Вскоре придется делать выбор… и я порой пытался выбирать… Приходила Элиан с глазами, полными нежности… Что, если бы ее рядом не было? Никогда! Ах! Как ужасно!… Но когда я вспоминал Мириам, когда слышал ее голос, чувствовал ее тело, прижимающееся к моему, сама мысль расстаться с ней казалась невыносимой. Пришли первые из заказанных книг, они произвели неожиданный эффект. Я уже вставал тогда и днем читал в кабинете, где Элиан поставила для меня шезлонг. В некоторых были фотографии с африканскими пейзажами, туземными деревнями, масками колдунов. Конечно, содержание мне было интересно, но научные статьи, с их варварской терминологией, меня быстро утомили. В своем воображении я уже пребывал там, проносился между хижинами, танцевал со жрецами вокруг идолов, плыл среди крокодилов по могучим рекам. Африка сходила со страниц такой, какой ее описывала Мириам, такой, какой я видел ее на полотнах возлюбленной, — яркой, бурной, сочной, с привкусом крови. Вспоминались обещания Мириам: «Мы поедем туда… у тебя будет вездеход…» Я закрывал глаза и ехал на «лендровере»… Ребячество! Дешевая романтика. Впрочем, я это вполне сознавал. Чем бы ни тешиться, лишь бы утолить потребность вновь увидеть Мириам. Насколько «Загадочная Африка» меня отдалила от нее, настолько книги, которые я перелистывал теперь, мне говорили, что она здесь, рядом… и я не выдерживал, вставал и подходил к окну. Гуа сверкал в апрельских лучах. А там, словно корабль, ставший на якорь, меня ждал остров. Я прижимался лбом к холодному стеклу, вздыхал и возвращался к шезлонгу. Я узнавал удивительные вещи. Путешественники утверждали, что некоторые колдуны способны перевоплощаться ночью в животных-тотемы [3].

С десяток людей-пантер арестовали в 1911 году в Габоне. Они разорвали и сожрали молодую женщину. В 1930 году в Сенегале двести десять туземцев обвинялись в преступном колдовстве… В другом месте миссионер видел африканцев, способных раздваиваться и находиться сразу в двух местах… И еще, по общепринятому мнению, колдуны использовали мертвых, чтобы терроризировать живых… Воздействие на расстоянии — широко распространенная практика. Н'нем — это человек, одержимый Эвуром. Эвур — внутренняя сила, не зависящая от воли Н'нема. Она руководит его действиями и наделяет способностью творить вещи, на первый взгляд чрезвычайные… Увлекшись, полный любопытства, я перелистывал страницы. Виктор Элленбергер рассказывает, что у кафров тембу женщинами овладевает своего рода одержимость, психоз Мотеке-теке; он может длиться месяцами и толкает их на преступные деяния. В период кризиса они надолго теряют сознание, утрачивают память, страдают от стреляющей головной боли…

И все же я оставался при своем мнении. Свидетельства впечатляли. Подписывались люди, известные всему миру, такие, как Альберт Швейцер. Но не много ли этих свидетельств? Я недовольно ворчал про себя: «А доказательства?.. Где же доказательства?..» Отупев от цитат, ссылок, описаний, я закрывал книгу и удивлялся, что все еще нахожусь в собственном кабинете. Удивление переходило в радость. Здесь я в безопасности. В книжном шкафу я видел студенческие учебники, курсовые по физике, химии.

И я говорил «нет» этой кошмарной Африке — такой отличной от щедрой, доброй Африки Мириам. В пять входила Элиан с подносом в руках. Она пила чай. Я же отдавал предпочтение обжигающему черному кофе.

— Брось свои фолианты, дорогой, — произносила она. — Отдохни.

Ее совершенно не интересовало, что я читаю, ее загодя отталкивали размеры, объем книги. Она не проявляла абсолютно никакого любопытства. Единственные книги, изредка попадавшиеся мне на глаза, были небольшие трогательно-сентиментальные романы, рассеянно пролистываемые ею. После ужина я еще с час читал. Если я за что берусь, то делаю это основательно, поэтому я отмечал на карточках наиболее существенные моменты, подбирая их по рубрикам: колдовство, ясновидение, биолокация и т.д. Мне казалось, что, поступая так, я разделаюсь со своими прежними подозрениями. К тому моменту, когда я смог вернуться к работе, Мириам была полностью оправдана. Поэтому, возвращаясь в Нуармутье, у меня было тревожно на душе. Я привык чувствовать себя виноватым перед Элиан, но теперь еще большую вину я испытывал перед Мириам. Машину отремонтировали. Ближе к вечеру море отступило. Самый подходящий момент. Я отправился в путь, решившись на этот раз расспросить ее об отношениях с туземцами. Виаль явно преувеличивал.

Мириам была рассеянной и озабоченной. Ньете отказывалась принимать какую-либо пищу. Она лежала там, где раньше была прачечная, позже переделанная под дровяной сарай. Здесь Мириам оборудовала вольер, где зверь ел и спал. Едва справившись о моем самочувствии, Мириам предупредила, что со вчерашнего дня Ньете почти никого к себе не подпускает. Ронга, сидя на корточках, плакала. Гепард зарычал, когда я присел рядом, и мне стало ясно, что нужно быть поосторожнее. Я стал говорить, выбирая самые успокоительные интонации, затем, осмелев, погладил по голове. Ньете не возражала.

— Воду пьет?

— Да, много.

Осмотреть как следует — не может быть и речи. Зверь нервничает. По-моему, дело в печени. Мириам упрямо кормила ее со своего стола. Сама любила сладости и ее пичкала шоколадом и сахаром.

— Боюсь, как бы она не стала агрессивной, — сказала Мириам.

Я был растерян. Я любил Ньете, но спокойнее было бы содержать ее в зоопарке. Мириам слишком небрежна по натуре, чтобы серьезно заниматься животными, тем более хищным животным. Но высказать это вслух я не решился.

— Диета, — сказал я. — Никакого молока, сахара. Ничего, кроме нескольких косточек погрызть. Там будет видно.

По взгляду, брошенному Ронгой, я понял, что она того же мнения. Но Мириам я не убедил. Я увлек ее на свежий воздух.

— Животное в неволе, — добавил я. — В этом все зло… Не веришь?.. Как-то ты говорила мне о травах, об африканских лекарствах. Хочешь, я напишу своему африканскому коллеге?

— Он ничего в этом не смыслит.

— А ты?

— Я — да.

— Что же конкретно тебе известно?

— Тебе не понять. Нужно увидеть все своими собственными глазами… О, пожалуйста, Франсуа… Будь что будет!

Мы поднялись на второй этаж и устроились на балконе. Было жарко. В воздухе пахло смолой.

— Мне не нравятся здешние запахи, — сказала она. — У меня от них мигрень.

— Ты много общалась с африканцами?

— Да. Когда я была еще совсем маленькая, у нас была служанка… Н'Дуала… Необыкновенная женщина. Я не отходила от нее ни на шаг. Отца дома никогда не бывало. Мать то и дело отлучалась. Н'Дуала обращалась со мной как с дочерью.

— Почему необыкновенная?

— Она знала все… всякие секреты… например, как заставить расти цветы, как заговаривать дождь.

— Серьезно?

Мириам сложила руки на затылке и, глядя сквозь сосны на небо, принялась напевать странную песенку, напоминавшую арабский речитатив:

— Это чтобы прогнать ночных духов. Н'Дуала пела эту песенку у моей кровати. Есть другая, чтобы удержать ветреного жениха:

— Эту я пою каждый день, но мне все больше кажется, что она не действует. На глазах у нее выступили слезы. Я взял ее за руку.

— Отстань, — прошептала она. — Это ничего не меняет. Я вернусь туда одна.

— Мириам…

— Нет же, дорогой, уверяю тебя, теперь это неважно… Я тебе надоела. И очень хорошо. Не будем об этом.

— Ты сердишься, что я не приходил… Но я был прикован к постели… вот черт, видишь — шрам!

— Хороший предлог.

— Ладно, я нарочно сделал так, чтобы в меня врезался грузовик.

— Но, Франсуа, чем тебя удерживает эта женщина? Ты сам говорил, что не любишь ее… Говорил… Да или нет?

— Да.

— Это правда? Почти без колебаний я ответил:

— Да.

Она не настаивала, она ждала, молчание становилось невыносимым. Мне нужно было что-то говорить, что-то придумывать. Чем дольше затягивалась пауза, тем большим подлецом я выглядел.

— Сейчас ты взглянешь на часы, — не выдержала она, — вздохнешь, встанешь как бы расстроенный, что приходится уходить… и быстренько смоешься, будто опасаясь подхватить позорную болезнь, а когда явишься домой, будешь злиться на меня… за все. Все вы одинаковы… Уходи, малыш. Я сама справлюсь с Ньете.

Она меня прогоняла. Мне вдруг захотелось ее оскорбить, ударить, но главное — я был противен сам себе, мне претила моя пассивность, какая-то оторопь, делавшие меня упрямым и скрытым. Я увидел себя со стороны и почувствовал отвращение. Я постарался как можно непринужденней встать, едва удержался, чтобы не вздохнуть, совсем как она и ожидала, проходя, дотронулся до плеча.

— Завтра все наладится, — сказал я. Голос звучал идиотски. Я и был идиотом. Деревенщина! Только и годен, что коров выхаживать. Ронга остановила меня на крыльце:

— Так что делать с Ньете?

— У нее спросите! — крикнул я. — У нее найдется песенка, чтобы ее вылечить.

Я хлопнул калиткой и тронулся к Гуа, неспособный справиться с дрожью в руках. На этот раз это конец. Меня охватила злоба. Вечером, после долгих часов работы, я вернулся домой, так и не успокоившись. Впервые я прогнал Тома, пнув его ногой, когда он зарычал, обнюхав меня. Я забросил на книжный шкаф книги, наваленные на столе. Хватит! Сыт по горло! Решил было уехать отсюда куда подальше, на другой конец Франции. Морской прибой наводил тоску. Я проглотил две таблетки снотворного и заснул как убитый. На следующий день гнев прошел, развеялся; только голова стала как ватная. Это был я — и не я. Неопределенность, вялость. Как будто долго плакал. В состоянии отрешенности я принял нескольких клиентов, поехал навестить других. Про Мириам забыл, но временами вспоминались обрывки песни… «Мундиа мул'а Катема…» Непонятные слова, удивительно соответствовавшие моему грустному настроению, назойливо вертелись на языке, вызывая смутную тревогу своим ускользающим мотивом… Я боялся его упустить… Но нет… Он возвращался… Никогда еще болото не казалось таким зеленым, огромным, переливающимся. Я уходил в него всеми корнями. Может, оно меня понемногу исцелит?..

Я потерял счет дням после ссоры. Четыре, пять. Сколько же прошло? Неважно. Я возвращался под дождем из очередной поездки. Около шести я затормозил у гаража. Толкнул тяжелую дверь и, прежде чем снова сесть в машину, повернул выключатель над дверью, чтобы зажечь свет. Я останавливаюсь на мельчайших подробностях, так как они запечатлелись в моей памяти с драматической точностью. Я въехал вовнутрь и, пораженный, тотчас остановился, обнаружив в другом конце гаража большую черную дыру в полу. Люк в подвал был открыт. Между тем этот люк всегда оставался закрытым. Только я один спускался в подвал, и то очень редко.

У меня от страха буквально оборвалось сердце… Элиан! Я не решался выйти из машины, подойти к зияющему провалу… Люк сработал как западня. Элиан отправилась за покупками в Бовуар. Вернувшись, она прошла через сад, как всегда, открыла эту дверцу, что напротив меня, толкая перед собой велосипед, — я представлял эту сцену, и сердце тяжело стучало. В потемках прошла наискосок, чтобы поставить велосипед у входа на кухню. А под ногами разверзлась пустота…

— Элиан!… — Я позвал громче: — Элиан! Боже мой, что меня ждет?

Я толкнул дверцу машины и сделал несколько шагов. Ступеньки уходили в темноту, оттуда несло плесенью.

— Элиан!

Я спустился и увидел только обломки старых бочек. Я успел вовремя. Когда я поднимался, мне стало плохо… страх, усталость… Я с трудом придержал крышку люка, она с шумом закрылась, подняв с полу облако пыли. Я замер неподвижно посредине гаража, опустив руки, стараясь восстановить дыхание. Нельзя же, в конце концов, падать в обморок, потому что этот люк… Да, но Элиан его никогда не открывала. Погребом уже давно не пользовались.

Только я погасил свет, как услышал, что по гравию аллеи едет велосипед. Дверца открылась, и, как на пленке, которую прокручивают второй раз, вошла Элиан, ведя за седло велосипед. Она толкала его в сторону кухни. Послышался отзвук шагов по крышке люка… В это мгновение она наткнулась на меня.

— Это ты? Что ты тут делаешь? Я нервно потирал руки.

— Чинил кое-что, — сказал я.

— Зажги, будь добр… На обратном пути я проколола шину… Заклей заднюю покрышку, а я тем временем соберу поужинать…

Она отвязала от багажника пакеты и прошла на кухню. Если бы не этот прокол, который ее задержал… Снимая шину, я только и мог, что беспрестанно повторять: «Если бы не этот прокол…» Затем… я начал размышлять уже более связно. Разумеется, в погреб спускалась Элиан. Страшно встревожившись из-за случая с колодцем, я тут же провел параллель между колодцем и погребом. Один образ произвольно накладывался на другой. Положа руку на сердце, если бы Элиан чуть не убилась в первый раз, охватила бы меня паника при виде открытого люка?.. Я закончил ремонт, не зная, что и думать. Разум подсказывал одно, инстинкт — другое. Я пошел мыться, и когда уселся за стол, то внешне был совершенно спокоен. Поцеловал Элиан.

— Что нового?

— Да так, ничего, — ответила она.

— Самочувствие нормальное?

— Да. Сейчас я чувствую себя как раньше. Постирала, погладила… И ничуть не устала. Съездила в Бовуар: кончилась мастика.

— Я все думаю, что нужно поставить второй выключатель в гараже, — бросил я небрежно. — Когда ты входишь со своим велосипедом, то ничего не видишь.

— Да я привыкла, знаешь… и потом, днем гараж пустует, я не рискую удариться.

По тону ее ответа я был уверен, что в погреб она не спускалась. Но это еще не доказательство. К несчастью, я не имел права прямо спросить об этом. Если люк открыла не она, то ее это встревожит. Элиан продолжала говорить, я слушал краем уха. Она встретила нотариуса, мэтра Герена… Я думал, как лучше подступиться, возможных вариантов было всего несколько…

— Ты слушаешь меня или нет? Мой бедный Франсуа, спустись же на землю.

— Что?

— Кто-то приходил в мое отсутствие.

— Кто?

— Не знаю. Дама. Меня только что предупредила Матушка Капитан.

— Дама?

— Клиентка, разумеется.

— Оставила записку?

— Нет.

— Любопытно, — сказал я. — Во сколько?

— Я не спросила. Возможно, около пяти. Я вышла примерно в полпятого. Она приедет еще раз, не волнуйся.

— Да я и не волнуюсь.

Но я как раз волновался. Дама! Сразу подумал о Мириам. Безумная мысль. И тем не менее она неотвязно преследовала меня с болезненной очевидностью. Это Мириам. Впрочем… я прикинул… да… с пяти часов через Гуа можно проехать…

— Возьми клубники, — сказала Элиан. — Она восхитительна. Я очнулся. Стол, клубника, улыбающаяся Элиан.

— И вправду, — произнес я, — очень вкусно. — Ягоды казались горькими, с тошнотворным привкусом желчи.

Как только Элиан поднялась, чтобы убрать со стола, я отправился в сад. Узнать, узнать! Как можно скорее! Я почти бежал по аллее, а Том, думая, что я с ним играю, принялся прыгать вокруг меня. Мне пришлось дать ему пинка, чтобы он успокоился. Когда я вошел, Матушка Капитан мыла посуду.

— Продолжайте, — сказал я. — Не обращайте на меня внимания. Я на минуту… Ко мне заходили?

— Да. Почти сразу после того, как ушла мадам Рошель… Я заканчивала уборку, мыла пол, когда пришла эта дама. Я даже не успела крикнуть, что дома никого нет. Она пошла прямо к дому.

— Вот как? Прямо к дому?

— Да, что меня и удивило.

— Как она выглядела?

— Я плохо ее рассмотрела. На голову был накинут капюшон от плаща… Высокая, стройная.

— Не представляю, кто это мог быть.

— В голубом плаще.

— Вы уверены?

— Вполне. Она направилась к дому. Тут выбежала ваша собака и залаяла. Я даже подумала, что она прыгнет на нее. Стала крутиться у ее ног, ну, вы знаете, как обычно… Если бы она ее укусила, бедняге пришлось бы туго. Тем более что та уже и так поранилась.

— Поранилась?

— Да, у этой дамы была забинтована нога или скорее лодыжка. Толстая повязка. Я даже подумала, что она к вам из-за ноги и пришла. Никогда не знаешь, если кто укусит, заразный он или нет.

— А потом?

— Наверное, постучалась, ее скрывал угол дома. Собака какое-то время еще лаяла. Я принялась готовить ужин. В моем возрасте особых приготовлений не требуется, но все же…

— Больше вы ее не видели?

— Нет. Если она вернется и никого не будет, что ей передать?

— Спасибо. Думаю, она позвонит.

Переходя дорогу, я набивал трубку. Голубой плащ! Конечно, у Мириам есть голубой плащ. Но тысячи и тысячи женщин носят голубые плащи. И все же я был глубоко взволнован. Прибежал Том, стал резвиться, я присел на край колодца и погладил его. Пес положил голову мне на колени. Он-то видел ту посетительницу, но ее образ, запечатлевшийся в его полных любви глазах, был для меня потерян… Я так устроен, что волнение заставляет меня обсасывать одни и те же слова, возвращаться постоянно к одной и той же мысли, и так может продолжаться часами. Я понял в тот вечер, что избавиться от Мириам не удастся. Казалось очевидным, что таинственная посетительница живет поблизости, скорее всего в Бовуаре, и хотела спросить у меня совета по поводу укуса в лодыжку. Меня устроило бы, чтобы дело обстояло именно так. Если бы не люк! Кто-то же открыл его?.. Не помню, какие подробности я сообщил Мириам о привычках жены во время наших бесед. В общих чертах передал, о чем мы иногда говорим с Элиан. Да разве все упомнишь! Я был уверен, что Мириам знает наш дом как свои пять пальцев… Ночи стали темными. Элиан, очевидно, спит. Я поднялся в кабинет, по-прежнему на распутье. Итак, придется вернуться в Нуармутье. Но никакой необходимости в этом нет. У Мириам на лодыжке никакой повязки нет. Это не она. Стоп! Она вполне могла притвориться, что у нее рана, чтобы иметь повод, если Элиан окажется дома. Ладно. Но в случае с колодцем Элиан никого не видела. Вот решающий аргумент. Значит, я туда не еду, и все же следует посмотреть по календарю час отлива. Может, я безвольное существо, не способное принять энергичные меры. Поспешный приговор! Когда речь шла о жизни животного, я мгновенно принимал решение. «Значит, животных ты любишь больше, чем людей», — отвечал я сам себе. Неправда. Я готов порвать с Мириам, чтобы спасти жену. И без колебаний. Единственное, что нужно, чтобы спасти Элиан, — установить, что Мириам действительно виновна. Следовательно, необходимо вернуться в Нуармутье. Хоть ты плачь. Обсасывая проблему со всех сторон, я впал в сонное оцепенение. Глаза мои были открыты. Я видел, как по потолку пробегает свет маяка… «Мундиа мул'а Катема… Силуме си квита ку ангула…» Жалоба на непостоянство жениха! Карточки здесь, между книжкой и бухгалтерскими счетами. Рубрики: колдовство, ясновидение, биолокация… Отвращение нарастало. Мне казалось, что я пал ниже некуда, какой-то подпольный эскулап…

Когда я проснулся, то обнаружил, что лежу, обхватив голову руками. Затылок одеревенел. Было пять утра. Я бесшумно разделся. Элиан не шевельнулась, когда я залез в кровать. Я еще раз взвесил все доводы «за» и «против»… Если честно, то права обвинять Мириам у меня не было.

В тот же день около половины пятого я ждал отлива на склоне, ведущем к Гуа. Я был, как когда-то, нетерпелив. Когда-то — это всего несколько недель назад. И за несколько недель самая большая любовь в моей жизни превратилась в нечто постыдное. Возможно, я больше не любил Мириам? Как можно узнать, любишь или нет? Как и все, я читал любовные романы. В них не было ничего похожего на мои чувства к Элиан или к Мириам. Кем они были для меня? Сожаления, угрызения совести, сомнения, отрицательные эмоции. И все же, когда вода отступила, я запустил двигатель так порывисто, как если бы пришпорил лошадь. Я спешил туда, и одновременно мне хотелось, чтобы я оттуда уже вернулся.