Глава 4

Гиббонс откинулся на спинку синего винилового кресла и принялся разминать суставы пальцев, пока его супруга Лоррейн донимала своего двоюродного брата Тоцци, выговаривая за то, что он, неодетый, скачет по больничной палате на одной ноге. Они подняли жуткий шум, сосед Тоцци по палате, болезненного вида человек, надел халат, шлепанцы и поехал на кресле-каталке в комнату отдыха, чтобы не мешать им. Тоцци пытался собрать свои вещи и одеться, но Лоррейн хотела помочьему, а он не желал помощи. Гиббонс его понимал. Чувство собственного достоинства у женщин проявляется иначе, чем у мужчин. О чем говорят женщины, когда соберутся? О своих ванных, о чувствах, о белье. Мужчины разговаривают о спорте.

Гиббонс выглянул в окно, на шумный перекресток Гринвич-стрит и Седьмой авеню. Хорошо, что больница Святого Винсента расположена здесь. Перекресток считается одним из самых опасных в городе, люди тут гибнут постоянно. Подумал о человеке, пытавшемся убить Тоцци, и задался вопросом, действительно ли он грабитель. Может, кто-то подослал его совершить убийство. Может, тот, кто его подослал, хочет и смерти Гиббонса. В конце концов, они партнеры. Гиббонс потеребил себя за нос и нахмурился.

Лоррейн все еще гонялась по всей палате за Тоцци, кудахча, будто квочка. Ее длинные темные волосы спадали на плечи, и всякий раз, когда она проходила мимо окна, солнечный свет выхватывал в их массе серебристые нити. Она так беспокоилась о своем брате, что не потрудилась собрать волосы в узел на затылке. Торопливо натянула блузку и юбку, провела щеткой по волосам и потащила за собой Гиббонса. Выглядела она терпимо. Несколько взбалмошная, но суровая.

Тоцци оставили в больнице на всю ночь для обследования, хоть он и утверждал, что ранен в ногу легко. Утром его выписывали, и Лоррейн заявила мужу, что они заберут ее брата домой, имея в виду ихдом. Гиббонс терпеть не мог гостей, даже когда хорошо относился к ним, но на этот раз не возражал. Если кто-то пытался убить Тоцци, ему лучше пока не возвращаться в свою холостяцкую квартиру. Однако мысль о пребывании Тоцци у них не радовала Гиббонса. Этот раздражительный сукин сын всех сведет с ума. Он не мог дождаться, когда Лоррейн объявит братцу, что они забирают его к себе. С Тоцци случится припадок.

Выведенная из себя Лоррейн стояла посреди палаты, уперев руки в бедра.

– Майкл, перестань наконец скакать на одной ноге и возьми костыли!

– Ничего, Лоррейн, ничего.

Тоцци держал костыли одной рукой и прыгал на здоровой ноге, пытаясь собрать свои вещи. Он уже сводил сестру с ума. А что будет, когда он поживет немного в их квартире?

Гиббонс закрыл глаза и наклонил голову сперва к одному плечу, потом к другому, прислушиваясь, не раздастся ли слева знакомое похрустывание. В том, что Тоцци будет жить у них, имелся один плюс. Лоррейн будет кому еще пилить шею.

– Майкл! Сядь, пожалуйста, и позволь помочь тебе!

Гиббонс поморщился. Таким голосом только стекла резать. Тоцци продолжал скакать по палате, как идиот.

– Ничего, Лоррейн. Я не так уж плох. Управлюсь сам.

Он подскакал к другому креслу, плюхнулся в него и принялся надевать носки. Левый натянул без помех, но когда взялся за правый, по лицу стало видно, что ему нелегко.

– Давай я.

Лоррейн потянулась к носку, но Тоцци его отдернул:

– Сказал же, что управлюсь сам.

И заскрипел зубами.

– Не управишься. Дай его сюда.

Тоцци помахивал носком над головой, куда сестре было не дотянуться.

– Он грязный, Лоррейн. В этих носках я был вчера вечером.

– Дай его сюда и перестань дурить. Я же вижу, что тебе больно сгибать ногу. Давай помогу.

– Лоррейн, я не беспомощен. Надену сам.

Она вскипела:

– Ты не беспомощен, ты безнадежен. Гиббонс, скажи ему, чтобы он вел себя разумно. Может, хоть тебя послушает.

Тоцци удалось напялить носок на пальцы, однако натягивать его на пятку было очень мучительно. Лицо его покраснело, он закусил губу. Лоррейн тоже кусала губы. Гиббонс не понимал, чего она так горячится. Если человеку хочется изобразить из себя дурака, то и пусть себе. Ему же хуже. Разумеется, Гиббонсу не хотелось, чтобы кто-то надевал ему носки. К черту. Он бы просто сунул босые ноги в туфли, а носки спрятал в карман.

– Майкл, можно задать тебе вопрос? – В голосе Лоррейн появилась умиротворяющая нотка.

– Конечно. Спрашивай.

Гиббонс стал разглядывать свои ногти. Он догадывался, к чему клонится дело.

– Сегодня утром я разговаривала с твоей матерью. Она хочет знать, бросишь ли ты айкидо.

Тоцци чуть опустил голову и поглядел на сестру исподлобья, словно гремучая змея, готовая ужалить.

– Нет, Лоррейн. Айкидо я не брошу. А мать пусть не вмешивается...

– Майкл, но ведь она беспокоится о тебе. Не хочет, чтобы ты совершил какую-нибудь глупость и остался калекой.

Тоцци указал на бедро:

– Лоррейн, это случилось не на тренировке. В меня на улице стрелял грабитель.

– Но ведь айкидо не помогло тебе справиться с ним, не так ли?

Гиббонс наморщил лоб, стараясь не расхохотаться. Она не знает жалости. Однако в чем-то его жена права.

Тоцци побагровел от гнева, но, как ни странно, промолчал. Очевидно, последовал первой заповеди боевых искусств: избегай схваток. Или же не нашел, что ответить.

Затем Тоцци пустил в ход разумную тактику. Не отвечая на заданный Лоррейн вопрос, он стал отвечать на тот, который хотел бы услышать:

– Сколько раз я тебе говорил, Лоррейн, это рана в мякоть. Пуля прошла навылет, не задев кости. Я снова буду на ногах недели через полторы, а то и раньше.

Лоррейн придала лицу скорбное выражение: одно из фирменных итальянских блюд, предназначенных для лежащих в больницах. А болезнь – итальянский деликатес. Собственно говоря, сообщения о больных и умирающих были у старших членов клана Тоцци ежедневной сводкой новостей, а мать Майкла являлась главным ее редактором.

– Майкл, нам всем известно твое упрямство. Мы с твоей матерью боимся, что ты не дашь ране затянуться как следует. Взгляни на себя. Ты постоянно бередишь ее. Имей в виду, в твоем возрасте раны заживают не так уж быстро.

Гиббонс закатил глаза к потолку. О Господи.

– Что значит – в моем возрасте? Мне тридцать девять. Это что? Старость, по-твоему?

– Через две недели, Майкл, тебе исполнится сорок. Пойми, ты уже не мальчик. А занятия боевыми искусствами – для молодых людей.

– Лоррейн, ты ведешь речь о том, чего не знаешь. Ты понятия не имеешь об айкидо.

– Пусть я не имею понятия об айкидо, но зато знаю тебя. Тебе до смерти хочется выдержать экзамен на получение черного пояса, ты готов пойти на любой риск. В том числе и остаться хромым. Господи, Майкл, ты никому ничего не докажешь.

– Лоррейн, я начинаю выходить из себя. Знаешь почему? Потому что тебе с моей матерью место в сумасшедшем доме. Ты, наверно, считаешь меня дураком. Думаешь, я собираюсь кому-то что-то доказывать? Я оперативник, черт побери. Меня пытались застрелить, заколоть, избить ногами, дубинкой, кулаками, рукояткой пистолета. Задавить машиной. Однажды какой-то псих в восточном Гарлеме хотел зарубить меня топором. Еще один тип попер с циркулярной пилой. Мне приходилось даже защищаться от сторожевых собак. И не один раз, а трижды.Так что мне ничего доказывать не надо. Я все уже доказал, сотни раз. Айкидо дает мне нечто совсем другое. Но, видимо, ни матери, ни тебе этого не объяснишь.

Лоррейн умоляюще сложила руки:

– Сделай попытку.

Ноздри Тоцци раздулись.

– Начнем с того, что айкидо дает мне покой. А ты сейчас действуешь наоборот.

– Ну извини, Майкл. Может, арестуешь меня за нарушение твоего покоя?

Голос Лоррейн взлетел до цыплячьего писка.

Гиббонс решил, что это становится скучным, и принялся ковырять в ухе.

– Не помешаю?

Гиббонс повернулся к двери. На пороге стоял Брент Иверс, помощник директора Манхэттенского отдела ФБР. Начальник явился проведать раненого подчиненного. Гиббонс выпрямился. Такие поступки принято считать проявлением трогательного внимания.

Массивная фигура Иверса почти полностью закрывала дверной проем. Массивными у него были и плечи, и голова, и нижняя челюсть. На висках изящно серебрилась седина, Гиббонсу казалось, он навел ее в салоне мужской красоты где-нибудь на окраине. Видимо, считая, что так он выглядит внушительнее, что седина производит впечатление ума и силы. Гиббонс находил в нем сходство с металлической фигуркой на капоте старого автомобиля – такой же серебристый и чопорный.

Иверс кивнул Лоррейн и Гиббонсу, потом властно уставился на Тоцци, с босой ступни которого свисал носок, будто колпак гнома.

– Как себя чувствуешь, Тоцци?

В вопросе его слышалось обвинение.

Тоцци сдернул носок и осторожно положил на пол.

– Отлично. Нога еще слегка болит и двигается плоховато, но оставаться здесь незачем. Поваляюсь пару дней дома на кушетке и буду вполне работоспособен.

Лоррейн метнула на него убийственный взгляд, но давать волю языку в присутствии Иверса не стала.

– Я разговаривал с твоим врачом, – сказал Иверс. – Он считает твою рану более серьезной.

Лоррейн просияла. Она приберегала этот довод до той минуты, когда брат заявит, что не желает отлеживаться в их квартире.

Иверс заговорил с суровой распорядительностью:

– Врач полагает, что несколько дней для поправки будет мало. Я сказал – это не проблема. Даю тебе месячный отпуск по состоянию здоровья. Нужно будет – продлю. Только используй это время для отдыха. Ясно?

Гиббонс увидел, как на челюстях Тоцци заиграли желваки. И на челюстях Иверса. Эти люди, мягко говоря, смотрели на некоторые вещи по-разному.

Тоцци считал Иверса бумажной душой и подхалимом, больше всего думающим о собственной внешности и карьере. Здесь он был прав, но Иверс, кроме того, являлся его начальником, и подчиненным требовалось с этим считаться. Эту истину Тоцци никак не мог усвоить.

Иверс считал Тоцци несдержанным, недисциплинированным агентом, сущим наказанием для Бюро. И тоже был прав. Но только Тоцци имел отвратительную привычку добиваться результатов, и это мешало Иверсу сделать то, что ему больше всего хотелось – уволить Тоцци.

Трение между этими людьми можно было сравнить с трением песчинки под створками моллюска. Раздражение нередко приводит к появлению жемчужины.

Если дать им волю, эти двое могли препираться до бесконечности, и Гиббонс решил вмешаться, пока они не вышли за рамки приличий:

– Полицейские разузнали что-нибудь о том грабителе?

Иверс сжал губы и покачал головой:

– Они обещали прислать мне рапорт, но сообщать, похоже, нечего. Эксперты произведут анализ пули, только не знаю, чего они этим добьются.

– Очевидно, не многого.

Замечание Гиббонса Иверс пропустил мимо ушей. Он ни в грош не ставил чужие мнения.

– Сыщики, которым поручено это дело, хотят поговорить с тобой, Тоцци. Они исходят из версии, что это не заурядное ограбление, и хотят узнать, есть ли у тебя какие-то враги.

Гиббонс и Тоцци дружно фыркнули.

Лоррейн нахмурилась.

Иверс уставился на них из-под густых бровей:

– Я сказал что-то не то?

Тоцци глянул на Гиббонса:

– Гиб, есть у нас враги?

– Только если считать всех деловых и приспешников в пяти семьях мафии. Сколько это будет? Полторы-две тысячи человек. Всего-навсего.

– Да, всего-навсего.

Лоррейн была близка к обмороку.

Иверс откашлялся, словно директор школы, призывающий к вниманию непослушных учеников.

– А нет ли конкретных подозреваемых? Сыщикам потребуются фамилии.

Тоцци поднял глаза к потолку:

– Тоже мне вопрос! С кого начать? Ладно... Ричи Варга, Джуси Вакарини, Сол Иммордино, Эмилио Зучетти, Жюль Коллесано, Фил Джиовинаццо... – Тоцци загибал палец за пальцем. – Черт возьми, меня ненавидят все.

– Не говори об этом с такой гордостью.

Иверс сложил руки на груди. В солнечном свете засверкал камень на йельском студенческом перстне.

Гиббонс оперся подбородком на руки и мысленно перебрал всех из приведенного краткого перечня. Каждый из этих людей имел основания желать Тоцци смерти. Ему тоже.

– Мистер Иверс? – послышался из коридора женский голос.

Иверс посторонился, вошла щегольски одетая негритянка – в очках, синем костюме, жемчужно-серой шелковой блузке, с черной кожаной сумочкой через плечо. На взгляд Гиббонса, не моложе тридцати трех лет и не старше сорока пяти, симпатичная, похожая на администраторшу. Волосы ее были зачесаны назад и подстрижены на уровне шеи, их пышность сдерживал черепаховый обруч. Очки модные, но не чрезмерно, линзы крепились на широкой, закрывающей брови поперечине. Гиббон-су стало любопытно, почему в субботу она одета по-деловому.

– Мадлен Каммингс, – представилась она и протянула руку Иверсу. – Мне сказали, что я найду вас здесь.

Иверс обменялся с ней рукопожатием.

– Я не ждал вас до понедельника. Добро пожаловать в Нью-Йорк, агент Каммингс.

Гиббонс приподнял брови:

– АгентКаммингс?

– Я предпочитаю обращение докторКаммингс, сэр.

Иверс кивнул:

– Хорошо.

И неожиданно улыбнулся. Когда его поправляли подчиненные, он обычно относился к этому пренебрежительно.

– Я приехала вчера вечером, – сказала негритянка. – И решила не терять выходные, а ознакомиться со своим новым заданием.

Иверс опять кивнул и улыбнулся, гордясь новой ученицей в классе. Гиббонсу казалось, она вот-вот достанет из сумочки яблоко и положит ему на стол.

– Вы, должно быть, агент Тоцци, – обратилась Каммингс к Майклу. И перевела взгляд с его лица на босую ступню. – Я с сожалением узнала о том, что вы ранены.

Однако сожаления в ее голосе не слышалось. Иверс жестом представил ей остальных:

– Доктор Каммингс, это агент Катберт Гиббонс и Лоррейн Бернстейн.

Услышав свое имя, Гиббонс невольно стиснул челюсти. Он терпеть его не мог и не любил объяснять почему. Предпочитал, чтобы его называли просто Гиббонс, но решил не объявлять это доктору Каммингс. Видеться с ней, слава Богу, он будет редко, потому что на службе почти ни с кем не общается, кроме коллег из отдела по борьбе с организованной преступностью.

Каммингс обменялась с ним рукопожатием, потом протянула руку Лоррейн:

– Можно поинтересоваться, мисс Бернстейн, что привело вас сюда?

Ту ошарашила бесцеремонность вопроса.

– Пожалуйста... я жена Гиббонса и двоюродная сестра Майкла.

– Понятно. – Доктор Каммингс тут же повернулась к Иверсу, забыв о муже с женой.

– Кстати, – добавила Лоррейн, – я профессорБернстейн.

Доктор Каммингс резко обернулась. Утвердительно кивнула и выдавила улыбочку.

– Доктор Каммингс – сотрудница нашего отдела поведенческих наук в Квантико, – объяснил Иверс. – Некоторое время она поработает с нами.

– И подвергнет анализу Тоцци? – спросил Гиббонс, оскалясь в улыбке. – Я давно твержу, что ему пора проверить головку.

Тоцци бросил на него свирепый взгляд:

– Я никогда этого не слышал.

– Ты никогда никого не слушаешь.

– Собственно говоря, джентльмены, – сказала Каммингс, – моя специальность – психология отклонений типа маниакальной вспыльчивости.

Гиббонс издал смешок:

– Похоже на оценку последней выходки моего напарника.

Лоррейн бросила на него яростный взгляд. Это означало, что надо вести себя сдержаннее. Она не могла донимать Тоцци при посторонних и, видимо, решила приняться за мужа, так как с ним могла управляться без слов, одними взглядами и жестами. Это искусство развивается у жен само собой. Еще несколько лет – и она будет поедом есть Катберта уже без слов и без жестов, с помощью одной телепатии. Жаль, что Гиббонс любит ее так сильно. Любовь иногда может стать тяжким бременем.

– Доктор Каммингс приехала сюда по программе внутреннего обмена, организованной Бюро, – объявил Иверс. – Агенты, работающие в лабораториях или в кабинетах, будут набираться оперативного опыта, чтобы лучше понимать деятельность системы в целом. Доктор Каммингс на полтора месяца станет оперативником, почувствует себя, так сказать, на передовой.

Иверс и Каммингс закивали и заулыбались, очевидно, довольные друг другом. Гиббонс кивнул, но без улыбки. Еще одна нелепая программа, изобретенная вашингтонским начальством. Отправить кабинетных работников на передовую, чтобы им было о чем трепаться на вечеринках в Джорджтауне[2]. Вопиющая нелепость.

– Я хотел прикрепить доктора Каммингс к Робертсону и Келсо, – сообщил Иверс, – но поскольку Тоцци пробудет в отпуске по состоянию здоровья не меньше месяца, она, видимо, станет твоим партнером, Берт.

Лицо Гиббонса вытянулось.

– Что?

– Да. – Иверс кивнул, утверждая свое решение. – С точки зрения расстановки людей в этом есть смысл. Когда Тоцци будет готов приступить к исполнению служебных обязанностей, пребывание доктора Каммингс здесь подойдет к концу.

Гордый собой, Иверс провел ладонью по лацкану спортивного пиджака из верблюжьей шерсти. Самодовольный болван.

У Гиббонса заурчало в животе.

– Не думаю, что это слишком удачная мысль. Нельзя подключать к расследованию по делу мафии кого попало. Черт возьми, я сейчас занимаюсь только убийством Мистретты. И практиканты мне не нужны. У меня есть осведомители, которые мне доверяют. Увидев незнакомое лицо, они тут же замкнутся. Как я смогу сделать что-то, если она будет рядом?

Каммингс вздернула подбородок и сцепила руки за спиной.

– Агент Гиббонс, вы полагаете, я буду помехой в вашем расследовании, потому что я женщина или потому что я чернокожая?

Гиббонс оскалил зубы:

– Вы будете помехой, потому что понятия не имеете об оперативной работе.

Она поглядела в его ничего не выражающие глаза.

– Мой пол и цвет кожи здесь ни при чем?

Гиббонс твердо встретил ее взгляд.

– Еще как при чем. Мафиози не задумываясь пристрелит черную дамочку. Для этих людей ваша жизнь не ценнее кофейной гущи.

– Гиббонс!

Брови Лоррейн взлетели выше некуда. Вечно он нарушает политическую корректность.

– Я просто хочу обрисовать положение дел. Эти люди знают, кто я, знают, что с фэбээровцем шутки плохи. Вас, Каммингс, они не знают. А этижизнерадостные итальянцы не принимают гостей с распростертыми объятиями.

– Ну так вы можете меня представить. – Голос ее звучал весьма уверенно. – Узнав, что я из ФБР, они поймут, что и со мнойшутки плохи.

Она держалась, будто студентка, впервые закурившая при родителях. Смотрите, мол, я уже взрослая.

– Берт, я ума не приложу, к кому еще можно прикрепить доктора Каммингс, – сказал Иверс. – Среди оперативников ты самый старший.

Гиббонс рассвирепел.

Тоцци посмеивался, положив босую ступню на колено. Гиббонс сверкнул на него взглядом. Болван. И все это по его вине. Не получи он рану, Иверсу и в голову не пришла бы подобная мысль.

Гиббонсу хотелось заорать на кого-нибудь, но он решил добиться своего с помощью разумных доводов.

– Послушайте, док, не обижайтесь, но я не могу допустить, чтобы вы торчали у меня под боком, собирая данные, пока я пытаюсь выяснить, кто распорядился убрать Сабатини Мистретту. Это будет опасно для вас и безрезультатно для меня. Извините, я занимаюсь не игрой для интеллектуалов.

– Понятно.

Гиббонс сердито посмотрел на ее безмятежное лицо. Достаточно того, что он женат на интеллектуалке, на кой черт ему еще одна во время работы.

В палату вошла, толкая перед собой кресло-каталку, худощавая девушка-латиноамериканка.

– Я вернусь через пять минут, – предупредила она Тоцци. – Только найду медсестру с вашими документами о выписке.

Когда санитарка вышла, Тоцци, опершись на костыль, поднялся. Гиббонс обратил внимание, что туфлю он надел без носка.

Иверс подошел к Гиббонсу и сказал ему на ухо:

– Извини, Берт, но это распоряжение из Вашингтона. Я, право же, ничего не могу поделать. Потерпи несколько недель, что-нибудь придумаю.

Гиббонс закусил верхнюю губу. Он прекрасно знал, что придумает Иверс, – как всегда, ничего.

Каммингс смотрела, как Тоцци морщится и корчится, усаживаясь поудобнее в кресле-каталке.

– Агент Тоцци, можно задать вам вопрос?

– Конечно. Задавайте.

– Где вы будете завершать лечение?

– То есть куда я сейчас поеду?

– Да.

Тоцци пожал плечами:

– Домой. Куда же еще?

Она поглядела на Иверса:

– Вы полагаете, это разумно? На агента Тоцци напали с оружием. Возможно, хотели убить. Решительный человек будет преследовать свою цель до конца.

Иверс поднял брови:

– В этом есть смысл.

Лоррейн прикрыла ладонью рот:

– О Господи...

Тоцци потряс головой:

– Тот человек был просто грабителем. Никто не собирается меня убивать.

– Но вы же не знаете этого наверняка.

– Абсолютно уверенным нельзя быть ни в чем, но логически...

– Доктор Каммингс права, – перебил его Иверс. – На какое-то время я помещу тебе в квартиру охранника.

Негритянка поправила очки.

– Если у вас такая нехватка людей, то, может, не стоит превращать в обычного охранника кого-то из агентов. У меня есть другое предложение.

– Какое же?

– Я живу в нескольких кварталах отсюда, в квартире своей однокурсницы из Барнард-колледжа.

Гиббонс бросил взгляд на Лоррейн. Услышав о Барнард-колледже, она просияла. Теперь ее отношение к Каммингс изменится к лучшему, как к выпускнице того же учебного заведения, в котором училась она сама.

– Тоцци до поправки может пожить в квартире моей подруги, а я поживу у него.

Иверс потер подбородок:

– Мне только что привели целый список гангстеров, могущих желать его смерти. Может, тот человек был послан убитьТоцци. Майк, ты сам говоришь, что абсолютно уверенным нельзя быть ни в чем.

– Поверьте, – повторил Тоцци, – этот человек не убийца. Будь он профессионалом, то не стал бы терять времени. Все произошло бы так быстро, что я не увидел бы его.

Каммингс скрестила на груди руки.

– Возможно, на сей раз пошлют человека, лучше знающего свое дело.

Тоцци уперся костылем в пол и развернул кресло-каталку так, чтобы сидеть лицом к ней.

– Вы очень любезны, доктор Каммингс, но как же быть с вами? Что, если кто-то явится ко мне на квартиру, ища меня, а найдет вас? Думаете, просто повернется и уйдет?

– В таком...

У Каммингс был ответ, но Лоррейн перебила ее:

– Можете пожить у нас, доктор Каммингс. Свободная комната есть.

Гиббонс молча уставился на жену. Не стой между ними Иверс, он бы задушил ее на месте. Гостей он терпеть не мог, и Лоррейн это знала.

– Я не могу навязываться вам, профессор Бернстейн.

Гиббонс облегченно вздохнул. Правильно. Не навязывайся ко мне в дом, черт возьми.

Лоррейн любезно улыбнулась и покачала головой:

– Это не навязчивость. Мы собирались взять к себе Майкла, но, мне кажется, так будет лучше для всех. Майкл сможет оправиться от раны, не теряя своей драгоценной независимости, а Гиббонс вечером подготовит вас к завтрашней работе. Вы сразу полностью погрузитесь в дело.

Гиббонс оскалил зубы. Я погружу полностью вас обеих. И не отпущу, пока не перестанете пускать пузыри.

– Это надо обмозговать, – сказал он.

Иверс пожал плечами:

– По-моему, отлично. А как на твой взгляд, Тоцци?

Тот бросил на Иверса раздраженный взгляд:

– Я лишь хочу оказаться дома и какое-то время пожить в одиночестве. Моя квартира в Хобокене гораздо спокойнее любой гринвич-виллиджской. Больше подходит для отдыха. И я плохо сплю в незнакомых местах. Понимаете?

– Можешь прекрасно отдохнуть и в Гринвич-Виллидж, – сказал Иверс. – Поживи несколько дней, увидишь.

Тон его красноречиво свидетельствовал, что у Тоцци нет выбора.

– Тоцци! Слава Богу, ты еще здесь.

Стэси Вьера вошла в палату грудью вперед. На ней была черная кожаная куртка поверх блестящего трико в диагональную красно-бело-черную полоску. Отбросив за плечо гриву длинных бронзовых кудрей, она присела на корточки перед креслом-каталкой, чтобы голова ее и Тоцци находились на одном уровне. Зад ее выглядел тоже неплохо.

– Я рада, что застала тебя до выписки. Рой сообщил, что тебя увезли в эту больницу. Я позвонила, хотела справиться, как ты себя чувствуешь, а мне сказали, что ты выписываешься. Может, лучше остаться на несколько дней? Рой намекнул, что ты вроде бы живешь один. Не стоит возвращаться в пустой дом. Одиночество создает дурную энергию, а это замедляет выздоровление.

– Что вы говорите?

Лоррейн поглядела на Стэси свысока.

Каммингс метнула взгляд на Лоррейн:

– Дурную энергию?

Иверс кашлянул и прикрыл ладонью рот. Он старался не смотреть на бюст Стэси.

– Вот как... очень мило, Стэси, что ты беспокоишься обо мне. Я... э... ценю это.

Она глянула ему в глаза:

– Я оченьбеспокоюсь о тебе. Господи, у тебя же огнестрельная рана.

– Э... да. – Тоцци пришел в замешательство. Он не знал, как реагировать на эту заботу. Заметив, что все глаза устремлены на девушку, он стал представлять ей присутствующих. – Стэси, это мой начальник, Брент Иверс. Гиббонса ты знаешь. Это моя двоюродная сестра Лоррейн. А это доктор Мадлен Каммингс.

– Привет! – Стэси встала и перебросила волосы через плечо, словно демонстрируя модель прически, небрежно и соблазнительно.

Гиббонс делал усилие, чтобы не пялиться на нее; что правда – то правда, на эту девушку стоило посмотреть.

Иверс с любезной улыбкой пожал руку Стэси, но Лоррейн и Каммингс глядели на нее, будто стражи границы.

Внезапно Лоррейн обернулась и пронзила взглядом Гиббонса, словно прочтя его мысли. Каммингс тоже. Гиббонс выдал ответный взгляд. Если он в чем-то и не прав, это касается только его жены и его самого. А этой особе чего соваться?

Стэси, очевидно, ощутила дурную энергию, которую они излучали, потому что вид ее стал слегка испуганным.

– Не обращай внимания на этих женщин, – подбодрил ее Гиббонс. – Они учились в Барнард-колледже.

– Правда? – Девушка повернулась к стражам границы, и от этого движения рассыпались ее волосы. Она вновь отбросила их тем же элегантным движением. – Господи, и я тоже. Окончила в прошлом году.

Потом, проведя рукой по волосам, с изумлением поглядела на Лоррейн и Каммингс.

– Привет, бывшие студентки.

На лице Гиббонса появилась злобная усмешка. Стражей границы признание Стэси не обрадовало. Да и его, собственно, тоже. При мысли, что ему придется полтора месяца делить жилье с ними обеими, лицо у него вытянулось. Он уперся костяшками пальцев одной руки в ладонь другой и стал смотреть, каким бы суставом хрустнуть, но все они уже отхрустели.

Черт.

Глава 5

В коридоре пахло гнилыми фруктами, на стенах были выведены пульверизатором такие причудливые буквы, что Сол не мог составить из них слов. Видимо, детские имена, решил он. Дети вечно их пишут. Где-то в этой трущобе громко звучал стереопроигрыватель. Сол расслышал мерзкую музыку в стиле реп. Слов песни тоже было не разобрать. Два часа ночи, а какой-то ненормальный крутит эту гнусную какофонию. Идя вслед за Чарльзом в квартиру этого негритоса, он тряс головой. Под ногами что-то хрустело. Сол нахмурился. Эти люди живут, как скоты.

Чарльз звякнул большим кольцом с ключами, прикрепленными цепочкой к его ремню.

– Надеюсь, он в норме. Хотя пилюли нужно было дать два часа назад.

– Хорошо бы, – буркнул Сол. Эмерик ему был необходим. Весь план держался на нем.

– Если он совсем спятил за это время, твоя вина, – сказал Чарльз. – Незачем тебе было выходить сегодня ночью. Потеря времени, и только. Мы ничего не успеем сделать.

– Нет, это вина твоих приятелей, Рамона и Бакстера. Чего тянули так долго? Вы должны были выпустить меня в полночь.

– Я уже объяснял, Сол. Фараоны привезли из Ньюарка парня, который застрелил жену и хотел покончить с собой. Мы не знали, что они приедут. А при фараонах тебя не могли выпустить.

Чарльз свернул в другой длинный коридор.

– Черт возьми. Где же твоя квартира? Солу не терпелось увидеть Эмерика. Он хотел убедиться, что с психом ничего не стряслось.

Чарльз принялся на ходу перебирать ключи.

– Знаешь, Сол, я прав. Тебе незачем было сегодня выходить.