Документы Нового Завета: достоверны ли они?

      Некоторые широко известные трудности обнаруживаются при сравнении различных версий воскресения в отношении обстоятельств места и времени. Вероятно, некоторые из этих трудностей можно было бы легче разрешить, если бы мы знали первоначальную концовку Евангелия от Марка. Как показывает анализ текста, первоначальная концовка этого Евангелия была утрачена в очень ранний период, и повествование обрывается на 16:8. (Последующие стихи нашего Евангелия являются позднейшим добавлением.) Но, приняв к сведению все трудности согласования различных евангельских версий, мы остаемся при следующем несомненном историческом материале: 1. гробница Христа была действительно пуста. 2. Господь являлся разным людям и группам учеников и в Иудее, и в Галилее, 3. еврейские власти не смогли опровергнуть утверждение учеников, что Он воскрес из мертвых.
      Когда, приблизительно пятьдесят дней спустя после распятия, ученики выступили с публичной проповедью благой вести, главным аргументом в ней был факт воскресения Христа из мертвых. "Мы видели Его живым", - утверждали они. Павел так суммирует полученные им на этот счет свидетельства: "Он явился Кифе (т.е. Петру), потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братии в одно время, из которых большая часть доныне в живых (около 54 г., почти двадцать пять лет спустя распятия), а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам" (1 Кор. 15:5-7). Стоит также заметить, что в публичныхзаявлениях о воскресении апостолы не упоминали свидетельство женщин, первыми явившихся к гробнице. Они понимали, что на это слишком легко было бы возразить: "Кто же не знает, чего стоят видения легко приходящих в волнение женщин!"
      Известно, что публичное сообщение о воскресении Христа было воспринято широкими массами иерусалимского населения как подтверждение Его статуса Мессии и Сына Божьего, так что власти были вынуждены вскоре принять меры, дабы пресечь новое движение. Но они не добились успеха. Если бы, однако же, Христос не воскресал, они несомненно сумели бы предъявить достаточные доказательства этому. Для этого у них были все необходимые средства, и в интересах римлян было им помогать. Не могло быть такой уж неопреодолимой трудностью отыскать мертвое (или едва живое) тело Иисуса, и синедрион был жизненно заинтересован в том, чтобы предъявить Его тело или удостоверенное свидетельство о Его перезахоронении. Тот факт, что первая версия, выдвинутая в противовес свидетельству христиан, была та, что тело было похищено учениками, означает просто, что синедрион не знал, что с ним сталось. Необходимо помнить, что и для апостолов, и для их противников воскресение значило одно и то же - воскрешение в теле. И если мы спросим, почему синедрион не придумал более убедительной версии, чем похищение тела учениками, ответ без сомнения будет, что, как говорит Арнольд Ланн, это был для них единственный способ как-то выкрутиться. [A. Lunn, "The Third Day", 1945, стр. 89.]Они должны были рассмотреть и с сожалением отвергнуть целый ряд превосходных гипотез прежде, чем придти к решению остановиться на самой невероятной.
      Но, притом что воскресение Христа провозглашалось первыми христианами как историческое событие, его значение для них было более, чем просто историческим. Прежде всего, то было подтверждение мессианского статуса Иисуса. Воскресение не сделалоЕго Мессией, но доказало, что Он - Мессия. Как говорит Павел, Он "открылся Сыном Божиим в силе... чрез воскресение из мертвых" (Рим. 1:4). Далее, это была грандиозная демонстрация силы Божьей. Сила эта много раз являлась в мировой истории, но никогда с такой великолепной полнотой, как в воскресении Христа. Наконец, это явление Божьей силы обладало личным значением для каждого христианина, ибо та же победительная сила, что воскресила Иисуса, действует в Его последователях, способствуя их триумфу над силами зла. Чтобы вполне осознать силу Божью, явленную в воскресении Христа, человек должен ощутить ее на собственном опыте. Вот почему Павел молился, чтобы ему дано было так постичь Христа и "силу воскресения Его" (Фил. 3:10).
      Распятие Иисуса было для ограниченных людей свидетельством глупости и слабости. Но то же распятие, увиденное в свете воскресения, обнаружило в Нем силу и мудрость Бога. И только в этом свете можем мы адекватно подходить к рассказам о чудесах в Евангелиях. Если Христос наделен силой Бога, то эти рассказы не только не становятся препятствием к тому, чтобы верить Евангелиям, но представляются в них естественными и разумными. От Того, Кто был воплощением Божьей силы, мы должны ожидать ее проявлений. Наша оценка чудес всецело определяется нашей оценкой Христа. Чудеса описываются в Евангелиях именно потому, что служат иллюстрацией этой силы, нашедшей свое наивысшее проявление в воскресении. Воспринимаемые с этой точки зрения, евангельские рассказы о чудесах предстают полными глубокого значения.
      Итак, вопрос об истинности евангельских рассказов о чудесах невозможно осветить в представлениях чисто исторического исследования. Последнее этим отнюдь не исключается, так как полный смысл Евангелий в том и состоит, что в Христе сила и благодать Божьи проникли в человеческую историю, чтобы привести к искуплению мира. Но историк может придти к заключению, что описанное в Евангелиях, вероятно, имело место, и, однако, остаться весьма далеким от той реакции, которую авторы Евангелий желали вызвать у своих читателей. Вопрос о том, истинны ли рассказы о чудесах, должен в конечном счете найти ответ в личной вере человека - и не просто вере в историческую истинность этих событий, но в вере в Христа, Который совершил чудеса, вере, должным образом отвечающей силе, посредством которой были свершены эти великие деяния.
      Этот ответ верой не избавляет нас, конечно, от обязанности рассматривать каждое из чудес по отдельности и в свете всего доступного нам о них знания, исторического и иного, какое только может иметь к ним отношение. Но это только второстепенная обязанность. Главной является обязанность видеть весь вопрос о чудесах в надлежащем контексте, который обнаруживается в свете важнейшего из всех чудес - воскресения Христа.
      Обращаясь к вопросу о независимых, нехристианских свидетельствах о евангельских чудесах, мы обнаруживаем, что нехристианские авторы периода раннего христианства, упоминающие Христа сколько-нибудь подробно, не оспаривают, что Он совершал чудеса. Чудотворцем, как мы увидим, называет Его Иосиф. Позднейшие раввинские источники, как мы также увидим, не отрицают чудеса, но приписывают их магии точно также, как во времена Его служения некоторые приписывали их демонической силе. Колдовством объясняет их и Цельс, философствующий критик христианства второго столетия. [Origen "Contra Celsum", 1:38, 2:48.]Первые апостолы говорят о Его чудесах как о фактах, с которыми их аудитория знакома так же, как они сами. Подобным же образом первые апологеты упоминают чудеса как события, не оспариваемые противниками христианства. Так, в частности, поступает Квадратус в своей "Апологии", адресованной императору Адриану в 133 г.
      Мы уже коснулись чудес исцеления, объяснение которых в свете современных представлений не встречает серьезных трудностей. Другую категорию составляют, однако, так называемые "природные чудеса". Здесь в особенности подход к вопросу определяется нашим отношением к Самому Христу. Если Он действительно был воплощением силы Божьей, нам не приходится удивляться, обнаруживая, что Он в самом деле творил вещи из ничего. Если мы отрицаем за Ним божественный статус, нам не остается ничего кроме поиска таких объяснений, либо шарлатанство, либо искажение текстов в процессе переписки и т.д.
      Возьмем историю с превращением воды в вино, расказанную во второй главе Иоанна и во многом уникальную среди рассказов о чудесах в Евангелиях. Можно конечно трактовать ее, как это делает один автор, предполагающий, что вода оставалась все время водой, но что Иисус преподнес ее как вино в порядке добродушной шутки, тогда как глава застолья, проникнувшим духом этого безобидного розыгрыша, сказал: "Конечно, это лучшее вино! Адамово вино! Почему ты только приберег напоследок лучшее вино?" Но утверждать такое значит обнаруживать почти невероятную способность упускать всю цель и контекст этого рассказа. Смехотворно было бы завершить подобным образом толкуемый рассказ словами: "Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его" (2:11), не говоря уже о Его неуместности по отношению к цели четвертого Евангелия: "Сие же написано, дабы вы увервоали, что Иисус есть Мессия, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его" (20:31). Подобное истолкование не заслуживает даже части быть названным "рационализацией". Какие бы то трудности для истолкования ни представлял рассказ Иоанна, ясно, что в Кане произошло нечто в высшей степени чудесное и впечатляющее, в результате чего ученики усмотрели славу Божью явленной в своем Учителе.
      В греческом тексте четвертого Евангелия стоит: "Так положил Иисус начало знакам вКанне Галилейской". Иоанн всегда называл чудеса "знаками", и в других текстах Нового Завета "чудо" часто связывается со словом "знак". Часто встречается фраза "знаки и чудеса", как бы предназначающиеся для сообщения, что о чудесах рассказывается не только потому, что они способны возбудить изумление слушателя и читателя, но и вследствие того, что они означают. Господь наш не высоко ставил веру, вырастающую из простого лицезрения чудес (Иоан. 2:23-25; 6:26). Он хотел, чтобы люди понимали, что означают чудеса. То были знаки мессианской эры, предсказанной пророками древности. Таковы также чудеса Деяний, ибо они совершены именем Христа и Его силой, переданной Его апостолам. Это "великие дела", означающие, что сила Божья проникла в жизнь человека, что "силы будущего века" (Евр. 6:5), обнаруживающие, что будущий век в лице Христа проник в век нынешний. Многие люди были привлечены к христианству, просто пораженные чудесностью этих дел, но другие поняли, что они значат, и могли сказать вместе с Иоанном: "Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца" (Иоан. 1:14).
      Таким образом, чудеса исцеления были знаками мессианской эры, ибо как написано у Исайи (35:5 и далее): "Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзнутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будеть петь". Кроме того, сила, победившая эти болезни, была той же силой, которая могла одолеть зло во всех его формах; власть, которой Христос сказал паралитику: "Встань, возьми свою постель и иди", была той же властью, которой Он сказал: "Сын, грехи твои прощены". Очевидное проявление Его целительной силы свидетельствовало Его власть прощать грехи (Map. 2:10 и далее). Таким образом, чудеса исцеления являются в некотором смысле иносказаниями об освобождении души из-под власти греха, и, следовательно, выдающееся место, занимаемое ими в Евангелиях, вполне оправдано.
      Точно также природные чудеса являлись знаками мессианской эры, которая должна была быть временем исключительного изобилия. На это указывало превращение воды в вино и умножение хлебов. Мессианская эра провиделась также в образе брачного пира, и чудо, совершенное Христом на свадьбе в Кане, было таким образом указанием на великую радость той эпохи, символом того, что, как утверждал Он и Его ученики, царство небесное приблизилось к человеку. Это значило также, что, вопреки пословице: "Что старее, то лучше", новый порядок, который Он пришел установить, настолько же превосходил старый порядок иудаизма, насколько вино превосходит воду.
      Другое великое природное чудо относится к насыщению множества народа малым числом хлебов и рыб. В двух первых Евангелиях содержатся два таких рассказа, в одном из которых пять тысяч человек были насыщены пятью хлебами и двумя рыбами (Матф. 14:15 и далее; Map. 6:35 и далее), а в другом четыре тысячи людей были накормлены семью хлебами и немногими рыбами (Матф. 15:32 и далее; Map. 8:1 и далее). Эти рассказы часто истолковывались как две версии одного и того же события, но последнее не выдерживает критики. Оба события принадлежат двум параллельным сериям взаимоподобных происшествий, одна из которых имела место в еврейской местности, а другая на языческой почве к северу и востоку от Галилеи. Эти события подобраны таким образом, чтобы показать, как Иисус повторил среди язычников действия, совершенные Им ранее в среде евреев. В самом деле, исследователи предполагают, что рассказы о двух различных насыщениях толпы не случайным образом используют различные термины для обозначения "корзин", так что в первом случае термин отличается особыми еврейскими ассоциациями, а во втором фигурирует более общее слово. Поскольку главным авторитетом, стоявшим за вторым Евангелием, был Петр, вполне допустимо, что апостол, открывавший двери веры ключами от царства небесного сначала еврею, а затем язычнику, должен был изложить эти два похожие чуда в Евангелии, призванном показать, что Христос был хлебом жизни для язычников, как и для евреев.
      В соответствие с ясным смыслом повествования, чудеса насыщения были проявлениями сверхъестественной силы. Воистину, рационализировать их, значит лишать их всякого смысла. Легко сказать, что, когда ученики Христа поделились с толпой своим незначительным запасом провизии, их пример побудил остальных сделать то же, и так оказалось, что пищи достаточно для всех, - но это будет уже не евангельская история. Снова здесь все решает наша оценка личности Христа. Умножение хлебов было символом мессианского пиршества. Оно означало изобилие пропитания, которое люди могли найти в Христе, истинном хлебе Божьем. Если хлеб представлял здесь урожай земли, то рыба должна была представлять урожай моря. Более того, уместно вспомнить использование ранней церковью рыбы как символа Христа. Во всяком случае, большинство свидетелей чуда увидело в нем именно чудо. Весьма показательно притом, что, согласно Марку, Иисус помогает ученикам распознать истинное значение умножения хлебов в отрывке, всего на несколько стихов предшествующем признанию Его Петром как Мессии:
      "Когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч, сколько полных коробов набрали вы кусков? Говорят Ему: двенадцать. А когда семь для четырех тысяч, сколько корзин набрали вы оставшихся кусков? Сказали: семь. И сказал им: как же не разумеете? (Map. 8:19-21).
      Показательно, что между этими словами и Петровым признанием Иисуса Мессией оказывается рассказ об исцелении слепого в Вифсаиде, который обретает зрение постепенно, сначала видя людей, как ходячие деревья, а потом начинает видеть со всей ясностью (Map. 8:22 и далее) - в параллель ученикам, доселе только смутно сознававшим Его мессианство, но собиравшимся теперь ясно объявить устами Петра: "Ты - Мессия". И разве не это имел ввиду Иисус, спрашивая: "Как же не разумеете до сих пор?".И разве не эту великую истину символизировали среди прочих чудес чудеса насыщения?
      Упомянем еще два чуда, чье толкование часто основано на недоразумении. Одно из них касается монеты во рту рыбы (Матф. 17:24 и далее). Эта история исследовалась в рамках формального критицизма. В ранней иерусалимской церкви часто должен был подниматься вопрос, должны ли евреи-христиане продолжать платить храмовый налог, пол-шекеля, взимавшиеся с каждого взрослого еврейского мужчины. Согласно некоторым формальным критикам, евреи-христиане пришли к решению, что, хотя на них не лежит такая обязанность, они будут продолжать платить налог, дабы не оскорбить чувства ортодоксальных евреев. Таково, стало быть, "реальное обрамление" рассказа о монете во рту рыбы. С этим можно бы согласиться, но, когда нас уверяют, что рассказ был придуман, чтобы приписать решение Иисусу и таким образом заручиться Его авторитетом, мы должны возразить. Вся проблема была снята с повестки дня в 70 г. с разрушением храма, а значит в то время, когда ее могли обсуждать в иерусалимской церкви, должны были оставаться в живых многие люди, отлично знавшие, произошло нечто подобное во времена Христа, или нет. "Реальное обрамление" таким образом вполне вероятно, но объясняет не сочинение рассказа, но его запись. Когда возникла проблема храмового налога, естественным вопросом стало: "Сказал ли что-нибудь об этом наш Учитель? Платил ли Он налог?" Тогда вспомнили указанный случай и зафиксировали его как прецедент. "Реальное обрамление" этой истории в условиях ранней церкви отнюдь не исключает предшествующее "реальное обрамление" того же случая в жизни Самого Христа.
      Далее, помимо значения этой истории, некоторые люди испытывали трудность в понимании чудесности слов Иисуса, которыми она заканчивается. (Матфей не сообщает, по-видимому считая это само собой разумеющимся, что Петр в самом деле нашел монету во рту пойманной им рыбы.) Опять-таки, легко сказать, что Петр поймал рыбу, которую он продал за шекель, и таким образом получил деньги, достаточные, чтобы заплатить налог за себя и своего Учителя, и в этом случае рационализация не слишком искажает значение рассказа. Но некоторые предполагали, что чудо состояло в том, что Петр нашел монету во рту рыбы. Последнее как раз не заключало в себе ничего чудесного. Подобные предметы довольно часто находят во рту или в желудке у рыб. В Галилейском море имеется даже рыба, называемая "мушт", отличающаяся особым пристрастием ко всякого рода блестящим и ярким предметам. Местные жители часто находят во рту этих рыб кусочки стекла, металла, камешки или монеты, по каковой причине эту рыбу иногда называют рыбой Св. Петра. [L.D. Weatherhead, "It happened in Palestine" 1936 г., стр. 36.]Чудо состояло в том, что Иисус знал заранее, что Петр найдет во рту рыбы монету нужного достоинства [Более того, чудом было то, что Иисус знал о вопросе сборщика налога и об ответе Петра до того, как Ему успели об этом сообщить.], так что еще раз эта история напоминает нам, что мы должны сначала придти к определенному выводу относительно личности Иисуса, и только затем пытаться оценивать приписываемые Ему чудеса.
      Другое чудо состоит в проклятии бесплодной смоковницы (Map. 11:12 и далее), и оказывается камнем преткновения для многих людей. Они полагают, что эта история не в духе Христа, и таким образом является результатом недоразумения относительно того, что в действительности произошло. Или во что ученики превратили действительное событие. Или что-нибудь еще в подобном духе. Иным, с другой стороны, эта история приходится по душе, так как показывает, с их точки зрения, что Иисус был достаточно человечен, чтобы придти иногда в состояние неоправданного раздражения. Более близкое знакомство со спецификой смоковницы исключает, однако, подобное недоразумение. "Еще не время было собирания смокв", - сообщает Марк, и в самом деле это происшествие имело место как раз перед Пасхой, приблизительно за шесть недель до поспевания смокв. Тот факт, что Марк прибавляет это замечание, показывает, что он знает то, о чем говорит. Но в таком случае он должен был знать и кое-что еще. Когда, около конца марта, распускаются смоковочные листья, их сопровождают своего рода ложные смоквы, называемые по-арабски "такш". Эти ложные смоквы едят проголодавшиеся люди. Они опадают перед образованием настоящих смокв. Но, если смоковочные листья не сопровождаются ложными смоквами, это значит, что в этом году не явятся и настоящие смоквы. Таким образом, когда наш Господь попытался утолить голод ложными смоквами и не нашел их на дереве, Он знал, что смоковница не даст плодов и тогда, когда придет время настоящим смоквам. При всем своем пышном лиственном убранстве, то было бесплодное и безнадежное дерево. [W.M. Christie, "Palestine Calling", 1939 г., стр. 118 и далее.]
      Все происшествие было своего рода притчей в действии. Для Христа прекрасная, но бесплодная смоковница символизировала Иерусалим, скрупулезно исполнявший религиозную обрядность, но глухой к принесенной Им Божьей вести. Увядание проклятого Им дерева предвещало таким образом катастрофу, Им провиденную и предсказанную, которая обрушилась вскоре на город.
      Более того, как сообщает нам Марк, увядание дерева имело для учеников личное значение, оно продемонстрировало для них безграничные возможности веры в Бога (Map. 11:22). И в этом состоит главная мораль, которую рассказы о чудесах сохраняют для нас доныне. Они были запечатлены как знаки Божьей силы, и даже, доказав их историческую подлинность самым тщательным образом, мы все еще не поняли бы главный смысл повествования о них, если бы упустили их значение как символов влияния Бога на историю, наивысшим выражением которого было явление на земле Христа. Подобно тому, как евангельские притчи являются изустными поучениями о царстве Божьем, так евангельские чудеса служат предметными уроками, притчами об этом царстве, претворенными в действие. Как и все евангельское повествование в целом, они несут в себе призыв к нам возыметь веру в Бога, явившего Себя в Христе. Когда мы оставим попытки рационализировать их с тем, чтобы сделать более приемлимыми для духа нашего столетия, и попытаемся вместо этого понять, почему они были рассказаны евангелистами, только тогда они донесут до нас то, что вкладывали в них на пользу нашей душе их авторы. И тогда мы узнаем по собственному опыту, что в отношении к рассказам о чудесах, так же как и ко всем частям евангельского повествования, справедливо, что "сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его" (Иоан. 20:31).

Глава 6. Особое значение свидетельства Павла

      Самыми ранними из дошедших до нас новозаветных текстов являются письма, написанные апостолом Павлом в период вплоть до его заточения в Риме (около 60-62 гг.). Наиболее раннее из наших Евангелий в его современной форме вряд ли можно датировать раннее, чем 60 г., тогда как десять Посланий Павла написаны между 48 и 60 гг.
      Павел был римским гражданином еврейского происхождения (его еврейское имя было Савл), родившимся где-то в начале христианской эры в городе Тарсисе, в Киликии, являвшейся частью Малой Азии. Его родина, "небеизъизвестный город", как он говорит сам (Деян. 21:39), был в то время выдающимся центром греческой культуры, которая не преминула оказать на него существенное влияние, как это явствует из его речей и писем. Он учился в Иерусалиме у Гамалиила (Деян. 22:3), величайшего раввина своего времени и главы партии фарисеев. Он быстро достиг выдающегося положения среди своих современников благодаря усердию в занятиях и пылу, с которым он отстаивал наследственные традиции еврейства (Гал. 1:13 и далее). Он мог даже быть одно время - хотя это остается неясным - членом синедриона, верховного суда евреев.
      Этот пыл в отстаивании еврейского закона привел его к конфликту с первыми иерусалимскими христианами, в особенности с теми из них, кто принадлежал к кружку Стефана, с учением которого он мог познакомиться в синагоге, где встречались киликийские евреи, и который первым понял, благодаря своей исключительной дальновидности, что Евангелие порывает с корнями еврейского церемониального закона и культа. В момент побивания Стефана камнями Павел играет ответственную роль, соглашаясь на его казнь, и продолжает впоследствие искоренять новое движение, которое в его глазах обнаружило себя в свете действий Стефана, как смертельная угроза всему, что было для него дорогим в иудаизме (Деян. 7:58; 8:1 и далее; 9:1 и дал.; 22:4; 26:9 и дал., и т.д.). Говоря его собственными словами он, "жестоко гнал Церковь Божию и опустошал ее" (Гал. 1:13) - до встречи с Христом по дороге в Дамаск, убедившей его разум и совесть в реальности воскресения Иисуса и таким образом в справедливости христианских убеждений, после чего он стал глашатаем веры, которую прежде безжалостно разрушал.
      Разумно предположить, что событие, убедившее такого человека в абсолютной ошибочности его прежних взглядов и заставившее его решительно порвать с прежде лелеемыми верованиями и перейти на позиции движения, которое он столь энергично преследовал, должно было быть особо впечатляющим. Обращение Павла издревле рассматривалось как веское свидетельство в пользу истинности христианства. Многие соглашались с заключением государственного деятеля восемнадцатого века, лорда Литтелтона, что "одно обращение и апостольство Св. Павла, по должному размышлению, было достаточным доказательством богоокровенности христианства". Эти слова взяты из книги Литтелтона, вышедшей в 1747 году, о которой д-р Самуэль Джонсон пишет: "Он... испытывал сомнения относительно истинности христианства, но он думал, что не такое нынче время, чтобы сомневаться или верить случайным образом, и принялся серьезно изучать этот великий вопрос самым серьезным образом. Результатом его добросовестных исследований было полное убеждение. Он нашел нашу религию истинной и стал учить тому, что уяснил. Он написал трактат "Замечания относительно обращения Св. Павла", на который безбожники никогда не сумели найти ответа". [S. Johnson, "Lives of the Poets: Lyttelton".]
      Здесь, впрочем, мы займемся главным образом информацией, содержащейся в Посланиях Павла. Последние были написаны не с тем, чтобы отразить факты жизни и проповеди Иисуса. Они были адресованы христианам, уже знакомым с евангельским рассказом. Однако, в них содержится достаточный материал, чтобы восстановить очертания ранней апостольской проповеди об Иисусе. Хотя Павел настаивает на божественном предсуществовании Иисуса (Кол. 1:15 и далее), он знает и то, что Тот был, тем не менее, реальным человеческим существом (Гал. 4:4), потомком Авраама (Рим. 9:5) и Давида (Рим. 1:3), жившим сообразно еврейскому закону (Гал. 4:4); Который был предан, и в ночь предательства учредил памятный ужин с вином и хлебом (1 Кор. 11:23 и дал.), который претерпел римскую казнь через распятие (Фил. 2:8 и др.), хотя ответственность за Его смерть возлагается на представителей еврейского народа (1 Фес. 2:15); Который был погребен, восстал на третий день, и был вслед за этим увиден многими живыми очевидцами в различных случаях, включая один, когда Его видели более пятисот человек сразу, большинство из которых оставалось в живых почти двадцать пять лет спустя (1 Кор. 15:4 и дал.). Причем, говоря о свидетельствах в пользу подлинности воскресения Христа, Павел обнаруживает могучий инстинкт в подтверждении личным свидетельство вещей, которые вполне могут показаться невероятными.
      Павел знаком с апостолами Господа (Гал. 1:17 и дал.), из которых Петр и Иоанн упоминаются им как "столпы" Иерусалимской общины (Гал. 2:9), а также с Его братьями, из которых подобным же образом упоминает Иакова (Гал. 1:19; 2:9). Он знает, что братья и апостолы Господа, включая Петра, были женаты (1 Кор. 9:5) - что, между прочим, соответствует евангельскому рассказу об исцелении тещи Петра (Map. 1:30). Он цитирует при случае высказывания Иисуса - например, о браке и разводе (1 Кор. 7:10 и дал.), а также о праве евангельских проповедников на материальное обеспечение (1 Кор. 9:14), и, наконец, слова, которые Он произнес на Тайной вечере (1 Кор. 11:23 и дал.).
      Даже и в случаях, когда он не цитирует прямо речения Иисуса, он постоянно обнаруживает, насколько хорошо он с ними знаком. В частности, достаточно сравнить этическую часть Послания к Римлянам (12:1 - 15:7), где Павел суммирует практические следствия Евангелия для жизни верующих, с Нагорной проповедью, чтобы увидеть, как всецело был пронизан апостол духом учения Христа. Помимо того, в этом и других местах главным доводом Павла в обоснование этических поучений является пример Самого Христа. И характер Христа, каким его понимает Павел, находится в совершенном согласии с Его характером, описываемым в Евангелиях. Когда Павел говорит о "кротости и снисхождении" Христа (2 Кор. 10:1), мы вспоминаем собственные слова нашего Господа: "Я кроток и смирен сердцем" (Матф. 11:29). Именно эту самоотверженность Христа Евангелий имеет ввиду Павел, когда говорит: "ибо и Христос не Себе угождал" (Рим. 15:3), и так же, как Христос призывал Своих последователей "отвергнуться себя" (Map. 8:34), так и Павел настаивает, исходя из примера Самого Христа, что долгом христианина является "сносить немощи бессильных и не себе угождать" (Рим. 15:1). Тот, Кто сказал: "Я посреди вас, как служащий" (Лук. 22:27), и умывал ноги Своих учеников (Иоан. 13:4 и дал.), был Тот, Кто, согласно Павлу, "принял образ раба" (Фил. 2:7). Одним словом, когда Павел желает рекомендовать своим читателям все те моральные достоинства, что украшают Христа Евангелий, он прибегает к словам, наподобие: "Облекитесь в Господа Иисуса Христа" (Рим. 13:14).
      Короче, очертания евангельского рассказа, которые мы прослеживаем в текстах Павла, согласуются с очертаниями, находимыми в других местах Нового Завета, и в особенности с самими четырьмя Евангелиями. Павел сам прилагает все усилия, чтобы показать, что Евангелие, им проповедуемое, есть то же самое Евангелие, что проповедовалось другими апостолами (1 Кор. 15:11) - разительное утверждение, если учесть, что Павел не был ни сопровождающим Христа в Его дни на земле, ни одним из первоначальных апостолов, и что он энергично настаивает на полной независимости от последних.

Глава 7. Свидетельства Луки

      Помимо собственных писем Павла, большая часть информации о нем содержится в текстах, вышедших из-под пера его друга и соратника Луки, автора третьего Евангелия и Деяний Апостолов. Лука был по профессии врачом (Кол. 4:14), и согласно преданию, истоки которого удается проследить до второго века, уроженцем Антиохии в Сирии. [Антимаркионов пролог к Луке.]Анализ его произведений до некоторой степени подтверждает это предание. Насколько нам известно, он - единственный среди авторов Нового Завета, кто был по происхождению язычником. Его два труда являются в действительности частями одного цельного исторического произведения, прослеживающего зарождение христианства начиная от времени Иоанна Крестителя и, приблизительно, до 60 г.
      Обе части этого труда адресованы нигде более не упоминаемому человеку, по имени Феофил, который по-видимому обладал некоторыми предварительными сведениями о христианстве, и мог быть правительственным чиновником, судя по тому, что Лука наделяет его титулом "достопочтенный" - тем же самым, что использует Павел, обращаясь к Феликсу и Фесту, римским губернаторам Иудеи. В предисловии к своему Евангелию Лука объясняет цель своего двухчастного труда следующим образом: