Великий Гамсун...
      Писатель, которым восхищались все известные умы России. Популярность Гамсуна в нашей стране в XIX – начале XX века была огромной. Не успевали его книги выйти в Норвегии, как они тут же переводились на русский язык и продавались с поразительной быстротой. Невероятный «спрос на Гамсуна» продолжался вплоть до 1934 года, когда был напечатан последний роман трилогии об Августе (трилогия включает в себя романы «Бродяги», «Август», «А жизнь идет»).
      А затем наступил период полного забвения. О Гамсуне, особенно после 1940-х годов, было непозволительно говорить. Он перестал существовать не только для читателей, но и для литературных критиков и историков литературы.
      И лишь в 1970 году в издательстве «Художественная литература» вышел двухтомник Кнута Гамсуна, который немедленно стал библиографической редкостью.
      Затем о писателе вновь забывают – до 1990-х годов. И тут уж последовал настоящий бум Гамсуна (не только в нашей стране, но и по всему миру). За последние полтора десятка лет вышло великое множество произведений – романы и публицистика, новеллы и пьесы – и не только в издательствах Москвы и Петербурга, но и в провинциальных городах России.
      О Гамсуне стали много говорить, Гамсуном стали интересоваться... И не только его книгами.
      Творчество норвежского писателя было под своеобразным запретом и в России, и в самой Норвегии из-за поддержки Гамсуном нацизма. Хотя до сих пор на вопрос «предатель ли Гамсун?» никто не может дать однозначного ответа.
      Нам трудно себе представить: национальный герой Норвегии, лауреат Нобелевской премии, автор гуманистических произведений – нацист?
      Тем не менее Гамсун после окончания Второй мировой войны был арестован, отправлен в психиатрическую клинику, осужден и проклят всем норвежским народом. Именно всеобщее презрение больше всего и огорчало писателя. И все же Гамсун не сдавался. Он много раз говорил, что не нуждается ни в чьем понимании и сочувствии.
      «Уже повторяется как клише: Гамсун не был политиком, – писала жена Гамсуна Мария. – Да, ему не хватало для этого многих качеств, но мне кажется, что это не умаляет его достоинств. У него было свое мнение о политике, как и о многом другом, и он никогда не оставался равнодушным, он готов был сражаться за свои взгляды. Его мнение о политике было прежде всего этическим, национально окрашенным и эмоционально связанным с идеалами юности.
      Существует еще одно клише: если бы он был моложе, он бы во время войны стал совершенно иным и избежал уготованной ему участи. Но я знаю его немного больше и считаю, что это немыслимо. Я даже думаю, что будь он помоложе, он бы с удвоенной силой боролся за свои идеалы.
      Делаются попытки развести по разные стороны писателя и человека, чистить эту луковицу, чтобы найти там съедобную мякоть. Думаю, дело окончится как обычно: в итоге за луковичной шелухой останется пустота.
      Кнут имел среди людей свое собственное предназначение, уготованное ему Творцом, давшим ему также силы нести свой крест. Поэтому не надо его жалеть и прощать, он никогда в этом не нуждался. Но я считаю, что его своеобразный характер, иногда кажущийся таким суровым, но на самом деле очень чувствительный, должен быть понят теми, о ком он так беспокоился. В первую очередь молодежью» [1] .
      Своему немецкому издателю Гамсун еще в 1928 году написал: «Я не чудо и уж тем более не достопримечательность».
      На рассказ же своего сына Арильда о том, что к 90-летию отца один литературный критик написал большую статью, в которой попытался объяснить поведение великого соотечественника, писатель вздохнул и ответил: «О Боже, последние 50 – 60 лет они только и делают, что пытаются объяснить меня. Я скоро не выдержу».
      Не стоит и нам делать ту же самую ошибку и пытаться «объяснить» Гамсуна. Его надо принимать таким, каков он есть.
      Да, он всегда любил Германию и ненавидел Англию и Америку. Искренне любил и так же искренне ненавидел.
      Свое отношение к Америке Гамсун выразил еще в книге путевых очерков «О духовной жизни современной Америки» (1889), где заявил, что в Америке нет и не может быть никакой духовной жизни, что рев и гул машин погубили всякое воспоминание о культуре в американском обществе. Даже через тридцать лет после Первой мировой войны в одном из писем Гамсун напишет: «Снова и снова получаю я подтверждение мнению, сложившемуся у меня в юности».
      Англичане же высмеяны писателем не только в речах, письмах и статьях, но и в художественных произведениях. Так, Хью, второстепенный персонаж в «Бенони» и «Розе», является самой настоящей карикатурой на англичан. Сэр Хью относится к людям как к мусору, он необыкновенно раздражает норвежцев, и писатель недвусмысленно дает понять, что основная причина такого гнусного поведения – его национальность.
      Нелюбовь Гамсуна к англичанам была столь явной, что это позволило Виктории, дочери писателя от первого брака, утверждать, что, когда отец узнал о ее решении выйти замуж за англичанина, то послал ей следующую записку: «Если ты выберешь своего англичанина, то можешь больше не рассчитывать на меня в будущем».
      Да, таков был Гамсун – порывистый, яростный, неукротимый, неистовый.
      Его любовь к Германии – это (и не в последнюю очередь!) нелюбовь к Англии и Америке. Это – нежелание принять новые пути капиталистического развития Норвегии, которая ориентировалась на Англию. Это попытка вернуться к своим крестьянским корням. Гамсун на протяжении всей жизни настойчиво повторяет слова о необходимости возврата к природе, он критикует «плоды просвещения» и говорит о полной бесполезности литературы (поистине странное утверждение для всемирно известного писателя!).
      Для того чтобы еще лучше понять отношение Гамсуна к Германии, необходимо вспомнить о его отношениях с этой страной, а также с Англией и Америкой с самого начала.
      Мировая известность пришла к Гамсуну именно через Германию. Первая книга о нем была написана немцем Карлом Морбургером в 1910 году. Когда в 1898 году Гамсуну было отказано в государственной стипендии, только немецкий издатель Альберт Ланген и Германия поддержали писателя материально и создали условия для написания «Виктории».
      Когда в 1914 году разразилась война между Германией и Англией, Гамсун первый раз открыто заявил о своей приверженности Германии. Он писал Лангену: «Все эти годы, все время – еще задолго до войны – я писал и говорил только дружелюбно о Германии, потому что я – германец!»
      Гамсун обвинял Англию в бомбардировке беззащитной Александрии во время оккупации Египта. Он считал, что страх потери золотых месторождений и алмазных копей – единственная причина, из-за которой Англия отказывается отдать Трансвааль. Укором Британии звучало цитированное им стихотворение Киплинга о бурах, в котором английский поэт призывает «истребить их, этих животных».
      К России же Гамсун всегда благоволил и считал, что «неестественный альянс между Англией и Россией скоро прекратит свое существование».
      Гамсун противоречив. Как и многие другие писатели! Он занят поисками сильной личности – и находит ее в Германии, стране своего любимого Ницше. Кроме Ницше, Гамсун в качестве других литературных кумиров называл еще Стриндберга и Достоевского.
      Если говорить об отношениях Гамсуна и нацизма, то и здесь много неясного и спорного.
      Несмотря на нелюбовь к евреям, Гамсун спасает многих из них во время Второй мировой войны. Он неоднократно обращался к Тербовену, главе нацистского правительства в Норвегии, с протестом против создания концентрационных лагерей. Он единственный, кто, по словам пресс-секретаря Гитлера Дитриха, осмелился возражать самому фюреру.
      Встреча Гитлера и Гамсуна состоялась 26 июня 1943 года. О ней много говорили и писали. Утверждали даже, что Гамсун сам хотел увидеться с фюрером и выступил инициатором своего визита в Берлин.
      Однако в материалах следствия по делу Гамсуна сохранились протоколы допросов, на которых писатель говорил: «Я был страшно измучен... и в Вене надеялся на отдых. Но неожиданно в отеле я получил сообщение, что со мной хочет встретиться Гитлер и что он послал за мной свой личный самолет. Я кричал. Я просил послать вместо меня Харриса Ола, потому что сам я был совершенно без сил. Но мне ответили, что хотят видеть именно меня... Я должен был ехать... Рисхолд получил от немцев приказ привезти именно меня. Никто иной не мог меня заменить».
      Подчеркнем еще раз, что отношения Гамсуна с нацистами вообще не так просты, как кажется на первый взгляд. Он никогда не подавал личного заявления о принятии в партию, но никогда и не скрывал своего сочувствия и поддержки сторонников Квислинга и Тербовена.
      14 октября 1942 года в статье «Почему я стал членом Национал-социалистической партии» Гамсун пишет: «Благодаря своему здоровому крестьянскому сознанию и способности избирать верный путь, а также интуиции, я стал человеком Квислинга. И я являюсь им вот уже много лет».
      15 января 1942 года он заполняет анкету, присланную местным отделением нацистской партии в Арендале, и на вопрос о членстве отвечает следующим образом: «Я не подавал заявления официального о вступлении в партию, но я всегда считал себя человеком Квислинга».
      Гамсун полагал непозволительным для истинного художника показывать неуверенность и сомнения. Он ощущал в неуверенности что-то позорное. В «Мистериях» Гамсун пишет, что великий писатель «не может колебаться и сомневаться». Утверждение это, несомненно, связано с поисками великой личности, стремлением самому быть непогрешимым.
      Любовь к Достоевскому тоже отчасти объясняется тем, что Достоевский, по мнению Гамсуна, был достаточно силен и независим, и колебания были ему несвойственны. Гамсун утверждал, что Достоевский являлся великой и сильной личностью, что он с самого начала знал о своей гениальности.
      «Вообразивший себя гением Достоевский, – писал Гамсун, – работал над своим развитием и ушел так далеко, что до сих пор никто его не догнал. Кто знает, написал бы Достоевский свои великие произведения, если б не вообразил себя гением? А так у нас есть двенадцать томов его произведений, и никакие другие двенадцать томов никогда с ними не сравнятся. И даже другие двадцать четыре тома. Взять, к примеру, его маленький рассказ „Кроткая“. Совсем небольшая книжечка. Но это великая книга, недостижимо великая.
      Забавно, однако, сказал Белинский, думаю я: Достоевский не уйдет далеко, если он уже сейчас вообразил себя гением вместо того, чтобы работать над своим развитием. Ведь Белинский хорошо знал расхожие представления Западной Европы того времени. Столько-то фунтов английского ростбифа в неделю, столько-то книг, столько-то «культурных импульсов» – это и есть развитие гения. Да, Достоевскому следовало бы кое-чему научиться, и прежде всего скромности, которая в глазах всех заурядных личностей является добродетелью».
      ...Итак, полюбив однажды Германию и возненавидев Англию, Гамсун остался навсегда верен этой любви и этой ненависти.
      Исходя из этого, его можно считать фашистом и расистом. Он смертельно боялся коммунистов, мечтал о Великой германской империи на территории всей Европы. Можно говорить, что это чувства и желания потерявшего рассудок глухого старика. Но до последних своих дней Гамсун сохранял удивительную ясность ума, чему наилучшим доказательством служит написанная им в 1949 году в возрасте 90 лет книга «По заросшим тропинкам», которую критики назовут «по-прежнему живой, ёмкой и яркой».
      Приверженность (или сочувствие?) идеям фашизма всегда компрометировала и всегда будет компрометировать Гамсуна – и как человека, и как писателя.
      И об этом не надо забывать.
      Но это не повод осуждать его творчество, с упорством маньяка мечтая о забвении его чудесных и поэтичных книг.
      Гамсун писал, отвечая на вопросы профессора Лангфельдта, проводившего его обследование: «Я никогда не анализировал себя и свою душу, зато в книгах создал несколько сотен разнообразных типов характеров – и каждый был мною, вырос из моей души, со всеми достоинствами и недостатками, как любой выдуманный персонаж.
      ...Не думаю, что в моих произведениях есть хоть один цельный персонаж, которого не раздирают противоречия. Они все без «характера», их всех мучают сомнения, они не плохие и не хорошие, они такие, какие есть, со всеми своими нюансами, своим меняющимся сознанием и часто непредсказуемыми поступками.
      Вне всякого сомнения, и я таков.
      Вполне возможно, что я агрессивен, что во мне есть понемногу всех тех качеств, которые называет профессор, – ранимости, подозрительности, эгоизма, доброты, ревности, прямоты, логичности, чувствительности, холодности натуры... но все эти качества присущи любому человеку. И я не могу решить, какое их них преобладает в моем характере.
      То, что я смог сделать, объясняется Даром Божьим, благодаря которому я смог писать книги. Но его-то как раз я анализировать и не могу».
      Брандес назвал этот дар «Божественным безумием».
      Гамсун один из самых великих писателей последнего столетия, оказавших влияние практически на всех известных современных европейских писателей.
      Лучшее, что могут сделать почитатели гения Гамсуна, – это постараться понять его и ход его мыслей. Это необыкновенно трудно, но возможно.
      И, читая книги Гамсуна и книги о нем, давайте будем помнить: «Не судите, да не судимы будете».

      «Дом моего детства был беден, но бесконечно мил и дорог мне. Я плакал от радости и благодарил Господа Бога, когда мне удавалось вернуться к родителям от своего дяди – Ханса Ульсена, брата матери, который морил меня голодом и всячески притеснял. Возвращаясь домой, я просился пойти пасти овец. На выгоне я ложился на траву, разговаривал сам с собой, играл на рожке, писал стишки на клочке бумаги – как и все деревенские мальчишки. Я ничем особым не выделялся среди сверстников, быть может, был более норовистым и взрывным. В нашей семье дети бесконечно уважали отца, но еще больше любили мать – добрую и терпеливую с нами. Она сберегла все мои детские вирши и отдала мне их, когда я уже вырос. У нее был мягкий и проникновенный голос, но все-таки общались мы больше с отцом – да и научил нас всему он...
      Мой же дядя причинил мне большой вред, он совершенно не знал, как обращаться с детьми, хотя он и сделал для моей семьи много хорошего».
      Так вспоминал восьмидесятилетний Гамсун свое детство.
      Родился он 4 августа 1859 года в семье Педера (Пера) и Торы Педерсен.
      Многие поколения Педерсенов были ремесленниками, не изменил традиции и Педер. Он стал хорошим портным – хорошим настолько, что его часто приглашали «на выезд». Однако большая семья – жена, тесть, шурин, дети Петер, Уле, Ханс, Кнут, Мария, Турвальд и София – требовала больших расходов. Педеру приходилось кормить много ртов, и жила его семья более чем скромно.
      Жену свою Тору Гармутреет Педер Педерсен встретил во время «командировок» по стране, когда по приглашению заехал на хутор ее отца, находившийся на озере Вога.
      Дед Гамсуна по материнской линии – Уле Треет Гаммельтрейн [2] – величественный и мудрый старик – был настоящим хранителем крестьянских традиций. Он не только умел прибить доску, но и прекрасно лечил животных. Все в усадьбе делалось его руками. И трудолюбивый Педер пришелся по душе будущему тестю. На хуторе Гармутреет он быстро стал своим.
      Обвенчались Педер и Тора 14 октября 1852 года. К этому времени они уже были родителями семимесячного Петера. Педеру Педерсену было 27 лет, а его жене – 22 года.
      Сначала молодая семья жила на хуторе Гаммельтрейна, и Педер помогал тестю в ведении хозяйства. Однако норвежское сельское хозяйство в те времена не давало особой прибыли, и вскоре семейство разорилось. Интересно, что впоследствии сын Гамсуна Туре [3] вспоминал, что разориться его деду помог кофе – «благословенный и очень дорогой напиток»! «Но моя бабушка только в нем черпала поддержку и утешение, – писал Туре Гамсун, – он был для нее лекарством от всех болезней, начиная от зубной боли или порезанного пальца и кончая самыми разнообразными огорчениями».
      Для Педерсенов и Гармутреетов это разорение было не просто тяжелым ударом, а настоящей трагедией, ведь усадьба в Боге принадлежала семье на протяжении нескольких веков, да и сам род Торы был одним из самых старейших и почтеннейших в долине Гюбдрансдален, корни его уходили на глубину девяти веков. Но делать было нечего – и семья приняла решение переехать из одного из красивейших уголков Норвегии на север, к старшему брату Торы Хансу, который еще до замужества сестры смог там «закрепиться».
      Ханс Ульсен Гармутреет, который сыграл заметную и, вероятно, роковую роль в жизни Кнута, родился в 1827 году. Он был очень трудолюбивым и целеустремленным, в отличие от своего брата Велтрейна [4] , который предпочитал веселиться, рассказывать разные невероятные истории и был не прочь пропустить рюмочку-другую. После переезда на север – в Нурланн – Ханс весьма успешно вел дела в Хамарёй на пасторском хуторе Престейде, держал лавку, покупая и продавая разные товары, был почтмейстером и занимался районной библиотекой – закупал книги и выдавал их на руки. Дела его шли так хорошо, что вскоре после переезда ему удалось прикупить собственный хутор – Гамсунд. Но работать в усадьбе было некому – и Ханс решил пригласить в качестве бесплатных работников своих родственников.
      Прежде чем решиться на ответственный шаг, Педер съездил, посмотрел на дом – и семья перебралась туда в полном составе.
      Сначала жизнь на новом месте, если не для взрослых, то для малышей, была похожа на сказку. В очерке из раннего детства «Среди животных» Гамсун описывает настоящий рай для детей на лоне природы. Однажды Кнут с братом повстречали в лесу олененка, который сам пошел за ними в усадьбу и остался там жить. Но идиллическая жизнь в усадьбе была наполнена не только играми и развлечениями. Дети заботились о домашних животных, как это положено в крестьянских хозяйствах, – и именно на них лежала обязанность избавляться от старых и больных любимцев, дабы не длить их мучений. Почти не меняя тона, все в том же очерке Гамсун рассказывает, как мать попросила его избавиться от старой и больной кошки – и он повесил ее. Что ж, такова была жизнь на хуторе, и смерть составляла ее неотъемлемую часть...
      Ощущение счастья в детстве было во многом связано у Гамсуна с Велтрейном, его любимым дядей, который переехал на север вместе с отцом и семьей сестры. Своих же собственных детей и жену он оставил в Гюдбрансдалене.
      Два дяди – два мира.
      Один – Велтрейн – весельчак и балагур, бродяга и чудесный рассказчик, мечтатель и пьяница, разбудил в душе Кнута жажду творчества. Сам Гамсун вспоминал, что в счастливые минуты узнавал в себе Велтрейна, слышал, как произносит его словечки, а став писателем, совершил то, к чему дядя так и не смог приблизиться.
      Другой – Ханс Ульсен – угрюмый и больной, расчетливый и раздражительный. Он был замкнут и подозрителен даже с теми, кто желал ему добра.
      Исследователи творчества Гамсуна не раз указывали на то, что все радостные страницы его книг так или иначе связаны с Велтрейном, а все мрачные и трагичные – с Хансом Ульсеном. Сам же писатель признавался, что причиной «неврастении», мучившей его всю жизнь, стали тяжелые годы, проведенные у дяди.
      Ханс Ульсен страдал paralysis agitans.Ему было трудно двигаться, у него дрожали руки, и большую часть времени он был вынужден проводить в заточении у себя дома. Естественно, что приключившаяся с ним беда не способствовала улучшению характера. Но мириться с бессилием и невозможностью заниматься делами Ханс не собирался – и довольно быстро придумал выход из, казалось бы, безвыходного положения. Поскольку родичи были ему должны, он решил долг «обменять» на их сына Кнута, который к тому времени уже научился читать и писать. Тора не раз с радостью рассказывала брату, что мальчик – самый смышленый из младших детей, да и пишет он быстро, и еще у него такой красивый почерк... Все это очень устраивало Ханса. А потому, придя к родственникам в гости, он буквально потребовал отдать ему на время Кнута – чтобы мальчик стал выполнять кое-какие его поручения, пас скот, писал деловые письма и читал вслух по вечерам.
      Тора плакала и молила брата не отнимать у нее ребенка, а Педер обещал отдать долг. Вот только отдавать его было нечем – всё, что было у семьи Педерсенов, принадлежало Хансу, и все прекрасно это понимали. И в конце концов после долгих раздумий в полном отчаянии родители приняли решение отправить Кнута к дяде – как они говорили, «на пробу». Однако задержаться в доме Ханса мальчику пришлось на пять лет.

* * *

      Гамсуну действительно было нелегко. Он перебрался в дом дяди, когда тому исполнилось всего сорок два года, но болезнь превратила его в дряхлого полупарализованного старика. Эгоистичному и жесткому, ему даже в голову не приходило, что в дом пришел не взрослый человек, а маленький девятилетний мальчик, которому не по силам работать с утра до вечера. Ханс и помыслить не мог, что ребенок хочет играть, что для него это, собственно, и есть главная форма работы и познания жизни. О таких глупостях мальчик не мог и заикнуться.
      Кнут должен был стать опорой больного – в прямом и переносном смысле этого слова. Он должен был не только выполнять работу по дому и различные деловые поручения, разносить письма и газеты, читать и писать то, что требовал дядя, но еще и ухаживать за ним, помогать передвигаться. Быть может, если бы Ханс был с ребенком добр и приветлив, тот и ответил бы ему взаимной любовью, но ничего хорошего, кроме тычков и оплеух, Кнут от дяди не видел.
      Когда мальчик делал необходимые записи в книге почтовых расходов и учета корреспонденции, Ханс всегда сидел рядом, зажав в руке линейку – и стоило Кнуту ошибиться, как линейка со свистом опускалась ему на костяшки пальцев, рассекая кожу до крови. Однажды Ханс ударил мальчика своим «педагогическим» инструментом по голове, да с такой силой, что линейка разлетелась на части. И с тех пор перешел на тычки костылем.
      Работать приходилось с утра до вечера – и никто никогда не хвалил ребенка, а потому нет ничего удивительного в том, что вскоре Кнут возненавидел своего мучителя. Чувство это было столь сильно, что, даже глубоким стариком, Гамсун постоянно вспоминал, как за все пять лет, проведенных в доме дяди, так ни разу и не лег в постель сытым.
      Воспоминания о том ужасном периоде жизни легли в основу его рассказа «Привидение», написанного в 1898 году, – через год после смерти Ханса Ульсена.
      «Пасторская усадьба была построена на берегу фьорда в необычайно красивом месте, совсем рядом с домом днем и ночью грохотала Глимма, приливное течение.
      ...Церковь и погост были расположены неподалеку, на холме. Вокруг деревянной церкви в беспорядке располагались могилы, на плитах которых никто не клал цветов, зато у каменной ограды на тучной кладбищенской земле выросли настоящие заросли малины с крупными сладкими ягодами. Я знал каждую могилу... и часто разговаривал с могильщиком.
      ...Я часто находил на погосте кости и пряди волос, которые всегда старательно предавал земле, как и учил меня могильщик.
      ...Но однажды я нашел на кладбище зуб».
      Этот зуб принес мальчику много несчастий – за ним пришел хозяин-мертвец и постучал ночью в окно. Кнут страшно испугался, но понял, что зуб надо закопать в кладбищенскую землю. Он так и сделал, но мертвец не успокоился – и приходил вновь и вновь.
      Рассказ этот очень важен для понимания не только творчества Гамсуна, но и его внутреннего мира. Издевательства дяди нанесли психике мальчика такой вред, что он не только стал видеть галлюцинации, но и на всю жизнь сохранил удивительную веру в потусторонние силы.
      Надо сказать, что Кнут предпринимал не одну попытку освободиться от дяди и его «опеки». Однажды он сбежал от Ханса и его чудом нашли почти замерзшего в поле у соседнего хутора. В другой раз он нанес себе увечье только для того, чтобы попасть домой и побыть хоть немного с родными. Мальчик поранил себе ногу тяжелым топором, когда рубил дрова во дворе. Но сделал он это так, что все выглядело как несчастный случай. Ногу-то он себе покалечил, а вот домой его не отправили. Несколько дней мальчик пролежал в постели в доме мучителя. Его навестила мать, и по ее заплаканным глазам Кнут увидел, что она все поняла – но сделать все равно ничего не могла.
      Однако случались в детстве Гамсуна и светлые минуты. Впервые в жизни он получил доступ к книгам. В бедном доме его отца были только газеты, на которые подписывалась семья, и книга псалмов, а вот в доме Ханса Ульсена располагалась настоящая библиотека. В ней нашлись и сказки братьев Гримм, и крестьянские новеллы Бьёрнстьерне Бьёрнсона, и книги многих других норвежских писателей. Были в ней и книги по истории, географии, физике, химии. В «гамсуноведении» считается совершенно доказанным, что отрицательное отношение Гамсуна к Англии, сыгравшее в его судьбе громадную роль, сложилось в детстве – и во многом благодаря книгам по истории, которые имелись в библиотеке Ханса Ульсена.
      На мальчика произвели сильнейшее впечатление два факта, вычитанных им в то время. Первый – дело о мошенничестве одной английской экспортной фирмы в 1818 году в норвежском городе Будё. Когда мошенничество было обнаружено, норвежские власти применили силу и заставили англичан уехать, оставив свои товары в Будё. Однако, вернувшись домой, коммерсанты обратились к властям Швеции, в унии с которой находилась в то время Норвегия, с требованием возместить понесенные убытки. В результате длительных переговоров на государственном уровне, в 1821 году английской фирме была выплачена большая компенсация за «понесенные потери». А еще через двенадцать лет, в 1833 году выяснилось, что предоставленные британцами документы были фальсифицированы. Однако дело пересматривать не стали.
      Вторым ужаснувшим мальчика фактом стал обстрел Англией Копенгагена в течение 72 часов во время наполеоновских войн.
      Как известно, детские впечатления могут стать самыми сильными и сохраниться на долгие годы. Так произошло и с отношением Гамсуна к Англии, которую он ненавидел всю жизнь.
      Но вернемся к тем немногим радостям, которые случались у Кнута в детстве.
      Разнося почту, он иногда заглядывал домой. А еще у него были на других хуторах товарищи, с которыми он мог немного поиграть или просто поговорить. Но вскоре о таких «развлечениях» прознал Ханс – и начались порки еще хуже прежних. Силы были еще не равны – и мальчик по-прежнему оставался во власти дяди, который даже учиться разрешал ему урывками.
      В приходскую школу Гамсун пошел, когда переехал к дяде. В те времена в Норвегии существовали специальные «передвижные» школы, которые переезжали из района в район. В такой школе дети обязаны были набрать 60 «школодней» в течение года. Однако из-за работ по хозяйству сделать это Кнуту практически никогда не удавалось. Так, в первый год обучения он смог прийти на занятия всего лишь 11 раз. Следующие два года ему удавалось более или менее «поспевать» за сверстниками, а вот последний год окончить не пришлось. В 1872 году, когда Кнуту исполнилось 13 лет, он продолжил занятия, как мы бы сейчас сказали, в средней школе, и 1 мая 1874 года получил аттестат об ее окончании со следующими отметками: Закон Божий – 2, Катехизис – 2, Чтение – 2, Пение – 3, Чистописание – 1,5, Математика – 2, Поведение – 2. Самой лучшей (высшей) была оценка за чистописание. По иронии судьбы, именно красивый почерк заставил дядю обратить на Кнута внимание и вытребовать его себе в качестве писца, и именно им (почерком) Гамсун гордился до конца жизни.

* * *

      Но даже мучениям когда-нибудь приходит конец. Мальчик повзрослел и превратился в подростка, а Ханс Ульсен постарел, здоровье его совсем пошатнулось, и он, как многие тяжело больные люди, обратился к религии.
      В те годы по Нурланну прокатилась волна так называемого «религиозного пробуждения», которое возглавил священник Ларс Офтедал из Ставангера. О самом Офтедале, бородатом богатыре, говорили, что его веселый нрав не очень-то радует Господа Бога, ведь многие сестры во Христе после его благословения подозрительно быстро оказывались в «интересном» положении. Но до северных районов страны слухи о разгульных выходках миссионера не доходили, и Ханс Ульсен стал настоящим фанатиком нового религиозного движения. Чуть ли не силой заставлял он взрослых и детей преклонять колена и свидетельствовать о Христе. Естественно, что насильственного воспитания в угодном Богу духе не избежал и Кнут.
      В своей статье 1889 года Кнут рассказал об отвращении, которое испытывал к пастору Офтедалу и его приспешникам, тем самым рассчитавшись с людьми, изувечившими его детство.
      Друг детства Кнута Георг Ульсен вспоминал, что с самых юных лет в Гамсуне чувствовалась сила воли и большое мужество. Он никогда, несмотря на все притеснения, не выглядел сломленным или забитым ребенком. Он всегда мечтал победить – конечно, морально – своего мучителя.
      С каждым годом дядя становился все слабее, а племянник все сильнее. Теперь Ханс так зависел от подростка, что даже есть без него не мог – Кнут кормил его с ложечки. Но Ульсен обладал поистине дьявольским хитроумием и испытывал невероятное желание удержать возле себя племянника как можно дольше. Прекрасно понимая, что бить подростка он теперь не может, Ханс принялся запугивать его страшилками в духе Офтедала о смертных грехах и воздаянии на том свете.
      Но даже угрозы адских мучений не смогли сломить волю мальчика, хотя и ужасно действовали на его богатое воображение, заставляя пережить поистине страшные мгновения, – и вскоре Кнут сбежал домой. Ханс был уже не в состоянии требовать, чтобы Кнут постоянно жил в его усадьбе.
      Мучения в доме Ульсена сказались не только на психике Кнута, но и на душевном здоровье его матери. У нее началось тяжелое нервное заболевание. Вот как об этом времени пишет ее внук, Туре Гамсун: «Кнут понимал, что родителей гложет какая-то тревога.