Стали искать. Но тщетно. Следы шпиона были неуловимы.
      И тут вдруг появилась надежда схватить виновного! Среди шпионов-агентов французского Генерального штаба была сторожиха из германского посольства. Она приносила все, что находила в корзинках для бумаг, в выметаемом мусоре, в золе, выгребаемой из печей и каминов. Осенью 1894 года среди обрывков, клочков обгорелой бумаги, принесенных сторожихой из германского посольства, был обнаружен важный документ - так называемое бордеро, или сопроводительная бумага: "Посылаю вам четыре нижеследующих документа..." Правда, большого военного значения посылаемые документы не имели, но ведь это были французские военные документы, они хранились в Генеральном штабе! Кто-то пересылал их в Германию. Значит, кто-то продает Германии французские военные документы. Кто это делает?
      Военный министр генерал Мерсье пришел в ярость. Если все это получит огласку - скандал! Начнутся запросы в палате депутатов, газетная шумиха, неизбежная отставка кабинета министров... Этого нельзя допустить!
      "Ищите!" - приказал Мерсье так грозно, что все поняли: надо не просто искать, как искали до сих пор, - надо найти! Во что бы то ни стало найти шпиона или хотя бы такого человека, которого можно объявить шпионом.
      Все, кому предъявляли бордеро для ознакомления, заявили, что почерк, каким оно написано, им незнаком.
      Только одному человеку этот почерк б.ыл хорошо знаком - полковнику Анри. Полковник Анри сразу узнал и почерк, и автора бордеро, то есть того, кто продает родину немцам. Этим шпионом был майор французской армии, граф Шарль-МариФернан Эстергази. Полковник Анри не мог не узнать его почерк: у них с Эстергази была дружба двадцатилетней давности.
      Если бы полковник Анри был честным человеком, он бы немедленно сообщил военному министру Мерсье, что автор бордеро, то есть шпион, не кто иной, как майор Эстергази.
      Если бы полковник Анри был честным человеком... Но полковник Анри не был честным человеком! Он и не подумал исполнить долг француза и солдата. Нет! Вместо этого он стал лихорадочно искать способ выгородить из беды шпиона - майора Эстергази!
      Бывают же такие роковые случайности! Почерк бордеро, почерк Эстергази, был схож и с почерком другого французского офицера - Альфреда Дрейфуса... Ну как было не воспользоваться этим совпадением, чтобы выручить своего друга, майора Эстергази!
      Полковник Анри спасал не Эстергази, а собственную шкуру:
      он был сообщником Эстергази. Именно он, полковник Генерального штаба Анри, и доставал те документы, к которым не имел доступа Эстергази, не бывший сам офицером Генерального штаба.
      Анри добывал документы, Эстергази продавал их германской разведке, где состоял на постоянной шпионской службе с жалованьем в две тысячи немецких марок в месяц. Эстергази продавал шпионские сведения и Италии, вообще любому государству, которое могло и хотело за них заплатить. Этими деньгами Эстергази делился с Анри. И Анри знал: если Эстергази попадется, он утопит вместе с собой и его, полковника Анри.
      Направляя следствие по заведомо ложному пути, отводя удар от себя и Эстергази на неповинного Дрейфуса, Анри учитывал и то, что в Генеральном штабе не любят Дрейфуса и будут рады отделаться от него.
      За что эти люди не любили Дрейфуса? Генеральская верхушка французской армии - почти сплошь аристократы, монархисты. Их деды и прадеды сражались в армиях принца Кондэ против революции, против республики. А внуки их теперешная французская военщина, генералы - тоже ненавидят республику и презирают народ. Они плетут заговоры, мечтая о контрреволюции, о восстановлении любезной их сердцу королевской власти. Все эти аристократы-генералы - ярые католики, и, конечно, отцы-иезуиты всеми силами поддерживают их. Отцы-иезуиты очень сильны во Франции, которую они называют "любимой дочерью святой католической церкви".
      Такова аристократическая генеральская верхушка нынешней Франции. А кто такой Дрейфус? Прежде всего он не аристократ, он не вхож в аристократические салоны, - за это его, презирают.
      Дрейфус страстно предан своему военному делу, он талантлив, образован, ему явно предстоит блестящая военная карьера - ему завидуют. Дрейфус неподкупно честен - за это его ненавидят все те, кому нужно взаимное снисхождение: "Я закрою глаза на твои грехи, ты посмотришь сквозь пальцы на мои". Наконец Дрейфус - еврей, - по понятиям генеральской верхушки, чужак.
      По всем этим причинам отношение к Дрейфусу было в Генеральном штабе скрыто-враждебным. Дрейфус чувствовал эту враждебность, а он был горд. Он держался сдержанно, с достоинство?.?, был вежлив - без фамильярности, почтителен - без приьг::кеннзсти. Это тоже не привлекало к нему симпатий.
      Нужно было очень дурно относиться к Дрейфусу, чтобы поверить, будто он шпион. Решительно все свидетельствовало против этого. Дрейфус не нуждался в деньгах - у него было большое состояние. Он не играл в карты, не увлекался скачками, не спекулировал на бирже. Весь его досуг принадлежал семье - жене и детям. Он был честолюбив, и перед ним была отличная военная карьера. Чем же могла прельщать его "карьера" шпиона, не дающая славы, сулящая в случае провала только позор? И, самое главное, Дрейфус был горячим французским патриотом, как и вся его семья. Когда Эльзас, где жили Дрейфусы, отошел к Германии, они не пожелали жить в немецком Эльзасе, переселились в Париж, хотя это наносило им большой материальный ущерб.
      Таков был капитан Альфред Дрейфус, которого полковник Анри избрал жертвой для обвинения в шпионаже.
      ...Ну, а кто таков граф Эстергази? Тот шпион, который продавал Францию врагам?
      Как у всякого негодяя, у Эстергази не было ни друзей, ни близких, ни любимых людей - у него были только сообщники.
      А самое главное, у него нет и не было родины. Эстергази - наемник: отечество для него там, где ему живется хорошо, а служит он тому, кто дороже платит, хотя бы за грязную, бесчестную работу. Эстергази ненавидит и презирает Францию, где он родился.
      Он ненавидит и презирает французский народ, ненавидит и презирает французскую армию, хотя он ее офицер и носит ее мундир.
      "Я не убил бы и щенка, - писал Эстергази в одном письме, - но я с радостью расстрелял бы сто тысяч французов!" В своем дневнике он кровожадно предвкушает, какое "блистательное поражение постигнет французов в случае войны!"
      Эстергази любит только одно: деньги. Всю жизнь он добывает деньги путем мошенничеств, вымогательств, подлогов. Деньги нужны ему всегда: он страстный игрок, азартный спекулянт, человек низкий и порочный.
      Удивительно ли, что жажда денег и ненависть к Франции привели Эстергази к шпионажу?
      И все же Анри рассчитал правильно: растленный шпион граф Эстергази для реакционной аристократической вленщины - свой, а честный Дрейфус - чужой. И, когда Анри сообщил о сходстве почерков Дрейфуса с тем, каким написано бордеро, догадка была принята благосклонно.
      Началось следствие по делу анонимного бордеро. И полковник Анри поначалу скромно отодвинулся в тень, уступая дирижерскую палочку другому: полковнику Генерального штаба маркизу дю Пати де Кляму. Это человек, наделенный "светскими талантами": он пишет плохие стихи и бездарные пьесы. Поскольку эксперты-графологи (специалисты по исследованию почерков)
      расходились в мнениях: одни утверждали, что бордеро написано почерком Дрейфуса, а другие отрицали это, - дю Пати де Клям разыграл сложную инсценировку, целью которой было заставить самого Дрейфуса сознаться в преступлении, которого он не совершил.
      13 декабря капитан Дрейфус получил повестку: явиться в Генеральный штаб через два дня в штатском платье. Если бы Дрейфус был виновен, он заподозрил бы недоброе и скрылся за границу. Ему, может быть, нарочно давали для этого целых два дня - ведь бегство означало бы признание его вины. Но Дрейфус был невиновен - ему и в голову не пришло бежать.
      15 декабря Дрейфус спокойно идет в Генеральный штаб. Он не знает, что больше не вернется домой, что в тюрьме "Шерш Миди" для него уже готова камера, что через час он будет вышвырнут из общества. А ведь его еще ни разу не допрашивали, его вина еще не доказана, ее только хотят доказать!
      В Генеральном штабе дю Пати де Клям любезно встречает Дрейфуса, усаживает его против большого зеркала так, чтобы его было видно отовсюду (а соглядатаи скрыты за дверями и за драпри). Поговорив о том о сем, дю Пати показывает Дрейфусу свою руку в перчатке: такая досада, поранил палец, не может писать... Не согласится ли капитан Дрейфус написать письмо под его диктовку?
      Будь Дрейфус виновен, он бы понял, что это ловушка. Рядом с ним, на письменном столе, как бы случайно лежал заряженный револьвер: Дрейфус г.юг застрелиться - это было бы тоже признанием вины. Но он был невиновен и ничего не понял. Лежит чей-то револьвер, ну и пусть лежит. Дю Пати просит написать под его диктовку письмо - что ж, выручим сослуживца, напишем...
      В письме, продиктованном Дрейфусу, встречались почти все слова из бордеро. В этом был тоже специальный трюк, придуманный дю Пати: Дрейфус смутится, рука его задрожит. Но совесть Дрейфуса была чиста: почерк ровный, твердый, спокойный.
      Тогда дю Пати де Клям переходит к другим приемам. Внезапно, опустив руку нa плечо Дрейфуса, он возглашает громовым голосом:
      - Капитан Дрейфус! Именем закона вы арестованы по обвинению в государственной измене!
      Дрейфус вскакивает. Он ничего не пот шает:
      - Я не знал за собой никакой зины! Убейте меня, но я ни в чсп не виноват...
      Дю Пати показывает ему на револьвер, лежащий на столе:
      - Вы мог;сте сами свершить кэд собой суд. Своей рукой.
      - Нет! - кричит Дрейфус. - Я этого не сделаю. Я ни в чем не виноват! Я буду жить, чтобы доказать это!
      И вот Дрейфус в тюрьме. Он бьется в отчаянии, он близок к помешательству. При нем безотлучно начальник тюрьмы майор Форцинетти, который не верит в его виновность.
      - Майор, - спросил у Форцинетти начальник Генерального штаба генерал Буадэффр, - у вас большой опыт общения с преступниками и зоркий глаз. Что вы думаете о Дрейфусе?
      - Мой генерал, - ответил Форцинетти, - боюсь, что вы на ложном пути. Дрейфус такой же преступник, как вы и я!
      Нет, Форцинетти ошибался: генерал Буадэффр был преступником! Он знал, что Дрейфус невиновен, что против него нет ни одной бесспорной улики. Но и ему, и Мерсье, и другим генералам нужна была именно виновность Дрейфуса: этим они могли доказать стране, как они бдительны, как быстро они справились со шпионажем.
      И они продолжали свое преступное дело. Дю Пати заставлял Дрейфуса в тюрьме писать то левой рукой, то лежа, то сидя - он добивался наибольшего сходства с почерком бордеро. Он внезапно врывался в камеру Дрейфуса, нарочно затемненную, и наводил на него яркий свет. Этим он хотел захватить Дрейфуса врасплох, заставить его проговориться... Напрасно! Твердо, точно, не сбиваясь, не путаясь, Дрейфус продолжал доказывать свою невиновность.
      Его уговаривали: признайтесь, и мы дадим вам мягкое наказание, сошлем вас в такое место, куда к вам приедет семья.
      Семья... День и ночь мечтал Дрейфус увидеть свою семью. Но назвать себя для этого шпионом? Конечно, нет!
      Было ясно: обвинение построено на пустом месте. Оно не подкреплено ни одним доказательством. Даже в вопросе о том, писако ли бордеро рукой Дрейфуса, эксперты продолжают расходиться.
      Что было делать генералам? Признать свою ошибку, освободить Дрейфуса? Может быть, еще извиниться за причиненное ему беспокойство? Нет, этого не могли и не хотели генералы и, в особенности, Анри и Эстергази! Ведь тогда снова станут искать неведомого шпиона и, может быть, найдут обоих сообщников - Эстергази и Анри! Нет, нет, надо еще сильнее раздувать обвинение именно против Дрейфуса.
      До этого дня дело сохранялось в глубокой тайне - оно еще не просочилось в прессу. Теперь Анри сообщил о нем в одну из самых реакционных, самых продажных газет.
      Назавтра все правые газеты - антиреспубликанские, клерикальные, антисемитские - подняли невообразимый шум. Такого преступника, как Дрейфус, кричали газеты, не знала история! Он продал Германии все военные планы и документы Франции!
      Продажные правые газеты лгали, но миллионы людей читали их, верили им, отравлялись их ложью.
      Дрейфуса судили военным судом при закрытых дверях. Беспомощность обвинения, отсутствие бесспорных доказательств прикрыли спасительным приемом военной тайны. Доказательства, мол, есть, но огласить их нельзя военная тайна! Если раскрыть ее вслух, завтра разразится война!
      И все же был момент, когда судьи заколебались, не вполне веря, сомневаясь... Тогда, с ведома военного министра генерала Мерсье, Пати де Клям тайно от всех, в том числе от Дрейфуса и его защитника, передал в комнату, где совещались судьи, некий "секретный документ", записку германского посла, где он писал кому-то в Германию:
      Эта каналья Д. становится слишком требовательным.
      Что и говорить, этот "секретный документ" был убедителен...
      Увы, это была фальшивка, грубо сработанная все тем же неутомимым полковником Анри. К сожалению, это обнаружилось лишь несколько лет спустя. И судьи, решавшие судьбу Дрейфуса в 1894 году, об этом не знали. "Секретный документ" произвел на них впечатление - он рассеял их колебания. Суд признал Дрейфуса виновным в государственной измене и приговорил его к пожизненной ссылке на Чертов Остров (в архипелаге островов Спасения).
      Потрясенный приговором, защитник Дрейфуса мэтр Деманж сказал: "Осуждение Дрейфуса - величайшее преступление нашего века!" Так думали лучшие люди во всем мире.
      Дрейфус не ожидал осуждения. Он верил в суд своей родины:
      судьи разберутся, судьи поймут. Уезжая утром из тюрьмы в суд, Дрейфус сказал Форцинетти: "Сегодня - приговор. Вечером я уже буду дома!" Но вечером, после приговора, его снова привезли в тюрьму.
      Через несколько дней, 5 января 1895 года, состоялось публичное разжалование Дрейфуса - на площади, перед войсками, общественными деятелями, писателями, журналистами и огромной толпой парижан.
      Под гром барабанов и рокот труб четыре канонира с шашками наголо вывели Дрейфуса на площадь. В парадном мундире, при шпаге, смертельно бледный, Дрейфус шел твердо, держался прямо, высоко вскинув голову.
      Среди мертвой тишины генерал Даррас сказал:
      - Альфред Дрейфус, вы недостойны носить оружие! Именем французского народа вы разжалованы!
      На это Дрейфус, обращаясь к войскам, крикнул голосом твердым и ясным:
      - Солдаты, клянусь вам - я невиновен! Да здравствует Франция! Да здравствует армия!..
      В этот горчайший час своей жизни Дрейфус, ошельмованный, отверженный, обращался не к своим палачам, не к начальникамгенералам, не к сослуживцам-офицерам. Это был, может быть, даже не вполне осознанный призыв - к народу, к тем простым солдатским сердцам, которые так любил капитан - теперь уже бывший капитан! - Дрейфус...
      С кепи Дрейфуса, с его доломана сорвали офицерские нашивки. Бросили на землю и куски переломленной над его головой шпаги. В изорванной одежде, как нищий в рубище, Дрейфус стоял все так же прямо и кричал:
      - Солдаты! Жизнью моих детей клянусь - я невиновен! Да здравствует армия! Да здравствует Франция!
      Дрейфуса провели перед войсками и толпой. Призрак в лохмотьях шел твердо и все кричал о своей невиновности.
      Были, конечно, в толпе люди, не верившие в то, что Дрейфус - шпион. Были и такие, которые усомнились в этом, видя его поведение при разжаловании. Но большинство составляли праздные зеваки, любопытные, сбежавшиеся поглазеть на редкое зрелище. Они были отравлены продажными газетами, они кричали: "Смерть изменнику!", "Бросьте его в Сену!"
      Дрейфуса втолкнули в тюремную карету и увезли. С моста Альма он увидел окна своей квартиры. Там была его жена - она мужественно несла их общее несчастье. Там играли его маленькие дети - они еще ничего не знали.
      Через день-два Дрейфуса увезли с эшелоном каторжников в тюрьму крепости Ля Рошель.
      Там ему дали свидание с женой, приехавшей из Парижа. Но ее не предупредили, что надо иметь особое "разрешение на прикосновение", - ей не позволили ни обнять мужа, ни даже пожать ему руку.
      - Свяжите мне руки за спиной! - молила она. - Но дайте хоть подойти к мужу, хоть прислониться к его плечу!
      Ей отказали. Не разрешили и последовать за мужем в ссылку, на что она имела право по закону.
      Ни Дрейфус, ни его жена не знали, что это свидание последнее. В ту же ночь пароход "Билль Сен-Назер" увез Дрейфуса в другое полушарие - на Чертов Остров. Навсегда...
      Александр Степанович умолкает. Он говорил без передышки уже часа полтора. Он устал. Пора сделать перерыв.
      Я словно от сна проснулась. Гляжу на всех - и почему-то вижу сперва только одни глаза.
      Александр Степанович снял свои темные очки. Его глаза, больные, воспаленные, в красных прожилках - без ресниц, беззащитные и голые, как цыплята, ощипанные живьем. Но сейчас в них еще не растаяли волнение и гнев, зажегшиеся от его собственного доклада.
      У некоторых из дам, как в театре, на глазах слезы. Они смахивают их платочками.
      Всегда веселые глаза Матвея - "чудно-чудно-чудно"! - полны гнева. Он смотрит на Александра Степановича не отрываясь.
      И то же выражение ненависти, готовности ринуться в бой освещает и лицо слепой Веры Матвеевны.
      - Я бы этого Эстергазю... я бы с этим Эстергазем... - бормочет она.
      И никто даже не улыбается над тем, что она склоняет эту ненавистную несклоняемую фамилию.
      - Перерыв! - объявляет мама. - Александр Степанович, я налила вам. Выпейте, промочите горло...
      - ...Во всех письмах, - продолжает после перерыва Александр Степанович, - Дрейфус молил своих близких: "Ищите!
      Ищите того негодяя, чье преступление я, невинный, искупаю!
      Этот преступник есть, он существует - найдите его!"
      Этот преступник, как мы с вами знаем, в самом деле существовал. Это был майор граф Эстергази.
      Он процветал! Только за один первый год после высылки Дрейфуса Эстергази "заработал" шпионажем более ста тысяч франков, которыми поделился со своим сообщником - полковником Анри. Эстергази почти не скрывался. Зачем? От кого? Самые могущественные люди Франции - министры ее правительства, генералы ее армии - были всецело в его нечистых руках.
      Если бы Эстергази сбежал в Англию или в Америку и продал там, как он иногда грозился сделать, свои мемуары и дневники, весь мир в один день узнал бы всю меру преступлений французской генеральской верхушки: и то, что они осудили Дрейфуса без вины, и то, что они знали о том, кто именно был автором бордеро, и то, что секретный документ, убедивший судей, был фальшивкой, подкинутой с их ведома в совещательскую комнату суда.
      В один день, в один час Эстергази мог погубить репутацию виднейших генералов, начиная с военного министра Мерсье! Они знали это и неусыпно оберегали покой и безопасность шпиона Эстергази.
      Дрейфусу жилось хуже... Чертов Остров - это нагромождение мрачных скал, похожих на чудовищ, высунувших из океана грозные спины. Из-за его губительного климата Чертов Остров еще задолго до Дрейфуса прозвали бескровной гильотиной. Перед прибытием Дрейфуса там была вспышка чумы. Он застал незаконченную уборку острова: сжигали трупы умерших и их жилища.
      Дрейфуса поселили в новой хижине, где круглые сутки с него не спускали глаз шестеро надсмотрщиков. Ни ему с ними, ни им с ним не разрешалось разговаривать. Точно так же запрещено было обменяться хотя бы словом с врачом.
      Хорошо было одно - океан. Дрейфусу разрешали прогулки.
      Он смотрел на бегущие волны, слушал успокаивающий рокот прибоя.
      С первых же месяцев Дрейфус начал хворать. Резко сдало сердце, мучила малярия, одышка. Но Дрейфус помнил: он не смеет умереть, оставляя своим детям опозоренное имя, - он должен жить. Прогулками, физическим трудом он спасал от смерти свой организм. Умственными занятиями (по памяти, английским языком, математикой, военными науками) он сохранял свой интеллект. Он напрягал все силы, чтобы, как он говорил, "дожить до финала своей трагедии".
      Через год условия заключения резко ухудшились. Из Парижа пришел приказ: "Слишком мягкий режим не соответствует чудовищности преступления, которое совершил Дрейфус, - необходимо усилить строгости и лишения".
      Дрейфусу запретили выходить из хижины. На ночь на него стали надевать двойной узел металлических цепей - они приковывали его неподвижно к койке. Утром цепи снимали, но Дрейфус оставался лежать пластом - руки были изуродованы, лодыжки изранены, окровавлены, позвоночник за ночь каменел от неподвижности... Так продолжалось сорок четыре ночи.
      А когда прекратилась пытка двойным узлом цепей и Дрейфусу снова разрешили выходить из хижины, он больше не увидел океана! Его хижину обнесли двойной оградой вышиной в два с половиной метра. Остался лишь глухой прибой океанских волн, разбивавшихся о базальтовые скалы Чертова Острова...
      Если бы Дрейфус знал о причине этих неожиданных строгостей, он был бы счастлив, он стал бы вновь надеяться. Но ни один звук сб этом не долетал из Франции. И он не знал, что ухудшение условии его жизни вызвано тем, что его палачи обеспокоены, они... нервничают!
      Однажды после трехлетнего молчания врач нарушил запрет - он внезапно сказал Дрейфусу:
      - Мужайтесь! Есть надежда!..
      Но комендант Чертова Острова перебил его:
      - Пусть не надеется! Во Франции все давно забыли о нем!
      Грубый окрик перебил слова врача. Но назавтра один из вечно молчаливых надсмотрщиков шепнул Дрейфусу:
      - Один человек во Франции занимается вашим делом...
      Он был неправ лишь в одном: таких людей во Франции было уже много. Их становилось вс; больше - и они боролись. Это уже была борьба не за одного только Дрейфуса! Это борьба всего живого против мертвечины, борьба всех прогрессивных сил против черной реакции, против позора антисемитизма.
      Кто же боролся за Дрейфуса там, далеко, во Франции?
      Полковник Генерального штаба Пикар присутствовал на суде и тут впервые усомнился в виновности Дрейфуса. После высылки Дрейфуса на Чертов Остров Пикар был назначен начальником контрразведки Генерального штаба. Здесь он изучил все детали этого страшного дела и пришел к твердому убеждению:
      произошла ошибка - шпион не Дрейфус, а Эстергази. По его приказу была установлена слежка за Эстергази. Слежка обнаружила связь Эстергази с иностранными разведками..
      Пикар с торжеством доложил генералам: найден подлинный шпион! Это Эстергази! Остается - арестовать его.
      Но генералы вели себя странно:
      - Зачем раскапывать эту старую, забытую историю?
      - Но ведь рано или поздно истина все равно откроется! - сказал Пикар.
      - Если вы будете молчать, - ответили ему, - истина не откроется никогда...
      И очень скоро после этого Пикара послали в далекую и опасную экспедицию - в Африку.
      Но не так-то легко, как говорит народная мудрость, латать прелую одежину. Генералы радовались тому, что, усылая Пикара из Франции, они залатали гнилую ткань лжи, фальшивок, несправедливости. Однако на месте заплаты открылась новая грозная дыра: газета "Фигаро" поместила фотографию с пресловутого бордеро. Теперь всякий, знакомый с почерком Эстергази, мог убедиться в том, что писал бордеро именно он, и, значит, шпион - тоже он!
      На этом основании брат Дрейфуса, Матье Дрейфус, возбудил судебное дело против Эстергази, как разоблаченного шпиона и предателя. Эстергази заметался, как зверь, окруженный облавой. Он пригрозил генералам разоблачениями в печати.
      Угроза подействовала. Генералы отечески оградили Эстергази от неприятностей: хотя Эстергази и судили, но на суд произвели чудовищный нажим. И, конечно, Эстергази был оправдан!
      Однако ни он, ни его защитники из Генерального штаба не успели даже вздохнуть с облегчением после перенесенных неприятностей, как над ними загремел новый гром. Знаменитый французский писатель Эмиль Золя выступил в печати с открытым письмом к президенту Французской республики Феликсу Фору.
      Письмо это в тот же день облетело весь мир и вызвало везде бурю.
      Господин президент! - писал Золя. - Каким комом грязи лег на ваше имя процесс Дрейфуса! А оправдание Эстергази - неслыханная пощечина, нанесенная истине и справедливости. Грязный след этой пощечины пятнает лик Франции!..
      Метко и зло описывал Золя, как пристрастно и недобросовестно подбирались улики против Дрейфуса:
      Он знает иностранные языки - о, это преступник!
      При обыске у него не обнаружено ничего компрометирующего - какой ловкий преступник!
      Он смущается - ага, это преступник!
      Он не смущается - еще бы, ведь это преступник!
      Дальше шла необыкновенно сильно и страстно написанная часть письма: в ней перечислялись поименно все те, кого Золя считал преступниками и кому он гневно бросал в лицо свое "Я обвиняю!":
      Я обвиняю полковника дю Пати де Кляма - он был дьявольским орудием судебной ошибки и делал это самыми преступными средствами!
      Я обвиняю генерала Мерсье: он был, - возможно по малоумию, соучастником величайшей подлости нашего века!
      Я обвиняю генералов Пеллье и Равари - они вели негодяйское следствие, чудовищно пристрастное и несправедливое!
      Я обвиняю оба военных суда: один из них осудил невинного Дрейфуса, второй оправдал шпиона Эстергази!
      В заключении Золя заявлял:
      ...Я не хочу быть заодно с преступниками, скрывающими истину! Я с теми, кто не жалеет жизни, чтобы восторжествовала справедливость. Я жду!
      Э. ЗОЛЯ
      Чего добивался Золя этим письмом? Он хотел вызвать скандал. "А, я лгу! Так отдайте меня под суд! Там я расскажу всю правду, и сотни свидетелей подтвердят ее! А-а, вы отказываетесь пересмотреть дело Дрейфуса? Так судите меня - дело Дрейфуса всплывет в деле Золя!"
      Золя не побоялся вступить в единоборство с правительством, с генеральской кликой, с католической церковью, со всеми реакционными силами Франции и их продажными газетами. Золя знал, что его могут осудить, заточить в тюрьму, оклеветать, лишить доброго имени. Он не побоялся ничего!
      7 февраля 1898 года начался процесс Золя. Он вызвал необычное стечение людей, сторонников правого дела. Здесь были лучшие люди Франции, были друзья Золя - вождь социалистов Жан Жорес, знаменитый писатель Анатоль Франс, люди искусства и политические деятели.
      Но не дремала и реакция - наемные банды врывались в зал суда, устраивали овации генералам и другим противникам Дрейфуса, орали и улюлюкали, заглушая речи защитников, пытались учинить на улице самосуд над Золя.
      Золя, писатель, знаток человеческой души, смотрел на этих головорезов с удивлением: таких он еще не видывал.
      - Какие... людоеды! - сказал он брезгливо.
      Золя вызвал двести свидетелей. Среди них в свидетельской комнате, как голодный волк, метался Эстергази. Он говорил без умолку, мешая угрозы с похвальбой, причитая, как базарная торговка, перемежая пафос грязной руганью.
      Суд начался с неожиданного заявления председателя:
      - Сейчас начнется разбирательство дела Золя. Поэтому надлежит говорить только о Золя. Категорически запрещается касаться Дрейфуса и его дела...
      Это был неожиданный удар. Ведь Золя добивался суда над собой именно затем, чтобы на суде раскрылась вся правда о Дрейфусе!
      Золя встал, очень бледный:
      - Я требую, чтобы мне было дано то право, которое имеют даже воры и убийцы: право защищаться, право говорить обо всех сторонах моего дела!
      Говоря о знаменитом "секретном документе", тайно подброшенном в 1894 году в судейскую комнату, Золя усомнился в том, существует ли этот документ, не выдумка ли он. На это свидетель генерал Пеллье сказал:
      - Зтот документ есть! Я видел его. Если угодно, я могу процитировать его на память.
      - Нет! - возразил защитник Золя адвокат Лабори. - Документ, пока он на словах, не документ и не доказательство.
      Предъявите его суду!
      - Невозможно! - сказал Пеллье. - Военная тайна!
      И тут раздался голос полковника Пикара: он специально прибыл из Африки, чтобы присутствовать на процессе.
      - Генерал Пеллье прав, - сказал Пикар спокойно. - Документ предъявить нельзя: это фальшивка, и она боится света!
      Александр Степанович вдруг задумывается. Затем заявляет неожиданно:
      - Я тоже присутствовал на процессе Золя...
      Волнение слушателей, и без того сильное, нарастает... Он сам был там! Он сам видел это!
      - Я видел Золя! - говорит Александр Степанович. - Он сидел на скамье подсудимых так спокойно, словно судят не его.
      Я видел жену Дрейфуса Люси - маленькую, трогательную, в траурном платье. Я видел полковника Пикара, невозмутимого, бесстрашного, как сама истина. Видел генералов Буадэффра и Пеллье, лгавших с бесстыдной наглостью. Но всего сильнее поразил меня допрос Эстергази.
      Эстергази вышел на свидетельское место и стоял молча. Сморщенное лицо, грязно-серое, как жабья кожа, ястребиные глаза, нервные руки в перстнях... Он заявил, что будет отвечать только суду и прокурору, но отказывается отвечать защитникам или подсудимому Золя.
      И тут начался незабываемый спектакль!
      - Скажите, свидетель, - начал защитник Золя, - признаете ли вы, что в таком-то году вы женились на богатой невесте (такой-то), затем, обобрав ее до нитки, развелись с нею?
      Эстергази молчит. Председатель суда, выждав паузу, обращается к нему:
      - Свидетель, вы не желаете отвечать?
      - Не желаю.
      Защитник задает Эстергази второй вопрос, третий... пятый.
      Вопросы начинаются словами: "Свидетель, признаете ли вы..."
      Вопросы развертывают перед судом свиток всех мошеннических проделок Эстергази, его подлогов, спекуляций, его судимостей - всех совершенных им преступлений!
      - Признаете ли вы, свидетель, что в письме (таком-то) писали: "Этот тупой французский народ - конечно, самая гнусная раса в мире!.. Мое терпение истощилось: я намерен предложить свои услуги Турции"... Писали вы это?
      Защитник задал Эстергази шестьдесят вопросов. Это продолжалось почти два часа. С каждым вопросом Эстергази свирепел все больше: он сверкал глазами, пальцы его дрожали, щека нервно дергалась, пот зримо струился по его морщинистому, жабьему лицу... О, этот допрос, на который он не ответил ни единым словом, стоил ему недешево! Остроумный ход защитника обнажил перед всей Францией, перед всем миром грязную, мерзкую, преступную жизнь майора графа Шарля-Мари-Фернана Эстергази!