— Вот, Ваше царское величество, — Мясников указал на молодого Почиталина, — этот яицкий казак грамотный человек.

— Очень хорошо. — Пугачев внимательно посмотрел на Ивана. — Будь при мне и пиши что я велю.

— Ваше величество, — Почиталин несмело взглянул на «государя», — я пишу худо.

— Ничего, письма будет мало. Ты человек еще молодой, выучишься. Послужи мне верой и правдой, я тебя не оставлю.

Почиталин передал подарки. Поговорили о толках в городке, и скоро Мясников отпросился домой — надо, мол, сапоги сшить. Пугачев посмеялся: «А еще чеботарь, а без сапогов!» — но отпустил. Но дома его встретили слезами мать и прочие — оказывается, его искали, но, не найдя, арестовали младшего брата Гаврилу. Тимофей понял, что власти узнали об его поездках к «царю». Старшина Мартемьян Бородин с отрядом уже выехал на Усиху. Он спрятался у знакомого казака, послав Степана Кожевникова к «императору».

Яицкий комендант полковник Симонов и старшины давно уже догадывались обо всем. Таинственные исчезновения из городка некоторых казаков, разговоры на базаре, по улицам, около домов показали им: происходит что-то «неладное». Слухи о появлении в степи под городком «императора» дошли до них. Еще в конце августа арестовали Д. Караваева, вернувшегося из второй поездки на Таловый умет. Его жестоко били плетьми, но он не выдал тайну, «всю сию злость скрыл».

9 сентября пьяный Петр Кочуров проболтался о «царе» крестному отцу отставному казаку Степану Кононову. Тот высказал сомнение:

— Это дело важное, надежно бы было донести об этом командирам.

— Да как донести? — отвечал крестник. — Я и сам не знаю: подлинный ли он царь или другой какой человек? Я его не видал. Как тут объявить? Можно напрасно пострадать, потому что к этим словам сделают прицепку, а доказать мне будет нечем. Я слышал от Мясникова, что он на Усихе. Место недальнее, можно было бы съездить и посмотреть, какой он подлинно человек.

— Ты ведь в Петербурге не бывал и государя не видывал! Так тебе скажут, что он подлинный государь, ты поверишь и пристанешь к нему. А потом как окажется, что какой-нибудь обманщик, то пропасть можешь. Будь он подлинный государь или неподлинный, а ехать туда все-таки незачем. И признать нам его ни по чему не можно.

Кочуров послушал крестного отца и не поехал на Усиху, пошел домой. А тот поспешил с известием о «государе» к Симонову. Комендант послал Бородина с казаками и поручика Иглина с солдатами. Те должны были поймать самозванца. Но они, доехав до Чаганского форпоста, выслали сотника Якова Витошнова на хутор Кожевниковых — узнать о самозванце: где он находится. На хуторе оказался один из братьев, Михаил, которого Витошнов и привез на форпост. На вопрос Бородина о «воре» тот ответил:

— Ничего знать не знаю!

Преследователи вернулись с Михаилом в Яицкий городок. В это время на хутор прискакал его брат Степан. Узнав об аресте Михаила, он засомневался — ехать ли на Усиху? Но старый Шаварновский возмутился:

— Что ты вздумал?! Хочешь, что ли, погубить всех? Скачи скорее!

Степан Кожевников прискакал в стан на Усиху. Это было 15 сентября. Он нашел Пугачева одетым в новое платье, которое привез Иван Почиталин.

— Меня прислал Мясников сказать вам, — с ходу говорил Степан, — что старшина Бородин выступил уже в поход и чтобы вы отсюда убирались.

Пугачев и его товарищи, подумав, вероятно, что погоня близка, растерялись. Емельян бегал по стану, кричал: «Казаки, на кони!» Все быстро оседлали коней, бросили все имущество и припасы, поскакали в степь вниз по реке.

— Куда мы теперь поедем? — спросил Пугачев.

— Почто, бачка, — ответил ему Идыр, — нам по степи ездить? Поезжайте лучше Вы в Бударинские зимовья, на хутор к Толкачевым, там людей наберете. А я пойду к татарским кибиткам, скажу о Вас своей братии татарам, наберу себе людей, выеду с ними на дорогу и буду Вас ожидать. Если Вы пойдете в городок, так мы Вас увидим и с Вами вместе войдем. Если же Вы в городок не пойдете, то и мы останемся в своих кибитках.

— Ехать более некуда, — поддержали Идыра Чика и Почиталин. — Если там удастся собрать столько людей, что можно будет появиться у городка, так и думать нечего: поедем туда со славою. Когда же увидим, что не с чем, то скроемся на Узени.

— Сколько бы на хутор людей ни собралось, мало или много, — убеждал Пугачев, — но непременно надо ехать в городок. И если удастся завладеть им, то всех противников наших непременно перевяжем. А если удачи не будет и нас мало будет, тогда бежать, кто где спастись может.

— Я думаю, — убежденно произнес Чика, — что когда мы подъедем к Яицкому городку, то многие к нам пристанут: ведь не захотят быть замучены, когда будет донесено, что были с нами согласны.

— Мне бы только набрать человек триста казаков, — сказал Пугачев, — так и довольно бы было. Мы пошли бы тогда прямо в городок.

В Яицком городке в это время допрашивали Михаила Кожевникова. Он сначала повторял то, что говорил и на хуторе, но после плетей рассказал все, что знал. Собрали новый отряд в 30 человек, и Симонов снова послал на Усиху погоню. Здесь, в заброшенном стане, оставался только Василий Плотников: не имея лошади, он не смог уехать с Пугачевым. После отъезда «императора» сюда прибыл посланец казахского хана Младшего жуза Нура-лы (Нур-Али) — казанский татарин Забир, ханский писец. Хан, кочевавший в степи в трех верстах от левого берега Яика, прислал в подарок саблю, чакан[7], шелковый бухарский халат и гнедую лошадь. Забир должен был узнать: подлинный ли государь объявился на Яике? Верны ли слухи о нем?

Забир попросил яицкого казака Уразгильды Аманова, туркмена родом, несколько раз бывшего у Пугачева, провести его к «императору». Но его они не застали, узнав только от Плотникова, что «царь» уехал вниз по Усихе. Увидев приближавшуюся команду, Забир и Уразгильды ускакали. Сержант Иван Долгополов, подъехав с отрядом к стану, услышал от Плотникова об исчезновении Пугачева.

— Много ли с самозванцем людей?

— Человек до ста будет.

Плотников, конечно, сильно преувеличил (с Пугачевым было, не считая его самого, 9 человек!), и командир огрел его плетью. Тот назвал новую цифру (12 казаков и 12 татар). Долгополов решил, что его сил недостаточно и потому лучше остаться на месте, а для «поиска» послал в городок за подкреплением. Уловка Плотникова сыграла свою добрую роль — пока отряд ждал на Усихе (посланный в городок казак Тимин не возвращался двое суток), Пугачев действовал.

Хутор Толкачева лежал верстах в сорока от Усихи и в ста от Яицкого городка. По дороге к нему Пугачев говорил Чике и Почиталину:

— Мы едем на хутор к Толкачеву, чтобы собирать казаков, а у нас нет ничего письменного, чтобы мы могли объявить народу. Ну-ка, Почиталин, напиши хорошенько!

Все остановились, и здесь, в степи, Почиталин, на земле сидя, трудился, составлял первый манифест «императора». Все стояли в стороне, молча ждали. Наконец секретарь закончил и, встав, прочитал написанное им воззвание. Все одобрили:

— Ты, брат Почиталин, горазд больно писать!

— Это манифест, — довольный Иван обратился к Пугачеву, — и Вашему величеству необходимо подписать его.

— Нет, подпиши ты сам, — нашелся «величество», — а я до времени подписывать не буду. До самой Москвы мне подписывать невозможно для того, что не надобно мне казать свою руку; и есть в оном великая причина.

Почиталин подписал манифест-воззвание. Путники сели на коней, и в полночь с 15 на 16 сентября показался хутор Михаила Толкачева. Но хозяина они не застали дома, встретил их его брат Петр. К утру собрались созванные Чикой 30—40 человек из окрестных хуторов — беглые русские люди, казаки, калмыки. Те, кто входил в дом, видели человека, сидящего за столом, свиту за ним.

— Опознайте меня, — говорил Пугачев входящим, — и не думайте, что я умер. Вместо меня похоронили другого. А я одиннадцатый год странствую.

В месте, определенном Чикой, около дома Толкачева ждал народ.

— Зачем ты нас созвал? — спрашивали Чику. — И кто с тобою незнакомый нам человек?

— Братцы! — Голос Чики звучал торжественно и строго. — Нам свет открылся: государь, третий император Петр Федорович с нами присутствует!

Вышел из дома Пугачев, и толпа молча, с почтением и удивлением расступилась перед ним, слушая его слова:

— Я ваш истинный государь! Послужите мне верою и правдою, и за то жалую вас рекой Яиком с вершины до устья, жалую морями, травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом, порохом и всею вольностью. Я знаю, что вы всем обижены, что вас лишают привилегий и истребляют вашу вольность. Бог за мою прямую к нему старую веру вручает мне царство по-прежнему, и я намерен восстановить вашу вольность и дать вам благоденствие. Я вас не оставлю, и вы будете у меня первые люди.

Все упали на колени, слышались голоса:

— Рады тебе, батюшка, служить до последней капли крови!

— Не только мы, но и отцы наши царей не видывали, а теперь бог привел нам тебя, государя, видеть!

— Мы все служить тебе готовы!

По приказу Пугачева принесли икону, и присутствующие в торжественном молчании целовали крест, присягая «императору». По окончании церемонии Пугачев заговорил о ближайших делах:

— Есть ли у вас, други мои, лошади?

— Есть!

— Ну, теперь, детушки, поезжайте по домам и разошлите от себя по форпостам нарочных с объявлением, что я здесь.

— Все исполним, батюшка!

— Пошлем к казакам и к калмыкам!

— Завтра же рано, — продолжал Пугачев, — сев на кони, приезжайте все сюда ко мне. Кто не приедет, тот моих рук не минует!

— Власть твоя! Что хочешь, то над нами и сделаешь!

Люди разошлись. Утром следующего дня, 17 сентября, появились вновь. Были и новые — казаки с Кожехаровского и Бударинского форпостов, татары, пришедшие с Идыром и Балтаем. Всего набралось до 80 вооруженных людей.

Они услышали слово указа:

— Самодержавнаго амператора нашего, великого государя Петра Федоровича всероссийскаго и прочая, и прочая, и прочая!

Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, друга мои, прежним царям служили до капли своей до крови, деды и отцы ваши, так и вы послужите за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федаравичу. Когда вы устоити за свое отечество, и ни истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, великим государям, жалованны: казаки, калмыки и татары. И каторые мне, государю, амператорскому величеству Петру Федаравичу винния были, и я, государь Петр Федаравич, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до устья и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебным правиянтам.

Я, великий государь амператор, жалую вас, Петр Федаравич.

1773 году синтября 17 числа.

— Ну что? Хорошо? — спросил Пугачев. — Все ли вы слышали?

— Хорошо!

— Мы все слышали и служить тебе готовы!

— Поведи нас, государь, куда тебе угодно.

— Мы вам поможем!

Пугачев подал знак, и развернули знамена разных цветов с восьмиконечными раскольничьими крестами. Знаменосцы (это были Алексей Кочуров, Федор Буренин, Максим и Иван Морковцевы, калмык, имя которого неизвестно) двинулись вперед, за ними — Пугачев со свитой, остальные казаки, калмыки, татары. Толпа людей провожала первых воинов-пугачевцев. По окрестным хуторам гонцы звали казаков послужить государю.

Крестьянская война началась. До сих пор действия Пугачева и его ближайших сподвижников носили предварительный, разведывательный характер. Встречи отдельных казаков с Пугачевым, его признание «государем», переговоры с другими казаками войсковой стороны в Яицком городке, надежды и колебания, разочарования и опасения — все было позади. Несмотря на то что судьба Пугачева и того огромного дела, которое они начинали, не раз висела на волоске, большинство из них не дрогнуло, не отступило, а смело шло, рвалось вперед — до того сильны были стремление, желание изменить порядок, который придавил их к земле сырой, бросить вызов всем врагам угнетенного и забитого народа, тряхнуть как следует и ударить по старшинам, командирам, вельможам, всем барам и притеснителям.

Больше всего поражает сам Пугачев — его смелость, неустрашимость, находчивость, целеустремленность. На каждом шагу его подстерегала опасность ареста и пытки, ссылки или смертной казни. Тем не менее, переходя с места на место, встречаясь с разными людьми, одни из которых понимали его, сочувствовали ему, другие, наоборот, с ненавистью реагировали на его слова и поступки, этот простой русский человек, донской казак, плоть от плоти народной, смело шел навстречу своей цели — поднять людей против гнета и произвола, царивших в России. Вглядываясь в его внутренний облик, видишь в нем многое — и понимание того, что дальше таким, как он (а их миллионы в огромной стране), терпеть невозможно, и стремление как-то вырваться из пут, в которые все они попали, и желание «отличить себя от других», приказывать этим «другим», повелевать ими, побыть, хотя бы и недолго, «калифом на час», то есть императором. Во всем этом видна натура бесстрашная и бесшабашная, удаль и молодечество, исстари присущие казакам, помнившим вольнолюбивые традиции гордых и отважных сынов вольного Дона и его собратьев на других казачьих реках. Погулять вволю, потешить душу молодецкую! Пусть поудивляются кругом — на Дону или Яике, а то и во всей империи Российской! Вот каковы казаки! Под свист ветра степного, звон сабель рождались и взрастали! Такие или подобные мысли, воспоминания о славном прошлом жили, конечно, в душе казака. Особенно волновали они натуры беспокойные, честолюбивые, а к таким и относился, несомненно, Емельян. Невмоготу было ему сидеть на месте и терпеть унижения от старшин и командиров. К тому же и жизненные обстоятельства сложились неудачно. Вот и пошел летать сизый орел по поднебесью, искать свою долю. Свирепый ветер бросал его туда и сюда, он падал, попадал в тенета, но снова и снова вставал, вырывался на волю. И вот оказался на яицких просторах, где нашлись люди, его братья казаки, готовые подправить сизому орлу крылья. Одинаковая тяжкая доля-судьба повязала вместе крепко-накрепко орла и орлят, вместе они и решили взмыть в небеса, поднять карающий меч против всех тех, кто терзал их и мучил.

И Пугачев и первые казаки, калмыки, татары, пошедшие за «императором», хорошо знали, что они хотели. Емельян Иванович не раз в беседах с казаками, держа речи перед ними, формулировал просто и ясно их требования, желания — жить свободно, без притеснений на своем Яике, владеть землями, получать жалованье, всякие припасы, «хлебный правиянт». Именно эти мысли и легли в основу первого манифеста, написанного Иваном Почиталиным 15 сентября и зачитанного через два дня перед первым военным отрядом Пугачева на хуторе Толкачева.

Сам Пугачев на допросе в Москве (4 ноября 1774 года) говорил, что первый манифест писал Почиталин, а он сам «не одного слова не знал, как бы написать надобно»; более того, Почиталин «писал, что хотел». На самом дело это совсем не так. Почиталин писал то, что Пугачев и казаки не раз обсуждали между собой, да, собственно говоря, все эти мысли, слова, как говорится, носились в воздухе — подобное было по Яицкому городку и всем форпостам, крепостям у всех на устах. Слова первого манифеста точно, почти дословно совпадают с речами Пугачева; сказанными до его составления. И он сам на более раннем допросе в Яицком городке (16 сентября 1774 года) признавался: «Указ, который велел я написать Почиталину, в той силе, что государь Петр Третий император принял царство и жалует реками, морями, лесами, крестом и бородою», был написан потому, что «сие для яицких казаков было надобно». Как видим, Пугачев не просто сидел в сторонке в степи, когда молодой его секретарь писал «указ», «писал, что хотел», — нет! Первый манифест повторял те обещания, которые он давал ранее казакам. Он точно соблюдал договор с ними! К тому же он дерзко и уверенно играл роль «императора», и это, очевидно, нравилось казакам. Да многие из них тоже ведь играли свои роли, зная правду об Емельяне.

Смелость, энергия, даже дерзость, проявленные Пугачевым в эти дни, как видно, подкупали окружавших его людей, вселяли веру в успех начинавшегося восстания. Впереди — сражения за правое дело, на которое предстояло поднять многих людей. Гонцы по форпостам это и делали. Тогда же, не позднее 17 сентября, возникла мысль обратиться за помощью к Нуралы-хану. Высказал ее Пугачеву Идыр Баймеков:

— Не изволишь ли, государь, написать, што Вы здесь находитесь и штобы он прислал к Вам на помощь войска? А я думаю, что он пришлет человек сто.

— Хорошо послать, да кто же письма-то напишет?

Балтай взялся это сделать, и письмо отослали к хану. Более того, какой-то «яицкий атаман» с двадцатью казаками приезжал к Нуралы. По словам ханского посланца Урмана, среди приехавших к Нуралы «один был неведомо какой человек, похож на бурлака, в черном худом кафтане, в шляпе, в лаптях, лицом смугловатый, борода темно-русая, возраста среднего». Атаман имел с ханом тайное свидание, после него к Пугачеву ездил от Нуралы мулла Забир. Сам Иуралы был уверен, «что бывший при вышеупомянутом атамане бурлак в худой одежде, конечно, был он, самозванец».

Мулла (он же писарь) Забир догнал Пугачева на дороге в Чаганский форпост. Его отряд, выросший уже до 200 человек, направлялся туда 18 сентября после ночевки на реке Кушуме. Забир поднес ему подарки Нуралы-хана:

— Киргиз-кайсацкий хан, — переводил его слова Идыр, — приказал вам кланяться и прислал вам подарки.

— Что ты за человек и зачем прислан?

— Я мулла и прислан поклониться и Вас посмотреть, потому что я бываю в Москве и Петербурге и государя видел.

— Узнаешь ли меня?

— Как не узнать! Я узнал, что ты государь. Нуралы-хан приказал Ваше величество просить, чтобы Вы написали к нему письмо.

Ответ написал Балтай, приемный сын Идыра, «в такой же силе, как и первое к нему (хану. — В. Б.) было послано»:

«Я, ваш всемилостивейший государь, купно и всех моих подданных и прочая и прочая Петр Федорович.

Сие мое именное повеление киргиз-кайсацкому Нурали-хану для отнятия о состоянии моем сомнения. Сегодня пришлите ко мне одного Вашего сына солтаыа со ста человеками в доказательство верности Вашей с посланными с сим от нашего величества к Вашему степенству ближними нашими Уразом Лмановым с товарищи. Император Петр Федорович».

Однако и письмо, и посещение Забира «сомнения» Нуралы-хана не развеяли, и он от помощи Пугачеву уклонился. Аманова, поехавшего к хану с письмом, задержали казаки из отряда старшины Ивана Акутина, который шел на помощь сержанту Долгополову. От Уразгильды старшина узнал о местонахождении и численности пугачевского отряда:

— Где стоит самозванец? Сколько при нем людей и кто они?

— Государь, — ответил Уразгильды, не принявший старшинского «самозванец», — находится между Кош-Яицкого и Чаганского форпостов, и при нем яицких казаков человек триста. Они хотят идти прямо в городок.

Акутин, получив эти сведения, тоже преувеличенные раза в полтора, поспешно отступил в городок. Комендант Симонов, имевший более тысячи солдат и казаков, не осмелился выйти из городка навстречу Пугачеву — он хорошо понимал, что яицкие жители на стороне самозваного «государя».

К Пугачеву по пути к городку присоединялись казаки с форпостов и зимовий. Он «всем пристававшим к нему приказывал, чтобы никто не отставал, и стращал смертью, если кто отстанет или уйдет». Предводитель, как видно, вел себя очень строго и требовательно, да и сан «государя» к тому подвигал.

На дороге к ним попал в плен сержант Дмитрий Кальминский, посланный Симоновым по форпостам сообщить о Пугачеве. Схватившие подвели его к Пугачеву.

— Ты откуда?

— Из Яицкого городка. Послан от коменданта до Астрахани курьером.

— Есть у тебя бумаги?

— Бумаг нет, еду я по форпостам сказать караульным, чтобы стояли осторожно, потому что орда (казахская или киргиз-кайсацкая. — В. Б.) пришла к Яику.

— Если за этим послан, то поезжай.

Кальминский отправился в путь, но отъехал недалеко, как вмешался один подводчик:

— Этот сержант государя-то обманул: он везет указы во все места, чтобы государя ловить. В указах называют его не государем, а донским казаком Пугачевым.

Казак Яким Давилин задержал Кальминского, и тот снова оказался перед Пугачевым. Отобранные у него пакеты распечатал и прочитал Иван Почиталин. В них начальникам форпостов давался приказ ловить донского казака, присвоившего имя императора.

— Зачем Пугачева ловить? — Емельян спокойно приказал разорвать и бросить бумаги. — Пугачев сам идет в городок. И если я Пугачев, как они меня называют, так пусть возьмут и свяжут. А если я государь, так с честью примут в город.

Затем повернулся к сержанту:

— Для чего ты обманул меня и не сказал правды? Приготовьте-ка виселицу!

— Виноват пред Вашим величеством! — Дмитрий упал в ноги. — Я вину свою заслужу вам!

— Добро, господа казацкое войско, — вроде бы согласился вначале Пугачев, но решил по-своему. — Я его прощаю. Пусть вам и мне служить станет. И отдам его под команду Ивана Почиталина.

Так Пугачев принял к себе на службу первого дворянина, который, как он узнал, «писать умеет» — потому и определил его в помощники, писари к своему секретарю.

Подошли к Сластиным хуторам братьев Мясниковых. Здесь захватили другого пленного — казака Алексея Скворкина, старшинской партии соглядатая, зятя бывшего войскового атамана Тамбовцева. О чем тут же доложили Емельяну:

— Этот казак послан из городка шпионом — разведать о Вашем величестве.

— Зачем ты здесь по хуторам, — спросил его Пугачев, — позади моего войска ездишь? Откуда ты послан?

— Я послан от старшины Мартемьяна Бородина из городка проведать о вас: где идете, сколько у вас силы, чего ради стороною мимо вашей команды и пробирался с тем известием, что вы идете в городок.

— Ты человек молодой, тебе бы надо служить, а ты поехал против меня шпионничать!

Вмешались в разговор казаки Давилин и Дубов:

— Надежа-государь! Прикажи его, злодея, повесить! Отец его делал нам великие обиды, да и он даром что молод, по так же, как и отец, нас смертельно обижал.

— Подлинно он, батюшка, плут! — поддержали другие казаки. — Прикажи его повесить! Таковский!

— Если он такой худой человек, так повесьте его!

Скворкина повесили тут же у хуторов. Здесь же объявился долго прятавшийся Тимофей Мясников. Пугачев обрадовался, спросил его:

— Что делается в городке?

— Я, батюшка, сам едва-едва уплелся и не знаю, что теперь там делается.

— Однако же, — решил Пугачев, — пойдем к городку! Вечером того же дня Пугачев занял Бударинский

форпост и вскоре подошел к Яицкому городку. У Чаганского моста стояли пехотная команда секунд-майора Наумова и казачий отряд того же Акутина. Обе стороны не решались перейти к действиям. Обсудив ситуацию, Пугачев приказал Почиталину прочесть указ, который его сотоварищи уже слышали. Тот быстро исполнил распоряжение «императора».

Пугачев приказал Петру Быкову отвезти указ Акутину и убедить казаков из его команды перейти к нему, добавил в конце:

— Если же они во мне сомневаются и за точного государя не признают, то приняли бы меня с тем, чтоб отвезти в Петербург и спасти мою жизнь.

Быков поскакал к мосту, держа манифест над головой. Подъехал к Акутину:

— Вот вам указ от государя, прочтите его всея!

— У нас есть государыня, а государя Петра Федоровича пет давно на свете!

Посланец вернулся, а бумагу старшина передал капитану Андрею Прохоровичу Крылову, отцу будущего баснописца. Но казаки, подчиненные ему, потребовали, чтобы прочитали указ. Старшина отказался, и тогда человек пятьдесят, среди них Яков Почиталин, отец пугачевского секретаря, Андрей Афанасьевич Овчинников, Дмитрий Сергеевич Лысов, Кузьма Иванович Фофанов, зашумели, возмущенные, и ускакали к Пугачеву, как и было договорено между ними заранее. Многие упали перед ним на колени, Яков же подошел к нему и поцеловал руку.

— Ты что за человек?

— Я, батюшка, отец Иванушки, писаря, который при Вашем величестве.

— Иван, это твой отец?

— Точно так.

— Ну, старик, коли хочешь мне служить верой и правдой, то садись на лошадь и ступай со мною!

Овчинникова и Лысова он спросил:

— Что думают обо мне остальные казаки?

— Почти все желают служить тебе! Но манифеста твоего не читали, хотя казаки сильно того просили!

Отряд восставших двинулся к мосту. Акутин отступил к пехоте.

— Пропало теперь, — капитан Крылов обратился к оставшимся казакам, — все Яицкое войско!

Казаки сказали Пугачеву, что на мосту приготовлены против них пушки, и он решил идти не к городку, а вверх по Яику-реке:

— С голыми руками не сунешься на пушки, а у нас их нет. Чем терять напрасно людей, пойдем теперь вверх. Авось либо завтра одумаются и, когда подъедем, примут.

Отряд Пугачева пошел вверх по Чагану. Искали брод. Майор Наумов, чтобы этому помешать, выслал отряд казаков в 100 человек во главе со старшиной Андреем Ивановичем Витошновым; в нем был и Шигаев, которого выделили для того, чтобы он увещевал казаков — сторонников самозванца. Пугачев ждал и, когда отряд Витошнова подошел ближе, быстро скомандовал, и он оказался окруженным со всех сторон. Казаки войсковой стороны тут же перешли к пугачевцам, а немногих из послушной стороны, 11 человек, последние просили наказать. Пугачев отложил решение их судьбы:

— Держите их до завтра под караулом, а завтра будет резолюция.

Пугачев узнал, что среди захваченных казаков старшинской партии находится Витошнов, не раз бывавший в Петербурге и видевший Петра III. Его привели к «императору»:

— Знаешь ли ты меня?

— Видал еще маленьким, — уклончиво ответил хитрый Витошнов, спасая свою жизнь.

— Вот спросите, — довольный Пугачев бросил взгляд на своих сторонников, — он меня знает.

Расположились на ночлег на другой стороне Чагана. Наумов отступил, приказав уничтожить мост, в Яицкий городок. Непослушные волновались, поодиночке тайно убегали к Пугачеву. Предпринять что-либо открыто опасались — Симонов угрожал, что если в городке произойдет замешательство, то он прикажет поджечь его со всех сторон, а с их женами и детьми поступит как с «сущими злодеями».

В лагере восставших к утру 19 сентября насчитывалось уже до 500 человек, но не было ни одной пушки. У Симонова же они имелись, и немало. Да и людей он имел вдвое больше. Пугачев даже опасался вылазки из городка, погони. Но комендант, растерянный и нерешительный, окруженный всеобщим недовольством и ненавистью большинства жителей городка, опасался выйти из него на бой с самозваным «государем».

Утро третьего дня восстания началось с решения судьбы пленных. К Пугачеву снова приступили его сподвижники:

— Что, Ваше величество, прикажете с ними делать?

— Надобно их уверить и привесть к присяге.

— Мы им не верим!

— Мы знаем, кого можно простить и кого повесить. Тут есть великие злодеи.

Предводитель согласился, и тут же одиннадцать человек казнили. Помиловали только Витоншова (помог ему удачный ответ на вопрос «императора»!) и Григория Семеновича Бородина, племянника бывшего атамана. Затем Д.Н. Кальминский по приказу Пугачева написал новый манифест — «еще в войско Яицкое указ». В нем он требовал, чтобы оно встречало его, «яко великого государя». Подписал указ Почиталин, в городок с ним поехал казак Алексей Борянов, но не вернулся.

Пугачевцы подошли к Яицкому городку. Оттуда раздались выстрелы из пушек. Пугачев снова отказался штурмовать город, сильно защищенный:

— Что, други мои, вас терять напрасно?! Видно, они мне не рады. Так пойдем мимо, туда, где нас примут.

— Пойдем, Ваше величество, — отвечали казаки, — по линии до Илецкой станицы!

— А есть ли там форпосты и на них пушки?

— Есть!

— Ну, так пойдем!

Вверх по Яику рекомендовали направиться Овчинников, Витошнов, Шигаев, Лысов. Не слезая с лошадей, двинулись на северо-восток от города. От него до Оренбурга считалось 300 верст, и здесь, вдоль реки, находились два городка, одна слобода, четыре крепости, два хутора, девять форпостов и редутов. Там, где имелся лес, ставили бревенчатые стены или срубы, где не было — форпосты и крепости огораживали плетнями и земляными валами. На форпостах стояли одна-две пушки, каланчи[8], маяки. Имелись гарнизоны из казаков и солдат.

Отряд прошел верст 20, остановился у озера Белые Берега на отдых. К тому времени он уже взял Гниловский форпост, из которого казаки вместе с пушкой перешли к Пугачеву. Он приказал собрать круг, по древнему обычаю. Казаки избрали командиров: Овчинникова — атаманом, Лысова (Сергеева) — полковником, Витошно-ва — есаулом, Кочуровэ и других — сотниками и хорунжими. Все они пошли к «императору», целовали ему руку. Когда церемония закончилась, он вызвал к себе Кальки некого:

— Умеешь ли ты написать присягу?

— Умею.

— Так поди же напиши.

Сержант написал текст, вручил Пугачеву. Тот приказал Почиталину прочитать вслух всем казакам в круге. Она гласила:

— Я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь всемогущим богом, перед святым его Евангелием, что хочу и должен всепресветлейшему, державнейшему, великому государю императору Петру Федоровичу служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови, в чем да поможет мне господь бог всемогущий.

— Готовы тебе, надежа-государь, — кричали казаки, — служить верою и правдою!

— Куда же мы пойдем? — спросил Пугачев своих сподвижников.

— Пойдем мы отсюда, — отвечал новый войсковой атаман Овчинников, — через все форпосты нашего Яицкого войска, как всем нам согласны, и заберем их с собою (то есть форпостных казаков. — В. Б.). А, не доходя до Илецкого городка, я поеду туда один и наведаюсь, примут ли вас илецкие казаки.

— Как не принять! — вступил Лысов.

Отряд продолжил свой путь, заняв форпосты Рубежный, Генварцовский, Кирсановский, Иртекский. Все казаки с них пополнили ряды приверженцев «императора», привезли в его лагерь три пушки и боевые заряды. Заночевали верстах в 50 от хутора бывшего войскового атамана Андрея Бородина, к которому Пугачев послал казака Дмитрия Дубова с приказом встретить его как государя, с почестями. Тот обещал, но, как только посланец скрылся из глаз, поскакал в Оренбург, по пути предупредив илекского атамана Лазаря Портнова.