— Думаю, вы нашли бы содержание девятилетнего мальчика на военной базе обременительным, — наконец ответила она нейтрально.

Базиль выглядел пораженным. — Ну, я надеюсь, что до этого не дойдет. В самом худшем варианте я планировал оставить его с его бабушкой, госпожой Форсуассон, пока все не уладится.

Катриона на мгновение стиснула зубы, затем проговорила, — Конечно, пусть Никки съездит навестить мать Тьена, стоит ей только его пригласить. Но на похоронах она дала мне понять, что слишком плохо себя чувствует и не собирается принимать гостей этим летом. — Она облизала губы. — Пожалуйста, объясните для меня ваше понимание худшего варианта. И что именно вы подразумеваете под словом уладится!

— Ну, — Базиль, извиняясь, пожал плечами, — приехать сюда и обнаружить что вы фактически обручены с мужчиной, убившим отца Никки, было бы довольно плохо, вы не согласны с этим?

В этом случае он собирался забрать Никки в тот же день? — Я вам сказала. Тьен погиб от несчастного случая, и все это обвинение — чистая клевета. — То, как он проигнорировал ее слова, на мгновение ужасно напомнило Тьена — неужели свойство ничего не замечать было семейной чертой Форсуассонов? Несмотря на опасность оскорбить его, она сердито на него взглянула. — Вы думаете, что я лгу или что я просто глупа? — Она старалась справиться со своим дыханием. Ей приходилось без страха смотреть в лицо гораздо более пугающим людям, чем убежденный и дезинформированный Базиль Форсуассон. Но никогда тем, кто может отнять у меня Никки одним словом. Она стояла на краю глубокой, темной ямы. Если бы сейчас она упала, то чтобы снова выбраться на свет, ей пришлось бы пройти через такие мерзости и мучения, какие она только могла себе вообразить. Нельзя допустить, чтобы Базиль забрал Никки. Попытался забрать Никки. И она могла бы препятствовать ему… как? Она бы по закону проиграла прежде, чем начала. Так не начинай.

Она с предельной осторожностью подбирала слова. — Так что вы имеете в виду под словом «уладить»?

Хьюго и Базиль неуверенно переглянулись. — Прошу прощения? — отважился переспросить Базиль.

— Я не могу знать, подчиняться ли мне вашим требованиям, если вы мне не покажете, как вы очертили границы.

Хьюго возразил, — Не очень доброжелательно сказано, Кэт. Мы заботимся о твоих интересах.

— Вы даже не знаете, в чем мои интересы. — Неверно — Базиль держал в руках самый главный из них. Никки. Проглоти свой гнев, женщина. Она привыкла к этому за время своего замужества. Но как-то потеряла к этому вкус.

Базиль замялся, — Ну… я, разумеется, хочу быть уверенным, что Никки защищен от людей с нежелательной репутацией.

Она выдала ему тонкую улыбку. — Никаких проблем. Я буду более чем счастлива полностью избегать в дальнейшем Алексея Формонкриева.

Он ответил ей огорченным взглядом. — Я подразумевал лорда Форкосигана. И его политическое и личное окружение. По крайней мере… по крайней мере пока это темное пятно не исчезнет с его репутации. В конце концов, этого человека обвиняют в убийстве моего кузена ^ Катриона напомнила себе, что это оскорбление Базиль выдал из сознательной лояльности клану, а не из личного горя. Для нее было бы новостью узнать, что Базиль с Тьеном встречались больше трех раз в жизни. — Извините, — сказала она ровно, — если против Майлза не будет выдвинуто обвинения — а я не думаю, что будет — то как, на ваш взгляд, но может быть оправдан? Что должно произойти?

Базиль, казалось, стал в тупик.

Хьюго осторожно заметил, — Я не хочу, чтобы и ты подверглась этому разложению, Кэт — Знаешь, Хьюго, это очень странно, — дружелюбно обратилась к нему Катриона, — но лорд Форкосиган как-то забыл прислать мне приглашение хотя бы на одну из своих оргий. Я весьма обеспокоена. Как ты полагаешь, может быть сейчас в Форбарр-Султане для оргий еще не сезон? — она прикусила язычок, чтобы не продолжить в том же духе и дальше. Сарказм не был той роскошью. которую она, — или Никки — могли себе позволить.

Хьюго отреагировал на эту остроумную реплику, нахмурившись и сжав губы. Они с Базилем пристально посмотрели друг на друга, так явно пытаясь каждый свалить грязную работу на своего компаньона, что Катриона засмеялась бы, не будь это все настолько болезненно. Наконец Базиль тихо пробормотал, — Она — твоя сестра…

Хьюго вздохнул. Он был Форвейном и знал свой долг, о Боже. Все мы, Форвейны, знаем наш долг. И продолжим исполнять его до самой смерти. Не глядя на то, насколько это глупо, мучительно или бесполезно, да! В конце концов, поглядите на меня. Я одиннадцать лет была верна клятве, данной Тьену….

— Катриона, я думаю что именно на меня возложено бремя сказать это. Пока не исчезли эти слухи об убийстве, я категорически требую от тебя больше не поощрять этого типа, Майлза Форкосигана. Или я буду вынужден согласиться, что Базиль полностью прав, устраняя Никки из этой ситуации.

Ты имеешь в виду, убирая Никки от его матери и ее любовника. В этом году Никки уже потерял одного родителя и лишился всех своих друзей — при возвращении обратно на Барраяр. Он только начал воспринимать не столь странным этот город, в который он попал, начал заводить новых приятелей, избавляться от той окаменевшей осторожности, которая так портила его улыбку. Она представила, как он снова будет оторван от всего, лишен возможности с ней видеться — а так и будет, да? ведь это ее, а не столицу, Базиль подозревал в развращенности — и брошен в третьем за год странном месте среди незнакомых ему взрослых, которые будут смотреть на него не как на обожаемого ребенка, а как на обязанность по долгу… нет. Нет.

— Извините меня. Я желаю сотрудничать с вами. Я только не могу заставить никого из вас сказать, в чем же я должна сотрудничать. Я вполне вижу чем вы взволнованы, но как это уладить? Дайте мне определение улаженного. Если это значит дождаться, пока враги Майлза не прекратят говорить о нем гадости, то можно ждать долго. По роду своей работы он обычно заводит могущественных противников. И он не из тех, кто отступает при любой контратаке.

Хьюго произнес чуть потише, — В любом случае, избегай его какое-то время.

— Время. Хорошо. Так мы к чему-нибудь придем. Как именно долго?

— Мне… трудно сказать.

— Неделю?

Базиль заявил капельку оскорбленным тоном, — Конечно, дольше!

— Месяц?

Хьюго стал крутить руки расстроенным жестом. — Не знаю, Кэт! Полагаю, пока у тебя не исчезнут эти странные представления о нем.

— А. До конца времен. Гм. Я не могу в точности решить, достаточно ли этот критерий специфичен. Думаю, нет. — Она вздохнула, и неохотно — потому что это было такое долгое время и все же, может быть, оно прозвучало бы для них приемлемо — сказала — До конца моего годичного траура?

— Самое меньшее! — ответил Базиль — Очень хорошо. — Они прищурила глаза и улыбнулась, потому что улыбаться было лучше, чем взвыть. — Я хочу, чтобы вы дали мне свое слово, Базиль Форсуассон.

— Я, я, э-э.., — затянул Базиль, неожиданно загнанный в угол. — Хорошо.. кое-что должно к этому времени уладиться. Конечно. Я уступила слишком много, сдалась слишком скоро. Я должна была добиться срока до Зимнепраздника, Внезапно она добавила, когда ее осенила запоздалая мысль, — Однако я оставляю за собой право сказать ему об этом — и объяснить причину — сама. Лично.

— Разумно ли это, Кэт? — спросил Хьюго. — Лучше позвонить ему по комму.

— Меньшее было бы трусостью.

— А ты не можешь послать ему записку?

— Абсолютно нет. Не с этими… новостями. — Что за мерзкий получится ответ на послание Майлза, которое он запечатал кровью своего сердца.

Ее вызывающий пристальный взгляд заставил Хьюго отступить. — Хорошо, один визит. Короткий.

Базиль пожал плечами, неохотно уступая.

После этих слов воцарилась неуютная тишина. Катриона поняла, что должна пригласить обоих мужчин на завтрак, хотя ей не хотелось даже предложить им продолжать дышать. Да, она должна постараться очаровать и успокоить Базиля. Она потерла пульсирующие виски. И когда Базиль сделал слабое движение в сторону выхода, что-то бормоча о вещах, которые им еще надо сделать, она им не препятствовала.

Она заперла парадную дверь за их отступающим строем и вернулась в комнату, сжавшись в комок в дядином кресле, не способная даже решить, стоит ли ей пойти лечь, шагать взад и вперед или пойти повыдергивать сорняки. В любом случае, все сорняки пока были выдраны из сада еще с момента ее прошлого огорчения Майлзом. Должен был пройти еще целый час до возвращения тети Фортиц с занятий, когда Катриона могла бы вылить свою ярость и панику в ее уши. Или к ней на колени.

Она отметила, что, к чести Хьюго, ее брат не соблазнился обещанием титула графини для его младшей сестры любой ценой и не предположил, что она сама была в этом заинтересована. Форвейны были выше такого рода материальных амбиций.

Однажды она купила Никки довольно дорогого игрушечного зверька, с которым он играл несколько дней а потом забросил. Игрушка была забыта на полке до тех пор, пока, в попытке убраться, она не попробовала ее забрать. От внезапных неистовых протестов Никки и душераздирающих капризов просто стены задрожали.

Напрашивающаяся параллель ее смутила. Действительно ли Майлз был для нее игрушкой, которая ей была не нужна, пока его не попытались у нее забрать? Где-то глубоко в ее груди кто-то вопил и рыдал. Вы за это не отвечаете. Я взрослый человек, черт возьми. Хотя Никки все же сохранил своего зверька…

Она доставит лично Майлзу дурные вести о запрещении Базиля. Но не более, о, действительно не более. Потому что пока он не избавится от этого грязного пятна на своей репутации, это будет последний раз за долгое время, когда им удастся увидеться.

***

Карин смотрела как ее отец опускается на мягкое сиденье лимузина, который за ними послала тетя Корделия, и нетерпеливо вертится, устраивая свою трость-шпагу сперва на коленях, затем рядом с собой. Ей как-то не казалось, что это неудобство он испытывает из-за старых военных ран.

— Мы еще пожалеем, я это знаю, — ворчливо заявил он маме примерно уже в шестой раз, когда она уселась возле него. За ними тремя закрылась задняя дверь, пряча их от яркого полуденного солнца, и лимузин гладко и бесшумно тронулся. — Знаешь, стоит нам только попасть в руки этой женщины, и она в десять минут перевернет все наши мозги, а нам останется только сидеть, кивая словно идиоты и соглашаясь со всеми безумными вещами, которые она произносит.

О, надеюсь на это, очень надеюсь! Карин стиснула губы в молчании и сидела очень тихо. Она еще не была спасена. Коммодор все еще мог приказать водителю тети Корделии развернуть машину и отвезти их домой.

— Теперь, Ку, — сказала мама, — мы так продолжать не можем. Корделия права. В этот раз надо договориться о деле разумнее.

— А! Вот это словечко — разумный. Одно из ее любимых. Я чувствую себя, будто у меня вот здесь уже появилось пятнышко от лазерного прицела плазмотрона. — Он ткнул пальцем в середину своей груди, словно красная точка уже подрагивала на его зеленом мундире.

— Это делается очень неудобным, — сказала мама, — и я начинаю уставать от всего этого. Я хочу увидеть наших старых друзей и услышать все про Зергияр. Мы не можем из-за этого остановить всю нашу жизнь.

Да, только мою. Карин стиснула зубы чуть с большей силой.

— Ну, я не хочу, чтобы этот толстый маленький странный клон… — судя про дрожанию его губ, он заколебался в выборе подходящего слова, отвергнув по меньшей мере два варианта, — … липнул к моей дочери. Объясни мне, зачем ему два года бетанской терапии, если только он не наполовину сумасшедший, а? А?

Не говори этого, девочка, не говори этого. Вместо слов она впилась зубами в костяшки пальцев. К счастью, поездка была очень короткой.

Оруженосец Пим встретил их в дверях особняка Форкосиганов. Он поприветствовал ее отца одним из тех формальных поклонов, в ответ на который у военного рука сама тянется отдать честь. — Добрый день — коммодор, госпожа Куделка. Добро пожаловать, мисс Карин. Миледи ждет вас в библиотеке. Сюда, пожалуйста… — Карин могла почти поклясться, что когда он обернулся, чтобы проводить их, его веко дрогнуло, словно он подмигнул ей, но сегодня он полностью вошел в роль Гостеприимного Слуги и ничего ей больше не подсказал.

Пим провел их через двойные двери и официально объявил об их прибытии. Затем он удалился со сдержанным, но при этом — насколько она знала Пима — демонстративным видом, что оставляет их заслуженной ими судьбе.

Часть мебели в библиотеке была передвинута. Тетя Корделия ожидала их, сидя в большом кресле с подлокотниками — возможно, лишь случайно напоминающем о троне. По левую и правую руку от нее стояло два меньших кресла, лицом друг к другу. Марк сидел в одном из них, одетый в свой лучший черный костюм, выбритый и причесанный , в точности как он выглядел на этом злополучном приеме Майлза. При появлении Куделок он вскочил на ноги и так и остался неловко стоять, явно не в силах решить, что будет хуже — радушно кивнуть или ничего не делать. Он принял промежуточное решение, стоя словно чучело.

Напротив тети Корделии стоял совсем новый предмет мебели. Ну, новый было неправильным словом; это была немолодая и потертая кушетка, которая провела не менее пятнадцати последних лет на одном из чердаков Дома Форкосиганов. Карин смутно помнила ее по детским играм в прятки. Когда она видела эту штуку в последний раз, та была доверху завалена пыльными коробками.

— А, вот и вы все, — бодро произнесла тетя Корделия. Она махнула рукой в сторону второго кресла. — Карин, почему бы тебе не сесть вот здесь. — Карин, стиснув руки, бросилась куда ей было указано. Марк устроился на краешке своего кресла и с тревогой смотрел за ней. Указательный палец тети Корделии поднялся, словно самонаводящееся орудие в поиске цели, и указал сперва на родителей Карин, а затем на старый диван. — Ку и Дру, садитесь — сюда.

Они оба с необъяснимой тревогой уставились на безобидный старый предмет меблировки.

— О, — набрал воздуха в грудь коммодор. — о, Корделия, это грязные уловки… — он попытался развернуться в сторону выхода, но его резко остановила сомкнувшаяся у него на запястье, словно тиски, рука его жены.

Пристальный взгляд графини стал резче. Голосом, какой Карин редко слышала от нее раньше, она повторила, — Садитесь. Сюда. — Это был даже не голос графини Форкосиган; кое-что более древнее, более жесткое, даже более ужасающе уверенное. Карин поняла, что это было сказано ее прежним голосом капитана корабля; а ее родители не один десяток лет провели на военной службе и привыкли подчиняться приказам.

Ее родители осели на диван, словно сложились пополам.

— Ну вот, — удовлетворено улыбнувшись, графиня тоже села.

Последовала долгая тишина. Карин было слышно тиканье старомодных механических часов, висящих на стене в соседней передней. Марк кинул на нее умоляющий взгляд: Ты не знаешь, что, черт возьми, здесь происходит? Она ответила глазами нечто вроде Нет, а ты ?

Ее отец трижды устраивал возле себя свою трость-шпагу, уронил ее на ковер и наконец подгреб ее снова к себе каблуком ботинка и так и оставил. Она видела, как дернулись мускулы его челюсти, когда он стиснул зубы. Ее мать скрестила и вновь вытянула ноги, нахмурилась, уставилась на обстановку соседней комнаты через стеклянные двери, а затем — снова на свои руки, которые сплела на колене. Больше всего они напоминали двух провинившихся подростков, застигнутых за… гм. На самом деле, двух провинившихся подростков, которых застали за занятием любовью на диване в гостиной. Ключи к разгадке в сознании Карин так и посыпались вниз, беззвучно, словно перышки. Ты и не предполагаешь…

— Но, Корделия, — выпалила мама внезапно, что для всех выглядело, словно она продолжила вести вслух прежний телепатический разговор, — мы хотим, чтобы наши дети поступали лучше, чем когда-то мы. И не совершали тех же самых ошибок! О-о. О-о. О-о-о! «Check, and did she ever want the story behind this one…»! Она поняла, что ее отец недооценил графиню. Это заняло не больше трех минут.

— Но, Дру, — разумно заметила тетя Корделия, — мне кажется, ты получила то что хочешь. Карин, без всякого сомнения, поступила значительно лучше. Ее выбор и поступки были обдуманными и целесообразными во всех смыслах. И насколько я в состоянии заключить, она вообще не сделала никаких ошибок.

Ее отец наставил палец на Марка, пробормотав, — Вот это… это и есть ошибка.

Марк сгорбился, прикрыв руками живот. Графиня слегка нахмурилась; коммодор напряг челюсть.

Холодным голосом графиня сказала, — Мы еще обсудим Марка. Но прямо сейчас позвольте привлечь ваше внимание к тому, насколько умна и образованна ваша дочь. Само собой, у нее не было ваших трудностей — она не пыталась построить свою жизнь в условиях эмоциональной изоляции и хаоса гражданской войны. Вы оба оплатили для нее лучшую, более светлую судьбу и вряд ли сожалеете о этом.

Коммодор пожал плечами в сдержанном согласии. Мама вздохнула с некоей отрицательной ностальгией — не с желанием помнить прошедшее, а с облегчением что все это прошло.

— Просто выберем один пример не наугад, — продолжила графиня, — Карин, разве ты не поставила себе контрацептивный имплатант прежде, чем начать физические эксперименты?

Тетя Корделия была бетанкой до мозга костей… вот так выпалить подобную вещь в небрежном разговоре. Карин встала и с вызовом приподняла подбородок. — Конечно, — сказала она ровно. — И я удалила в клинике девственную плеву и прошла там же курс по сравнительной анатомии и физиологии, а бабушка Нейсмит купила мне мою первую пару сережек, и мы с ней отпраздновали это в кафе.

Папа потер покрасневшее лицо. Лицо мамы выражало… зависть.

— И я осмелюсь также утверждать, — продолжала тетя Корделия , — что твои первые шаги в становлении твоей взрослой сексуальности не были безумной и тайной возней в темноте, полной смущения, страха и боли?

Выражение отрицательной ностальгии в мамином взгляде стало сильнее. Как и у Марка.

— Конечно, нет! — Карин в разговорах с мамой и папой не заходила так далеко, чтобы обсуждать эти детали, хотя и умирала от желания уютно поболтать обо всем этом с тетей Корделией. Она слишком стеснялась сделать это в первый раз с настоящим мужчиной, так что она наняла гермафродита. Рекомендованного поверенным Марка лицензированного специалиста по ПСТ. Тот любезно объяснил ей, что именно по этой причине гермафродитов предпочитают молодые люди, проходящие вводный практический курс сексуального обучения. И все было сделано действительно хорошо. Марк, с тревогой слонявшийся возле своего комма в ожидании ее сообщения, был так рад за нее. Конечно, его начало сексуальной жизни было связано с такой ужасной травмой и мучениями, так что ему было естественно до смерти волноваться. Сейчас она успокаивающе улыбнулась ему. — Если это по-барраярски, то я выбираю Бету!

Тетя Корделия сказала задумчиво, — Это не совсем просто. Оба общества стремятся решить одну и ту же базовую проблему — гарантировать от наличия незапланированных детей. Бетанцы выбрали непосредственный, технологический контроль, накладывая для всех биохимический замок на половые железы. Сексуальное поведение кажется открытым ценой абсолютного контроля общества над его репродуктивными последствиями. Вам никогда не приходило в голову, как это достигается? А следовало бы. Итак, Бета может контролировать овуляцию; Барраяр, особенно в Период Изоляции, был вынужден пытаться контролировать всю женщину целиком как приложение к ее органам размножения. Той же самой цели, выживанию, служит и потребность Барраяра увеличивать свое население — по меньшей мере столь же настоятельная, как стремление Беты ограничить его, — и ваши странные связанные с полом законы наследования.

— Свалка в темноте, — проворчала Карин. — Нет уж, спасибо.

— Мы не должны были никогда отправлять ее туда. Вместе с ним! — возроптал па.

Тетя Корделия заметила:

— Карин начала свой учебный год на Бете прежде, чем встретилась там с Марком. Кто знает? Не будь там Марка, то, оставшись одна, она могла бы встретить привлекательного бетанца и остаться с ним.

— А также это могла быть она, — пробормотала Карин. — Или оно.

Па сжал губы.

— Такая поездка может неожиданно оказаться безвозвратной. Я виделась с моей собственной матерью не больше трех раз за последние тридцать лет. По крайней мере, если Карин останется с Марком, вы можете быть уверены, что она будет часто приезжать на Барраяр.

Мама казалась чрезвычайно пораженной этим соображением. Она взглянула на Марка в новом свете. Он попытался многообещающе улыбнуться.

Па сказал, — Я хочу, чтобы Карин была в безопасности. Здорова. Счастлива. Материально обеспечена. Это что, так уж неверно?

Губы тети Корделии сочувственно изогнулись. — Безопасность? Здоровье? То же самое, что я желаю и моим мальчикам. Это не всегда удавалось, но чего мы достигли — того достигли. А что касается счастья… не думаю, что его можно кому-то дать, если человек им уже не обладает. Однако, конечно, можно дать несчастье.

Недовольный взгляд Па стал еще несколько более угрюмым, что заставило Карин сдержаться и не выпалить вслух одобрительное ура этой цепочке рассуждений. Пусть лучше этим займется сваха…

Графиня продолжала, — А по поводу последнего… Гм. Обсуждал ли кто-нибудь с вами финансовое положение Марка? Карин, сам Марк… или, может быть, Эйрел?

Па покачал головой. — Я думаю, он разорен. Полагаю, что семья взяла его на содержание, как любого другого отпрыска форского рода. И он все промотал — как типичный форский отпрыск.

— Я не банкрот, — напряженно возразил Марк. — У меня временная проблема с наличностью. Когда я рассчитывал бюджет на этот год, то не ожидал, что начну в течение этого года новое дело.

— Другими словами, ты остался без денег, — сказал Па.

— На самом деле, — указала тетя Корделия, — Марк полностью сам себя содержит. Он сделал свой первый миллион на Архипелаге Джексона.

Па открыл рот и закрыл его снова. Он кинул на хозяйку дома недоверчивый взгляд. Карин понадеялась, что ему не придет в голову мысль детально вникнуть в способ Марка добиться такого благосостояния.

— Марк вложил эти деньги в интересный спектр более или менее рассчитанных на получение быстрой прибыли предприятий, — продолжала тетя Корделия любезно. — Семья поддерживает его — я сама только что приобрела несколько акций его предприятия с масляными жуками — и мы будем готовы прийти ему на помощь, но Марку не нужно от нас денежного содержания.

Марк выглядел одновременно благодарным и испытывающим благоговейный страх от такой материнской защиты, словно… ну… просто так. Будто никто и никогда не поступал так с ним.

— Если он настолько богат, почему он платит моей дочери долговыми расписками? — потребовал Па. — Почему он не может просто изъять кое-что?

— До конца периода? — произнес Марк с настоящим отвращением. — И потерять все проценты?

— И это не долговые расписки, — сказала Карин. -. Это акции.

— Марк не нуждается в деньгах, — сказала тетя Корделия. — Он нуждается в том, что, как он знает, нельзя купить за деньги. В счастье, например.

Озадаченный, но готовый уступить Марк предположил, — Так… они хотят, чтобы я заплатил за Карин? Вроде приданого? Сколько? Я….

— Нет, ты, идиот! — в ужасе заорала Карин. — Здесь не Архипелаг Джексона… и ты не можешь купить или продать человека. В любом случае приданое — это тот, что семья девушки отдает мужчине, а не наоборот.

— Это кажется совсем неверным, — сказал Марк, наморщив лоб и обхватив рукой подбородок. — Отсталым. Ты уверена?

— Да.

— Меня не волнует, что у этого парня миллион марок.., — начал Па твердо и , как Карин показалось, не совсем искренне.

— Бетанских долларов, — поправила его рассеянно тетя Корделия. — Джексонианцы настаивают на расчетах в твердой валюте.

— Галактический курс барраярской имперской марки устойчиво растет с момента войны в Ступице Хеджена, — принялся объяснять Марк. В прошлом семестре он написал на эту тему научный доклад; Карин помогала его править. Наверное, он мог бы говорить об этом пару часов подряд. К счастью, поднятый палец тети Корделии остановил этот угрожающий поток нервозной эрудиции.

Папа и мама казалось, боролись с желанием быстренько подсчитать, какой же суммой владеют они сами.

— Хорошо, — снова начал Па, чуть менее твердо. — Меня не волнует, что у парня четыре миллиона марок, меня волнует Карин.

Тетя Корделия задумчиво сложила домиком указательные пальцы. — Так что же вы хотите от Марка, Ку? Хотите, чтобы он предложил жениться на Карин?

— Э-э, — произнес пойманный врасплох Па. Что он действительно хотел, как примерно могла сказать Карин, так это чтобы Марк достался хищным зверям, возможно даже вместе со своими четырьмя миллионами марок в неликвидных вкладах — но едва ли он мог бы сказать это матери Марка.

— Да, конечно, я сделаю ей предложение, если она этого хочет, — сказал Марк. — Просто я думаю, что этого ей все же не хочется. Карин?

— Нет, — сказала Карин твердо. — Нет… пока в любом случае нет. Похоже я только что начала обретать себя, выяснять кто я на самом деле, расти. Я не хочу остановиться!

Тетя Корделия приподняла бровь. — Вот так ты видишь брак? Как свой конец и уничтожение?

Карин с опозданием поняла, что ее реплика могла быть воспринята как камень в огород одной из сторон. — Для кого-то это так. Иначе почему все истории заканчиваются свадьбой графской дочери? Это никогда не казалось вам чем-то жутким? Я имею в виду, не читали ли вы когда-нибудь народную сказку, как мать Принцессы собирается что-то сделать, но умирает молодой? Я никогда не могла понять, что это — предупреждение или наставление.

Тетя Корделия прижала палец к губам, чтобы скрыть улыбку, но Мама выглядела довольно взволнованной.

— Потом ты тоже растешь, но по-другому, — неуверенно сказала мама. — Не как в сказке. Жили долго и счастливо — не совсем верное определение.

Па нахмурил брови и произнес странным, внезапно неуверенным голосом, — Я думал, что мы все делали правильно…

Мама успокоительно потрепала его по руке. — Конечно, дорогой.

Марк отважно сказал, — Если Карин хочет, чтобы я на ней женился, я так и сделаю. Если она не хочет — не буду делать этого. Если она хочет, чтобы я ушел, я уйду.., — последнее утверждение сопровождалось ужасно испуганным взглядом, брошенным в ее сторону.

— Нет! — закричала Карин.

— Если она хочет, чтобы я прогулялся по центру города вверх ногами, я попробую. Все, что бы она ни хотела, — заключил Марк.

Задумчивое выражение на мамином лице наводило на мысль, что ей по крайней мере понравилось его отношение…. — Так ты хочешь просто помолвки? — спросила она Карин.

— Здесь это почти то же самое, что и брак, — сказал Карин. — Ты даешь эту клятву.

— Я делаю вывод, что ты относишься к этой клятве всерьез? — спросила тетя Корделия, двинув бровью в сторону обитателей таинственной кушетки.

— Конечно.

— Думаю, это целиком зависит от тебя, Карин, — сказала тетя Корделия с легкой улыбкой. — Чего ты хочешь?

Марк стиснул руки на коленях. Мама сидела, затаив дыхание. Па выглядел так, словно его еще волновала эта реплика насчет «жили долго и счастливо».

Это была тетя Корделия. И это был не риторический вопрос. Карин молча задумалась, пытаясь в замешательстве добиться правды. Ничто меньшее или иное, нежели правда, не сработало бы. Но где были слова для этого? То чего она хотела, просто не было в традиционном барраярском перечне для выбора… а. Да. Она выпрямилась, оглядела тетю Корделию, потом маму с папой и наконец взглянула Марку в глаза.

— Не помолвка. Чего я хочу… я хочу… чтобы у нас с Марком был союз по свободному выбору.

Марк выпрямился, просветлев. Теперь она говорила на том языке, который был понятен им обоим.

— Это не бетанский обычай, — сказала Мама, выглядя смущенной.

— Это не какая-нибудь странная джексонианская манера, нет? — подозрительно потребовал ответа Па.

— Нет. Это моя собственная новая манера. Я ее только сейчас придумала. Но она подойдет. — Карин вздернула подбородок.

Уголки губ тети Корделии приподнялись — она забавлялась. — Гм. Интересно. Ладно. Говоря в качестве… э-э… агента Марка в этом вопросе, я должна была бы указать, что правильный выбор не может быть ни бесконечным, ни совершенно односторонним. Должны быть временные границы. Пункты о возобновлении отношений. О возмещении.

— Обоюдный, — выпалил Марк, затаив дыхание. — Обоюдный свободный выбор.

— Да, это, кажется, решает проблему возмещения. А что относительно сроков?

— Мне нужен год, — сказала Карин. — До следующей Середины лета. Мне нужен по крайней мере год, чтобы увидеть что мы можем сделать. Мне ни от кого ничего не надо, — она впилась взглядом в родителей, — кроме того, чтобы мне не мешали.

Марк нетерпеливо кивнул. — Согласен, согласен!

Па нацелил большой палец в Марка. — Он согласился бы на что угодно!

— Нет, — рассудительно сказала тетя Корделия. — Думаю, вы обнаружите, что он не согласится ни на что, делающее Карин несчастной. Или умаляющее ее. Или нарушающее ее безопасность.

Недовольство во взгляде Па приобрело уже серьезный оборот. — А так ли это? Как насчет опасности, которой подвергает ее он? Вся эта бетанская терапия не могла ему понадобиться просто так!

— Действительно, не могла, — согласилась тетя Корделия. Она кивнула в знак того, что это серьезно. — Но полагаю, она подействовала… а, Марк?

— Да, мадам! — Он выпрямился, отчаянно пытаясь выглядеть Излечившимся. Это исполнение ему не очень удалось, но усилие было явно искренним.

Графиня мягко добавила, — Марк не меньше пострадал от наших войн, чем любой знакомый мне барраярец, Ку. Его просто раньше призвали на службу, вот и все. По-своему странным и одиноким способом, но он так же тяжело сражался и так же сильно рисковал. И так же много потерял. Разумеется, ты же не можешь дать ему меньше времени для выздоровления, чем потребовалось тебе самому?

Коммодор смотрел куда-то вдаль, его лицо успокаивалось.

— Ку, я не стала бы поощрять эти отношения, если бы думала что они опасны для любого из наших детей.

Он оглянулся. — Вы? Знаю я вас! Вы доверяете без всяких причин.

Она твердо встретила его взгляд. — Да. Так я получаю то, на что нельзя было надеяться. Как ты можешь помнить.