22

На следующий день в тот же час Санди вновь оказалась в парке и затем приходила туда все последующие дни. Пытаясь придать своим посещениям какой-то смысл, она начала составлять список симптомов, которые проявлялись в поведении Декстера. Под первым номером в нем значились однообразные движения, повторяющиеся в четкой последовательности, обычно характерные для острой фазы болезни. Руки юноши, лежавшие на крышке картонной коробки, жили собственной жизнью, действуя в неизменной манере и исполняя довольно сложный ритуал: три постукивания параллельно расположенными большими пальцами, подъем указательного пальца левой руки, постукивание двумя мизинцами шесть раз, то же с указательным пальцем левой руки… Даже разговаривая, Декс выдерживал заданную очередность движений, ни разу не допустив ошибки! Вся жизнь юноши теперь подчинялась болезненному ритму, превращавшему его в робота. Сандра смогла в этом убедиться, поскольку долго наблюдала за своим подопечным издали, с момента его выхода из корпуса, стараясь по возможности хронометрировать его движения. Она пришла к выводу, что Декстер подсчитывал шаги во время передвижения и никогда не изменял маршрут прогулки. Однажды, случайно уменьшив ширину шага, юноша «исчерпал» положенное количество шагов, не дойдя до скамейки, на которой обычно сидел. Остановившись от нее метрах в двух, Декстер так и не сумел сделать два дополнительных движения, чтобы достигнуть цели, и застыл как столб. Во власти все возраставшей тревоги, он в недоумении уставился на скамейку и не знал, что предпринять. Окажись скамейка на другом краю пропасти, вряд ли Декс счел бы ее более недосягаемой, чем теперь. Неспособность дойти до места назначения без нарушения «священного ритуала», пленником которого он был, заставила Декстера развернуться и проделать обратный путь до своей палаты, после чего была предпринята вторая попытка. Правда, Сандре еще не приходилось видеть больного во время приступов необъяснимого гнева, которые являются классическим симптомом болезни и возникают без какой-либо провокации со стороны. Что-то ее настораживало в поведении юноши, возможно, слишком логичное построение его бреда, который в полном смысле отвечал понятию «систематизированный». У подростков и молодых людей бред чаще всего бессвязный, не организован в стройную систему, не подчинен глобальному видению мира. Декс же производил впечатление на редкость сознательного сумасшедшего, прилежного чиновника на службе безумия. Не симулянт ли он? Но выводы было делать рано.

С некоторых пор юноша общался с Санди гораздо свободнее, без прежнего недоверия. Во время второго визита он попросил ее в следующий раз захватить с собой ножницы и несколько журналов с картинками. Она раздобыла пластмассовые ножницы с закругленными концами для младших школьников, которыми невозможно пораниться или нанести увечье другим, и, вооружившись этим нехитрым инструментом, они все послеобеденные часы провели за просмотром различных иллюстрированных изданий. Декса интересовали прежде всего фотографии и реклама. После долгого изучения того или иного персонажа, юноша вырезал его по контуру из бумаги и, слегка приподняв крышку коробки, просовывал внутрь.

– Мои подданные, – объяснил он, когда Санди осторожно выразила свое любопытство. – Люди, которыми я управляю. Они живут в коробке. Не очень-то приятно находиться в постоянном мраке, ведь там они беспорядочно навалены друг на друга. Подданные недовольны, ночами слышно, как они стонут. Нередко направляют мне письма протеста.

– Почему вы их не выпустите? – поинтересовалась психолог.

– Слишком ветрено, – с сожалением проговорил Декстер. – Нужно тихое место. Да и в зале для игр невозможно – сумасшедшие не дадут. Если так и дальше пойдет, мой народ ослепнет: нельзя же вечно пребывать в потемках. Подданные гневаются на меня, а ведь когда-то я был ими любим. Так можно и революции дождаться.

Желая разузнать побольше о загадочном королевстве, Санди попросила Роуз Сандерман предоставить в ее распоряжение отдельную комнату.

– Ох, – вздохнула медсестра, – Декстер показал вам ящик Пандоры! Будьте начеку: когда он его открывает, то приходит в большое возбуждение, а после всю ночь не смыкает глаз.

Как только они остались наедине, юноша занервничал. Сначала он захотел убедиться, что нет сквозняков, для чего долго ползал по полу, потом проверил, достаточно ли чиста поверхность стола и нет ли на ней следов жира. Приняв все необходимые меры предосторожности, Декстер наконец согласился открыть крышку коробки. Достав из нее сложенный лист бумаги, он медленно его развернул. По периметру того, что Санди вначале приняла за скатерть, красным карандашом была проведена пунктирная линия. В центре красовались два слова, затейливо выписанные старинными буквами: Южная Умбрия.

– Вот мое государство, – начал объяснять юноша. – Оно совсем ослабло, оттого что слишком долго пролежало в сложенном виде и стало заминаться на сгибах. Это очень меня беспокоит.

Затем Декстер принялся раскладывать на бумажных просторах своего королевства вырезанные из журналов фигурки, отводя каждой особое место в строгом соответствии с таинственной, одному ему ведомой «табелью о рангах». Постепенно вся территория Южной Умбрии покрылась расположенными в несколько слоев «подданными», поверх которых с не меньшей тщательностью были распределены изображения домов, деревьев и машин. Таким образом, создавалось «чешуйчатое покрытие» невероятной сложности, причем ни одна картинка не была положена произвольно, а если какой-либо персонаж, принадлежавший к первому слою, случайно оказывался забытым, то все переделывалось заново. Это напоминало головоломку, подчиненную «священным законам», обычно приобретающим для больных шизофренией сверхценный смысл. Вскоре Санди поняла, что каждая вырезанная из бумаги фигурка имела собственную историю, которую Декстер мог рассказать или тут же выдумать в деталях и без малейшей запинки.

Если кто-нибудь из «подданных» казался юноше слишком истрепанным, он объявлял его умершим и немедленно приступал к похоронам: просовывал в чистый конверт и опускал на дно коробки.

– Там у меня кладбище, – говорил он, выводя черным карандашом на конверте имя покойного.

Санди не смела пошевельнуться из боязни вызвать дуновение, которое могло потревожить маленький народец Декстера Маллони.

– Сначала я частенько их доставал, – сокрушенно прошептал паренек. – Они вволю могли позагорать на солнышке. Но кое-кто очень хотел украсть мою коробку, так что пришлось от этого отказаться. Теперь, вынужденный подолгу оставлять моих подданных без света, я превратился в никудышного монарха. Да и само королевство разваливается… взгляните на складки. Они становятся все более заметными. Недалек день, когда Южная Умбрия распадется на четыре части, и тогда разразится гражданская война. Многие погибнут, и мне не хватит конвертов, чтобы всех предать земле.

Юноша постоянно что-то подправлял или менял местами в своей головоломке, каждый раз отходя подальше, чтобы оценить общее впечатление, и шепотом разговаривал с кем-нибудь из «подданных» на языке собственного изобретения.

«Фобия разрушения, страх перед распадением мира на части, бесконечные попытки подстраховаться, навязчивые состояния», – перечисляла Санди в уме симптомы, которые ей удалось выявить в поведении Декстера, подводя итог своим наблюдениям. Иногда фантазм юноши казался ей чересчур логичным, имеющим слишком четкое построение, хотя подобные явления и были распространены среди так называемых артистичных натур. Разве коллаж-техника, используемая некоторыми художниками, не уходит корнями в тот же недуг?

«Если выставить Южную Умбрию в витрине какой-нибудь известной галереи, наверняка отыщется чудак, желающий ее приобрести за двадцать тысяч долларов!»

Санди все время казалось, что юноша следит за ней, пытаясь угадать ее настроение.

– Не могли бы вы оказать мне одну услугу? – вдруг тихо попросил он. – Разумеется, я не вправе вас принуждать, но если вы согласитесь, я сделаю вас почетной гражданкой Южной Умбрии. Дадите мне свою фотографию, я вас вырежу и положу в коробку.

– Но чем я могу вам помочь? – спросила Санди, стараясь скрыть охватившую ее тревогу.

– Вы возьмете с собой мою страну и прогладите ее теплым утюгом. Потом заклеите скотчем места сгибов, чтобы они окончательно не порвались. Для меня и моего народа это очень важно. Здесь мне не разрешают входить в бельевую, а медсестрам я не доверяю. Скажите, возможно ли выполнить мою просьбу?

– Я все сделаю сегодня вечером, – растерянно пробормотала Санди, – а завтра верну вашу страну выглаженной и окрепшей.

Ей было не смешно, когда она произносила эти слова.

Пришло время освободить палату, любезно предоставленную им Роуз Сандерман. Перед расставанием Санди получила из рук Декстера аккуратно сложенную Южную Умбрию и убрала ее в сумочку. Она невольно задала себе вопрос: что подумал бы обо всем этом доктор Атазаров? По выражению лица Декстера нетрудно было догадаться, что он очень волнуется, перепоручая ей свои владения.

«Он оказывает мне огромное доверие, – сказала себе Санди. – Но почему именно мне, ведь он здесь провел уже столько времени? Куда естественнее для него было бы обратиться к Роуз».

И снова, покидая территорию больницы, Санди ожидала, что за спиной вот-вот раздастся свисток, который положит конец ее экспериментам.

Вернувшись в мотель, она тут же прошла в помещение для глажения белья и осторожно провела утюгом по листу бумаги, моля Бога, чтобы никто не застал ее за этим занятием. Придя в комнату, она долго смотрела на коричневатую Южную Умбрию, которую глубокие бороздки на сгибах делили на четыре приблизительно равные части. Резкий телефонный звонок вывел Сандру из оцепенения.

– Ну как? – раздался голос специального агента Ми-ковски. – Дело продвигается?

– Пробую расположить его к себе, – ответила Санди. – По-моему, я на верном пути. Кажется, Декстер серьезно болен.

– Кажется? У тебя есть сомнения?

– Не знаю. Но интуиция мне подсказывает, что здесь не все просто. В его мании все выглядит уж слишком продуманным. В таком возрасте психозы еще не могут быть до такой степени логичными. Обычно это проявляется позже, в период зрелости.

– Симулирует? Но какой смысл?

– Погоди… Не увлекайся… Пока это только предположение. Уж слишком быстро между нами возник контакт, и я не исключаю, что он хочет меня как-то использовать. Шизофреники всегда очень подозрительны.

– Но чего он может от тебя ждать?

– Не имею понятия. Мне нужно еще немного времени.

Когда Миковски поинтересовался у Санди, что она делает в данный момент, у нее возник огромный соблазн сказать правду: «Я выгладила Южную Умбрию, поставив утюг на отметку шерсть, а теперь укрепляю ее с помощью клейкой ленты, чтобы не допустить гражданской войны». Однако Санди благоразумно промолчала, не желая, чтобы шеф велел ей завтра с первым же рейсом возвращаться назад.

– А у нас неприятности! – бросила ей в лицо Роуз Сандерман, как только Санди на следующее утро появилась в детском отделении. – Уверена, что это результат вашего вчерашнего визита. Ведь я предупреждала, что мальчика легко вывести из равновесия. Он уже давно этого не делал. Мой долг поставить в известность доктора Атазарова. Я не уверена, что ваше присутствие благотворно влияет на больного…

– Что произошло? – прервала ее Санди.

– Декс… поранился, – ответила медсестра, потупившись. – Ах, как досадно! Подумать только, вот уже три года, как он оставил эту практику.

– Поранился? Серьезно?

– Нет, срезал кусочек кожи у себя с живота, как обычно.

– Откуда у него нож?

Роуз пожала плечами.

– Послушайте, – с раздражением сказала она, – вы прекрасно знаете, что им ничего не стоит раздобыть его, если они очень захотят. Декс изготовил что-то вроде скальпеля из консервной банки, заточив его о стену. Невозможно следить за каждым больным двадцать четыре часа в сутки или всех обыскивать трижды в день, ведь здесь не тюрьма – мы стремимся лечить людей, не подвергая их унижениям. Впрочем, возможно, у вас в ФБР в ходу совсем другие методы.

На эту колкость Сандра решила не отвечать. В больнице у нее не было никаких прав. Продолжай она настаивать на своем, Атазаров мог поднять шумиху в прессе, на телевидении, громко возвещая о давлении со стороны полиции. Санди сделала вид, что по-настоящему встревожена здоровьем юноши. Теперь она начала понимать, что на каком-то этапе между Роуз и Декстером завязались отношения, подобные тем, что установились между ней самой и Робином.

– Я не предполагала, что у Декстера склонность к членовредительству, – с сожалением произнесла Санди. – Атазаров мне ничего не говорил.

Роуз отвернулась, явно смущенная.

– Увы, – вздохнула она. – Одно время он к этому пристрастился. Рисовал шариковой ручкой у себя на животе или груди, а затем вырезал лоскуток кожи с помощью любого острого инструмента, который попадался ему под руку. И требовал, чтобы лоскутки опускали в пузырьки с формалином.

– Вы сказали «рисовал», что именно?

Медсестра удивленно вскинула брови.

– Так, ничего особенного, – промолвила она. – Просто фигурки геометрической формы с двумя острыми концами… наподобие части сборной головоломки.

У Санди сразу возникло подозрение… какая-то неясная мысль, пока лишь предположение…

– Вы их сохранили? – прошептала она. – Ну, эти… пузырьки? Они не пропали?

Роуз задрожала, застигнутая врасплох. Она оглянулась, желая убедиться, что коридор по-прежнему пуст.

– Да, – неохотно призналась она. – Но не говорите об этом доктору Атазарову. Я сберегла их для Декстера, чтобы его успокоить. Если бы их выбросили, состояние мальчика могло ухудшиться. Еще совсем недавно он требовал, чтобы я ему их демонстрировала раз в неделю, и он пересчитывал пузырьки. К счастью, потом Декстер про них забыл.

– А мне вы можете показать? Только показать?

– Не сейчас, – попросила Роуз. – Сегодня я на дежурстве. Когда-нибудь в другой день. Правда, вы будете разочарованы – в них нет ничего интересного. Обычные лоскутки кожи, плавающие в формалине. Диссертацию на этом не защитишь.

Санди решила не упорствовать. По большому счету медсестра была совершенно права. Фрагменты эпидермиса – еще один дополнительный симптом фобии разрушения, жертвой которой стал Декстер. Прежде чем перейти к иллюстрированным журналам, юноша резал собственную кожу. Не пробовал ли он изготавливать из нее человечков, чтобы снабдить Южную Умбрию существами более живыми в его глазах, чем изображения звезд, напечатанные на серой газетной бумаге? Гипотеза заслуживала рассмотрения.

«Бог, – подумала Санди. – Бог, сотворяющий из собственной плоти себе подобных для того, чтобы заселить созданный им мир…»

Старшая медсестра проводила Санди в палату юноши. Тот явно ждал ее визита, сидя на краешке кровати. Руки Декстера лежали на крышке картонной коробки. Как только Роуз вышла, Санди извлекла из сумки Южную Умбрию, тщательно проглаженную и укрепленную на сгибах.

– Спасибо, – произнес Декс дрожащим от волнения голосом. – Примите горячую благодарность моего народа – вы вернули нам достоинство! Отныне мы будем жить в обновленной стране. Я сделаю вас герцогиней Белого лебедя. Церемония посвящения состоится немедленно, на скамейке возле газона.

Уложив лист бумаги в коробку, юноша вышел из палаты, стараясь держаться подчеркнуто прямо, с достоинством, как и подобает лицу королевской крови.

На этом этаже, где лежали дети с безопасными для окружающих психическими расстройствами, царило относительное спокойствие. Санди заметила среди них ребенка, страдающего извращенным аппетитом – неврозом, заставлявшим беднягу есть самые невероятные вещи: бумагу, тряпки, землю, мелкие камешки, и другого больного, одержимого болезненной жаждой, который поглощал воду в устрашающих количествах. «Буйные» аутисты находились этажом ниже. Их легко было распознать по симптому, который на профессиональном жаргоне назывался «синдром горячей игрушки». Действительно, едва коснувшись пальцами какого-нибудь предмета, они тут же их отдергивали, словно схватились за обжигающую головешку. Такова была характерная особенность этого недуга, до сих пор оставшегося малоизученным.

Оказавшись в парке, Декстер вновь принялся за свои бредовые рассуждения о судьбе Южной Умбрии. Он прилежно подсчитывал количество шагов, не переставая разговаривать, словно его мозг обладал способностью раздваиваться, выполняя одновременно две различные задачи. Правда, дойдя до скамейки, юноша забыл о заранее объявленной церемонии присвоения Санди титула герцогини.

– Вы благородный человек, – провозгласил он, – и заслуживаете доверия. Вот почему я решил дать вам возможность воспользоваться результатами моих научных исследований. Надеюсь, вы-то понимаете, что я не сумасшедший? В больнице я остаюсь по собственной воле, чтобы иметь надежную защиту от врагов. Никому не придет в голову искать меня в таком месте. Военная хитрость, ширма. Персонал, впрочем, в курсе дела, даже доктор Атазаров. Где, как не в стенах лечебницы, я мог бы спокойно работать над моим препаратом, не опасаясь, что враги завладеют моей тайной? На самом деле больница построена специально, чтобы спрятать меня от посторонних глаз. Когда я уйду, ее немедленно закроют.

– Вы собираетесь уйти? Когда?

– Как только завершу исследования. Я работаю над потрясающим проектом. Передающееся универсальное знание. Хотите понять, в чем его суть? Это изумительно, невероятно и в то же время чрезвычайно просто. Речь идет о превращении приобретенного во врожденное, улавливаете?

– Кажется, да.

– Я заканчиваю создание эликсира, с помощью которого все, что человек узнает за свою жизнь, будет передаваться генетическим путем. Так, сперма хирурга станет носителем навыков, которые он с огромным трудом приобрел за время учебы и профессиональной практики. Это семя даст жизнь ребенку, который сразу, как только выйдет из чрева матери, будет обладать записанными в полушариях его мозга знаниями отца. Младенец-хирург! Вы чувствуете, какие открываются перспективы! Ни к чему посещать университеты… По желанию можно производить на свет младенцев-летчиков, инженеров-электронщиков. Знания, которые раньше гарантировались дипломами, отныне будут включены в генетический код.

– С какой целью создавалась новая технология? – спросила Санди.

– Освоение космоса, разумеется. Можно будет засылать на другой конец галактики женщин, беременных детьми, которые, едва появившись на свет, поднесут на блюдечке космическим поселенцам все новейшие достижения научной мысли, необходимые для решения возникших у них проблем.

– Очень любопытно.

Сандра понимала, что вступает на скользкий путь. Ей совсем не хотелось подыгрывать Декстеру, но покажи она, что расходится с ним во взглядах на «эликсир», и никакого контакта установить не удастся.

– Передающееся универсальное знание… – повторила она, удерживаясь от комментариев.

– Именно так, – подхватил Декстер, в поведении которого стали проявляться признаки беспокойства. – Но возможности эликсира больше, чем вы способны вообразить. Речь идет не только о профессиональных знаниях, препарат будет передавать и память родителей – все, что находилось в их голове до момента зачатия. Дети, рожденные от таких браков, получат великолепное, ни с чем не сравнимое наследство. Воспоминания детства или юности матери и отца внедрятся в мозг ребенка, и он сможет иметь к ним свободный доступ. Как если бы… родители поселились в голове ребенка. Они всегда будут с ним, даже находясь на расстоянии. Останутся в его черепной коробке, словно в шкатулке. Очень важно, если вещь лежит там, где положили, откуда ее всегда можно достать, где она никогда не потеряется. Просто открываешь крышку, и вот она, пожалуйста!

Темп его речи становился все быстрее, на лбу выступили капли пота. «Сейчас у него начнется нервный припадок», – машинально поставила диагноз Санди. Как только Декстер коснулся вопроса родительской памяти, она почувствовала приближение опасности. Санди понимала, к чему он клонит. Если семья «внедрялась» в мозг ребенка, значит, ему больше не угрожало одиночество. Отец и мать отныне составляли единое целое с его плотью. Санди положила ладонь на правую руку юноши. Он вздрогнул, будто на него брызнули ледяной водой.

– Ничего нельзя будет потерять, – произнес он совсем тихо. – Полная гарантия. Прекрасная защита для детей, которыми не занимаются родители… которых выкинули на улицу, чтобы они выпутывались, как умеют… С моим препаратом родители навсегда останутся с детьми, поселятся в уголке их мозга, и дети смогут воспользоваться их жизненным опытом… Если они были, например, хирургами или летчиками-истребителями, то дети смогут сразу работать, не тратя времени на учебу. Вас просто приводят в операционную, и руки начинают двигаться сами по себе, отлично зная, что они должны отрезать или зашить. Не придется думать, сосредотачиваться на том, что делаешь, все будет происходить практически вне вашего сознания.