6. Десятка для сборной

Не буду оригинальным, если скажу, что очень хотел попасть в сборную. Но хотеть, как говорится, не вредно. Игроку «Локомотива» тогда попасть в сборную было еще сложнее, чем получить звание мастера спорта. Зачем тренерам изобретать велосипед, если в базовой команде – «Спартаке» на моей позиции правого инсайда прекрасно играл старый друг Толя Исаев, с которым к тому же соперничал технарь Валя Иванов. Отсутствие игровых связей, разная тактическая схема в клубах – вот препятствия, против которых нужно было искать весомые козыри. Я по привычке спросил совета у Аркадьева, тем более что после финала Кубка, где я успешно сыграл против сильнейшего полузащитника Европы Игоря Нетто, меня будто окрылило. Борис Андреевич, как обычно, нарисовал мне стратегическую задачу:

– Постарайся в каждой игре забивать. Работоспособности тебе не занимать, если ты хорошо прибавишь в создании и реализации моментов, то у тренеров не останется выбора.

И опять был матч с «Торпедо», в котором я забил четыре мяча. На табло в «Лужниках» светилось четыре Бубукина. Как это сейчас называют, покер – событие в карьере любого футболиста, тем более хава, тем более в матче с одним из постоянных лидеров чемпионата. Аркадьев и говорит:

– Валентин, хочу тебя поздравить, ты уже, наверное, завоевал путевку в сборную.

И действительно в пятьдесят восьмом году Гавриил Дмитриевич Качалин пригласил меня в команду в числе перспективной молодежи: Германа Апухтина, Генриха Федосова, Юры Ковалева.

Но даже больше, чем Аркадьеву, я благодарен Виктору Ворошилову. Это он серьезно поспособствовал моему появлению в сборной, причем довольно анекдотичным способом. Витя пришел к нам из Куйбышева уже заслуженным мастером спорта. Было это довольно странно, потому что он тоже играл правого инсайда. А я к тому времени стал ведущим игроком команды и сидеть на лавке не собирался. Этот маститый «дядька» (тридцати лет) подходит ко мне и заявляет:

– Давай мне майку восьмого номера, а сам бери десятый и иди налево. Будешь играть левого инсайда.

Я, понятное дело, возмутился:

– Что значит, иди?! Мало ли, что ты заслуженный! Пришел и еще здесь права качаешь.

Виктор только вздохнул:

– Эх, молодежь, всему вас учить надо. Смотри. В сборной правого инсайда играют Исаев, Иванов. Ты знаешь, сколько нужно биться, чтобы их отодвинуть! А слева? Дементьев давно сошел, Гогоберидзе почти сошел, Сальников тоже сходит. Уразумел? Будь я помоложе…

Я бегом к Аркадьеву:

– Борис Андреич, Виктор уговорил меня играть левого инсайда. Его доводы очень весомые и подходящие. Я согласен.

Он только смеется, видимо, обо всем догадался:

– Ну, ладно, забирай десятку.

И мне попался прекрасный левый край, на котором я позже отлично взаимодействовал с Мишей Месхи…

В справочниках почему-то пишут, что в сборной я играю с пятьдесят девятого года. Наверное, имеют в виду, что именно тогда я впервые вышел на поле в серьезном матче. Разницы-то по большому счету никакой нет, кроме той, что получается очевидная чехарда. Выходит, что в пятьдесят восьмом году я сажал картошку на даче, а не сидел на скамейке запасных на чемпионате мира в Швеции.

В Стокгольме перед матчем четвертьфинала чемпионата мира с хозяевами Качалин вызвал к себе и сказал:

– Валентин, готовься, ты будешь играть.

Но потом на тренерском совете, в который входили ведущие игроки, спартаковцы настояли на кандидатуре Сергея Сальникова. Никита говорил, что они уже сыграны давно, а как пойдет игра с Бубукиным – неизвестно. Скорее всего, они были правы, хотя приятно, что гораздо позже Гавриил Дмитриевич признавался, что считает мою «отставку» одной из своих серьезных ошибок в Швеции.

Сергей поиграл минут двадцать и устал. Стал мало двигаться. С трибуны руководство кричит:

– Играть можешь?

– Могу!

– Прибавь!

– Играть могу, прибавить нет!…

Первый раз я поехал на сбор в Китай в начале пятьдесят восьмого. По характеру я дружелюбный и необидчивый, поэтому ребята приняли меня «за своего». Впрочем, это никак не отразилось на месте в основном составе. Уж больно много хороших футболистов собралось. Общее настроение в команде иллюстрирует один интересный эпизод. Перед поездкой в Швецию устроили проверочный матч в «Лужниках» – первый состав на второй. Пришло тысяч пятьдесят зрителей. А для большей принципиальности пообещали премиальные по две тысячи рублей каждому победителю. Минут за пятнадцать до конца при счете 0:1 Заур Калоев с моей подачи забил мяч в ворота Яшина. Матч закончился вничью, и руководству не пришлось раскошеливаться. То есть в первую очередь все думали о месте в основном составе, о деньгах не думали.

К моим достоинствам часто относят умение «в нужный момент снять психологическое напряжение в команде». Проще говоря, способность после изнурительных занятий, когда ни у кого уже нет сил и нервы на пределе, найти в себе эти силы, чтобы развеселить ребят. С шуткой и усталость забывается. Правда, слова в «нужный момент» уже позже добавили, для красоты, потому что иногда мне такие «снятия» выходили боком.

В Китае мы жили на острове возле города Кантона (Гуанчжоу). Там у нас были свои повара, хотя им помогали и китайцы, один из которых даже обнаружил бомбу, подложенную на нашей базе чанкайшистами. А когда по субботам мы переправлялись на прогулку в Кантон, то питались в ресторане. И однажды нам подали суп из акульих плавников, а на второе очень вкусные засушенные лапки, посыпанные какими-то китайскими специями. Вдруг мимо нас работники ресторана несут клетки, а в клетках кошки пищат. Мы поинтересовались у официанта, зачем мучают животных. А он улыбается и показывает на блюдо. Мишку Огонькова тут же и начало тошнить. Ну, а мы – молодые, здоровые, безголовые. Уже на базе, как только начинаем есть даже нашу русскую пищу, так тихонечко зовем: «Кис-кис-кис». Несчастный Мишка убегал из-за стола, похудел на четыре килограмма. И Качалину пришлось даже специальное собрание по этому поводу собирать. Приказ издал: под угрозой отчисления прекратить травить Огонькова.

В Союзе тренировались в Озерах – прекрасная база под Москвой, бывшая «резиденция» немецкого фельдмаршала Паулюса, которого взяли в плен под Сталинградом. Он потом читал лекции в нашем Генштабе и жил в Озерах под охраной. Там сохранился металлический профиль цапли при фонтане. Вся в дырках, фельдмаршал в заточении палил в нее из пистолета.

На сборах моими соседями по комнате обычно становились торпедовцы. Если селили по четыре человека, как это бывало, например, в Тарасовке, то я жил с Валей Ивановым, Славой Метревели, Эдиком Стрельцовым (до трагедии), в шестьдесят первом – с Валерой Ворониным. Им я обязан хорошему знакомству с Виктором Александровичем Масловым.

Он частенько бывал при сборной, потому что существовало положение, если клуб делегирует в команду два-три человека, то тренер поощрялся зарубежными поездками. Как ни странно, я даже дебютировал в сборной под его руководством. После сокрушительного поражения в матче с Англией в октябре 1958 года – счет тогда был 0:5 – Качалин и Якушин временно оставили сборную, и следующий матч с чехами в Москве мы провели под руководством Георгия Федоровича Глазкова. Установку же на игру давал Маслов. За такое короткое время, конечно, не поймешь стиля и требований человека, но общие принципы были очевидны. Он всячески поощрял нестандартность и даже призывал проявлять свои фирменные качества. Установки были оригинальными. Валя (мне): «Играешь так, как в календарной игре тринадцатого мая, помнишь? С проходами по флангу», – и так далее. Валя (Иванову): «Сегодня делаешь то-то и то-то, плюс свое, как обычно…» Но еще оригинальней был беглый разбор после победы прямо наверху в Лужниках: «Лев, Яшин, помнишь, было? Два раза было! Первый раз – минут тридцать первого тайма прошло, и на семнадцатой минуте второго. Валь, черт! (на Иванова). Ведь можешь. Ведь лучше можешь. Помнишь, как там пошел на обводку? А Славка-то что…» Торпедовцы к таким эмоциям, видимо, привыкли, а нам в диковинку. Но эти фразы стали крылатыми для того состава сборной. И вот почему. На следующий день после игры в Лужниках Маслов запаздывал на плановое тактическое занятие. От нечего делать я вышел к доске, и, пародируя «Деда», начал всех распекать:

– Лева! Ведь было же, а, было? Валька, черт, ну, ведь можешь!

Вдруг мне сзади по лысине – шлеп! Маслов неслышно подкрался. И серьезно так заявляет:

– Не знаю, что уж и говорить. Бубукин весь разбор за меня сделал.

Даже в двухтысячном году, когда мы отмечали сорокалетие победы в Европе, из Киева прилетел Юра Войнов и первым делом мне заявил:

– Ой, Валя, ведь было же, было…

Пишут также, что Виктор Александрович мог позволить себе рюмочку пропустить с игроками. Свидетельствую, было и такое. Но опять-таки его поощрительство было самым лучшим тормозом для игроков. В 1961 году мы обыграли норвежцев в Осло. И накануне, заранее уверенные в победе, оставили немного валюты, чтобы после игры пойти пивка попить. Иванов, Метревели, Воронин и я стоим в галстуках, собираемся выходить. Вдруг стук в дверь. Открываем, стоит Маслов. Спрашивает:

– Куда это вы намылились?

– Да вот, Виктор Александрович, хотели погулять, музыку послушать.

– Никакой музыки, знаю я вашу музыку.

И достает бутылку коньяка и шоколадку. Нас пять человек, по сто грамм выпили, потом он добавляет:

– Вы поняли? Пришел к вам тренер, поздравил, выпил с вами. И если вы меня подведете…

И тут же Валька снимает галстук. А он у нас был фигурой:

– Да вы что, Виктор Александрович!

Все разделись и сели играть в подкидного дурака. Психологический шок – для меня, по крайней мере…

В Швецию после известных событий сборная поехала без Стрельцова, Огонькова и Татушина. Незадолго до отъезда нас отпустили из Тарасовки, редкий случай, с ночевкой. В этот день у нас была примерка светлых костюмов с эмблемой Советского Союза, и мы повезли их по домам. Эдик утром приехал исцарапанный. Зашел в комнату, Валька увидел и спрашивает:

– Что ж ты ободранный-то, на кого напал?

Он ответил, что кошка поцарапала. А где-то в полдень приезжает милицейский УАЗик. Забрали троих и уехали. С ними поехал и начальник команды Владимир Васильевич Мошкаркин. Дальше все известно. Татушин с Огоньковым стали «нарушителями режима», поскольку после экспертизы их девушки оказались вовсе не девушками. А Эдику дали большой срок.

С ними команда смотрелась бы по-другому. Сейчас больше всего пишут о Стрельцове. Но ведь еще и наигрывалась прекрасная связка Иванов – Татушин. А что значит за несколько недель до официальных матчей нарушить привычные связи? В срочном порядке на правый край взяли Александра Иванова из «Зенита». Не знаю уж, совладали бы мы с бразильцами, но шведов обыграли бы точно.

А бразильцы, они действительно кудесники. Мы жили рядом с ними на базе в Хиндосе, и как ни посмотришь, все свободное время они с мячом. Без тренера, ходят, жонглируют, как лунатики. В матче с нами они были сильнее по всем позициям. Уж на что Игорь Нетто был умным игроком, а ничего не мог поделать с Диди: схемы были разные. Игорь опекал оттянутого форварда, но никак не мог приноровиться. Диспетчер, Диди распасовывал мячи веером. Если Игорь играл плотно, шел на перехват, то Диди отдавал мяч в касание. А если не бросался, начинал пятиться, как говорили, плассироваться, то он вырезал свой «сухой лист». Когда же решался резко атаковать, тот влево, вправо его обводил. Словом, Игорь не нашел решения, как сыграть против Диди.

Боря Кузнецов, хоть и не обладал высокой стартовой скоростью, поначалу справлялся с Гарринчей. За счет выбора позиции, самоотдачи. Тогда эти ребята с одним неоконченным классом образования раз пять забрасывали ему за спину метров на тридцать-сорок для рывка. Боря справлялся. Вдруг на его фланге появился Вава и тоже начал Борю «кормить». И когда снова возвращается Гарринча, Борису уже бежать нечем.

Блестящая игра бразильцев косвенно сослужила плохую службу советскому футболу. Сам Гавриил Дмитриевич был в таком восторге, что по возвращению не переставал восхищаться системой «4 – 2 – 4». Говорил: вот так и надо играть. Чиновники поняли его буквально. Появилась директива, чтобы все клубные команды играли в четыре нападающих, раз тренер сборной так сказал. Для сборной это, может быть, и хорошо, потому что захотел по новой системе играть – дают Стрельцова и Симоняна. Вот тебе сдвоенный центр. Или в оборону Турянчика из Киева и Масленкина из «Спартака». Так можно играть. А клуб строит схему игры исходя из своих возможностей, из наличия игроков. Это как на столе, к коньяку нужен лимон, к водке – огурец. А если дома только соленые огурцы, то и коньяк незачем покупать. Например, у нас в «Локомотиве» не было ни второго центрального защитника, ни второго центрального нападающего. Да и смешно это, нам играть с «Динамо» или с Киевом в открытый футбол. Ну, забьешь им два гола, но они же пять заколотят.

Кстати, сам Качалин сыграл по системе «4 – 2 – 4» всего несколько матчей. В пару к Никите Симоняну взял Алекпера Мамедова из Баку. А затем мы играли по старой доброй «дубль-вэ». Но об этом чуть позже.

В «Локомотиве» после кубкового пятьдесят седьмого года произошла смена тренеров. Борис Андреевич ушел в ЦСКА. Уж не знаю, по каким причинам, видимо, ностальгия. Новым тренером назначили Евгения Ивановича Елисеева. Опятьтаки не знаю, почему. Ведь начальником команды был Николай Петрович Морозов, впоследствии тренировавший сборную на самом успешном для нас чемпионате мира 1966 года. Николай Петрович стал нашим тренером только через два года. А сначала, видимо, посчитали, что после интеллигентного Аркадьева, тонкого тактика, Морозов слишком простоват. Откровенно говоря, Николая Петровича все боялись: был строгим и справедливым. Он ведь и при Василии Сталине, закончив играть, исполнял обязанности начальника команды. Это ж какую надо иметь голову, чтобы находить с ним контакт. Что касается тренерской простоты Морозова, то это действительно анекдот. Сначала он требовал: «Пас надо отдавать щекой, внутренней стороной стопы. Никаких подрезок, прекращайте архитектурные излишества». Все это до пятьдесят восьмого года. После чемпионата мира он вернулся другим человеком. И ничуть не смущаясь, говорил:

– Заканчивайте эту простоту, простота хуже воровства. Надо переходить на скрытые пасы, надо резать.

Совсем другой Евгений Иванович. Сам отличный футболист, участник матчей с басками, он был буквально интеллектуальной копией Аркадьева. Так же любил живопись, превосходно рисовал. У меня сохранился его рисунок сирени с надписью «Любимому Валентину от заслуженного мастера Евгения Елисеева». В общем, на смену одному культурному человеку пришел другой культурный человек. Величие Елисеева было в том, что он не стал ломать ничего аркадьевского. Только добавлял, даже в тактическом плане. Нам Борис Андреевич все-таки запомнился как тренер оборонительного плана. А Евгений Иванович сам был полузащитником и тяготел больше к созиданию. Поэтому и старался наигрывать скрещивания, стенки, забегания.

По человеческим качествам, это была величайшая фигура. Трудно сказать, что бы у него получилось, не будь рядом Морозова, потому что Елисееву футболиста наказать – это как себе на горло наступить. Он в каждом подопечном видел прежде всего человека. Мог с резервным игроком сидеть на скамейке и вслух комментировать игру. Был, к примеру, такой случай, мне потом рассказывали, следил Евгений Иванович за тренировкой, а рядом с ним сидел молодой футболист Спиридонов. Елисеев жевал баранки и говорил:

– Вот смотри, как Бубукин хорошо предложился. Сейчас ему дадут пас, и у него масса вариантов. Учись… На баранку.

В это время я действительно получаю мяч и запарываю передачу. Он смотрит на Спиридонова:

– А ну отдавай баранку!

В игре на фортепьяно Елисеев перещеголял Аркадьева. Хорошо умел играть и как-то стеснялся этого. Как дети стесняются своих хороших качеств, пытаются показать дурные. На базе в Баковке в комнате отдыха стоял рояль. На нем, кстати, играли Лядова, Пантелеева, когда приезжали туда выступать. Так вот, Елисеев тайком садился за инструмент и играл классику. А мы сзади прокрадемся и слушаем. Вдруг кто-нибудь случайно скрипнет, он вздрогнет и сразу начинает громко стучать блатными аккордами. И поет при этом «Прямо на диване, с грязными ногами…».

Вот такие два разных человека – Елисеев и Морозов – прекрасно ладили и дополняли друг друга. Оба любили махнуть по стопочке. Причем всегда пытались это сделать тайком от игроков. Например, когда команда поездом ехала, они поручали администратору Бубенцову переливать водку в чайник, чтобы бутылками перед игроками не греметь. Как будто кипяток. Один раз Бубенцова случайно толкнули, из соска полилось, и мы почувствовали аромат этого кипятка.

Под руководством Елисеева «Локомотив» добился наивысшего в советской истории достижения – серебряных медалей 1959 года. Даже были в шаге от золота, но динамовцам удалось сравнять счет в матче с нами, и они опередили нас в итоге на два очка. А так была бы переигровка. Но все равно были счастливы. Нас поощрили, дали по фотоаппарату ФЭД…

После 1958 года я заиграл в сборной по серьезному. Качалин стал делать команду заново. Он оставил Яшина, Игоря Нетто, Валю Иванова. Оставил ось, как тогда шутили – «Берлин-Рим-Токио». Еще из игравших на чемпионате мира был Юра Войнов. Я уже писал, что осенью пятьдесят девятого в Будапешт на матч одной восьмой финала нас возил Якушин. Там выступал уже практически парижский состав. Кстати, это была единственная официальная встреча, где в составе сборной мы вышли на поле вместе с Толей Исаевым. Два заводских паренька из ВВС. Два инсайда сборной СССР. «А-ля-монтре» в Будапеште.

Испанцы, как известно, играть четвертьфинал с нами отказались. Поэтому ключевой встречей перед Францией можно считать игру в Москве с поляками. На матч приехал тренер испанцев Эленио Эррера. До этого он сказал Франко, что обыграет нас процентов на девяносто. Корреспондент Геннадий Радчук находился недалеко от Эррера и рассказывал, что тот смотрел во все глаза, все время что-то записывал, а потом сидел, как иногда говорят, «скрестив руки на груди». Так он не просто скрестил, а лихорадочно менял их местами – то левая сверху, то правая – переживал. Вернувшись в Испанию, он имел сорокаминутную беседу с Франко, в которой сказал, что шансы уравнялись – пятьдесят на пятьдесят, что Понедельник чем-то похож на Ди Стефано, Миша Месхи на Хенто, что очень сильный у нас, мозговой трест Валя Иванов, с необычной обводкой, необычными решениями. Это в газетах наших было написано. А мы в Озерах сидели на сборах. И до последнего дня ждали решения. Как бы сложилась игра, честно говоря, не знаю. Очень сильная команда у них была. И все-таки за два дня до матча поставили им баранку. Мы без игры попали в финальную часть.

7. Левый инсайд в Париже

Мне довелось работать со многими выдающимися тренерами. Все они, разумеется, большие специалисты своего дела, так что писать об этом, нет никакой нужды. Но у каждого великого наставника были свои принципы организации дела, свой педагогический подход. Гавриил Дмитриевич Качалин умел не только выработать тончайший тактический план на конкретную игру, но и очень доходчиво донести его до футболистов. Сейчас уже понимаю, что делал он это ювелирно с психологической точки зрения. Перед каждым матчем мы просматривали пленку с записью игры соперника. Он делал разбор и говорил:

– Состав назову перед игрой. Прошу только внимательно посмотреть пленку и на следующем занятии каждый должен сказать, как бы он построил игру против своего будущего соперника. Инсайд против хавбека и так далее.

И на следующем теоретическом занятии каждый вставал и минуты по три высказывал мнение о своем визави, а также давал свой совет, как бы он построил игру. Все, включая Яшина. И Качалин со всеми соглашался! Звучало это так. Допустим, перед матчем с поляками я должен был играть против Шалтысика. Встаю и говорю, мол, сразу вижу, что могу Шалтысика перебегать. Он техничный, но невнимательно играет в обороне, не успевает возвращаться. Это можно использовать. Качалин:

– Все правильно, Валя, ты подметил. А еще ты должен присмотреть за Мишиным защитником. Он быстрый, часто подключается, Миша может не успеть, ты должен помогать закрывать. Своего бросай и подключайся к Мише… И тогда этот план пойдет.

Валя Иванов говорит:

– Я посмотрел, он медленный, если мне за спину будут давать, я…

И так далее, и так каждый игрок. То есть когда мы выходили на поле, были в полной уверенности, что идем реализовывать свой собственный план на игру и, соответственно, действовали осмысленно и сообща.

Уже сейчас анализируя, я понимаю, что Качалин и душойто не кривил, потому что глупостей очевидных мы сказать не могли. Не первый день в футболе. Другое дело не так тонко видели общую картину. Достаточно было слегка отшлифовать наше понимание задачи, добавить конкретные детали. И качалинский план становился нашим. А что значит заставить игрока думать до игры и во время ее, причем в масштабах всей команды!

Словом тонкий психолог. Тоже большой культуры человек. Мат пресекал на корню. Говорил, футболист это эталон, по существу это артист. Вы видели когда-нибудь, чтобы артисты при народе выражались? С виду очень мягкий и вежливый человек, он был, в принципе, достаточно жестким. Но если иной тренер проводит «воспитательную» работу с помощью крика и ругани, то Качалин в таких случаях подчеркивал значимость слов обращением на «вы». Он мог сказать: «Если повторится, то я вынужден буду вас освободить из сборной». И вот это тихое «вы» продирало почище любых оскорблений…

Как я уже писал, Гавриил Дмитриевич использовал на чемпионате Европы расстановку «дубль-вэ». Три защитника, два полузащитника, два инсайда, три нападающих. Плюс Лев Яшин. Прежде чем вспомнить о поездке во Францию, хочется немного рассказать о футболистах, которые 10 июля 1960 года вышли на поле стадиона «Парк де Пренс». Прямо по позициям.

Первым номером в команде был Яшин. О Льве Ивановиче много говорят и пишут, он совершенно справедливо признан лучшим вратарем в истории футбола. Он прекрасно выбирал позицию, избегая лишних падений, уже тогда выполнял часть функций чистильщика, выходил из штрафной, снимал кепку, играл головой и так далее. Все это известно. Но я хотел бы поделиться одним соображением, особенно с теми, кто не видел Льва в действии. Один случай заставил меня задуматься об истоках Левиного мастерства. Мы отрабатывали на тренировках удары по воротам. Я очень удачно обвел его мячом, он даже не дернулся, и я радостно закричал. А Лев посмотрел на меня и серьезно сказал:

– Чего ты радуешься? Я этот мяч взял.

То есть он достиг такого совершенства, что мог проводить физическую тренировку мысленно. Я бью, головной мозг фиксирует удар, дает сигнал в ноги, ноги пружинят, он падает и берет. Только все мысленно! В следующий раз я уже не смеюсь, а он чрезвычайно расстроен:

– Какой же я дурила. Момент удара прозевал. Пропустил мяч, не взял…

Читатели могут посчитать эту мысль надуманной. Но, поверьте, в ней нет ничего особо нового, разве что применительно к вратарскому искусству. Я много читал и анализировал. Вот, что писали про Паганини. Некий англичанин решил узнать секрет его репетиций. Просверлил дырку в гостиничном номере и в течение сорока пяти минут смотрел, как одетый во фрак скрипач стоял с поднятым смычком, не двигаясь. После этой «репетиции» Паганини был весь мокрый от пота. А вот вполне реальный эксперимент. Ученые провели специальное исследование с помощью одного известного дирижера. Он сидел в изолированной комнате, а в соседней включали запись большого оркестрового произведения. По сигналу лампочки он начинал мысленную работу с оркестром, игру которого он не слышал. Там пошел фагот, здесь первая скрипка. После «внутреннего» финального аккорда дирижер нажимал на кнопку. В тот же момент заканчивалась запись и в соседней комнате. Уникальное чувство темпа и пауз.

Я не большой знаток физиологии, но, видимо, есть научное объяснение таким феноменам, когда голова как бы моделирует то, что реально должны сделать руки и ноги. И Лева был одним из редких счастливчиков, которые благодаря врожденному таланту и большому трудолюбию добились идеального исполнения своих мысленных приказов. Тому немало подтверждений. Бывало на тренировке стоит он минуты три и взглядом провожает летящие в ворота мячи. Со стороны может показаться, что просто пижонит. Потом включается и тащит все, что только можно. За те три минуты он в голове просчитал все возможные траектории. А вот что он делал, по собственному признанию, во время матча. Выбивает от ворот Кесареву, но не выключается из игры, а мысленно действует на месте правого защитника. Кричит, отдавай Иванову, дальше за Вальку делает пас Понедельнику и вместе с ним бьет по воротам. Потом «отрабатывает» в обороне, страхует партнеров. Центральный нападающий соперников выходит на хорошую позицию, мощно бьет, и Лева практически без движений забирает мяч. Трибуны в восторге, пресса пишет: «Как Яшин прочитал комбинацию и оказался в нужном месте!» Он не читал комбинацию, он в ней УЧАСТВОВАЛ!

После того матча с поляками Яшин потерял три килограмма веса, хотя упал за игру всего несколько раз. С чего бы это? Сидел у весов выжатый как лимон и курил свою «беломорину» (ему разрешали). У нас к взвешиванию относились очень серьезно. Андрей Петрович Старостин любил приводить пример из конного спорта. Один наездник на фаворите проиграл на финише всего ноздрю лошади, потому что забыл из кармана выложить ключи от конюшни. А вы, говорил, эти двести граммов таскаете полтора часа. Толя Крутиков, когда становился на весы, все время отхаркивался и сплевывал, чтобы «сбросить вес».

Не так давно приезжали итальянцы, снимали фильм о Яшине. И где-то они вычитали приятный факт, что в мире больше меня Леве забивал только Ворошилов. Витька – семь, а я – шесть. Они меня спросили:

– Господин Бубукин, как вам удалось забить столько мячей Яшину?

Я отвечал:

– Сначала, когда выходил на ударную позицию, смотрел на Яшина. А он на меня. И получалось, что он тебя просто гипнотизирует. Куда не бьешь, он всегда в том углу. И я решил не смотреть перед ударом…

В принципе, у меня ворота и так сфотографированы. Так что, когда я входил в зону, то просто изо всех сил бил, а потом уже голову поднимал и видел – гол. Потому что взгляд на Яшина – это взгляд удава на кролика, – кранты, из удобного положения не забьешь…