Для И. характерен обширный ритуальный комплекс, поддерживающий не только веру во всемогущего бога, но и «мусульманскую солидарность», призванный объединять «правоверных» одной идеей и одним действием. Исключительное значение И. придаёт обычаю и традиции как главному средству социального контроля и обеспечения высокой степени единомыслия (особое значение в этом плане имеет пятничный намаз в мечети, во время которого читается молитва за власть предержащую и за всю мусульманскую общину), основанного на чувстве гордости за принадлежность к руководимому богом «сообществу правоверных» - умме. Важнейшие праздники И.: праздник разговения (после поста; ид аль-фитр, тюркск. ураза-байрам), праздник жертвоприношения (ид аль-адха, курбан-байрам ), мирадж (связанный с мифом о вознесении Мухаммеда на небо), маулид (день рождения Мухаммеда) и др. Существенное значение приобрела и такая религиозная обязанность, как джихад (или газават) - «война за веру», «священная война».

  Декларируя свою неразрывную связь с мусульманскими же государственными формами и сюзеренами (вначале с мединской уммой и Мухаммедом, как её шейхом, затем с Халифатом и с халифом и т. д.), возможность реального воплощения своих принципов лишь в мусульманской политической организации, И. оказывался теснейшим образом связанным с политической сферой, активно содействуя складыванию и упрочению унифицированной религиозно-политической системы. Но эта тенденция постепенно ослаблялась вследствие непрерывно растущих противоречий между абстрактно-универсальным идеалом И. и укреплявшимися местными религиозно-культурными традициями. Отсутствие в И. межрегиональной церковной организации всемерно благоприятствовало автономистским и сепаратистским стремлениям. Рост социальных противоречий, чаще всего выражавшийся в форме религиозной борьбы, ослаблял действие И. как консолидирующей силы. Следствием всего этого стал не только распад некогда целостного мусульманского политического организма на ряд враждующих между собой государств, объединённых лишь формально единой идеологической доктриной, но и появление множества сект, каждая из которых, даже и не всегда стремясь к полной независимости в пределах исламской структуры, создавала тем не менее своё специфическое учение. В 7 в. возник хариджизм (см. Хариджиты ), выдвинувший идею полного равенства в мусульманской общине, требование выборности имама-халифа и др.

  Политическая борьба вызвала появление в том же 7 в. второй основной, после ортодоксального И. ( суннизма ), ветви мусульманской религии - шиизма . Из него в свою очередь выделилось в 8-9 вв. несколько сект - зейдиты , исмаилиты , имамиты и др. Шиитов отличает от суннитов прежде всего особое понимание института верховной власти. За исключением Али , зятя Мухаммеда, объявляемого единственным законным преемником пророка и толкователем И., шиизм отвергает, как узурпаторов, всех суннитских халифов, противопоставляя им свою династию 12 имамов (Али и его прямых потомков от брака с дочерью Мухаммеда Фатимой). В то время как суннизм опирается на институт иджмы (формально - на «согласие всей общины», фактически - на единство мнений компетентных и авторитетных теологов - законоведов по отдельным религиозным, правовым и бытовым вопросам, не предусмотренным Кораном и сунной), шиизм предоставляет право интерпретировать и применять «божественный закон» (и даже развивать его) только имаму и от его имени - муджтахидам .

 В 8 в. в И. зарождается мистическое течение - суфизм . Явившийся реакцией на нивелирующие тенденции ортодоксальной религиозной организации и подчёркивая ценность индивидуального начала в гораздо большей степени, чем официальное мировоззрение, суфизм всё же никогда не был его полной противоположностью. Стремясь преобразовать не веру, как таковую, а верующего, он имел тем не менее общую с формальными суннитскими и шиитскими структурами цель и потому-то являлся по существу их «некодифицированным» продолжением и дополнением. Более того - именно суфийские ордена, нередко соединяя воедино аскетичность и воинственность, неоднократно оказывались наиболее ревностными охранителями и расширителями сферы мусульманского господства, строжайшими блюстителями исламской «самобытности и чистоты», действенными очагами миссионерской пропаганды. Однако суфизм одновременно становился опорой гуманистической и антиклерикальной мысли, источником самых утончённых и чуждых ортодоксии культурных течений. И он же своей чёткой и никогда не снимаемой мистико-аскетической направленностью подтачивал организационную стабильность мусульманского общества, вступал в конфликт с духом ортодоксального И. как системы, основывающейся на принципе нерушимой традиции, воплощённом в шариате.

  Ортодоксальный И., стремясь регулировать и регламентировать все действия индивида и все сферы общественной жизни, провозглашал шариат плодом божественных установлений и потому - вечным и неизменным. Установления шариата обеспечивали юридическую унификацию на огромной территории Халифата. Уже в 10 в. завершилась выработка основных норм мусульманского права. Основатели возникших в 8-9 вв. четырёх суннитских юридических толков ( мазхабов ) были признаны непререкаемыми авторитетами, последними, кто мог в суннизме автономно толковать (иджтихад) главные источники мусульманского права (Коран и сунну), а фактически - все имеющие принципиальное значение теолого-правовые (и в конечном счёте - социальные) проблемы. (Шиизм в этом отношении даёт несколько большую свободу своим религиозным авторитетам - муджтахидам, поскольку у каждого из них предполагается непосредственная духовная связь со «скрытым имамом».) Всё это содействовало укреплению ортодоксального И. как средства упрочения и освящения господства эксплуататорской верхушки.

  Подчёркнуто консервативный характер ортодоксального И., упорно сохранявшего принцип тождественности религиозных, культурных и политических институтов, с одной стороны, отражал застойность основанных на натуральном и полунатуральном хозяйстве мусульманских средневековых обществ, а с другой - сам немало способствовал значительному экономическому и культурному отставанию мусульманского Востока, препятствовал его целостной секуляризации. В то же время И., как универсальная идеология исповедовавших его народов, нередко объективно способствовал активизации их национально-освободительных движений. Это в свою очередь сохраняло большое влияние И. в социальной жизни мусульман, делало весьма проблематичным и неопределённым разделение его на светские и религиозные сферы. И всё же в целом шло заметное падение традиционной силы И., уменьшение объёма социально-значимой деятельности, контролируемой посредством его религиозных институтов, постепенный отход от мышления чисто теологическими категориями, от последовательно-теократических моделей и идеалов.

  В конце 18 в. и особенно в 19 в. вследствие нарастания социальных, религиозных, национальных и др. противоречий в мусульманских странах, в условиях зарождения буржуазных отношений, в результате многостороннего влияния европейской культуры стали предприниматься попытки преобразовать И.: либо решительно отказавшись от всех «искажений и наращений», аккумулированных с ходом времени, полностью вернуть ему ту «идеальную» форму, которую он имел на ранних этапах своей эволюции (см. Ваххабиты ), либо, напротив, привести И. в максимальное соответствие с основными тенденциями новой капиталистической эпохи. Такие мусульманские модернизаторы конца 19 - начала 20 вв., как Абдо , Рашид Рида, Икбал и др., ставили своей задачей возрождение политического и интеллектуального величия И. в духе современного им научного и технического прогресса. В связи с этим они выдвигали тезис о возможности познать реальный мир, о величии человеческого разума, допускали сочетание свободного развития его с верой в бога и т. д. Ратуя за «согласованность» И. с наукой, модернизаторы его выступали с требованием значительного расширения круга лиц, имеющих право на свободное, «в духе времени», толкование Корана и сунны, а также упрощения обрядности, смягчения ряда ритуальных предписаний и норм, улучшения положения женщины, которой традиционный И. отводил второстепенное в сравнении с мужчиной место; ликвидации полигамии ; внедрения европеизированных образовательной и юридической систем и т. д.

  Но, как правило, все стремления этих идеологов были направлены на включение новых элементов в традиционную структуру без каких-либо резких противоречий с устоявшимися принципами, на приспособление И. к современности путём подновления лишь наиболее архаичных его компонентов (или окончательного, но чрезвычайно осторожного и постепенного отказа от них). Поэтому демократические, просветительские, антифеодальные требования различных модернизаторских конструкций нередко отступали на задний план перед идеей бесспорного превосходства И. над всеми другими верованиями, социально-политическими доктринами и культурами, провозглашением его совершеннейшим в основе своей образом жизни, к которому должны быть приспособлены европейская наука и техника. Апелляция к И. как вечному символу самобытности, требование безусловной зависимости мусульманина от «наднациональной уммы» - всё это тормозило процесс всесторонней секуляризации исламских обществ, стесняло развитие национального самосознания и национальных культур и лишало мусульманский модернизм последовательного характера, устойчивой социальной базы. В итоге более или менее радикальный религиозный реформизм не имел успеха на мусульманском Востоке. Традиционный И. продолжает играть видную роль в различных сферах социальной жизни мусульманских стран зарубежного Востока. В подавляющем большинстве их И. не только государственная религия, но и существенный компонент национальной культуры, во многом определяющий нормы поведения, быта, отношения к другим народам и цивилизациям; он часто используется для освящения различных правительственных акций. Вместе с тем всё более усиливаются наметившиеся ещё в 19 - начале 20 вв. секуляризаторские тенденции, направленные на размежевание социальной идеологии и религии; при этом религии отводится роль лишь одного из орудий национальной политики. В сущности этот курс проводится почти во всех современных мусульманских странах. В некоторых из них правительства стремятся трансформировать в соответствии с собственными целями все традиционные религиозные организации. С одной стороны, государство зачастую отождествляет себя же с этими организациями, а с другой - один за другим устраняет все источники их реальной и потенциальной автономии (национализируя вакфы , изымая из ведения религиозных организаций и беря в свои руки руководство системой народного образования, функции комплектования и распределения служителей культа, надзора за их деятельностью и т. д.).

  Одновременно государство пытается всячески унифицировать религиозную сферу, ополчаясь на различные неортодоксальные, но глубоко укоренившиеся в социальной и религиозной жизни масс напластования в виде культа святых, анимистически-магических представлений и практики, всевозможных суфийских братств, обычно противодействующих модернизаторским реформам. В ходе фронтального столкновения откровенно традиционалистской и секуляризаторско-модернистской систем ценностей рождается множество функционирующих в лоне И. направлений, течений, школ, начиная от архаично-ортодоксальных и кончая суперутончёнными и гибкими. В конечном итоге эта интеллектуальная мозаичность современного И., всё убедительнее доказывающая, в частности, полнейшую бесперспективность панисламизма и близких ему учений, так или иначе отражает идущую в зарубежных мусульманских регионах борьбу за поиск наиболее эффективных средств достижения всестороннего прогресса. В СССР и других социалистических странах, где социальные корни религии подорваны, И., как и другие религии, всё более и более превращается в пережиток прошлого.

  Постоянное утверждение идеи о вечной подвластности человека мифическим небесным силам, ориентация на потустороннее существование, противопоставляемое пессимистически оцениваемому земному бытию, принципиальный отказ от признания самоценности и автономности человека - всё это делает И., как и любую религиозную систему, несовместимым с принципами подлинно научного мировоззрения.

  М. А. Батунский.

  Ислам и пластические искусства. И.оказал значительное влияние на искусство мусульманских стран. В области архитектуры это сказалось в появлении и широком распространении новых типов зданий: мечетей , минаретов , ханак , медресе , караван-сараев и пр. Запрещение изображать божество обусловило отсутствие религиозной тематики в изобразительном искусстве и привело к ограничениям в создании изображений человека и других живых существ. Представление о предосудительности таких изображений возникло в связи с их осуждением в хадисах и постепенно распространилось в широких слоях мусульманского населения. Начиная с 11 в. мусульманские богословы как сунниты, так и шииты безоговорочно осуждают изображения людей и животных в общественных местах, но допускают включение их в орнаментацию предметов употребляемых в быту (например, на керамике бронзе тканях и пр.). Осуждение не имело характера закона, и толкование его зависело от конкретных условий. Так в Иране где была сильна национальная живописная традиция, сюжетная живопись (даже на религиозные темы) существовала в течение всего средневековья. В арабских странах (см. Арабская культура ) и Турции действие запрета оказалось сильнее: после 14 в. в этих странах изображения живых существ встречаются редко даже в прикладном искусстве. В начале 20 в. мусульманские авторитеты, уступая тенденциям современной жизни, пересмотрели своё отношение к изобразительному искусству и официально заявили что И. запрещает только изготовление идолов и икон.

  О. Г. Большаков.

  Лит.:Маркс К. и Энгельс Ф., О религии, М., 1965; Бартольд В. В., Ислам, Соч. т. 6, М., 1966; Беляев Е. А., Арабы, ислам и арабский халифат в раннее Средневековье, М., 1966; Избранные произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока IX-XIV вв., М., 1961; Беррельс А. Е., Насири Хосров и исманлизм, М., 1959; Климович Л. И., Ислам, М., 1965; Петрушевский И. П., Ислам в Иране в VII-XV вв., [Л.], 1966; Гордон-Полонская Л. Р., Мусульманские течения в общественной мысли Индии и Пакистана, М., 1963; Григорян С. Н., Из истории философии Средней Азии и Ирана VII-XII вв., М., 1960; Смирнов Н. А., Пятьдесят лет советского исламоведения, в сборнике: Вопросы научного атеизма, т. 4, М., 1967; Степанянц М. Т., Философия и социология в Пакистане, М., 1967; Батунский М. А., О некоторых тенденциях в современном западном исламоведении, в сборнике: Религия и общественная мысль народов Востока, М., 1971; Большаков О. Г., Ислам и изобразительное искусство, в сборнике: Труды Государственного Эрмитажа, т. 10, Л., 1969; Фильштинский И. М., Шидфар Б. Я., Очерк арабо-мусульманской культуры, М., 1971; Левин З. И., Развитие основных течений общественно-политической мысли в Сирии и Египте. (Новое время), М., 1972; Аширов Н., Эволюция ислама в СССР, М., 1972; Гольдцигер И., Лекции об исламе, СПБ, 1912; Массэ А., Ислам, пер. с франц., М., 1961; Шарль Р., Мусульманское право, пер. с франц., М., 1959; Levy R., The social structure of Islam, Camb., ,1957; Massignon L., Essai sur les origines du lexique technique de la mystique musulmane, P., 1954; Watt W. М., Islam and the integration of society, L., 1961; Grunebaum G. E. von, Modern Islam, N. Y.,1964; Schacht J., An introduction to Islamic law, Oxf., 1966; Gibb Н., Studies on the civilization of Islam, Boston, 1968; Religion in the Middle East, ed. by A. J. Arberry, v. 2, Camb., 1969; Miquel Andrй, =lslam et sa civilisation, VIIe-XXe siйcles, [P.], 1968; Islam and its cultural divergence, ed. by Girdhari L. Tikku, Urbana [a. o.], [1971].