Нет! ожиданья еще не иссякли!
      Еще не вполне
      Сердце измучено. Это не знак ли —
      Поверить весне?
      Нет! ожиданья еще не иссякли!
      Но только на дне
      Скорбной души, как в святом табернакле,
      Молчат в тишине.
      Нет! ожиданья еще не иссякли!
      В какой же стране,
      В поле, в чертоге иль в сумрачной сакле
      Им вспыхнуть в огне?
      Нет! ожиданья еще не иссякли!
      И, друг старине,
      Будущей жизни черчу я пентакли
      При вещей луне.
      Нет! ожиданья еще не иссякли!
      Я, словно вовне,
      Вижу трагедии, вижу миракли,
      Сужденные мне.
      Нет! ожиданья еще не иссякли!
      Прильну, как во сне,
      К милым устам, на веселом ценакле
      Забудусь в вине.
      Да! ожиданья еще не иссякли!
      Я верю! — зане
      Иначе бросить желанней (не так ли?)
      И жизнь Сатане!
      2 сентября 1916

      Безбрежность восторга! бездонность печали!
      Твои неизмерные пропасти, страсть!
      Из них открывается в жизни — едва ли
      Десятая часть!
      А если нас горе и счастье венчали,
      Все в прошлое пало, как в алчную пасть,
      И в памяти скудно хранится — едва ли
      Десятая часть!
      Мы жили, любили, искали, встречали,
      Чтоб верить и плакать, чтоб славить и клясть;
      Но радостных встреч нам досталась — едва л
      Десятая часть!
      Нас миги любви, как качели, качали;
      Взлетали мы к небу, чтоб жалко упасть…
      Но, в перечне длинном, взлетаний — едва ли
      Десятая часть!
      Что ж пряжу мгновений, теперь, как вначале
      Еще мы упорно стараемся прясть?
      Совьется желаемой нити — едва ли
      Десятая часть!
      И пусть мы, певцы, о себе не молчали!
      Что может и песен певучая власть?
      Всех мук уцелеет в напеве — едва ли
      Десятая часть!
      15 октября 1916

      Лишь безмятежного мира жаждет душа, наконец,
      Взором холодным окину блеск и богатства Офира,
      С гордым лицом отодвину, может быть, царский венец.
      Жаждет душа без желаний лишь безмятежного мира.
      Надо? — из груди я выну прежнее сердце сердец.
      Что мне напев ликований, шум беспечального пира,
      Что обольщенья лобзаний женских под звоны колец!
      Прочь и певучая лира! Больше не ведать кумира,
      Быть обращенным во льдину, быть обращенным в свинец!
      В благостном холоде стыну, пью из святого потира
      Тайну последних молчаний, сшедший с арены борец.
      Прошлое прошлому кину! Лишь безмятежного мира,
      Лишь раствориться в тумане жаждет душа, наконец!
      29 августа 1916

      Пора бы жизнь осмыслить, подытожить;
      Уже в былом — сороковой порог,
      И, если дни на счет годов помножить,
      Пятнадцать тысяч превзойдет итог.
      Но эти тысячи, порой несчастных,
      Порой счастливых, пережитых дней,—
      Как ожерелья белых, синих, красных,
      Зеленых, желтых, всех цветов огней!
      И эти бусы жгут и давят шею,
      По телу разливают острый яд.
      Я погасить их пламя не умею,
      И в ночь и днем они меня язвят…
      Какие камни сбросить мне? Не вас ли,
      Рубины алые, где тлеет страсть?
      Беру их в руку… Но давно погасли,
      Как жемчуга, они. За что ж их клясть!
      Так вас, быть может, яркие алмазы,
      Вас, тайные, преступные мечты?
      Нет! в ясном свете, вы — слепые стразы,
      Обманный блеск поддельной красоты!
      Так, значит, вас, глубокие опалы,
      Воспоминанья скорби и могил?
      Нет, нет! и вы — цветок уже завялый,
      И ваш огонь стал мертвым и остыл!
      А вы, исканья бога, аметисты?
      И вы, сапфиры вдумчивых стихов?
      Сверкал из вас, в былом, огонь лучистый,
      Но вы теперь — лишь груз холодных слов!
      Так что ж палит? Вы, скромные агаты?
      Ты, нежная, святая бирюза?
      Ты, гиацинт? — случайные утраты,
      Мелькнувшие в вечерней мгле глаза,
      Сны недовиденные встреч мгновенных,
      Губ недоласканных прощальный суд?
      Что жжет еще меж зерен драгоценных?
      Смарагд? топаз? лал? оникс? изумруд?
      Всмотрюсь, — и блекнет блеск великолепий:
      На белых нитях — только тусклый груз…
      Но эти нити сжали жизнь, как цепи,
      Палят, как угли, звенья длинных бус!
      И жаль порвать уборы ожерелий:
      Палим, любуюсь ими я в тиши…
      Пусть каждый камень мертв: они горели,
      Горят и ныне — в тайниках души!
      Май 1916

      Когда мечты любви томили
      На утре жизни, — нежа их,
      Я в детской книге «Ювенилий»
      Влил ранний опыт в робкий стих.
      Мечту потом пленили дали:
      Японский штрих, французский севр,
      Все то, об чем века мечтали,—
      Чтоб ожил мир былой — в «Chefs d'Oeuvre».
      И, трепет неземных предчувствий
      Средь книг и беглых встреч тая,
      Я крылий снам искал в искусстве
      И назвал книгу: «Это — я!»
      Но час настал для «Третьей Стражи».
      Я, в шуме улиц, понял власть
      Встающих в городе миражей,
      Твоих звенящих зовов, страсть!
      Изведав мглы блаженств и скорби,
      Победы пьяность, смертный страх,
      Я мог надменно «Urbi et Orbi»
      Петь гимн в уверенных стихах.
      Когда ж в великих катастрофах
      Наш край дрожал, и кликал Рок,—
      Венчая жизнь в певучих строфах,
      Я на себя взложил «Венок».
      В те дни и юноши и девы
      Приветом встретили певца,
      А я слагал им «Все напевы»,
      Пленяя, тайной слов, сердца,
      Но, не устав искать, спокойно
      Я озирал сцепленья дней,
      Чтоб пред людьми, в оправе стройной,
      Поставить «Зеркало Теней».
      Я ждал себе одной награды,—
      Предаться вновь влеченью снов,
      И славить мира все услады,
      И «Радуги» все «семь цветов»!
      Но гром взгремел. Молчать — измена,
      До дна взволнован мой народ…
      Ужель «Девятая Камена»
      Победных песен не споет?
      А вслед? Конец ли долгим сменам?
      Предел блужданьям стольких лет?
      «Хвала вам, девяти Каменам!»
      Но путь укажет Мусагет!
      Март 1917

      Молитесь о праздничных розах,
      О лилиях чистых молитесь,
      О реющих летом стрекозах,
      О призраках, виденных в грезах,
      О всем бесполезном — молитесь!
      Да высшая милость не минет
      Прекрасных видений природы!
      Любовь к Красоте да не стынет!
      Да будет приветливо принят
      Мечтатель под стягом свободы!
      Есть тайная ценность в ненужных
      Мечтах, и цветах, и святынях,
      И души, без тучек жемчужных,
      Без песни потоков содружных,
      Завянут, как пальмы в пустынях!
      Нет! мало свободы и братства,
      И таинства счастья — так зыбки!
      Во храме творит святотатство,
      Кто губит земное богатство —
      Мечту, Красоту и Улыбки!
      Чу! Вихрь в налетающих грозах,
      Что день, нам гудит: «Берегитесь!»
      Погибнут стрекозы на лозах…
      Молитесь о пламенных розах,
      О лилиях белых — молитесь!
      Апрель 1917

      Город Змеи и Медного Всадника,
      Пушкина город и Достоевского,
      Ныне, вчера,
      Вечно — единый,
      От небоскребов до палисадника,
      От островов до шумного Невского,—
      Мощью Петра,
      Тайной — змеиной!
      В прошлом виденья прожиты, отжиты
      Драм бредовых, кошмарных нелепостей;
      Душная мгла
      Крыла злодейства…
      Что ж! В веке новом — тот же ты, тот же ты!
      Те же твердыни призрачной крепости,
      Та же игла
      Адмиралтейства!
      Мозг всей России! с трепетом пламенным,
      Полон ты дивным, царственным помыслом:
      Звоны, в веках,
      Славы — слышнее…
      Как же вгнездились в черепе каменном,
      В ужасе дней, ниспосланных Промыслом,
      Прячась во прах,
      Лютые змеи?
      Вспомни свой символ; Всадника Медного!
      Тщетно Нева зажата гранитами,
      Тщетно углы
      Прямы и строги:
      Мчись к полосе луча заповедного,
      Злого дракона сбросив копытами
      В пропасти мглы
      С вольной дороги!
      1916

      Освобожденная Россия,—
      Какие дивные слова!
      В них пробужденная стихия
      Народной гордости — жива!
      Как много раз, в былые годы,
      Мы различали властный зов;
      Зов обновленья и свободы,
      Стон-вызов будущих веков!
      Они, пред нами стоя, грозно
      Нас вопрошали: «Долго ль ждать?
      Пройдут года, и будет поздно!
      На сроках есть своя печать.
      Пусть вам тяжелый жребий выпал:
      Вы ль отречетесь от него?
      По всем столетьям Рок рассыпал
      Задачи, труд и торжество!»
      Кто, кто был глух на эти зовы?
      Кто, кто был слеп средь долгой тьмы?
      С восторгом первый гул суровый,—
      Обвала гул признали мы.
      То, десять лет назад, надлома
      Ужасный грохот пробежал…
      И вот теперь, под голос грома,
      Сорвался и летит обвал!
      И тем, кто в том работал, — слава!
      Не даром жертвы без числа
      Россия, в дни борьбы кровавой
      И в дни былого, принесла!
      Не даром сгибли сотни жизней
      На плахе, в тюрьмах и в снегах!
      Их смертный стон был гимн отчизне,
      Их подвиг оживет в веках!
      Как те, и наше поколенье
      Свой долг исполнило вполне.
      Блажен, въявь видевший мгновенья,
      Что прежде грезились во сне!
      Воплощены сны вековые
      Всех лучших, всех живых сердец:
      Преображенная Россия
      Свободной стала, — наконец!
      1 марта 1917

      На улицах красные флаги,
      И красные банты в петлице,
      И праздник ликующих толп;
      И кажется: властные маги
      Простерли над сонной столицей
      Туман из таинственных колб.
      Но нет! То не лживые чары,
      Не призрак, мелькающий мимо,
      Готовый рассеяться вмиг!
      То мир, осужденный и старый,
      Исчез, словно облако дыма,
      И новый в сияньи возник!
      Всё новое — странно-привычно;
      И слитые с нами солдаты,
      И всюду алеющий цвет,
      Ив толпах, над бурей столичной,
      Кричащие эти плакаты,—
      Народной победе привет!
      Те поняли, те угадали…
      Не трудно учиться науке,
      Что значит быть вольной страной!
      Недавнее кануло в дали,
      И все, после долгой разлуки,
      Как будто вернулись домой.
      Народ, испытавший однажды
      Дыханье священной свободы,
      Пойти не захочет назад:
      Он полон божественной жажды,
      Ее лишь глубокие воды
      Вершительных прав утолят.
      Колышутся красные флаги…
      Чу! колокол мерно удары
      К служенью свободному льет…
      Нет! То не коварные маги
      Развеяли тайные чары:
      То ожил державный народ!
      2 марта 1917

      Мне жалко, что сегодня мне не пятнадцать лет,
      Что я не мальчик дерзкий, мечтательный поэт,
      Что мне не светит в слове его начальный свет!
      Ах, как я ликовал бы, по-детски опьянен,
      Встречая этот праздник, ступень иных времен,
      Под плеском красных флагов, — увенчанных знамен!
      Пусть радостью разумной мечта моя полна,
      Но в чувстве углубленном нет пьяности вина,
      Оно — не шторм весенний, в нем глубина — ясна.
      Да, многое погибло за сменой дней-веков:
      Померк огонь алмазный в сверканья многих слов,
      И потускнели краски не раз изжитых снов.
      Душа иного алчет. На медленном огне
      Раскалены, сверкают желания на дне.
      Горит волкан подводный в безмолвной глубине.
      Прошедших и грядущих столетий вижу ряд;
      В них наши дни впадают, как в море водопад,
      И память рада слышать, как волны волн шумят!
      Приветствую Свободу… Чего ж еще хотеть!
      Но в золотое слово влита, я знаю, медь:
      Оно, звуча, не может, как прежде, мне звенеть!
      Приветствую Победу… Свершился приговор…
      Но, знаю, не окончен веков упорный спор,
      И где-то близко рыщет, прикрыв зрачки, Раздор.
      Нет, не могу безвольно сливаться с этим днем!
      И смутно, как былые чертоги под холмом,
      Сверкают сны, что снились в кипеньи молодом!
      И втайне жаль, что нынче мне не пятнадцать лет,
      Чтоб славить безраздумно, как юноша-поэт,
      Мельканье красных флагов и красный, красный цвет!
      3 марта 1917

      Не часто радует поэта
      Судьба, являя перед ним
      Внезапно — столп живого света,
      Над краем вспыхнувший родным!
      Такой же столп, во время оно,
      Евреев по пустыне вел:
      Был светоч он и оборона,
      Был стяг в сраженьях и глагол!
      При блеске дня — как облак некий,
      Как факел огненный — в ночи,
      Он направлял, чрез степь и реки,
      В обетованный край — мечи.
      Когда ж враги военным станом
      Раскинулись в песках нагих,
      Пред ними столп навис туманом:
      Для этих — мрак, свет — для других!
      И, с ужасом в преступном взоре,
      Металась грозная толпа:
      И конь и всадник сгибли в море,
      При свете пламенном столпа.
      Се — тот же столп пред нами светит,
      В страну желанную ведет;
      Спроси, где путь, — и он ответит,
      Иди, — он пред тобой пойдет!
      Наш яркий светоч, — тьмой и дымом
      Он ослепил глаза врагов,
      Они метались пред незримым,
      Тонули в мгле морских валов.
      Но путь далек! К обетованной
      Еще мы не пришли земле,
      Смотри же днем на столп туманный,
      На огненный смотри во мгле!
      Чтоб совершились ожиданья,
      Мы соблюсти должны Завет:
      Да не постигнут нас блужданья
      Еще на сорок долгих лет!
      О, страшно с высоты Хорива
      Узреть блестящего тельца…
      Пусть властью одного порыва,
      Как ныне, бьются все сердца!
      4 марта 1917

      Свобода! Свобода! Восторженным кликом
      Встревожены дали холодной страны:
      Он властно звучит на раздольи великом
      Созвучно с ручьями встающей весны.
      Россия свободна! Лазурь голубее,
      Живительней воздух, бурливей река…
      И в новую жизнь бесконечной аллеей
      Пред нами, приветно, раскрылись века.
      Но разве сознанье не мучит, не давит,
      Что, в радости марта, на празднике верб,
      Весны и свободы не видит, не славит
      Поляк, армянин, и бельгиец, и серб?
      В угрюмых ущельях, за зеркалом Вана,
      Чу! лязганье цепи, удар топора!
      Там тысячи гибнут по слову султана,
      Там пытки — забава, убийство — игра.
      А дальше, из глуби Ускюба, с Моравы,
      Не те же ли звоны, не тот же ли стон?
      Там с ветром весенним лепечут дубравы
      Не песенки страсти, — напев похорон.
      В развалинах — башни Лувена и Гента,
      Над родиной вольной — неистовый гнет…
      Германских окопов железная лента
      От мира отрезала целый народ,
      А ближе! в родной нам, истерзанной Польше!
      Нет воли всмотреться, немеет язык…
      О, как же гордиться и праздновать дольше,
      Катить по просторам восторженный клик?
      Довольно! Не кончено дело свободы,
      Не праздник пред нами, а подвиг и труд,
      Покуда, в оковах, другие народы,
      С надеждой на нас, избавления ждут!
      22 марта 1917

1. ПОЛНО

2. ПОТОП

      Бывало, клекотом тревожа целый мир
      И ясно озарен неугасимой славой,
      С полуночной скалы взлетал в седой эфир
      Орел двуглавый.
      Перун Юпитера в своих когтях он нес
      И сеял вкруг себя губительные громы,
      Бросая на врагов, в час беспощадных гроз,
      Огней изломы.
      Но с диким кобчиком, за лакомый кусок
      Поспорив у моря, вступил он в бой без чести,
      И, клюнутый в крыло, угрюм, уныл и строг,
      Сел на насесте.
      Пусть рана зажила, — все помня о былом,
      Он со скалы своей взлетать не смеет в долы,
      Лишь подозрительно бросает взор кругом,
      Страшась крамолы.
      Пусть снова бой идет за реки, за моря,
      На ловлю пусть летят опять цари пернатых;
      Предпочитает он, чем в бой вступать, — царя,
      Сидеть в палатах.
      Но, чтоб не растерять остаток прежних сил,
      Порой подъемлет он перун свой, как бывало…
      И грозной молнией уж сколько поразил
      Он птицы малой!
      И сколько вкруг себя он разогнал друзей,
      Посмевших перед ним свободно молвить слово:
      Теперь его завет один: «Дави и бей
      Всё то, что ново!»
      Бывало, пестунов он выбирать умел,
      Когда он замышлял опять полет гигантский,
      Потемкин был при нем, Державин славу пел,
      Служил Сперанский.
      Но пустота теперь на северной скале;
      Крыло орла висит, и взор орлиный смутен,
      А служит птичником при стихнувшем орле
      Теперь Распутин.
      10 июля 1914

1. ПЕСНИ

2. ЛЮБИМЫЕ МЕЛОЧИ

      Я смотрел, в озареньи заката,
      Из Милана на профили Альп,
      Как смотрели, на них же, когда-то
      Полководцы в дни Пиев и Гальб;
      Как назад, не предвидя позоров,
      Горделиво смотрел Ганнибал;
      И, тот путь повторивший, Суворов,—
      Победители кручей и скал;
      Как смотрели владыки вселенной,
      Короли и вожди, — иль, скорей,
      Как наш Тютчев смотрел вдохновенный,
      Прозревавший здесь «падших царей».
      Альпы! гордые Альпы! Вы были
      Непреложным пределом земли,
      И пред вами покорно клонили
      Свой увенчанный гнев короли…
      Но взнеслись небывалые птицы,
      Зачирикал пропеллер с высот,
      Презирая земные границы,
      Полетел через Альпы пилот.
      На заре он в Германии сеял
      Разрушительный град сквозь туман,
      А к полудню в Италии реял,
      Восхищая союзный Милан.
      Долго вы, день за днем, век от века,
      Воскресали в пыланьи зари,
      Но пришло торжество человека…
      Преклоняйтесь, былые цари!
      1916

      Пусть царит уныние где-то на земле!
      Беспечально празднество рыб в Па-де-Кале!
      В залах малахитовых водного дворца
      Собрались, по выводкам, толпы без конца:
      Здесь акулы грузные, окуни, трески,
      Рыбешки летучие, пестрые бычки.
      Малые, огромные, все плывут, спешат…
      Светит электричеством, в коридорах, скат;
      Сверху светит водоросль, пышный канделябр:
      Сколько блесков, отблесков, и чешуи, и жабр!
      Будут пляски разные, и потехи ждут:
      Там, на груде раковин, позабавит спрут;
      В хижине коралловой хор морских коньков
      Пантомимой пламенной увлечет без слов;
      Рядом, для поклонников олимпийских муз,
      Разыграет Демеля труппа из медуз.
      А под утро самое, предварив разъезд,
      Выведен с процессией пятипалых звезд,
      Скажет с красной кафедры, жестами всех лап,
      Речь громоподобную многоумный краб;
      Объяснит, что праведно был прославлен днесь
      Тот, кто кормит тщательно мир подводный весь,
      Что сему кормителю так давно пора
      Хоть клешней качанием прокричать: «Ура!»
      Что все бури, отмели и огонь твой, Эльм!
      Славься между рыбами царь торпед — Вильгельм!
      11 апреля 1916

      У подножья башни древней
      Море Черное шумит;
      Все любовней, все безгневней
      Другу старому твердит:
      «Как тебе не надоело
      Столько медленных веков
      В полусне глядеть без дела
      На игру моих валов?
      Я ведь помню все былое,
      Дед далеких времена.
      Сколько раз сходились в бое
      В этом месте племена!
      Ты еще здесь не стояла,
      Здесь другой был, древний град;
      Но я здесь не раз внимало,
      Как мечи о щит стучат.
      А когда на скат угрюмый
      Стала твердой ты стопой,—
      Помнишь снова: крики, шумы,
      Гулы схватки боевой?
      Иль другие вспомни были,
      Как со; всех концов земли
      К этим камням подходили,
      В пестрых флагах, корабли!
      Как твой град был славен в мире,
      И смотрел мой хмурый вал —
      В императорской порфире
      Твой владыка выезжал!
      Или всё, как сон вчерашний,
      Ты не хочешь вспоминать?
      Иль тебе не скучно, башне,
      В тихой лености дремать?»
      Волны шепчут, вея гривой,
      О преданьях давних лет…
      Морю Черному лениво
      Башня древняя — в ответ:
      «Не забыла я былого,
      Помню битвы и пиры!
      Но не видеть людям снова
      Славной, сказочной поры!
      Битвы в мире отшумели,
      Нет былых, великих дел.
      Иль народы одряхлели,
      Или край наш постарел.
      Не придут с заката солнца,
      В сталь и меч облечены,
      Дерзким сонмом македонцы,
      Принося разгул войны.
      На утесы и в долины
      Не поскачут на конях
      В белых ризах бедуины
      С криком радостным: „Аллах!“
      И давно с высот Ирана
      К нам сойти не хочет рать,
      Чтобы с ратями султана
      Переведаться опять.
      Дремлют турки, и армяне
      Свыклись с игом вековым…
      Правда, видела в тумане
      Я вчера огонь и дым,
      Да еще ко мне недавно
      Подходил безвестный флот,
      Погрозил мне своенравно,
      Но исчез в просторах вод.
      Верно, это все — пустое:
      Люди стихли, присмирев.
      Дай же мне дремать в покое,
      Слушать волн твоих напев!»
      Но у камней башни древней
      Море Черное шумит,
      Все любовней, все напевней
      Другу старому твердит:
      «Что корить людей Востока,
      И Царьград, и Тегеран!
      Разливаюсь я широко,
      Вижу много разных стран.
      Ах, немало проспала ты!
      Будь не так дружна со сном,
      Слышать ты могла б раскаты
      Новых битв и новый гром!
      Не ленись хоть оглянуться!
      Много див увидишь ты.
      Скоро страшно содрогнутся
      Эти долы и хребты.
      Север новой, грозной бурей
      В нашу сторону дохнул.
      Видишь: отблеск на лазури?
      Слышишь: отдаленный гул?
      Возвращаются былые,
      Роковые времена,
      И под громы боевые
      Ты проснешься ото сна!»
      Все настойчивей, напевней
      Море Черное гудит
      У подножья башни древней…
      Та проснулась, та глядит.
      И уже весь край в смятеньи:
      Пламя, залпы, крики, шум…
      Видит: в смутном отдаленьи
      Вновь свободен Эрзерум.
      Видит: войско с горных кручей,
      Сквозь туман и чрез снега,
      Сходит к морю черной тучей,
      Гонит радостно врага.
      И, крепя собой отряды,
      Что идут вдоль берегов,
      Броненосные громады
      Режут синий строй валов.
      В рое вымпелов с крестами
      Потемнел Эвксинский понт…
      Миг — и русскими войсками
      Занят древний Требизонт.
      7 апреля 1916

      Тридцатый месяц в нашем мире
      Война взметает алый прах,
      И кони черные валькирий
      Бессменно мчатся в облаках!
      Тридцатый месяц, Смерть и Голод,
      Бродя, стучат у всех дверей:
      Клеймят, кто стар, клеймят, кто молод,
      Детей в объятьях матерей!
      Тридцатый месяц, бог Европы,
      Свободный Труд — порабощен;
      Он роет для Войны окопы,
      Для Смерти льет снаряды он!
      Призывы светлые забыты
      Первоначальных дней борьбы,
      В лесах грызутся троглодиты
      Под барабан и зов трубы!
      Достались в жертву суесловью
      Мечты порабощенных стран:
      Тот опьянел бездонной кровью,
      Тот золотом безмерным пьян…
      Борьба за право стала бойней;
      Унижен, Идеал поник…
      И все нелепей, все нестройней
      Крик о победе, дикий крик!
      А Некто темный, Некто властный,
      Событий нити ухватив,
      С улыбкой дьявольски-бесстрастной
      Длит обескрыленный порыв.
      О горе! Будет! будет! будет!
      Мы хаос развязали. Кто ж
      Решеньем роковым рассудит
      Весь этот ужас, эту ложь?
      Пора отвергнуть призрак мнимый,
      Понять, что подменили цель…
      О, счастье — под напев любимый
      Родную зыблить колыбель!
      Январь 1917

      Да! Вы поставлены на грани
      Двух разных спорящих миров,
      И в глубине родных преданий
      Вам слышны отзвуки веков.
      Все бури, все волненья мира,
      Летя, касались вас крылом,—
      И гром глухой походов Кира,
      И Александра бранный гром.
      Вы низили, в смятеньи стана,
      При Каррах римские значки;
      Вы за мечом Юстиниана
      Вели на бой свои полки;
      Нередко вас клонили бури,
      Как вихри — нежный цвет весны,—
      При Чингис-хане, Ленгтимуре,
      При мрачном торжестве Луны.
      Но, — воин стойкий, — под ударом
      Ваш дух не уступал Судьбе,—
      Два мира вкруг него недаром
      Кипели, смешаны в борьбе.