Катриона размышляла над склонностью Майлза к преуменьшению. Она чуть не лишилась чувств вчера вечером, когда дядя Фортиц, усадив ее и Никки, рассказал им о том, о каком обладающем полномочиями человеке говорил Майлз, упомянув что тот мог бы понять Никки, потому что тоже в детстве потерял отца. Будущему императору Грегору не было и пяти, когда бравого принца Зерга разнесло на куски на эскобарской орбите во время отступления во время опрометчивой военной кампании. В целом, она была рада, что никто ей об этом не рассказал, пока не была достигнута договоренность о аудиенции, не то ее нервы пришли бы еще в худшее состояние. Ей было неудобно, что рука, которой она сжимала ладошку Никки, была сейчас ледяной и влажной. Он должен был брать пример со взрослых; ради него она должна казаться спокойной.

Наконец они все уселись в заднее отделение, помахали госпоже Фортиц и отъехали. Катриона решила, что теперь ее взгляд стал более искушенным. В первый раз, когда она ехала в автомобиле, любезно предоставленном Империей в постоянное пользование ее дяди, она не распознала его странную гладкость в управлении как намек на уровень защиты, а внимательного молодого водителя — как кадрового сотрудника СБ. При всем этом вводящем в заблуждение неумении ее дяди вписываться в образ поведения высших форов, он вращался в тех же кругах, что и Майлз, и так же легко: Майлз — потому что прожил там всю жизнь, а ее дядя — потому что своим глазом инженера он оценивал людей по другим критериям.

Дядя Фортиц ласково улыбнулся Никки и похлопал его по руке. — Не гляди так испуганно, Никки, — уютно пророкотал он. — Грегор — хороший человек. Все будет отлично, и мы будем с тобой.

Никки с сомнением кивнул. Катриона сказала себе, что он выглядит таким бледным просто из-за черной одежды. Его единственный по-настоящему хороший костюм; в последний раз он надевал его на похороны своего отца — момент неприятной иронии, которую Катриона приучила себя не замечать. Она разгладила складку на своем собственном траурном платье. Ее каждодневная черно-серая одежда была слегка поношенной, но такой, как должно. По крайней мере, она была чистой и отглаженной. Ее волосы с аккуратной суровостью были убраны назад и заплетены в узел на шее. Она прикоснулась к выпуклости маленького кулона-планеты, спрятанного, для ее тайного успокоения, под черной блузой с высоким воротником.

— И ты тоже не смотрись такой испуганной, — добавил, обращаясь к ней, дядя Фортиц.

Она бледно улыбнулась.

Путь от университетского квартала до Императорской Резиденции был коротким. Охрана проверила их и спокойно пропустила в высокие железные ворота. Дворец был огромным каменным строением, в несколько раз больше особняка Форкосиганов, в четыре этажа высотой и выстроенный, по прошествии пары столетий и радикальных перемен архитектурного стиля, в форме слегка неправильного пустотелого квадрата. Они остановились под боковым портиком восточного крыла.

Их встретил кто-то из высокого ранга служащих Двора, в ливрее цветов Форбарра, и повел их вниз через два очень длинных и отзывающихся эхом коридора в северном крыле. Никки с Катрионой пялились на все вокруг, Никки — открыто, Катриона украдкой. Дядя Фортиц казался безразличным к этой музейной обстановке; он проходил этим коридором множество раз, доставляя свои персональные отчеты правителю трех миров. Майлз сказал, что он жил здесь до шести лет. Угнетал ли его мрачный вес всей этой истории, или он расценивал здесь все как свои личные игрушки? Кто знает.

Одетый в ливрею мужчина проводил их в обставленный с лоском кабинет размером больше чем в пол-этажа дома Фортицев. В ближней половине комнаты стояла, прислонившись к огромному столу с комм-пультом и скрестив руки, смутно знакомая фигура. Император Грегор Форбарра был серьезным, худощавым, темноволосым и узколицым мужчиной привлекательной внешности и выглядящий интеллектуалом. Катриона тут же решила, что видео-съемка не льстила ему. На нем был темно-синий костюм, с незначительным намеком на отделку военного стиля в виде тонкого канта на брюках и кителе с высоким воротом. Майлз стоял напротив него, одетый в свой обычный безупречный серый костюм, однако впечатление слегка портила поза «вольно» и руки, засунутые в карманы брюк. Как только Катриона вошла, он замолчал на полуслове и, приоткрыв губы, с тревогой поднял взгляд на ее лицо. Майлз судорожным кивком поздоровался со своим коллегой-Аудитором.

Профессор не нуждался в подсказке. — Сир, могу я представить Вам мою племянницу, госпожу Катриону Форсуассон, и ее сына, Николаса Форсуассона.

Катриона была избавлена от неловкой попытки реверанса, когда Грегор, сделав шаг вперед, взял ее руку и крепко пожал, словно одной их тех равных, среди которых он был первым. — Мадам, я польщен. — Он повернулся к Никки и тоже пожал его руку. — Добро пожаловать, Никки. Мне жаль, что наша первая встреча произошла по такому затруднительному случаю, но, надеюсь, в дальнейшем будут более приятные поводы. — Его тон не был ни чопорным, ни покровительственным, но совершенно открытым. Никки ответил взрослым рукопожатием, лишь немного вытаращив глаза.

Катриона уже несколько раз встречала раньше облеченных властью людей: они в основном смотрели сквозь нее, мимо нее или просто с неким эстетическим интересом, точно так же как она на изящные безделушки, которые только что видела в коридоре. Грегор смотрел ей в прямо в глаза, словно видел ее насквозь. Это было одновременно до расстройства неловко и странным образом ободряло. Он показал им всем на расставленные квадратом в дальнем конце помещения обитые кожей кушетки и кресла, мягко сказав, — Вы не возражаете присесть?

Высокие окна выходили на сад, террасами сбегающий вниз, сияющий в своем полном расцвете. Катриона села спиной к окну, а Никки возле нее; прохладный северный свет падал на лицо хозяина дома, выбравшего кресло напротив. Дядя Фортиц сел между ними; Майлз придвинул жесткий стул и сел чуть в стороне ото всех. Он скрестил руки, казалось, чувствуя себя непринужденно. Она не совсем понимала, откуда она распознала его состояние, как напряженное, нервное и жалкое. И замаскированное. Стеклянной маской…

Грегор наклонился вперед. — Лорд Форкосиган попросил, чтобы я встретился с тобой, Никки, из-за неприятных слухов связанных со смертью твоего отца. Твоя мать и двоюродный дедушка согласились, что при таких обстоятельствах это необходимо.

— Имейте в виду, — заметил дядя Фортиц, — я не хотел бы втягивать бедного паренька еще дальше в это дело, если бы не эти болтливые дураки.

Грегор понимающе кивнул. — Прежде, чем я начну, нужны некоторые «caveats»… предупреждения. Ты не можешь об этом знать, Никки, но в доме твоего дяди ты живешь под некоторой степенью контроля безопасности. По его требованию он максимально ограничен и ненавязчив. Контроль переходил на более высокий и визуально заметный уровень только трижды за последние три года, когда твой дядя вел особенно трудные дела.

— Тетя Фортиц показала нам наружные видеокамеры, — пробовал предположить Никки.

— Только часть их, — сказал дядя Фортиц. Оставшаяся часть была показана Катрионе вежливым офицером СБ в штатском на следующий же день, как они с Никки переехали сюда.

— Все комм-пульты в доме тоже защищены или под контролем, — уточнил Грегор. — Его транспорт стоит в охраняемом гараже. Любой кто вторгнется без разрешения, вызовет реакцию СБ в течение двух минут.

Никки широко открыл глаза.

— Просто чудо, как смог войти Формонкриев, — не удержалась от мрачного бормотания под нос Катриона.

Грегор улыбнулся, извинясь. — Ваш дядя предпочел, чтобы СБ не трясла каждого его посетителя. А Формонкриев был в списке известных из-за его предыдущих визитов. — Он снова посмотрел на Никки. — Но если мы сегодня продолжим этот разговор, ты будешь вынужден переступить невидимую черту, разделяющую уровни контроля безопасности. Пока ты живешь в доме Фортицев, или если… когда-нибудь ты переедешь к лорду Форкосигану, ты не заметишь разницы. Но любую дальнюю поездку по Барраяру должен будет проверить какой-то офицер безопасности, а твои возможные путешествия в другие миры будут ограничены. Список школ, в которые ты сможешь ходить, внезапно станет намного короче, а сами школы — более элитными и, к сожалению, более дорогими. Что хорошо, тебе не нужно будет волноваться о столкновении со случайными преступниками. Но что плохо, любой, — он коротко кинул Катрионе, — гипотетический похититель будет расцениваться как высоко профессиональный и чрезвычайно опасный.

У Катрионы перехватило дыхание. — Майлз не упоминал об этом.

— Осмелюсь предположить, что он об этом даже не подумал. Он жил под точно таким защитным экраном большую часть своей жизни. Разве рыба помнит про воду?

Катриона метнула в Майлза быстрый взгляд. На его лице было очень странное выражение, словно он только отлетел от силового экрана, который не ожидал встретить.

— Путешествия в другие миры. — Никки ухватился за один пункт в этом запугивающем списке ограничений. — Но… я хочу быть скачковым пилотом.

— Когда ты достаточно вырастешь, чтобы выучиться на скачкового пилота, надеюсь, эта ситуация изменится, — сказал Грегор. — Это относится главным образом к нескольким последующим годам. Ты все еще хочешь продолжения?

Он не спрашивал ее. Он спрашивал Никки. Она затаила дыхание, борясь с побуждением переспросить его.

Никки облизал губы. — Да, — сказал он. — Я хочу знать.

— Второе предупреждение, — сказал Грегор. — Когда ты выйдешь отсюда, вопросов у тебя будет не меньше, чем сейчас. Ты только поменяешь одни на другие. Все, что я скажу, будет правдой, но не всей правдой. И когда я дойду до конца, ты узнаешь максимум того, что ты можешь знать, исходя из соображений безопасности — и твоей собственной, и Империи. Ты все еще хочешь продолжать?

Никки молча кивнул. Этот сильный человек заставил его оцепенеть. Как и Катриону.

— Третье и последнее. Иногда наш долг фора призывает нас и в слишком раннем возрасте. То что я тебе скажу, наложит на тебя обет молчания, который тяжело вынести и взрослому. — Он поглядел на Майлза с Катрионой, на дядю Фортиц. — Хотя ты сможешь его разделить со своей мамой, с тетей и дядей Фортицами. Но чтобы в первый раз это случилось, ты должен дать свое слово с всей серьезностью. Сможешь?

— Да, — прошептал Никки.

— Тогда дай его.

— Я клянусь моим словом Форсуассона… — Никки заколебался, с тревогой изучая лицо Грегора.

— Держать этот разговор в секрете.

—… держать этот разговор в секрете.

— Очень хорошо. — Грегор откинулся в кресле, явно полностью удовлетворенный. — Я хочу объяснить это как можно четче. Когда лорд Форкосиган отправился из купола на экспериментальную станцию в ту ночь, они застали врасплох кое-каких преступников. И для них их самим это тоже было неожиданностью. Твой отец вместе с лордом Форкосиганом попали под выстрел парализатора. Преступники сбежали, а их обоих оставили, приковав наручниками к ограде снаружи станции. Никому из них не хватило сил порвать оковы, хотя они оба пытались.

Никки скользнул взглядом по Майлзу — размером вдвое меньше Тьена, меньше самого Никки. Катрионе показалось, что она может видеть, как в голове мальчика поворачиваются шестеренки. Если его отец, настолько больше и сильнее, не смог освободиться, можно ли было упрекать в такой неудаче Майлза?

— Преступники не планировали убить твоего отца. Они не знали, что у него осталось мало кислорода в баллонах респиратора. Никто не знал. Это потом подтвердилось на допросе под суперпентоталом. Кстати, юридическое наименование для такого вида смерти от несчастного случая — не убийство, а непредумышленное убийство.

Никки был бледен, но еще не на грани слез. Он отважился спросить, — И лорд Форкосиган… не смог поделиться своей маской, потому что был привязан…?

— Между нами было около метра расстояния, — произнес Майлз бесстрастным тоном. — Никто из нас не мог дотянуться до другого. — Он немного развел руки в стороны. При этом движении его рукава обнажили запястья; стали видны обвивающие их розовые шрамы, оставшиеся в тех местах, где цепь врезалась почти до кости. Было ли Никки видно, что Майлз чуть не разорвал себе руки, пытаясь это сделать, мрачно подумала Катриона? Майлз смущенно одернул манжеты и снова положил руки на колени.

— Теперь самая трудная часть, — сказал Грегор, взглядом заставляя Никки собраться. У Никки должно было возникнуть ощущение, что в мире нет никого, кроме них двоих.

Он собирается продолжать? Нет… нет, остановитесь… Она не была уверена, отразилось ли это предчувствие у нее на лице, но Грегор подтвердил это кивком.

— Теперь то, что твоя мама никогда бы тебе не сказала. Твой Па потому повел лорда Форкосигана на станцию, что твой Па брал взятки у этих преступников. Но он изменил свои намерения и хотел, чтобы лорд Форкосиган объявил его Имперским Свидетелем. Преступники рассердились на такое предательство. Они приковали его к ограде таким жестоким образом, чтобы наказать его за попытку вернуть свою честь. Они оставили дискету с документами о его причастности к преступлению, приклеив ее пленкой к нему на спину, чтобы спасатели ее нашли и узнали об его позоре, а потом они позвонили твоей маме приехать забрать его. Но… они не знали про баллоны… и они позвонили ей слишком поздно.

Никки выглядел теперь ошеломленным и маленьким. О, бедный мой сынок. Я не бросила бы тени на честь Тьена в твоих глазах; конечно, вся наша честь — в твоих глазах….

— Из-за некоторых других сведений об этих преступниках, которые никто не имеет права с тобой обсуждать, все это — Государственная Тайна. Все остальные знают, что твой па и лорд Форкосиган вышли наружу одни, никого не встретили, потеряли друг друга, когда ходили там в темноте, и лорд Форкосиган нашел твоего па слишком поздно. Если кто-нибудь думает, что лорд Форкосиган причастен к смерти твоего папы, мы не собираемся с ними спорить. Ты можешь сказать, что это неправда и ты не хочешь об этом говорить. Но не позволяй втягивать себя в спор.

— Но… — произнес Никки, — но это — нечестно!

— Это трудно, — сказал Грегор, — но необходимо. Честность тут ни при чем. Чтобы оградить тебя от этой тяжести, твоя мама, дядя и лорд Форкосиган рассказали тебе придуманную историю, а не настоящую. Я не сказал бы, что они были не правы.

Они с Майлзом поглядели друг на друга твердым пристальным взглядом; Майлз вопросительно слегка двинул бровью, а Грегор ответил ему микроскопическим ироничным кивком. Император сжал губы в чем-то не совсем похожем на улыбку.

— Все преступники арестованы и находятся в Имперской тюрьме высокой секретности. Ни один из них не выйдет в ближайшее время на свободу. Все необходимое правосудие свершилось, и не осталось ничего незавершенного. Если бы твой отец был жив, он тоже сидел бы теперь в тюрьме. Но смерть снимает с чести все долги. В моих глазах он искупил свое преступление и очистил свое имя. Большего он сделать не мог.

Катриона даже представить себе не могла , что Грегор — или кто угодно другой — заставит Никки смотреть в лицо таким тяжелым вещам. Дядя Фортиц выглядел очень мрачно, и даже Майлз смотрелся запуганным.

Нет, это была смягченная версия. Тьен не пытался вернуть свою честь; он просто узнал, что его преступление раскрыто, и старался избежать последствий. Но если Никки закричит, Мне нет дела до чести! Я хочу вернуть своего папу! — сможет ли она сказать ему, что он не прав? Ей представилось, что отблеск этого крика уже появился в его глазах.

Никки искоса посмотрел на Майлза. — А что это за две ваши ошибки?

Он ответил твердо, с таким усилием, какого Катриона не ожидала, — Первая — это то, что я не сказал моей резервной охране, что вышел за пределы купола. Когда Тьен повез меня на станцию, мы оба ждали добросердечного признания, а не враждебного противостояния. А когда мы застали врасплох… преступников, то я секунду промедлил, вытаскивая свой парализатор. Они выстрелили первыми. Дипломатическое колебание. Вторая ошибка — это промедление. Самые большие сожаления здесь ничего не значат.

— Я хочу посмотреть на ваши запястья.

Майлз оттянул манжеты и вытянул руки, повернув ладони сперва вниз, а потом вверх, чтобы Никки мог разглядеть их вблизи.

Никки наморщил бровь. — А ваш респиратор тоже кончался?

— Нет. Мой был в порядке. Я проверил его, перед тем как взять.

— О, — Никки сел, с озадаченным и подавленным видом.

Все ждали. После минутной паузы Грегор мягко спросил, — Теперь у тебя есть еще вопросы?

Никки молча покачал головой.

Задумчиво нахмурившись, Грегор поглядел на хроно и поднялся, махнув рукой, чтобы никто не вставал. Он прошел к письменному столу, порылся в ящике и вернулся обратно. Наклонившись через стол, он протянул Никки кодовую карточку. — Вот, Никки. Это — для тебя. Храни ее и не потеряй.

На карточке не было вообще никаких отметок. Никки с любопытством повертел ее в руках и вопросительно посмотрел на Грегора.

— Эта карточка подключит тебя к каналу моего персонального комма. Такой доступ есть у немногих моих родственников и друзей. Когда ты вставишь ее в прорезь твоего комм-пульта, то на экране появится человек, узнает тебя и, если я буду свободен, переключит тебя на самый близкий ко мне комм. Ты не должен ему рассказывать, о чем ты хочешь поговорить со мной. Если у тебя потом возникнут еще вопросы — а это может быть, я дал тебе очень много информации в совсем немного времени — или если тебе просто нужно будет с кем-то об этом поговорить, возьми ее и позвони мне.

— О, — сказал Никки. Осторожно, еще раз повертев ее, он засунул карточку в свой нагрудный карман.

По тому, что Грегор и дядя Фортиц слегка расслабились, Катриона заключила, что аудиенция закончена. Она пошевелилась, ожидая намека встать и уйти, но тут Майлз поднял руку ему что, всегда доставалось последнее слово?

— Грегор… хотя я и рассматриваю ваш жест доверия как отказ удовлетворить мою просьбу об отставке…

Брови дяди Фортица взлетели вверх. — Несомненно, ты не пытался оставить свой пост аудитора из-за этого несчастного трепа, Майлз!

Майлз пожал плечами. — Я думал, что по традиции Имперские Аудиторы не только честны, но и выглядят таковыми. Моральный вес, и все такое.

— Не всегда, — сказал Грегор мягко. — Я унаследовал пару проклятых увертливых старых тупиц от моего деда Эзара. А по прозвищу Дорки Справедливый я полагаю, что главным критерием моего прадеда для выбора Аудиторов была их способность убедительно запугивать компанию упрямых вассалов. Можете себе вообразить, какая энергия нужна, чтобы перечить одному из Голосов Дорки — скажем, графу Пьеру Форратьеру Жестокому?

Майлз улыбнулся такой картине. — Учитывая восторженный благоговейный страх, с которым мой дед вспоминал старого Пьера… мысли сбиваются.

— Если общественное доверие к вам, как Аудитору, пошатнулось, то мои графы и министры должны будут сами предъявить вам обвинение. Без моей помощи.

— Вряд ли, — прорычал дядя Фортиц. — Может быть я и льщу тебе, мой мальчик, но я сомневаюсь, что до этого дойдет.

Майлз выглядел не столь уверенным.

— Ну, теперь ты станцевал этот танец по всем правилам, — сказал Грегор. — Довольно, Майлз.

Ответный поклон Майлза выражал, как показалось Катрионе, то ли неохотное, то ли облегченное согласие. — Благодарю, сир. Но я хотел добавить, что думал и о личных перешептываниях. Которые будут делаться все хуже, пока не достигнут максимума и не затихнут. Вы точно уверены, что хотите меня видеть в своем свадебном круге, пока этот шум не улегся?

Грегор ответил ему прямым и слегка огорченным взглядом. — Вам не избежать исполнения своего светского долга так легко. Если Генерал Элис не потребует выгнать вас, вы останетесь.

— Я не пытаюсь ничего избежать!… — он осекся, видя что Грегор мрачно забавляется.

— С моей позиции, делегация — замечательная вещь. Можешь дать всем понять, что любой, имеющий возражения против присутствия моего сводного брата в моем свадебном круге, может подать жалобу леди Элис и предложить ей такие глобальные изменения дислокации в последнюю минуту, какие… посмеет.

Майлз потерпел неудачу в своей доблестной попытке согнать с губ злобную улыбку. Весьма доблестной. Несколько. — За право посмотреть на это стоит заплатить. — Улыбка снова исчезла. — Но все это будет разрастаться до тех пор, как…

— Майлз, — Грегор поднял руку, прервав его. Его глаза озарились чем-то средним между развлечением и раздражением. — У тебя дома есть, наверное, самый компетентный из оставшихся в живых экспертов по барраярской политике последнего столетия. Твой отец еще до твоего рождения имел дело с самой уродливой партийной борьбой, похуже этой, и вооруженной, и нет. Передай ему, что я просил прочитать тебе о лекцию о разнице между честью и репутацией, как он это сделал мне в свое время. На самом деле… скажи ему, что я желаю и требую этого. — Встав с кресла, он махнул рукой, выразительно кладя конец разговору на эту тему. Все поднялись на ноги.

— Лорд Аудитор Фортиц, останьтесь еще на одно слово до вашего отъезда. Госпожа Форсуассон… — снова пожал руку Катрионы, — … мы сможем больше поговорить с вами, когда время не будет так поджимать. Органы Безопасности скрыли все происшедшее от общественности, но надеюсь, вы знаете, что за ваши заслуги Империя в глубоком долгу лично перед вами и вы можете востребовать этот долг по вашему требованию и желанию.

Катриона моргнула, пораженная почти до того, чтобы начать возражать. Конечно, Грегор выкроил для них время в своем расписании ради Майлза? Но это был самый непосредственный намек на дальнейшие события на Комарре, какой только можно было сделать в присутствии Никки. Она ухитрилась ответить коротким поклоном и шепотом благодарности за то, что отняла императорское время и внимание. Никки, взяв за образец ее неловкость, сделал то же самое.

Дядя Фортиц попрощался с ней и с Никки и остался еще на несколько слов со своим господином императором до отъезда. Майлз вывел их в коридор, где сказал одетому в ливрею ожидающем их человеку, — Я их провожу, Жерар. Пожалуйста, вызовите машину для госпожи Форсуассон.

Они пошли длинным путем по зданию. Катриона бросила взгляд назад через плечо на личный кабинет Императора.

— Это было…было больше, чем я ожидала. — Она опустила глаза на Никки, шагающего между ними. Его лицо выглядело застывшим, но он не пал духом. — Сильнее. — Резче.

— Да, — сказал Майлз. — Надо быть осторожнее в своих пожеланиях — они могут и сбыться… У меня есть особые причины доверять в этом вопросе суждению Грегора больше, чем чьему-либо. Но… думаю, я наверное не единственная рыба, не помнящая про воду. Грегор привык выносить ежедневное давление, которое меня бы, к примеру, довело до пьянства, безумия или совершенно смертоубийственной раздражительности. Как следствие, он переоценивает наши возможности, а мы стараемся… не разочаровать его.

— Он сказал мне правду, — произнес Никки. Еще мгновение они шли в тишине. — Я доволен.

Катриона промолчала, удовлетворенная.

***

Своего отца Майлз обнаружил в библиотеке.

Граф Форкосиган сидел на одном из диванов сбоку от камина, просматривая данные портативного считывателя. Его полуофициальная одежда, темно-зеленый китель и брюки, напоминали мундир, который он носил большую часть своей жизни, из чего Майлз заключил, что отец скоро должен был куда-то отправиться — несомненно на один из официальных обедов, которые должны были поглотить вице-король с супругой до свадьбы Грегора. Майлз вспомнил о том, что скоро придет его черед исполнять свои обязанности согласно пугающему списку, переданному ему леди Элис. Но посмеет ли он смягчить их светскую и кулинарную суровость, пригласив Катриону составить ему компанию — это был весьма сомнительный вопрос.

Майлз шлепнулся на диван напротив отца; граф поднял глаза и посмотрел на него с осторожным интересом.

— Здравствуй. Ты смотришься слегка выжатым.

— Да. Я только что вернулся с одной из самых трудных встреч за всю мою аудиторскую карьеру. — Майлз потер загривок, все еще до боли сведенный. Граф приподнял брови в вежливом вопросе. Майлз продолжил, — Я попросил Грегора разобраться вместе с Никки Форсуассоном в этой мешанине клеветы, насколько он сочтет разумным ему сообщить. Но он пошел намного дальше, чем могли бы я или Катриона.

Граф выпрямился, отложив считыватель. — Ты чувствуешь, что это нарушение безопасности?

— На самом деле нет, — признал Майлз. — Любой враг, который похитил бы Никки и допросил, не узнал бы больше, чем мог уже знать. Десять минут под суперпентоталом — он рассказал бы все, что знал, и ему не причинили бы вреда. Может быть, его бы даже вернули. Или нет… Его безопасностью сейчас не более рискуют, чем раньше. И этот риск не больше и не меньше, если рассматривать его как рычаг давления на Катриону. — Или на меня. — Истина о заговоре скрыта даже от руководства. Не в том проблема.

— А в чем?

Майлз сгорбился, опершись локтями на колени и рассматривая свое собственное искаженное отражение в носках начищенных полуботинок. — Я думал, из-за кронпринца Зерга Грегор знает, каково — и надо ли — рассказывать кому-то, что его папа был преступником. Если так можно назвать принца Зерга из-за его тайных пороков.

— Я мог бы его так назвать, — вздохнул граф. — К моменту смерти он был преступником, и наполовину сошедшим с ума. — В те дни, подумал Майлз, адмирал Форкосиган был на самом высоком уровне очевидцем бедственного вторжения на Эскобар. Он выпрямился; отец взглянул ему прямо в лицо и мрачно улыбнулся. — Удачный выстрел с эскобарского корабля был самой большой в истории благосклонностью фортуны к Барраяру. Хотя теперь, задним умом, я сожалею, что мы так плохо поступили с Грегором и этими сведениями. Полагаю, что он добился большего успеха?

— Я думаю, что он обошелся с Никки… хорошо. Во всяком случае, у Никки не будет ощущения, что его мир рушится на части. Конечно в сравнении с Зергом Тьен был не так уж плох — просто дурак и взяточник. Но на это было трудно смотреть. Девятилетнему мальчику не стоит иметь дело с чем-то столь мерзким и так близко его затрагивающим. Что это сделает из него?

— Наверное… десятилетнего, — сказал граф. — Делаешь то, что должен. Растешь или съеживаешься. Ты должен верить, что он будет расти.

Майлз побарабанил пальцами по обтянутой тканью ручке дивана. — До меня все еще доходит, насколько искусен оказался Грегор. Признав, что Тьен растратчик, он перетянул Никки на нашу сторону. Никки теперь крайне заинтересован в поддержании легенды, защищающей репутацию его покойного папы. Странно. Что как-то приводит меня к тебе. Грегор попросил — нет, пожелал и потребовал, не менее того! — чтобы ты дал мне тот же урок, что и ему: честь против репутации. Наверное, это было незабываемо.

Граф наморщил бровь. — Лекция? О. Да. — Он коротко улыбнулся. — Если это так отпечаталось у него в мозгу, хорошо. С молодыми людьми часто спрашиваешь себя — отложилось ли в них хоть что-нибудь из сказанного тобой или ты просто бросаешь свои слова на ветер.

Майлз неловко поерзал, спросив себя, не относилось ли последнее замечание и в его адрес. Ну, какая именно часть этого замечания. — М-м? — побудил он отца продолжать.

— Я бы не назвал это лекцией. Просто полезное разъяснение отличий. — Он протянул руку, ладонью вперед, жестом равновесия. — Репутация — это то что другие знают о тебе. А честь состоит в том, что ты знаешь о себе сам.

— Гм.

— Тенденция к зарождению конфликтов возникает, когда это не одно и то же. В отношении смерти Форсуассона — как ты сам себя ощущаешь?

И как он умеет вот так нанести удар в самую сердцевину раны? — Я не уверен. Нечистые мысли в счет?

— Нет, — сказал граф твердо — Только действия.

— А как насчет глупых поступков?

— Это серая область, и не говори мне, что ты уже не бывал в таких сумерках.

— Большую часть жизни, сэр. Время от времени поднимаясь до мерцающего света познания. Но на такой высоте мне не выжить.

Граф приподнял брови и криво улыбнулся, но милосердно воздержался от согласия. — Так. Тогда мне кажется , что твои непосредственные проблемы лежат в большей степени в области репутации.

Майлз вздохнул. — Я себя чувствую, будто меня всего изгрызли крысы. Маленькие едкие твари, которые нападают на меня слишком быстро, чтобы я успел развернуться и дать им по голове.

Граф погрузился в изучение своих ногтей. — Могло быть хуже. Самое ужасное чувство пустоты испытываешь, когда видишь осколки своей разбившейся вдребезги чести у своих ног, а твоя общественная репутация, наоборот, взлетает и парит высоко. Это уничтожает душу. А другое — просто очень, очень раздражает.

— Очень, — сказал Майлз горько.

— Ха. Хорошо. Могу предложить тебе кое-какие утешительные соображения?

— Пожалуйста, сделайте это, сэр — Во-первых, это пройдет. Несмотря на бесспорную привлекательность идеи секса, убийства, заговора и еще большего секса, людям в конце концов надоест этот рассказ, какой-то другой бедняга совершит какую-нибудь ужасную светскую ошибку, и их внимание переключится на новую игрушку.

— Какого секса? — раздраженно пробормотал Майлз. — Ничего такого не было. Проклятье. Или бы это все показалось более стоящим. Я даже еще не пробовал поцеловать эту женщину!

Губы его собеседника дрогнули. — Мои соболезнования. Во-вторых, учитывая это обвинение, никакое другое, меньшее, обвинение против тебя никого не будет волновать. В ближайшем будущем.

— О, замечательно. Значит, теперь я могу устроить заговор, пока мне шьют предумышленное убийство?

— Ты должен был быть удивлен. — Легкий юмор мелькнул в глазах графа — Майлз не предполагал, что именно тот мог вспомнить — и тот продолжил:

— В-третьих, этим невозможно управлять — или бы я уже воспользовался этим. Пытаться представить или отреагировать на то, что думает каждый идиот на улице — на основе минимума логики и еще меньшего количества информации — всего лишь приведет к тому, что ты свихнешься.

— Мнение некоторых людей для меня имеет значение.

— Да, порой. Ты здесь знаешь, чье?

— Катрионы. Никки. Грегора. — Майлз поколебался. — Это — все.

— Что, твои бедные стареющие родители не входят в этот краткий список?

— Мне жаль, что вы плохо обо мне подумаете, — произнес Майлз медленно. — Но в этом случае, вы — не те… не уверен, как правильно сказать. Используя мамину терминологию… я согрешил не против вас. Так что ваше прощение спорно.