К ЧИТАТЕЛЮ

Все персонажи этой книги являются плодом воображения автора. Если по совпадению или случайно имена персонажей и организаций в книге будут идентичны реальным, можно считать это недоразумением и автор не несет за это никакой ответственности.

ПРОЛОГ

Лос-Анджелес. Вторая половина дня, время безделья. Беспорядок в комнате университетского общежития, которую Сара Девон делила со своей соседкой Дженнифер Подовски. Девушки развлекались, составляя список возможных «катастроф», которые им будут угрожать в грядущие годы. Сцена разворачивалась в спальном корпусе первокурсниц, пустом в это время дня, так как большинство студенток переместились в университетский парк по причине удушающей жары. Стояла необычная тишина, заставлявшая обеих девушек разговаривать шепотом. Потом Сара часто вспоминала это отсутствие звуков и эхо от перешептывания, странно отдававшееся от стен коридоров. Создалась словно некая мизансцена будущих событий, аналогичная той, которая бывает в лесу, когда смолкнувшие птицы и гнетущая тишина предупреждают обитателей леса, что через минуту нападет хищник. Да, получилось так, что расшифровать сигнал тревоги не удалось, а оттуда, сверху, кто-то шепотом, казалось, предупреждал: дальше не ходи, с этого момента все, что ты скажешь, обернется против тебя.

И все точно так и произошло.

Они были глупы, насколько глупыми можно быть в возрасте, когда уверен, что ты бессмертен, непобедим и впереди тебя ждет великое будущее. Они выпустили на волю невидимые темные силы, притягивавшие несчастья. Им нужно было бы замолчать или отправиться на лужайку, как другие девушки, но в духоте комнаты Сара и Дженни в это послеобеденное время гадали, какие будущие катастрофы взбудоражат их женские судьбы. В их интересе было некое удовольствие и уверенность (в глубине души), что в действительности ничего страшного с ними никогда не случится.

Девушки постарались выстроить свои страхи по степени возрастания, в стиле знаменитой шкалы военной угрозы Пентагона, как последовательные стратегические приготовления, предшествующие атомной войне.

— Так можно накликать на себя несчастья, — пробормотала Сара. — Не надо было этого делать.

— Ну нет, — запротестовала Дженнифер, любившая парадоксы, — ты хорошо знаешь: то, чего боишься, не произойдет. В конце концов, перечисленных катастроф мы избежим. Уже хорошо. Значит, защитим себя в будущем.

Нервно захихикав, девушки решили расставить по порядку «катастрофы». Итак, первой и самой простой неприятностью сочли простую задержку. Для Дженни последним в списке стал результат теста на ВИЧ. Что касается Сары, то в списке последним оказался стресс, перенесенный матерью похищенного ребенка. Представив себе такое, она почувствовала, как мурашки побежали по коже.

— Хватит! — пробормотала она. — Плевала я на страх. Мне не нравится эта игра.

— Ты невозможно суеверна для современной девушки, — усмехнулась Дженни.

Она и вообразить не могла в тот момент, что ее соседка по комнате проживет четыре года в состоянии САМОЙ СТРАШНОЙ КАТАСТРОФЫ.

Глава 1

В конце концов Сара так возненавидела окно, что перестала его мыть. Вначале, в первые годы, она оставляла окно, выходившее в прерию, целыми днями открытым. Усаживаясь в старое потертое кресло, складывала руки на животе и смотрела в окно до тех пор, пока предметы не начинали расплываться. Стены, мебель, вещи. «Только мои глаза остаются живыми», — говорила она себе, как бы всем своим существом превращаясь во взгляд. Взгляд энергичный, пронзительный, словно луч лазера. Сара не знала, чему она бросает вызов, или, скорее, она это знала слишком хорошо: вздорные картинки, нарисованные Тимми. Штучки, в основе которых супервозможности, как глаза Супермена, пронзающие стены и выведывающие самые тайные секреты.

— Мне тоже бы хотелось видеть через стены, сквозь пространство, — бормотала Сара, не замечая, что разговаривает сама с собой. — Я проеду всю страну, только чтобы вновь обрести Тимми.

Она знала, что напрасно решила отправиться в Хевен-Ридж. Сумасшествие вот так и начинается, с необъяснимых поступков, «если только…», а потом…

А потом кончится как у Маргарет Хейлброн.

Сара ненавидела окно. Иногда, закрывая глаза, она видела, что на сетчатке отпечатывается его прямоугольник. Нестираемый. Черный прямоугольник с белой крестовиной.

Месяцами она теряла понятие о времени. Садилась перед окном в полдень и разглядывала пейзаж, а когда вдруг смотрела на часы, оказывалось, что уже шесть вечера. Время текло, не затрагивая ее сознания.

«Я как старый маразматик, — говорила она себе, — не способный определять течение времени. Говорят, психопаты не понимают разницы между минутой и часом. Возможно, у меня уже едет крыша?»

Как у Маргарет Хейлброн, у той в голове звучат голоса.

Глава 2

Когда четыре года тому назад Сара переехала в Хевен-Ридж, Марк Фостер, хозяин самой большой лавки, решил за благо ввести ее в курс дела Хейлброн. Он это сделал для ее же пользы, уверял лавочник, заталкивая ящики с провизией в багажник пикапа Сары.

— Бедняжка Мегги, — объяснял он Саре, — она не злая, просто немного беспокойная. Это горе ей просто крышу снесло. Вначале она держалась хорошо, достойно, потом постепенно сбрендила. Приходит к вам в дом и начинает рассказывать о своих несчастьях. И так — по всем домам. Отшить невозможно.

Сара внимательно посмотрела на лавочника. У него было помятое, но энергичное лицо, очки в железной оправе и выдающийся вперед подбородок, украшенный глубоким шрамом.

«Как будто сошел с иллюстрации Нормана Рокуэлла, — подумала Сара. — Да и весь Хевен-Ридж, похоже, нарисован Норманом Рокуэллом…»

Она не знала, как себя следует держать. Может, как потомок первых покорителей Дикого Запада? Они люди суровые, горячие и прямые, как пишут в современных карманных вестернах, сваленных в кучу на прилавках магазинов.

— А что произошло с Мегги Хейлброн? — спросила Сара с некоторой настороженностью, уже уверенная в том, что ей не понравится то, что она услышит.

— Ее сын, маленький мальчик, исчез четыре года тому назад, — ответил Фостер. — Прочесали все окрестности, но тела так и не нашли. Даже ребята из ФБР приезжали. Мальчика звали Деннис. В довершение всего ее муж — шофер-дальнобойщик — погиб при аварии грузовика как раз после исчезновения малыша. У нее никого не осталось, никаких родственников. Так и живет одна на всем белом свете.

— И никто не знает, что стало с ребенком?

— Нет, но здесь вообще кого-нибудь очень трудно найти, особенно если дождь. Собаки быстро теряют след. Район такой, льет часто… Тело Денниса могло оказаться где угодно: в пещере, в овраге, в ирригационном канале. Ребята забираются в такие места, что и не придумаешь. Вот и происходят несчастные случаи. Бедная Мегги не хотела в это верить. Она до сих пор предпочитает рассказывать, что инопланетяне приземлились в поле за ее домом, чтобы украсть мальчика. Похитители детей в летающей тарелке. Зеленые воры с антеннами на голове. Ничего себе, а?

Сара не могла догадаться, какой реакции ждет от нее Фостер. Сочувствия? Насмешливой улыбки? Или пытается заставить ее рассмеяться, чтобы потом кому-нибудь сказать: «У этих городских девчонок нет сердца, знаете ли. Когда я рассказал о бедной Мегги, она расхохоталась мне в лицо». У Сары складывалось впечатление, что он поставил ей ловушку.

— Она решила броситься в погоню за похитителями, — продолжал лавочник, — и начала строить ракету в своем саду.

— Ракету?

— Да, из дерева и из всего, что под руку попадется. Откопала в журнале фотографию космического корабля и сооружает детали, очень точно. Мегги явится, конечно, и к вам попросить доски, гвозди. Она побирается по домам, для нее это повод поговорить о своем малыше. Вы ее не бойтесь. Предложите кофе, горсть гвоздей, и пусть себе говорит. Мы все так делаем. Она не злая.

Серые волосы, зачесанные назад, очки в старомодной оправе — лавочник походил на военного хирурга, который после осмотра раненого на поле боя бросает небрежно: «Эту ногу, прежде чем она начнет гнить, надо отрезать». В его словах не было ни следа сострадания, даже симпатии.

«Я на пределе, — подумала Сара, — скоро свихнусь».

— Она живет рядом с вами, — добавил Фостер, — на холме с ивами. Ракету посреди сада хорошо видно. Я считал нужным вас предупредить… потому что вы нездешняя.

Сидя за рулем пикапа по дороге домой, Сара не смогла удержаться, чтобы не повернуть голову налево, в сторону холма с ивами. Она увидела водонапорную башню, крытую листовым железом, деревянный дом в жалком состоянии, давно заросший и одичавший сад, качели, сделанные из автомобильной покрышки, подвешенные на крыльце на толстой цепи… и космический челнок, устремленный в небо. Ракета из разнокалиберных досок с недоделанными крыльями. Сердце Сары сжалось, она инстинктивно взяла Тимми за руку. Мальчик спал рядом на сиденье, свернувшись клубочком, как енот-полоскун.

Малыш что-то бормотал во сне. Ему было только три года, но у него уже была скверная привычка засыпать в любом месте.

Сара вспомнила, что надо изо всех сил подумать: «С нами такого не произойдет, я не спущу с тебя глаз, я сумею тебя защитить».

Она почувствовала, как волна счастья заполняет грудь. Так бывает, когда, начав читать, сразу догадываешься, что произведение замечательное. Она была молода, у нее был Тимми, вся жизнь впереди, и еще очень много лет отделяло ее от старости. Еще ничего не сыграно, она могла начать свою жизнь с нуля. В двадцать пять лет все позволено, разве нет? Можно писать черновики, что-то зачеркивать, делать попытки. Все поправимо.

Она еще не разглядела как следует леса, полей, всей этой влажной зелени, покрывающей землю. «Просто иллюстрация к детской книге», — подумала она. Цвета слишком ярки, чтобы быть настоящими. А в конце дороги был дом, заброшенное ранчо среди холмов, куда зимой ветер сдувал снег.

— Это уж слишком, — пробормотала Сара, — слишком.

Ей стало больно от счастья. И страшно тоже. Чуть-чуть.

…Это было до того, как она стала просиживать целые дни, уставившись в окно. До того, как она узнала, что такое настоящая боль.

Глава 3

После драмы, перевернувшей всю ее жизнь, Сара бросилась писать дневник, которому неизвестно почему придала форму романа. Роману предшествовал пролог, первые главы которого вы найдете ниже.

Глава 4

Тимми проснулся в тот момент, когда Сара остановила пикап перед решеткой, преграждающей въезд на ранчо.

Ограда высотой в три метра опоясывала всю территорию, придавая местности вид военной базы, на которую вход посторонним воспрещен. То здесь, то там были развешаны дощечки с полустершимися надписями. «ВНИМАНИЕ! ВЗРЫВАЕТСЯ!» — было начертано над рисунком черепа, который скорее походил на тыкву с праздника Хэллоуин, чем на голову, с которой содрали кожу.

«Это пиратское знамя, — обязательно скажет Тимми, когда проснется. — Значит, мы будем жить у пиратов?»

— Местные жители прозвали это место «зоопарком», из-за решетки, — сказал Саре юрист, оформлявший для нее документы на право собственности. — Они уважали вашего деда за его военные награды и как героя войны, но заходить к нему не любили. Джоб был несколько… специфическим человеком, если вы понимаете, что я хочу сказать. Как большинство ветеранов, оставшихся в живых, он страдал комплексом «осажденного». Последствия корейской и Вьетнамской войн, я полагаю. Остаток своей жизни он провел в подготовке к третьей мировой войне. К великому этническому холокосту. Он менялся в лице при виде людей, похожих на «кавказцев», по существующей полицейской терминологии. Армейские психиатры ничем не могли ему помочь. Если бы он жил в городе, то соседи в конце концов вызвали бы полицию и его бы выселили, но в Хевен-Ридже в чужие дела не вмешиваются, он жил свободно… Впрочем, не знаю, можно ли употребить такое выражение, когда он сам себя закрыл в тюрьме, построенной собственными руками.

— Мам, — вдруг сказал Тимми, показывая пальцем в сторону дома, — там кто-то стоит в окне.

В три года Тимми говорил мало, но хорошо. Он мог в течение нескольких часов не сказать ни слова, и вдруг произнести фразу, очень сложную для ребенка его возраста.

— Ну, нет, — пробормотала в ответ Сара, — ты ошибаешься, дорогой. На ранчо никого нет.

Подняла глаза и увидела за оконными занавесками на первом этаже бородатый силуэт. Сара вздрогнула. Существо с отекшим лицом и злобным выражением лица приклеилось носом к стеклу. Фигура согнута, черты монголоидные. «Бродяга, — подумала она. — Конечно, он забрался в дом, а я, идиотка, еще в этом усомнилась».

Сара не знала, как себя лучше повести. Вернуться? Вызвать шерифа? В самый день приезда это могло бы произвести дурное впечатление. Лучше будет, если она сама со всем разберется. Сара приказала Тимми оставаться в машине и, подойдя к дому, повернула ключ в висячем замке, на который была закрыта решетка. Она попробовала придумать подходящую к моменту фразу. Вести себя сдержанно или откровенно агрессивно? Бродяга за окном не шевелился. Шевелюра придавала существу вид пещерного человека. Может быть, просто деревенский сумасшедший? Ненормальный, предоставленный сам себе, какие встречаются в маленьких местечках? Сара не хотела особенно об этом думать. Хорошенькое начало! Но нельзя так волноваться при первой же трудности.

Когда до окна оставалось метра три, у Сары вырвался вздох облегчения. Это оказался манекен! Тряпичная кукла ростом со взрослого мужчину, волосы и борода сделаны из натурального меха, а глаза и рот нарисованы тремя черточками.

Манекен был поставлен часовым, чтобы придать дому обитаемый вид. Вне всякого сомнения, уловка Джоба.

Сара остановилась, раздраженная тем, что так испугалась. Она сжала в руке большую связку ключей.

— Там будет опасно, — предупредил ее нотариус, — особенно с ребенком. У вашего деда была мания расставлять повсюду ловушки. Время от времени еноты и барсуки подрывались на минах, которые он ставил то тут, то там. Вам нужно будет вызвать специалиста, чтобы все это очистить. Откровенно говоря, я бы вам не советовал оставаться на ранчо. Ведь, чтобы сделать помещение пригодным для жилья, понадобятся годы.

Сара так сильно сжала в ладони ключи, что стало больно. Она не должна бояться. Страхи остались позади, когда она сбежала от отца Тимми. Это место, имевшее вид укрепленного лагеря, ей очень подходило. Она хотела почувствовать себя в безопасности, защищенной. Она закроется внутри «зоопарка», с той только разницей, что звери останутся снаружи.

Дом находился в таком состоянии, что невозможно описать. Беспорядок был кошмарный. В какой-то момент Сара сказала себе, что это было бы прекрасным сюжетом для статьи в журнале по домоводству «Гуд хаускипинг»: «Как я превратила хижину Робинзона Крузо в очаровательный коттедж „Американские первопроходцы“».

Проиллюстрировать результаты можно будет несколькими снимками. На пороге Сара приостановилась. Казалось, если сделать несколько шагов по половицам веранды, то строение рухнет.

«Еноты-полоскуны, — подумала Сара, — куницы, хорьки, барсуки».

Дом так долго был необитаем, что живность заселила его полностью. Мыши, тушканчики и другие зверушки, наверное, свили гнезда повсюду, во всех матрацах.

Она вставила ключ в замочную скважину, оперлась на косяк и толкнула дверь. Внутри Сара ожидала увидеть все, что угодно, вплоть до классического ружья, привязанного прочной нейлоновой веревкой к стулу напротив входной двери. Ничего подобного не было, только едкий запах, постепенно уплывающий в открытую дверь. Можно было подумать, что он долгие годы ждал, когда же сможет освободиться. Воздух, зараженный смесью запахов пота, животных, грязи и плесени, въелся во все предметы, и стало ясно, что помещение никогда не проветривалось.

— Здание превосходное, — объяснял нотариус. — Выстроено как форт на индейской территории. Бревна фундамента зарыты глубоко. Дерево твердое как камень. Дом настоящих пионеров, с маленькими окошками на случай неожиданного нападения. Есть даже потайная комната, где прятались женщины и дети в случае опасности. Знаменитая индейская комната в подвале, знаете? Это настоящее произведение искусства.

Сара сделала три шага и вошла в комнату. В глаза сразу бросилась огромная тряпичная кукла, прислоненная к окну. Ее смастерили из вонючей тряпки — без сомнения, простыни. Мыши обгрызли кукле ноги. Молодая женщина сочла чучело непристойной выходкой. Может быть, потому, что в сумерках оно напоминало ей грязного голого старика. Запах мочи и экскрементов становился непереносимым. Под мебелью наверняка полно помета. Все вокруг было в пыли. Пыль и грязь. Тарелки в кухне, казалось, обросли серым мехом. Потрогав их, Сара убедилась, что они просто погребены под плесенью.

«Развалина, — подумала молодая женщина. — Настоящая развалина… или, скорее, брошенный барак в городе-призраке, оставленный золотоискателями».

Она принесла банки со средством для окуривания, благодаря которому, как сообщалось в инструкции, все паразиты, обосновавшиеся в помещении, немедленно исчезнут. Надо было расставить банки в каждой комнате, зажечь фитили и быстро сматываться, потому что отравиться могли не только насекомые, но и люди.

— Надо оставить окуривание на всю ночь, — объяснял ей продавец, — а потом проветривать помещение по крайней мере в течение двух часов. Насекомые, которые не успеют убежать, сдохнут, вам останется их только вымести.

Она могла бы, конечно, позвонить в специальную контору, но тарифы у них слишком высокие.

Этой ночью, запалив фитили для окуривания, Сара устроилась с Тимми внутри пикапа, подняла стекла и натянула спальный мешок до подбородка. Мальчик уснул сразу, путешествие его утомило, а Сара долго лежала с открытыми глазами, уставившись в небо через ветровое стекло.

«Вот ты и у подножия стены. Тебе двадцать пять лет, ты начинаешь с нуля. В задрипанной дыре, в бараке без электричества. Именно здесь ты станешь взрослой. У тебя нет выбора».

Пока она все это себе говорила, дом наполнялся зеленым дымом. А тряпичная бородатая кукла у окна была настороже и не сводила с нее глаз.

Глава 5

Нa следующий день на заре Сара вылезла из машины чертыхаясь — так ломило все тело. Воздух был напоен ароматами листвы, травы, мокрой земли. В нем было так много влаги и кислорода, что, казалось, металлические предметы на глазах ржавеют. Но все ароматы перебивал противный, плотный запах с полей, который забивал рот так, что, казалось, его можно жевать. Лес в основном состоял из кленов, которые высадили для того, чтобы делать сироп из черного орешника и терновника. Сара приготовила завтрак на походной плитке, стоя за пикапом и дрожа от холода. Она была счастлива почувствовать себя маленькой съежившейся девочкой, которой пришло в голову задобрить огромное слепое чудовище. Сара выросла в городе, и ей никогда не случалось сталкиваться с тишиной прерий и лесов. Этой ночью она впервые для себя открыла смысл древних заклинаний. Когда луна спряталась за облака, на нее обрушилась вселенская темнота, без уличных фонарей, неоновой рекламы, сигнальных огней автомобилей и витрин, сияющих двадцать четыре часа в сутки.

Тимми ворчал, требуя сериалов и мультипликационных фильмов. Сара не могла заставить себя сказать, что он больше никогда не увидит телевизора. Она протянула сыну кусок бисквита и чашку быстрорастворимого шоколада. Затем, взяв себя в руки, влезла в синий комбинезон, купленный перед отъездом в магазине самообслуживания, натянула резиновые перчатки и повязала маску.

— Ты останешься здесь, — приказала она сыну. — Мама пойдет убирать дедушкин дом, там очень грязно и вредно для здоровья, а тебе нужно остаться чистым до вечера, иначе нам снова придется ночевать в машине. Понял?

Малыш смотрел на нее, вытаращив глаза, как будто спрашивал: «Мама, с чего ты так вырядилась?» Сара подумала, что он сейчас заплачет от страха, и ей стало стыдно.

«Мне не хватает терпения, — подумала она. — Ему только три года. Он не может все понять».

Она все это знала, потому что разговаривала со своим психоаналитиком, но сформулировать проблему так и не решилась.

«Я не похожа на других женщин, — часто говорила она себе. — Я не умиляюсь гримасам и неловкости маленьких детей. Не нахожу это ни милым, ни очаровательным… Мне никогда не придет в голову заявить: „Как хорошо, если бы они не вырастали! Они так трогательны в этом возрасте…“ Я, должно быть, ненормальная».

С самого рождения Тимми она была убеждена, что будет плохой матерью. Ей чего-то не хватало. Сара не подозревала, что наивность и родительские обязанности несовместимы. Невозможность взглянуть на себя со стороны заставляет молодых матерей сюсюкать со своими детьми, когда они гладят их по животику. В больнице медицинские сестры считали отсутствие подобных чувств чем-то подозрительным.

«Это из-за Джейми, — подумала Сара. — Он все испортил».

Она направилась к дому, надеясь, что Тимми не отойдет от машины. В настоящий момент мальчик был напуган окружающим его миром. Сырая трава раздражала его, и он хныкал:

— Холодно… хочу домой… плохо пахнет… пахнет какашками.

Он даже сделал несколько шагов в сторону дороги.

— Это из-за какашек. Да? — допытывался ребенок. — Везде много какашек. Это свинья. Тимми не хочет здесь оставаться.

Выросший в пустынном пригороде Лос-Анджелеса, он не знал дождя, черной жирной почвы, запахов. Он знал только обжигающий ветер, который приносил тучи красной пыли, и пожелтевшие лужайки, вечно жаждущие воды. Накануне, во время их путешествия, роскошь зелени его даже немного беспокоила.

— Слишком это все волосатое, — вдруг объявил он с отвращением.

— Что ты хочешь сказать? — забеспокоилась Сара. — Волосатое?

— Там, там, все это. — У малыша не хватало слов. — Зеленое, волосатое, его так много.

— Это трава, дорогой, — объяснила молодая женщина.

— Похоже на зверя, — заявил ребенок. — Это все грязное. Почему не такое твердое, как дома?

— Твердое?

— Да, земля. Она не такая, как тротуар.

Наконец Сара поняла: Тимми скучал по бетону и асфальту.

Она не знала, как повлиять на сына, как убедить, что прерия гораздо приятнее города. Может быть, потому, что сама была в этом не очень уверена. Соевые поля, тракторы Джона Дира или Харвестера так и не стали частью их сознания.

Она вошла в бревенчатый дом и сразу открыла окна, чтобы сквозняком вынесло токсичные испарения.

«Я идиотка, — подумала Сара, борясь со шпингалетами. — Прежде чем зажигать фитили, надо было хотя бы осмотреть дом: а вдруг какой-нибудь бродяга устроился здесь на ночлег? Ведь я же могла его отравить».

В страхе она бросилась в комнаты. С Сарой чуть не случился разрыв сердца, когда она увидела нечто похожее на человека, лежавшее на кровати под одеялом.

«Господи! — сказала она себе. — Я убила бродягу!» Но это была еще одна большая тряпичная кукла, похожая на ту, что стояла в амбразуре окна. Еще одна хитрость Джоба для создания иллюзии жизни.

Мыши устроили гнезда в дырах матраца. Сара вышла на веранду и сняла маску, в которой уже задыхалась. Грязь ее не раздражала. Напротив, она даже чувствовала возбуждение при мысли, что все приведет в порядок. Ее психоаналитик сказал бы, что такая реакция символична: «Вы хотите очистить себя, а не дом. Не доверяйте чудесам, они происходят только в сказках. От своего прошлого нельзя освободиться при помощи тряпки…»

Сара пожала плечами. К черту высокие материи! Она верила в чудеса, как всякая уважающая себя женщина.

Она ожидала, что шкафы придется освобождать от всякого старья, накопившегося за долгие годы, но ошиблась. Джоб после себя ничего не оставил: ни фотографий, ни сувениров. У дома не было памяти.

«Как хижины, построенные в пустыне Невады, на которых проверяли эффект от взрыва атомной бомбы, — подумала она. — Их заполняли мебелью, манекенами — и никакой реальной жизни».

Она спросила себя: что, если бы Джоб Сэмюэль Девон, ее дед, все еще жил бы среди этих стен? Она его никогда не встречала, потому что, когда Сара родилась, Джоб сжег все мосты между собой и родней. Она знала его в лицо по фотографии: он стоял в форме летчика с фуражкой под мышкой перед «Ф-15», где-то во Вьетнаме. В том шестьдесят четвертом году ему было тридцать пять лет. Красивый мужчина с короткими волосами, улыбавшийся во весь рот. Это было время, когда вооруженный конфликт еще не принял тех масштабов, о которых известно теперь. Позже американских летчиков заставили стать «сеятелями напалма», убийцами, комфортно устроившимися в своих самолетах и наблюдавшими, как поджариваются женщины и дети. Каждый раз, когда приходило время отпуска, пацифисты оплевывали их с ног до головы.

— Его самолет был подбит на территории неприятеля, — объяснял отец Сары на семейном собрании. — Джоб упал в джунгли, где должен был выживать своими силами в течение нескольких месяцев, стараясь избегать патрулей вьетконговцев, преследовавших его по пятам. Он узнал, что такое ад, и никогда уже не смог прийти в себя. Когда его отправили на родину, он долгое время провел в психиатрической больнице. Никак не мог почувствовать себя в безопасности. У него развилась фобия… навязчивая идея собственной безопасности. Он клал чучело в кровать, чтобы обмануть врага, а сам спал на полу с ружьем в руках. Когда его будили, вдруг вскакивал и целился прямо в лоб тому, кто к нему подошел.

Моя мать его не переносила, требовала развода. Тогда отец уехал жить в Хевен-Ридж, где от его отца ему достался кусок земли, и больше мы о нем никогда не слышали. Я считал, что он постепенно сходит с ума, но помочь ему ничем не мог. Правда, ездил к нему пару раз, но он не пустил меня на порог. Думаю, что он меня даже и не узнал. Он огородил владение металлической решеткой трехметровой высоты. А когда я заехал в город, чтобы узнать, есть ли у него долги, мне сказали, что он ничего и никогда не покупает, кроме инструментов и керосина для лампы. Джоб отказался от электричества, от телефона… Шериф заверил меня, что он никогда не был причиной ни одного скандала. Никто на него не жаловался.

Почтовый служащий однажды поднял тревогу из-за того, что обнаружил в почтовом ящике кучу пенсионных чеков. Шериф, посомневавшись, все-таки решился взломать висячий замок при входе. В сопровождении своего заместителя он обследовал территорию, держа руку на кобуре, потому что каждую минуту можно было ждать выстрела или наступить на мину: все кругом знали, что Джоб Девон нашпиговал ими свою землю.

— Я потерял сына во Вьетнаме, — объяснял позже полицейский отцу Сары, — и не считал, что имею право преследовать героя войны, награжденного орденом «Пурпурное сердце». Я знал, что мистер Девон от этого на стену полезет, так почему не позволить жить ему спокойно, раз он не нарушает общественного порядка?

Тело Джоба Девона обнаружили в замаскированном шалаше. Пришлось вызвать саперов, чтобы вынести умершего, — по периметру у корней деревьев были разложены мины. Достаточно было наступить на провод детонатора, чтобы произошла настоящая катастрофа. Вскрытие не позволило определить причину смерти, так как тело сильно разложилось. Судебно-медицинский эксперт записал в качестве причины смерти гипотермический криз, произошедший из-за того, что покойный замерз, заснув под открытым небом при трескучем морозе. Ему было семьдесят лет.

Очистив дом, Сара испытала настоящее облегчение: она не нашла ничего, что позволило бы расширить или изменить ее представление о собственном деде. Более или менее вероятным она считала бы обнаружение писем, фотографий, загадочных трофеев, привезенных из Азии. Однако Джоб уничтожил все с маниакальной тщательностью. Сара обнаружила дюжину книг на этажерке: пару томиков Хемингуэя, три — Фолкнера, два — Дос Пассоса, Библию и несколько армейских брошюр для офицерского состава, одна из которых была посвящена выживанию на арктической территории. Все изгрызли мыши. Сара пожала плечами: надо было быть дурой, чтобы рассчитывать на что-нибудь другое.

— Он ничего не хранил, — объяснил ей лавочник Фостер. — Каждый месяц ваш дед разводил костер перед домом и сжигал все, что считал лишним. Он без конца повторял, что все, чем владеет, лежит у него в карманах робы. Странный был мужик. Крепкий. Скала. Не шут.

Работая метлой, Сара раздумывала о том, что надо бы обследовать окрестности, чтобы убедиться, не осталось ли вокруг армейских ловушек, спрятанных в траве. Джоб мог вырыть бункер, землянку на манер вьетконговских и стать тем, кого ветераны называют «туннельными крысами». Любой ценой надо было помешать Тимми обнаружить какое-нибудь подобное «сокровище».

Однако она не могла решиться сжечь огромных тряпичных кукол. Когда она выбросила чучела на веранду, маленький мальчик подошел и вдруг заинтересовался.

— Это дед? — спросил он. — Вот такими становятся, когда умирают?

Сара должна была сказать, чтобы Тимми не трогал это свинство, но суеверие не позволило ей их сжечь. Она знала, что никогда не осмелится бросить манекены в огонь.