассказе и злобствующие, готовые даже друг другу глотку перегрызть антисоветчики, и американский безработный, разрушавший коварные их замыслы... Сюжетная схема эта, сложившаяся еще в "Вокруг света" двадцатых годов и довольно интересно разрабатывавшаяся многими авторами, в силу своей безотказности оказалась необычайно живуча, - чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить иные рассказы А. Днепрова. Но, как всякая схема, она ограничивала возможности автора, толкая его на единственно приемлемое в данной ситуации "военное" истолкование научно-технической проблемы. Беспроволочная передача энергии в рассказе Р. Онцевера обернулась всего лишь еще одними "лучами смерти", традиционно выводящими из строя моторы вражеских машин... "Подарок Будды" - повесть Бориса Рябинина, вступавшего в те годы в литературу, - кажется поначалу более интересным, более свежим произведением. События повести происходят в Китае, отражающем вторжение империалистов. Среди безлюдных полупустынь выстроен небольшой научно-исследовательский городок. Работами здесь руководит профессор Чжан, "крупнейшее светило в области электромагнетизма и радиологии". Работы засекречены: даже на освобожденной территории рыщут враги, под пули которых попадает и сам профессор во время одной из экспедиций. Но постепенно читатель все-таки узнает, чем заняты ученый и его сотрудники: они ищут "сияющий металл" радий. Ищут - и находят! Более того, радию в найденном ими месторождении сопутствует новый радиоактивный элемент - "трансуран"... Начало повести, повторяю, интересно, по ту главу включительно, где рассказывается о необычайно быстром выздоровлении профессора Чжана, испытавшего на себе целебное воздействие эманации радия. Но далее изыскания профессора сменяются приключениями его помощников в оккупированном японцами Шанхае; сам ученый срочно создает мощнейшее "новое оружие": все те же лучи, на расстоянии останавливающие работу двигателей. Правда, генератор профессора Чжана может быть переключен и на другое излучение - всепроникающую "частоту-зет", губительно воздействующую на расстоянии на мозг человека. Но это весьма относительное по сравнению с опубликованным ранее рассказом Р. Онцевера новшество. Обернувшись же еще одним "эпизодом будущей войны", повесть Б. Рябинина, при всей ее антиимпериалистической направленности, тотчас утрачивает свою новизну. О дальнейшей работе профессора и его сотрудников рассказывается уже в той лекционно-монологической форме, которая отличала (и отличает) произведения полуочерковой технической фантастики... Однако не будем слишком строги к фантастике "Техники-смене". Да, по сегодняшним меркам она выглядит бледновато. Но ведь эти повести и рассказы писались в канун надвигавшейся схватки с фашизмом, когда молодая наша фантастика стремилась прежде всего внести свой посильный вклад в дело подготовки страны к активной обороне. А изображение перспектив развития науки и техники, воспитание веры в силу Знания, в огромную значимость инженера и ученого в предстоящих освободительных, антифашистских сражениях как раз и были таким вполне конкретным и осязаемым вкладом в общенародные усилия. Но заглянем глубже в толщу лет. Существовала ли фантастика на Урале в двадцатых годах?
      Вглядимся в истоки
      Обильную фантастическую продукцию двадцатых годов еще и до недавнего времени нет-нет да и рассматривали оптом как "псевдонаучную", "развлекательную", "бульварную". Традиция эта зародилась в тридцатых годах, когда ранняя советская фантастика либо просто замалчивалась критиками, либо принижалась и зачеркивалась. "Выходило много псевдонаучной и псевдофантастической псевдолитературы в 1925-1928 годах, - писал, например, А. Ивич. - Такие книги выпускались частными издательствами, писались авторами, имен которых никто нынче не помнит, - это были типичные образцы "вагонного" чтения. Лишенные и творческой фантазии, и самых скромных литературных достоинств, эти книги теперь забыты - и поделом. Нечего о них вспоминать" (10). Да, из песни слова не выкинешь - была и псевдолитература, и бульварщина. Но критик явно перегнул, столь категорично зачеркивая все произведения, не укладывавшиеся в каноны прикладной научно-технической фантастики, с позиций которой А. Ивич и рассматривал книги предшествующего периода. А между тем основная масса советской фантастики 1925-1928 годов выпускалась вовсе не частными издательствами: ее печатали Госиздат, "Молодая гвардия", "Земля и фабрика"... И создавалась она не только "авторами, имен которых никто нынче не помнит", - фантастику в двадцатых годах писали и Алексей Толстой, и Илья Эренбург, и Валентин Катаев, и Мариэтта Шагинян, и Всеволод Иванов с Виктором Шкловским, и Николай Асеев, и Михаил Булгаков, и многие другие писатели, чьи имена очень даже хорошо помнил современный критику читатель... Революция смела в нашей стране мир старый, капиталистический; новый мир, социалистический, только-только зарождался. И естественно было стремление молодых советских литераторов, с одной стороны, "разделаться" с мировым капитализмом, показать его несостоятельность, а с другой стороны представить как можно ощутимее радостный мир будущего. Не оставались в стороне от этого могучего влечения к фантастике и уральские литераторы. Их героями тоже становились люди, стремившиеся "конструировать историю в нужном направлении". И тут в первую очередь приходит на память "князь Ватерлоо" с Верх-Исетского завода.
      "...Полдюжины бравых наполеоновских канониров удивились, когда неожиданно и любовно оседлал Владычиц гладкий ствол пушки. - Ватерлоо! - подумал Роман. - Эй, молодчик, зря ты сюда забрался, - рявкнул канонир с закоптелой рожей и банником в руках, - у нас не так много орудий, чтобы на них кататься верхом! Владычиц, побуждаемый не столь окриком, сколь жжением в некоторой области, плохо защищаемой брюками, соскочил с пушки, и через секунду из дула ее с веселым свистом вырвалось ядро. Ватерлоо! Неуклюжие ядра носились в воздухе, бухали ружья, падали люди, вообще все было очень похоже на настоящее сражение..." Да, Ватерлоо... Именно сюда стремился и именно сюда попал на изготовленной им "машине времени" Роман Владычин, инженер-механик Верх-Исетского завода. Всесторонне изучив по историческим документам эпоху наполеоновских войн, Владычин является к французскому императору в поистине критический момент: Наполеон находится буквально на волоске от поражения под Ватерлоо. В отличие от наполеоновских маршалов Роман Владычин четко представляет себе (поскольку знает доподлинно!) расположение войск как самого Наполеона, так и противостоящих ему союзников ("Я из Америки. Спрыгнул со снизившегося монгольфьера, летящего сейчас в сторону англичан", - так объясняет он потом собственное появление, свой странный костюм и отменное знание обстановки. Объясняет вначале маршалу Даву, горько сожалеющему позже, что не пристрелил его тут же, а затем и самому "кандидату на Св. Елену".