* Посигналь этому, чтобы стал.
      Остановились. Капитан подбежал к нашей машине. Жуков резко:
      - Ты куда везешь?
      Ошалевший капитан пустился в путаные рассуждения. Вконец разозлившийся Георгий Константинович бросил:
      - Мы на нейтральной полосе! Скажи Баграмяну, чтобы он выгнал тебя!
      С тем мы и уехали, оставив растерянного капитана с его ГАЗ-61. С некоторым трудом, по подсказке Георгия Константиновича, нашел верную дорогу. Все ехавшие как в нашей машине, так и машине сопровождения убедились, что избежали страшной опасности - заехать к немцам. Спасла удивительная способность Жукова ориентироваться в любых обстоятельствах. Да что тут говорить: гений и есть гений.
      Н. Я.: А за что вас наградили орденом Красной Звезды в период битвы за Москву?
      А. Б.: Наверное, по совокупности, хотя непосредственным толчком был прискорбный случай. Во время наступления наших войск Г. К. Жуков иногда выезжал в войска по нескольку раз в день. Стояли сорокаградусные морозы. Случилось так, что во время одной из таких поездок мотор заглох. Неисправность устранил. В чем героизм? Да в том, что возился с машиной тогда, когда поблизости шли немецкие танки. В нашем направлении. Вот и весь подвиг.
      Дошли бы танки до нас или нет, это еще бабушка надвое сказала. Во всяком случае, немецкие танкисты не торопились палить из пушек. По мне, куда большей опасности подвергался Жуков и все мы в машине при одном из возвращений с Калининского фронта. Дорога ровная, хорошая, сухая. Довольно широкое шоссе. Держал скорость 130 километров. Жуков спокойно разговаривал со спутниками. Я предаюсь приятным воспоминаниям: недавно в этих же местах самолет У-2 обогнал - у него скорость максимум 120, а мы на "хорьхе" разлетелись до 150.
      Только вспомнил об этом, как машину неожиданно повело - оказывается, участок шоссе, так с полкилометра, покрыт тонкой коркой льда, оледенение почти не видно издалека. Машину разворачивает, того гляди опрокинется. Среагировал я не думая, автоматически - не прикасаясь к тормозу, работал рулем и газом. Выровнял. Георгий Константинович и другие за разговором ничего не заметили, так быстро все произошло. Хотя я был молод и не знал, что такое нервы, несколько минут после случившегося ноги у меня непроизвольно дрожали. Потом сидевшие в машине сопровождения и видевшие случившееся признались, что они единодушно решили - нам конец. Но им все же удалось успеть притормозить при въезде на опасный участок.
      Наша шоферская работа тем и отличается - всегда в ответе за чужие жизни, не говоря уже о своей. Особенно тогда, когда счет идет на секунды.
      Еще случай. Дорогу фриц обстреливает методическим огнем. Впереди, не очень далеко грузовик ЗИС-5. На наших глазах прямое попадание - и нет ни машины, ни людей. Останавливаться, смотреть нельзя, дорога пристреляна. Только краем глаза отметил кровавое месиво среди обломков грузовика. Сколько их там было, бедняг, не ведаю.
      Н. Я.: Разгром немцев под Москвой - эпохальное событие XX века. Под водительством Г. К. Жукова соединения Красной Армии на Западном фронте поставили точку на завоевательных планах Гитлера. Или, скажем иначе, Жуков одолел Гитлера, ибо тот был подлинным главнокомандующим вермахта. Наверное, лучший биограф Гитлера американский историк Дж. Толанд подчеркнул в жизнеописании (1970) фюрера "третьего рейха": "Новый советский командующий на Центральном фронте генерал Георгий Жуков перешел в массированное наступление, бросив сто дивизий на двухсотмильном фронте. Объединенный натиск пехоты, танков и авиации застиг немцев врасплох, и Гитлер не только потерял Москву (в том смысле, что считал ее участь предрешенной. - Н. Я.), казалось, что ему уготована судьба Наполеона в снегах русской зимы".
      Автор, на мой взгляд, лучшего западногерманского специального исследования "Поворот под Москвой. Крах гитлеровской стратегии зимой 1941/42 года" (русский перевод 1980г.) К. Рейнгардт разъясняет всем занимающимся историей второй мировой войны: существующая точка зрения: "Лишь после поражения под Сталинградом зимой 1942/43 года начался поворот в войне. Критический анализ, проведенный на основании большого количества документов, свидетельствует, что такое представление можно назвать несостоятельным. Планы Гитлера - и вместе с ними шансы на успешное ведение войны Германией - потерпели провал уже в октябре и, самое позднее, в декабре 1941 года, с началом наступления русских войск под Москвой". В своей книге Рейнгардт и обосновывает этот вывод, подковывая цитатами из важнейших документов каждое свое положение.
      Битва под Москвой оказалась "самым тяжким испытанием, которое провидение ниспосылает только тем, кому начертано высокое предназначение". Так отзывался об этих неделях в своей жизни Гитлер, претендент на мировое господство, положивший к ногам рейха всю континентальную Европу. Его соратник и однодумец Геббельс присовокупил: "То, что мы преодолели жестокое испытание, следует расценивать как чудо".
      Почему это "чудо" стало возможным? Известнейший английский военный теоретик, современник той войны генерал Дж. Фуллер настаивал в своем в ряде отношений классическом труде "Вторая мировая война 1939-1945" (русское издание, 1955): " Отказавшись отступить из России или даже отойти к западу от Смоленска, Гитлер, несомненно, спас свою армию от еще большего разгрома, чем тот, который постиг армию Наполеона в 1812 году".
      Но кто дал возможность Гитлеру зацепиться за нашу землю, удержав натиск Красной Армии? Конечно, Сталин своими необдуманными приказами - воодушевленный успехом под Москвой, он в январе 1942 года приказал расширить контрнаступление на весь советско-германский фронт. Рейнгардт шаг за шагом прослеживает, как Сталин, отвергая предложения Жукова сосредоточиться только на западном направлении, ибо не было сил для активных действий на других участках, собственными руками готовил успех гитлеровской стратегии. Он ослабил и без того ограниченные силы, которыми нанесли поражение немцам под Москвой. Последствия очевидны. Г. К. Жуков в мемуарах категорически указал: "Фактическое развитие событий доказало ошибочность решения Верховного на переход в январе в наступление всеми фронтами... Если бы девять армий резерва Ставки Верховного Главнокомандования не были разбросаны по всем фронтам, а были бы введены в дело на фронтах западного направления, центральная группировка гитлеровских войск была бы разгромлена, что, несомненно, повлияло бы на дальнейший ход войны". Как именно объяснили хотя бы те же Дж. Толанд и Дж. Фуллер.
      Александр Николаевич, вы были рядом с Г. К. Жуковым в то судьбоносное время, когда он становился полководцем полководцев всей войны. Несомненно, он ощущал тяжесть ноши, выпавшей на его долю. Изменился ли Г. К. Жуков в словах и поступках?
      А. Б.: Сейчас очень трудно воссоздать мировидение 24-летнего Саши Бучина. Он очень далек от меня. Неизбежно на суждения 75-летнего Александра Николаевича давит не только груз прожитых лет, но и тех многих книг, прочитанных мною о Великой Отечественной. Признаюсь, я с годами превратился в безнадежного книжного "пьяницу". Так что начну со ссылки на "Воспоминания и размышления" Г. К. Жукова, во II *томе которых на странице 269 (10-е издание, 1990) сказано: "Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву". Думаю, что все прошедшие войну от звонка до звонка, включая меня, ответят, как и Г. К. Жуков.
      Образно говоря, победа под Москвой - водораздел между Светом и Мраком в Великой Отечественной. Конечно, изменились все в Красной Армии, и с ними Г. К. Жуков. Мы увидели - немцев можно бить (впрочем, знали это и раньше), а они способны бежать. Вот в той книге американского журналиста Г. Кэссиди "Московский дневник" сказано так, как видел тогда Саша Бучин:
      "В конце декабря вооруженные на этот раз снеговыми лопатами и в сопровождении тягача, чтобы вытаскивать нас из канав, мы поехали на север к Клину, а затем по дороге Клин - Волоколамск на запад... Дорога извивалась, как узкий туннель, в замерзших сосновых лесах, забитая тем, что осталось от некогда гордых 6-й и 7-й немецких танковых дивизий. На двадцать пять миль протянулось это кладбище танков, отмеченное грудами сгоревших машин, горами замерзших тел и кучами личных вещей. Я насчитал около тысячи поврежденных танков, бронемашин, машин для перевозки пехоты, грузовиков, легковых машин и мотоциклов, потом мне считать надоело. На снегу, нелепо распластавшись, лежали сотни тел тех, кто еще недавно сидел в этих машинах. Сотни других были похоронены в сугробах или под белыми березовыми крестами.
      Интересно было сравнить мой подсчет уничтоженных машин с официальной цифрой, сообщенной Совинформбюро, - 750 в этом секторе. На это явное занижение я указал потом одному офицеру Красной Армии.
      "Лучше уж мы занизим, - сказал он. - Немцы переоценили - и видите, что с ними произошло".
      Глаза Саши Бучина видели и это и многое, многое другое, и он оценивал происходившее на основании своего тогдашнего жизненного опыта. Конечно, он никак не мог свыкнуться с мыслью, что это результат реализации замыслов сурового генерала армии, разделявшего с ним переднее сиденье в автомобиле. Все мои тогдашние помыслы были устремлены на то, чтобы оправдать оказанное доверие. Как я уже говорил, жизнь сидящих в машине буквально в руках водителя.
      Я, конечно, не знал о спорах Жукова со Сталиным. Помню, однако, что при возвращении из Кремля, где бывали несколько раз в неделю, Георгий Константинович часто сидел насупившись, напряженно размышляя о чем-то мало приятном. Упадок настроения у него начался вскоре после Нового года и продолжался, если не ошибаюсь, до того времени, когда сошел снег. Саша Бучин, разумеется, по молодости списывал это на весеннее солнышко. Теперь-то я понимаю, дело было совсем в другом.
      Комфронта в январе - марте приходилось гнать войска на выполнение операций, которые не могли увенчаться успехом. Со своей стороны, он, видимо, делал все, что мог - проводил большую часть времени в частях, нередко добирался до первой траншеи. Там он подолгу изучал позиции противника через перископ или в бинокль. Жуков доходил до полков и батальонов, наверное, стремясь хоть как-то снизить потери.
      Н. Я.: В этом Жуков в какой-то мере преуспел. Смотрите: в Московской стратегической оборонительной операции (30.9- 5.12.1941) мы потеряли (безвозвратные потери - убитые, в плену) 514 338 человек, контрнаступление под Москвой (6.12.1941-7.1.1942) -139 586 человек, Ржевско-Вяземская стратегическая наступательная операция (8.1.1942- 20.4.1942) - 272 320 человек. Там, где Г. К. Жуков с начала до конца и без вмешательства свыше планировал и вел сражение - контрнаступление под Москвой, - потери значительно уступали оборонительному периоду.
      А. Б.: Это сейчас можно абстрактно рассуждать, а тогда было невероятно тяжело видеть трупы командиров и красноармейцев, усеявшие дороги наших отступлений и наступлений. Георгий Константинович тяжело переживал гибель людей. Несколько раз я слышал, как он сурово выговаривал генералам за это. Он любил повторять: "На войне расчет с просчетом по соседним тропинкам ходят".
      К весне фронт стабилизировался. В мае 1942 года произошло "великое переселение народов", как шутили у нас, - штаб фронта переехал из Перхушкова в Обнинское; метрах в ста от двухэтажного здания, в котором разместился комфронта со своей группой, протекала его любимая родная речка Протва. Георгий Константинович, видимо, запамятовал, что уже рассказал мне о своем детстве тяжелой осенью 1941 года, и снова вспомнил, какая рыба ("не поверишь, Александр Николаевич, вот такая!") водилась в замечательной Протве. Поделился и рецептами невиданной ухи. Я с большой серьезностью выслушал и поблагодарил.
      Поблизости оборудовали небольшой полевой аэродром, способный принимать только самолеты У-2. В экстренных случаях Г. К. Жуков пользовался ими, невзирая иной раз на большой риск. Военную тайну тогда хранить умели. Как в Перхушкове, так и в Обнинском враг не сумел засечь штаб. Мы были избавлены от налетов. Бедов нашел себе занятие - проверять маскировку штаба даже с воздуха. Разумеется, в его рассказе полет этот оброс героическими деталями, "мессершмитт"-де атаковал У-2 с Бедовым, занятым контрольной аэрофотосъемкой района штаба. Мы вежливо выслушали откровения "отважного" чекиста, грудью защищавшего Г. К. Жукова не только на земле, но и в воздухе. Серьезно говоря, маскировкой ведали скромные и умелые люди. Низкий поклон им! Они обеспечили сохранность и нашего довольно большого штабного автохозяйства.
      Мне трудно судить о причинах, по которым штаб фронта перевели в Обнинское. Для водителя это было сплошным несчастьем. Взгляните на карту. Обнинское расположено на южном фланге тогдашнего Западного фронта. А предстоящим летом основные операции фронта проводились в центре и на его северном крыле, на стыке с Калининским фронтом. Следовательно, каждая поездка туда - конец примерно в триста километров.
      Гонять машины приходилось, на мой взгляд, неразумно. Единственная отрада ездили через Москву. Дорога туда и оттуда по Ленинградскому шоссе была вполне приличной. Мучения начинались, конечно, тогда, когда мы съезжали на проселок, направляясь к тем местам, где Жуков размещал свой очередной командный пункт.
      Май - июнь Г. К. Жуков потратил на систематический объезд всех армий Западного фронта. Шла позиционная война. Георгий Константинович, как водилось, облазил передний край, побывал в полковых и дивизионных тылах, посетил госпитали. Он основательно подтянул войска. Это было нужно. С юга шли тяжелые вести. Немцы захватили Крым, развернули широкое наступление к Волге и на Кавказ. Настроение гнетущее. Даже Жуков стал нервничать, иной раз срывался на резкость с подчиненными. Снова, как и прошлой осенью, ходил чернее тучи.
      Обращаясь мысленно к тому времени, тяжкому лету 1942 года, в памяти прежде всего встает какое-то необыкновенное чувство товарищества. Как в народе, так и в армии. У нас на Западном фронте только и прикидывали, как бы помочь сражавшемуся югу. Поэтому когда солдатский вестник нашептал - предстоит наступление, - и у нас последовал необычайный подъем. Мы-то поблизости к командованию фронта первые сообразили, где оно развернется. Жуков выехал в расположение 16-й армии К. К. Рокоссовского на брянском направлении.
      Ехали всю ночь. Еще было далеко от фронта, как пошла разбитая дорога. Выбоины, воронки от бомб. В довершение всего немцы бомбят. Заснувший было Жуков открыл глаза, недовольно пробурчал: "Что ты как кислое молоко везешь", и затих. Я-то старался ехать аккуратнее, берег сон измотанного комфронта. Он пробыл в 16-й армии с неделю, ровно столько, сколько продолжалась наступательная операция наших трех армий на участке между Жиздрой и Волховом.
      Бои были тяжелыми, и немецкую оборону так и не удалось прорвать. Но мы, свидетели и участники операции, с гордостью ощутили, что Красная Армия уже не та, что была даже зимой. Стало больше танков, а наша авиация господствовала над полем боя. Ее силу ощутил и Г. К. Жуков. Мы затемно подвезли комфронта поближе к НП армии Рокоссовского, размещавшемуся на высоте, поросшей кустарником. Укрыли и замаскировали машины поблизости в тылу. У нас уже появились новенькие американские "виллисы", очень удобные и юркие вездеходы. С рассветом разгорелся бой, грохот нарастал. Ушли и скрылись танки с десантом. Непрерывный, оглушающий рев над головой, наши несравненные Илы девятками штурмовали вражеские позиции. Самолетов было множество. Впервые мы видели, как штурмовики применяли реактивные снаряды, оставлявшие дымный след. Симфония ближнего боя, насыщенного техникой.
      Вдруг очередная девятка чуть не над нашими головами как бы залпом рванула по высоте, на которой был НП. Мы оцепенели, высота вспухла разрывами серии реактивных снарядов. Первая мысль: все, конец! Но вскоре вернулся оживленный Жуков с Рокоссовским. С ними группа генералов и офицеров. Оказалось, что штурмовики по ошибке обстреляли не ту цель и только реакция Рокоссовского спасла положение - он интуитивно почувствовал, что их накроют, и буквально в последний момент крикнул: "В щель!" Георгий Константинович несколько натянуто смеялся по поводу случившегося, а Бедов среди нас, охраны и водителей, туманно высказался о вражеских происках. Мы рассмеялись от всей души. Бедов надулся.
      В эту поездку к Рокоссовскому под Волхов Жуков, как обычно, не обременял себя политработниками, только боевые генералы и офицеры. Да и фронтовые условия жизни и быта не были по сердцу политработникам, любившим, по моим наблюдениям, удобства. Я, разумеется, не имею в виду трудяг в войсках, те из одних котелков с красноармейцами щи хлебали. Я говорю о штабных, предводителем которых был большой барин, член Военного совета Н. А. Булганин. Эти к фронту ближе армейского тыла не приближались. Рядом с Жуковым в горниле боев, там, где можно было схлопотать мину или пулю, я никогда не видел этих типов с мнимо значительными физиономиями, говоривших негромко, с таинственными паузами и сверливших тебя пустыми глазами. Они не раз пытались втащить меня в партию и негодующе поджимали губы, когда я отказывался. Что мне партия, я знал свое дело - баранку. Но я отвлекся.
      Навоевался под Болховом Г. К. Жуков за неделю досыта и отбыл в штаб фронта в Обнинское. Тут же вызов в Москву. Жуков с Булганиным на "кадиллаке" члена Военного совета, я на "бьюике" пустой сзади. Как всегда, все срочно и час обозначен. На нашу беду, "кадиллак" пропорол баллон. Георгий Константинович со всей компанией генералов и Булганиным пересели ко мне. Почесали к Москве. Время-то выходило, и почесали так, что я вцепился в руль и избегал взглянуть на спидометр. Нельзя было оторвать глаз от дороги. Испуганный Бедов зашипел: "Тише!", Георгий Константинович на редкость резко оборвал его: "Не мешай, он лучше знает!" Выразился с приложениями. Наверное, все переживал бои под Болховом, гадал, что скажет им Сталин. Привез в Генштаб на Кировскую, а оттуда через несколько минут в Кремль. Я посмотрел им вслед, когда Жуков и Булганин шли к подъезду, притихшие, слегка поникшие.
      Были и другие поездки в Москву и обратно на фронт. Не помню, по какой причине, в одну из них нам дали "кадиллак" Щаденко. Шикарная машина. Когда асфальт кончился и мы закачались, запрыгали по фронтовой дороге, у меня вырвалось: "Губим машину". Жуков нахмурился: "Судьба Родины на карте, а вы о машине", - и насупился. "Кадиллак" двенадцатицилиндровый, и мотор забарахлил от непривычных перегрузок. Пришлось остановить грузовик и продолжить путь до деревни, где стоял штаб, на буксире. Поехал один, Жуков пересел в другую машину и исчез. Грузовик подтащил к избе, да так, что погнул мне крыло. Парень, наверно, испугался, оборвал буксир и уехал. Я кое-как привел в порядок двигатель.
      Появился Георгий Константинович. Я как на духу рассказал ему о случившемся. Он обошел машину, посмотрел на разбитое крыло. Осведомился: "Не поймал?" Я развел руками. "Ну и м...чок", - почти ласково сказал генерал армии и вдруг по-доброму улыбнулся. "Кадиллак" я отогнал в Москву, а когда вернулся на фронт, узнал - Георгия Константиновича в мое отсутствие возил на вездеходе Казарин. Чуть не угробились, с трудом вывернул руль в аварийной ситуации.
      В конце июля Жуков перебрался на северное крыло Западного фронта. Здесь с 31 июля три недели полыхало невиданное по интенсивности и потерям мрачное сражение. Самый последний боец знал - речь идет не только о том, чтобы вышибить немцев из Ржева и ликвидировать опасный плацдарм невдалеке от Москвы, а решается куда более важная задача: притянуть сюда немецкие резервы, не дав возможности подкрепить наступление на юге. В это время немцы шли к Волге и продвигались к Кавказу. Не думаю, что модернизирую историю, когда утверждаю каждый красноармеец понимал меру своей ответственности.
      Бои шли в лесистой, местами заболоченной местности, а лето в 1942 году выдалось на диво дождливое. На всю жизнь мне врезались в память названия речек Держа, Вазуза, Гжать. Сумрачные кармановские леса (по названию села Карманово). Георгий Константинович выдвинул свой командный пункт чуть не в боевые порядки войск. Он был везде - с пехотинцами и саперами, артиллеристами и особенно танкистами. Лазил везде, возвращался, шатаясь от усталости, в сапогах, грязных до верха голенища. До сих пор жуть берет, когда вспомнишь бешеную тряску на гатях, проложенных через топи. Сумрак лесов, пропахших порохом и трупным смрадом, зловонная жижа, бившая фонтанами из-под колес. Нередко вода в речках краснела от крови. Нам пришлось форсировать Держу, топкие берега которой были нашпигованы минами.
      Много говорят и пишут о сражении под Прохоровкой, называя его величайшей танковой битвой второй мировой войны. Упаси Бог умалять ее значение. А многие ли знают, что происходило на небольшом участке на рубеже речек Вазузы и Гжати 9-10 августа 1942 года? В эти два дня тут гремело, ревело и лязгало встречное танковое сражение, до 1500 танков с обеих сторон. У Прохоровки бились в открытом поле, здесь - в лесу с густым подлеском, вязли в болотах, продирались через кустарник. Под Прохоровкой гибли на виду, а на миру, как известно, и смерть красна, в этом сражении убивали безымянными. На моих глазах на страшный грохот битвы шли наши танки, колонна за колонной. Бледные, измученные лица ребят моложе меня, 25-летнего. Для многих кармановские леса - последнее, что им удалось повидать в куцей жизни. Они навсегда ушли в них, оставив тошнотворный запах отработанной солярки.
      Н. Я.: В историю войны эта Ржевско-Сычевская наступательная операция (30.7-23.8.1942) вошла как наше первое успешное наступление летом. Г. К. Жуков впервые организовал при прорыве вражеской обороны и авиационное наступление. Он умело и уверенно руководил действиями большой массы танков и крупных соединений авиации. Планирование операции, внезапность основных ударов, взаимодействие, особенно наземных сил и авиации, были безупречными. Хотя территориально продвижение было небольшим, главную цель выполнили - немцы были вынуждены перебросить сюда 12 дивизий и не сумели снять ни одного взвода из уже задействованных. А вермахт так нуждался в каждом солдате - как раз в эти дни немцы увидели Волгу у Сталинграда и карабкались на Кавказские горы.
      А. Б.: Военной науке, конечно, виднее. Я сужу по собственному опыту. К сожалению, я так и не смог найти в книгах о той войне описание этой операции.
      Н. Я.: Не только это. Сам Г. К. Жуков уместил рассказ об этом без малого месяце кровавых боев на одной странице в своих тысячестраничных мемуарах, резюмировав: "Если бы в нашем распоряжении были одна-две армии", то удалось бы разгромить ржевско-вяземскую группу немецких войск, улучшив "оперативное положение на всем западном стратегическом направлении. К сожалению, эта реальная возможность Верховным Главнокомандованием была упущена". Упущена, разумеется, И. В. Сталиным.
      Впрочем, в войну со всех сторон шли предложения об альтернативных стратегических ходах. В 1942 году в Подмосковье закончилось формирование 6-го танкового корпуса. Танкисты переживали, что их держат в резерве Западного фронта, когда воюют под Сталинградом. Неожиданно в корпус приехал Г. К. Жуков. Командир корпуса А. Л. Гетман обратился к нему:
      - У наших, наверное, там и танков не осталось. Товарищ командующий, был у нас митинг, весь личный состав просит: отправьте нас в Сталинград.
      Жуков коротко объяснил: помощь Сталинграду нужно оказать под Сычевкой, чтобы "немец ни единой танковой дивизии не снял отсюда для переброски в Сталинград". Корпус отправили на речку Вазузу, где в лесах и болотах он выбил немецкие танки, тяжко пострадав и сам. В армейской газете Гетман потом прочел (он цитировал по памяти) стихи Твардовского:
      Под Сычевкой Сталинграду
      Надо помощь оказать.
      "То есть буквально уложенные в стихи слова Г. К. Жукова. Совпадение? писал Гетман. - Может быть. Но когда я встретился с Твардовским - кажется, еще во время войны или тотчас по ее окончании, - я спросил у него об этом. Он засмеялся и сказал, что да, он слышал эту фразу, возвращаясь из танковой, бригады, присел на пенек, чтобы привести в порядок свои записи.. Слышит, неподалеку, за кустами, фразу о помощи Сталинграду под Сычевкой. Голос Георгия Константиновича Жукова. Встал, присмотрелся - он. Фраза запомнилась".
      Помощь обошлась очень и очень дорого.
      Потери в этой Ржевско-Сычевской операции составили 193 683 человека менее чем за месяц. Все познается в сравнении. Летом 1942 года завершилась героическая оборона Севастополя. За ее восемь месяцев мы потеряли примерно столько, сколько пало под Ржевом в августе 1942 года.
      А. Б.: Хорошо, что вы упомянули Твардовского. Книг об этих боях так и не написано, а для сердца моего все сказано в стихотворении Твардовского "Я убит подо Ржевом".
       
      На разных фронтах
      В середине дня 27 августа 1942 года поступила команда - заправить, подать машины. Вышел крайне озабоченный Жуков, и мы поехали из Погорелого Городища в Москву. Никуда не заезжая, прямо в Кремль. Как был Георгий Константинович на фронте, так в этом виде отправился к Сталину. Правда, при въезде в город почистил сапоги и обмахнул щеткой китель и брюки. Мы на "уголке" долго ожидали. Глубокой ночью Жуков вышел от Сталина, поехал домой. Переночевал, весь следующий день и ночь в Генштабе, а на рассвете проводили Г. К. Жукова с Центрального аэродрома. Куда, нам не сказали.
      Я погнал было, как обычно, "бьюик" на Крымскую в автобат Генштаба. Машина подразболталась на фронтовых дорогах и нуждалась не только в профилактике, но и кой-каком ремонте. В автобазе сказали: вам в другое место! Куда? В ГОН! Г. К. Жуков назначен первым заместителем Верховного Главнокомандующего, и посему место его машинам в Гараже Особого Назначения (ГОН) - в Кремле. Попал, значит, в самое, самое... Матерые чекисты все проверили, если не обнюхали, и с величайшей важностью изволили допустить пребывание наших машин в боксе гаража в Кремле. На чопорных холуев, а есть ли другая работа в этих чекистских подразделениях; я быстро перестал обращать внимание. В ГОНе нашлись отличные люди.
      Первый среди них - "Палосич", начальник гаража Павел Иосифович Удалов. Убежденный холостяк, в прошлом водитель Сталина, "Палосич" был человеком широкой души, добрым, отзывчивым. Он смягчал тягостную атмосферу, нагнетавшуюся дармоедами из охраны Кремля, а их было видимо-невидимо. Никак "Палосич" не вписывался в кремлевскую обслугу, и некоторые вожди знали это. В конце жизни И. В. Сталин вдруг подарил Удалову "форд". Ворошилов позавидовал и после смерти Сталина отобрал у "Палосича" сталинский подарок.
      С Павлом Иосифовичем, влюбленным в автодело, у меня сложились самые дружеские, равные и ровные отношения, хотя он мне в отцы годился. "Палосич" прозвал меня "жучок" не в отрицательном смысле, а за то, что я постоянно возился с машинами. А что делать? Перебывало их у нас порядком, и все разных марок, в основном изношенные. Их великолепно ремонтировали, точнее, иногда восстанавливали, либо у Лихачева (на заводе имени Сталина), либо в самом ГОНе. Там тогда мойщиками машин были пожилые латыши, трудившиеся со времен гражданской войны. А кремлевским слесарям в ГОНе цены не было, золотые руки.
      В нашем боксе в ГОНе хватало места для двух машин - "бьюика", о котором я уже говорил, и появившегося с весны 1943 года "паккарда". Я его разыскал во время пребывания Жукова на Северо-Западном фронте среди машин командующего С. К. Тимошенко. Мне удалось подбить Г. К. Жукова попросить эту машину, в сущности, рухлядь. Маршал отдал ее, я погрузил на платформу, привез в Москву и в ГОН. Машину капитально отремонтировали, и стал "паккард" парадно-выездным автомобилем. Фронтовые машины - "хорьх", ГАЗ-61 и другие по-прежнему мы держали при необходимости на автобазе Генштаба на Крымской.
      К концу 1943 года получили из США новые "кадиллак" и "бьюик". Но Жуков привязанности к славно послужившим "бьюику" и "паккарду" не изменил. Георгий Константинович посоветовался со мной, как быть с ними. Я сказал, что "кадиллак" нам не подходит. Автоматическая коробка скоростей на наших дорогах будет бесконечно ломаться, хлопот без конца и края. Отдали "кадиллак" А. М. Василевскому для разъездов по Москве. "Бьюик" оставили, уж очень хорошо зарекомендовала себя эта фирма. Этот "бьюик" стоял в автобате в Генштабе. В ГОНе сейчас есть комната истории гаража. На стенах фото водителей, моего нет. Не удостоился, значит. Что делать, водитель Жукова - белая ворона среди тех, кто возил партийных бонз, как был сам маршал среди вождей.
      Н. Я.: А вы не спрашивали, почему нет вашей фотографии?
      А. Б.: Зачем? Если нужно, ключи к любому подберут и дадут любое объяснение. За этим у нас дело не станет.
      Н. Я.: Ладно, оставим это. Александр Николаевич, вы были с Жуковым под Сталинградом?
      А. Б.: Георгий Константинович нас, московских водителей, туда не брал. Это не значит, что мы были без дела. На протяжении почти трех месяцев - с конца августа до второй половины ноября 1942 года - он фактически делил время между Сталинградом и работой в Москве. Каждую неделю, а то раз и два в неделю Жуков прилетал и улетал из Москвы. Маршрут в городе у него был один и тот же Центральный аэродром, Генштаб, Кремль и обратно. Где-то между этими, скажем, пунктами назначения вклинивалась квартира, в которой он отдыхал несколько часов. Очень редко дача. После победы под Москвой правительство подарило ему пожизненно дачу в Сосновке. У меня впечатление, что в основном он отсыпался в полетах в самолете.
      Вылетал и прилетал первый заместитель Верховного Главнокомандующего без всякой помпы, провожающих и встречающих. Мы подъезжали прямо на летное поле. Летчики истребителей сопровождения - 4-6 человек в зависимости от числа самолетов - затаптывали окурки и бежали к машинам или уже ждали нас в кабинах. Рев моторов - и истребители парами шли на взлет, кружились над аэродромом. Жуков с офицерами не мешкая поднимался по лесенке в Ли-2, и тут же военно-транспортный самолет взлетал - моторы прогревали заранее. В воздухе происходило построение: Ли-2 окружали сзади, спереди и выше пары истребителей, и кортеж направлялся к югу. Постепенно картина эта начала меняться. Жуков нередко улетал и прилетал без сопровождающих истребителей.
      В середине ноября регулярным полетам на юг внезапно пришел конец. Возобновилась нормальная, если можно так говорить во время войны, московская жизнь. Однако ненадолго - привычная команда "подготовить и заправить машины". Серым ноябрьским деньком наш кортеж - "хорьх" и две машины сопровождения поехал по Ленинградскому шоссе. Жуков коротко сказал: "К Пуркаеву"; Бедов мне значительно: "К командующему Калининским фронтом". Предстояло отмахать от Москвы километров 250.