Глава 1

На душе у Сабатини Мистретты было муторно. Он сидел у Сил, сестры Сола Иммордино, и пил отвратительный кофе, заедая его печеньем. Только накануне он дал согласие на смертный приговор ее брату. В довершение ко всему Сил – монахиня. Старый дон мафии плотно сжал губы. Черт знает что.

Он взял еще одно печенье с тарелки, ненадежно стоящей на подлокотнике дивана. Вкусное, только есть так много не следовало бы. Но ведь нужно же чем-то перебить вкус приготовленного Сил кофе.

– Налью вам еще, мистер Мистретта?

Сил наклонила голову набок и смиренно улыбнулась, ее большие очки блеснули.

Мистретта приложил руку к животу и скорчил гримасу.

– Нет, Сил, спасибо. Я и так не смогу уснуть до утра.

– А тебе, Джерри?

Джерри Релла, шофер и телохранитель Мистретты, пожал плечами и кивнул:

– Налей, Сил. Полчашечки.

На его грубоватом, внушающем доверие лице появилась любезная улыбка. Взгляд блестящих голубых глаз излучал доброту. Он вообще был добрым человеком, пока его не задевали за живое.

Встав с противоположного дивана, Сил взяла у Джерри блюдце с чашкой.

– Сейчас.

Она повернулась и плавной поступью отправилась на кухню в задней части дома – старого особняка, превращенного в приют Марии Магдалины для матерей-одиночек.

Мистретта поднял взгляд к потолку, пятнистому от сырости. Крыша прохудилась. И весь дом пришел в плачевное состояние. Мебель в гостиной годится только на свалку. Его удивляло, что Сил не просит денег. Раньше она при каждой встрече донимала его этой просьбой, хотя неизменно встречала отказ. Он отвечал ей, что денег у церкви много. Например в Ватикане. Чего стоит взять оттуда немного золота и вложить в приют. Однако Сил упряма, как ее братец. Не желает обращаться за деньгами в епархию. Заявила, что хочет оставаться независимой. Поэтому ей и несчастным девчонкам с младенцами приходится жить в этой развалюхе на окраине Джерси-Сити. Но теперь у Мистретты было муторно на душе, брат Сил обречен на смерть и все такое прочее. Может, дать ей парочку тысяч. Хотя бы на ремонт крыши.

Джерри, сидящий на третьем диване, протянул руку и взял печенье. Под взглядом Мистретты впился в него зубами, обсыпав сахарной пудрой лацкан пиджака. Мистретта подумал, не ему ли заказано убрать Сола. Джерри не раз брался за такую работу, пока не стал телохранителем. Стрелять он умеет.

Кто знает? Для этой работы могли выбрать и Джерри. Хорошо, если так, но Мистретта решил держаться в стороне. Ему стали надоедать все эти дрязги. Повседневные заботы он готов предоставить другим. Однако если Сола Иммордино уберет Джерри, у него установятся добрые отношения с Джуси Вакарини, и, когда некоторые обязанности дона перейдут к Джуси, он позаботится о парне. Это хорошо. Если, конечно, работа заказана Джерри.

Мистретта поглядел на Джерри, стряхивающего с лацкана сахарную пудру. Отличный парень, прекрасно ладит со всеми. Однако близкими друзьями они с Солом никогда не были, и если Джерри появится в психушке, Сол догадается зачем. Может, это дело поручено и не ему.

Дон задумался. Возможно, исполнителем будет сын Бартоло, Фрэнк-младший. Отчаянный сукин сын и почти такой же здоровяк, как Сол. Неплохой способ для парня завоевать уважение в семье. Правда, умом Фрэнк-младший не блещет. Возможно, он сумеет проникнуть к Солу под видом пациента. Парень он решительный и за эту работу возьмется.

Потом есть еще Джой д'Амико с большой уродливой бородавкой на носу. Мистретта недоумевал, почему парень не обратится к врачу и не уберет эту штуку. Работник д'Амико неплохой, но подлиза. Как только Сола не станет, начнет подмазываться к новому дону, ругать покойного, все рассказывать об остальных ребятах в команде. Уродливый гаденыш, он уберет Иммордино уже хотя бы для того, чтобы подольститься к Бартоло.

Сил вернулась в гостиную, неся Джерри кофе. Казалось, она плывет, словно призрак, потому что ног под длинной рясой не было видно. Поставив чашку на край стола, села и сложила на коленях руки, мило улыбаясь безо всякой причины. Мистретта решил, что она собирается опять попросить денег. И когда он ответит – да, шлепнется от удивления в обморок.

– Мистер Мистретта, у меня есть для вас небольшой сюрприз.

Дон приподнял кустистые брови:

– Вот как?

С ее лица не сходила странная легкая улыбка.

– В подвале.

Мистретта наморщил лоб и подергал кожу под нижней челюстью.

– В подвале?

Улыбка Сил стала еще шире.

– Да.

Дон поглядел на Джерри, тот, потягивая кофе, пожал плечами.

– Сил, что там?

– Не могу сказать. Секрет.

Стекла ее очков блестели. Мистретта пожалел, что за ними не разглядеть глаз.

Она поднялась и указала на дверь под лестницей, ведущую в подвал. Мистретта посмотрел через плечо на окна, выходящие на темную улицу. Дрянной район. Голос повышать нельзя, мало ли кто может оказаться поблизости.

– Сил, почему не хочешь сказать, что там? В подвале небось полно тараканов, я их терпеть не могу.

– Тараканов нет. Уверяю.

Она продолжала улыбаться, словно Пресвятая Дева только что спустилась к ней и отмочила шутку.

Джерри, опершись локтями о колени, ждал, когда дон решит, как поступить.

Мистретта пожал плечами:

– Ладно, спустимся, посмотрим, что там у тебя.

Встав с дивана, он сморщился от боли в коленях. Артрит. Старость не радость. Джерри последовал за ним к подвальной двери. Мистретта решил, что, должно быть, девчонки, живущие здесь, что-то смастерили. Когда он приезжал сюда прошлый раз, одна из этих беременных дурочек подарила ему сделанную собственными руками кормушку для птиц. Сил пыталась разжиться деньгами, заставляя своих соплячек делать кормушки. А сколько кормушек продашь в этом районе? Люди не хотят здесь жить, а птицы и подавно. Сил неплохая девушка, но именно она в семье Иммордино действительно сумасшедшая.

Джерри открыл дверь и стал спускаться. Мистретта ждал, что за ним последует Сил, но та снова отправилась на кухню.

– Сил, ты куда? Как я понял, ты приготовила для нас сюрприз.

Она оглянулась.

– Вы найдете его внизу. – Пожала плечами, брови поднялись над оправой больших очков. Продолжая улыбаться, закусила нижнюю губу. – Нужно выключить чайник. Я снова готовлю себе чай.

И, трепеща черным одеянием, скрылась в дверном проеме.

Мистретта, вздохнув, поглядел на Джерри и постукал себя по виску.

– Джер, у нее и наверху свет не всегда горит. Спускайся. Посмотрим, что она заставила мастерить девок на сей раз.

Джерри кивнул и щелкнул выключателем на стене. У спуска в подвал вспыхнула тусклая лампочка без абажура. Должно быть, двадцать пять ватт. У Мистретты вновь стало муторно на душе. Сил старается экономить на чем только возможно.

Спускаясь по узкой лестнице, Джерри слегка опирался ладонью о стену. Внизу горел свет, до Мистретты доносились звуки телевизора. Похоже, шла игорная передача по седьмому каналу, та, где блондинка открывает буквы – как там она называется?

«Колесо фортуны».

Мистретта зашагал вниз, грузно опираясь о перила. И скрипел при этом зубами. От ходьбы по лестницам у него сильно болели колени.

– Джер, так что же у нее там? Скажи, чтобы мне не спускаться до конца.

Джерри уже почти достиг подножия лестницы.

– Я ничего не вижу, мистер Мис...

Пфиттт, пфиттт!

Сойдя с последней ступеньки, Джерри развернулся и стал падать, как срубленное дерево. Одна рука его осталась за бортом пиджака, где он носил пистолет, другая – на лацкане. Он грохнулся боком, сильно, будто говяжья туша на стол.

– Джер!

Грудь Мистретты часто вздымалась. Он нагнулся и увидел, что телохранитель распростерся на черно-белых квадратах линолеума. Его голубые блестящие глаза остекленели. Он был совершенно неподвижен, лишь по рубашке расползалось кровавое пятно.

– Как поживаете, мистер Мистретта?

Старый дон вздрогнул:

– Кто там?

Он пристально вгляделся в тускло освещенное помещение. Но оттуда слышался только голос. Стиснул челюсти, потому что боль в коленях стала невыносимой.

– Вы уже забыли меня? А ведь не прошло и двух лет. Почему не спускаетесь? Потолкуем кое о чем, возобновим знакомство.

Мистретта разглядел длинный ствол, торчащий из полумрака у нижней ступеньки. Пистолет с глушителем. Проклятая штука смотрела ему прямо в глаз. Старик поморщился. Колени схватило так, что он не мог даже выпрямиться. Не мог побежать наверх ради спасения жизни, будь на это хоть какая-нибудь надежда.

– Спускайся, Мистретта. Вспомним прежние времени. Давай-давай.

Мистретта с усилием шагнул на следующую ступеньку. Теперь он разглядел лицо за этим чертовым пистолетом. И не поверил своим глазам. Внизу стоял Сол Иммордино, брат Сил.

– Что ты делаешь здесь, черт возьми? Тебе положено находиться в психушке!

Здоровенный детина лишь пожал плечами и улыбнулся совсем как его сестра. Мистретта обернулся и глянул наверх.

– Заманила в ловушку, черт возьми. А еще монахиня. Праведница.

Сол покачал крупной головой, его мясистые щеки затряслись.

– Сил не заманивала. Я сказал ей, что хочу удивить тебя. А она верит всему, что я говорю. Она до сих пор считает, что мы независимые бизнесмены. Я велел ей пригласить тебя сюда, так как знал, что ты будешь рад повидаться, Мистретта. Разве не так?

От гнева Мистретта не мог выдавить ни слова. Сол, видимо, прятался под лестницей, дожидаясь, когда он и Джерри спустятся. Похоже, этот скот со дня их последней встречи растолстел еще больше. Весит, должно быть, не меньше двухсот семидесяти фунтов. При росте шесть футов пять дюймов. Здоровенный мешок дерьма.

Старый дон злобно глянул в дуло пистолета:

– Сол, как ты, черт возьми, выбрался из психушки? Вступил в сделку с властями? И будешь стучать на меня, так?

Иммордино оттопырил нижнюю губу и потряс головой:

– Спускайся. Поговорим.

– Пошел знаешь куда?

Мистретта услышал наверху шаги.

– Как там у вас, все в порядке?

Голос принадлежал Сил.

– Н...

Глушитель воткнулся ему в рот, ударясь о передние зубы, и прижался к зеву. Привкус смазки металла был еще противнее, чем кофе Сил, и Мистретта ощутил рвотную спазму.

– Все отлично, Сил, – ответил ей брат. – Ложись спать.

– Ладно, Сол. Доброй ночи, мистер Мистретта. Доброй ночи, Джерри.

Сол широко усмехнулся:

– Доброй ночи.

Дверь наверху закрылась.

Усмешка Сола стала злобной.

– Я же просил тебя спуститься с этих чертовых ступенек. Чего ждешь?

Мистретта отвел голову, чтобы ствол вышел изо рта. Понимает этот тип, с кем он говорит? Полез пальцем в рот.

– Ты сломал мне зуб, скотина.

– А ты упек меня в психушку на полтора года. Ну как, будем считать, что мы в расчете?

– Ты не понимаешь, Сол.

– Еще как понимаю. Ты одобрил решение Джуси и Бартоло убрать меня.

Сердце Мистретты заколотилось еще сильней.

– Чушь. Кто тебе наплел?

– Не важно кто. И я знаю, что это не чушь.

– Ты совсем запутался, Сол. Ты ничего не понимаешь.

– Я понимаю, что ты отдал мою команду Бартоло и позволил присвоить кучу денег, которые по праву мои, на них я мог бы нанять хорошего адвоката.

– Сол, ты же знаешь эти дела. Как поступить с деньгами, зависело от Бартоло.

– Мог бы заставить его. Или ты уже не дон?

– Не серди меня. Ты знаешь, что я дон.

– Только толку от тебя мало. Не заботишься о своих людях. Я столько сделал для тебя, а когда попал в переплет, ты забыл обо мне.

– Я никогда не забывал о тебе, Сол.

– Но никогда ничего не сделал для меня! – выкрикнул Сол. Злобно сверкнул на Мистретту глазами, потом оглянулся через плечо. – Чарльз, сделай звук погромче. Не хочу, чтобы слышала сестра.

И тут Мистретта заметил в отсветах от телевизионного экрана еще двоих – негра, здоровенного, хотя и не такого, как Иммордино, и белого, который съежился на изодранном диване, вперясь в маленький черно-белый телевизор, стоящий на пластиковом ящике из-под молока. Тощий, бледный, с длинными волосами на темени, но выбритыми возле ушей. Он что-то бормотал под нос, подергиваясь и раскачиваясь взад-вперед, взгляд его был неотрывно устремлен на экран. Всякий раз, когда он дергался, глаза его на секунду закатывались.

– Эй, Мистретта! Кажется, я велел тебе спуститься.

Дон глянул ему в глаза:

– Это же дом твоей сестры. Святое место. Как ты можешь осквернять его таким делом?

– Забудь о моей сестре. Она ничего не знает. И с каких это пор ты беспокоишься о ней? Она много лет выпрашивала у тебя небольшое пожертвование на этот дом, а ты всегда отказывал. Говорил – попроси у Папы Римского.

– Ты говорил ей то же самое, Сол. И ни разу не дал ни... – Мистретта скорчил гримасу. Должно быть, нерв треснувшего переднего зуба обнажился, потому что холодный воздух вызывал в нем жуткую боль. – Ну, так в чем твоя проблема, Сол? Скажи. Может, я смогу сделать, что нужно.

Глаза Сола превратились в щелки, губы растянулись в злобной усмешке.

– Знаешь, Мистретта, меня смех берет. Говоришь, сделаешь, что мне нужно? Чушь. У тебя уже нет власти.

– Ты сам не знаешь, что говоришь.

– Вот как? Бартоло тебя не слушает. Он теперь подчиняется Джуси Вакарини.

– Джуси?

– Да. Большинство капо слушают его. В последнее время делами заправляет он, потому что тебе стало на все наплевать. Джуси вполне может стать доном. Он только ждет твоей смерти, чтобы принять этот титул.

– Ты сам не знаешь, что говоришь, – тупо повторил Мистретта.

– Я знаю, что говорю. Знаю, что Бартоло должен мне четыреста тысяч, и, что бы ты ни обещал, ты не заставишь его отдать их. Еще я знаю, что он и Джуси вынесли мне приговор и, даже если б ты отменил его, они бы тебя не послушали.

– Они послушают. Мы устроим сбор, и ты скажешь им в лицо, что, находясь в Трентоне, не стучал на них. Мы отменим этот приговор.

– У тебя нет власти.

Сол вытянул руку, наведя дуло на галстук Мистретты.

Старый дон невольно сглотнул. Раны в горле очень болезненны. Он видел, как страдают от них люди. Скрипнул зубами, и холодный воздух снова коснулся треснутого зуба. Глянул на тело Джерри. Рубашка его уже вся пропиталась кровью.

– Зачем ты убил его, Сол? Он был хорошим парнем.

– Был.Джерри мне нравился. Но если б он увидел меня здесь, внизу, то убил бы. Смотри. Он держится за пистолет.

– Без моего приказа он бы тебя не убил.

Глаза Сола сверкнули.

– Не морочь мне голову, Мистретта.

Он опустил пистолет и упер ствол Мистретте в колено.

Пфиттт!

Мистретте показалось, что с колена слетела чашечка. Он инстинктивно потянулся к нему, но потерял равновесие и повалился вперед. Покатился по ступенькам, ударяясь плечами, спиною, и упал на тело Джерри. Боясь испачкаться в обильной крови, быстро скатился с него, несмотря на боль, и прижался к стене. Опершись руками, приподнялся и сел, глаза его неудержимо моргали. Казалось, колено только что раздавил грузовик.

– Я отойду от дел, – пробормотал он. – Надоела мне такая жизнь. Только я хочу отойти от дел и жить спокойно.

– Нехорошо. Очень нехорошо. Очень.

Тощий парень пялился на него безумными глазами, раскачиваясь взад-вперед и беспрестанно крестясь.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Во имя Отца...

Мистретта хотел было перекреститься и сам, но побоялся потерять равновесие и упасть.

– Дай ему еще пилюлю, – сказал Сол негру.

– Он в порядке. Да и все равно сейчас давать нельзя. Слишком рано.

– Ты уверен, что он в порядке?

– В лучшем виде.

– Тогда заставь его замолчать.

После этих слов Сол уставился на Мистретту.

Мистретта держался за грудь. Ему было трудно дышать.

– Чего ты хочешь, Сол? Скажи. Получить деньги с Бартоло? Я тебе помогу.

– К черту деньги, Мистретта. Я их раздобуду. Хочешь знать, чего я действительно хочу?

– Чего? Скажи.

– Твоего места. Хочу стать доном.

– Ты сошел с ума.

– У меня есть преданные люди. Их не меньше, чем у Джуси. Они считают, что я давно должен занять твое место. Теперь я его займу.

– Брось, Сол. Это невозможно. Чего ты хочешь на самом деле? Я готов тебе помочь.

Ноздри Иммордино раздулись.

– Я сказал чего. Хочу стать доном. И добьюсь своей цели. Хочешь посмотреть как?

– Брось, Сол. Ты ведешь себя, как сумасшедший.

– Думаешь, я спятил? Смотри.

Он встал над телом Джерри так, что оно оказалось у него между ног. Держа пистолет двумя руками, опустил его и прицелился.

– Смотри. Я совершу над ним последний обряд. Соборование.

Сол приставил глушитель ко лбу Джерри.

– Во имя Отца...

Пфиттт!

Голова Джерри подскочила. Сол приставил дуло к его животу.

– И Сына...

Пфиттт!

Все тело дернулось. Он приставил пистолет к правому плечу.

– И Святого...

Пфиттт!

Рука взлетела и шлепнулась на место.

К левому плечу.

– Духа...

Пфиттт!

Ладонь разжалась.

– Аминь.

– А-минь.

Негр скалился, как шимпанзе.

– Гнусный ублюдок, – пробормотал Сол, глядя на тело Джерри. – Я дал ему в долг двадцать тысяч на свадьбу дочери, а он хотел убить меня.

– Нет, Сол... нет. – Мистретта дышал со свистом. – Ты делаешь поспешные выводы.

– Нехорошо. Очень нехорошо.

Белки глаз маленького тощего парня сверкнули в тусклом свете, когда он взглянул на Джерри, раскачиваясь взад-вперед и беспрестанно крестясь.

Когда Мистретта снова поднял взгляд, Сол смотрел на него с улыбкой. Потом нагнулся и прошептал в лицо:

– Не говори, что я ничего не дал тебе, старый осел.

Мистретта сузил глаза и взглянул на него в упор:

– Смотри, Иммордино, ты станешь жалеть об этом всю жизнь. Я буду являться тебе. Клянусь Богом.

Последнее, что ощутил Мистретта, – прикосновение горячего дула ко лбу.

– Во имя Отца...

– НЕТ!

Пфиттт!

Глава 2

– Тоцци, поверь, это не Бог весть что. – Особый агент ФБР Катберд Гиббонс отхлебнул из пивной бутылки. Он сидел боком к стойке, облокотясь на нее. Наступил вечер пятницы, и бар «Гилхули» наполнялся веселой публикой. – Не конец света. Ну, исполнится тебе сорок. Что из того?

Особый агент Тоцци поглядел на Гиббонса, потом на свою нетронутую бутылку пива. И наконец поднес ее к губам. Слушать эту чушь ему не хотелось.

– Можешь мне поверить, Тоц. Сорок лет – это ерунда.

Тоцци не отводил взгляда от зеленой бутылки в своей руке.

– Тебе-тооткуда знать? Ты небось и не помнишь.

– То есть как? Сорок мне стукнуло не так уж давно.

Голос Гиббонса зазвучал жестко. Он всегда раздражался, когда речь заходила о еговозрасте.

Тоцци усмехнулся напарнику и покачал головой. Потом в зеркале за стойкой стал разглядывать публику. Бар «Гилхули» – любимое место утоления жажды у муниципальных служащих, ибо расположен в двух кварталах от муниципалитета. Но в тот вечер туда еще набилась стая не особо преуспевающих адвокатов и даже несколько банковских служащих, нежно поглядывающих на секретарш и женщин-администраторов. Банковские служащие одеты были получше, чем адвокаты, и выглядели посвежей, правда ненамного.

Внимание Тоцци привлек столик секретарш у стены. Они смеялись и кудахтали, хватаясь за запотевшие стаканы виски с лимонным соком, им было весело. Две-три девицы были весьма миловидны. Они стали душой компании и, явно томясь по мужской ласке, разглядывали мужчин, казавшихся им холостыми. На холостяка Тоцци девицы не обращали внимания. Они высматривали хорошо одетых типов, не достигших тридцати. Их не интересовал сорокалетний оперативник ФБР из Манхэттенского отдела по борьбе с организованной преступностью.

Оторвавшись от секретарш, Тоцци поглядел в зеркало на себя, сидящего рядом с Гиббонсом. Не урод, но уж вряд ли кто из женщин на него особо польстится. Его темные, глубоко посаженные глаза смотрели устало, даже когда он хорошо высыпался. Двойного подбородка, как у Гиббонса, нет – пока, но лицо выглядит более мясистым, чем хотелось бы. Волосы на темени поредели, хотя и не так, как у большинства сверстников. Беспокоила седина. Седые волосы заметны уже за десять шагов.

Конечно, таким, как Гиббонс, он станет еще не скоро. Тот ужевыглядит пожилым. Не старым, но стоящим на пороге старости. Волосы его начали выпадать задолго до того, как Тоцци познакомился с ним. Оставалось несколько тонких седых прядей, которые он зачесывает назад. Двойной подбородок бросается в глаза. А нос, горчащий, словно большой стручок жгучего перца, а маленькие, неприветливые глаза, почти бсзгубый рот? И в довершение всего несносный характер.

Пристально вглядываясь в их лица, Тоцци содрогнулся. Через пятнадцать-шестнадцать лет он станет таким же. Господи.

Но беспокоили его не увядающий облик и не седеющие волосы. Беспокоил тот факт, что половина жизни прошла, а он не совершил ничего такого, чем стоило бы гордиться. Конечно, ловить преступников и держать банды в страхе – это кое-что, но этого мало. Он не создал ничего долговечного. Не построил дома, не написал замечательной песни. У него даже детей нет.

В двадцать – тридцать лет холостяцкая жизнь катилась беззаботно, он постоянно менял женщин, но мысль об одиночестве в сорок оказалась печальной и трогательной. Для юных девиц он уже слишком стар, для женщин своего возраста не дозрел.

Тоцци отпил еще глоток пива и поднял взгляд к телевизору над стойкой. По девятому каналу шли местные новости. Негр в очках вел репортаж об автоинспекторе, обстрелянном в прошлом месяце при исполнении служебных обязанностей. Бедняга с рукой на перевязи сидел в кресле-каталке, жена, возя его по тесной, многолюдной квартире, натыкалась то на стены, то на мебель.

Тоцци покачал головой и вздохнул. Миловидные секретарши уже опьянели.

К черту. Пора уходить отсюда.

Гиббонс повернулся к стойке и положил на нее локти.

– Чего грустишь, Той? Послушай. Не бойся ты так сорокалетия. Когда исполняется четыре десятка, настроение бывает такое, хоть в петлю лезь, но через неделю все забывается.

– Дело не в этом.

– Ну да, как же.

– Говорю тебе – нет.

– Тогда что тебя беспокоит? Экзамен на получение черного пояса? Ты в хорошей форме. И выдержишь его. Не волнуйся.

Тоцци поглядел на него в упор. Не хватало только подбадриваний.

– И не в этом тоже.

Экзамен на получение черного пояса составлял лишь часть проблемы.

– Тогда что тебя мучит, Тоц? Можешь ты мне сказать? Я провожу с тобой больше времени, чем со своей благоверной, а ты не желаешь откровенничать? Знаешь, Лоррейн давно предсказывала, что ты станешь несносным к сорока годам. Так оно и вышло.

– Откуда она могла знать, черт возьми?

– Она твоядвоюродная сестра.

– Значит, вот чем вы занимаетесь в постели перед тем, как погасить свет? Судачите обо мне?

Гиббонс удивленно поглядел на него.

– Кто судачит?

И оскалил в усмешке зубы. Юморист.

Тоцци соскользнул с табурета.

– Мне пора. До завтра.

Гиббонс ухватил его за рукав.

– Эй-эй! Куда?

– Займусь писаниной по делу Мистретты.

– Сейчас восемь часов. Мы отработали двенадцать. Думаю, сегодня налогоплательщики не могут иметь к нам никаких претензий. Сядь и успокойся.

– Нет, серьезно. Иверс срочно требует отчет. Увидимся в понедельник.

Гиббонс положил руку на плечо Тоцци:

– Послушай, Тоц, что скажу. Одному человеку распутать все преступления в Нью-Йорке не по силам. Даже тебе. Свою работу сегодня мы сделали. Обследовали место преступления, собрали улики. Провели весь день с этими двумя трупами. Теперь надо ждать результатов экспертизы. Пойми, каждый должен нести только свое бремя. С возрастом понимаешь, что, собственно, в этом жизнь и заключается. Теперь, почти достигнув середины жизни, ты должен это уразуметь.

Смеется, гад. Думает, все это очень остроумно.

– Пошел ты, Гиббонс.

– Чего ты, я просто объясняю тебе положение вещей.

– Послушай, Иверсу нужен подробный отчет. Когда убивают одного из донов мафии, Бюро должно сделать какое-то заявление для прессы, а ему уже надоело отделываться общими фразами.

Рой, бармен, подошел к ним, протирая по пути стойку. По мнению Тоцци, ему было лет двадцать восемь – тридцать. Белокурый, мускулистый, стройный, он всегда выглядел жизнерадостным. Тоцци наблюдал, как его большая рука орудует тряпкой на стойке. Чего ж этому парню не радоваться жизни? Он пока что не на пороге сорокалетия.

– Еще по одной, джентльмены?

Гиббонс глянул на бутылку напарника. Она была почти полной.

– Мне еще одну, Рой. А моему другу, наверно, чашку травяного настоя, раз он сегодня не пьет. Видимо, бережет здоровье.

Бармен хрипло заржал, обнажив безукоризненно белые зубы. Смеялся он добродушно, но по-дурацки. И Тоцци решил, что ненавидит этого парня.

Мускулистый дурак достал из-под стойки бутылку пива. Гиббонс допил то, что оставалось в первой, потом взглянул на часы. Рой поймал его взгляд, кивнул и придал лицу непроницаемое выражение.

Тоцци нахмурился. Они что, затевают какой-то розыгрыш? И дал себе слово уйти, если кто-то появится с тортом ко дню рождения. Пусть считают, что у него нет чувства юмора. Сейчас ему не до шуток. К тому же день рождения у него через две недели.

Рой подошел к концу стойки, поднял руки и включил телевизор на полную громкость. Со своими ручищами он походил на орангутанга. На экране ведущий занудно переговаривался со спортивным обозревателем и синоптиком. Потом их сменила коммерческая программа, телевизор громко загудел, и появился автомобиль, мчавшийся по усеянной палыми листьями проселочной дороге.

– Гиб, что это значит? На кой черт он так усилил звук?

– Что? Не слышу.

– Не смешно, Гиббонс. Совсем не смешно.

– Что-что?

Автомобильная реклама кончилась, началась другая. Услышав размеренные, глухие удары по барабану, Тоцци узнал ее. Камера демонстрировала огромный зал для тяжелой атлетики с блестящими хромированными снарядами. На экран можно было даже не смотреть – этот ролик знали все.

– Гиббонс, что это? Ради меня?

– Помолчи, Тоц. Я хочу послушать.

Камера замерла, и появилась та самая девица в красных колготках, под майкой-безрукавкой такого же цвета торчали грудки, краснели пухлые губы, томно смотрели глаза, грива длинных белокурых волос спадала на спину и плечи; девушка поднимала и опускала небольшую штангу, с каждым движением груди ее подрагивали.

На лице Гиббонса растянулась противная усмешка, от уха до уха. Рой приложил ладони ко лбу козырьком, стараясь не рассмеяться.

"...оздоровительный центр «Иикербокер»,– загремел ее усиленный голос, – с четырнадцатью залами, расположенными в Манхэттене, Бруклине, Куинсе, на Стейтен-Айленд и в Нью-Джерси. Приглашаем – приходи и...

—НА-КА-ЧИ-ВАЙ-СЯ!

Все, кто сидел в баре, выкрикнули завершающее слово, блондинка произнесла его с этаким призывным взглядом – "давай, парень, приходи и накачивайся ради меня".Ее даже окрестили Мисс Накачивайся. Оздоровительный центр всю весну выпускал в эфир этот ролик, и каждый нормальный мужчина в Нью-Йорке вожделел к блондинке. Даже Тоцци не мог отрицать, что, впервые увидев ее, испытал желание. Только на кой черт включать ящик на полную громкость и оглушать всех? Не извращенцы же здесь собрались, в конце концов!

Пожав плечами, Тоцци взглянул на Гиббонса:

– Ничего не понимаю. Предполагается, что это смешно?

– Это ведь твой любимый ролик, Тоц. Сам же говорил.

Тоцци зажмурился и потряс головой. Он не верил своим ушам. Совсем по-детски. А для пожилого человека, как Гиббонс, еще хуже того. По-стариковски. Хоть что-то да придумать. Ха-ха-ха.

– Слушай, Тоцци, давай по правде. Говорил ты мне в прошлом месяце или нет, что, будь у тебя последнее желание перед смертью, ты хотел бы провести пятнадцать минут наедине с Мисс Накачивайся? Отвечай. Говорил, или я спятил?

Рой покатывался со смеху. Музыка все грохотала, блондинка на экране продолжала поднимать штангу, демонстрируя соблазнительное тело, а закадровый голос расписывал условия оздоровительного центра.

– Ладно, ладно, признаю. Я признал, что она лакомый кусочек. Ну так что же?

– А говорил, что хотел бы провести четверть часика с ней наедине?

Тоцци молча уставился на Гиббонса. Рой, надрывая животик хохотом, потянулся вверх, чтобы уменьшить громкость. Публика не сводила с них глаз, тупо улыбаясь, словно ждала какого-то продолжения.

Тоцци понизил голос:

– Ладно, Гиб, если это доставит тебе удовольствие – говорил. Я сказал, что не прочь бы провести минут пятнадцать наедине с Мисс Накачивайся. Ну? Доволен?

Передача кончалась. Он бросил последний взгляд на блондинку и вздохнул. Его дни с девчонками такого возраста позади. Он понятия не имел, как вести себя с подобной девицей.

Гиббонс все скалил свои зубы.

– Так вот, Тоц, твое желание для меня закон.

И тут кто-то похлопал Тоцци по плечу. Он закрыл глаза и стал поворачиваться, ожидая увидеть торт в форме Мисс Накачивайся со множеством свечек, торчащих из грудей наподобие пылающих дикобразов. Но увидел совсем другое.

– Что за...

Положив руку ему на плечо, она трепала волосы на его затылке. Карие глаза призывно смотрели на него. Пухлые губы почти касались его лица. Золотисто-бронзовые волосы лились водопадом. А эти невероятные груди – они парили под ее подбородком. Он старался не смотреть в заманчивую ложбинку, но для этого приходилось прилагать немалые усилия.

– Привет, Тоцци, – сказала она.

– Э... привет.

Гиббонс и Рой утирали навернувшиеся от смеха слезы. Толпа подалась к ним, адвокаты и банковские служащие таращились, пристально разглядывая грудь девушки. Распустили слюни, ублюдки.

– Черт возьми, в самом деле она, – услышал Тоцци чей-то голос. – Мисс Накачивайся.

– Этоее кавалер?

– Везет же людям.

Тоцци обернулся к завистливым голосам, но она отвела его голову обратно, коснувшись пальцем подбородка и прислонясь лбом к его лбу.

– Я много слышала о вас, Тоцци.

Голос ее звучал кокетливо, как и следовало ожидать при таких пухлых губках.

Лицо Тоцци жарко загорелось.

– Меня зовут Стэси. Стэси Вьера.

– Рад познакомиться с вами... Стэси.

– Давай-давай, Тоц, не мямли.

Гиббонс веселился от души.

В этот миг Тоцци обнаружил, что руки его лежат на талии Мисс Накачивайся. Он вдруг почувствовал неловкость и торопливо перевел ладони на ее обнаженные руки. Ощущение девичьей кожи, тугой и вместе с тем нежной, было приятным. Он понял, что в нем пробуждается желание. Эта чертова штука в штанах очень своевольна. Пристально поглядел девушке в лицо и решил, что ей не больше двадцати. Вдвое меньше, чем ему. Он годится ей в отцы, черт возьми. И желание внезапно пропало.

Стэси слегка надула губы. Впилась в него взглядом. Вид у нее был расстроенный.

Гиббонс слегка толкнул его локтем.

– Эй, Тоц, что с тобой? Мы хотели слегка подбодрить тебя. А ты выглядишь, как на похоронах.

Стэси повернулась к Рою и нахмурилась:

– Кажется, он не понял шутки.

Тоцци свирепо глянул на Гиббонса, опять залившись краской:

– Это не смешно.

– Встряхнись немного, Тоц. Ты всю зиму ходил как в воду опущенный. Мы решили слегка развеселить тебя. Гиббонс тайком от Стэси поглядывал на ее грудь. Рой, перебросив полотенце через плечо, оперся о стойку и вмешался в разговор:

– Извини, Тоц, если мы поставили тебя в неловкое положение. Идея эта главным образом моя. Прошу прощения. Видишь ли, как-то вечером Гиббонс сидел здесь, прокручивали этот ролик, и он упомянул, что Стэси, на твой взгляд, лакомый кусочек. Я сказал, что знаю ее – видишь ли, я тренируюсь в Гринвич-Виллидж, где она ведет аэробику, и мы решили: вот будет весело, если ты познакомишься с ней во плоти. Я попросил Стэси, она согласилась, уточнила, когда ролик пойдет в эфир, чтобы устроить все так, как оно и вышло. Но, поверь, нам и в голову не приходило обижать тебя. Мы просто пошутили.

– Да, – подтвердила Стэси, – просто пошутили.

Тоцци глянул на ее по-детски пухлые губы и окончательно пришел в уныние. Ему хотели доставить удовольствие, и теперь он расстраивался, что из этого ничего не вышло. В ушах зазвучал ворчливый голос его двоюродной сестры Лоррейн. Повзрослей. Остепенись.

Он поглядел на Роя, потом на Гиббонса, стараясь не смотреть на Стэси. Допил последний глоток пива и поднялся с табурета:

– Пока, Гиб. Мне надо идти.

И направился к двери.

– Эй, Тоц, куда же ты?

– Извини, дружище, – крикнул ему вслед Рой. – Позволь угостить тебя за счет заведения.

– Рой, а ты говорил, он парень что надо.

Слова Стэси тянулись за Тоцци до самой двери, словно дождевая туча.

Он надел пальто и, ступив на тротуар, пожал плечами. Парень что надо? Полжизни уже прошло, черт возьми. Поздно гоняться за девочками вроде Стэси Вьера. Возраст не тот.

Ночь стояла холодная, сырая, противная. В свете уличных фонарей поблескивала изморось. Тоцци поднял воротник и сунул руки в карманы. Перебирая пальцами ключи от машины, стал думать об устроенной в баре шутке, досадуя на себя, что так расстроился. У Гиббонса и Роя были наилучшие намерения, а Стэси, видимо, славная малышка. Просто все оказалось не ко времени. Он не был настроен на шутки. Конечно, Стэси Вьера – воплощенная мечта, но ему уже не до нее. Гиббонс и Рой не понимали этого. Они не знали, что ему пора взрослеть.

Тоцци свернул в переулок, где стояла его машина. Там было безлюдно, тишину нарушал лишь приглушенный изморосью звук его шагов. Атмосфера полностью соответствовала настроению. Подойдя к машине, он достал ключи и подумал, что домой поедет не сразу, чтобы не смотреть какую-нибудь глупую телепрограмму. Лучше покататься немного под дождем. Сунув ключ в замок зажигания, он решил пересечь мост Джорджа Вашингтона и поехать в сторону Пэлисейда. Убить время, катаясь в темноте вдоль реки, слушая в темноте радио.

Но едва повернул ключ, в спину ему уперлось что-то маленькое, твердое. Напоминающее ствол пистолета.

– Не шевелись и не оборачивайся.

Голос мужчины звучал нервозно. Он все тыкал Тоцци стволом в спину, хотя тот вел себя спокойно. Ждал, что еще скажет этот человек. Кто он? Если грабитель, почему не требует денег? Если убийца, то дилетант. Профессионалы не медлят.

Тоцци не произносил ни слова. Не хотел провоцировать того, кто был сзади. Но стал медленно поворачивать голову влево.

Упершись свободной рукой ему в лицо, мужчина вернул его в прежнее положение.

– Я сказал – не оборачивайся!

Сердце Тоцци облегченно забилось. Слава Богу, не выстрелил. Теперь ясно, что мужчина держит пистолет в правой руке.

Он подумал о возможности пустить в ход айкидо. Резко повернуться вправо к руке с пистолетом, прижаться к плечу стоящего сзади, держа при этом его запястье и контролируя направление ствола, потянуть руку вперед, чтобы мужчина потерял равновесие, потом задернуть ее назад и прижать к затылку, направляя ствол пистолета вниз. Повалить на спину и направить ствол пистолета ему в лицо. Коте гаэсби.Не самый легкий бросок, но он уже проводил такие. И, возможно, придется проводить при испытании на получение черного пояса.

Тоцци вдохнул и медленно выдохнул, чтобы успокоиться. Когда неизвестный снова вдавил ствол ему в спину, стал поворачиваться быстро, плавно, без суетливости, прижался плечом к его плечу, потянул за руку вперед, завернул ее вверх, завел за голову и выворачивал, пока тот не повалился спиной на тротуар. Человек не выпускал пистолета, но Тоцци крепко держал его запястье, и ствол смотрел в затененное лицо лежащего.

– Эй! Что за...

– Выпусти пистолет, – приказал Тоцци.

– Пошел ты.

– Выпусти...

– Тоцци? Я извиняюсь за то, что мы там устроили.

Тоцци поднял взгляд. Он узнал голос. Стэси Вьера стояла на углу, метрах в пятнадцати. Под фонарем виден был лишь ее изящный силуэт на высоких каблуках.

– Стэси, позови Гиб...

Его оборвал громкий, отрывистый хлопок. Выстрелил! Бедро Тоцци обожгло словно раскаленной кочергой. Затлели брюки, запахло паленым. Тоцци схватился за ногу и стиснул зубы. Черт! Стэси отвлекла его. Он ослабил хватку и потерял контроль за стволом. И этот гад нажал на спуск. Черт возьми!

Незнакомец перекатился и вскочил на ноги. В темноте не было видно, но Тоцци полагал, что пистолета он не выпустил. Согнувшись и держась за ногу, Тоцци, бледнея от боли, опустился на колени. Полез за пистолетом в пристегнутой к лодыжке кобуре.

– Тоцци! Что случилось? Ты не ранен?

Стэси побежала к нему. Каблучки ее щелкали по тротуару. Черт побери!

– Уйди! Спрячься за машину!

Тоцци подумал, что этот гад выстрелит в нее, потом разрядит всю обойму в него. Но, подняв взгляд, увидел, что тот стоит, опустив руки. В темноте лица его не было видно, но Тоцци казалось, что он в упор смотрит на Стэси.

– Распротак твою мать... – прошептал стрелявший.

– Это нехорошо. Очень нехорошо.

Тоцци повернулся на второй голос. Вгляделся в тени между стоящими машинами. Он безуспешно силился достать из кобуры пистолет. Начала кружиться голова, затошнило, но он крепился.

Достав наконец пистолет, Тоцци навел его на стрелявшего. Прохрипел:

– Стой.

Тот неожиданно выстрелил, вспышка на долю секунды осветила переулок. Тоцци слышал, как пуля пробила дверцу прямо над его головой.

– Ни с места! -выкрикнул Тоцци.

Человек повернулся и побежал со всех ног. Тоцци выстрелил поверх его головы, но тот не остановился. Опершись о машину, Тоцци поднялся, чтобы пуститься в погоню, но раненая нога подогнулась. Он шлепнулся на живот и прижался щекой к мокрому асфальту. Слышал удаляющееся быстрое шлепанье ног по лужам, вдали, под фонарем, увидел две бегущие фигуры, одну большую, другую маленькую. Большой, казалось, подталкивал маленького. Потом он снова услышал сзади щелканье каблучков Стэси.

Девушка опустилась возле него на колени прямо рядом с его лицом.

– О Господи! Ты не ранен? Ты не ранен?

Тоцци хотел приподняться, но боль в ноге была невыносимой. Попытался шевельнуть ею, но она не повиновалась, и он повалился на бок, пробормотав:

– Позови Гиббонса.

– О Господи! – продолжала твердить Стэси. Она кусала пухлые губы и истерически повторяла: – О Господи! О Господи!

– Иди позови Гиббонса, – пробормотал он снова. – Не волнуйся. Я в норме. Только позови Гиббонса. Иди же!

Девушка неохотно поднялась и нетвердо зашагала к бару, то и дело останавливаясь и оглядываясь, боясь бросить его одного.

– Иди-иди, Стэси. Позови Гиббонса. Иди же. И вызови «скорую помощь».

Он пытался говорить как можно бодрее, хотя почти терял сознание.

Снова положив голову на асфальт и зажмурясь, Тоцци потянулся рукой к ране.

Черт, подумал он. Придется пропустить испытание на черный пояс. Черт!

Глава 3

Сол Иммордино сидел, сгорбясь, на складном стуле. Пристально глядел на свои кулаки и делал вид, что разговаривает с ними. Притворяясь сумасшедшим, он всегда общался со своими руками.

Хитрюга Лу Пардоне сидел рядом, положив ладони на стол. Находились они в комнате для свиданий, небольшом закутке рядом с палатой, где содержался Сол, предназначенной для невменяемых преступников. В отличие от обычных тюрем пристального наблюдения во время свиданий здесь не велось, поскольку осужденных среди обитателей сумасшедшего дома нет. Однако стены комнаты сделаны из толстого небьющегося стекла с тонкой проволочной сеткой внутри, и охранники могут все видеть.

Сол наморщил лоб и хмуро поглядел на свою левую длань:

– Так ты выяснил, кому заказано убить меня?

Хитрюга Лу развел руками и покачал головой. Взъерошенный, криворотый, с бельмом на глазу, он был вторым после Сола человеком в прежней команде, преданным, как брат. И команду нужно было передать ему, а не этому подлизе Фрэнку Бартоло.

– Сол, это держат в большом секрете. Я расспрашивал, но никто ничего не знает. Должно быть, кому-то, ни разу не бравшемуся за такие дела.

Приподняв одну бровь, Сол стал изучать костяшки правой руки:

– Не пащенку ли Бартоло?

Глаза Лу широко раскрылись.

– Смеешься? Думаешь, этот чурбан сможет проникнуть сюда и сделать дело? Ты засечешь его за милю.

– Хммм. Пожалуй. А как Джой д'Амико? Он может вызваться добровольно.

– Д'Амико не сумеет застрелить даже себя. Ты знаешь, что о нем говорят. Он не осилил боевого крещения. Нанял какого-то парня совершить это убийство, чтобы самому пролезть в семью. Не думаю, чтобы ему доверили этот заказ.

– Пожалуй.

Сол бросил взгляд в палату за прозрачной стеной. Сумасшедшие расхаживали в халатах и мятых джинсах. Высоко на стене, куда никто не мог дотянуться, находился большой телевизор. Он был включен, но его никто не смотрел. Один охранник, развалясь на складном стуле, читал газету у входа в палату, другой, стоя у двери комнаты свиданий, приглядывал за Солом и Хитрюгой Лу.

Лу опять вскинул руки:

– Сол, я ничего не могу понять. Либо они наняли кого-то неизвестного, либо отменили приговор.

Иммордино растопырил пальцы и стал пристально их рассматривать:

– Приговор не отменили.

Сомнений в этом у него не было.

Сол поглядел на девятерых обитателей палаты и подумал, не симулирует ли кто из них, чтобы избежать суда, как он сам. Но если и да, этот человек ни за что себя не выдаст. В том-то и дело. Чтобы тебя признали невменяемым, нужно вести себя, как псих. И притом постоянно; если врач, охранник или кто еще увидит, что ты ведешь себя осмысленно, тебя выставят отсюда и потащат в суд. Поэтому Сол был вынужден притворяться. Но что, если кто-то из них притворяется тоже? Что, если кто-то из них нормален, а Бартоло и Джуси связались с ним и поручили убить своего старого друга Иммордино? Им тогда не нужно беспокоиться, как убийце проникнуть в палату. Сол попытался вспомнить, к кому приходили в последнее время посетители, один из которых мог оказаться курьером Джуси и Бартоло. Пристально оглядел пустые, бледные лица. Зная, что ты приговорен к смерти, нельзя быть слишком осторожным.

На экране телевизора Фил Донахью о чем-то беседовал с группой пожилых женщин. Значит, уже пятый час. Чарльзу пора быть здесь. Сол подавил усмешку. Ему не терпелось узнать у него подробности.

Он снова глянул на Лу:

– А что говорят об убийстве Мистретты?

Хитрюга Лу вскинул брови и закатил глаза:

– Бесятся. Тело старика все еще находится в полиции, фараоны говорят, что на вскрытие и получение результатов уйдет не меньше двух недель. Миссис Мистретта в истерике. Подумать только, бедной женщине придется ждать столько времени, чтобы похоронить мужа. Кошмар.

– Мое имя упоминалось?

– Я не слышал, но меня бы это не удивило. Все знают, как ты относился к Мистретте.

Сол искоса посмотрел на большой палец.

– Что ж, хоть одна из моих проблем решена. – Поднял указательный палец и покосился на него. – Одного уже нет, нужно убрать еще троих.

Хитрюга Лу пробормотал уголком рта:

– Джуси, Фрэнк Бартоло, а кто третий?

Сол приподнял средний палец:

– Этот фэбээровец, Тоцци. Гнусный фараон.

Увидев в стекле отражение своего искаженного гневом лица, Сол поспешил расслабиться, пока не заметил охранник. При мысли о Тоцци он приходил в бешенство. Черт бы побрал этого типа. До его появления все шло отлично. В прежние времена Сол прикидывался психом, получившим на ринге черепную травму, и уходил от обвинений в убийстве. Избегал тюрьмы таким образом двадцать лет. Но когда появился Тоцци, он выследил Сола с телохранителем в Атлантик-Сити. И увидел, что Сол ведет себя нормально. Вот и пришлось укрываться в этой психушке, чтобы не попасть на скамью подсудимых. Ему грозило обвинение в убийстве, и судья сказал, что вынужден поместить его в этот сумасшедший дом, к настоящим психам. Хитрюга Лу огляделся по сторонам, потом заговорил:

– Сол, ты действительно хочешь убрать Тоцци? Иммордино чуть заметно усмехнулся:

– Возможно, его уже убрали.

На лице Хитрюги появилась кривая улыбка.

– Значит, можешь выйти отсюда?

– Могу.

– Отлично.

Сол поглядел в здоровый глаз Лу и прикусил щеки изнутри, чтобы скрыть радость. Обвинение располагало против него лишь свидетельством Тоцци, только он видел, что Иммордино вел себя нормально. Не будет этого фэбээровца – не будет и показаний, не будет и дела. Тогда можно уйти из психушки под опеку сестры и стать вольной птицей. Может, даже послезавтра. Нужно только услышать от Чарльза, что дело сделано. Сол вновь оглядел палату. Где же, черт возьми?..

По телевизору уже шли рекламные передачи. Сол ослабил челюсть и придал лицу бессмысленное выражение на тот случай, если кто-то наблюдает за ним с другого конца палаты через прозрачное с той стороны зеркало. Звука не было слышно, но Сол видел, что идет реклама оздоровительного центра и блондинка с длинными кудрями трясет своим бюстом. Как ее прозвали? Да, Мисс Накачивайся. Сол уставился на ее груди. Порядок, малышка. Послезавтра можешь понакачиваться со мной.

Глядя на красную майку девицы, Сол вспомнил, как ночью на прошлой неделе они вытаскивали из подвала Мистретту и Джерри, как Мистретта оставлял на полу длинный кровавый след, когда Чарльз тащил его, взявшись за ноги, будто за оглобли. Этот старый осел, вечная палка в колесе, окровянил весь подвал. Потом целый час пришлось наводить чистоту под непрерывное талдычанье Эмерика: «Это нехорошо, это нехорошо». Даже после смерти Мистретта оставался палкой в колесе. Но теперь его нет, и Тоцци тоже. Убрать еще двоих, и путь наверх будет расчищен.

Обнаружив, что улыбается, Сол тут же согнал с лица улыбку.

– Я хотел кое-что спросить у тебя, – негромко произнес Хитрюга Лу. – Когда станешь доном, будет все так, как в тот раз, когда ты заменял Мистретту, пока он пропадал в Льюисберге? Джип и Джимми Т. просили задать тебе этот вопрос.

Сол поглядел в здоровый глаз Хитрюге и чуть заметно потряс головой.

Лицо у того вытянулось.

– Нет. Теперь все будет еще лучше.

Кривая улыбка Лу потянулась к уху.

– Ребята обрадуются, Сол. Оченьобрадуются.

Солу припомнились дни, когда Мистретта оставлял его на замещение. Между ними тогда начались нелады, старику не нравилось, как он ведет дела. Старый осел решил, что Сола слишком заносит. Мистретта держался старых методов, того, что ему понятно: проституции, грабежей, наркотиков, азартных игр, связи с профсоюзами, ростовщичества. Пока его не было, Сол подыскал для семьи новые источники доходов: налог с бензоколонок, страхование, контракты на школьные автобусы, удаление старого асбеста, вымогательство. Этих дел Мистретта не понимал и относился к ним с недоверием. Говорил, что они ненадежны. Старый осел жил устаревшими представлениями; семьей он правил, как диктатор. Останься Сол доном, семья заколачивала бы деньги, настоящие,а не ту мелочь, какую имеет сейчас на шлюхах и тотализаторах. Ладно, это уйдет в прошлое. Сол готов привести семью опять к процветанию. Нужно только выйти отсюда и убрать этих двух скотов. Хитрюга Лу почесал взлохмаченную шевелюру:

– Знаешь, Сол, мне пришла в голову одна мысль. Может, пока приговор не отменен, тебе безопаснее находиться здесь? На воле им убрать тебя будет легче.

Сол сжал кулаки и стал боксировать с тенью.

– Теоретически – да. Но когда я разделаюсь с Джуси и Бартоло, этой проблемы уже не будет.

– Почему?

– Пошел бы ты на убийство, если людей, нанявших тебя, уже нет и расплачиваться с тобой некому? Подумай.

Лу просиял:

– Да... ты прав.

Сол продолжал молотить кулаками по воздуху.

– А как Бартоло обходится с ребятами?

Лу скорчил неприязненную гримасу.

– Знаешь, что он выкинул? Помнишь того доминиканца, Рауля, с которым постоянно работал Джип, торговца краденым из Бронкса?

– Да, помню.

– Бартоло велел Джипу, да и всем нам, не иметь с ним дела.

– Почему?

– Не любит латиноамериканцев, вот почему.

– Идиот.

– Я знаю, что он идиот. А у Рауля ребенок болен лейкемией. Ему очень нужны деньги, и Джип сказал об этом. Но Фрэнк и слушать не хочет. Знай твердит свое – никаких дел с латиноамериканцами, ни за какие деньги. Представляешь?

Сол потряс головой. Он считал, что окажет услугу семье, убрав этого лысого, толстозадого ублюдка. Фрэнк Бартоло всегда был ничтожеством, прихлебателем, он за всю жизнь не принес семье ни цента. Зато умел подольститься к Мистретте, гнусный подлиза. Сейчас, мистер Мистретта. Будет сделано, мистер Мистретта. Не беспокойтесь, мистер Мистретта. Как вам будет угодно, мистер Мистретта.И в конце концов добился своего. Получил в свое распоряжение команду, и не какую-то, а отличную, команду Сола.Все эти ребята хорошие добытчики. И никто их них не хотел работать с Бартоло, только что они могли поделать? Жаловаться старику? Бесполезно. Понятно, почему они каждый вечер молятся, чтобы Сол вернулся. И в других командах есть ребята, желающие, чтобы Сол снова стал доном. Он и Хитрюга Лу считали, что по меньшей мере на половину семьи положиться можно. И, на взгляд Сола, это лучшая половина.

Сол крепко сжал кулаки, стиснул зубы и продолжал наносить удары по воздуху. Другая половина принадлежит этому гнусному бабнику, Джуси Вакарини, любимому капо Мистретты, которого старик избрал своим преемником. Но этот тип ничего знать не хочет, кроме девок. Девки, девки, девки. Да, на своих шлюхах он имеет хорошие деньги, но это и все. А как делать другие дела, он бы не понял, даже если бы ему разжевали. Получает постоянный доход, но в оборот его не пускает. Понятия не имеет, как это делается. А Мистретта восхищался им. Джуси был у него любимчиком. Надо отдать Вакарини должное, хоть он со своими глазами, как у Элвиса Пресли, и нелепыми шелковыми рубашками кажется сущим болваном, в проницательности этому сукину сыну не откажешь. Только напрасно Джуси считает, что он наверняка станет новым доном. Ему даже невдомек, как сильна конкуренция.

Иммордино нанес по воздуху сильный удар наотмашь.

– Сол, чего этот тип пялится сюда? – Хитрюга Лу кивком указал на стеклянную дверь. За ней с каменным лицом стоял Чарльз Тейт в сером мундире охранника, дожидаясь, когда его заметят. Другой охранник, сидевший у двери, давно ушел. – Он что, спятил, этот негритос?

Сол прикрыл ладонью рот и усмехнулся. Он никогда не думал о Чарльзе как о негритосе, черномазом. Кожа у него не столь уж темная. Мнит себя крутым парнем. Старается подражать главарям мафии из кинофильмов, хотя является, в сущности, комическим персонажем. У Сола он вызывал смех. Черный мафиози. Хочет войти в семью. Глупый негритос. Небось думает, что, убрав Тоцци, прошел боевое крещение и станет почетным членом мафии. Ну, этого ему не дождаться.

Сол вновь сел, сгорбился, уставился на свои руки и обратился к Лу:

– Теперь иди. Мне нужно поговорить с этим парнем. Если захочешь узнать, когда я выйду, позвони моей сестре. А сюда пока не приезжай. За мной будут следить фэбээровцы.

– Как скажешь, Сол.

Хитрюга Лу поднялся и направился к двери.

Сол принялся сравнивать свои большие пальцы.

– И постарайся узнать, кто исполнитель приговора. Неплохо бы позаботиться о нем на тот случай, если мне не удастся быстро убрать Вакарини. Понимаешь?

– Понимаю. – Физиономия Лу внезапно посерьезнела. Он стоял, будто громадная игуана с взъерошенной головой. Сол не знал, какой его глаз обращен к нему. – Будь поосторожней, Сол, ладно? Многие ребята полагаются на тебя.

– Не беспокойся. Со мной ничего не случится.

Громадная игуана кивнула и вышла. Чарльз провожал ее взглядом, пока она не скрылась, потом распахнул дверь и вошел.

Сол бросил взгляд на прозрачное с внешней стороны зеркало в другом конце палаты.

– Там никто не подсматривает, – сказал Чарльз. – Я только что проверял.

Он придвинул стул и поставил на него ногу. Сол раскачивался взад-вперед, глядя прямо перед собой, на тот случай, если кто-то за ним наблюдает.

– Ну так что? Рассказывай.

Он сгорбился, зажмурился, скрипнул зубами и усмехнулся. Ему не терпелось услышать подробности.

Однако негритос молчал. Сол повернул голову и взглянул на него. Вид у Чарльза был виноватый.

– Плохо дело, Сол. Мне помешали. Я, кажется, не убил его.

Внутри у Сола что-то оборвалось. В глазах помутилось. Он надеялся услышать совсем не это.

– Что значит «кажется»?

– Вроде бы я один раз попал в него. Точно не знаю, но, по всей видимости, он остался в живых.

Кулаки Сола сжались. Ему хотелось врезать этому сукину сыну прямо по губам. Зря он согласился доверить Чарльзу такое, дело. Сол вновь оглянулся на зеркало и нагнулся над своими кулаками, торопливо бормоча что-то из предосторожности.

– Сол, моей вины тут нет. Ты не поверишь, но меня отвлекли. И если я скажу кто, тоже не поверишь.

Иммордино сверкнул на него взглядом исподлобья.

– Кончай свои выдумки, Чарльз. Без них тошно.

– Сол, клянусь Богом, это не выдумка. Девка из той телерекламы, Мисс Накачивайся. Должно быть, она любовница Тоцци. Появилась черт знает откуда со своими телесами, я и отвлекся.

Костяшки на суставах Сола побелели. Он бросил еще один взгляд на зеркало. Со лба его капал на брюки пот. Руки чесались от желания вышибить дух из этого лживого ублюдка.

– Правда, Сол. Я уже приготовился кончать его, но тут появилась она, позвала Тоцци, я поднял на нее взгляд, а Тоцци схватил мою руку с пистолетом.

Грудь Иммордино пронзила боль.

– Он что, отнял у тебя пистолет?

– Нет-нет, об этом не волнуйся. Пистолет у меня дома. Он его не получил.

Сол опустил взгляд к влажным пятнышкам на коленях. Верилось ему в это с трудом. Тоцци оказался завороженным. А кто тогда эта Мисс Накачивайся? Его волшебница-крестная?

Он вытер лоб рукавом.

– Это все вранье, Чарльз. Ты даже не пытался. Мисс Накачивайся, так я тебе и поверил. Ее не было там.

– Клянусь Богом, Сол, была. И если б не она, Тоцци уже был бы покойником.

Сол скрипнул зубами и нахмурился, грудь его тяжело вздымалась.

– А Эмерик? Где он?

– Донни? Тоже дома. Не беспокойся. С ним все в порядке.

– Кончай успокаивать меня. Ты напортачил. Мне теперь есть о чем беспокоиться.

– Нет, Сол, нет. Я сам все сделаю. Найду Тоцци и на сей раз прикончу. Даю слово.

– Эмерик оставил какие-нибудь следы?

Чарльз потряс головой:

– Не успел. Все случилось быстро.

– Черт, – буркнул Иммордино, глядя на свои руки.

– Послушай, Сол, я понимаю, ты и так расстроен, но у меня есть еще проблема. Знаешь, держать Донни у себя очень трудно. Он бродит по всему дому. Эти пилюли успокаивают его ненадолго.

– Ну так удвой дозу.

– Нельзя. А вдруг он умрет?

– Говори толком, в чем дело?

– Боюсь, что, пока я здесь, на работе, он может удрать из дома. Будь у меня деньги, я мог бы кого-то нанять, чтобы приходили, давали Донни пилюли и укладывали в постель. Но для этого, Сол, нужна наличность.

– Чарльз, я тебе сразу сказал – деньги в конце. Когда я выйду отсюда, то расплачусь с тобой.

Лицо Чарльза окаменело. Он, сощурясь, смотрел на Сола, словно зная, что это ложь.

– Слушай, Чарльз, выходить отсюда мне нельзя, пока Тоцци жив. Вот так. До тех пор я ничем не могу тебе помочь.

– Сол, я обещал тебе, что найду его и прикончу. Но деньги мне нужны сейчас.

Иммордино ощутил острую боль в желудке. Упускать Эмерика нельзя. Черт возьми, от этого маленького психа зависит все. Буквально все. Сол уставился на свои ляжки и покачал головой.

– Что это значит, Сол? Сол? Ты слушаешь?

Иммордино пробормотал в каком-то трансе:

– Ты уже напортачил один раз. Хватит. Больше ничего делать не будешь. Я сделаю все сам.

– Не говори ерунды. Я больше не смогу вывести тебя отсюда.

Чарльз сморщил лицо, словно от боли.

– Один раз ты меня выводил. И выведешь снова.

– Больше нельзя. С исчезновением Донни здесь все насторожились. Если тебя хватятся, поднимется черт знает что.

– Слушай! Ты хочешь получить деньги или нет? Хочешь купить хорошие шмотки, «линкольн» и все, о чем мне говорил? Хочешь работать на меня? Тогда выведи отсюда, чтобы я убрал кого нужно. Ты не годишься для таких дел, Чарльз. Уразумей это. А я не могу больше допускать неудач. Тоцци надо убрать срочно.

Сол подумал о своем приговоре. Здесь он будет легкой мишенью, если Хитрюга Ду прав и нанят никому не известный исполнитель. Надо убрать Тоцци и выходить как можно скорее.

– Да, но, Сол, ты действительно считаешь...

– Никаких «да, но», Чарльз. Тот охранник, что все время смотрит внизу видео, и тот, что работает в ночную смену в этой палате, – твои друзья?

– Да, Бакстер и Рамон.

– Они самые. Ты говорил, у них есть кой-какие привычки. Значит, им нужны деньги на кокаин, так?

– Да, но...

– Я ничего не хочу слушать, Чарльз.

Сидя на стуле, Сол поставил ноги на сиденье и вытащил из-под майки медальон с изображением святого Антония. Оглянулся на зеркало, потом отвернулся от него и открыл медальон ногтем большого пальца. Прижав подбородок к груди, чтобы лучше видеть, выковырял пальцем из медальона мелко сложенный банкнот. Развернул его и разгладил на ляжке.

Чарльз вытаращил глаза и по-обезьяньи заулыбался. Сол был уверен, что негритос никогда еще не видел денег с портретом Гровера Кливленда[1].

Перегнув тысячедолларовый банкнот пополам, Сол держал его у самой груди.

– Возьми эти деньги и купи своим друзьям хорошего зелья. Давай понемногу, чтобы были сговорчивыми. Слышишь, Чарльз?

Негритос закивал, улыбаясь во весь рот. Рука его поползла по колену Сола к деньгам. Пальцы напоминали ножки тарантула.

– Не волнуйся, Сол. Теперь я все сделаю. Как профессионал. Чтобы не возвращать деньги. Тоцци даже не поймет, отчего умер.

Тарантул вцепился в угол банкнота, но Сол его не выпустил.

– Ты не слушаешь меня, Чарльз. Я сказал, что не стану тебе этого поручать. Сделаю все сам.Тоцци очень хитер.

– Не бери в голову. Предоставь это мне. А сам побудь здесь на случай внезапной проверки или еще чего. Если обнаружат, что ты уходил в ту ночь, когда погиб Тоцци, тебя могут обвинить в убийстве. Не волнуйся и доверь все мне.

Тарантул потянул деньги к себе.

Сол глянул в улыбающуюся обезьянью рожу и разжал пальцы.

Но едва Чарльз завладел деньгами, Сол потянулся к паху негритоса и схватил за самое чувствительное место. Он хотел быть уверенным, что этот человек его слушает.

– Теперь отвечай, Чарльз, что ты сделаешь с этой тысячей?

– Не переживай, Сол, – хрипло ответил тот высоким голосом. – Я все...

Сол сжал пальцы крепче.

Чарльз зажмурился и застонал.

– Твои друзья уже выпустили нас с Эмериком. Значит, могут сделать это снова. Ты выведешь меня, когда я сделаю все, что нужно, привезешь обратно, пока никто не хватился. Как в деле с Мистреттой. Идет? Поняли мы друг друга?

Сол не ослабил хватки. Он чувствовал, как пульс Чарльза бьется под его пальцами. И у Сола сердце билось так же сильно.

Лицо Чарльза застыло в болезненной гримасе, глаза были крепко зажмурены.

– Ладно, Сол, ладно. Раз ты так хочешь.

– Я так хочу.

Сол разжал пальцы. Он видел, что Чарльз хочет согнуться пополам, но сдерживается. Не желает показывать, как ему больно.

Опустив взгляд, Сол увидел, что банкнот лежит на полу возле его ступни. Негритос, очевидно, выронил его.

– Может, поднимешь деньги, Чарльз? Тебе станет полегче.

Чарльз присел на корточки и застонал.

Сол, расслабив лицо, снова обернулся к зеркалу. Вытер пот со лба и несколько раз глубоко вздохнул. Проклятый Тоцци. Вряд ли он заговоренный. Если удалось убить дона, то прикончить этого глупого фэбээровца будет нетрудно. Нужен только опытный стрелок.

Он распрямился и, покачав головой, взглянул на свои кулаки. Будет нетрудно. Опыт у него изрядный.

Сол сидел, не сводя взгляда с кулаков, и сердцебиение стало потихоньку выравниваться.

Глава 4

Гиббонс откинулся на спинку синего винилового кресла и принялся разминать суставы пальцев, пока его супруга Лоррейн донимала своего двоюродного брата Тоцци, выговаривая за то, что он, неодетый, скачет по больничной палате на одной ноге. Они подняли жуткий шум, сосед Тоцци по палате, болезненного вида человек, надел халат, шлепанцы и поехал на кресле-каталке в комнату отдыха, чтобы не мешать им. Тоцци пытался собрать свои вещи и одеться, но Лоррейн хотела помочьему, а он не желал помощи. Гиббонс его понимал. Чувство собственного достоинства у женщин проявляется иначе, чем у мужчин. О чем говорят женщины, когда соберутся? О своих ванных, о чувствах, о белье. Мужчины разговаривают о спорте.

Гиббонс выглянул в окно, на шумный перекресток Гринвич-стрит и Седьмой авеню. Хорошо, что больница Святого Винсента расположена здесь. Перекресток считается одним из самых опасных в городе, люди тут гибнут постоянно. Подумал о человеке, пытавшемся убить Тоцци, и задался вопросом, действительно ли он грабитель. Может, кто-то подослал его совершить убийство. Может, тот, кто его подослал, хочет и смерти Гиббонса. В конце концов, они партнеры. Гиббонс потеребил себя за нос и нахмурился.

Лоррейн все еще гонялась по всей палате за Тоцци, кудахча, будто квочка. Ее длинные темные волосы спадали на плечи, и всякий раз, когда она проходила мимо окна, солнечный свет выхватывал в их массе серебристые нити. Она так беспокоилась о своем брате, что не потрудилась собрать волосы в узел на затылке. Торопливо натянула блузку и юбку, провела щеткой по волосам и потащила за собой Гиббонса. Выглядела она терпимо. Несколько взбалмошная, но суровая.

Тоцци оставили в больнице на всю ночь для обследования, хоть он и утверждал, что ранен в ногу легко. Утром его выписывали, и Лоррейн заявила мужу, что они заберут ее брата домой, имея в виду ихдом. Гиббонс терпеть не мог гостей, даже когда хорошо относился к ним, но на этот раз не возражал. Если кто-то пытался убить Тоцци, ему лучше пока не возвращаться в свою холостяцкую квартиру. Однако мысль о пребывании Тоцци у них не радовала Гиббонса. Этот раздражительный сукин сын всех сведет с ума. Он не мог дождаться, когда Лоррейн объявит братцу, что они забирают его к себе. С Тоцци случится припадок.

Выведенная из себя Лоррейн стояла посреди палаты, уперев руки в бедра.

– Майкл, перестань наконец скакать на одной ноге и возьми костыли!

– Ничего, Лоррейн, ничего.

Тоцци держал костыли одной рукой и прыгал на здоровой ноге, пытаясь собрать свои вещи. Он уже сводил сестру с ума. А что будет, когда он поживет немного в их квартире?

Гиббонс закрыл глаза и наклонил голову сперва к одному плечу, потом к другому, прислушиваясь, не раздастся ли слева знакомое похрустывание. В том, что Тоцци будет жить у них, имелся один плюс. Лоррейн будет кому еще пилить шею.

– Майкл! Сядь, пожалуйста, и позволь помочь тебе!

Гиббонс поморщился. Таким голосом только стекла резать. Тоцци продолжал скакать по палате, как идиот.

– Ничего, Лоррейн. Я не так уж плох. Управлюсь сам.

Он подскакал к другому креслу, плюхнулся в него и принялся надевать носки. Левый натянул без помех, но когда взялся за правый, по лицу стало видно, что ему нелегко.

– Давай я.

Лоррейн потянулась к носку, но Тоцци его отдернул:

– Сказал же, что управлюсь сам.

И заскрипел зубами.

– Не управишься. Дай его сюда.

Тоцци помахивал носком над головой, куда сестре было не дотянуться.

– Он грязный, Лоррейн. В этих носках я был вчера вечером.

– Дай его сюда и перестань дурить. Я же вижу, что тебе больно сгибать ногу. Давай помогу.

– Лоррейн, я не беспомощен. Надену сам.

Она вскипела:

– Ты не беспомощен, ты безнадежен. Гиббонс, скажи ему, чтобы он вел себя разумно. Может, хоть тебя послушает.

Тоцци удалось напялить носок на пальцы, однако натягивать его на пятку было очень мучительно. Лицо его покраснело, он закусил губу. Лоррейн тоже кусала губы. Гиббонс не понимал, чего она так горячится. Если человеку хочется изобразить из себя дурака, то и пусть себе. Ему же хуже. Разумеется, Гиббонсу не хотелось, чтобы кто-то надевал ему носки. К черту. Он бы просто сунул босые ноги в туфли, а носки спрятал в карман.

– Майкл, можно задать тебе вопрос? – В голосе Лоррейн появилась умиротворяющая нотка.

– Конечно. Спрашивай.

Гиббонс стал разглядывать свои ногти. Он догадывался, к чему клонится дело.

– Сегодня утром я разговаривала с твоей матерью. Она хочет знать, бросишь ли ты айкидо.

Тоцци чуть опустил голову и поглядел на сестру исподлобья, словно гремучая змея, готовая ужалить.

– Нет, Лоррейн. Айкидо я не брошу. А мать пусть не вмешивается...

– Майкл, но ведь она беспокоится о тебе. Не хочет, чтобы ты совершил какую-нибудь глупость и остался калекой.

Тоцци указал на бедро:

– Лоррейн, это случилось не на тренировке. В меня на улице стрелял грабитель.

– Но ведь айкидо не помогло тебе справиться с ним, не так ли?

Гиббонс наморщил лоб, стараясь не расхохотаться. Она не знает жалости. Однако в чем-то его жена права.

Тоцци побагровел от гнева, но, как ни странно, промолчал. Очевидно, последовал первой заповеди боевых искусств: избегай схваток. Или же не нашел, что ответить.

Затем Тоцци пустил в ход разумную тактику. Не отвечая на заданный Лоррейн вопрос, он стал отвечать на тот, который хотел бы услышать:

– Сколько раз я тебе говорил, Лоррейн, это рана в мякоть. Пуля прошла навылет, не задев кости. Я снова буду на ногах недели через полторы, а то и раньше.

Лоррейн придала лицу скорбное выражение: одно из фирменных итальянских блюд, предназначенных для лежащих в больницах. А болезнь – итальянский деликатес. Собственно говоря, сообщения о больных и умирающих были у старших членов клана Тоцци ежедневной сводкой новостей, а мать Майкла являлась главным ее редактором.

– Майкл, нам всем известно твое упрямство. Мы с твоей матерью боимся, что ты не дашь ране затянуться как следует. Взгляни на себя. Ты постоянно бередишь ее. Имей в виду, в твоем возрасте раны заживают не так уж быстро.

Гиббонс закатил глаза к потолку. О Господи.

– Что значит – в моем возрасте? Мне тридцать девять. Это что? Старость, по-твоему?

– Через две недели, Майкл, тебе исполнится сорок. Пойми, ты уже не мальчик. А занятия боевыми искусствами – для молодых людей.

– Лоррейн, ты ведешь речь о том, чего не знаешь. Ты понятия не имеешь об айкидо.

– Пусть я не имею понятия об айкидо, но зато знаю тебя. Тебе до смерти хочется выдержать экзамен на получение черного пояса, ты готов пойти на любой риск. В том числе и остаться хромым. Господи, Майкл, ты никому ничего не докажешь.

– Лоррейн, я начинаю выходить из себя. Знаешь почему? Потому что тебе с моей матерью место в сумасшедшем доме. Ты, наверно, считаешь меня дураком. Думаешь, я собираюсь кому-то что-то доказывать? Я оперативник, черт побери. Меня пытались застрелить, заколоть, избить ногами, дубинкой, кулаками, рукояткой пистолета. Задавить машиной. Однажды какой-то псих в восточном Гарлеме хотел зарубить меня топором. Еще один тип попер с циркулярной пилой. Мне приходилось даже защищаться от сторожевых собак. И не один раз, а трижды.Так что мне ничего доказывать не надо. Я все уже доказал, сотни раз. Айкидо дает мне нечто совсем другое. Но, видимо, ни матери, ни тебе этого не объяснишь.

Лоррейн умоляюще сложила руки:

– Сделай попытку.

Ноздри Тоцци раздулись.

– Начнем с того, что айкидо дает мне покой. А ты сейчас действуешь наоборот.

– Ну извини, Майкл. Может, арестуешь меня за нарушение твоего покоя?

Голос Лоррейн взлетел до цыплячьего писка.

Гиббонс решил, что это становится скучным, и принялся ковырять в ухе.

– Не помешаю?

Гиббонс повернулся к двери. На пороге стоял Брент Иверс, помощник директора Манхэттенского отдела ФБР. Начальник явился проведать раненого подчиненного. Гиббонс выпрямился. Такие поступки принято считать проявлением трогательного внимания.

Массивная фигура Иверса почти полностью закрывала дверной проем. Массивными у него были и плечи, и голова, и нижняя челюсть. На висках изящно серебрилась седина, Гиббонсу казалось, он навел ее в салоне мужской красоты где-нибудь на окраине. Видимо, считая, что так он выглядит внушительнее, что седина производит впечатление ума и силы. Гиббонс находил в нем сходство с металлической фигуркой на капоте старого автомобиля – такой же серебристый и чопорный.

Иверс кивнул Лоррейн и Гиббонсу, потом властно уставился на Тоцци, с босой ступни которого свисал носок, будто колпак гнома.

– Как себя чувствуешь, Тоцци?

В вопросе его слышалось обвинение.

Тоцци сдернул носок и осторожно положил на пол.

– Отлично. Нога еще слегка болит и двигается плоховато, но оставаться здесь незачем. Поваляюсь пару дней дома на кушетке и буду вполне работоспособен.

Лоррейн метнула на него убийственный взгляд, но давать волю языку в присутствии Иверса не стала.

– Я разговаривал с твоим врачом, – сказал Иверс. – Он считает твою рану более серьезной.

Лоррейн просияла. Она приберегала этот довод до той минуты, когда брат заявит, что не желает отлеживаться в их квартире.

Иверс заговорил с суровой распорядительностью:

– Врач полагает, что несколько дней для поправки будет мало. Я сказал – это не проблема. Даю тебе месячный отпуск по состоянию здоровья. Нужно будет – продлю. Только используй это время для отдыха. Ясно?

Гиббонс увидел, как на челюстях Тоцци заиграли желваки. И на челюстях Иверса. Эти люди, мягко говоря, смотрели на некоторые вещи по-разному.

Тоцци считал Иверса бумажной душой и подхалимом, больше всего думающим о собственной внешности и карьере. Здесь он был прав, но Иверс, кроме того, являлся его начальником, и подчиненным требовалось с этим считаться. Эту истину Тоцци никак не мог усвоить.

Иверс считал Тоцци несдержанным, недисциплинированным агентом, сущим наказанием для Бюро. И тоже был прав. Но только Тоцци имел отвратительную привычку добиваться результатов, и это мешало Иверсу сделать то, что ему больше всего хотелось – уволить Тоцци.

Трение между этими людьми можно было сравнить с трением песчинки под створками моллюска. Раздражение нередко приводит к появлению жемчужины.

Если дать им волю, эти двое могли препираться до бесконечности, и Гиббонс решил вмешаться, пока они не вышли за рамки приличий:

– Полицейские разузнали что-нибудь о том грабителе?

Иверс сжал губы и покачал головой:

– Они обещали прислать мне рапорт, но сообщать, похоже, нечего. Эксперты произведут анализ пули, только не знаю, чего они этим добьются.

– Очевидно, не многого.

Замечание Гиббонса Иверс пропустил мимо ушей. Он ни в грош не ставил чужие мнения.

– Сыщики, которым поручено это дело, хотят поговорить с тобой, Тоцци. Они исходят из версии, что это не заурядное ограбление, и хотят узнать, есть ли у тебя какие-то враги.

Гиббонс и Тоцци дружно фыркнули.

Лоррейн нахмурилась.

Иверс уставился на них из-под густых бровей:

– Я сказал что-то не то?

Тоцци глянул на Гиббонса:

– Гиб, есть у нас враги?

– Только если считать всех деловых и приспешников в пяти семьях мафии. Сколько это будет? Полторы-две тысячи человек. Всего-навсего.

– Да, всего-навсего.

Лоррейн была близка к обмороку.

Иверс откашлялся, словно директор школы, призывающий к вниманию непослушных учеников.

– А нет ли конкретных подозреваемых? Сыщикам потребуются фамилии.

Тоцци поднял глаза к потолку:

– Тоже мне вопрос! С кого начать? Ладно... Ричи Варга, Джуси Вакарини, Сол Иммордино, Эмилио Зучетти, Жюль Коллесано, Фил Джиовинаццо... – Тоцци загибал палец за пальцем. – Черт возьми, меня ненавидят все.

– Не говори об этом с такой гордостью.

Иверс сложил руки на груди. В солнечном свете засверкал камень на йельском студенческом перстне.

Гиббонс оперся подбородком на руки и мысленно перебрал всех из приведенного краткого перечня. Каждый из этих людей имел основания желать Тоцци смерти. Ему тоже.

– Мистер Иверс? – послышался из коридора женский голос.

Иверс посторонился, вошла щегольски одетая негритянка – в очках, синем костюме, жемчужно-серой шелковой блузке, с черной кожаной сумочкой через плечо. На взгляд Гиббонса, не моложе тридцати трех лет и не старше сорока пяти, симпатичная, похожая на администраторшу. Волосы ее были зачесаны назад и подстрижены на уровне шеи, их пышность сдерживал черепаховый обруч. Очки модные, но не чрезмерно, линзы крепились на широкой, закрывающей брови поперечине. Гиббон-су стало любопытно, почему в субботу она одета по-деловому.

– Мадлен Каммингс, – представилась она и протянула руку Иверсу. – Мне сказали, что я найду вас здесь.

Иверс обменялся с ней рукопожатием.

– Я не ждал вас до понедельника. Добро пожаловать в Нью-Йорк, агент Каммингс.

Гиббонс приподнял брови:

– АгентКаммингс?

– Я предпочитаю обращение докторКаммингс, сэр.

Иверс кивнул:

– Хорошо.

И неожиданно улыбнулся. Когда его поправляли подчиненные, он обычно относился к этому пренебрежительно.

– Я приехала вчера вечером, – сказала негритянка. – И решила не терять выходные, а ознакомиться со своим новым заданием.

Иверс опять кивнул и улыбнулся, гордясь новой ученицей в классе. Гиббонсу казалось, она вот-вот достанет из сумочки яблоко и положит ему на стол.

– Вы, должно быть, агент Тоцци, – обратилась Каммингс к Майклу. И перевела взгляд с его лица на босую ступню. – Я с сожалением узнала о том, что вы ранены.

Однако сожаления в ее голосе не слышалось. Иверс жестом представил ей остальных:

– Доктор Каммингс, это агент Катберт Гиббонс и Лоррейн Бернстейн.

Услышав свое имя, Гиббонс невольно стиснул челюсти. Он терпеть его не мог и не любил объяснять почему. Предпочитал, чтобы его называли просто Гиббонс, но решил не объявлять это доктору Каммингс. Видеться с ней, слава Богу, он будет редко, потому что на службе почти ни с кем не общается, кроме коллег из отдела по борьбе с организованной преступностью.

Каммингс обменялась с ним рукопожатием, потом протянула руку Лоррейн:

– Можно поинтересоваться, мисс Бернстейн, что привело вас сюда?

Ту ошарашила бесцеремонность вопроса.

– Пожалуйста... я жена Гиббонса и двоюродная сестра Майкла.

– Понятно. – Доктор Каммингс тут же повернулась к Иверсу, забыв о муже с женой.

– Кстати, – добавила Лоррейн, – я профессорБернстейн.

Доктор Каммингс резко обернулась. Утвердительно кивнула и выдавила улыбочку.

– Доктор Каммингс – сотрудница нашего отдела поведенческих наук в Квантико, – объяснил Иверс. – Некоторое время она поработает с нами.

– И подвергнет анализу Тоцци? – спросил Гиббонс, оскалясь в улыбке. – Я давно твержу, что ему пора проверить головку.

Тоцци бросил на него свирепый взгляд:

– Я никогда этого не слышал.

– Ты никогда никого не слушаешь.

– Собственно говоря, джентльмены, – сказала Каммингс, – моя специальность – психология отклонений типа маниакальной вспыльчивости.

Гиббонс издал смешок:

– Похоже на оценку последней выходки моего напарника.

Лоррейн бросила на него яростный взгляд. Это означало, что надо вести себя сдержаннее. Она не могла донимать Тоцци при посторонних и, видимо, решила приняться за мужа, так как с ним могла управляться без слов, одними взглядами и жестами. Это искусство развивается у жен само собой. Еще несколько лет – и она будет поедом есть Катберта уже без слов и без жестов, с помощью одной телепатии. Жаль, что Гиббонс любит ее так сильно. Любовь иногда может стать тяжким бременем.

– Доктор Каммингс приехала сюда по программе внутреннего обмена, организованной Бюро, – объявил Иверс. – Агенты, работающие в лабораториях или в кабинетах, будут набираться оперативного опыта, чтобы лучше понимать деятельность системы в целом. Доктор Каммингс на полтора месяца станет оперативником, почувствует себя, так сказать, на передовой.

Иверс и Каммингс закивали и заулыбались, очевидно, довольные друг другом. Гиббонс кивнул, но без улыбки. Еще одна нелепая программа, изобретенная вашингтонским начальством. Отправить кабинетных работников на передовую, чтобы им было о чем трепаться на вечеринках в Джорджтауне[2]. Вопиющая нелепость.

– Я хотел прикрепить доктора Каммингс к Робертсону и Келсо, – сообщил Иверс, – но поскольку Тоцци пробудет в отпуске по состоянию здоровья не меньше месяца, она, видимо, станет твоим партнером, Берт.

Лицо Гиббонса вытянулось.

– Что?

– Да. – Иверс кивнул, утверждая свое решение. – С точки зрения расстановки людей в этом есть смысл. Когда Тоцци будет готов приступить к исполнению служебных обязанностей, пребывание доктора Каммингс здесь подойдет к концу.

Гордый собой, Иверс провел ладонью по лацкану спортивного пиджака из верблюжьей шерсти. Самодовольный болван.

У Гиббонса заурчало в животе.

– Не думаю, что это слишком удачная мысль. Нельзя подключать к расследованию по делу мафии кого попало. Черт возьми, я сейчас занимаюсь только убийством Мистретты. И практиканты мне не нужны. У меня есть осведомители, которые мне доверяют. Увидев незнакомое лицо, они тут же замкнутся. Как я смогу сделать что-то, если она будет рядом?

Каммингс вздернула подбородок и сцепила руки за спиной.

– Агент Гиббонс, вы полагаете, я буду помехой в вашем расследовании, потому что я женщина или потому что я чернокожая?

Гиббонс оскалил зубы:

– Вы будете помехой, потому что понятия не имеете об оперативной работе.

Она поглядела в его ничего не выражающие глаза.

– Мой пол и цвет кожи здесь ни при чем?

Гиббонс твердо встретил ее взгляд.

– Еще как при чем. Мафиози не задумываясь пристрелит черную дамочку. Для этих людей ваша жизнь не ценнее кофейной гущи.

– Гиббонс!

Брови Лоррейн взлетели выше некуда. Вечно он нарушает политическую корректность.

– Я просто хочу обрисовать положение дел. Эти люди знают, кто я, знают, что с фэбээровцем шутки плохи. Вас, Каммингс, они не знают. А этижизнерадостные итальянцы не принимают гостей с распростертыми объятиями.

– Ну так вы можете меня представить. – Голос ее звучал весьма уверенно. – Узнав, что я из ФБР, они поймут, что и со мнойшутки плохи.

Она держалась, будто студентка, впервые закурившая при родителях. Смотрите, мол, я уже взрослая.

– Берт, я ума не приложу, к кому еще можно прикрепить доктора Каммингс, – сказал Иверс. – Среди оперативников ты самый старший.

Гиббонс рассвирепел.

Тоцци посмеивался, положив босую ступню на колено. Гиббонс сверкнул на него взглядом. Болван. И все это по его вине. Не получи он рану, Иверсу и в голову не пришла бы подобная мысль.

Гиббонсу хотелось заорать на кого-нибудь, но он решил добиться своего с помощью разумных доводов.

– Послушайте, док, не обижайтесь, но я не могу допустить, чтобы вы торчали у меня под боком, собирая данные, пока я пытаюсь выяснить, кто распорядился убрать Сабатини Мистретту. Это будет опасно для вас и безрезультатно для меня. Извините, я занимаюсь не игрой для интеллектуалов.

– Понятно.

Гиббонс сердито посмотрел на ее безмятежное лицо. Достаточно того, что он женат на интеллектуалке, на кой черт ему еще одна во время работы.

В палату вошла, толкая перед собой кресло-каталку, худощавая девушка-латиноамериканка.

– Я вернусь через пять минут, – предупредила она Тоцци. – Только найду медсестру с вашими документами о выписке.

Когда санитарка вышла, Тоцци, опершись на костыль, поднялся. Гиббонс обратил внимание, что туфлю он надел без носка.

Иверс подошел к Гиббонсу и сказал ему на ухо:

– Извини, Берт, но это распоряжение из Вашингтона. Я, право же, ничего не могу поделать. Потерпи несколько недель, что-нибудь придумаю.

Гиббонс закусил верхнюю губу. Он прекрасно знал, что придумает Иверс, – как всегда, ничего.

Каммингс смотрела, как Тоцци морщится и корчится, усаживаясь поудобнее в кресле-каталке.

– Агент Тоцци, можно задать вам вопрос?

– Конечно. Задавайте.

– Где вы будете завершать лечение?

– То есть куда я сейчас поеду?

– Да.

Тоцци пожал плечами:

– Домой. Куда же еще?

Она поглядела на Иверса:

– Вы полагаете, это разумно? На агента Тоцци напали с оружием. Возможно, хотели убить. Решительный человек будет преследовать свою цель до конца.

Иверс поднял брови:

– В этом есть смысл.

Лоррейн прикрыла ладонью рот:

– О Господи...

Тоцци потряс головой:

– Тот человек был просто грабителем. Никто не собирается меня убивать.

– Но вы же не знаете этого наверняка.

– Абсолютно уверенным нельзя быть ни в чем, но логически...

– Доктор Каммингс права, – перебил его Иверс. – На какое-то время я помещу тебе в квартиру охранника.

Негритянка поправила очки.

– Если у вас такая нехватка людей, то, может, не стоит превращать в обычного охранника кого-то из агентов. У меня есть другое предложение.

– Какое же?

– Я живу в нескольких кварталах отсюда, в квартире своей однокурсницы из Барнард-колледжа.

Гиббонс бросил взгляд на Лоррейн. Услышав о Барнард-колледже, она просияла. Теперь ее отношение к Каммингс изменится к лучшему, как к выпускнице того же учебного заведения, в котором училась она сама.

– Тоцци до поправки может пожить в квартире моей подруги, а я поживу у него.

Иверс потер подбородок:

– Мне только что привели целый список гангстеров, могущих желать его смерти. Может, тот человек был послан убитьТоцци. Майк, ты сам говоришь, что абсолютно уверенным нельзя быть ни в чем.

– Поверьте, – повторил Тоцци, – этот человек не убийца. Будь он профессионалом, то не стал бы терять времени. Все произошло бы так быстро, что я не увидел бы его.

Каммингс скрестила на груди руки.

– Возможно, на сей раз пошлют человека, лучше знающего свое дело.

Тоцци уперся костылем в пол и развернул кресло-каталку так, чтобы сидеть лицом к ней.

– Вы очень любезны, доктор Каммингс, но как же быть с вами? Что, если кто-то явится ко мне на квартиру, ища меня, а найдет вас? Думаете, просто повернется и уйдет?

– В таком...

У Каммингс был ответ, но Лоррейн перебила ее:

– Можете пожить у нас, доктор Каммингс. Свободная комната есть.

Гиббонс молча уставился на жену. Не стой между ними Иверс, он бы задушил ее на месте. Гостей он терпеть не мог, и Лоррейн это знала.

– Я не могу навязываться вам, профессор Бернстейн.

Гиббонс облегченно вздохнул. Правильно. Не навязывайся ко мне в дом, черт возьми.

Лоррейн любезно улыбнулась и покачала головой:

– Это не навязчивость. Мы собирались взять к себе Майкла, но, мне кажется, так будет лучше для всех. Майкл сможет оправиться от раны, не теряя своей драгоценной независимости, а Гиббонс вечером подготовит вас к завтрашней работе. Вы сразу полностью погрузитесь в дело.

Гиббонс оскалил зубы. Я погружу полностью вас обеих. И не отпущу, пока не перестанете пускать пузыри.

– Это надо обмозговать, – сказал он.

Иверс пожал плечами:

– По-моему, отлично. А как на твой взгляд, Тоцци?

Тот бросил на Иверса раздраженный взгляд:

– Я лишь хочу оказаться дома и какое-то время пожить в одиночестве. Моя квартира в Хобокене гораздо спокойнее любой гринвич-виллиджской. Больше подходит для отдыха. И я плохо сплю в незнакомых местах. Понимаете?

– Можешь прекрасно отдохнуть и в Гринвич-Виллидж, – сказал Иверс. – Поживи несколько дней, увидишь.

Тон его красноречиво свидетельствовал, что у Тоцци нет выбора.

– Тоцци! Слава Богу, ты еще здесь.

Стэси Вьера вошла в палату грудью вперед. На ней была черная кожаная куртка поверх блестящего трико в диагональную красно-бело-черную полоску. Отбросив за плечо гриву длинных бронзовых кудрей, она присела на корточки перед креслом-каталкой, чтобы голова ее и Тоцци находились на одном уровне. Зад ее выглядел тоже неплохо.

– Я рада, что застала тебя до выписки. Рой сообщил, что тебя увезли в эту больницу. Я позвонила, хотела справиться, как ты себя чувствуешь, а мне сказали, что ты выписываешься. Может, лучше остаться на несколько дней? Рой намекнул, что ты вроде бы живешь один. Не стоит возвращаться в пустой дом. Одиночество создает дурную энергию, а это замедляет выздоровление.

– Что вы говорите?

Лоррейн поглядела на Стэси свысока.

Каммингс метнула взгляд на Лоррейн:

– Дурную энергию?

Иверс кашлянул и прикрыл ладонью рот. Он старался не смотреть на бюст Стэси.

– Вот как... очень мило, Стэси, что ты беспокоишься обо мне. Я... э... ценю это.

Она глянула ему в глаза:

– Я оченьбеспокоюсь о тебе. Господи, у тебя же огнестрельная рана.

– Э... да. – Тоцци пришел в замешательство. Он не знал, как реагировать на эту заботу. Заметив, что все глаза устремлены на девушку, он стал представлять ей присутствующих. – Стэси, это мой начальник, Брент Иверс. Гиббонса ты знаешь. Это моя двоюродная сестра Лоррейн. А это доктор Мадлен Каммингс.

– Привет! – Стэси встала и перебросила волосы через плечо, словно демонстрируя модель прически, небрежно и соблазнительно.

Гиббонс делал усилие, чтобы не пялиться на нее; что правда – то правда, на эту девушку стоило посмотреть.

Иверс с любезной улыбкой пожал руку Стэси, но Лоррейн и Каммингс глядели на нее, будто стражи границы.

Внезапно Лоррейн обернулась и пронзила взглядом Гиббонса, словно прочтя его мысли. Каммингс тоже. Гиббонс выдал ответный взгляд. Если он в чем-то и не прав, это касается только его жены и его самого. А этой особе чего соваться?

Стэси, очевидно, ощутила дурную энергию, которую они излучали, потому что вид ее стал слегка испуганным.

– Не обращай внимания на этих женщин, – подбодрил ее Гиббонс. – Они учились в Барнард-колледже.

– Правда? – Девушка повернулась к стражам границы, и от этого движения рассыпались ее волосы. Она вновь отбросила их тем же элегантным движением. – Господи, и я тоже. Окончила в прошлом году.

Потом, проведя рукой по волосам, с изумлением поглядела на Лоррейн и Каммингс.

– Привет, бывшие студентки.

На лице Гиббонса появилась злобная усмешка. Стражей границы признание Стэси не обрадовало. Да и его, собственно, тоже. При мысли, что ему придется полтора месяца делить жилье с ними обеими, лицо у него вытянулось. Он уперся костяшками пальцев одной руки в ладонь другой и стал смотреть, каким бы суставом хрустнуть, но все они уже отхрустели.

Черт.

Глава 5

В коридоре пахло гнилыми фруктами, на стенах были выведены пульверизатором такие причудливые буквы, что Сол не мог составить из них слов. Видимо, детские имена, решил он. Дети вечно их пишут. Где-то в этой трущобе громко звучал стереопроигрыватель. Сол расслышал мерзкую музыку в стиле реп. Слов песни тоже было не разобрать. Два часа ночи, а какой-то ненормальный крутит эту гнусную какофонию. Идя вслед за Чарльзом в квартиру этого негритоса, он тряс головой. Под ногами что-то хрустело. Сол нахмурился. Эти люди живут, как скоты.

Чарльз звякнул большим кольцом с ключами, прикрепленными цепочкой к его ремню.

– Надеюсь, он в норме. Хотя пилюли нужно было дать два часа назад.

– Хорошо бы, – буркнул Сол. Эмерик ему был необходим. Весь план держался на нем.

– Если он совсем спятил за это время, твоя вина, – сказал Чарльз. – Незачем тебе было выходить сегодня ночью. Потеря времени, и только. Мы ничего не успеем сделать.

– Нет, это вина твоих приятелей, Рамона и Бакстера. Чего тянули так долго? Вы должны были выпустить меня в полночь.

– Я уже объяснял, Сол. Фараоны привезли из Ньюарка парня, который застрелил жену и хотел покончить с собой. Мы не знали, что они приедут. А при фараонах тебя не могли выпустить.

Чарльз свернул в другой длинный коридор.

– Черт возьми. Где же твоя квартира? Солу не терпелось увидеть Эмерика. Он хотел убедиться, что с психом ничего не стряслось.

Чарльз принялся на ходу перебирать ключи.

– Знаешь, Сол, я прав. Тебе незачем было сегодня выходить.

– У меня много дел. Ты мне твердишь, что Эмерик создает для тебя проблемы. Я должен немного поговорить с ним. А Донни должен выслушать, хоть он и псих.

Сол закусил нижнюю губу. Эмерика нужно привести в норму, пусть ненадолго. Если он будет полным психом, никто не поверит, что он совершил все убийства, намеченные Солом, Нужно обладать хотя бы проблесками разума, чтобы застрелить четверых и обозначить пулями крест.

– Поговорить, вот как? Думаешь, с Донни управляться легко? Погоди. Увидишь.

Чарльз остановился перед исцарапанной металлической дверью. Номер с нее исчез, но остался контур после давней окраски: 5Л.

Отперев, Чарльз приоткрыл дверь на несколько дюймов и приблизил к щели губы:

– Донни. Донни. Это я, Чарльз. Вернулся. – И обернулся к Солу. – Нужно предупредить его, что я здесь. Если неожиданно появиться, поднимет крик.

Сол увидел, что внутри горит свет.

– Это я, Донни. Вернулся.

Чарльз распахнул дверь полностью, и им обоим открылось зрелище.

– Что за...

– Черт возьми!

Сол зажмурился от яркого света. Казалось, все светильники в квартире включены, со всех ламп сняты абажуры. Стены гостиной от плинтуса до потолка были увешаны снимками женщин, вырезанными из газет и журналов. Домохозяйки из реклам смесей для тортов Бетти Крокер. Симпатичная телефонистка в наушниках. Мадонна. Раиса Горбачева. Леона Хелмсли. Доктор Рут. Все пригвождены чем попало: кнопкам, булавками, гвоздями, вилками, ножами, штопором, спичками, карандашами, ручками, отвертками – всем, что могло войти в штукатурку стен; и каждая картинка пригвождена четырежды, в лоб, живот и плечи. У лучшей модели месяца из журнала «Плейбой» плечи были пронзены концами раскрытых ножниц. Из живота Мисс Накачивайся на газетной рекламе оздоровительного центра торчал крючок от вешалки, изо лба супруги вице-президента – алюминиевая воронка.

Дональд Эмерик без рубашки сидел на корточках в углу и глядел на Сола с Чарльзом совершенно невинно, будто котенок. Кожа его была очень бледной, тело таким тощим, что грудь казалась вдавленной. Светло-каштановые волосы были всклокочены на темени. По лицу блуждала сентиментальная улыбка, но глаза оставались тупыми, бессмысленными. Он принялся кивать, и волосы его закачались из стороны в сторону, будто гребень петуха.

– Господь доволен, – прошептал Эмерик.

– Черт возьми, Донни, за это я сверну тебе шею.

Чарльз направился к парнишке, но Сол ухватил его за куртку:

– Не трогай. Дай мне поговорить с ним.

Чарльз пожал плечами и отошел:

– Паршивый сопляк.

Его подмывало дать парню затрещину, но Сол не хотел, чтобы Донни расстраивался.

– Принеси ему пилюлю, – велел Сол. – Быстро.

– Надо бы с цианидом, – проворчал Чарльз, отправляясь на кухню.

Когда он вышел, Сол поглядел сумасшедшему в глаза:

– Помнишь меня, Донни?

Тот отвечал ничего не выражающим взглядом.

– Не помнишь? Сола? Из больницы? Мы вместе катались на прошлой неделе. Помнишь? Были в подвале, ты сидел на кушетке, смотрел телевизор?

Сол шагнул вперед, и сумасшедший внезапно испугался. Вскочил на диван и пронзительно завопил:

– Уйди, уйди! Ты нехороший! Ты хочешь меня убить!

– Нет, Донни. Нет. – Сол развел руками, показывая, что ничего не замышляет, но продолжал незаметно приближаться. – Я не хочу тебя убивать. Я твой друг, Донни. Я ничего плохого тебе не сделаю.

– Уйди! Уйди!

Эмерик хотел прижаться спиной к стене, но из нее торчало слишком много всевозможных предметов.

– Перестань вопить, Донни. Уже поздно. Людям надо спать.

Сол подошел ближе. Он хотел схватить маленького психа за шею, повалить на диван и прижать к нему спиной, чтобы можно было вести разговор.

– Иди сюда, Донни. Я хочу поговорить с тобой.

Сол протянул руку, чтобы схватить Эмерика за волосы, но сумасшедший внезапно вспрыгнул на диванную подушку и пнул Сола по руке.

– Ах ты, сукин...

Сол схватил Эмерика за руку, но тот метнулся к нему и опрокинул навзничь. Сол грохнулся на кофейный столик, разбив его, и сильно ударился головой об пол. Его охватила ярость. Захотелось сплющить кулаком нос этому гаденышу. Но он сдержался. Донни был ему нужен.

Чарльз вбежал в комнату:

– Что случилось?

– Он псих, – ответил, поднимаясь, Сол.

– А то я не знаю.

Худенький парень бегал по комнате, вскакивал на мебель и верещал, будто обезьяна в клетке.

– Уйми его, пока никто не вызвал полицию.

Обращаться с сумасшедшим Чарльз умел. Он погнался за Эмериком, зажал в угол и схватил за руку, но тот вырвался, выскочил и с криком взлетел на стул.

Сол подскочил и хотел выбить стул пинком из-под Эмерика, но парень бросился в воздух, словно в полет, и едва не пролетел-таки над головой Сола, однако тот схватил его за лодыжки и повалил на дурно пахнущий ковер.

– Чарльз, помоги. Мне одному не удержать.

– А я что говорил? Без пилюль он становится очень сильным.

Негр навалился на Эмерика.

Эмерик закричал и забился, выпростал одну ногу и стал отбиваться.

Сол получил удар пяткой в лицо, потом снова ухитрился поймать лодыжку Эмерика и прижать его ноги к полу.

– Черт возьми, вдвоем мы тяжелее его фунтов на четыреста.

– Я тебе говорил.

Эмерик издал пронзительный вопль. Сол вздрогнул от неожиданности, и сумасшедший снова вырвался. Потом, неистово колотя ногами, вывернулся из-под Чарльза и отступил к дивану. По пути с груды обломков, бывших кофейным столиком, схватил молоток. Должно быть, он прибивал им картинки.

– Ты нехороший! Уйди! Ты очень нехороший!

Парень неистово размахивал молотком.

Сол помрачнел.

– С чего это он?

– Наверное, вспомнил, как ты убивал Мистретту и Джерри. И перепугался.

– Должно быть. – Сол взял ножку от кофейного столика. – Пилюля у тебя?

– Да. Вот она. – Чарльз разжал руку, капсула лежала на ладони. Сол узнал цвета: в одном конце оранжевые гранулы, в другом – розовые и белые. Торазин. Однако в больнице ему давали капсулы гораздо меньше этой.

– Уйди! Уйди от меня! Ты нехороший!

Глаза Донни были страшными, как у чудовищ в фильмах ужасов.

Сол неотрывно следил за молотком, которым парень махал из стороны в сторону.

– Слушай, Чарльз. Я схвачу его руку, а ты дергай за ноги. Потом сядем на него и затолкаем пилюлю в глотку. Идет?

– Давай попытаемся.

Чарльз сказал это не слишком уверенно, но отошел от Сола и приготовился к нападению.

Сол следил за взмахами молотка. Уловив момент, шагнул вперед, когда Эмерик стал отводить руку назад, бросился и ударил по ней ножкой от стола. Парень завопил, Сол нанес еще один удар, затем ухватился за ручку молотка.

Глаза Эмерика засверкали, рот широко раскрылся. Неожиданно вспомнив Дракулу, Сол испугался и снова вооружился ножкой. Проклятый псих собирался впиться в него зубами. Он уже готов был проломить ему череп, но тут вампир исчез. Чарльз выдернул из-под него покрывало, и Эмерик навзничь упал на диван. Глаза его метали искры.

– Ты нехороший! – пронзительно орал он. – Хочешь убить меня! Ты нехороший!

Сол коленом прижал Эмерику грудь и, отбиваясь от его скрюченных пальцев, всунул рукоятку молотка между его зубами. Парень впился в нее, как бешеная собака.

Иммордино тяжело дышал, по лицу его струился пот. Он чуть не прикончил Эмерика. Мог бы убить его, черт возьми, и окончательно загубить свои планы. Без Эмерика не обойтись. Он должен принять на себя ответственность за убийства Мистретты, Бартоло, Джуси и Тоцци. Парня брали с собой на дело, чтобы оставить где нужно отпечатки его пальцев. Эмерик – псих будто на заказ. Если будут спрашивать, Сол скажет, что эта мысль зародилась у Эмерика, когда они вместе находились в палате. Парень услышал, как он бормочет о своих делах, вообразил себя Солом Иммордино, удрал из больницы и убил врагов Сола. То же самое Сол заставит повторить и больничного психиатра, если фараоны станут допытываться, почему Эмерик выполнил за Сола его грязную работу.

Но, черт возьми, Солу не верилось, что он мог так забыться. Чуть не угробил малыша, своего проводника к свободе, к власти. Глотая воздух пересохшим горлом, он изо всех сил держал Эмерика, стараясь не причинить ему вреда. Парень должен стать управляемым, причем в самое ближайшее время. Намеченных людей надо убрать на этой неделе, особенно Джуси и Бартоло, пока их наемный убийца не добрался до Сола.

– Чарльз, сунь ему эту чертову пилюлю. Побыстрее.

Эмерик бился и вопил как резаный. Чарльз сидел на его бедрах. Он наклонился вперед, размышляя, как пихнуть капсулу парню в рот, но сумасшедший крепко стиснул зубы на рукоятке молотка.

– Чего ждешь? Втолкни ее сбоку.

– Бесполезно. Не проглотит.

– Будем держать его, пока она не растает во рту.

– Ждать так долго нельзя. Люди вот-вот вызовут полицию. Решат, что мы убиваем здесь какую-то девку.

– Черт.

Сол заскрипел зубами. Потом одна штука на стене привлекла его внимание. Придерживая рукой молоток, он выдернул другой алюминиевую воронку изо лба супруги вице-президента. Вытряхнул штукатурку, потом попытался просунуть тонкий конец воронки между молотком и нижними зубами Эмерика.

– Ну-ну, Донни. Открой рот. Будь хорошим парнем.

Эмерик, крепко зажмурив глаза, сопротивлялся, но Сол уперся коленом в лицо щуплого психа и запрокинул его голову за край дивана. И понемногу впихивал воронку все глубже и глубже, пока Эмерик не начал давиться.

– Теперь бросай пилюлю. Быстрей.

Чарльз бросил капсулу в отверстие воронки и зажал парню ноздри.

– Глотай же, чертов псих. Глотай.

Эмерик перестал биться и запыхтел, забулькал горлом. Непонятно было, проглотил он пилюлю или нет.

– Дунь в отверстие, – приказал негру Сол.

– Что?

– Дунь, говорю. Как в трубку для выдувания стрел.

Чарльз скривился.

– А вдруг у него СПИД? Дунет обратно, и его слюна попадет мне в рот?

– Живо вдунь ему в глотку эту пилюлю, – зарычал Сол, – а то пожалеешь, что не болен СПИДом.

– Ну, ты даешь... – недовольно промямлил Чарльз, однако послушно нагнулся и дунул в отверстие воронки.

– Проглотил?

– Не знаю. Что мне, пальцем туда лезть?

Эмерик давился, лицо его посинело. Сол вытащил воронку, боясь, что Донни задохнется и все его надежды рухнут. Однако рукоятку молотка не вынимал из опасения, что тот снова начнет кусаться.

Вскоре Эмерик успокоился. Тело его расслабилось, глаза постепенно стали тускнеть. Когда губы стали влажными и вялыми, Сол убрал молоток.

Сердце его заколотилось. Черт возьми! Парень умер!

Сойдя с груди Эмерика, он полез ему под рубашку – пощупать, бьется ли сердце, но когда тот замигал и взглянул на него, с Солом чуть не случился сердечный приступ.

– Черт! Мне показалось, он умер.

Чарльз слез с ног парня.

– От трехсот миллиграмм торазина? Ты бы вполне мог.

По запрокинутому лицу Эмерика текли к волосам слезы.

– Это нехорошо, – промямлил он.

Теперь парень выглядел донельзя жалким.

– Ну-ну, сядь, Донни, сядь. – Чарльз потянул его за руки и усадил. – Включи телевизор, – обратился он к Солу.

Сол недоуменно нахмурился.

– Зачем?

– Передачи его успокаивают.

– Мне он кажется вполне спокойным.

– Да, только если начнет плакать, то проплачет всю ночь. Нельзя этого допускать. Ни к чему.

Солу стало жаль парня. Телевизор стоял на дешевой подставке с выкрашенными под бронзу ножками. Концы комнатной антенны были обмотаны алюминиевой фольгой. Сол включил его.

Когда появилось изображение, Иммордино отошел, чтобы лучше видеть. Множество хромированного металла. Спортивные снаряды. Потом камера выискала эту чертову блондинку с налитыми грудями. Опять Мисс Накачивайся.

– Эй, Чарльз, твоя знакомая.

Лицо Эмерика задрожало, он издал долгий, жалобный стон:

– Нехорошо... очень нехорошо...

– Переключи. – Чарльз, сидящий рядом с парнем, прижал его лицо к своей груди, чтобы тот не видел экрана. – Ему этого смотреть нельзя. Соблазнительные девки его расстраивают.

Сол включил другую программу. Там шел фильм о Второй мировой войне, люди стреляли, бросали гранаты. Не годится. Переключил снова. Негритянские дети с огромными головами таращили глаза, мухи лезли им в ноздри. Голодающие в Африке. Сол снова потянулся к ручке переключателя. Это зрелище расстраивало его.

—Включи девятый канал.

Чарльз все еще прижимал к груди голову Эмерика.

Сол прокрутил переключатель. На экране крупным планом возникла банка краски.

«Да, друзья, эту часть нашей программы вел Мартин Краски».

—Это что?

– Должно быть, программа Джо Франклина. – Теперь Чарльз позволил Эмерику смотреть. – Ему она нравится. Белые старики, несущие всякую чушь, его успокаивают.

Сол поглядел на экран. Сидящий за столом Джо Франклин разговаривал с какой-то старухой, выглядела она так, словно только что явилась с танцплощадки сороковых годов. Сол не верил своим глазам. Франклину уже, должно быть, под девяносто. Щуплый, невысокий, с крашеными волосами и круглым глупым лицом. Черт возьми. Сол считал его уже покойником. А он тут как тут. Сукин сын.

Эмерик сидел на диване, не двигая ни единой мышцей, и неотрывно глядел на экран. Пилюли действительно делают своё дело. Паинька, да и только.

Потом Сол увидел на ковре воронку. На алюминиевой трубке остались следы зубов. Глубокиеследы. Сол взглянул на зрачки парня, и сердце его снова бешено заколотилось.

Однако Сол понимал, что удивляться нечему. В сущности, Эмерик был маньяком-убийцей.

Глава 6

Тоцци расположился на полу, привалясь спиной к дивану и положив больную ногу на две подушки. Вокруг валялись газеты и журналы, но он уже прочел их и теперь от скуки пускал по кофейному столику заводных японских зверушек, подарок Стэси. Игрушки продавались в разобранном виде, сборка помогла скоротать время, но теперь интерес к ним пропал. Однако Тоцци заводил их и ставил на столик, поскольку делать было больше нечего.

Он завел быка и направил так, чтобы он столкнулся с неуклюже шагающей гориллой. На другой стороне столика черепаха карабкалась на сложенные ступеньками журналы «Тайм». Доковыляв до большой кофейной кружки, тоже купленной Стэси, она уперлась головой в керамический бок и затопталась на месте, скрежеща раскручивающейся пружиной.

Тоцци поднял руку и взглянул на часы. К нему обещал зайти после работы Джон Палас ки, друг, вместе с которым они занимались айкидо. Взяв черепаху, Майк принялся заводить ее снова. Скорее бы приходил Джон. Вынужденное безделье сводило его с ума.

Тоцци снова пустил черепаху по столику. Она взобралась на свежий номер «Нью-Йорк таймс» и зашагала по рекламе оздоровительного центра «Никербокер» с фотографией Стэси. Об этой девушке ему хотелось забыть. Ей всего двадцать два года, черт возьми.

Но она просто изумительна.

Раздался звонок в дверь.

– Наконец-то, – пробормотал Тоцци и потянулся к пятифутовой трости «джо», лежащей на полу, – оружию, применяющемуся в айкидо. Концом ее нажал кнопку укрепленного на стене звонка в подъезд, чтобы Джона впустили.

Квартира подруги доктора находилась на первом этаже, поэтому Тоцци прикинул, что Джон должен уже быть у двери.

– Входи, Джон. Не заперто.

Дверь в небольшую переднюю открылась.

– Кто такой Джон?

В гостиную вошла Стэси в кожаной куртке поверх черной трикотажной майки и в облегающих джинсах с вошедшими в моду псевдоковбойскими сапогами. Улыбаясь, смахнула с лица волосы, бронзовые колечки, спадающие на одну грудь.

Тоцци втянул сквозь зубы воздух:

– Не ты.

Она пожала плечами:

– Конечно. Придется тебе пока довольствоваться моим обществом; А что он за человек? Тоже агент ФБР?

– Нет. Мы вместе занимаемся айкидо. Обещал заглянуть после работы.

Стэси сняла куртку и бросила на кресло.

– Тебя, наверно, угнетает, что пропускаешь экзамен на черный пояс?

Тоцци пожал плечами:

– Ничего не поделаешь. Пройду его в следующий раз, вот и все. В холодильнике есть пиво и содовая. Бери, если хочешь.

– Спасибо.

Стэси пошла на кухню, Тоцци разглядывал ее сзади. Ему очень хотелось ее. Изумительная. Не просто красавица, но еще и элегантная, остроумная, веселая. Думая о ней, он неизменно вспоминал про свой возраст. Ей всего двадцать с небольшим, а ему почти сорок. Он годится ей в отцы. Вот чтоугнетало его. И не только разница в возрасте. Мало ли мужчин развлекается с девочками гораздо моложе себя. Только в ушах у него постоянно слышался голос с интонациями Лоррейн: повзрослей, остепенись.

Стэси вернулась с бутылкой пива: Гиббонс купил ему целый ящик. И сбросив с ног сапоги, села на пол по другую сторону кофейного столика. Окинула его взглядом своих карих глаз и поднесла бутылку к губам.

– Ты что-то сам не свой. Заскучал?

– Пожалуй.

– Чего же торчишь здесь? Это ведь Гринвич-Виллидж. Есть где развлечься.

– Сегодня и завтра ходить мне еще нельзя. Врач запретил. – Тоцци хмуро посмотрел на больную ногу. – А поскольку это правая, нельзя и водить машину.

– Ты не просил у начальника на дом какой-нибудь канцелярской работы?

Тоцци тряхнул головой:

– Звонил Иверсу сегодня утром. Отказал наотрез. Заявил, что отпуск по состоянию здоровья означает освобождение от работы. От всякой.

– И ты подчинишься?

Стэси отпила еще глоток.

– Нет.

Она улыбнулась.

– Вот это мне нравится. Ты выглядишь человеком строгих правил, но это не так. На самом деле ты просто очень хладнокровен.

– Кончай. Сорокалетние мужчины не хладнокровны. Это только так кажется.

– Не согласна. Совершенно. Ты готовишься получить черный пояс, зарабатываешь на хлеб, гоняясь за мафиози, носишь пистолет и все такое прочее. То есть живешь кипучей жизнью, хотя сам не кипучий. На самом деле ты славный парень. Спокойный.

– Польщен.

– Но не веришь, что это так.

Тоцци покачал головой:

– Нет.

– Я хочу сказать вот что. Ты хладнокровный, потому что не считаешь себя хладнокровным.

Тоцци кивнул, пытаясь ее понять, но перед глазами его разверзлась пропасть между их поколениями.

Стэси опять глотнула из бутылки и забросила волосы за плечо.

– Продвинулась полиция в розыске того, кто стрелял в тебя?

– Нет. Я по-прежнему считаю, что это просто грабитель.

Он взял игрушечную гориллу и стал заводить. Отнюдь не исключено, что грабитель. А может, и нет. Эта мысль не давала ему покоя с тех пор, как Иверс спросил в больнице, есть ли у него враги. В голову снова и снова приходили три варианта.

Ричи Варга. Он заправлял жульнической страховой компанией, приносящей большие доходы, когда ему полагалось находиться за решеткой в соответствии с программой защиты свидетелей. Тоцци с Гиббонсом выследили его. Но этот хитрый сукин сын недавно вышел на свободу. Он мог подослать к Тоцци убийц, желая свести счеты.

Эмилио Зучетти. Король импортеров сицилийского героина лишился из-за Тоцци крупных доходов. Этот старый хрыч живет по кодексу чести мафии и вполне может добиваться возмездия на традиционный манер. Тоцци есть за что оказаться в его списке на уничтожение.

И наконец Сол Иммордино. У этого причин больше, чем у остальных, желать смерти Тоцци. Сол боится его показаний, которые могут обернуться для него пожизненным заключением. Тоцци единственный из сыщиков, кто видел Сола в здравом уме, не притворяющимся психом. Правда, Сол сейчас в Трентоне, вынужден сидеть в психушке либо предстать перед судом. Но если бы ему как-то удалось убрать Тоцци, путь на волю был бы открыт.

Тоцци сделал глубокий выдох. Любой из этих троих мог подослать к нему убийцу. И одной попыткой они не ограничатся.

Утром, после звонка Иверсу, он разговаривал с Гиббонсом. Гиббонс обещал заняться этими тремя, собрать данные об их недавней деятельности и сообщить ему.

Тоцци поставил гориллу на стопку журналов так, чтобы она наткнулась на быка. Уголком глаза он заметил, что Стэси неотрывно глядит на него. Сам он делал вид, что занят игрушками.

– Тоцци, я тебя нервирую?

– Нет, разумеется. Почему ты спрашиваешь?

– Не знаю. Мне так показалось.

– Нисколько.

Он повернулся к ней с торопливой улыбкой, потом снова перевел взгляд на игрушки.

Стэси отпила глоток пива и усмехнулась:

– Так-так.

Тоцци промолчал. И повернул быка, чтобы тот встретил гориллу рогами.

– Как по-твоему, я хороша собой?

Тоцци издал нервный смешок:

– У тебя что, дома нет зеркала? Конечно, хороша. Ты этого не находишь?

Она пожала плечами:

– Не знаю.

И лукаво прищурилась.

– Брось. Неужели не считаешь себя красивой?

Стэси хитро улыбнулась.

– Я хочу знать, как считаешь ты.Каковы твои требования к женской красоте?

Тоцци спохватился, что неотрывно глядит на ее губы. Сочные, ярко-красные. Откашлялся в кулак и с неопределенной усмешкой ответил:

– Что ж... если действительно хочешь знать, слушай. Истинно красивая женщина прекрасна, даже когда только что вынырнула из воды. Когда волосы ее в беспорядке. Когда на лице нет косметики. Когда одежда ничего не подчеркивает и не скрывает. Когда нет высоких каблуков. Когда нет ничего. Если она способна возбудить меня, выходя из душа, то вот этокрасивая женщина.

Стэси вопросительно вскинула бровь:

– Как думаешь, выдержала бы я это испытание?

Тоцци улыбнулся и пожал плечами:

– Не знаю.

Она кивнула и принялась вертеть на столике пивную бутылку. Упершиеся друг в друга бык и горилла со скрежетом топтались на месте. Когда Стэси подняла взгляд на Тоцци, глаза ее лучились озорством. – Ну так где же душ?

Сердце Тоцци затрепетало. Потом в ушах вновь послышался тот самый голос. Остепенись.Он поглядел на игрушки.

И ощутил на своей голени ее руку. Ладонь поползла вверх по его здоровой ноге. Стэси принялась водить по его колену указательным пальцем, заглянула ему в глаза, приподняла брови и закусила нижнюю губу.

У Тоцци закружилась голова. Господи, помоги.

Пальцы поползли вверх по внутренней стороне ляжки. Потом она стала водить ногтями туда-сюда по внутреннему шву его джинсов, с каждым разом поднимаясь все выше и выше.

Тоцци через силу глотнул.

Стэси опустила плечо, чтобы преодолеть последние несколько дюймов. Но глядя на ее сбившиеся в сторону кудри, Тоцци внезапно осознал, что не возбудился. Ничего похожего на возбуждение.

И услышал ворчливый голос. Повзрослей. Остепенись.

Испуганный этим голосом, он захлопал глазами. Уже пора бы испытывать вполне естественное желание. И ничего похожего. Такого с ним еще никогда не случалось. Черт возьми, всегда все шло, как нужно. Он хотел было немного помочь себе, но боялся, что их руки соприкоснутся. Сердце забилось быстрее, дыхание участилось. Он бессилен. Может быть, из-за раны. Вся кровь приливает к больной ноге. Или причина в возрасте? Ах, черт. Что, если он начнет с ней кое-что, а в решающий миг не сможет? Нет... нет...

Стэси убрала руку с бедра и погладила его по щеке.

– Ты не ответил мне, – шептала она. – Хороша я собой или нет?

Лицо ее было серьезным. Она не шутила.

А вдруг у него ничего не получится? О Господи...

Она коснулась его губ.

– Ну так как же?

– Стэси... я... э...

Достойного ответа не было. Он прикован к полу своей больной ногой. Если отвергнуть Стэси, она решит, что он педик. Если он начнет с ней любовную игру, а потом опозорится, то покончит с собой. Ничего другого не остается. Пережить такого нельзя. Остается только прекратить все это.

– Тоцци?

Остепенись.

—Тоцци?

Повзрослей.

—Тоцци?!

Он судорожно сглотнул. Умоляю, Господи. Сделай что-нибудь. Что угодно. Умоляю.

Раздался звонок в дверь.

Стэси надула губы.

Тоцци виновато пожал плечами:

– Должно быть, Джон.

– Не отвечай. Он уйдет.

– Я сказал ему, что буду дома.

Снова звонок.

Стэси вздохнула.

Еще звонок.

Тоцци сжал губы, дернул плечом и нажал тростью кнопку звонка.

Стэси, громко вздохнув, поднялась.

– Я впущу его, – сказала она, отступая к двери и недовольно глядя на Тоцци. Когда Стэси скрылась в передней, он схватился за ширинку. Ничего. Черт. Он проклят.

– Привет. Вы, очевидно, Джон. – В голосе Стэси звучал легкий сарказм.

– Да. Откуда вы знаете?

– Я очень догадлива. Вот и догадалась. Пойдемте.

Джон вошел следом за Стэси в гостиную. На нем был строгий синий костюм, в котором он ходил на работу в банк. Стэси за его спиной ухмыльнулась и закатила глаза. Они были так же соблазнительны, как ее груди. Тоцци глядел мимо Джона на нее. Она скосила глаза и уперла палец в ямочку у горла.

– Джон, это Стэси Вьера. Стэси, это Джон Паласки. Мы с ним вместе занимаемся айкидо.

– Ты мне говорил.

Джон просто разинул рот. Он даже не представлял, каким идиотом выглядит.

– Мы с Тоцци стали заниматься айкидо одновременно, – начал Джон. – И бок о бок поднимались по ступеням мастерства.

Тоцци засмеялся, стараясь поднять всем настроение.

– Да, мы как бы в одной связке. Кое-кто находит, что мы даже похожи.

Стэси скептически глянула на него:

– Разве что в полицейских сводках.

Тоцци оперся локтем о диван и стал подниматься с пола.

– Джон, хочешь пива?

– Нет, не хочу. Сиди-сиди.

Стэси глянула на свои часики.

– Послушай, в пять тридцать у меня начинаются занятия. Пора отправляться в спортзал.

– А...

Выражение ее лица Тоцци не нравилось. Он чувствовал себя виноватым.

– Может, я загляну попозже, – сказала Стэси.

– А... Ладно... Я буду на месте.

Но будет ли на месте мой болт?

Стэси взяла с кресла куртку и натянула на себя.

Джон пялился на нее, идиотски улыбаясь.

– Было очень приятно познакомиться, Стэси.

– Да, Джон, мне тоже.

Она поглядела на Тоцци, словно ожидая чего-то. Ему до смерти хотелось, чтобы он мог дать ей желаемое.

– Пока, – наконец сказала Стэси, забросила волосы за плечо и направилась к двери.

Когда дверь закрылась, Джон сел в кресло и ослабил галстук.

– Тоцци, предлагаю соглашение. Ты даешь мне телефон Стэси, а я не иду на ближайшее испытание. Подожду тебя, получим черные пояса вместе.

– Не выйдет, Джон.

– Кончай, Тоц. Мы, же друзья.

– Не выйдет.

Думал он не о черном поясе.

– Тоцци, я влюбился. И вижу, что нравлюсь ей.

Тоцци принялся заводить игрушечного быка.

– Иди-ка ты к черту, а, Джон?

– Тоцци, зачем она тебе? Ты для нее слишком стар.

Тоцци сверкнул взглядом на друга. Поставил быка на столик, и тот закарабкался по журналам.

– Иди к черту, Джон.

– Прошу тебя. Мне всего тридцать четыре. Я не стар для нее.

– Иди к черту, Джон.

Сорок лет не старость. Это проклятье. Я проклят.

Бык, идущий по стопе журналов, изменил направление, оступился и уткнулся рогами в столик. Джон наклонился и поднял его. В одной руке он держал туловище, в другой голову.

– Сломался, Тоц. Отвалилась голова.

Тоцци глядел в окно. Он видел, как Стэси идет по улице, и длинные бронзовые кудри колышутся на обтянутой черной кожей спине.

– Тоц, я говорю, голова отвалилась.

– Иди к черту, Джон.

Тоцци стиснул зубы. На лбу его выступили капли пота.

– А... Тоц, наверно, я все же выпью пива.

Джон пошел на кухню, а Тоцци продолжал смотреть, как Стэси идет по тротуару, чуть колыша кудрями, и все уменьшается, уменьшается.

Приложил руку к низу живота. Опять ничего. Это проклятье. Не иначе. Кара за что-то.

Он уронил подбородок на грудь и поставил безголового быка на столик.

Черт.

Глава 7

Гиббонс прошаркал на кухню. Он уже оделся к уходу, на службу, лишь наброшенный на шею галстук оставался незавязанным. Открыв посудомоечную машину, достал чистую чашку. Он беспокоился о Тоцци. И о себе тоже.

Тоцци твердил, что стрелял в него грабитель, но Гиббонсу в это не верилось. У них обоих слишком много врагов в преступном мире – среди мафиози, которых они выводили на чистую воду и отдавали под суд. Поэтому логично предположить, что если какой-то мафиози сводит счеты с Тоцци, то будет сводить и с Гиббонсом. Главное – выяснить, кто он. Тоцци наугад назвал трех человек, но Гиббонс размышлял на эту тему и у него набралось больше полудюжины. Только начальнику, Иверсу, говорить об этом не стоит. Иверс сдуру может поместить их обоих под охрану, пока кто-то из мафиози не будет арестован. Нет, Гиббонс намеревался провести это расследование так же, как и другие: выявить наиболее вероятных подозреваемых, исключить маловероятных, затем прижимать оставшихся, пока не обнаружится, кто желает их смерти. И надеяться, что его не застрелят до конца этого дела.

В окно лился утренний свет. Гиббонс наливал себе кофе над раковиной. Лоррейн, стоя у плиты, помешивала что-то в кастрюле. Гиббонс оглянулся, решив посмотреть, что она варит, и попятился, увидев белое крупчатое месиво. Подходить ближе ему не захотелось.

– Это что?

– Манная каша.

Не поднимая взгляда, Лоррейн продолжала мешать.

Гиббонс состроил гримасу:

– Зачем ты ее варишь?

– Она мне нравится.

– Не припоминаю, чтобы ты ее когда-нибудь готовила.

– Ты не любишь каш, а для себя одной возиться неохота.

– Так почему варишь сейчас?

– Мадлен сказала, что любит манную кашу, но сварить ее вечно недосуг. Вот я и решила устроить ей сюрприз.

Гиббонс подлил в кофе молока из картонной упаковки. Мадлен, вот как? Лоррейн и Каммингс становятся настоящими подругами. И превращают квартиру в студенческое общежитие. Накануне вечером Лоррейн принесла видеокассету, запись оперы, где во все горло завывала негритянка с копной волос, усеянных искусственными бриллиантами. И обе они, не сводя глаз с экрана, пили травяной настой и ели сушеные абрикосы. Словно зомби, пожирающие вяленые уши своих жертв и пялящиеся на шаманку. Хуже всего то, что вчера вечером «Метрополитене» играла с командой Цинциннати. Пришлось слушать репортаж в спальне по радио. Черт возьми. Каммингс здесь всего два вечера, а ему это соглашение уже встало поперек горла.

– Доброе утро, – прощебетала Каммингс, входя танцующим шагом.

– Доброе.

Гиббонс отхлебнул кофе и окинул ее взглядом. Гостья надела табачного цвета костюм с пестрой шалью, или косынкой, или шарфом – как там, черт возьми, называются эти женские тряпки, – один конец его приколот к плечу, другой, пересекая грудь, уходит под мышку.

– Снимите эту штуку.

Держа в руке чашку, Гиббонс указал ею на шарф.

Веселое лицо Каммингс вытянулось. Она поправила очки, потом взялась за шарф.

– Почему нельзя в нем?

– Потому что мы едем в психушку.

Она сжала губы.

– Это словечко я нахожу возмутительным. А ваш намек, что кто-нибудь из пациентов может удавить меня моим шарфиком, еще более возмутителен. Полагаю, выпоедете туда в галстуке.

Гиббонс пожал плечами и отпил глоток.

– Это другое дело.

– А почему?

Гиббонс извлек пистолет из кобуры под пиджаком.

– Потому что у меня есть такая штука, а у вас нет.

Лучи утреннего солнца заиграли на дульном срезе экскалибура. Гиббонс носил его с тех пор, как стал служить в ФБР. Он с трудом заставил себя поднять ствол вверх. Каммингс недостойна пули из такого прекрасного оружия, хотя он испытывал мучительное искушение ранить ее, чтобы избавиться от подобной партнерши.

Когда он опять вложил пистолет в кобуру, Каммингс не изменила выражения лица.

– Стараемся продемонстрировать свои преимущества?

Гиббонс молча глянул на нее, поднеся чашку ко рту. Он даже не собирался отвечать на эту реплику. Очередной заход к трепу на психологические темы. О чем бы ни шла речь, Каммингс всегда знает скрытые мотивы всех людских поступков, и, по ее мнению, у мужчин гораздо больше скрытых мотивов неприемлемого поведения, чем у женщин. Она с наслаждением подвергла психологическому анализу Тоцци. Получилось, что Майк с его дрянным неприемлемым поведением и отвратительными скрытыми мотивами чуть ли не опасен для нравственных устоев общества. Живет один, квартиру ему вечно убирает кто-то из родственниц; в холодильнике у него только пиво, кетчуп и яйца; берет обеды на дом; не женат; встречается со множеством разных женщин; и, в сущности, параноик. Не стоит даже воздуха, которым дышит.

Гиббонс полагал, что, по мнению Каммингс, он ничем не лучше Тоцци. Ну как же, предпочитает бейсбол опере. Не сказала этого только потому, что она его гостья. А Лоррейн подливает масла в огонь. Тут же поддержала эту психологическую чушь, и Каммингс разошлась вовсю. По мнению этого доброго доктора, как, хихикая, рассказывала ему ночью Лоррейн перед тем, как погасить свет, у них с Тоцци душевный склад Фреда Флинстоуна и Барни Раббла с подсознанием Фрэнка и Джесси Джеймсов. Очень проницательно.

Лоррейн стала разливать свое месиво по двум тарелкам. При этом что-то напевала под нос, возможно, какую-то мелодию из оперы с видеокассеты. Гиббонс положил в тостер два ломтика ржаного хлеба. Вообще Лоррейн ведет себя как-то непонятно. Он и Каммингс беспрерывно грызлись друг с другом с самого начала, однако Лоррейн решила не вмешиваться. Самое странное, что их перебранки ее как будто не задевали. Казалось, она втихомолку радуется, что ее однокашница из Барнард-колледжа постоянно шпыняет мужа и отравляет ему жизнь.

Лоррейн поставила пустую кастрюлю в раковину и взялась за две окутанные паром тарелки. Гиббонс ухватился за край стола и напрягся.

Каммингс всплеснула руками:

– Господи! Манная каша! Лоррейн, ты просто чудо.

Та пожала плечами и улыбнулась:

– Доставим себе небольшое удовольствие.

Каммингс с наслаждением потянула носом поднимающийся пар, добавила в кашу масла, старательно размешала и чуть присыпала сверху корицей. Гиббонс ждал, когда она отправит в рот первую ложку.

Потом глянул в ее тарелку.

– Вам действительно нравится это варево?

– Ммммм. – Она кивнула и снова запустила ложку в кашу. – Обожаю.

– И вы не беспокоитесь?

– О чем?

– Что могут подумать ваши коллеги.

– А конкретно?

Гиббонс указал подбородком на ложку, которую она отправляла в рот.

– По-моему, эта штука напоминает сперму.

Каммингс поперхнулась.

Лоррейн бросила ложку.

Из тостера выскочили гренки.

Гиббонс усмехался, демонстрируя все свои зубы.

Лоррейн решила не выговаривать ему. Студентки Барнард-колледжа выше этого. По ее красному лицу было видно, каких усилий ей стоит сдерживаться. Гиббонс принялся намазывать гренок маслом.

– Зачем вы едете в психиатрическую больницу? – спросила Лоррейн, меняя тему. – Ведь Иверс поручил вам дело Сабатини Мистретты.

– Надо потолковать с Солом Иммордино. – Гиббонс стал намазывать второй гренок. – Он может что-то знать о том, кто убил Мистретту. И кто стрелял в Тоцци.

Каммингс подняла взгляд от тарелки:

– Нам больше поможет, если он скажет что-нибудь о Дональде Эмерике.

– Все держитесь за свою теорию? Если хотите знать мое мнение, она слегка напоминает «мертвую зону». Даже больше, чем слегка.

– Кто такой Дональд Эмерик? – спросила Лоррейн.

Каммингс поправила очки.

– Пациент из палаты, где находится Сол Иммордино. Исчез оттуда за день до убийства Мистретты. По-моему, мистер Эмерик и есть тот убийца, которого мы ищем.

Гиббонс закатил глаза и впился зубами в гренок.

Лоррейн подалась к своей подруге:

– Почему ты думаешь, что убийца он?

– Эмерик убил двух женщин в течение недели. Одна была проституткой, другая домохозяйкой. Он случайно увидел, как она ставит машину на переполненной стоянке возле универсама. Проследил за обеими до их дома и убил.

– А потом, естественно, при первой же возможности прикончил главаря мафии. Логика поведения совершенно ясна, так ведь?

Не обращая внимания на его сарказм, Каммингс продолжала объяснять Лоррейн:

– Эмерик прибил проститутку к стене шестидюймовыми гвоздями – голову, живот и плечи. То же самое с домохозяйкой, только на этот раз он воспользовался ее кухонными ножами. Когда его задержали, он сказал полицейским, что «благословил» этих женщин, поскольку они были грешницами и нуждались в отпущении грехов. Что он должен был перекрестить их.

Гиббонс встал к холодильнику за мармеладом.

– Лоррейн, это единственный ее дельный пункт. Не отвлекайся, а то прослушаешь.

Каммингс не реагировала на его реплику.

– Сабатини Мистретта и его телохранитель Джерри Релла убиты с аналогичным расположением ран. Оба «перекрещены».

– Однако, – сказал Гиббонс, захлопнув дверцу холодильника, – для убийства тех женщин Эмерик использовал гвозди и ножи. Мистретта с Реллой продырявлены пулями, и, возможно, эти раны не были смертельными. В случае с Реллой они, видимо, нанесены после убийства. Так что тут неодно и то же.

– Позволю себе не согласиться. В сущности, это однои то же. Учитывая, что эти два мафиози, профессиональные преступники, оказали бы гораздо более сильное сопротивление, чем перепуганные женщины, не имеющие понятия о самозащите, Эмерик мог сперва убить их, чтобы потом исполнить свой ритуал. А что касается оружия, то и ножами, и гвоздями, и пулями сделано одно и то же, очевидно, для удовлетворения какой-то извращенной внутренней потребности.

Гиббонс покачал головой:

– Проститутка, которую убил Эмерик, занималась своим ремеслом довольно долго и, надо полагать, имела понятие о самообороне. Готов держать пари, она оказала больше сопротивления, чем семидесятичетырехлетний старик с массой хворей. А что касается расположения ран, это, видимо, какая-то символика. Кое-что подобное я видел и раньше. Мертвые канарейки во рту, отрезанные и запихнутые в горло яйца, языки в заднице, выдавленные глаза – ничего нового тут нет.

Лоррейн, слегка позеленев, отодвинула тарелку с кашей.

– Я справлялась в архивах относительно символических увечий, связанных с убийствами, совершенными «Коза ностра». Их не так уж много, и ни одно даже близко не подходит к совершенным.

– Думаете, преступники роются в архивах перед тем, как сделать то, что делают?

– Тела обнаружены в куче песка возле Западного шоссе, но установлено, что убиты эти люди не там. Их туда привезли, и это свидетельствует о маниакальном поведении. Обычно преступники оставляют трупы на месте. Разве не так?

Лоррейн отвернулась к окну.

– Я же только что объяснил. Преступники не следуют каким-то правилам. Увезли они тела – ну и что? Все это лишь говорит мне, что оставлять Мистретту на месте было опасно. Они совершили убийство слишком близко от своего дома.

– Можно переменить тему?

Лоррейн продолжала смотреть в окно, но руки ее и ноги под стулом были скрещены.

– А как быть с отпечатком большого пальца на часах Мистретты и части ладони на шее его телохранителя? Разве преступники не приняли бы мер, чтобы отпечатков не осталось? А сумасшедший убийца не станет беспокоиться об отпечатках. Ему даже не приходит в голову, что его могут схватить, потому что он полностью оправдывает свои деяния.

Гиббонс покачал головой:

– Мы пока ничего не знаем об этих отпечатках. Их могли оставить сами убитые, или их жены, или подружки, или дети. Пока это неизвестно.

Каммингс сложила руки на груди и уставилась на него.

– Неужели вы так глупы, что полагаете, будто нет никакой связи между расположением этих ран и Дональдом Эмериком?

Гиббонс твердо встретил ее взгляд.

– Вам не приходило в голову, что Иммордино мог позаимствовать эту идею у Эмерика? Мелькала хоть раз такая мысль?

Каммингс нахмурилась.

– Психиатрические больницы – не тюрьмы. Больные вроде мистера Эмерика и мистера Иммордино не обмениваются опытом. Я вижу, вы не верите, что мистер Иммордино болен, и считаете его симулянтом, однако назначенные судом психиатры признали его параноидным шизофреником, и несколько врачей подтвердили этот диагноз под присягой. Вот почему он находится в Трёнтоне более полутора лет. Все эти врачи авторитетны, и я разделяю их диагноз. Судя по заключениям, которые я читала, мистер Иммордино не мог убить никого. У него нет такой возможности.

Гиббонс поглядел на жену. Та приподняла брови и пожала плечами. Даже Лоррейн понимала, что Каммингс не права. Изоляция не мешает гангстерам устраивать убийства. Дать поручение убрать кого-то для них не проблема. Все равно что заказать порцию пиццы.

Не дал ли Иммордино заказ убрать его и Тоцци?

Он потянулся к стоящему на плите кофейнику и снова наполнил свою чашку.

– Кстати, о заключениях. Я заглядывал в дело Эмерика.

Убитые им женщины были блондинками. Совершил убийства он сразу же после того, как его исключили из духовной семинарии. Судя по документам, вел он себя там совершенно ненормально, например, врывался в чужие комнаты и принимался искать в мусорной корзине свой, якобы украденный со стены выключатель. Когда Эмерик попытался распять себя на яблоне, то, наконец, от него решили избавиться и отправили домой к родителям. Никто не мог понять, что с ним происходит, пока он не убил этих двух женщин. За несколько месяцев до этого он случайно увидел одного из священников семинарии, тот, одетый как мирянин, шел с подружкой-блондинкой в кино. Должно быть, Эмерик относился к этому священнику с величайшим почтением, считал воистину святым человеком. Он потащился за ними в кинотеатр и заметил, как священник обнял девицу. После сеанса вновь отправился за ними и увидел, что они целуются в машине священника. Вот что послужило причиной его безумия. Та женщина была грешницей, говорил он потом психиатру, и ей нужно было отпустить грехи, перекрестив её. Беда в том, что ту девицу он не разглядел толком и принимал за нее других блондинок.

– Да, все это я знаю. К чему вы клоните?

– Вот к чему. Если Эмерик видит свою миссию в том, чтобы спасти душу некой заблудшей блондинки, с какой стати ему убивать двух гангстеров? Это как-то не совпадает с его замыслом.

– Поведение этого человека иррационально. Возможно, его «миссия», по вашему выражению, приняла после первых убийств более крупные масштабы. Возможно, теперь он преследует более серьезных грешников. Мистретта определенно подходит под эту категорию.

– Док, мне в это не верится.

Гиббонс отхлебнул кофе.

Каммингс, сузив глаза, обдала его арктическим холодом.

– В таком случае вы – воинствующий невежда.

Гиббонс поставил чашку:

– Каммингс, знаете, в чем ваша беда? Уж раз вы психолог, люди должны при любых обстоятельствах принимать вашу версию. Посчитайтесь немного и с моим профессиональным опытом. Я уже почти тридцать лет охочусь за гангстерами. И знаю, что, когда убивают главаря мафии, это не случайность. Это преднамеренное убийство. Можете мне поверить.

– А почему ваш опыт значит больше, чем мой? Потому что вы крутой мужчина и носите пистолет? Я принимала участие в расследовании более сорока дел убийц-маньяков. Видела, как они уродуют трупы. Воссоздавала их образ мыслей и излюбленные методы действий. Убийцы-маньяки блюдут ритуал. Им надо совершить убийство определенным способом. Этот убийца истратил на две жертвы восемь пуль, совершив один и тот же обряд. Потом перевез оба трупа в другое место. Для этого требуется время, заранее продуманный план и крепкий желудок. А гангстеры долго не возятся. Совершив убийство, они тут же скрываются с места происшествия. Разве я не права? Эти убийства совершены со вкусом.Для удовлетворения какой-то внутренней потребности.

– Минутку, минутку. По-вашему, Эмерик уже стал маньяком-убийцей?

– Судя по всем признакам – да. Если он убил Мистретту и Реллу, то перед нами определенно маньяк-убийца.

– Я не думаю, что это он. Гангстеров убивают только гангстеры.

– Иногда и агенты ФБР. Гиббонс глянул в залитое солнцем окно.

– Гиббонс, мне все равно, сколько лет вы работаете оперативником. Это убийца-психопат. Я знаю. Чувствую нутром.

– Ну вот что, раз вы так уверены, что существует какой-то маньяк-убийца, занимайтесь этим делом в личное время. А для меня вы замена Тоцци, старший в нашей группе я, и поэтому подчиняйтесь моим распоряжениям.

Каммингс нахмурилась.

– Как это понимать?

– Так, что мы занимаемся не маньяком-убийцей, а разборкой в гангстерской шайке.

Лоррейн повернулась к столу. Ее лицо уже порозовело.

– Мадлен получила докторскую степень в университете Джона Хопкинса. И пришла в ФБР, имея немалый опыт клинической работы. Не кажется ли тебе, что совершенно не считаться с ее мнением глупо?

Гиббонс поглядел на жену в упор:

– Нет, не кажется.

Он понимал, что отвечает по-идиотски, но времени на поиски Эмерика не было, потому что кто-то вознамерился убить Тоцци. И, возможно, его тоже. Но сказать об этом Лоррейн Гиббонс не мог. Она будет сходить с ума, ни к чему ее волновать.

Допив кофе, он поднялся и взглянул на Каммингс:

– Выезжаем в четверть восьмого.

Завязывая галстук, Гиббонс решил не говорить, что берет с собой Тоцци для разговора с Иммордино. Каммингс запротестует, Лоррейн перепугается.

Выйдя из кухни, он заглянул в спальню, размышляя, обратила ли Лоррейн внимание, что он пришел на завтрак с пистолетом. Обычно до этого не доходило. Но когда имеешь дело с мафиози, излишняя осторожность не повредит.

Сол Иммордино сидел сгорбясь у своего любимого столика с напечатанными на крышке шахматными клетками. Положив локти на колени, он глядел на кисти своих рук, вполголоса обращаясь то к од ной, то к другой. И усиленно старался не замечать сидящего перед ним Тоцци. Этот сукин сын вот уже пять минут торчал перед ним, постукивая тростью об пол.

Сол уставился на свои мизинцы. Интересно, что нужно этому гаду? Догадался, кто хотел его убрать? Или приехал из-за Мистретты? В любом случае Сол не собирался говорить ему ничего. Не собирался даже на него смотреть. Заговоренный. Уклоняется от пуль, волшебница-крестная оберегает его. Чертов фараон.

Тоцци перестал постукивать тростью. Краем глаза Сол смотрел, как он лезет во внутренний карман пиджака и что-то достает оттуда. Сукин сын. Достал маленький магнитофон. Такой же был у него под одеждой два года назад в Атлантик-Сити, когда Сол, забыв об осторожности, грозился убить его. Тоцци, слава Богу, сильно потеет. Это помешало записи. Запиши он тогда тот разговор, убирать его не имело бы смысла, против Сода существовала бы вещественная улика. А теперь его можно осудить лишь на основании показаний этого фараона. Поэтому он должен умереть.

Тоцци потянулся и схватил Сола за запястье. Тот вздрогнул, но вырываться не стал. Он же псих. Тоцци вложил магнитофон ему в руку:

– Держи.

Придав лицу недоуменное выражение, Сол уставился на аппарат в своей руке. На прозрачное с одной стороны зеркало в другом конце палаты он не смотрел. Там явно находился Гиббонс, дружок Тоцци. Сол готов был голову прозакладывать.

– Видишь, сейчас я запись не веду. Ну как, Сол?

Иммордино чуть не расхохотался ему в лицо. Откуда мне знать, что ты не прячешь на спине другой магнитофон? По-твоему, я действительно дурак?

—Слушай, хватит прикидываться. Я знаю, что голова у тебя в порядке, и ты знаешь, что я это знаю, ну и давай кончать дурацкие игры. Мои письменные показания о твоей вменяемости находятся в суде, и ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. Но если ты пойдешь на сотрудничество со мной, я поговорю кое с кем в министерстве юстиции, постараюсь, чтобы и тебе пошли навстречу.

Сол поднял взгляд от магнитофона на Тоцци и на зеркало. Пошел, Тоцци, сам знаешь куда. Мистретта говорил, что вы попытаетесь развязать мне язык. Именно этого Джуси и боится. Исчезни с моих глаз.

Тоцци оперся подбородком на трость.

– Можешь также стать свидетелем обвинения. Дай прокуратуре побольше фактов, и, может быть, дело окончится убежищем для свидетелей. Если там сочтут, что смогут состряпать на основе твоих показаний солидные дела, то снимут с тебя легкие обвинения, а по серьезным заключат сделку. Может, отделаешься двумя годами с зачетом пребывания здесь. Гарантировать не могу, я не прокурор. Но сделать попытку стоит. А?

Сол поглядел Тоцци в глаза. Разжал руку, магнитофон упал и разбился.

Тоцци бросил взгляд на осколки, потом неторопливо улыбнулся:

– Я знаю, Сол, о чем ты думаешь. «Не стану стучать на своих, я не такой. И не стану жить в какой-то построенной на разных уровнях квартире, где не найти ни приличной выпивки, ни девочек». А здесь разве лучше? – Тоцци окинул взглядом пациентов, слоняющихся по палате. – Сол, это отнюдь не Фонтенбло. А друзья из семьи не очень-то стараются вызволить тебя отсюда, так ведь? Насколько я понимаю, Мистретта тебя крепко подвел. Ты истратил почти все свои деньги на адвокатов, а потом старик не захотел вызволять тебя отсюда. Ну и крестный отец, а?

Ошибаешься, Тоцци. У меня кое-что припрятано, и об этом не знает никто, даже моя сестра.

Сол поворошил носком ноги осколки магнитофона.

– Как считаешь, не Джуси ли Вакарини убрал Мистретту? Чтобы стать доном самому?

Иммордино не поднимал взгляда.

– Или это ты,Сол, распорядился его убрать? Наскреб денег и нанял убийцу? А? Смерть Мистретты нужна была тебе больше, чем Джуси. Верно? У старика определенно имелись любимчики, но ты не попал в их число. Может, тыи кокнул его. Что скажешь, Сол?

Иммордино сидел, свесив голову. Сердце его колотилось о ребра.

– Надо, пожалуй, поинтересоваться у Джуси, что он думает по этому поводу. Скажу, что расспрашивал тебя, но ты понятия не имеешь. Может, у него возникнут какие-то соображения?

Сердце Сола неистовствовало. Совсем уронив голову на грудь, он очень медленно сжимал кулаки, сперва один, потом другой. Ему хотелось удавить этого сукиного сына. Тоцци прекрасно знает, что подумает Джуси – будто Сол снюхался с ФБР, поскольку они с Бартоло хотят этому верить. Потому и распорядились убрать его. Черт!

Сол услышал приближающиеся шаги, явно не пациента. Головы он не поднимал на тот случай, если это другой сукин сын, Гиббонс.

– Это вам я понадобился?

Сол узнал голос. Крепко зажмурился и затаил дыхание.

– Вы Чарльз Тейт?

– Он самый.

Тоцци извлек удостоверение.

– Майкл Тоцци, особый агент ФБР. – Он поднялся и пожал Чарльзу руку. – Насколько я понимаю, у вас выходной. Спасибо, что приехали. – И указал Чарльзу на стул.

– Ерунда. Ничего особенного.

Когда Чарльз сел, Сол заметил, что на нем ярко-синие бриджи и высокие кроссовки «Рибок», стоящие примерно сто пятьдесят долларов. Притом совершенно новые. Солу хотелось надеяться, что они краденые. Этому негритосу лучше не тратить полученную тысячу на всякое барахло, иначе он об этом пожалеет.

Тоцци достал из кармана небольшой блокнот и открыл его.

– Последние два месяца вы дежурите здесь в третью смену. Так?

– Нет, в третью – О'Коннор. Я во вторую.

Тоцци достал ручку и что-то зачеркнул.

– Находясь на дежурстве, вы не замечали ничего необычного за мистером Иммордино?

Глаза Сола выкатились. Отвечай, как надо, черный.

—Как это понять – «необычного»?

Тоцци постучал ручкой по блокноту.

– Чего-то не такого, как всегда. Новых посетителей, телефонных звонков. Вел ли он себя странно в каком-то смысле? Вы понимаете, о чем я.

– Так, так...

Сол скрипнул зубами. Думай, прежде чем говорить.

—Сол никому не звонит, навещает его только сестра, монахиня. – Чарльз скрипуче рассмеялся. – А ведет он себя всегдастранно. Как и все в этой палате.

У Сола внезапно свело от страха живот. Вдруг Тоцци узнает голос Чарльза? Вдруг он уже понял, что в ту ночь его пытался убить Чарльз? На кой черт он вызвал сюда этого негритоса? Сол замер, ожидая, что вот-вот в палату ворвется Гиббонс с полицейскими и их обоих арестуют.

Тоцци перевернул листок блокнота.

– У вас удрал один парень, Дональд Эмерик. Он и мистер Иммордино не водили здесь дружбу?

– Ну, я бы так не сказал.

– А как бы сказали?

Прикуси язык, Чарльз. Скажи, что не знаешь.

—Не знаю. Сол ни на кого не обращает внимания. Разговаривает со своими руками, вот как сейчас. А Эмерик, тот зависит от лекарств. Дашь ему пилюлю, он притихнет, как мышь. А когда действие ее проходит, оживляется и становится очень любопытным. Я несколько раз видел, как он сидел возле Сола, слушал, что Сол бормочет. Но Сол никогда не заговаривал с ним. Я всегда думал, Эмерику кажется, будто Сол читает молитвы. Понимаете, Эмерик сам молится очень много, почти беспрерывно. Больше всего ему хотелось иметь четки. Он каждый день просил меня их принести. Но врачи сказали – нельзя, опасно.

– Они боялись, что он причинит вред себе или другим пациентам?

– И того, и другого. Эмерик хоть и маленький, но самый вредный в палате. Его нужно было запереть внизу, в одиночке. Он ведь убил двух женщин. Потому и оказался здесь. Готов держать пари, он попытается убить кого-то еще. Будьте начеку. Кулаки Сола набрякли. Чарльз слишком разболтался. Тоцци записал что-то в блокноте, вырвал листок и отдал Чарльзу:

– Меня можно найти по этому телефону. Если увидите, что мистер Иммордино ведет себя как-то необычно, по-новому, то позвоните мне, я буду очень признателен.

– Ладно.

– Спасибо, что приехали. Извините, что побеспокоил вас в выходной.

– Ничего особенного.

Чарльз поднялся и, скрипя по линолеуму кроссовками, пошел к двери.

Тоцци наклонился к Солу:

– Сол, последний шанс. Хочешь что-нибудь сказать мне?

Иммордино опять стиснул кулаки. Руки его тряслись от бешенства. Хотелось снести Тоцци башку и помочиться ему в глотку. Но он боялся шевельнуть хоть одной мышцей, сделать что-то, показывающее, что он в своем уме. Разговор небось снимают из-за зеркала видеокамерой. В довершение всего Сол не мог решить, действительно ли Тоцци знает что-то о нем, Эмерике и Чарльзе, или просто притворяется, надеясь запугать его и развязать язык. Должен бы уже понять, гад, что ему это не удастся.

Тоцци поднялся и оперся о трость.

– Значит, ничего не скажешь? Ну что ж, Сол, приятно было с тобой пообщаться. – Он собрался было уходить, но обернулся вновь. – Кстати, передать Джуси привет от тебя?

Не поднимая головы, Сол скрипнул зубами и до боли сжал пальцы. Пошел к черту, Тоцци.

—Я так и подумал.

Тоцци пошел к двери, приволакивая ногу.

Сол провожал его взглядом, сцепив кулаки и зубы.

Считай себя покойником, Тоцци!

Глава 8

Тоцци помог Стэси снять кожаную куртку и отдал ее гардеробщице. В тот вечер Мисс Накачивайся выглядела изумительно. Черное платье до половины ляжек, черные замшевые туфли на высоком каблуке и в довершение всего роскошные волосы. Воплощенная мечта. И считал так не только Тоцци.

Двое мужчин у стойки тут же уставились на нее, выражая ошалелыми лицами высшую оценку. Поманили к себе бармена и поинтересовались его мнением. Тот с ними согласился. Тоцци готов был держать пари, что они гадают, действительно ли это Мисс Накачивайся. Все трое, очевидно, загорелись к ней страстью. А Тоцци хотелось бы загореться. Но никаких обнадеживающих признаков не было, и это сводило его с ума. Серьезных причин для бессилия он не видел и обращаться к врачу не собирался. Причина явно психологическая. Тоцци считал, что справится с ней сам. Если Стэси будет рядом, нормальное кровообращение восстановится. При правильной стимуляции все получится. Он был в этом почти уверен.

Тоцци взял у гардеробщицы номерок и, опираясь на трость, подошел со Стэси к метрдотелю. Кожа ее обнаженного плеча была тугой и нежной.

Владелец этого отличного ресторана на Восточной Семьдесят первой улице назвал его «Помпея». Тоцци оглядел зал и остановил взгляд на дальних столиках, где обычно располагались особые клиенты. Ему бросилась в глаза сверкающая лысина Фрэнка Бартоло. Рядом сидел Джуси Вакарини. Вдвоем за столиком на четверых в углу возле пианино. А почему бы нет? Ресторан принадлежит Джуси.

Глядя, как он закуривает сигарету, Тоцци пожалел, что привел Стэси. Джуси определенно положит на нее глаз. А он умеет производить впечатление на красивых женщин. И неудивительно. Крупнейший содержатель публичных домов на северо-востоке страны должен иметь талант для вербовки персонала.

Стэси мило улыбнулась Тоцци и проговорила сквозь зубы:

– Тоцци, этот ресторан похож на места, где гангстеры сводят счеты. Я не хочу попасть завтра на первые страницы газет с лицом в тарелке спагетти.

Тоцци весело улыбнулся в ответ:

– Тогда закажи что-нибудь другое.

– Очень остроумно. – Ее улыбка стала саркастичной. – Энергия этого заведения мне не нравится. Может, пойдем домой? Я что-нибудь приготовлю.

Тоцци видел, что она нервничает.

– Не беспокойся. Ничего не случится. Мы поглядим, что здесь делается, и только. К тому же кормят они превосходно. Как и во всех ресторанах, принадлежащих мафиози.

Тоцци успокаивающе похлопал ее по руке.

Метрдотель, лавируя между столиками, направился к ним. Лицом он напоминал покойника.

– Вы заказали столик, сэр?

– Да. На фамилию Томпсон.

Тот посмотрел книгу записей и кивнул:

– Прошу.

Идя вслед за метрдотелем, Стэси наморщила лоб и шепотом спросила:

– Томпсон?

– Нам нельзя пользоваться настоящей фамилией в таких случаях, – вполголоса ответил Тоцци. – Иначе могут подготовить неприятную встречу. Только не беспокойся, – торопливо добавил он. – С нами ничего не случится.

И украдкой глянул на ее лицо – поверила ли.

Потом обратил взгляд на метрдотеля. Он знал его, но не мог припомнить фамилию. Этот человек отбывал срок за ограбление грузовика с мехами. Взял на себя вину одного парня из команды Джуси. И в награду получил работу в ресторане. На его застывшем лице явственно читались радость и признательность.

Следуя за Счастливчиком, они миновали большой стол, сидящие за ним тучные пары ели пирожные и пили cafe-glace. Никто не поверит, что его появление здесь случайность, но надо делать вид, будто это именно так.

Счастливчик подвел их к столику у стены напротив двух капо. По другую сторону пианино сидели трое рядовых из команды Бартоло с тремя женщинами, слишком юными и соблазнительными, чтобы можно было принять их за жен. Луис Нардоне – Хитрюга Лу, Доменико Джамелла – Джип и Джимми Турано были главными людьми в команде, когда ею руководил Сол Иммордино.

Маленький Джимми Т. сколотил состояние на том, что организовывал маклерства, которые скупали и продавали сотни тысяч тонн бензина, а когда приходило время платить налоги – скрывался. Лишая Дядю Сэма его законной доли, Джимми мог продавать бензин розничным торговцам с большой скидкой и иметь хорошую прибыль.

Кривой Лу Нардоне заправлял на Лонг-Айленде несколькими компаниями по удалению асбеста. Он нанимал ищущих работу нелегальных польских иммигрантов, которые шли на риск и обдирали без всяких защитных приспособлений асбестовые потолки и теплоизоляцию труб, затем глубокой ночью сваливали токсичный материал у какой-нибудь фермы в районе Олбани.

Джип владел компанией школьных автобусов, перевозящих детей-инвалидов. Он ухитрился получить эксклюзивный контракт на обслуживание всех школ в Бруклине, Куинсе и Манхэттене. Не имея конкуренции, он мог заламывать какие угодно цены. И заламывал.

Однако, судя по недавним сообщениям осведомителей, эти люди были не особенно довольны своим новым капитаном. У Джипа оставался его парк школьных автобусов, но в дела Хитрюги Лу и Джимми Т. вмешался Фрэнк Бартоло. По приказу Фрэнка они сосредоточились на ростовщичестве и доходы получали гораздо ниже, чем при Соле. Очевидно, Бартоло не хотел ничем быть обязанным Иммордино, поэтому все предприятия, организованные во времена руководства Сола, теперь прикрывались.

Тоцци глянул на лица этих троих. Недовольными они в данную минуту не выглядели, но, видимо, тут не последнюю роль играли девицы. Отметил, что Бартоло не сидит со своими солдатами. Видимо, он умышленно пренебрегал ими, а они – им. Похоже, Фрэнк не желает водить компанию со своими людьми. Считает себя выше этого. Интересно.

Ощупав сквозь брюки перевязанную ляжку, Тоцци вспомнил, как Сол Иммордино накануне играл с ним в молчанку. Гиббонс навел справки о двух других мафиози, которые могли подослать к нему убийцу. Зучетти находился на какой-то ферме в дождливых джунглях Бразилии, прятался от конкурента-сицилийца, пытавшегося убить его, а Ричи Варга уехал в Калифорнию, подвизался там в роли кинопродюсера. Не занимался там ничем противозаконным и в течение восьми месяцев не покидал Голливуда. Разумеется, это ничего не гарантировало, но Тоцци с Гиббонсом решили, что Варга и Зучетти слишком далеки от нью-йоркских дел, чтобы думать об агенте ФБР, когда-то доставившим им неприятности. Таким образом, оставался только Сол Иммордино, и, учитывая, что дон этой семьи недавно убит, Тоцци не мог отделаться от мысли, что убийство Мистретты и его «ограбление» связаны между собой. Если за этими делами стоит Сол, значит, он ведет с Джуси борьбу за власть, и Вакарини, очевидно, может кое-что сказать по этому поводу. Конечно, в мафии существует обет молчания, однако если Джуси решит, что ФБР может позаботиться о его главном сопернике, то обронит несколько тонких намеков. Такое уже случалось.

Обернувшись к Бартоло и Вакарини, Тоцци заметил, что Джуси глядит в их сторону, но не на него. На Стэси. И, сжав губы, медленно выдохнул через нос. Он не собирался использовать ее как приманку, но...

Тоцци помахал Джуси рукой и заставил себя широко, приветливо улыбнуться.

– Там сидит мой знакомый, – сказал он девушке. – Пошли поздороваемся с ним.

Встав, он отодвинул стул Стэси и повел ее к столику капо.

—Они, кажется, не очень рады тебя видеть, – сквозь зубы процедила Стэси."

– Не волнуйся. Такие уж это люди. Сдержанные в проявлении чувств.

– Кто они? Убийцы?

Тоцци положил руку ей на плечо:

– Не волнуйся. Ничего не случится.

– Прошу прощения, сэр. – Когда они уже подходили к столику Джуси, на пути у них встал Счастливчик. – Ваш столик там, сэр.

Тоцци поглядел мимо него на владельца ресторана.

Джуси Вакарини лениво покуривал сигарету, поставив локти на стол и переплетя пальцы перед подбородком. Он, щурясь, неотрывно глядел сквозь дым на Стэси. Серо-стальные волосы этого худощавого человека с длинным лошадиным лицом были зачесаны на уши по последней моде. Одет он был безупречно, кожа его отливала тем восковым блеском, какой Тоцци видел у актеров, сделавших косметическую операцию по удалению морщин. Выглядел Джуси молодо, но Тоцци знал, что он немолод – за пятьдесят.

Фрэнк Бартоло, наоборот, олицетворял разжиревшего обжору. Согнувшись с вилкой в пухлой руке над горой золотистых жареных кальмаров, он сверкал на Тоцци взглядом из-под густых, кустистых бровей. При совершенно лысой голове они придавали его лицу какое-то злобное выражение.

Не сводя сощуренных глаз со Стэси, Вакарини еще раз затянулся сигаретой:

– Это вас я видел по телевизору, не так ли?

Вздохнув, Стэси закатила глаза и кивнула. Ей осточертело, что ее все узнают.

– Знаете, всякий раз, смотря ваш ролик, я говорю себе: «Талант. Зачем она тратит время на дешевую коммерческую рекламу?» – Он погрозил ей двумя пальцами с зажатой между ними сигаретой. – Вам нужно играть серьезные роли. – Струйка дыма поднималась над его рукой, словно лассо. – В кино.

Тоцци стиснул челюсти. Он видел, что поистине обворожительная улыбка этого человека действует на Стэси. Не стоило приводить ее сюда.

– Джуси, как дела?

Капо безраздельно отдавал свое внимание девушке и не замечал Тоцци.

– Прошу вас, присаживайтесь.

Он указал на стул перед собой.

Стэси поглядела на Тоцци, как бы спрашивая разрешения. Ему этого не хотелось, но он, кивнув, придвинул ей стул. Потом сел сам напротив Бартоло.

Тот заворчал:

– Кто приглашал тебя, Тоцци?

Майк повесил трость на край стола.

– Мы неразлучны.

– Вот как? Она тоже из ФБР?

Тоцци искоса глянул на Стэси:

– По-твоему, похожа?

Стэси гневно сверкнула взглядом на обоих:

– Почему вы не зададите этот вопрос мне?

Бартоло хмыкнул и нанизал на вилку несколько кальмаров.

Джуси поднял взгляд на Счастливчика:

– Принеси нам бутылку «Кристалла».

Метрдотель кивнул и направился к бару.

Джуси поглядел в глаза девушке:

– Я предпочитаю «Кристалл». По-моему, у него более изысканный вкус, чем у «Дом Периньон».

Тоцци ухмыльнулся:

– Не эта ли марка досталась грабителям грузовиков на прошлой неделе?

Джуси словно бы не видел его. Он не сводил взгляда со Стэси. Как и все мужчины в зале, за исключением Бартоло – тот набивал свой противный маленький рот кальмарами и недобро поглядывал на Тоцци.

Они смотрели друг на друга с минуту, потом Бартоло неожиданно выпалил:

– Ну так что тебе нужно?

– Пообедать.

– Тогда садись за свой столик.

– Этот мне нравится больше.

– Знаешь что? Это правительственное вмешательство. Ты вызываешь у меня изжогу. Я напущу на вас своих адвокатов.

Тоцци взял свою трость и завертел изогнутым набалдашником.

– Фрэнк, я в отпуске по состоянию здоровья. Следовательно, служебных обязанностей не исполняю. Поэтому просто пришел по-хорошему.

Бартоло заворчал:

– Дерьмо ты.

Джуси глянул на них и недовольно нахмурился. Ему не нравилось, что они употребляют крепкие выражения при даме. Потом пожал плечами и покачал головой, как бы извиняясь перед Стэси. Тоцци он по-прежнему в упор не видел.

Вернулся пианист. Джуси бросил ему многозначительный взгляд. Тот сел к инструменту и заиграл «Очарование». Джуси подался вперед и стал что-то говорить Стэси. За звуками музыки Тоцци не мог разобрать ни слова. Он рассчитывал, что все так и будет: Стэси овладеет вниманием Вакарини, а ему тем временем удастся поговорить с Бартоло. Ладно, пусть. Он это стерпит.

– Ну и как идут дела, Фрэнк?

Бартоло, уставясь в тарелку, продолжал жевать.

– Фрэнк, скажи мне кое-что. Изо всей этой ерунды, что пишут в газетах, можно хоть чему-то верить?

Тот потянулся к бокалу, отпил глоток вина и снова принялся за кальмаров.

Тоцци подвинулся к нему поближе и прошептал:

– Некоторые газеты пишут, что Джуси прикончил Мистретту и стал новым доном. Это так?

– Убери-ка подальше свою рожу.

Тоцци откинулся назад.

– Слушай, Фрэнк, я спрашиваю просто из любопытства. Последние дни я не появляюсь в конторе. И не знаю, что происходит.

Бартоло направил зубцы вилки на Тоцци:

– Слушай, умник, не хитри со мной. Думаешь, я ничего не понимаю? Вы хотите пришить это дело нам, потому что неспособны найти настоящего убийцу. Ты никого не проведешь, Тоцци. Джерри и старика прикончил какой-то псих. Это всем ясно. Только сумасшедший мог так изрешетить пулями тела.

– То есть ты сделал бы все иначе. Чисто. Пулю в затылок, может, для гарантии, две, и быстро бы смотался.

– Эй! Не извращай моих слов. Я никого никогда и не собирался убивать. Джуси тоже.

– Хорошо, хорошо. Я верю тебе, Фрэнк. Правда... А как Сол Иммордино? Мог он это сделать?

При упоминании Сола Джуси быстро глянул на них и отвернулся. Значит, прислушивается. Хорошо.

Бартоло перестал жевать и уставился на Тоцци.

– Иммордино должен находиться в психушке. Его что, выпустили?

Тоцци пожал плечами:

– Не думаю. Я навещал его только вчера.

Челюсть Бартоло отвисла.

– Он с тобой разговаривал?

Тоцци не ответил. Пусть думают, что разговаривал.

– Значит, – спросил он, – ты полагаешь, Сол мог сделать что-то в таком духе? Ведь признали же его «невменяемым».

Бартоло бросил вилку и потряс кулаком:

– Как? Как он мог это сделать?

– Не понимаешь? Нанял убийцу.

Бартоло сложил перед собой ладони и затряс руками, словно молился Богу:

– Он же псих. Как он мог заказать убийство? Он не может заказать даже чашки кофе, черт возьми.

Тоцци поглядел на Джуси, но тот упорно смотрел на Стэси.

– А что, Фрэнк? Он уже почти два года в этой больнице. Может, подлечился.

Бартоло махнул рукой:

– Да брось ты.

Тоцци удивился, что Бартоло утверждает, будто Сол действительно сумасшедший. Он рассчитывал, что Фрэнк ухватится за возможность приписать убийство Мистретты Иммордино и тем самым уничтожить его. Сола он ненавидел. И заодно избавил бы от опасности Джуси, свалив убийство на Иммордино. Возможно, Сол, Джуси и Бартоло действовали тут сообща. Однако Тоцци в этом сомневался. Такое примирение, учитывая старые счеты, мало вероятно.

Метрдотель принес бутылку шампанского в ведерке со льдом и четыре высоких бокала. Принялся их расставлять, но Джуси остановил его.

– Только два, – сказал он так, чтобы Тоцци расслышал, и указал на пространство между Стэси и собой.

Девушка бросила взгляд на Тоцци. Вид у нее был слегка нервозный. Ему стало любопытно, что Джуси ей плетет. Однако он не волновался. У нее хватит ума раскусить этого скользкого типа. С неутраченной мужской силой. Черт.

Когда Счастливчик стал откупоривать шампанское, Тоцци снова повернулся к Бартоло:

– Фрэнк, кто же, по-твоему, подослал к Мистретте убийцу, если не Сол?

– Откуда мне знать, черт возьми?

Тоцци понизил голос:

– Кончай, Фрэнк. Не прикидывайся дурачком. Ты знаешь кто.

– Ничего я не знаю.

Бартоло вернулся к своим кальмарам.

Тоцци наклонился к нему:

– Послушай, Фрэнк. А если я скажу, что мы можем защитить тебя? Переселим, изменим фамилию, устроим тебе новую жизнь. И твоему сыну, и всей семье. Твое имя не будет фигурировать ни в каких расследованиях – разумеется, за исключением убийства. Если заключим такую сделку, я все устрою. Только скажи мне, кто прикончил Мистретту.

Бартоло перестал жевать и поглядел ему в глаза:

– Если заключим такую «сделку», ты поселишь меня в доме по соседству с Солом?

Тоцци пожал плечами. Пусть думает, что Сол раскололся и выкладывает все ФБР. Это сведет его с ума. И тогда они наломают дров.

Хлопнула пробка, Тоцци перевел взгляд на Счастливчика. И увидел, что появился телохранитель. Здоровенный тип, втиснутый в двубортный костюм серо-жемчужного цвета, стоял у пианино, пялился на него в упор. Он напоминал буйвола, злобного, тупого. Трудно было понять, что он думает и думает ли вообще. Его большие бледные руки лежали на крышке инструмента, напоминая вареных кур.

Пианист окончил «Очарование» и тут же заиграл «Незнакомцев в ночи». Джуси вышел из-за стола. Помог встать Стэси, взял ее за руку и повел в тесный промежуток между пианино и столиком. Они начали танцевать. Этого в его ресторане не полагалось, однако Джуси танцевал со Стэси, и все смотрели на них, за исключением четырех тучных пар за большим столом посреди зала, поглощавших пирожные и ватрушки. На лице Тоцци заиграли желваки. Он неотрывно смотрел на руку Джуси, которую этот сукин сын держал на талии девушки.

Бартоло потянулся к бокалу с вином и язвительно хохотнул:

– В чем дело, Тоцци? Похоже, ты ревнуешь.

– К кому?

– К Джуси. Боишься, он уведет твою девочку?

Бартоло цыкал зубом и усмехался.

Тоцци не ответил. Ревности он не испытывал. Просто ему не хотелось, чтобы этот мерзавец касался Стэси.

Бартоло фыркнул:

– Будь начеку, Тоцци. Джуси умеет обрабатывать женщин. Ему даже не нужно стараться. Они сами бегают за ним.

Тоцци поглядел ему в глаза:

– Да, нам бы такое везение. А, Фрэнк? Таким страшилам, как мы.

Бартоло снова цыкнул зубом.

Стэси и Джуси танцевали, прижавшись друг к другу, и Стэси, похоже, ничего не имела против. Незнакомцы в ночи, а? Тоцци ждал, когда они повернутся, чтобы увидеть, где лежит рука Джуси. И с удивлением отметил, что все еще на талии. Выдержка у Джуси поразительная.

Бартоло взялся за вилку и за еду.

– Так о чем вы говорили с Солом в последний раз? О погоде?

– О полном освобождении от уголовной ответственности за все, что произошло до сегодняшнего дня. Подумай об этом, Фрэнк. Ты, кажется, не понял, какую хорошую сделку я тебе предлагаю.

Бартоло, жуя, улыбнулся.

– Тоцци, ты сущий осел, не понимаешь, что ли?

– Надо заглядывать вперед, Фрэнк. Джуси не Мистретта. Да, он видный человек и все такое прочее, но не знает и половины того, что знал покойник. Из-за этого будет страдать вся семья. В том числе и ты. Подумай, Фрэнк. В чем смыслит Джуси? В девочках. И только. Ты ставишь не на ту лошадь. Если доном в семье станет сводник, она попадет в скверное положение. Ее никто не станет уважать.

Бартоло вытер салфеткой свой неприятный рот и кивком указал на танцующих:

– Вот что, Тоцци, может, он ничего и не знает, кроме девочек, но твою узнает очень хорошо.

Подняв взгляд, Тоцци увидел, что Джуси положил руку на ягодицы Стэси и прижимает к себе. Она, ухватясь за его лацканы, сопротивлялась. Тоцци закусил губу. Скот.

Взяв трость за нижний конец, он зацепил набалдашником запястье Джуси и сдернул его руку:

– Эй!

Джуси ухватился за трость и дернул, но Тоцци в это время ее толкнул, и мерзавец повалился на пианино, цепляясь за него локтем, но не удержался и упал на пол.

Телохранитель вышел из-за инструмента и пошел на Тоцци. Тот перехватил трость и нижним ее концом ткнул парня в горло. Он так грянул об пол, что на всех столиках задребезжала посуда. И остался лежать навзничь, зажмурясь от боли. Метрдотель кинулся ему на помощь. Какой-то одинокий клиент у стойки зааплодировал.

Джуси встал, поправил галстук и пригладил волосы над ушами, злобно глядя на Тоцци. Стэси встала между ними, поглядывая то на одного, то на другого. Глаза ее расширились. Видимо, она боялась, что начнется перестрелка. Весь ресторан замер.

Тоцци взял ее за руку:

– Пойдем, Стэси. Сегодня мне что-то не хочется итальянских блюд.

Джуси продолжал стоять у пианино. Закурил сигарету, не сводя взгляда с Тоцци.

– Играй что-нибудь, – резко приказал он пианисту.

Послышались звуки музыки. Тоцци узнал мелодию «Шумного веселья». В зале приглушенно зазвучали голоса. Четыре тучные пары перестали жевать. Когда Стэси и Тоцци проходили мимо, они широко раскрыли глаза и плотно сжали губы.

– Эй, Тоцци. – Бартоло, вытирая салфеткой рот, шел за ними. – Я считал тебя умным человеком. Ты поступил не очень осмотрительно. Это не притон. – Он кивнул в сторону Джуси: – Ты поставил владельца в неловкое положение.

– Скажи владельцу, что он сам напросился. И что, если он хочет потискаться на танцплощадке, пусть везет любую из своих проституток в «Страну роз».

Бартоло запустил мизинец в рот и поковырял в зубах.

– Нехорошо, Тоцци. Ты пришел в приличное заведение и грубо обошелся с владельцем. Нехорошо.

– Это угроза, Фрэнк?

Бартоло пожал плечами:

– Понимай как хочешь.

– Не беспокойся. Пойму.

Тоцци повернулся к двери. В ноге пульсировала боль. Он неудачно повернул ее, когда вскочил навстречу телохранителю.

Стэси заметила, что ему больно.

– С тобой ничего не случилось?

– А с тобой?

Она засмущалась:

– Ничего, конечно. Не я же дралась.

– Что этому скоту было нужно? Он тебя всю облапал.

Она закинула волосы за плечо и бросила на него усталый взгляд.

– Нес ту же чушь, которую я слышу по два раза на день с тех пор, как стали крутить этот ролик. «Вы так талантливы, вам нужно сниматься в кино. Хотите, я помогу вам? У меня есть приятели в Голливуде». Это все мура. Репертуар похотливых старичков.

– Не оставила ему номер своего телефона?

– Ты в своем уме?

Она хотела рассердиться, потом лицо ее расплылось в лукавой улыбке.

– Ты что, ревнуешь к этому слизняку? Вот не думала, что увижу тебяв этой роли. Считала, что ты слишком хладнокровен для ревности.

Она продолжала улыбаться, стараясь разозлить его.

– Я действительнослишком хладнокровен для этого.

– Ну да, конечно.

Продолжая усмехаться, она показала ему кончик языка. Когда Тоцци подал гардеробщице номерок, Стэси неожиданно провела ладонью по его щеке, повернула к себе его лицо и очень крепко поцеловала. Краем глаза он увидел, как Джуси и Бартоло, подавшись за столиком друг к другу, о чем-то спорят. Наверняка о нем и Соле Иммордино.

Гардеробщица вернулась:

– Ваша одежда, сэр.

Но Стэси не отрывалась от его губ. Тоцци взялся за ее бедра, ожидая возбуждения, но у него ничего не вышло. Он не мог понять, что с ним происходит. Сильнее стремиться к этому просто невозможно. В бедре пульсировала боль, в паху не ощущалось ничего.

Он мягко оторвался от ее губ. И когда они брали одежду, пробормотал:

– Не здесь.

Стэси потупила взгляд, озорно улыбаясь.

Тоцци помог ей надеть куртку, любуясь изумительными волосами, изумительными ногами.

Но желание не ощущалось. Совершенно.

Глава 9

– Ешь, ешь, Фрэнк. Питайся, – пробормотал под нос Сол, глядя в бинокль. Он сидел, повернувшись лицом к стартовым воротам ипподрома, где жокеи на рысаках занимали места, но смотрел не на них. Взгляд его был обращен на трибуны, туда, где в третьем от него секторе, пятнадцатью – двадцатью рядами ниже, сверкала лысина Фрэнка Бартоло. Фрэнк жадно ел наперченную сосиску. Он уже проглотил чашку густой похлебки с моллюсками, суфле с креветками, пирожок с сосиской и бутерброд с копченой говядиной. Кроме того, допивал третью большую банку пива. Обжора. Ел он торопливо, даже не замечая, что ест. Сол, прищурясь, смотрел, как остатки сосиски с хлебом исчезают у него во рту. Ему хотелось, чтобы Бартоло продолжал есть, – Ешь, Фрэнк.

– Что ты там бормочешь?

Негритос держал перед глазами газету «Стар леджер», раскрытую на спортивной странице с программой бегов. Однако его интересовали не клички лошадей. Он разглядывал внизу страницы рекламу оздоровительного центра «Никербокер», рекламу с той грудастой девицей.

– И на кого же ты поставишь, Чарльз? – спросил Сол, продолжая следить за Фрэнком.

– А?

– На кого поставишь? В следующем заезде.

– А... Так-так... – Зашуршав газетой, Чарльз уставился на верхнюю часть страницы. – Сейчас будет шестой заезд, да? Шестой... Что, если... Вот. Быстрый Песок. Третий номер.

Сол отложил бинокль и посмотрел на строку, под которой негр держал палец.

– Быстрый Песок бежит не здесь. На «Экведакте». Ты смотришь не в тот список, мудрец. Мы на «Мидоумэндсе».

Чарльз злобно поглядел на строки, словно в его ошибке виновата была газета. Ошибаться он не любил.

– Забудь ты об этой девке, Чарльз. Если она что и накачивает, то лишь твои мозги. Ты уже совсем одурел.

– Все еще не веришь мне, да? Думаешь, я все сочинил? Так вот, она былатам в тот вечер. И если б не отвлекла меня, Тоцци бы уже...

– Заткнись, черт возьми. Люди вокруг.

Сол испепелил его взглядом, потом осмотрелся по сторонам. Неизвестно, кто может оказаться поблизости, а он и без того нервничал, находясь здесь. Из головы у него не шел нанятый Джуси убийца.

Взяв у Чарльза газету, Сол глянул на фотографию Мисс Накачивайся. Чарльзу померещилось. В тот вечер он ее не видел. Может, решил,что это она, но ееон не видел. Должно быть, принял за нее какую-то блондинку. Негритосы все такие. Любая блондинка, даже уродина, сводит их с ума. Только в тот вечер Чарльз не видел никого. Он все выдумал. Надо же как-то оправдаться за промашку с Тоцци.

Сол постучал по газетной странице тыльной стороной пальцев.

– Чарльз, ответь по правде. Ты всерьез считаешь, что такая девочка польстится на человека вроде тебя?

– А как же!

На лице негра появилось оскорбленное выражение.

– Почему? Что в тебе такого особенного?

Чарльз положил руку на пах.

– Единственное преимущество, какое Бог дал негру. Предмет зависти белых.

И вновь улыбнулся по-обезьяньи.

– Имеешь в виду умение играть в баскетбол?

– Сам знаешь что. У негров есть тяжелая артиллерия. Любовные пушки.

– Вот как? Кто тебе это говорил?

– Все девки, с какими я имел дело.

– Значит, им ни разу не доводилось иметь дело с итальянцами.

– Иди знаешь куда.

– Серьезно. Спроси у первой же шлюхи, которую подцепишь, пробовала ли она итальянскую колбасу.Услышишь, что она скажет.

– Зачем? Что она может сказать?

– Что итальянцев Бог любит больше. И что Он самитальянец.

– Иди... Почему она скажет так?

– Потому что вам Он дал любовные пушки, а нам и пушки, и ядра.

Сол взялся за ширинку и встряхнул ее.

Обезьянья ухмылка Чарльза растаяла.

– Иди знаешь куда.

Иммордино тоже не улыбался. Он старался отогнать мысль о наемном убийце и спокойно сделать то, ради чего приехал на ипподром.

Сол глянул на большое табло над кассами тотализатора. До старта оставалось шесть минут. Последние струйки игроков тянулись по проходам делать ставки. Это были серьезные игроки, они выжидали, когда окончательно определятся фавориты.

Сол замигал. Табачный дым ел ему глаза. Крытые трибуны напоминали дневную палату в психушке, только курильщиков здесь было в миллион раз больше, многие дымили сигарами. В том числе и Бартоло.

Сол приставил к глазам бинокль. Рослый, располневший сын Бартоло стоял, протянув руку. Фрэнк отсчитывал ему деньги. Парень очень походил на отца, был таким же толстым и уродливым, только повыше ростом и еще не успел облысеть. Сол все еще размышлял, не Фрэнку ли младшему поручили убрать его. Фрэнк мог ходатайствовать за сына, только Джуси вряд ли согласился бы. Сол знает парня. Джуси наверняка выберет совершенно незнакомого, на приближение которого Сол не обратит внимания. К тому же Фрэнк-младший слишком глуп. Даже отец обращается с ним как со слабоумным.

Сол увидел в бинокль, как Бартоло указал большим пальцем вверх, на кассы тотализатора. Посылал младшего сделать ставки и принести еще жратвы. Они всегда вели себя так на бегах. Сол настроил бинокль почетче, пытаясь разглядеть, сколько денег Фрэнк дает сыну. Точно не определишь, но, похоже, много. Фрэнк любит поиграть на бегах почти так же, как и поесть. Бедняге-парню и не удавалось поглядеть на заезд, потому что он вечно ходил за жратвой для отца. Но Фрэнку наплевать на парня. И на всех, кроме себя.

Раз уж пошел наверх, малыш, прихвати отцу пару банок датского пива. И сосиску с перцем. Он не откажется.

Чарльз нагнулся к Солу и спросил на ухо:

– Как он себя чувствует?

Сол не отрываясь смотрел в бинокль.

– Не знаю. Я уже забыл, сколько этот сукин сын способен сожрать.

– Рано или поздно ему приспичит. Или Бог дал вам, итальянцам, и бездонные желудки?

Сол не ответил. Бартоло, опять принявшийся жевать, раздражал его. Дым немилосердно ел глаза, пистолет вдавливался в бок. С навинченным глушителем эту штуку удобно не пристроишь. Глушитель можно и снять, но тогда придется терять время, снова навинчивая его. Приходилось мириться с тем, что он раздражает кожу.

"До старта пять минут, -послышалось знакомое объявление. – Делайте ставки, леди и джентльмены. Через пять минут кассы закроются. До старта пять минут".

—Что ты думаешь о Голубом Пламени Хилари? – спросил Чарльз, снова уткнувшийся в газету.

– Я ничего не смыслю в лошадях.

– Мне нравится кличка. Голубое Пламя Хилари. Похоже, это горячая лошадка.

– Похоже, это газовая горелка на кухне старухи ирландки.

Чарльз поднялся.

– Поставлю-ка на нее пару долларов. И если выиграю, делиться с тобой не стану.

– Сядь.

Сол схватил его за рукав и потянул вниз. Он увидел в бинокль, как Бартоло встал, хмурясь и потирая брюшко, тяжело вздохнул и стал пробираться к проходу.

Наконец. Приспичило-таки сукиному сыну. Невероятно.

Сол отдал бинокль Чарльзу и натянул козырек бейсбольной кепки низко на глаза.

– Вон он идет.

Бартоло с трудом поднимался по ступенькам, протискиваясь сквозь толпу, устремившуюся к своим местам, чтобы не пропустить заезд. Вид у Фрэнка был болезненный, он морщился, прижимая руку к животу.

Выждав, когда Бартоло поднимется на верхнюю площадку, Сол встал:

– Пошли, Чарльз.

И глянул на большое табло: до старта оставалось четыре минуты тридцать секунд.

Сол медленно шел вдоль ряда сидений, сделал попытку протиснуться мимо двух старух, смертельно скучавших и злившихся, что мужья притащили их сюда. Старухи целый вечер громко кудахтали на весь сектор.

– Будто дома этого нет, -беспрерывно твердили они своим старикам. – Ив Холлиндейле есть ипподром, и в Голливуде. Чего ради было приезжать сюда?

От злости они даже не подумали подвинуться и пропустить Сола с Чарльзом. Когда Сол вежливо попросил огненно-рыжую дать им дорогу, та сверкнула на него глазами, будто рак из кипящей кастрюли. Перешагивая через ее ноги, он хотел отдавить ей ступню, но она могла, чего доброго, закатить скандал.

Сол и Чарльз поднимались по бетонным ступенькам быстро. Любители бегов, спешащие к своим местам, уступали им дорогу. Вдвоем они выглядели впечатляюще, будто пара профессиональных футболистов, и это беспокоило Сола. Он натянул козырек кепочки еще ниже и стал тешить себя надеждой, что особого внимания они не привлекут. Не хватало только, чтобы кто-то принял их за игроков из команды «Гиганты» и попросил автограф. Черт возьми, в такой толпе убрать человека проще простого. Сол представил себе, как ствол пистолета упирается ему в живот. Пять-шесть выстрелов. Раздаются вопли, он ничего не видит, кроме проносящихся перед глазами картин собственной жизни, а убийца скрывается. Сол опустил голову и слегка ускорил шаг.

Наверху очереди перед кассами были все еще длинными. Только у окошек, где принимают пятидесяти– и стодолларовые ставки, людей, как всегда, стояло немного.

Сол окинул взглядом толпу:

– Видишь его?

Чарльз покачал головой:

– Не вижу.

Сол поднял взгляд на табло. Линии из желто-белых огоньков образовывали цифры, сейчас, на последней минуте приема ставок, они быстро менялись. Наверху велся отсчет времени, оставшегося до старта. 3.41, 3.40, 3.39...

Протискиваясь сквозь человеческую сутолоку, Сол ощущал за поясом пистолет, глушитель терся о бедро. В полностью укомплектованной обойме тринадцать патронов. Более чем достаточно, чтобы разделаться с Франком. Разве что кто-то вмешается и придет «благословить» его тоже. Это нежелательно. Сол хотел быстро сделать дело и скрыться. Без необходимости перезаряжать пистолет.

Они обогнули здание касс. За ним находились столики и киоски со снедью. И туалеты.

Чарльз схватил Сола за руку:

– Вот он.

Сол, поведя плечом, высвободился:

– Успокойся. Вижу.

Бартоло торопливо шаркал к туалету, по-прежнему держась за живот. Его кислая рожа стала кислее обычного. Похоже, приспичило ему не на шутку.

Сол поднял взгляд на табло. До старта две минуты пятьдесят восемь секунд.

– Помнишь, что тебе нужно делать?

Чарльз усмехнулся:

– А что, это трудно запомнить? Само собой.

– Тем лучше.

Держался Чарльз спокойно, однако Солу казалось, что спокойствие это деланное. Он оплошал с Тоцци, может оплошать и теперь. Сол склонялся к мысли, что, может, и не Чарльз ранил Тоцци в ногу. Возможно, нанял какого-то недоумка за пятьдесят долларов. А выдумке насчет Мисс Накачивайся Сол определенно не верил. Что ж, посмотрим, каким окажется негритос в деле теперь. Десять против одного, что он уже намочил штаны. Если так, пусть идет домой пешком. Сол не поедет до самого Трентона в машине, воняющей мочой. Ни в коем случае.

Они подошли к туалету неторопливо, но и не слишком медленно, стараясь не выделяться. Бартоло только что вошел туда, проталкиваясь между выбегающими, торопящимися на заезд.

Из динамика в потолке послышался низкий, успокаивающий голос: «Три минуты до старта, леди и джентльмены. Три минуты».

Сол и Чарльз вошли в туалет. Пол был вымощен кафелем в бело-серую клетку. Вдоль одной стены тянулся ряд писсуаров, у противоположной размещались кабины. Раковины находились у стены рядом с дверью, там же расположился служитель с пузырьками одеколона и баллонами лака для волос, они в беспорядке стояли на стойке. Сол никогда не видел, чтобы ими кто-то пользовался в общественных туалетах, но старики служители всегда предлагали их. Здесь служителем оказался беззубый негр лет девяноста в больших очках и коричнево-белых туфлях. На краю стойки высилась коробка из-под сигар с мелочью и несколькими долларовыми банкнотами – его чаевыми.

Чарльз встал в очередь к писсуару, как ему и велел Сол. Своей очереди дожидались человек двадцать. Сол покашлял в кулак, чтобы прикрыть лицо, и оглядел находящихся там людей, высматривая возможного убийцу. Хоть это и мало вероятно, но кто-то мог проследовать за ним сюда от психушки, а переполненный туалет – отличное место для убийства. Этот человек мог поджидать его сейчас, делая вид, что никак не застегнет «молнию» на брюках, а на самом деле вытаскивая пистолет. У Сола застучало в голове. Он знал, что не сможет узнать этого человека. Не сможет даже выхватить пистолет с этим чертовым глушителем, чтобы защищаться. Оставалось только делать свое дело и надеяться, что здесь нет того, кто за ним охотится.

Бартоло как раз заходил в кабину, вторую от двери. Сол взял бумажную салфетку из коробки у служителя и высморкался. И держал ее у носа, пока Бартоло не закрыл дверцу.

"Одна минута до старта, леди и джентльмены. -Динамик здесь тоже находился в потолке. – Делайте ставки. Через минуту кассы закроются. До старта одна минута".

Сол прошаркал мимо мужчин, стоящих в очередях к писсуарам и встал у кабины, рядом с той, в которую вошел Бартоло. Из нее тут же вышел худощавый длинноволосый парень в черной тенниске, и Сол занял его место. Закрыл дверь, заперся и сел на унитаз. Под перегородкой ему были видны спущенные на лодыжки брюки Бартоло из двойного трикотажа. Бартоло с кряхтеньем тужился, но долго стараться ему не пришлось. Внезапно раздался шум, будто кто-то вылил в унитаз ведро помоев. Сола передернуло. Вскоре вонь проникла в его кабину, и ему пришлось задержать дыхание. Черт возьми. Этот мерзавец гнилой внутри.

Дыша ртом, он вытащил из-за пояса пистолет.

Из динамика снова послышался голос: «Кассы закрыты. На этот заезд ставок больше не принимается. Кассы закрыты».

Сол замер и прислушался. Бартоло постанывал от облегчения. Снаружи по кафелю прошаркали шаги. Звякнула опущенная в сигарную коробку мелочь. «Спасибо, сэр. Спасибо, сэр». Голос старика служителя.

Положив руку на пистолет, Сол громко кашлянул и одновременно взвел курок, потом прислушался снова. По лицу его струился пот. Рядом в унитаз опять выплеснулось ведро помоев. Бартоло застонал. До Сола снова донеслась вонь, и его чуть не вырвало. Этот гад заслуживал смерти. Он отравлял окружающую среду.

«Лошади на старте. Пошли-и-и-и».

Сол подался вперед и посмотрел в щель между дверцей и косяком. У писсуаров не осталось никого, кроме Чарльза.

"Впереди идет Путешественник, за ним Ржун, Корнелиус Б.,

Северянин..."

—Пропустишь заезд, сынок.

– Да, я знаю, папаша.

Чарльз застегивал «молнию», глядя прямо на Сола.

Сол поморщился от вони. Действуй, Чарльз. Ты ведь помнишь, что надо делать.

Приоткрыв дверцу, он стал смотреть, как Чарльз идет к раковинам. Подойдя к стойке старика, он сделал вид, что поскользнулся, ухватился за ее край и свалил при этом сигарную коробку. Монеты, упав, раскатились по всему туалету. Одна ударилась о ботинок Сола.

– Черт побери! – выругался служитель.

– Извини, папаша. Пол мокрый.

Старик что-то пробормотал и с кряхтением опустился на колени.

– Не волнуйся, папаша. Я помогу. Успокойся. Соберем все.

«После поворота Путешественник идет впереди, Ржун, Северянин вырывается вперед, Корнелиус Б...»

Чарльз опустился на колени рядом со служителем и взглянул на Сола.

Сол изобразил жестом, будто снимает очки. Чарльз быстро сообразил, что он требует снять очки со старика. В противном случае его тоже придется убить, а это пойдет вразрез с образом действий Эмерика. Тот должен убивать с определенной целью, а не ради удовольствия.

Согнув свои длинные пальцы, Чарльз сбросил дужки очков с ушей старика.

– Эй!

– Ты уронил очки, папаша. Давай помогу. – Чарльз положил их на стойку с одеколоном и лаком для волос. – Куда они задевались, черт возьми?

«Первым идет Путешественник, за ним Северянин, Корнелиус Б., Ржун, Вольный, Голубое Пламя Хилари...»

—Очки! Где мои очки?

Старик неистово шарил по полу.

Сол вышел из кабины и навел пистолет на дверцу, за которой сидел Бартоло. Прислушался, нет ли кого в других кабинах, но Чарльз, подойдя к нему, покачал головой. Он уже их проверил.

Чарльз ждал, когда Сол сделает свой ход. Он обещал быть рядом, пусть Сол видит, что он не трус. И может выполнить все что угодно. Но Иммордино до этого не было дела. Он думал о Бартоло и об охотящемся за ним убийце. Ему не терпелось увидеть лицо Фрэнка, когда этот толстый ублюдок увидит его перед собой. Он медленно приподнял ногу, замер на секунду, потом сильно ударил по дверце. Та стукнулась о внутреннюю перегородку и задрожала.

Бартоло сидел со спущенными брюками на унитазе. Но не выглядел ни удивленным, ни испуганным. Сол не сразу осознал, что этот сукин сын держит на бедре револьвер, глядящий ему прямо в лицо. Черт возьми!

– Ты глупый осел, Иммордино. Ну давай, попытайся.

Рука, в которой Сол держал пистолет, задрожала. Он безостановочно хлопал глазами. И не мог поверить тому, что видит.

– Как это...

Бартоло заворчал:

– Думаешь, я не видел твоих ножищ под кабиной? Такие только у тебя и Франкенштейна.

– Черт возьми. – Чарльз попятился к двери.

Бартоло вытянул руку и навел на него пистолет:

– Не двигайся, Джексон. Если не хочешь стать падалью.

Сол чувствовал, как колотится его сердце. Он силился сфокусировать взгляд на Бартоло и навести на него пистолет.

– Фрэнк, с каких это пор ты ходишь на бега при оружии?

– С тех самых, как твой дружок Тоцци предупредил, что ты можешь появиться. Бросай пистолет, Сол.

У Сола стало двоиться в глазах. Проклятый Тоцци.

"После поворота впереди идут Северянин и Путешественник, Вольный отстает на три корпуса, Голубое Пламя Хилари быстро приближается..."

Чарльз глянул на динамик в потолке.

– Че-е-ерт.

Бартоло сидел с голыми ногами и с пистолетом в руке, воняя на все помещение.

– Я сказал – брось оружие, Сол.

– Парень, мне нужны очки. Что ты с ними сделал?

Служитель, не вставая с колен, шипел, как бешеный. Он не мог видеть, что происходит.

– Эй, Сол, ты что, оглох? Я сказал – бросай оружие.

Иммордино скрипнул зубами:

– Бросай ты.

—Я не брошу.

– Тогда мы оба умрем. Как тебе это нравится, Фрэнк? Я застрелю тебя, а ты меня. Хочешь этого?

Сол так разозлился на Тоцци, что готов был рискнуть. У него автоматический пистолет, он может сделать больше выстрелов.

«Впереди идет Северянин, Путешественник отстает, а Голубое Пламя Хилари изо всех сил...»

—Сол, говорю тебе в последний раз.

– Слушай, Фрэнк, давай заключим сделку. Я брошу пистолет, если скажешь, кому Джуси поручил убрать меня.

– Да? А что потом? Мне придется дырявить твою башку?

– Значит, такое поручение дано?

– Я этого не говорил.

– И не нужно говорить. Я сам все знаю.

Сол стиснул рукоятку пистолета, испытывая неодолимое желание нажать на спуск.

– Сол, мне о таком поручении ничего не известно.

– Лживый ублюдок...

Бум!!!

Сол втянул голову в плечи. Грохот выстрела отразился от кафельных стен, и ему заложило уши. Бартоло соскочил с унитаза и зацепился за него низко спущенными брюками.

– Никто не украдет моих чаевых, черт побери.

Сол оглянулся на старого негра, стоящего на коленях у раковины со старым шестизарядным револьвером в руке. На стволе виднелись обрывки липкой ленты. Видимо, старик приклеил его на всякий случай под раковиной.

Бах!!!

Служитель взвизгнул и, ударясь бедром, повалился на кафель стеная, словно больной кот.

Бартоло лежал на своем большом, жирном животе, держа пистолет обеими руками, будто десантник. Бах!!!Он всадил в старика еще одну пулю, и кошачьи стоны прекратились.

Сол не колебался. Навел пистолет и выстрелил. Пфиттт, пфиттт!!!

Тело Бартоло дернулось, словно через него прошел электрический разряд в две тысячи вольт, толстый зад затрясся. В спине кровавили две раны, одна высоко, другая низко. Чарльз бросился и схватил пистолет толстяка. Потом в ужасе произнес:

– Он мертв?

Сола била мелкая дрожь, но он заставил себя ответить спокойно:

– Переверни посмотри.

Чарльз ухватился за рубашку Бартоло и перевернул его на спину. Сол поглядел в остекленевшие глаза, уставившиеся в потолок. Возможно, еще жив. Притворяется.

И стиснул зубы. Это не проблема.

Приставил глушитель ко лбу Бартоло. Пфиттт!

К солнечному сплетению. Пфиттт!

К плечу. Пфиттт!

К другому. Пфиттт!

Аминь.

По кафелю текла кровь. Запах пороховой гари заглушал вонь от унитаза. В ушах у Сола пульсировала кровь. Рубашка пропиталась потом.

«Перед финишем Северянин вырвался вперед на голову, Путешественник и Голубое Пламя Хилари идут вровень. Северянин, Путешественник, Голубое Пламя Хилари. Северянин впереди. Голубое Пламя Хилари почти поравнялась с ним, Путешественник тоже. Северянин, Голубое Пламя Хилари, Путешественник. Северянин, Голубое Пламя Хилари, Путешественник отстает. У финиша Северянин, Голубое Пламя Хилари и Путешественник. Северянин, Голубое Пламя Хилари и Путешественник... Вот и все, леди и джентльмены. Северянин, Голубое Пламя Хилари и Путешественник».

—Черт возьми, Сол. Говорил тебе, нужно поставить на эту лошадь.

– Заткнись!

В голове у Сола будто стучал молот. Он решал, оставить ли и на старике знак креста. Но никак не мог отогнать мысль о Тоцци, этот проклятый гад предупредил Джуси и Бартоло о его возможном появлении. Откуда Тоцци мог это знать? Он что, научился читать мысли? Так или иначе, этот гад вечно переходит ему дорогу. Как ему стало известно, черт возьми, что Сол планирует? От Чарльза? Не может быть. Если бы Чарльз работал на ФБР, то не помог бы убить Бартоло. Они не позволяют своим людям таких вещей. По крайней мере, не позволяли до сих пор.

– Сол, Сол, нам нужно сматываться. Сейчас кого-нибудь принесет.

Сол потер лоб, напряженно размышляя, потом сунул пистолет обратно за пояс. Ствол был еще горячим.

– Взял пистолет Бартоло?

– У меня в кармане.

– Возьми и стариковский.

– Зачем?

– Чтобы сбить с толку полицейских. Они всегда хотят заполучить орудие убийства.

Сол пошел к двери.

Чарльз вынул старый револьвер из мертвой руки старика, сунул за пояс и прикрыл рукоятку майкой.

Сол оглянулся на тело Бартоло и лежащие рядом гильзы, потом толкнул дверь костяшками пальцев, чтобы не оставлять отпечатков, и вышел. Чарльз последовал за ним.

На площади опять стала собираться толпа, счастливчики получали выигрыши, остальные покупали еду, кое-кто направился в туалет. Сол и Чарльз пошли прямо к эскалаторам. Иммордино беспокоился, как бы кто не заметил, что его рубашка насквозь пропиталась потом и на пиджаке выступили влажные пятна. На середине эскалатора они услышали суматоху, вопли, потом гвалт любопытных. Сол решил, что там сейчас очень людно, все протискиваются, проталкиваются, чтобы взглянуть на трупы старого негра и уродливого лысого толстяка со спущенными штанами. Полицейские появятся через считанные минуты, но потребуется немало времени, чтобы очистить помещение и выяснить, что случилось. Они уже будут ехать к югу.

Сойдя с эскалатора, Сол не оглянулся. Он больше не думал о Бартоло. С этим покончено. Он думал о Тоцци и о том, с каким удовольствием «благословил» бы этого сукина сына. Думал и об охотящемся за ним убийце, о том, смог бы он заставить Бартоло назвать его имя. Бартоло явно знал, кто это, но ни за что бы не раскололся.

Подойдя к автомобильной стоянке, Сол сказал себе, что теперь это не имеет значения. Как только они покончат с Джуси, вопрос отпадет сам собой. Распоряжение об убийстве потеряет силу, как только человек, отдавший его, будет мертв, а Джуси осталось недолго жить.

Но все же Соду очень хотелось узнать, кто этот сукин сын. Уж не Тоцци ли? На подходе к машине Чарльза у Сола от этой мысли даже закружилась голова.

Чарльз отпер водительскую дверцу и сел. Сол, держась за ручку своей дверцы, ждал, когда негритос откроет ее.

Тоцци? Нет. Не может быть.

А вдруг?

– Что с тобой, Сол? Садись! Быстрее!

Вдалеке завыли сирены. Машины с мигалками на крышах понеслись к входу на ипподром.

Сол сел и захлопнул дверцу:

– Поехали.

Глава 10

Стэси, обхватив ладонями локти, примостилась на краешке стула. Комната была меблирована множеством складных стульев и длинным столом, в ней было сумрачно и знобко, воздух был слишком переохлажден кондиционером. Стэси села в углу возле задней стены, пытаясь избегнуть сквозняка из отверстия воздуховода в потолке. От здешней атмосферы по коже у нее бегали мурашки. Она жалела, что приехала сюда с Тоцци. Да, ей хотелось быть с ним, но не в психиатрической больнице штата.

Сквозь заменяющее стену зеркало, прозрачное с ее стороны, Стэси разглядывала находящуюся за ним палату. Из комнаты, где она сейчас находилась, врачи наблюдали за пациентами, разглядывали их, как рыбок в аквариуме. Мужчины в пижамах и халатах бесцельно расхаживали по палате. Другие, в мятых джинсах и белых теннисках, курили и таращились в пространство. Один потирал промежность и раскачивался взад-вперед, то и дело затягиваясь сигаретой. Толстый охранник в серой форме сидел у двери на складном стуле, откинувшись назад, и читал газету. Тоцци, привалясь к столу, раздраженно постукивал по полу тростью. Он ждал того самого Сола Иммордино, о котором столько ей рассказывал.

Было тихо, слышалось только гудение телевизора, укрепленного высоко на стене палаты. Стэси силилась разглядеть изображение на экране, но он находился слишком далеко. Видимо, передавали какой-то старый черно-белый фильм. Через динамик, висящий над зеркалом, до нее доносилось, что говорят в палате, и она только что услышала, как охранник сказал Тоцци, мол, Сола Иммордино повели в лазарет, но он должен скоро вернуться. Тоцци не терпелось поговорить с ним. И ей, несмотря на удручающую атмосферу психушки, хотелось увидеть того мафиози, о котором Майк столько говорил.

На треножнике стояла объективом к зеркалу видеокамера. Тоцци установил ее в надежде, что сможет заставить Иммордино сказать или сделать что-нибудь, доказывающее, что он в здравом уме. Мигал красный огонек, показывая, что идет запись. Тоцци велел Стэси не трогать камеру. Но пульсирующий в тишине свет раздражал ее. Вызывал озноб.

Она пристально вгляделась в лицо ждущего Тоцци. Лоб его был наморщен, губы плотно сжаты. Он напоминал орла на краю утеса, готового камнем упасть на добычу. Майк попросил ее привезти его сюда, больная нога не позволяла ему управлять машиной. Обратиться к Гиббонсу он не мог, потому что официальный доступ сюда им закрыт. Тоцци что-то говорил о жалобах доктора Каммингс начальнику, мистеру Иверсу, на их обращение с Иммордино, когда они приезжали сюда прошлый раз, и Иверс строго предупредил их. Но Тоцци не подчинился. Сказал, что не находится при исполнении служебных обязанностей, поэтому его разговор с Иммордино будет не официальным допросом, а обыкновенным посещением.

Стэси не могла сдержать улыбки. Вот эта черта в нем ей нравилась. Тоцци не слушал всякой ерунды. Он знал, что нужно делать, шел напролом и добивался успеха. По крайней мере, в большинстве случаев.

Растерев обнаженные руки, она вздохнула. Ей хотелось от Тоцци большей определенности. Отношения у них какие-то странные. Что касается дел и всего остального, он четко знает, чего хочет, но с ней... Она просто не могла его понять. С одной стороны, Тоцци к ней тянется. Звонит, они отправляются куда-нибудь, и поначалу все шло хорошо, а потом становилось... да, странным. Он всегда говорит комплименты, и, похоже, она нравится ему, однако они застряли на стадии объятий и поцелуев, что кажется весьма нелепым для мужчины его возраста. Они ведут себя, как подростки, дальше он не идет и сам прекращает эту игру. Стэси ничего не могла понять. Что его сдерживает? Он говорил, что не религиозен. Может, подцепил СПИД и боится заразить ее? Но уж этого он не стал бы скрывать. По крайней мере, в это ей не верилось. Она не знала, что и думать.

Однако Тоцци ей нравился по-настоящему и хотелось, чтобы он перестал вести себя так неопределенно.

Он единственный, кто не попытался затащить ее в постель при первой же встрече. В тот вечер в баре «Гилхули» он, казалось, совсем не заинтересовался ею. Жаль. Может, если б увивался вокруг нее и нес всякую чушь, как большинство мужчин, то не угодил бы под пулю.

Стэси вспомнила сцену на улице, когда она пошла за ним, чтобы извиниться, решив, что он обиделся. Вспомнила капельки влаги на своих волосах, изморось в свете уличных фонарей. Потом вспышку выстрела в темноте и крик Тоцци: «Уйди! Спрячься за машину!» Это, в сущности, и все, что ей запомнилось. Да еще лежащий на земле Тоцци. Ее потом спрашивали, не разглядела ли она еще кого-нибудь, но видела она только вспышку. Было темно, и все произошло очень быстро.

Стэси поглядела сквозь зеркало на больную ногу Тоцци. Он сказал, что пуля попала в ляжку, но она не видела ни раны, ни повязки. Что, если пуля угодила чуть выше? О Господи. Может, все дело в этом.

Дверь открылась. Стэси сидела за ней и не сразу увидела, кто там.

– Ты смотри. Должно быть, «Самое смешное видео в Америке».

—Выключи эту чертову штуку.

– Сломать?

– Просто выключи.

Негр в серой форме охранника вошел в комнату и направился к видеокамере. За ним следовал здоровенный белый с нездоровым цветом лица, в клетчатой рубашке и мятых джинсах.

Стэси кашлянула, давая знать о своем присутствии.

Мужчины замерли, словно олени в свете фар. Белый здоровяк сразу же ссутулился и уставился в пол. Тут Стэси увидела на его талии смирительный пояс – широкий белый ремень с двумя лямками для пристегивания рук к бедрам. Стиснутые кулаки этого человека были огромными. Они напомнили Стэси небольшие тыквы.

Охранник улыбнулся ей:

– Извините, что так ворвались. Не знали, что здесь кто-то есть.

Его глаза пристально оглядели ее.

Стэси через силу улыбнулась и потерла обнаженные руки. Они снова покрылись гусиной кожей.

Белый глянул на нее исподлобья и что-то пробормотал. Охранник подошел к двери и закрыл ее.

Сердце Стэси заколотилось. Она глянула на именную бирку, приколотую к карману рубашки охранника. Имя Чарльз, фамилии не разобрала. Буквы были мелкими, освещение тусклым. Ей почему-то хотелось узнать его фамилию и на всякий случай запомнить.

Охранник несколько секунд смотрел в палату сквозь зеркало, потом вновь обратил внимание на Стэси. Склонил голову набок, прищурился и погрозил пальцем.

– Вы не та девушка, что показывают по телевизору? С маленькой штангой?

Стэси забросила волосы за плечо и отвернулась. Мужчины постоянно обращались к ней с этим вопросом, и она спокойно посылала их к черту. Но сейчас она боялась дать отпор этому человеку, боялась того, что может случиться, если она скажет:

«Да, я Мисс Накачивайся», – а если скажет «нет», разочарует его. Посмотрела на стоящего в палате Тоцци и подумала, услышит ли он, если она закричит.

– Вы Мисс Накачивайся, да? – Охранник покачивал головой, словно не веря собственным глазам. – Черт. Я уверен, что это вы.

Стэси потрясла головой:

– Не думаю...

Договорить она не смогла.

– Черт, я хочу получить ваш автограф. Вы знаменитость.

– Нет... Я не...

Горло у нее пересохло.

Охранник повернулся к белому:

– Вот сидит Мисс Накачивайся, приятель. Представляешь?

Здоровяка, казалось, это нисколько не интересовало. Он вращал кулаками пристегнутых рук и был всецело поглощен этим занятием.

– Эй, посмотрите! – Охранник взволнованно указывал на зеркало. – Похоже, там сейчас вы.

Стэси не понимала, о чем он говорит, пока взгляд ее не упал на телевизор в палате. Тьфу ты. Надо же именно сейчас запустить этот проклятый ролик. На экране она поднимала штангу. Черт.

– Говорю тебе, это она, – сказал охранник белому. – Иди сюда, посмотри.

И подтащил здоровяка к видеокамере. Тот, казалось, не хотел смотреть, но все-таки пригнулся и взглянул в видоискатель.

– Смотри на телевизор. Сейчас я увеличу изображение. Этот объектив, как телескоп. Смотри, смотри. Увидишь. Это она.

Белый опустился на колени и одним глазом приник к окуляру. Повернул голову, пристально поглядел ей в лицо, потом снова в видоискатель и смотрел, пока не кончился ролик. Поднявшись, он снова уставился на Стэси. Внутри у нее все похолодело.

Только теперь она обратила внимание, что руки его не пристегнуты. Они спокойно свисали по бокам. Увидев, что она это заметила, он невозмутимо сунул их за лямки, будто в карманы. Его угрюмое лицо все время оставалось неподвижным. Двигались только глаза.

Стэси пришла мысль убежать, но комната была заставлена стульями, между ней и дверью стояли двое мужчин. Она закинула ногу на ногу и обхватила ладонями локти.

Охранник большим пальцем указал на зеркало:

– А это мистер Тоцци, агент ФБР? Ну конечно. Помню, когда он приходил сюда последний раз, у него была эта тросточка... Тогда вы навернякаМисс Накачивайся. Я читал про вас в газете. Там писали, что какой-то агент ФБР получил пулю в ногу, спасая вас от грабителя... Это, конечно, он. Я прав?

Стэси, кивнув, пробормотала:

– Правы.

Несколько дней назад ее имя появилось в светской хронике «Дейли ньюс». Когда она приходила в больницу к Тоцци, кто-то увидел ее и сообщил в редакцию. Оттуда ей позвонили в оздоровительный центр. Она растерялась, когда журналист засыпал ее вопросами, и вместо того, чтобы ответить:

«Никаких комментариев», сказала, слегка отклонясь от истины, что ее пытались ограбить, но внезапно появился агент ФБР и пришел ей на помощь.

– Наверно, была жуткая сцена. Тоцци перестреливается с грабителем.

Сжав губы, Стэси кивнула:

– Да... жуткая.

– И вы были там и все видели, да?

Этот вопрос привел ее в недоумение.

– Ну да. Конечно, была.

Лицо охранника расплылось в глупой улыбке, и он посмотрел в глаза белому.

– А может, это одна из выдумок, на которые пускаются знаменитости, чтобы о них писали в газетах?

Стэси покачала головой:

– Нет, это случилось на самом деле.

Внезапно охранник со своими глупыми вопросами показался ей скорее полоумным, чем опасным. Он не сводил взгляда с белого и кивал, выражение его лица как бы говорило: «Вот видишь». Похоже было, что носить смирительный пояс следует ему.

Но настоящий страх внушал ей белый. С тех пор как он осознал, что она здесь, лицо его застыло в неподвижности. Он неотрывно смотрел на нее – не на тело, просто на нее. Стэси опустила глаза, стараясь уйти от его взгляда, но долго не замечать этого человека оказалось трудно. Через некоторое время она с удивлением и облегчением заметила, что больше он на нее не смотрит. Он переключился на видеокамеру.

Стэси обратила внимание, что красный огонек камеры больше не мигает.

– Послушайте, – обратилась она к охраннику, – вы ее выключили?

Охранник не ответил. Он рыскал по комнате, ища футляр от видеокамеры.

– Что вы ищете?

Белый снова вытащил руку из-за лямки и почесал щеку. Потом подошел к столу и сел, уставясь на девушку.

Стэси не хотела показывать, что боится его, но голос ее дрогнул. Она откашлялась и повторила:

– Что вам нужно?

Белый вскинул бровь и пожал плечами. Охранник продолжал свои поиски у нее за спиной. Сердце Стэси заколотилось. Краем глаза она видела Тоцци по ту сторону зеркала, все еще ждущего. Ей захотелось закричать, потом она решила, что это будет слишком острой реакцией. Однако почему у этого человека со смирительным поясом свободные руки?

Белый поглядел на охранника, потом указал взглядом на какую-то вещь на полу. Стэси тоже увидела раскрытый черный футляр видеокамеры. Величиной с небольшой сундучок. Там вполне уместится мое тело, подумала она. Горло ее внезапно перехватила болезненная спазма.

На лице охранника появилось серьезное выражение, серьезное и неодобрительное. Поглядев на белого, он покачал головой.

Белый утвердительно кивнул. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.

Стэси поднялась. Ее слегка поташнивало.

– Где здесь женский туалет?

Охранник, ничего не ответив, подошел к двери и встал перед ней.

Господи. Что они задумали? Стэси попыталась вспомнить, как поступать при столкновении с насильником, однако на ум ничего не шло. В сознании колотилась мысль, что их двое, что они сильные и что выйти ей не удастся.

Обходя стоящие в беспорядке стулья, она направилась к выходу.

– Мне нужно в...

– Вы слышали нас, когда мы вошли?

– Что?

Охранник откинул голову и поглядел на нее сверху вниз. Он улыбался, улыбка была неприятной.

– Простите. Мне нужно в туалет.

Она шагнула к двери, но охранник не шелохнулся.

– Я задал вопрос. Вы слышали нас, когда мы вошли?

– Пропустите, пожалуйста. Мне нужно выйти.

Белый глядел на нее исподлобья. Его большие руки лежали на столе, готовые к действию.

– Простите, пожалуйста, мне надо выйти.

Она пыталась говорить твердо, однако напряженность голоса выдавала ее страх.

Охранник сложил руки на груди и раздул ноздри.

– Сперва ответьте.

Белый поднялся и стал обходить стол.

Грудь Стэси тяжело вздымалась. Было очень холодно. Хотелось кричать, но она подавила это желание. Вдруг Тоцци не услышит? Она только спровоцирует их. Белый выйдет из себя, задушит ее и запихнет в футляр. Охранник тайком вынесет его из больницы, потом спрячет где-нибудь в лесу. Звери прогрызут футляр и доберутся до нее. А что останется, успеет сгнить, пока ее обнаружат.

Стэси переводила взгляд с одного мужчины на другого, не двигая головой. Она ощущала слабость и легкую тошноту. Ей хотелось вызвать у себя рвоту, так как внезапно она вспомнила, что при столкновении с насильником рекомендуется облевать его. Но эти мужчины были здоровенными, как профессиональные борцы, и стояли поодаль друг от друга. Сделать это ей бы не удалось.

Охранник зарычал:

– Леди, я задал вам простой вопрос. Слышали вы...

Дверь внезапно распахнулась и ударила охранника в спину.

Тот дернулся:

– Что за...

На пороге стоял Тоцци, держа трость, будто шпагу. Оглядев комнату, он остановил взгляд на белом:

– Сол, что ты здесь делаешь, черт возьми?

У Стэси отвисла челюсть. Сол? Это Сол Иммордино?

Тоцци свирепо поглядел на охранника:

– Что вы здесь делаете?

– Ну... я думал, вы хотите поговорить с Солом.

– Я ждал в палате двадцать минут. Что вы с ним здесь делали?

– Я так понял, что вы хотели поговорить с ним здесь, с глазу на глаз. Видно, ошибся.

Тоцци поднял брови и громко вздохнул. Было ясно, что он считает охранника безмозглым кретином. Глянул на Иммордино, покачивающегося и что-то бормочущего над своими руками, потом перевел взгляд на Стэси:

– У тебя все хорошо?

Она сжала губы и кивнула:

– Порядок.

Голос ее прозвучал еле слышно.

Тоцци напустился на охранника:

– Уведи его отсюда в палату и жди меня там.

Охранник спокойно пожал плечами:

– Как скажете. Пошли, Сол.

Он взял Иммордино под руку и повел к двери.

Стэси обрела свой голос.

– Он не связан, – сказала она Тоцци. – Лямки расстегнуты. Руки у него свободны.

В голосе ее снова прозвучал страх.

Охранник услышал ее. Проверил пояс и затянул лямки.

– Наверно, забыл затянуть их после того, как Сол ходил в туалет. – Пожал плечами. – Ему и не нужно этой штуки. Он смирный. Одно из глупых больничных правил. Когда забираешь пациента из палаты, нужно надевать этот пояс.

Закрепив лямки, Чарльз вывел Сола из комнаты.

На душе у Стэси стало гораздо легче.

Тоцци положил руку ей на плечо:

– У тебя действительно все в порядке? Они тебе ничего не сделали?

Девушка покачала головой и содрогнулась.

– Кажется, охранник что-то сделал с камерой. Точно не уверена. Я не видела, чтобы он к ней прикасался, но огонек не мигает.

Тоцци осмотрел камеру и что-то передвинул. Красный огонек замерцал вновь.

– Говорили они что-нибудь?

– Охранник все спрашивал, слышала ли я, как они входили. Я не могла понять, о чем он говорит. Видимо, хотел узнать, слышала ли я, как Иммордино говорит что-нибудь.

– А ты слышала?

– Слышала два голоса, но кто говорит – не видела.

– Что он сказал?

– Кажется, «выключи эту чертову штуку». Имелась в виду камера.

– Но ты не видела, чтобы он это говорил.

– Нет.

– Жаль, – вздохнул Тоцци.

– Почему? Что такое?

– Если б ты видела, как он это говорил, мы бы могли использовать тебя в качестве свидетельницы. Ты слышала, но, к сожалению, не уверена, что это именно его голос. Так что нам от этого никакого проку. Кроме того, мне пришлось бы объяснять, как ты здесь оказалась, и возникли бы процедурные проблемы. Черт.

– Сюда, Сол. Пошли. Вот твой столик.

Сквозь зеркало было видно, как Чарльз ведет Сола по палате.

– Постараюсь как можно быстрее. Подожди меня здесь.

Тоцци хотел уходить, но Стэси схватила его за руку. Поглядела ему в глаза:

– Я хочу в туалет.

Он поглядел в глаза ей:

– А. Ну, иди.

– Пошли со мной.

– Одна не можешь?

– Иди-иди, Сол. Иди.

Тоцци невольно повернулся к зеркалу.

– Пошли, постоишь снаружи, – сказала Стэси. – Я быстро.

Он с легким недоумением пожал плечами:

– Ладно.

Его лицо мстительного орла приняло заботливое выражение отца, пекущегося о ее благополучии. Первоначальное ей нравилось больше.

Вспомнив о ничего не выражающем лице Сола Иммордино, она снова потерла обнаженные руки. Тоцци обнял ее за плечи, они вышли из комнаты и пошли по коридору. В коридоре было теплее, но мурашки у Стэси не проходили. Она пошла побыстрее и все ускоряла шаг, пока они шли по коридору. Ей действительно хотелось в туалет.

Глава 11

Приставя расставленные ладони к стеклу парадной двери приюта Марии Магдалины, Гиббонс заглянул внутрь. В вестибюле худощавый парень красил валиком стену. Гиббонс нахмурился. Что это с ним? Не слышал звонка? И позвонил снова.

Мадлен Каммингс с ехидной улыбкой склонила голову набок:

– Может, взломаем дверь?

Гиббонс никак не отреагировал. Ему не хотелось цапаться с ней. Не хотелось вообще с ней разговаривать. Он приехал сюда по делу, правда, не надеясь добиться результатов. Накануне Сол Иммордино отказался разговаривать с Тоцци, и в этом нет ничего удивительного, однако Тоцци на него обозлился. Он до смерти перепугал Стэси, и она считала, что Сол или его охранник Чарльз Тейт выключили установленную видеокамеру. Гиббонс решил поговорить с сестрой Сола, монахиней. Когда речь заходила о противозаконных делах ее брата, она всегда оказывалась в неведении, однако могла случайно о чем-то проговориться. Сделать попытку имело смысл. В конце концов, если в Тоцци стрелял наемный убийца, поручение до сих пор оставалось в силе. Гиббонс считал, что если Иммордино подослал убийцу к Тоцци, то мог подослать и к нему. Он раздраженно втянул воздух сквозь зубы и снова нажал кнопку звонка.

– Почему вы так нетерпеливы?

Голос Каммингс звучал теперь раздраженно.

Гиббонс продолжал вглядываться через стекло в вестибюль.

– Прямо за дверью стоит какой-то парень, черт возьми. Он что, глухой?

Каммингс пожала плечами:

– Возможно.

Гиббонс молча глянул на нее. Он знал, что она считает его равнодушным к состоянию калек. Вновь и вновь принималась рассказывать, как он и Тоцци «грубо обращались» с Иммордино в психушке, даже нажаловалась на них Иверсу, а Лоррейн верила этой ерунде и по утрам поглядывала на него через кухонный столик, будто на Гиммлера. Гиббонс просто мечтал, чтобы Чарльз Мэнсон вернулся, и Каммингс отозвали обратно в Квантико.

Он уже хотел колотить в дверь кулаком, но тут в вестибюль вышла какая-то девчонка. Накинув дверную цепочку, она отперла замок:

– Да?

Девчонка пристально смотрела из-под туго натянутой цепочки. Взгляд ее светло-карих глаз был недоверчивым, лицо бледным, одутловатым.

Гиббонс показал ей служебное удостоверение:

– Гиббонс, особый агент ФБР. Это агент Каммингс. Мы хотели бы поговорить с сестрой Сил.

Девчонка тупо уставилась на предъявленный документ. Нижняя губа ее отвисла, обнажив гнилые зубы.

Каммингс опустила руку Гиббонса и заглянула в приоткрытую дверь:

– Скажи, пожалуйста, сестре Сил, что мы извиняемся за внезапный приход и что много времени у нее не займем.

Гиббонс свирепо глянул на нее. Неужели она, черт возьми, думает, что им нужно предупреждать о своем визите? Конечно, почему бы не дать подозреваемым время продумать свои показания? По ее мнению, этого требовала вежливость, и вообще она превыше всего ставит цивилизованное поведение. Господи, ну и дура.

Девчонка прикрыла дверь и сняла цепочку. Когда она открыла створку снова, Гиббонс заметил, что живот ее начинает округляться. Мышиного цвета волосы давно не чесаны. Гиббонс решил, что ей лет четырнадцать, от силы пятнадцать.

– Пойду позову ее, – сказала девчонка. Пошла по коридору и скрылась в глубине дома.

В открытую дверь тянуло запахом свежей краски. Маляр походил на сущего идиота, он смотрел на стену недвижным взглядом и проводил валиком вверх-вниз по одной и той же полосе, не оборачиваясь, чтобы обмакнуть его в краску, не передвигаясь на другое место.

Гиббонс понимал, что Каммингс хочет услышать его мнение о парне. Но доставлять ей такого удовольствия не собирался.

– Ну и где же сегодня Тоцци? – спросила она.

Гиббонс пожал плечами:

– Не знаю.

– Удивляюсь, что вы не взяли его с собой. Повидав, как он обращается с умалишенным, могу представить, как бы он обошелся с монахиней.

Гиббонс приподнял брови и пожал плечами. Ему не хотелось вступать в перепалку.

– Или он слишком занят этой девицей?

– Какой?

– Той самой, с рекламного ролика.

Гиббонс нахмурился и придал лицу недоуменное выражение.

– Со Стэси Вьера.

Гиббонс усмехнулся. Он сразу понял, о ком говорит Каммингс, но хотел, чтобы она произнесла имя. После знакомства в больничной палате они с Лоррейн неизменно называли Стэси «этой девицей».

– Так он все еще встречается со Стэси?

– Понятия не имею, что делает Тоцци в свободное время.

Хотя представить это было нетрудно.

Каммингс нахмурилась.

– Может, вы не понимаете, но Лоррейн очень этим расстроена. Она думает, что ее двоюродный брат просто удовлетворяет свою похоть.

Гиббонс снова пожал плечами:

– Ей уже больше двадцати одного года... как мне кажется.

– Возраст тут ни при чем. Дело в отношении Тоцци. Это видно по его лицу. Она для него – просто красивое тело.

– Он вам это говорил?

– Нет.

– Откуда же вам знать, как он относится к ней? Может, его привлекает именно ее душа?

Каммингс сложила руки на груди и посмотрела на Берта поверх очков.

– Мало вероятно.

– Вы просто предполагаете, что он легкомысленный человек. Но наверняка не знаете. И Лоррейн не знает.

– Я не предполагаюничего. Я знаю,что особый агент ФБР флиртует с довольно известной девицей из рекламной телепередачи; популярность этой девицы основана на сексуальной привлекательности и вызывает похотливость. Эта связь не согласуется с требованием осмотрительности, которое Бюро предъявляет своим сотрудникам. Я сомневаюсь, что у Тоцци хватит нравственных качеств не причинить Бюро серьезных неприятностей своими отношениями со Стэси.

Гиббонс закусил щеки изнутри, чтобы не выругаться.

– Что вы можете знать о нравственных качествах Тоцци?

– Я видела, как он бессовестно унижал Сола Иммордино. И отношения со Стэси его, похоже, мало заботят. Я понимаю, Тоцци ваш друг, но он безответственный человек. Берет, что хочет и когда хочет, почти не считаясь с окружающими.

– Вы сами не знаете, что говорите.

Каммингс обратила указательный палец к словам, написанным краской на стекле парадной двери:

– "Приют Марии Магдалины для матерей-одиночек". Подобные заведения существуют по вине мужчин, не способных сдерживать свои прихоти и желания.

– Хотите сказать, что Тоцци наградит Стэси ребенком, а потом бросит?

Если Тоцци так поступит, он убьет его. Каммингс опустила веки и дернула плечом.

– Этого я не утверждаю. Не настолько хорошо знаю его, чтобы выносить профессиональное суждение. Однако потенциальные склонности к неприемлемому поведению присущи каждой личности.

– Все это вздор.

Каммингс вздернула подбородок и пристально посмотрела на Гиббонса.

– А не может ли ваша упорная защита своего напарника объясняться косвенным переживанием его отношений со Стэси?

Гиббонс стиснул зубы.

– Оставьте психологию для психов, ладно?

Сука.

– Очень нехорошо. Очень.

Они оба уставились на маляра, водящего валиком по одному и тому же месту. Он качал головой и бормотал себе под нос, не отрывая взгляда от стены:

– Нехорошо.

Появилась сестра Сил, она приближалась, будто летящий нетопырь. Черная ряса ее вилась вокруг щиколоток. Плохой признак. Обычно она одевалась более современно, носила юбку до колен и небольшую шапочку. Гиббонс понимал, что в этом одеянии она будет преисполнена Божьего духа и станет упорно уклоняться от ответов на его вопросы.

Остановясь возле маляра, монахиня полюбовалась его работой, потом взяла за руку и передвинула валик на фут вправо.

– Очень хорошо, Дональд. Теперь постарайся использовать побольше краски.

Потом, шелестя рясой, пошла к двери и поприветствовала гостей, улыбаясь и поблескивая очками. Гиббонсу стало понятно, почему никто из ходивших в приходскую школу не оканчивал ее.

– Как поживаете, агент Гиббонс?

– Вы помните меня?

– Конечно, помню. – Она обратила сверкающие линзы к его спутнице. – А вы...

– Мадлен Каммингс. Тоже служу в ФБР.

Монахиня кивнула и улыбнулась. Непонятно чему.

– Я прошу извинения за внезапный визит, сестра, – Каммингс искоса посмотрела на Гиббонса, – но мой партнер настоял на этом. Если вы можете уделить нам несколько минут, мы хотели бы спросить вас кое о чем.

– Конечно, конечно. Пойдемте в гостиную. И осторожней, не испачкайтесь свежей краской.

Монахиня повела их в комнату, находящуюся по правую сторону от вестибюля, мрачную, с опущенными до середины окон толстыми шторами. Под потолком гудели лампы дневного света. Гостиная нуждалась в окраске еще больше, чем вестибюль, однако при темпах работы маляра на это ушло бы слишком много времени.

Три обветшалых разномастных дивана стояли у старого, облицованного белым мрамором камина. Вместо дров в нем располагался телевизор. Девчонка, открывшая им дверь, сидела на ближайшем к телевизору диване и жадно смотрела какую-то «мыльную оперу». Еще одна, с нечесаными белокурыми волосами, примостилась рядом, держа на руках малыша. Гиббонс видел только его ножки, потому что голова находилась под необъятной тенниской матери, у ее груди. Ни та, ни другая не обратили никакого внимания на пришедших. «Мыльная опера» была гораздо важнее.

– Садитесь, пожалуйста.

Сестра Сил указала на обитый зеленой парчой диван напротив девчонок.

Гиббонс заметил, что Каммингс вновь уставилась на него. Надеется прочесть его мысли. Небось думает, что он забудет обо всем на свете, раз эта дуреха кормит малыша грудью. Ему наплевать. Да и все равно ничего не видно – только узкая полоска ее голого живота да ножки младенца. Чего она от него ждет, черт возьми? Что он набросит на них одеяло? Выгонит девчонок из комнаты? Господи, жизнь у них и без того несладкая. Пусть себе наслаждаются «мыльной оперой».

Сестра Сил села и сложила руки на коленях.

– Как идут ваши дела, мистер Гиббонс?

– Отлично, сестра. Отлично.

Гиббонс ожидал, что в ее неизменно любезном тоне зазвучат саркастические нотки. Он и Тоцци два года назад арестовали ее брата в Атлантик-Сити. Она понимала, что агенты приехали расспрашивать ее о Соле.

– А как поживает мистер Тоцци?

Гиббонс кивнул:

– Отлично.

– Я вижу, он уже не ваш напарник. Теперь вы работаете в паре с агентом Каммингс?

Они оба ответили хором:

– Временно.

– А-а. – Сестра Сил улыбнулась и кивнула. – Мисс Каммингс, можно попросить вас кое о чем до того, как мы приступим к вашему делу?

– Пожалуйста.

– Я не жду от вас немедленного ответа, но была бы очень благодарна вам, если б вы смогли приехать сюда как-нибудь вечером и поговорить с девочками. У них так мало образцов для подражания, и, думаю, преуспевающая женщина из реального мира произведет на них сильное впечатление.

Сестра Сил указала подбородком на двух девчонок.

На экране телевизора богатая стерва-блондинка с важным видом расхаживала по кабинету, свысока обращаясь к маленькой брюнетке-секретарше. Похоже, она отговаривала брюнетку от встречи с каким-то парнем, говорила, что не «очень разумно» показываться с ним на людях. Брюнетка многое скрывала, у нее было симпатичное «страдающее» лицо. Блондинка непрерывно поводила плечами. Девчонки прямо-таки прилипли к экрану.

Монахиня вздохнула:

– К сожалению, я не могу предложить им более полезных развлечений, чем эта дрянь. Но, пожалуй, нужно быть довольной и тем, что у нас есть телевизор. Денег нам всегда не хватало, а сейчас пожертвования сократились и приходится особенно туго.

Каммингс повернулась от экрана к монахине и поправила очки:

– Телефильмы сильно воздействуют на молодежь. Молодые женщины особенно легко усваивают проповедь ошибочных взглядов, прежде всего идеализированных концепцией романтической любви. Эти идеи часто становятся ведущим подтекстом большинства коммерческих телепрограмм. Молодые женщины так стремятся к тем образцам чарующей любви, какие видят на телеэкране, что становятся легкой добычей безнравственных мужчин.

Она снова поправила очки и посмотрела Гиббонсу в глаза.

Гиббонс потер челюсть, поглядел на потолок и вздохнул. Отвяжись же ты от меня.

Сестра Сил сложила руки на груди:

– Вы совершенно правы, мисс Каммингс. Я слышу буквально то же самое от каждой юной собеседницы. Они так жаждут любви, что покоряются любому парню, который оказывает им малейшие знаки внимания. Мужчины, кажется, находят таких девчонок каким-то животным инстинктом. Чуть ли не по запаху. Я уверена, что люди они не злые, просто сами подвергаются тому же порочному влиянию. Но когда дело касается невинных девушек, они становятся грешниками. Может, тут зов природы, но это их не оправдывает.

Досказав свою небольшую речь, Сил плотно сжала губы.

– Это нехорошо! Очень нехорошо! Очень!

Маляр уже не стоял лицом к стене вестибюля. Он в упор смотрел на Сил, лицо его было раздраженным, гораздо более «страдающим», чем у брюнетки на экране. Он достал из кармана черные деревянные четки, уже испачканные краской.

– Нехорошо! Очень!

Сил вскочила с дивана, подошла к нему, взяла за плечи и стала утешать, говорить, что все хорошо, все замечательно. Он слегка коснулся валиком ее рясы, оставив на ней светло-желтый мазок.

– Пошли со мной, мой хороший, – сказала ему монахиня. – Пора сделать перерыв. Люси приготовит тебе большую чашку чаю. Как тебе это нравится? Большую чашку чаю.

Она повела его в глубь дома, а он продолжал взволнованно бормотать:

– Это нехорошо! Очень нехорошо! Очень!

Девчонки на диване не шевелились. Они по-прежнему неотрывно смотрели на экран. Малыш под тенниской блондинки перестал сосать.

Гиббонс повернулся к Каммингс и снова натолкнулся на ее упорный взгляд.

– Можете произнести вслух, – сказала она. – Я знаю, что вы думаете.

– Откуда, черт возьми, вам это знать?

Она усмехнулась:

– Оставьте. Я знаю, что вы думаете о людях вроде этого человека. Вы предубеждены против тех, кто не в своем уме.

– Я не произнес ни слова.

– У вас это написано на лице.

Гиббонс поглядел в потолок и закусил верхнюю губу. Работать вместе с ней – все равно что с женой. Даже Лоррейн не смогла бы так донимать его. Он поднял палец и хотел приказать Каммингс убраться, но тут сестра Сил появилась в комнате и уселась на диван, пряча в складках рясы желтое пятно.

– Прошу прощения за неожиданное вмешательство, – извинилась она, опять сложив руки на коленях. – Это очень милый человек, однако некоторые вещи вдруг выводят его из равновесия. Боюсь, что с моим истощившимся бюджетом мы не сможем нанять профессионального маляра. – Она блаженно улыбнулась. – Но краска очень высокого качества, мы получили ее как пожертвование. За этонужно быть благодарной.

Она склонила голову. Аминь.

Гиббонс улыбнулся и кивнул, хотя ему хотелось сунуть два пальца себе в глотку.

– Кстати, я хотел спросить вас и о деньгах. – Он подался вперед. – Насколько я понимаю, вы содержите приют на свои средства, а епархия не оказывает вам никакой финансовой помощи. Это правда?

Сил кивнула, сверкнув очками:

– Да, мы существуем на частную благотворительность.

– Почему? Не лучше ли было бы перейти под покровительство епархии? В финансовом смысле, разумеется.

Откинув голову, монахиня ненадолго задумалась.

– И да, и нет. Если б мы решили находиться под покровительством епархии, то получали бы от нее деньги, но и стали бы подконтрольными ей.

– А что же тут плохого?

– Поймите, мистер Гиббонс, я искренне восхищаюсь архиепископом Лихи. Он замечательный человек, и, на мой взгляд, политика возглавляемой им администрации не отражает его личных чувств христианской любви и милосердия. Однако некоторые люди в епархии не одобряют моих целей. Они считают, что работа, которую мы ведем здесь, успешнее выполняется светскими агентствами социальной службы, и что мы... Откровенно говоря, они не считают нас нужными. Но я нахожу неприемлемой их вытекающую отсюда политику, при которой некоторые люди лишаются заботы церкви и когда девушка совершает серьезную ошибку, от нее нужно отвернуться и отдать под попечение ненадежных светских агентств.

– Другими словами, епархия хотела бы закрыть ваш приют.

Монахиня откинула голову еще сильнее. Подбирая одну из затверженных фраз, она походила на говорящего скворца, такая же черная и непонятная.

– Да, епархия может так поступить. Если только мы будем брать у нее деньги.

– Так откуда жеони к вам поступают?

Гиббонс чуть не упал замертво. Наконец-то Каммингс сказала что-то дельное.

– Главным образом, в виде частных пожертвований.

– И эти пожертвования позволяют вам существовать?

Блаженная улыбка вновь появилась на лице Сил, более сияющая, чем прежде.

– Кое-как сводим концы с концами. Последние два года выдались тяжелыми, но Бог не дает нам пропасть.

Гиббонс потеребил нижнюю губу:

– А как ваш брат Сол? Помогает он вам?

Праведная улыбка, теплившаяся в уголках губ Сил, исчезла. Ее очки сверкнули.

– Как вас понять, мистер Гиббонс?

– Два года назад ваш брат имел долю в нескольких весьма доходных предприятиях. И должно быть, скопил немалые деньги. Я полагал, что Сол – ваш ангел-хранитель.

– У моего брата никогда не было «доходных предприятий», мистер Гиббонс. Он очень болен. Денег у него почти нет.

– Да, так говорят, но мне трудно в это поверить. Мы знаем, что у него есть, по крайней мере, один номерной счет в Швейцарии и компания, владеющая контрольным пакетом акций, в Панаме.

Спина Сил напряглась.

– В самом деле?

Гиббонс сжал губы и кивнул:

– В самом деле.

– Думаю, вы ошибаетесь, мистер Гиббонс. Я официальный опекун брата и знаю, что у него есть. Около пятнадцати тысяч долларов, полученных по наследству. Я вложила эти деньги в долговременные депозитные сертификаты, чтобы получать наивысшую прибыль по процентам.

Гиббонс молча посмотрел на нее, и она умолкла, в комнате слышался лишь вычурный диалог из «мыльной оперы».

– Сестра, может, поговорим откровенно?

Монахиня приняла недоуменный вид. Это она умела. Гиббонс не раз видел на ее лице эту мину. Особенно удачной она была в тюрьме. Сестра Сил оказалась там в тот вечер, когда Сола арестовали в Атлантик-Сити. В наручниках вид у нее был очень недоуменный.

Гиббонс попытался разглядеть ее глаза за сверкающими линзами очков. Какие там пятнадцать тысяч. Солу потребовалось больше, чтобы нанять убийцу.

– Лгать грешно, сестра. Даже ради защиты своего брата.

– Я не лгу, мистер Гиббонс. Вы должны бы это знать.

Губы ее сжались в короткую тонкую линию.

– Этот дом действительно обеднел с тех пор, как я приезжал сюда в последний раз. Года два назад, перед арестом Сола. Не напускное ли это убожество, сестра? Как и болезнь вашего брата?

Внутри у монахини все кипело, но она сдерживалась.

– Могу заверить вас, мистер Гиббонс, что я не подвергала бы этих юных женщин никаким лишениям, будь у меня средства. Как я уже сказала, у Сола есть депозитные сертификаты, и у нас есть в банке небольшой общий счет – меньше двух тысяч долларов, мы условились тратить эти деньги лишь при крайней необходимости. Могу показать вам все документы.

– Хм-м-м. – Гиббонс кивнул. – Раз условились, значит, вы обсуждали это с ним?

– Я поставила его в известность,мистер Гиббонс. Вы знаете, что он неспособен понять этих вопросов. Он очень болен.

Ее очки испускали смертоносные лучи.

Гиббонс снова кивнул и, сощурясь, поглядел на нее. Он знал, что монахиня лжет, и хотел, чтобы она это поняла.

Каммингс кашлянула:

– Сестра, я хочу официально заявить, что мы с Гиббонсом расходимся во взглядах на психическое состояние вашего брата, и его мнение, что ваш брат симулянт, просто его личное мнение, а не точка зрения ФБР.

У Гиббонса возникло желание схватить ее за горло. Понимает она, что делает, черт возьми? Что выбивает у него почву из-под ног?

– А я хочу официально заявить, сестра, что доктор Каммингс лишь наблюдатель в данном расследовании и еемнению цена не больше... – Он умолк и свирепо поглядел на монахиню. – Ладно, не будем.

Подбородок Сил прижался к груди.

– Прошу прощения? Какое расследование? Вы не вели речи о расследовании.

Заговорила Каммингс:

– Мы расследуем недавние убийства мистера Сабатини Мистретты, его телохранителя Джерри Реллы, мистера Фрэнка Бартоло и мистера Лукаса Уизерспуна.

Фамилии она перечислила неторопливо и четко.

На лице монахини вновь появилось недоуменное выражение:

– А это кто еще такой?

Доктор Каммингс пояснила:

– Мистер Уизерспун был служащим на ипподроме «Мидоулендс», где убит мистер Бартоло. Видимо, он оказался случайной жертвой.

Гиббонс не мог терпеть дольше ее болтливости:

– Каммингс, вы не знаете этого наверняка. И никто пока на знает. Потом, где вы, черт возьми, учились вести оперативный сбор информации? Мы задаем вопросы, а не сестра Сил. ФБР не справочное бюро.

Каммингс резко втянула в себя воздух, лицо ее окаменело. Потом она обратилась к монахине:

– Агент Гиббонс и я расходимся во мнении относительно мотивов этих убийств. Он считает, что они связаны с деятельностью «Коза ностра». Я думаю, что это дело рук маньяка-убийцы.

Сестра Сил приложила руку к груди:

– Маньяка-убийцы? Пресвятая Дева Мария, моли Бога за нас.

Гиббонс закусил верхнюю губу. Ему хотелось удавить их обеих.

Монахиня уставилась на нее:

– Вы полагаете, мой брат стал убийцей-маньяком?

Теперь Сил держалась высокомерно.

Каммингс вдруг не смогла ничего сказать. Она замерла, сложив руки на груди и подняв одну бровь над оправой очков, ждала, что Гиббонс как-то уладит недоразумение, вызванное упоминанием маньяка-убийцы. И, видимо, не представляла всей меры своей оплошности. Сил пришла в ужас. Теперь от монахини не услышишь ничего, кроме отрицаний и уверений о святости ее дражайшего сумасшедшего братца. Черт.

Тут Гиббонс услышал нечто знакомое – размеренные, глухие удары по барабану. Глянул на экран телевизора и увидел большой зал, блистающий хромированными снарядами для тяжелой атлетики. Шла рекламная передача Стэси. Девушка на экране поднимала и опускала штангу, подрагивая грудями.

– А она красавица.

Девчонка, открывшая им дверь, неотрывно глядела на Стэси, разинув рот.

– Угу... – промычала блондинка, держащая ребенка у груди.

– Внешность, девочки, это еще не все, – сказала сестра Сил, стараясь привлечь их внимание.

Каммингс тоже внесла свою лепту:

– Красивая внешность редко гарантирует счастье в жизни.

Девчонки не обратили на них внимания. Мисс Накачивайся была их идолом, и они не желали слышать о ней ничего дурного. Собственно говоря, для беседы с этими девчонками сестре Сил надо было бы пригласить Стэси. Как-никак знаменитость, очень привлекательная внешне, выпускница Барнард-колледжа. Она была бы куда лучшим образцом для подражания, чем эта болтунья Каммингс. По крайней мере, Стэси хорошо делает свою работу.

– Это правда, – сказала девчонкам Каммингс, стараясь перекрыть голосом шум телевизора. – Телевизионные образы – не настоящая жизнь. Я знакома с этой женщиной и знаю...

– Нехорошо. Очень нехорошо.

В дверях стоял слабоумный маляр, глядя на экран. С пальца его свисала кружка. Одна штанина была мокрой и на полу стояла лужица чая. В другой руке он держал отвертку.

Сестра Сил опять вскочила с дивана:

– Ничего, ничего. Штаны высохнут. Пошли, найдем Люси.

И увела его туда, откуда он явился.

«Приглашаем – приходи и...»

—НАКАЧИВАЙСЯ! – хором выкрикнули девчонки. Это было первым проявлением их мозговой деятельности. Обе, широко улыбаясь, жадно глядели на экран.

Каммингс смотрела на них, покачивая головой.

Гиббонс смотрел на ее лицо. Поразительно, страдающие словесным поносом ухитряются выглядеть так, будто у них запор.

Он глянул на свои часы, потом на дверь, в которую Сил увела слабоумного. Подумал, что оставаться здесь незачем. Монахиня им ничего не скажет. Можно отправляться к себе в контору. И поднялся с продавленного дивана.

Черт.

Глава 12

Сол спрятал кисти рук под мышки. В «шевроле» Чарльза было очень холодно. Дул резкий ветер, прохожие ежились, засунув руки в карманы. Ну и апрель! Сол подышал на кулак.

– Чарльз, чего мы торчим здесь?

– Ждем.

Машина стояла на Бликер-стрит возле бара «Тяжелый день», хотя стоянки там не было. Чарльз глядел в окошко, синий свет неоновой вывески окрашивал половину его лица и шеи. Отражения букв змеились по капоту машины.

Негритос то ли присматривается к чему-то, думал Сол, то ли умышленно не смотрит на него. Казалось, Чарльз на что-то обижен.

Сол, потирая руки, стал глядеть на прохожих. Взгляд его быстро сновал от лица к лицу. Его беспокоил наемный убийца. Стрелком мог оказаться любой из идущих мимо. Сидя в машине, он нервничал. Нельзя чувствовать себя в безопасности, пока Джуси жив. Однако нужно составить план, как убрать его. Все по порядку.

Он бросил взгляд на синее лицо Чарльза:

– Чего мы ждем? Я думал, ты знаешь, где она.

– Я знаю, где она должна быть.

Чарльз по-прежнему не смотрел на него. Он действительно был чем-то расстроен, от самой больницы не сказал почти ни слова. Что это с ним сегодня?

– Ну так пошли, отыщем ее.

Чарльз не ответил.

– Ты врешь. Ты ее не нашел.

Чарльз наконец повернулся к нему:

– Нашел. Нашел. Чего ради, по-твоему, я всю неделю ездил сюда после работы? Поджидал ее и ехал за ней. Я нашел ее, приятель. Вон там.

И указал на другую сторону улицы. В дальнем конце квартала, между греческой кофейней и лавкой кожаных изделий для хиппи, находился один из спортзалов «Никербокера».

Сол пожал плечами:

– Ну и что?

– Она там работает.

– И?..

– И ведет сейчас занятия аэробикой. В зале.

Сол усмехнулся:

– Молодчина, Чарльз.

Тот что-то буркнул под нос и снова уставился в окошко.

Солу захотелось дать ему по морде. Парень становится несносным. Возмущается всякий раз, когда велишь ему сделать нужное дело. Вчера вечером в палате чуть не разревелся, как баба, потому что накачанный, как Шварценеггер, парень вышвырнул его из спортзала на окраине города, когда он стал задавать слишком много вопросов о Мисс Накачивайся. Очень уж обидчив этот негритос.

Боится, как бы не остаться на бобах. Последние два дня все ныл, жаловался, что ничего не имеет за все свои старания. Но, черт возьми, он же знает, сколько нужно сделать для того, чтобы иметь возможность получить деньги. Мистретта, Бартоло, Джуси и Тоцци должны стать покойниками, тогда откроется доступ к деньгам, и Чарльз получит свои сто тысяч. Пусть покупает «кадиллак», о котором грезит, напихивает туда шлюх и катит в свой негритянский рай. Только сперва надо довести дело до конца.

Сол прикусил ноготь. Деньги – вот и все, о чем беспокоится этот негритос. Ему невдомек, что такое настоящее беспокойство. Его не ищет наемный убийца. Ему никто не собирается всадить пулю в затылок. Ему...

Когда перед машиной мелькнул рослый, располневший парень, сердце Иммордино екнуло. Ему показалось, что это сын Бартоло. Убедившись в ошибке, он вытер лоб рукавом. Черт возьми.

Чарльз снова издал нарочито долгий вздох.

Сол свирепо глянул на него. Знает, что все делается к его же выгоде, но ведет себя по-детски, сегодня вечером они ничего не успеют, а времени в обрез. Чарльз подпер кулаком подбородок и опять вздохнул, уныло и громко. Больше сдерживаться Сол не мог. Негритос не понимает, что дело это касается его жизни. Надо поговорить с ним начистоту.

– Что это с тобой, Чарльз? Чем-то недоволен? Скажи.

– Со мной ничего.

Негритос по-прежнему не смотрел на Сола.

Иммордино закусил нижнюю губу.

– Скажи, Чарльз. Я же вижу, ты чем-то недоволен.

Продолжая глядеть в окошко, Чарльз молча пожал плечами. Унылый синий негр. Замечательно. Как раз то, что сейчас нужно.

Сол уставился через лобовое стекло на дверь спортзала. Этот ублюдок знает больше, чем говорит. Раз ему известно, что Мисс Накачивайся сейчас ведет занятия, значит, он должен знать еще кое-что. Вдруг она всегда уходит оттуда через заднюю дверь, а Чарльз назло ему утаивает эту маленькую подробность? Что тогда? Тогда они упустят ее, вот что. Сол глянул на синее лицо Чарльза. Может, он уже знает, где находится Тоцци. Может, проследил Мисс Накачивайся до его нынешнего жилья. Чарльз держится за него, держится ради денег. Но даже не знает, как попросить то, что ему нужно, тупой болван. Потому и ведет себя так по-дурацки. Сол, со-щурясь, поглядел на дверь спортзала. Сукин сын! Опять он упустит Тоцци.

– Чарльз, ты знаешь, где находится Тоцци?

Негр равнодушно пожал плечами:

– Не знаю.

Сол взглянул на часы:

– Если знаешь и скрываешь от меня, то потом пожалеешь.

Чарльз обернулся к заднему сиденью и уставился на Сола. В синем свете глаза его ярко блестели.

– Вот как? И что же ты со мной сделаешь?

Сол коснулся пистолета за поясом:

– Воткну эту штуку тебе в задницу и поставлю свинцовую клизму. Как тебе это понравится?

– Не грози. Ты не застрелишь меня на этой улице. Фараоны тут же схватят тебя как миленького и упрячут в кутузку.

А чем это кончится, сам знаешь. Ты псих. Должен находиться в психушке. И если возьмут тебя здесь, тебе конец.

Пальцы Сола окоченели. Этот ублюдок прав. Попадись он за стенами психушки, ему конец. Тем более если Тоцци останется жив и даст против него показания. Наркоманы-охранники определенно развяжут языки, скажут, что выпускали его за порцию зелья. Без Чарльза не обойтись. Черт.

– Ну так чего же ты хочешь, Чарльз? Чем я могу тебя осчастливить?

Чарльз невесело хохотнул:

– Осчастливить? Тебе плевать на меня. Я раб. Ты только диктуешь мне, что делать. Выкинуть бы тебя сейчас из машины. Что тогда предпримешь? Поедешь поездом в больницу проситься обратно? Нет. Чтобы вернуться туда, тебе нужен я.

– Слушай, Чарльз, кончай эти...

– Утром тебя хватятся. А потом сам знаешь, что будет. На поиски бросятся и полиция, и ФБР. Тебе придется прятаться, как собаке. И поделом. Потому что общаешься со мной, как с собакой.

Сол глянул в сторону спортзала. Оттуда вышли несколько женщин со спортивными сумками. Ни одна из них не походила на Стэси. Возможно, они из ее группы, стало быть, занятия кончились. Если они хотят найти сегодня Тоцци, нужно действовать быстро, но этот негритос все еще дуется, черт бы его побрал.

У Сола свело желудок.

– Чарльз, чего ты хочешь, черт возьми? Ну, говори же.

Негр ударил кулаком по рулевому колесу:

– Что я имею от всего этого? Одни обещания. Я говорю, что мне нужны деньги, ты говоришь – подожди. Это все чушь. Откуда я знаю, что, убив Тоцци и Джуси, ты не убьешь и меня? А? Скажи. Откуда?

– Кончай, Чарльз. Не мели ерунды.

– Хочешь знать, что мне нужно? – Чарльз подскочил на скрипучем сиденье и повернулся к Солу всем торсом. – Действительно хочешь? Мне нужна гарантия.

– Что-что?

– Гарантия. Денег ты мне не даешь. Ничего не даешь, кроме поручений. Вот я и хочу иметь гарантию, что, когда все будет сделано, ты меня не надуешь.

Сол чуть не расхохотался. Негритос явно спятил.

– Ладно, Чарльз, какой разговор. Составь бумагу, я подпишу.

Сол непрерывно поглядывал на дверь спортзала, дожидаясь, когда эта блондинка с гривой кудрявых волос выйдет оттуда.

– Никаких бумаг. Прими меня в семью.

– Что? – Сол не слушал.

– Перестань смотреть туда и гляди на меня. Ты спросил, чего я хочу. Вот чего. Хочу, чтобы ты принял меня в семью. Хочу стать полноправным членом мафии.

Сол изумленно уставился на него. Он не верил своим ушам. Принять в семью Чарльза? Это что, шутка? Черномазых в мафии нет. Никогда не было и не будет. Немыслимо.

– Я сказал, перестань высматривать эту девку и гляди на меня. Не беспокойся о ней. Беспокойся обо мне. Я хочу стать членом мафии. Принимай меня или иди куда хочешь.

Сол крепко сжал кулаки, грудь его вздымалась. Он готов был пустить в ход пистолет. От гнева он забыл об осторожности. Как смеет этот негритос так разговаривать с ним?

– Примешь или нет? Отвечай.

Сол поглядел в сторону спортзала, но Чарльз схватил его за лицо и повернул к себе:

– Примешь или нет? Я должен знать.

Сол откинулся на спинку сиденья. Рука его лежала на пистолете. Он был готов всадить этому ублюдку пулю в сердце и бросить здесь... Да, но как потом вернуться обратно в психушку? Кто заставит этих наркоманов впустить его? Черт!

– Вон она, Сол. Смотри.

Чарльз самодовольно улыбался. Теперь он был сущей образиной.

Сол сразу же узнал Стэси. Знакомые волосы, знакомые ноги. Хлопчатобумажная куртка, мини-юбка, черные чулки.

– Заводи машину. Быстрей. Хватит дурачиться. Я не хочу терять ее из виду.

– Сперва прими меня. – Чарльз вытащил ключ зажигания и опустил стекло своей дверцы. – Я брошу его в сточную решетку. Клянусь.

Стэси зашагала по улице.

– Заводи машину, Чарльз. Она сядет в такси, и мы ее потеряем.

В желудке у Сола словно ворочался удав.

– Такси она не возьмет. Смотри.

Стэси вошла в открытый пролет подземного гаража. Сол видел, что она направилась к будке сторожа.

– У нее есть машина, Сол. Я знаю какая. И номер помню.

Чарльз улыбнулся так, словно у него на руках были все козыри.

Сол вгляделся в пролет гаража, но Стэси уже не было видно. Оттуда выехал большой черный седан, но это была явно не ее машина. Слишком рано, да и вряд ли она ездит на такой. Только как, черт возьми, узнать ее машину? С такого расстояния не разглядишь лица водителя сквозь отсвечивающее лобовое стекло. Черт.

– Ну как, Сол? Примешь меня или нет?

Солу мучительно хотелось выхватить пистолет...

– Ну?

Принять это дерьмо?

– Ну?

Сол покосился на гараж.

– Ладно, ладно.

– Что ладно?

– Будь по-твоему. Как только вернемся в больницу, приму. А теперь побыстрей заводи.

– Нет. – Чарльз покачал головой, держа ключ за окошком. – Принимай сейчас.

– Прямо здесь?

На выезде из гаража показался белый «фольксваген».

– Ты смеешься?

Сол смотрел на белую машину, готовую повернуть на проезжую часть улицы.

– Успокойся. Это не ее машина. Действуй. Мы совершим все это немедленно.

– Чарльз, существуют определенные правила. Чтобы вступить в мафию, нужно быть сицилийцем. По крайней мере итальянцем. Ты должен это знать.

– Сол, ты станешь доном. Я от тебя только это и слышу. Дон может принять кого захочет.

Иммордино стиснул зубы, не сводя глаз с гаража.

– Я не могу сделать этого сейчас. Нужны определенные вещи. Ты должен их иметь, иначе прием будет недействительным.

– У нас есть все. Нужны только нож и пистолет. Я прочел в книге.

Из гаража вынеслась красная машина и помчалась по улице. Сол вытер пот с носа.

– Это она?

Чарльз закрыл глаза и пожал плечами:

– Прими, тогда скажу.

Сол увидел, как машина скрылась за поворотом, и удав у него в желудке заплясал румбу.

– Слушай, Чарльз, я совершу обряд, но у нас есть не все. Когда принимали меня, там был портрет святого. У тебя он есть? Без портрета нельзя.

Чарльз протянул руку и стал рыться на заднем сиденье. Достал старый, потрепанный номер журнала «Эбони». На обложке был изображен Джеймс Браун.

– Сойдет и этот.

– Кто? Джеймс Браун? Он никакой не святой.

– Крестный отец души. Почти то же самое.

Чарльз оторвал обложку.

Из гаража плавно вырулила желтая двухместная «хонда». Сол пытался разглядеть, кто за рулем, но ничего не было видно. Чарльз протягивал портрет Джеймса Брауна.

Сол вырвал журнальную обложку из его руки:

– Ладно, ладно. Твоя взяла.

– Мольто бонни[3].

Чарльз улыбнулся, обнажив все зубы.

– Давай нож. Побыстрей.

Сол огляделся, нет ли кого поблизости, потом достал пистолет и сунул в тень под приборную доску. Взял у Чарльза нож и открыл лезвие:

– Давай палец.

Сол сжал кончик его указательного пальца, потом кольнул ножом.

– Оууу!

– Замолчи. Это священно.

Сол вытащил из тени руку Чарльза.

– Видишь кровь?

В неоновом свете она казалась синей.

– Это означает, что мы теперь одна семья.

Сол сглотнул. Черномазый мафиози. Мистретта небось переворачивается в гробу.

Он держал в одной руке нож и пистолет. Вытаскивать их из тени не осмеливался.

– Видишь? Теперь ты будешь жить с ножом и пистолетом и погибнешь от ножа и пистолета.

Положив оружие на резиновый коврик, Сол взял портрет святого, предложенный Чарльзом. Занес над ним окровавленный палец. Кровью положено наносить крест, но в данных обстоятельствах это казалось недопустимым, поэтому Сол начертал пальцем Чарльза "X". Как бы этот ублюдок не оказался болен СПИДом.

Потом потянулся к прикуривателю.

– Он не работает, – сказал Чарльз.

– А спички у тебя есть?

– Вряд ли. – Чарльз принялся разглядывать пол. – С Нового года я бросил курить.

– Святого ты должен сжечь.

– Да. Знаю...

Чарльз принялся шарить на сиденье.

Из гаража выехала темно-бордовая «субару».

– Ладно, ничего страшного. Забудь. Эта часть уже неважна.

Сол скомкал портрет и бросил на пол. Ему не верилось, что он вправду только что принял в мафию негритоса.

– Теперь слушай, Чарльз, у нас всего два правила, и ты всегда обязан их соблюдать. Во-первых, нельзя выбалтывать никому секреты семьи.

– Что за секреты?

– Все, какие тебе могут доверить в будущем.

– А... Мне дадут какой-то список, что секретно, а что нет?

Желудок Сола пронзила острая боль.

– Никаких списков не существует. Если кто-то из членов семьи доверит тебе секрет, он скажет, что это секрет. Понял?

– Понял. А второе правило?

– По второму правилу ты не должен путаться с женщинами членов семьи. Понятно? За нарушение – смерть.

Чарльз кивнул:

– Ладно.

– Ну вот, ты полноправный член семьи. Поздравляю. А теперь заводи машину.

– Это все? Что-то короткий получился обряд. Ты не должен поцеловать меня или что-то в этом роде?

В гараж въехал лимузин. У Сола дрожали руки.

– Нет, Чарльз. Поцелуй означает, что я намерен тебя убить.

– А.

– Заводи же машину.

Из гаража вынеслась красная «топота».

– Быстрее!

– Остынь, Сол.

Чарльз вставил ключ в замок зажигания и завел мотор.

Негр шевелился так медленно, что Солу захотелось сломать ему шею, но вместо этого он сунул озябшие руки под мышки и заставил себя помалкивать.

Из гаража выехал черный «джип-чероки» с розовыми стеклоочистителями и стеллажом для лыж на крыше.

Чарльз включил скорость:

– Это она.

И, глянув в боковое зеркальце, поехал за следующей машиной. Пока они неслись по Бликер-стрит, между ними находилось только одно такси. Потом на Ла-Гардиа-плейс Стэси повернула налево и поехала к окраине.

Желудок Сола вновь пронзила острая боль.

– Откуда ты знаешь, что она едет к Тоцци, а не домой?

Чарльз по-обезьяньи усмехнулся:

– Она живет в доме над гаражом.

Сол стиснул кулаки, но промолчал.

– Кстати, Сол, как мне называть тебя теперь – по-прежнему Солом или доном?

Сол зажмурился и прижал руки к ноющему животу.

– Смотри на дорогу и помалкивай.

Глава 13

Тоцци окинул взглядом зрительские места. Они были заполнены женами и детьми, подружками, немногочисленными приятелями и родителями мастеров айкидо. Потолок громадного спортзала находился на уровне как минимум второго этажа. Яркий, но не режущий глаза свет падал на группу людей, одетых в белую форму ги,сидящих на пятках, касаясь коленями пола, в позе сэйдза.Располагались они по ступеням мастерства – белые пояса, затем оранжевые, синие и коричневые. Черные пояса в широких черных штанах бакома сидели в ряд вдоль дальней кромки мата. Обладатели третьего и четвертого дановсидели с видом арбитров в трех углах свободного пространства.

В ближайшем левом углу сидел на складном стуле сэнсэй,держа руки на бедрах. Он приехал из Японии дать инструкции и понаблюдать за испытанием. Бывал он здесь всего два раза в год. В айкидо, чтобы подняться выше синего пояса, необходимо пройти испытание перед сэнсэем.

Тоцци делал вид, что следит за происходящим на мате, однако на самом деле искоса поглядывал на сидящую рядом Стэси. Она с живым интересом следила за схватками, и это удивляло его. Большинство людей, которых он приводил раньше на подобные испытания, вскоре начинали скучать, но Стэси неотрывно глядела на мат, стискивала кулаки, колотила себя по бедрам, закусывала губу, переживая за испытуемых. Видя ее увлеченность, Тоцци ощущал легкую зависть. Она волновалась за других людей на мате. Если бы не рана в ноге, он тоже добивался бы сейчас черного пояса. Она могла волноваться за него. Тоцци нахмурился: хорошо бы и ему взволноваться из-за Стэси.

Он старался не думать об этом, но дело не улучшалось. Центр его мужественности почему-то не подавал признаков жизни. Проблема начинала беспокоить его всерьез. Когда-то он клялся, что никогда не обратится к врачу с чем-нибудь подобным, но теперь приходил к мысли, что надо бы. Черт возьми, если Стэси не может пробудить в нем мужскую силу, то кто сможет?

Глянув уголком глаза, как Стэси воспринимает происходящее на мате, Тоцци поймал себя на том, что мрачнеет. Внизу как раз проходил испытание его друг Джон. Он готовился получить шодан,первую ступень черного пояса. До него этот человек считается лишь гостем на матче. Потом начинается настоящее айкидо. Им обоим пришлось идти к этому рубежу пять лет, но для Тоцци испытание откладывалось на полгода, пока сэнсэйне приедет снова. Он радовался за Джона – совершенно искренне, но вместе с тем сознавал, что остался позади, и это слегка омрачало его радость. Тоцци корил себя за эгоизм.

Джон исполнял на мате боккэн ката -демонстрировал технику ритуальных движений с деревянным мечом. Демонстрация техники работы с партнером была уже позади. Оставалась заключительная часть испытания, которой все с нетерпением ждали, самая ответственная: рандори,вольный бой одного против пяти противников.

Стэси прижалась к Тоцци и прошептала:

– Джон работает отлично, правда?

– Да... правда.

Как это она отличает хорошую работу от плохой, если впервые видит айкидо? – подумал Тоцци.

Завершив ката,Джон отдал боккэнодному из арбитров с черным поясом. Потом ему велели сесть сэйдзав одиночестве посреди мата, пока сэнсэйне подберет уке,пятерых противников, которые будут нападать на него. Четыре черных пояса вызвались немедленно, сэнсэйих принял. Пятого пришлось выбирать. Им оказался обладатель коричневого пояса первого киуиз школы дзюдо на севере штата Нью-Йорк. Ростом шесть футов три дюйма, сухощавый, с атлетическими мышцами. Сэнсэйвыбрал его за рост и быстроту. Этот человек мог прибавить испытанию драматизма.

Пятеро противников Джона выстроились и сели сэйдзанапротив него футах в двадцати.

Стэси схватила Тоцци за руку.

– Не знаю, смотреть ли это?

– Почему же не смотреть?

– Вдруг его покалечат?

– Не беспокойся.

Схватки на мате идут весь вечер. А тут она вдруг забеспокоилась, что кому-то крепко достанется. Тоцци поглядел на ее встревоженное лицо. Раньше ему казалось, что Джон ей не нравится.

Он перевел внимание на мат. Зрители сидели тихо, но сдержанное волнение ощущалось. Все глаза были обращены на Джона, люди ждали, когда он поклонится противникам и начнется рандори.Тишину нарушали лишь несколько ребят, пробирающихся к верхним сиденьям. Наконец Джон поклонился. Противники подскочили и бросились в атаку.

– Ой!

Ногти Стэси впились в предплечье Тоцци.

Джон стоял, поджидая противников. Когда вся группа была готова сойтись с ним, он переместился влево и выбрал одного, крайнего, который собирался пустить в ход ёкомэн -нанести удар ребром ладони по голове Джона. Когда ладонь пошла вниз, Джон поднырнул под руку противника, внезапно появился у него за спиной и, схватив за плечи, уложил навзничь.

Зрители разразились ободряющими возгласами.

Очередной противник атаковал Джона цуки -ударом в живот. Джон отбил в сторону его руку и, зайдя сзади, повторил прежний прием.

Зрители взвыли.

Третий противник не медля применил сёмэн,ребро его ладони готово было обрушиться Джону на темя. Джон уклонился, и рука пронеслась мимо его лица, он перехватил ее на уровне пояса и, дернув, чтобы противник потерял равновесие, далеко бросил его через голову приемом кокю нагэ.

Сидящие на мате зааплодировали и закричали. Далекий бросок давал борцу время перевести дыхание. На Тоцци это произвело впечатление. Джон работал хорошо.

Четвертый противник хотел применить сёмэнслева, но Джон опередил его. Он шагнул вплотную к противнику, перехватил руку высоко в воздухе, развернул его спиной к себе и уложил на живот контрприемом иккё.

На Тоцци это произвело сильное впечатление. Джон не попадал в ловушку, как большинство людей, позволив противникам схватить себя сзади и принудить вырваться. Он не разрешал хватать себя. И техника его была отточенной. Думая об испытании, Тоцци с удовольствием представлял себе такое рандори.

Внизу на мате рослый обладатель коричневого пояса бросился вперед, стремясь ухватить Джона обеими руками за лацканы куртки, но Джон отвел его вытянутые руки так, что противник потерял равновесие, потом бросил его через бедро вниз головой на мат.

Стэси все так же крепко сжимала руку Тоцци.

– Молодец, Джон!

Тоцци посмотрел на нее, потом опустил глаза на свою ногу. Да... молодец.

Один из противников хотел нанести Джону удар кулаком, тот ответил прекрасным котэ гаэси,с разворотом ушел от удара и, схватив противника за руку, дернул его вперед, лишил устойчивости, потом, заведя его руку за голову, бросил на спину.

Атаки стали более яростными и беспорядочными. Противники пытались схватить Джона за плечи двумя руками, но он сохранял спокойствие и швырял их то через правое, то через левое бедро. Потом в атаку снова пошел рослый обладатель коричневого пояса. Он странно улыбнулся Джону, готовясь к чему-то, замер на секунду, словно бык перед тем, как броситься на матадора.

Затем, шагнув вперед, атаковал Джона гэри,ударом ноги в грудь. Зрелище было пугающим. При их разнице в росте казалось, что Джону расплющит лицо. Рослый казался большим злобным деревом, внезапно выросшим из-под земли и пришедшим в неистовство. Однако Джон не испугался. Он спокойно сделал движение вперед и в сторону, слегка ударил противника по занесенной ноге, чтобы отвлечь внимание, потом скользнул ему за спину и повалил, ухватив за плечи.

– Видел? – воскликнула Стэси. – Просто невероятно!

Тоцци тоже находился под сильным впечатлением, однако по другой причине. Он знал, какой опасный бросок мог совершить Джон – схватить противника за ступню и толчком назад усадить на копчик, не дав ему ни малейшей возможности смягчить падение.

Джон оказался настолько благородным, что не применил этого жестокого приема, хотя для него этот бросок был бы более выигрышным. Тоцци со стыдом признался себе, что ему первым делом пришел бы на ум этот вариант. На месте Джона он не вел бы себя так предупредительно. Это красноречиво говорило о состоянии его духа. Цель айкидо – нейтрализовать противника, а не искалечить. Видимо, Тоцци еще не готов к испытанию.

Противники продолжали наступать, и Джон почти все время держал их на расстоянии. Испытание длилось всего две минуты, но соискателю черного пояса оно казалось бесконечным. Противники стали утомляться, все передвижения приходились на их долю, поэтому атаки проводились вяло. Но Джон тоже устал, броски выглядели не столь эффектными, как ему хотелось бы. Зрители подбадривали его, требовали энергичного сопротивления, но противники пошли все разом, и Джон попался в ловушку. Все пятеро набросились на него со спины, каждый вцепился одной или двумя руками в его куртку.

С искаженным от мучительного напряжения лицом Джон собрал все силы и зашагал вперед с этим грузом на спине, стронул противников с места, потом нагнулся и упал на колено, чуть не коснувшись головой мата. Соперники перелетели через его голову и покатились по площадке.

Стэси подпрыгивала на сиденье, подбадривая Джона возгласами.

Тоцци глянул на ее вздымающуюся грудь и прикусил губу. Бросок был не очень удачным. Двое противников просто подыграли Джону. Заерзал на сиденье, чтобы вызвать прилив крови к паху.

Сражающиеся уже выдохлись. А техника айкидо рассчитана на эффективные атаки, когда можно использовать инерцию атакующего против него самого. Джон отразил несколько ёкомэновбросками кокю нагэ,и Тоцци видел, что сидящий в углу сэнсэйготов объявить конец испытания. Но вдруг обладатель коричневого пояса обернулся, казалось, обретя второе дыхание.

Он переминался на месте, дожидаясь, когда другие противники Джона уйдут с дороги. Увидя свободный путь, ринулся вперед. Высоко занеся руку, он готовился провести сёмэн.Джон устал и не видел его приближения. Но в последний миг заметил атакующего и быстро отступил назад. Рука рубанула перед ним воздух, он схватил ее, но не стал останавливать, а отвел вбок и поднырнул под нее. Внезапно разжатая ладонь рослого оказалась в захвате сачке,одна рука Джона сжимала его пальцы, другая – запястье. Это эффективный захват. Малейшим движением Джон мог вызвать в руке противника мучительную боль. Тоцци криво усмехнулся, представив, что держит этим захватом Сола Иммордино.

Сидящие на мате борцы поняли, что произойдет дальше, и шумно закричали: «Делай бросок! Делай бросок!» Джон уже выворачивал руку рослого, вынуждая его отступать назад, чтобы ослабить боль. Когда противник отошел на нужное расстояние, Джон дернул его руку, будто забрасывая удочку. Рослый оторвался от земли и полетел над матом, будто идущий на посадку «Боинг-747». Ударясь о мат, он перекатился, проскользил по мату добрых шесть футов и врезался в передний ряд оранжевых поясов.

Сэнсэйсделал знак, что испытание окончено, помогающий ему черный пояс выкрикнул: «Ай-окей», отзывая противников Джона. Ему пришлось повторить это несколько раз, поскольку рев зрителей сотрясал стены зала. Поняв наконец, что испытание завершилось, противники подошли к Джону пожать ему руку и поздравить.

– Ты выдержал испытание, – объявил помощник сэнсэя.

Зрители приветственно зашумели, зааплодировали. Рослый похлопал Джона по спине, когда они сошли с мата. Джон обливался потом, лицо его слегка побледнело, однако являло прекрасное сочетание облегчения, усталости, радости и обретенной мудрости.

– Просто невероятно. Он замечательный борец.

Стэси перебросила волосы через плечо и продолжала аплодировать.

– Да, я знаю. Хороший.

Тоцци старался выразить восхищение, но голос его прозвучал вяло. Ему очень хотелось самому проходить это испытание, выкладывать все свои силы, добиваться победы. Он думал, что если б только смог выйти на мат, жизненные соки заструились бы по телу снова и ободрили его. Он стал бы излучать положительную энергию, все части его тела испускали бы ки.В том числе и та часть, которой особенно дорожат мужчины.

– Тоцци, ты позеленел, – сказала Стэси, глядя ему в глаза.

– А? С чего бы это? Я чувствую себя хорошо.

– Не от болезни. От зависти.

– Я? Нет-нет. Что ты.

Внезапно он ощутил, что лицо его вспыхнуло.

Стэси сочувственно тряхнула его за руку:

– Это испытание и беспокоило тебя, правда? Поэтому мы с тобой не... ну, не сошлись. Я понимаю, тебе не давали покоя работа, рана и это испытание. Но, может, теперь, когда оно позади, мы... не знаю. Может...

Ее рука лежала на бедре Тоцци. Карие глаза любовно смотрели на него.

Он кашлянул и заставил себя не глядеть на ее руку. Мужской силы, черт возьми, по-прежнему не ощущалось.

Стэси прижалась к нему теснее, и рука ее скользнула по его ноге. Сердце Тоцци внезапно заколотилось. Он не хотел, чтобы она обнаружила его вялость. О, черт...

Ее губы коснулись его губ.

– Стэс...

– Ш-ш-ш. Молчи.

Ее язык коснулся его зубов.

– Стэси, это не...

Ее рука обвила его бедро. На лбу у Тоцци выступил пот. О Господи.

Ее рука легла ему на затылок, и она впилась губами в его губы.

Тоцци схватил ее за руку.

– ЙЕЕЕ-ЕЕ!

Тоцци оторвался от нее и поглядел вниз, в сторону громкого гортанного вопля, сразу поняв, что он означает.

Сэнсэйповернулся к Тоцци и пристально смотрел на него. Женщина, исполнявшая на мате боккэн ката,замерла на середине, и весь спортзал затих. Сэнсэй смрачным лицом взирал на Тоцци долгую минуту, потом пригладил волосы над ушами и вновь повернулся к женщине.

– Продолжайте, пожалуйста, – обратился к ней помощник сэнсэя.Та стала исполнять катасначала.

Лицо у Тоцци жарко горело.

Стэси отодвинулась от него, сжала колени и положила на них руки. Ее лицо тоже полыхало от стыда.

– Извини.

Глянув на мат, Тоцци увидел сидящего с краю в позе сэйдзаДжона. Джон не улыбался, лицо его было перекошено от зависти.

Пожав плечами, Тоцци отвернулся. Оказывается, Джон не шутил. Ему действительно нравится Стэси.

Замечательно. Не хватало только еще одного врага.

Он глянул на свою ширинку и нахмурился. Все это твоя вина.

Сол Иммордино стоял в коридоре спортзала, прислонясь к стене поодаль от двери. Его била нервная дрожь. Незнакомое место, слишком много света. Он чувствовал себя удобной мишенью.

– Ну как, видишь их?

Чарльз высматривал в зале Тоцци и Стэси. Сол не рисковал смотреть сам. Тоцци мог заметить его раньше.

– Да, Сол, теперь вижу. Целуются в задних рядах. А японец злится.

– Что там происходит?

– Люди колотят друг друга.

– До сих пор?

– Да, похоже, им нравится получать удары. Дураки, по-моему.

Сол поглядел на Чарльза в его нелепой трикотажной рубашке и высоких кроссовках. Это набитый дурак. Кто когда-нибудь слышал о черном мафиози? Если станет известно, что он принял в семью негра, вся семья отвернется от него. Все семьи в стране, черт возьми, потребуют его смерти. И нанимать убийцу не придется. Многие сами вызовутся сделать это бесплатно. О чем он думал, черт возьми?

Чарльз пристально смотрел в зал.

– Опять целуются. У этой сучки началась течка.

– Не пялься на нее, Чарльз. Могут заметить.

Сол отошел от двери и натянул на глаза козырек кепочки:

– Пошли.

Чарльз удивленно посмотрел на него:

– Куда?

– Посидим в машине. Мне тут не нравится.

Он пошел к выходу, но Чарльз продолжал смотреть в зал. Помешался на этой девке, подумал Сол. Ему не терпится, чтобы я убрал Тоцци. Думает, что потом будет иметь у нее успех. Сол молча покачал головой. Такого болвана больше не сыскать. А он принял его в семью. Черт возьми.

– Эй, Чарльз! – прошипел он. – Идем же.

Негритос оторвался от заманчивого зрелища:

– Иду, Сол, иду.

Иммордино вздохнул. Господи...

Глава 14

Прикрыв глаза от слепящего света прожекторов, Сол глянул на переднее сиденье джипа Стэси.

– Ты серьезно, Чарльз? Действительно не знаешь, как это делается? Я думал, все негры умеют открывать запертые машины.

– Сколько раз тебе повторять? Не знаю я этих пакостных приемов. Вы, белые, всех негров считаете воришками. Это несправедливо. – Чарльз, нервничая, оглядывался по сторонам. – Где мы находимся, черт возьми?

– На Монтклере, наверно. Или же на Блумфилде. Точно не знаю. Об этом не беспокойся.

Сол очень жалел, что так нуждается в этом негритосе. Чарльз действовал ему на нервы.

Стоянка спортзала в Беллвиле по сравнению с этой была сумрачной. Эта освещалась, как стадион «Янки». Яркие прожекторы светили с крыши невысокого кирпичного здания. Над парадной дверью мигала лампочками вывеска: «Гриль-бар Ларри Вудхауза». Это была, в сущности, обыкновенная пиццерия со светящимися в небольших окнах неоновыми пивными кружками. Окна, слава Богу, выходили не на стоянку.

Чарльз нервничал, но Солу удавалось сохранять внешнее спокойствие. Ночь стояла темная, без луны, без звезд. От бьющих сверху прожекторов создавалось впечатление, что находишься в нацистском концлагере, какие показывают в кино.

Оглядывая забитую машинами стоянку, Сол заметил, что изо рта у него идет пар. Место для убийства отличное. Стрелок может спрятаться где угодно. От этой мысли ему становилось не по себе.

Прищурясь, Иммордино вгляделся через боковое стекло в темноту под приборной доской. Он искал открыватель капота. Если в машине установлена сигнализация, можно быстро поднять капот и выдернуть проводки аккумулятора, прежде чем кто-то из находящихся в баре обратит внимание на гудок. Сразу его не уловят – музыкальный автомат гремел так, что слышно было на стоянке, но если провода тут же не оборвать, кто-то рано или поздно услышит.

– У тебя нет «тонкого Джима»?

– Сол, ты уже спрашивал. Я ответилтебе. Понятия не имею, что это за штука.

– Хм-м-м-м...

Глянув на свою длинную тень, Сол задумался. До бара ярдов тридцать. Не так далеко от этих чертовых прожекторов, как хотелось бы, но могло быть и хуже. Хорошо, что джип стоит носом к зданию. Тоцци и девке не придется огибать машину, чтобы сесть. К тому же спинка переднего сиденья отбрасывает тень на заднее, там темно, а за ним еще темнее.

– Ладно, дай монтировку и кусачки.

– Что ты собираешься делать, Сол?

Негр поплелся за ним к багажнику джипа.

Взяв у него монтировку, Сол с минуту смотрел на замок.

– Теперь слушай. Если в машине есть сигнализация и она завоет, едва я открою крышку, бросайся вперед и поднимай капот. Я подбегу и срежу проводки аккумулятора.

– Не знаю, Сол. А вдруг кто-то в баре услышит?

– Люди никогда не выбегают на подобный сигнал сразу. Каждый надеется, что это чужая машина.

– Не знаю, Сол...

– Замолчи и делай, что я говорю. Черт возьми.

Иммордино оглянулся через плечо. Ему показалось, что между машинами мелькнула тень. Он замер и ждал, нервы его напряглись до предела. Возможно, там прячется убийца. Но скорее всего – нет. Если бы кто-то следил за ними от самой психушки, он бы уже засек этого типа. Разве что убийца очень ловок. Или работает не в одиночку. Сол попытался припомнить, что за человек Джуси, согласится ли он платить хорошие деньги за квалифицированную работу. И не мог прийти ни к какому заключению.

Опустившись на колено, Сол повнимательней разглядел цилиндр замка на крышке багажника. Приставил к нему прямой конец монтировки рядом со скважиной, пытаясь найти зацепку, но проклятая штуковина все время соскальзывала. Он перевернул монтировку загнутым концом вперед и стал бить по замку, чтобы подсунуть конец под край цилиндра. Сперва ударил легонько, потом сильнее потом еще сильнее, и в конце концов покрыл весь цилиндр вмятинами.

Поддавайся же, черт возьми.

– Похоже, сигнализации нет, а, Сол?

Шутить вздумал, негритос. Сол не отвечая колотил по замку, пока не подсунул под него загнутый конец монтировки и не вывернул весь цилиндр. Потом, подцепив край крышки, откинул ее. Поднялась она свободно, с легким скрипом.

Отдав инструменты Чарльзу, Иммордино потянулся к спрятанному за поясом пистолету.

– Сол, что ты собираешься делать?

– Не догадываешься? Буду дожидаться в багажнике, пока они не выйдут. Когда усядутся, выстрелю Тоцци в голову, и все дела.

Сол осмотрел пистолет, убедился, что в обойме патроны есть, и вогнал ее на место.

– Будешь стрелять сзади?

– Как же еще?

– А не лучше ли спереди? Как всех остальных. Я хочу сказать, если собираешься представить это делом рук Эмерика, надо всех убрать на один манер, разве не так?

– Спереди, сзади – какая разница? Главное нанести знак креста, верно? И угробить Тоцци к чертовой матери.

– Не злись ты, Сол. Я просто спрашиваю. Наверно, можно и сзади, не знаю. Убийцы-маньяки не всегда пришивают одинаково. Мне так кажется. Кстати, я как-то видел по телевизору фильм про Джека-Потрошителя. Там он всех убивал по-разному. Резал, вспарывал живот...

– Кончай, Чарльз. Не действуй мне на нервы. Замолчи и не мешай.

– Я хотел помочь. Теперь же я член твоей семьи.

Иммордино нахмурился и отвернулся.

– Да... знаю.

Подняв крышку до отказа, он влез в багажник. Джип слегка осел, и Чарльз с сомнением глянул на Сола. Слушать его Сол не хотел.

– Иди к своей машине, Чарльз, сядь в нее и не показывайся. Только не засыпай, слышишь? Когда увидишь, что череп Тоцци разлетелся вдребезги, быстро подъезжай за мной. Понял? Мотор не заводи, пока не увидишь, что он получил свое, но и резину не тяни. Понятно?

– Понятно, понятно. Не проблема.

Чарльз кивнул, будто завзятый профессионал. Сол закрыл глаза. Ему не хотелось даже думать обо всем, что может наворотить этот недотепа.

– Теперь захлопни крышку и уходи.

– Еще одно дело, Сол.

– Какое?

– Ты не убьешь девушку, а?

Иммордино так и знал, что он об этом заговорит.

– Нет, если нужды не будет.

– Не надо убивать ее, Сол. Ей ничего не известно. Она не слышала, как ты вчера разговаривал в больнице. Я знаю, что не слышала. Обещай, что ничего с ней не сделаешь. Ладно, Сол? Ради меня.

– Слушай, Чарльз, я не знаю, что ей известно и что нет. Но если она обернется и увидит меня, придется ее убрать. Если не станет оборачиваться – никаких проблем. А иначе выбора не останется.

Чарльз кивнул, но вид у него был недовольный. Совсем без ума от этой девки. Расстраивать его сейчас ни к чему, но Сол уже принял решение. Мисс Накачивайся должна умереть. Она явно слышала, как он разговаривал с Чарльзом в больнице, и рискованно оставлять свидетельницу после убийства Тоцци. К тому же Эмерик известен как убийца блондинок. Будь у него возможность кокнуть такую соблазнительную девицу, он бы не оставил ее в живых. Это не совпадает с его повадками.

Конечно, если ее застрелить, с Чарльзом не будет никакого сладу. А негритос этот пока что нужен. Сол сжал губы и задумался, Может, убивать ее необязательно. Черт его знает. Придет время, станет ясно, да или нет. Если она обернется и увидит его, ничего другого не останется. Точка.

Сол поднял взгляд на встревоженное лицо Чарльза:

– Не волнуйся. Захлопни крышку, ступай к машине и сиди там.

– Ладно.

Чарльз кивнул и повиновался, но в голосе его читалось сомнение.

Услышав удаляющиеся шаги Чарльза по гравию, Сол в темноте попытался устроиться поудобнее. Тесно, но тут уж ничего не поделаешь. Если спрятаться на заднем сиденье, его могут заметить. Сол согнул колени и скорчился в эмбриональной позе, потом, зажав пистолет между коленей, достал из кармана пиджака глушитель. Тишину нарушил легкий скрежет металла по металлу.

Внутри джип пахнул Мисс Накачивайся, не сильными духами, а чем-то душистым, свежим, напоминающим не то зеленые яблоки, не то дыню... Сол изменил позу, чтобы расправить плечи, и уперся во что-то коленом. Это оказался плюшевый медвежонок. Белый, мягкий. Сол пристроил его под голову. Медвежонок пахнул девушкой еще сильнее, запах был приятным. Да, малышка она славная. Однако, если прижмет, придется ее убить. Жаль, но это будет расплатой за амуры с треклятым Тоцци.

На душе у Тоцци было паршиво. Из-за Стэси и Джона он чувствовал себя скотом, хотя, собственно, ни в чем не был виноват. Она дулась и недоумевала, почему он избегает близости, а Джон, сидящий на другом конце длинного ряда столов, метал в него взгляды поверх пивной кружки, словно снайпер. Считалось, что они празднуют его победу, черт возьми. Все остальные праздновали. Пиво было разбавленное, официантки не клали, а швыряли пиццу на стол, музыкальный автомат играл слишком громко. Испытания окончились. Теперь можно было успокоиться, слегка выпить, расслабиться, повеселиться. Но этим двоим было не до веселья. Джон думал, что Тоцци нарочно его злит, а что думала Стэси, он не представлял. Они просто ничего не понимали.

Тоцци под столом провел пальцем по внутреннему шву брюк возле паха. У него уже выработалась нервная привычка постоянно проверять, не наступило ли улучшение. Не наступило.

Стэси забросила волосы за плечо и уставилась в кружку с имбирным элем. Ей не хотелось сидеть здесь. По пути из спортзала она все спрашивала, нельзя ли махнуть рукой на это празднество и поехать в тихое местечко, где можно поболтать. Тоцци понимал, что разговор сведется к их отношениям, а ему этого не хотелось. Как, черт возьми, признаться женщине, что чувствуешь себя импотентом. Он глянул в ложбинку между грудей Стэси. Меньше всего на свете ему хотелось ее сочувствия.

Джон напрочь обозлился, будто он увел у него девушку. Тоцци не представлял, что его друг так сильно увлекся Стэси. Он думал, Джон понял шутку, когда накануне вечером сказал ему в телефонном разговоре, что, возможно, уступит девушку, ибо, похоже, сам слишком стар для нее. Какой мужчина в здравом уме станет уступать кому-то Стэси? Джон, очевидно, решил, что Тоцци будет разыгрывать из себя купидона, потом увидел, как они целуются в спортзале. Неудивительно, что теперь он ведет себя так, будто собирается вызвать его на дуэль.

Тоцци хотелось подойти к Джону, поговорить, но тут он ощутил на плече чью-то руку. Поднял взгляд и увидел, что позади стоит сэнсэйв рубашке с длинными рукавами поверх нескольких теннисок. Сэнсэйвсегда хвастался, что весит всего сто тридцать пять фунтов, и Тоцци не мог понять, для тепла он надевает тенниски или для того, чтобы казаться мускулистым.

Сэнсэйприщурил один глаз, и усы его растянулись в лукавой улыбке.

– Пей, Тоцци, пей, – прошептал он ему на ухо. – Ты выглядишь печальным, будто старик. Почему? У тебя красивая девушка. Это лучше, чем черный пояс.

– Хай, сэнсэй.

Лицо Тоцци вспыхнуло снова. Таким образом японец напомнил ему, что не любит, когда парочки целуются на зрительских местах во время испытаний.

– В следующий раз, Тоцци, ты получишь черный пояс, а сэнсэйполучит девушку.

Он кивнул, снова лукаво улыбнулся и пошел обратно к своему месту, где его ждала новая кружка пива.

Стэси придвинулась к Тоцци и крикнула, чтобы слышно было сквозь музыку:

– Что он сказал?

– Чтобы я пил пиво, – крикнул в ответ Тоцци.

– А. – Она глотнула имбирного зля и снова надула губы. – Почему бы нам не уйти отсюда? Я тут ничего не слышу.

– Пиццы не хочешь?

Стэси покачала головой.

– А я слегка проголодался.

– Тогда я подожду тебя в машине.

Стэси стала подниматься, но Тоцци схватил ее за руку. Ему не хотелось, чтобы она уходила рассерженной. Он боялся, что девушка просто уедет, бросив его здесь с друзьями.

– Черт с ней, с пиццей. Я не так уж голоден. Сейчас поздравлю кое-кого из друзей и мы удерем.

Стэси кивнула, но вид у нее был недовольный.

– Подожди здесь.

Тоцци отодвинул свой стул.

– Не уходи.

Она отпила зля и кивнула, глядя не на него, а в кружку.

– Сейчас вернусь. Через пять минут.

Тоцци встал и с кружкой в руке пошел через толпу. Нужно было поговорить с Джоном.

Стэси начинает возмущаться. Ей кажется, что он пренебрегает ею, а объяснить ничего нельзя. Конечно же она просто воплощенная его мечта, но, видимо, слишкомюная для него. Оглядывая лица сидящих за столами айкидистов, Тоцци осознал, что он среди них едва ли не самый старый. К тому же единственный, в кого постоянно стреляют. Оней не пара. Это стало особенно ясно, когда он обнаружил ее в той комнате сумасшедшего дома вместе с Солом Иммордино и безмозглым охранником. Стэси оказалась в опасности лишь потому, что находилась рядом с ним, а это никуда не годится. Ей нужен человек, более близкий по возрасту, с которым она будет в безопасности. Который не даст ей скучать, которым она будет довольна. У которого с мужской силой все в порядке. Словом, такой, как Джон.

Тоцци протиснулся к Джону через толпу, заставляя себя не оглядываться на Стэси. Если оглянется, наверняка передумает.

Подойдя к приятелю, Тоцци протянул ему руку через стол:

– Поздравляю, Джон.

Тот ответил рукопожатием:

– Спасибо.

Рукопожатие оказалось не холодным, как ожидал Тоцци, но и не дружеским.

– На мате ты выглядел отлично.

Джон пожал плечами:

– Да, прошел испытание.

Тоцци обогнул стол и сел рядом с Джоном.

– Ты произвел впечатление на Стэси.

– В самом деле?

Теперь в голосе его прорезалась настоящая холодность.

– Да. В самом деле.

– Тоц, с мата мне показалось, что она не видит никого, кроме тебя.

Тоцци, нахмурясь, покачал головой:

– Не верь всему, что видишь. Стэси просто дурачилась. Разыгрывала меня.

– Кончай, Тоцци. Я не дурак. Понимаю, что видел. И все видели.

– Клянусь, Джон, ты ошибаешься. Между нами ничего нет.

– Кого хочешь обмануть, Тоц? Она постоянно с тобой. Ты же сам говорил.

– Нет-нет. Мы видимся не так уж часто. На испытания я взял ее, потому что Стэси попросила меня. Она интересуется спортом.

По лицу Джона Тоцци видел, что тот ему совершенно не верит.

Джон указал подбородком на Стэси:

– Вид у нее не особенно радостный. Вы что, поссорились?

Тоцци пропустил вопрос мимо ушей.

– Может, подойдешь к ней, поприветствуешь? Пошли.

– Нет, не хочу.

– Идем, идем. Она хочет расспросить тебя об испытании.

Джон поглядел ему в глаза:

– Брось, Тоцци. Ты сам можешь все ей рассказать.

– Ну, ладно. Могу. Но, может, поговоришь с ней? Неужели нужно все объяснять? Я уступаю ее тебе.

– Не надо. Она тянется к тебе, а не ко мне.

– Да она же не знаеттебя, черт возьми. Поговори с ней, может, потянется к тебе.

– С какой стати?

Прихватив зубами сустав пальца, Тоцци поглядел в потолок.

– Потому что ты обладатель черного пояса, а я всего лишь коричневого. Что скажешь?

– Забудь об этом, Тоц.

– Почему?

– Потому что она уходит. Смотри.

Да, Стэси уходила. Тоцци вышел из-за стола:

– Я сейчас. Оставайся на месте.

Он догнал Стэси, когда она открывала дверь на улицу. Коснулся ее плеча:

– Стэси, куда ты?

Девушка дернула плечом, потом повернулась к Тоцци:

– Ты, должно быть, считаешь меня шлюхой.

Прожектор над дверью высвечивал вокруг ее головы золотистый ореол. Лицо оставалось в тени, однако по ее позе было видно, как она рассержена.

– Нет, Стэси, не считаю. И никогда не считал.

– Тогда почему так со мной обращаешься?

– Когда я обращался с тобой, как со шлюхой?

– Не хитри, Тоцци. О чем ты сейчас говорил с Джоном? Мне даже не нужно слов. Все ясно читалось по твоему лицу. Ты хотел свести меня с ним. Уговаривал его. Я что, корова? Думаешь, меня можно передавать из рук в руки?

У Тоцци отвисла челюсть.

– Стэси, я... я не знаю, что ответить тебе. Ты все не так понимаешь.

– Не понимаю я только тебя. Я не знаю, что с тобой происходит, а ты ничего мне не объясняешь. Ты педик? Признайся.

Этот вопрос ударил его пушечным ядром.

– Я не педик.

– Тогда почему обходишься со мной, будто с заразной? Когда мы сближаемся, ты останавливаешь меня.

– Ты не поймешь.

– Так объясни.

– Ну... Это трудно объяснить. Не могу...

– Значит, не надо. Возвращайся к своим друзьям. Я еду домой.

Стэси пошла к стоянке.

– Подожди, подожди. Не убегай. Хочешь поговорить? Давай поговорим.

Она повернулась, волосы ее метнулись в свете прожекторов.

– Нет, я не хочу с тобой говорить. О чем? Ты ясно дал понять, что думаешь обо мне. Я лакомый кусочек, не нужный тебе, но подходящий для твоего друга.

Тоцци стало не по себе.

– Стэси, ты ужасно ошибаешься. Я даже не знаю, с чего начать.

– Вы с Джоном не упоминали обо мне? Скажи, что нет.

Тоцци глубоко вздохнул, пар изо рта в холодном воздухе казался штормовой тучей.

– Хорошо, Стэси, буду откровенен. Мне трудно это говорить, но давай посмотрим в лицо фактам. У нас с тобой ничего не сладится. Я вдвое старше. Ты будешь еще красивой женщиной, когда я состарюсь. Тебе нужно встречаться с мужчинами помоложе.

Произносить это было мучительно, потому что он в это не верил.

– Ты считаешь, что Джон мне подходит? Так?

– Я этого не сказал.

– Все ясно и без слов.

– Стэси, черт возьми, взгляни на меня. Я гожусь тебе в отцы.

– Брось. Неужели для тебя это так важно?

– Ну... – Он с трудом сглотнул. – Да. Важно. Здесь есть нравственная сторона вопроса. Я ведь католик.

Вернее, был. Он будет гореть в аду за эти слова.

– Отлично. Тогда прощай. Я ухожу.

Она решительно зашагала к стоянке.

– Стэси! Постой!

– Нет!

Тоцци потер руки. На свежем воздухе было холодно.

– Стэси, подожди в машине. Я только возьму куртку.

Девушка не ответила. Тоцци слышал ее резкие шаги по гравию.

– Стэси, пожалуйста. Подожди минутку. Я возьму куртку и вернусь. Я не хочу так расставаться.

Никакого ответа.

– Я сейчас же вернусь. Не уезжай.

Тоцци, хромая, подошел к двери и распахнул ее.

Услышав звук вставляемого в замок ключа, Сол затаил дыхание. Открылась водительская дверца. Он не мог видеть этого, но ощутил. Рука его крепче сжала рукоятку пистолета.

Джип слегка вздрогнул – кто-то опустился на сиденье.

– Гад!

Это она сама с собой. Разозлилась на что-то.

Дышал Сол осторожно, не смея шевельнуться, и думал, появится ли Тоцци, не уедет ли она без этого сукиного сына, увозя его в багажнике. Он ждал, когда откроется вторая дверца, ждал Тоцци, и сердце его сильно колотилось. Прислушивался, не шевеля даже пальцем. Но слышал только всхлипывания. Она плакала. Что сделал этот ублюдок, побил ее? Вот тебе и праведник, агент ФБР. Видишь, девочка, чем кончаются шашни с такими типами? А еще что-то говорят о мафиози.

Потом послышались шаги по гравию. Сол совсем перестал дышать.

– Тьфу, черт, – пробормотала Стэси.

Шаги замерли у пассажирской дверцы. Сол услышал, как снаружи дергают ее, но, видимо, она была заперта.

– Уходи, – злобно бросила девушка.

Сол плотно сжал губы. Нет, голубушка. Впусти его.

Ручку дверцы снова задергали.

– Стэси? – послышался снаружи приглушенный голос.

По лицу Сола струился пот. Кончай, детка. Впусти его. Открой, пока он не обнаружил меня.

Она что-то буркнула под нос. Сол почувствовал, как джип слегка качнулся, потом услышал, что Стэси отпирает дверцу. На сиденье сел грузный пассажир. Оба молчали, но чувствовалось, что девушка обозлена до предела.

Сол очень медленно, очень осторожно приподнялся на локте, чтобы глянуть через спинку заднего сиденья. На переднем виднелись два силуэта, профили их затемнялись подголовниками. Отлично.

– Чего сидишь? – спросила девушка. – Мне с тобой не о чем говорить.

– Стэси...

Пфиттт-пфиттт!

В закрытом джипе у Сола от первых выстрелов, несмотря на глушитель, заложило уши, и это испугало его. Но останавливаться уже было нельзя.

Пфиттт!

Отверстия в виниловых чехлах на спинке пассажирского места дымились. Сол увидел, как тело повалилось на бок. Он встал на колени, вытянул руку и прицелился в голову.

Во имя Отца...

Пфиттт!

И Сына...

Пфиттт!

И Святого...

Пфиттт!

Духа...

Пфиттт!

Аминь.

Сол повернул дуло к водительскому месту и прицелился в светлые волосы за подголовником. Девушка не шевелилась и, стиснув руль, глядела на мертвеца в машине, не веря, что это случилось, замершая за полсекунды до вопля. Назад она не оглядывалась. Лишь смотрела во все глаза на своего любовника. Сол внезапно вспомнил о Чарльзе и о том, как этот негр ему нужен.

Черт.

Он перевернулся на спину, ударом ноги открыл крышку багажника и выпрыгнул. Земли он коснулся уже на бегу. К джипу быстро подъехал «шевроле», и Сол вскочил в него.

– Давай! Давай! Гони!

Чарльз нажал на акселератор и понесся по гравию.

– Убил ты ее?

– Что?

Уши у Сола были словно заткнуты ватой.

Чарльз повысил голос:

– Ты ее убил?

Сол покачал головой:

– Не потребовалось. Она не видела меня. А его прикончил. Как миленького.

Сердце Сола ликующе колотилось о ребра. Он был на седьмом небе от счастья.

Когда Чарльз выехал на дорогу, Солу послышались далекие вопли девушки. Видно, громко вопит, если слышно даже здесь, через закрытые стекла.

Чарльз гнал быстро, крепко держа руль обеими руками. Лицо его блестело от пота.

– Сбавь скорость, Чарльз. Сбавь. До разрешенного предела. Ни к чему бросаться в глаза.

Сол повернулся и глядел на гриль-бар Ларри Вудхауза, пока тот не скрылся из глаз. Потом поглядел на дорогу и нахмурился.

– Может, все же включишь фары, гений?

Чарльз пошарил рукой и сгоряча включил сперва стеклоочистители, потом наконец нащупал выключатель фар. Он до одури перепугался, Солу даже показалось, что кожа его побелела.

Закрыв глаза, Сол потряс головой. Надо бы проверить башку.

Глава 15

– Сол, хочешь сока? Вот, бери.

Скрипучий голос санитара донесся из динамика на стене. Сквозь прозрачное с одной стороны зеркало Тоцци видел мужчину, разносящего в картонном ящике пакеты с соком. Сол Иммордино сидел за своим излюбленным столиком с шахматными клетками. Он, как всегда, что-то обсуждал со своими руками и не замечал санитара, сующего ему сок.

Гад!

Откинувшись на спинку стула и прислонясь головой к стене, Тоцци неотрывно глядел на лицо Иммордино. И все время слышал звук застегиваемой «молнии» на медицинском мешке. Чувствовал он себя настолько опустошенным, что даже не испытывал гнева. Из головы у него не шел Джон, уткнувшийся лбом в приборную доску джипа Стэси, лужа крови на коврике; его не оставляла мысль, что это работа мерзавца Сола. Убийство дона и его телохранителя могло быть делом Джуси Вакарини, делом любого из враждующих с семьей Мистретты. Но убийство Джона – нет. У него не было врагов. Тоцци совершенно ясно, что пули эти предназначались ему, что смерть его позарез нужна только Солу. Звук «молнии», застегиваемой на мешке, куда уложили тело Джона, вновь и вновь раздавался у него в ушах. Тоцци не сомневался, что здесь замешан Сол. Единственная проблема – как уличить этого гада. Ему уже начинало казаться, что Сол действительно спятил и правосудию до него не дотянуться.

– Тоцци, как ваше самочувствие?

К нему подсела Мадлен Каммингс. Он никак не мог привыкнуть к ее новому обличим. Она надела не только белую форменную одежду медсестры, но и пышный красновато-коричневый парик, на этом настоял Гиббонс, таких причесок, как у нее, медсестры в психиатрической больнице не носят. По мнению Гиббонса, прическа ее была слишком строгой и скромной для женщины, живущей в реальном мире. Кроме того, Каммингс надела другие очки, в массивной оправе из розового пластика. Величиной с те, что носит сестра Сил, правда, не столь непроницаемые. Теперь Каммингс выглядела идеально. Вразрез с обликом медсестры шла только ее манера разговаривать.

– Вам пришлось перенести тяжкое испытание. Вы уверены, что я ничем не могу помочь?

– Нет-нет. У меня все нормально.

Тоцци глянул на Гиббонса, тот сидел в наушниках за длинным столом, сгорбясь над магнитофоном. Проверял оборудование перед тем, как послать Каммингс в палату.

– Вы думаете о своем друге Джоне, да?

Тоцци повернул голову и взглянул на нее:

– Как я могу не думать о нем? Его же приняли за меня.

– Несомненно. Но в том, что случилось, вашей вины нет. Не казните себя.

Тоцци сжал губы и покачал головой:

– Джон решил проявить заботу обо мне. Мы со Стэси поссорились, Джон оказался причиной ссоры, хотя вряд ли догадывался об этом. Он счел себя виноватым, так как она разозлилась из-за того, что я старался их сблизить. Он хотел только извиниться перед Стэси, сказать, что не просил меня об этом. Когда Джон сел в машину, чтобы объясниться с ней, этот сукин сын принял его за меня. Семь выстрелов. Три в голову.

Тоцци поднял взгляд к потолку и сморгнул слезу. Каммингс сняла очки и положила на колени.

– А Стэси? Как восприняла это она?

– Стэси сидела рядом с ним, черт возьми. Как, по-вашему, она могла это воспринять?

– Я полагаю, что перенервничала, испугалась.

– Предположите, что впала в истерику.

– Да. Конечно. – Каммингс кивнула и хмыкнула, будто получающий сто долларов в час психиатр, в ее форме медсестры это выглядело комично. – Сделали вы что-нибудь для нее?

Тоцци нахмурился:

– Как вас понять?

– Хотя бы остались рядом с ней прошлой ночью?

Заподозрив, что этот вопрос задан неспроста, Тоцци ответил не сразу. Не выпытывает ли она пикантные подробности, чтобы передать потом Лоррейн?

– Да, – наконец ответил он. – Я провел с ней прошлую ночь. В отеле. И еще с одним агентам. Женщиной.

– Хорошо. Сейчас она очень нуждается в поддержке.

Тоцци молча посмотрел на нее. Под париком и очками он видел вечно озабоченную доктора Каммингс, хотя она и казалась искренне озабоченной. Во многих отношениях она хуже Лоррейн. Тоцци ощущал, что она постоянно оценивает его поступки.

Гиббонс, не прекращая возиться с магнитофоном, громко высморкался. Каммингс выжидающе глядела на Тоцци.

– Я не сплю с ней, если вас это интересует. И ни разу не спал. Довольны?

Лицо Каммингс осталось невозмутимым.

– Мне до этого нет никакого дела.

– Совершенно верно.

Тоцци вновь уставился сквозь зеркало в палату.

– Вашу двоюродную сестру это беспокоит, но я не вижу в ваших отношениях со Стэси ничего дурного.

Тоцци покосился на нее.

– Собственно говоря, я пыталась убедить Лоррейн, что она выносит о ней поспешные суждения.

– Правда? – с недоверием спросил Тоцци.

– Да. Правда.

Гиббонс опять громко высморкался и снял наушники:

– Магнитофон в порядке. Док, вы готовы пойти проверить несколько голов на вшивость?

Опершись руками о колени, Каммингс встала, но на вопрос не ответила. Вздумал подтрунивать над ее формой медсестры. А Гиббонсу до смерти хотелось сбить с нее спесь.

Гиббонс сунул носовой платок в карман.

– Будем надеяться, Сол сегодня что-нибудь скажет. Возможно, когда сестра приедет забрать его отсюда. Судья Ньюберри очень неохотно выписал на это ордер. Мне пришлось изо всех сил убеждать его, что Сол выписывается, поскольку считает тебя, Тоцци, покойником, и, пожалуй, это наша последняя возможность добиться от него хоть чего-то. В конце концов я убедил судью. Но он считает, что я захожу слишком далеко.

– Откровенно говоря, я согласна с ним, – заявила Каммингс.

Гиббонс вытаращился на нее.

– Не ропщите. Вы идете на задание, изменив облик. Именно этого вам и хотелось, не так ли? Теперь у вас появится возможность рассказывать об этом своим внукам.

Она пропустила его слова мимо ушей.

Гиббонса это нисколько не задело.

– Может, прослушаете инструкцию? Еще один раз? Ради моего спокойствия?

– Нет. Я знаю, что делать. Иду в палату и начинаю проверять, есть ли вши в головах у пациентов. – Ей не удалось сдержать брезгливой гримасы. – Подойдя к столику мистера Иммордино, я роняю расческу, наклоняюсь за ней и устанавливаю под столешницей потайной электронный микрофон.

– Отработали, как это делается?

Каммингс презрительно усмехнулась, но все же продемонстрировала ему свое умение: наклонилась и взялась за край стола – большой палец сверху, остальные внизу. Микрофон она держала между указательным и средним пальцами. Оборотная поверхность у микрофона клейкая, и он прилипает к чему угодно.

– Микрофон у вас?

– Да.

– Где?

– В кармане, – раздраженно ответила Каммингс.

– Проверьте.

Каммингс запустила руку в карман юбки.

– Здесь.

Она решила не выходить из себя.

Гиббонс кивнул:

– Отлично. Только не забывайте: в палате вести себя надо естественно. Не торопитесь, но и не медлите. Вы медсестра. Вам нужно выполнить свою работу. Проверяйте головы и уходите.

Каммингс резко втянула в себя воздух. Ей мучительно хотелось отбрить Берта.

Гиббонс указал ей на голову:

– Поправьте парик. Сбился.

Каммингс заставила себя промолчать и поправила парик, но Тоцци видел, что ее просто распирает от злости. Потом она повернулась и, расправив плечи, широким шагом пошла к выходу. Хотела что-то сказать, но передумала и хлопнула дверью. Гиббонс покачал головой:

– Дамочка хочет обложить меня последними словами, но не решается. В жизни не встречал таких твердолобых. Иверсу далеко до нее.

– Гиб, не слишком ли ты суров к ней?

– Нет.

– Кончай. Ты принялся донимать ее, едва увидел.

– Это взаимный процесс, Тоцци. Она меня тоже донимает. Причем не в одиночку.

– Имеешь в виду Лоррейн?

Гиббонс опять высморкался и кивнул:

– Та еще парочка. Квартира стала походить на женский колледж. Они словно бы снова в Барнарде. До утра болтают о всякой ерунде, которую я даже не хочупонимать. Включу телевизор – начинают бранить то, что я смотрю. Возьму газету – их интересует, почему я не читаю «Таймс». Не хочу есть состряпанный ими диетический обед – опять нехорошо. Честное слово, Тоц, я готов перебраться к тебе.

– Ты просто любишь жаловаться.

– Легко сказать. Тебе не приходится жить вместе с ними.

– А что тут страшного? Им приятно общаться. Да это и не навек. Через месяц Каммингс вернется в Квантико.

– К тому времени я загнусь.

– Отчего?

– От псевдоинтеллектуальной чуши.

– Ну-ну, брось.

– Да, конечно, Стэси не пьет китайский чай с люцерновым медом и не ведет в семь утра споров о Леонардо и Вирджинии Вулф – черт знает, кто они такие. Держу пари, она не сводит тебя с ума, запуская на полную громкость пластинки с записями опер.

– Зато она ест тофу[4].

Гиббонс вытер нос.

– Знаешь, если б Каммингс выглядела, как Стэси, я бы самстал его есть.

– Не стал бы.

Гиббонс, кривя губы, задумался.

– Ты прав. Не стал бы.

И высморкался снова.

– Лечишься ты чем-нибудь?

– От сенной лихорадки? Нет. После таблеток становлюсь, как пьяный. Все из-за деревьев в этой части штата. Как только доедем до перекрестка и свернем на Нью-Бренсуик, насморк начнет проходить. А когда проедем Линден, нефтеочистительный завод и аэропорт, пройдет совсем.

– Ты хорошо знаешь этот штат, Гиб?

Гиббонс достал платок и стал искать на нем сухое место.

– Я всегда удивляюсь, почему его называют штатом садов. Теперь понимаю. Смотри, вон она.

Сквозь зеркало Тоцци увидел Каммингс, беседующую с дежурным охранником в дальнем конце палаты. Она объясняла, что делает здесь, и какой врач поручил ей проверить пациентов на вшивость. Охранники ничего не знали. Они водят дружбу с некоторыми пациентами, с теми, кто не совсем спятил, кто оказывает им услуги. По утверждению Каммингс, такое происходит во всех психиатрических больницах. Тоцци с Гиббонсом не хотели доводить до сведения всей палаты, что новая медсестра на самом деле не ищет вшей, а устанавливает «клопов».

Гиббонс и Тоцци наблюдали, как Каммингс вошла в палату. Она огляделась и, поколебавшись, подошла к одному из пациентов, глядящему в пространство. Тоцци хотелось, чтобы она держалась более властно и уверенно, как настоящая медсестра, твердо решившая выполнить свою работу при любых обстоятельствах. Стоя возле бледного небритого мужчины, Каммингс водила по его голове расческой. Видно было, что ей неприятно касаться грязных волос.

– Полюбуйся на нее, черт возьми. – Гиббонс высморкался. – Она все испортит. Я знаю.

– Может, еще освоится.

Каммингс переходила от пациента к пациенту. Сперва она выбирала смирных, замкнувшихся в собственном мире. Они не причиняли ни малейших хлопот, и это придавало ей уверенности. Она становилась все более похожей на медсестру.

Гиббонс чихнул:

– Тьфу, черт.

Поднялся:

– Надо найти туалетной бумаги. Сейчас вернусь.

И вышел, вытирая нос влажным платком.

Каммингс переходила к более активным пациентам, догоняла одного из нервно расхаживающих, пытаясь добраться до его головы, седого, похожего на медведя человека пятидесяти с лишним лет. Тоцци поморщился, когда она коснулась его густых, спутанных волос, судя по виду, давно не мытых. Пациент не останавливался, но Каммингс не отставала. Внезапно он двинул ее локтем. Тоцци обеспокоенно подался вперед, однако удар, казалось, не причинил ей боли. Видимо, пациент в раздражении просто отмахнулся. Каммингс не отходила от него, пока не закончила проверку, потом пошла дальше. Глядя сквозь зеркало, Тоцци кивнул. Она держалась молодцом.

Вот она стала проверять голову беззубого человека, опершегося о подоконник неподалеку от столика, за которым сидел Сол. Иммордино, как всегда, горбился, уставясь на свои руки. Вслед за беззубым наступала его очередь.

– Все, -сказала Каммингс, кончив рыться в волосах беззубого пациента.

Тот зашевелил бровями, задвигал челюстью. Потом поскреб за ухом, будто блохастая собака.

– Вы следующий, -объявила она, подойдя к Иммордино.

Повернув свою большую голову, Сол поглядел на нее, будто бегемот на птичку, севшую ему на спину, – спокойно, невозмутимо. Она взяла расческу и стала водить ею по его волосам. Сол потряс головой и передернул плечами. Бегемоту не понравилось прикосновение птички.

Каммингс отступила и уперлась кулаками в бедра:

– Перестаньте. Это не больно.

И снова принялась за его волосы. Он яростно затряс головой, чтобы отогнать ее. И тут расческа упала на пол.

Тоцци усмехнулся. Правильно сделала, что дождалась такой реакции. Если микрофон у нее между пальцев, приклеить его будет нетрудно. Но когда она потянулась за расческой, туда же потянулась еще одна рука и ухватила ее запястье.

– Эй, детка.

Чарльз Тейт. Откуда он взялся, черт возьми. Сейчас не его смена.

Охранник сидел на корточках рядом с ней и не выпускал ее руки. Другая была прижата к боку и крепко сжата в кулак. Чарльз пытался ухватить и ту руку, но она не разжимала кулак и не разгибала локтя. В этой руке находился микрофон.

– Простите, -сказала Каммингс. – Мне надо работать.

Она поднялась, вместе с ней поднялся и Чарльз. Запястья ее он не выпускал.

Сжатую в кулак руку Каммингс прижимала к бедру. Было ясно, что в ней что-то спрятано. Тоцци закусил верхнюю губу. Интересно, заметил ли это Сол. Лица его Тоцци не видел, перед ним стояли Каммингс и охранник.

– Отпустите мою руку. Сейчас же.

Зубы Каммингс были стиснуты, ноздри раздувались, и она выходила из роли. Вела себя, как выпускница Барнард-колледжа. Это никуда не годилось. Нужно было бранить его или унижать, но только не вести себя так. В данной ситуации высокомерие неуместно.

Чарльз погладил ее по руке:

– Чего злишься, милочка? Я только хочу, чтобы ты проверила и мою голову.

– У вас есть вши?

– Не знаю. А голова чешется. -Чарльз потерся бедром о ее бедро. – Да, милочка, зудит. Все из-за тебя. -Он гнусно засмеялся. – Проверь мою голову, а? Пожалуйста.

– Сейчас же отпустите меня, не то...

– Не то что, милочка? Чем может угрожать мне такая нежная крошка?

Он потянулся к ней.

Когда Чарльз положил ладонь на ее грудь, Каммингс непроизвольно влепила ему пощечину свободной рукой.

Сердце у Тоцци екнуло. Она уронила микрофон. Слышно было, как он упал на пол.

Черт возьми. Уходите оттуда, Каммингс. Сейчас же.

– Чего ты так злишься, детка? Чего злишься?

Чарльз засмеялся и стиснул ей грудь. По лицу Каммингс было видно, что ей больно.

Уходите немедленно.

Но Чарльз не выпускал ее, а другого охранника, находящегося на дежурстве, не было видно. Тоцци встал, собираясь прийти ей на помощь, но увидел Сола, бесстрастно смотрящего на все это. Сол считает его мертвым. Надо оставить его в этом заблуждении. Поэтому Тоцци не мог выручить Каммингс.

Он глянул на дверь. Куда, черт возьми, задевался Гиббонс? Он обещал немедленно вернуться.

– Прекратите.

Тоцци вновь повернулся к зеркалу. Каммингс вырывалась Чарльз прижался к ней и притиснул ее к столу. Черт! Похоже он хочет овладеть ею прямо там.

Тоцци направился к двери. Где же, черт возьми. Гиббонс?

– Предупреждаю вас, мистер. Отпустите меня сию же секунду.

Голос Каммингс звучал резко. Она только ухудшала дело. Ее высокомерие раздражало Чарльза. Тоцци видел, как он скрипи зубами и косится на нее. Как старается причинить ей боль.

– Предупреждаю!

– До чего же страшно, милочка. -Он так толкнул ее, что она села на стол, ноги ее оторвались от пола. – Я весь дрожу.

Черт. Этот гад ее изнасилует.

Тоцци направился к двери. Провались этот Сол.

Но, едва открыв ее, услышал вопль Чарльза.

– Ай!

Сквозь зеркало он увидел, что охранник держится за глаз, а Каммингс бьет его коленом в пах. Расческу она держала так, словно ткнула ею Чарльза в глаз или полоснула по лицу зубьями. Он скатился с женщины и лежал боком на столе, держась одной рукой за лицо, другой – за пах. Каммингс встала, передернула плечами и поправила парик.

– Сука!

Чарльз снова схватил ее за руку.

Тоцци готов был прийти на помощь, но Каммингс быстро перехватила запястье охранника и сдернула его со стола. Он грохнулся на бедро, взвизгнув по-собачьи, крепко зажмурив от боли глаза.

Каммингс посмотрела на зеркало. Она не знала, что теперь делать.

– Уходите оттуда, – шептал Тоцци, как будто она могла его услышать. – Идите сюда.

Она рыскала взглядом по полу, отыскивая микрофон.

– Черт с ним! Уходите.

Чарльз поднимался на ноги. Поколебавшись, Каммингс повернулась и направилась к двери.

Тоцци ждал ее у входа.

– С вами ничего не случилось?

Каммингс стянула парик, вздохнула и покачала головой:

– Только потеряла микрофон. Уронила его.

– Не беспокойтесь об этом. Вы держались отлично. Забудьте о микрофоне.

– Но я же не установила его. – Она плюхнулась на один из раскладных стульев и поискала взглядом Гиббонса. – Он выпал.

– Говорю же вам, не волнуйтесь. Хорошо, что охранник вас не изнасиловал. Вы отлично разделались с этим мерзавцем.

Каммингс свирепо глянула на него:

– Вы как будто удивлены. Я же приехала из Квантико. Прошла там такой же курс основного обучения, что и вы. Поэтому не надо меня опекать.

Тоцци виновато поднял руки:

– Прошу прощения. Я ни на что не намекал.

Открылась дверь, вошел Гиббонс, сморкаясь в листок туалетной бумаги.

– В чем дело? – Он поглядел на Каммингс. – Уже все готово?

Она покачала головой и скривила губы:

– Я потеряла микрофон. Выронила его.

– Что?

– Гиб, это не ее вина. Откуда ни возьмись появился Чарльз Тейт и набросился на нее. Повалил на стол. Ее вины тут нет.

Гиббонс посмотрел на Тоцци, потом снова на Каммингс.

– Где он? Вы видели, куда он упал?

Каммингс подошла к зеркалу:

– Лежит где-то на полу.

Чарльз склонился над стулом, на котором сидел Сол. Иммордино так и не изменил своей позы.

Тоцци указал подбородком на магнитофон.

– Включи. Может, микрофон закатился куда-то и они его не видят. А мы хоть что-то услышим.

Тоцци убавил громкость настенных динамиков, а Гиббонс включил наушники магнитофона, чтобы слушать через них. Маленький механизм передал гул палаты. Ничего толком разобрать было невозможно.

Все трое нахмурились, напряженно вслушиваясь, пытаясь определить, где лежит микрофон. Потом послышался громкий скрип. Они глядели в палату сквозь зеркало. Где же эта чертова штука?

Громкий хруст. Красный огонек магнитофона мелькнул и погас. Звук оборвался.

Каммингс указала на зеркало:

– Посмотрите на Иммордино. На его ступню.

Сол что-то растирал на полу, словно гасил сигарету. Целую минуту, неторопливо, старательно. Потом поднял голову и поглядел на зеркало. Прямо на них, словно зная, что они наблюдали оттуда.

Тоцци покачал головой:

– Черт.

Гиббонс вытер нос:

– Скверное дело.

Каммингс в сердцах швырнула парик на пол.

Гиббонс повернулся к ней:

– Вы по-прежнему считаете его сумасшедшим?

Она подняла парик и смело встретила его взгляд:

– У меня нет других оснований. То, что он раздавил микрофон, ничего не доказывает.

– Господи! Тоцци, ты слышишь?

Но Тоцци не слушал. Он стоял перед зеркалом, глядя на крупное, тупое лицо Сола, и думал о Джоне, о крови в машине Стэси, в ушах у него стоял звук застегиваемой «молнии». Челюсти его были плотно стиснуты.

Глава 16

Сестра Сил стояла перед зашторенным окном гостиной, хмуро глядя в узкую щель между занавесями. Она не смела не только их раздвинуть, но даже коснуться. Заметив ее в окне, могут сфотографировать, а ей это совсем ни к чему. Она и так ждала неприятностей из офиса архиепископа Лихи. Что неприятностей не избежать, она не сомневалась. Ни к чему, чтобы ее фотографировали. Если этим ужасным людям на улице удастся сделать такой снимок и сотрудники архиепископа увидят его, это лишь осложнит дело.

Монахиня покачала головой и стала наблюдать за Солом, который расхаживал перед домом, беседуя со своими руками, шаркая ногами, нанося удары по воздуху, совершая нелепые боксерские движения. Знай она, что будет так, ни за что не взяла бы брата из больницы. За ним наблюдают не меньше десяти сыщиков. Два молодых человека в костюмах, очевидно из ФБР. Толстый мужчина в облегающей спортивной куртке должно быть, из полиции штата. Остальные, одетые в легкие нейлоновые куртки и джинсы, похожи на жителей бедного района, такого, как этот, но все они белые, так что, похоже, тоже полицейские. У троих фотоаппараты, у одного видеокамера. Они снимают Сола, а он расхаживает, бормочет и ведет себя по-идиотски. Позор.

Она просила брата не делать этого. Просила совсем не появляться здесь. Но он совершенно ее не слушает. Что ему ни говори, Сол непременно сделает по-своему. Теперь он опорочит доброе имя приюта Марии Магдалины, свяжет ее дело со всеми дурными поступками, которые приписывают брату. Господи, зачем он это делает? Она настоятельно просила его не выходить, не привлекать внимания к приюту. И вот результат.

Сол всегда поступает, как ему заблагорассудится. Не думает ни о ком, кроме себя. Иногда ей кажется, что слухи о нем отчасти правдивы.

Сол далеко не святой, это она прекрасно знает. В юности связался с дурной компанией и под ее влиянием покатился вниз. В глубине души она подозревает, что брат кое в чем виновен, но, конечно, он не убийца и не известный громила, каким его представляют. Нет-нет. Она отлично знает Сола. На такие злодеяния он неспособен.

Все, что бы Сол ни совершил в прошлом, может проститься. Бог милостив, поэтому она и согласилась хранить маленький секрет брата, поддерживать всеобщее мнение, что Сол психически болен. Он давно сказал ей, что это его способ искупить свои грехи, что, живя такой жизнью, жизнью неразумного человека, и подвергаясь соответствующей изоляции, он исполняет епитимью. Его пребывание в психиатрической больнице было высшей епитимьей, и поначалу она думала, что ему это полезно, как удаление от мира в монастырь. Но больница его испортила. Она не очистила его души. Он стал злобным и мстительным. Судя по тому, как обращается с ней после того, как отдан под ее опеку.

При виде того, как брат разыгрывает из себя дурака на тротуаре, Сил прослезилась. Видимо, епитимья не принесла никакого толка. Видимо, он все еще грешен. Может, закоренелый, нераскаявшийся грешник. Может, он постоянно лгал ей. Может, она совершенно не знает его.

Внезапно монахиня вспомнила сообщение Гиббонса, что у Сола лежит большая сумма в швейцарском банке и есть какая-то собственность в Панаме. Сняв очки, она вытерла глаза. Что теперь думать о нем?

– Сестра! Сестра!

Люси, ее помощница, быстро сбегала по лестнице. Бедная женщина хваталась за вздымающуюся грудь, дыша с большим трудом. Ей просто необходимо сбавить вес.

– Успокойся, Люси. В чем дело?

Та не могла выговорить ни слова. Указала пальцем вверх, безмолвно тараща глаза.

– Кто-то из девочек? У Шевон начались выделения?

Люси вечно паникует, когда кто-то из девочек собирается рожать.

Женщина потрясла головой, продолжая указывать вверх.

Потом наконец выдохнула:

– У вас в комнате! Дональд! Идите! Быстрей! Быстрей!

Сил нахмурилась. Дональд? Он должен мыть туалет наверху. Что же случилось? Она уже несколько раз говорила Солу, что пилюли Дональда кончаются, но Сол пропускал это мимо ушей. Она решила экономить лекарство, растягивая время между приемами.

Подхватив юбку, Сил заторопилась наверх:

– Дональд? Дональд? Голубчик, что ты там делаешь?

Взбежав на площадку второго этажа, она услышала его плач.

– Дональд?

Сил широким шагом понеслась к своей комнате в задней части здания.

– Дональд, я обращаюсь к тебе. Отвечай.

Дойдя до порога и взглянув на свою кровать, она чуть не рассталась с жизнью.

– Дональд!

Парень лежал на кровати, почти голый, одежда его валялась на полу. Ее головной платок, который она носила с длинной рясой, косо сидел на его стрижке, по щекам парня текли слезы. Кожа его, бледная до синевы, была совершенно безволосой. Одну руку он держал в трусах, в другой сверкали ножницы. Большие, хранившиеся обычно на кухне. Он держал их раскрытыми, словно опасную бритву. Перед глазами Сил промелькнуло видение распятого Христа – окровавленного, изнуренного, в грязной набедренной повязке. Она быстро перекрестилась и бросилась в комнату.

– Дональд, положи ножницы.

Говорила она спокойно и твердо, как некогда с девчонками, покушавшимися на самоубийство.

Он отрицательно покачал головой, обливая горькими слезами накрахмаленный платок.

Сил подошла ближе.

– Дональд, что ты собираешься делать?

– Я нехороший, – плаксиво протянул он. – Очень нехороший. Думаю о них, и все тут. Я нехороший.

– О ком ты думаешь, Дональд?

Он в отчаянии замотал лежащей на подушке головой.

– О девочках. – Посмотрел на свои трусы. – Я ничего не могу поделать. Он поднимается сам собой. Я нехороший.

– Нет, Дональд, ты ошибаешься. – Она протянула руку. – Дай сюда ножницы.

– Не-е-е-ет!

Она вздрогнула от его крика. Сердце подпрыгнуло.

– Нет. Нет. Нет. Я должен от него избавиться. Он не нужен мне. Он нехороший.

Сил хотела подойти еще ближе, но он сдернул трусы и опустил ножницы ниже...

Монахиня покраснела и отвернулась. Заставила себя смотреть только на его лицо.

– Дональд, послушай, пожалуйста. Ты слишком суров к себе. Сексуальные переживания являются иногда нор...

– Не-е-е-ет! -От вопля, казалось, в комнате все задрожало. – Я нехороший. Я должен отрезать его, пока он не заставил меня совершить что-то дурное.

Сил сделала глотательное движение, но горло у нее пересохло. Дональду нужно лекарство, полная доза. Она напоминала Солу, что нужно выписать новый рецепт. Почему он ее не послушал? Она никогда не видела Дональда таким расстроенным.

– Почему ты это делаешь, Дональд? Скажи мне.

Он скорчился и заплакал:

– Слишком много прегрешений. Слишком много прегрешений.

—Ты не грешник, Дональд. С тех пор как ты приехал сюда, я постоянно с тобой. Ты не плохой. Ты очень хороший. Ты усердно работаешь. Делаешь все, что тебя просят, и не жалуешься. По-моему, Дональд, ты очень хороший.

Сил сжала кулаки. Дональд не выходил из дома с тех пор, как Сол и Чарльз привезли его сюда. Сол настаивал, чтобы он постоянно находился в доме. Неудивительно, что этот человек запсиховал. Ему нужно выходить, дышать свежим воздухом.

– Дональд, послушай, пожалуйста. Не совершай этого над собой. Этобудет грехом. Твое дело – храм Бога. Понимаешь ты, что, изувечив себя, согрешишь перед Господом? Пожалуйста, не надо.

Она представила себе лужу крови. Да еще в своей постели. Дональд взглянул на нее. Глаза его были влажными.

– Я должен.

Голос его стал чуть слышным писком.

– Почему? Почему должен?

– Я уже сказал. Слишком много прегрешений.

Сил глянула на его трусы. Они оттопыривались. Он держал лезвие ножниц так, словно собирался чистить морковку. Она отвернулась и дважды перекрестилась.

– Не понимаю, Дональд. Что это значит – «слишком много прегрешений»? Кто грешит? Ведь не ты. Объясни мне.

– Все, – плаксиво протянул он. – Все грешат.

– Кто?

– Я. У меня нехорошие мысли.

– А кто еще?

– Парни.

– Какие?

На его лице отразилась ярость.

– От которых эти девчонки беременны.

– Да, тут ты прав, Дональд. А еще кто?

– Девчонки.

Ярость Дональда еще не улеглась. Он полагал, что монахиня должна знать все это.

– Они ведут себя, как блудницы. Они позволяют делать это с собой. Они тоже грешницы.

Сил кивнула, чтобы успокоить его:

– Да, Дональд, я знаю. В мире много грешников.

– Вы не знаете.Их очень много. Вы не можете знать всех. – Он уставился ей в глаза. – Не можете. Вы не знаете про девицу из телевизора. Так ведь?

– Что за девица из телевизора?

Дональд зажмурил глаза и опять замотал головой из стороны в сторону.

– Видите? Вы не знаете.Я слышу, что девчонки здесь все время обсуждают ее. Хотят быть такими же. Она постоянно вводит их во грех. Они только и болтают о ней. Долорес, Фейт, Шевон, Роберта, Ивонна – все. Все хотят быть похожими на нее.

Сил нахмурилась. Ей было непонятно, о ком речь.

– На кого, Дональд? О ком ты говоришь?

– О девке из телевизора! -закричал он. – Об этой грязной девке! Белокурой блуднице!

– Оком-то из «мыльной оперы»?

– Не-е-е-ет!

Вопль его прозвучал досадливо, раздраженно – почему она не может понять?

Сил не знала, что делать.

– Дональд, пожалуйста. Может, позвать Сола? Хочешь поговорить с ним?

Глаза Дональда сверкнули.

– Сол тоже грешник. И он, и Чарльз. Они оба грешники.

У Сил словно бы опустился желудок. Ей не хотелось больше ничего слышать. Не хотелось ничего знать о Соле.

Она сурово поглядела на парня:

– Дональд, сплетен не любит никто.

– Но ведь они грешники!Они убили этих людей!

Сил подняла руку к горлу:

– Каких?

Дональд только мотал головой:

– Не знаю, не знаю. Они убили их. Внизу.

– Где внизу?

– Здесь!

Вопль из ада.

Сердце Сил зачастило. Казалось, оно вот-вот разорвется.

– Ты говоришь, что мистер Тейт убил кого-то? Да? Твой друг Чарльз – мистер Тейт – убийца? Может, Сол находился там, а мистер Тейт...

– Нет!Их застрелил Сол. Из пистолета. Обоих.

– Кто они?

– Не знаю, не знаю. Один маленький, угрюмый, он никогда не улыбался. А другой приехал с ним.

Маленький, угрюмый? Мистретта? И Джерри? Сил стало нехорошо. Она закрыла глаза и прижала руку к желудку, потом, опустясь на колени, ухватилась за край кровати. Когда открыла глаза, эта мясистая штука смотрела прямо на нее. Она отвернулась, держась за живот и силясь удержать рвоту.

Дональд прав. Грешат все. Весь мир. Чарльз Тейт – у него на лице написано, что он язычник. Но Сол? И Сол тоже? Неужели все эти годы он лгал ей? Неужели все, что о нем говорят, – правда? Неужели он такой плохой, как считают прокуратура и ФБР? Мог он убить Мистретту сам? Сол ненавидел его, она это знает, у него очень злобный характер. Но...

Господи, помоги нам.

Она резко встала. Быстро перекрестилась, потом схватила с пола брюки и хлестнула ими лежащее на кровати обнаженное тело.

– Надевай, Дональд. Мы должны помолиться.

– Нет! Я должен отре...

– Немедленно наденьте брюки, мистер, встаньте на колени и молитесь со мной.

—Но...

– Сейчас же.

От ее пронзительного крика задребезжали стекла.

Дональд положил ножницы на постель. Вид у него был испуганный.

– Я сказала – одевайся. Не заставляй меня повторять одно и то же.

– Сейчас, сестра.

Он поднял одну ногу и стал натягивать брюки.

Сил ждала, пока он не застегнул «молнию».

– Теперь слезай.

Парень сполз с кровати, словно провинившаяся собака, и встал рядом с ней на колени. Ее платок криво сидел на его голове.

– Молись со мной, Дональд. Мы должны помолиться за души этих грешников.

– Хорошо, сестра.

Он опустил голову и негромко забормотал «Отче наш».

Сил пыталась присоединиться к нему, но не могла сосредоточиться. Из головы у нее не шел брат. И его ложь. Она закрыла глаза, склонила голову и заставила себя повторять слова молитвы. За душу Сола нужно молиться. Ему потребуются их молитвы. Много молитв.

Дональд склонял голову над дрожащими руками, плотно зажмурив глаза.

– ...и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим, – шептал он. – Ибо твое есть Царствие Небесное и сила и слава во веки веков. Аминь.

Сил сняла платок с головы Дональда. И повторила:

– Аминь!

Глава 17

Тоцци, сидящий в углу дивана в гостиной Гиббонса, покусывал ноготь и, глядя в телевизор, думал о Джоне. На экране Сол Иммордино таскался взад-вперед по тротуару, обращался к своим рукам, наносил удары по воздуху. Это была копия видеопленки, снятой утром полицейскими у дома сестры Сил в Джерси-Сити. Камера приблизилась к лицу Иммордино. Он держал глаза опущенными и не смотрел в объектив, шаркал ногами и вел бой с невидимым противником.

Гиббонс поднялся из кресла и подошел к видеомагнитофону.

– Полицейские сказали, там все одно и то же. Два часа подобного кривлянья.

И потянулся, чтобы отключить магнитофон.

– Нет, постой, – возразил Тоцци. – Я хочу посмотреть еще.

Он наблюдал за лицом Сила, ожидая, что тот потеряет контроль над собой, взглянет в объектив, покажет, что отдает себе отчет в происходящем. Но этого не происходило. Сол уже набрался опыта.

Гиббонс стоял у телевизора, держа на нем руку.

– Насмотрелся?

Тоцци откинулся назад и кивнул. Гиббонс выключил магнитофон, Сол исчез с экрана. Появилось освещенное прожекторами зеленое поле стадиона «Ши».

– Это дело рук Сола, – сказал Тоцци. – Я уверен. Мистретта, Бартоло – тут все ясно. Джона он принял за меня. Кроме него, больше некому.

И уставился на пальцы, решая, в какой бы ноготь впиться зубами.

– Гиб, ты ничего не ответил. Ты не считаешь, что все это Сол?

Гиббонс по-прежнему сидел в кресле, не сводя глаз с экрана.

– Считаю, ты прав.

– И что же?

Гиббонс искоса глянул на Тоцци:

– И ничего. Мы не можем этого доказать. У него глухая защита. По больничным записям, последний раз он выходил на улицу девятнадцать месяцев назад. До вчерашнего дня.

– Значит, нанял кого-то.

– Кого же?

– Не знаю. Кого-нибудь из старой команды или независимого профессионала. Понятия не имею.

– И я не имею. – Гиббонс размышлял, глядя на экран. – В том-то и дело. У нас нет убийцы, связь которого с Иммордино можно установить, то есть, в сущности, нет ничего. Нам остается вести себя так, как мы ведем. Сидеть тихо, предоставив ему считать тебя мертвым, и продолжать расследование. Если он рвется на место Мистретты, то, возможно, забудет об осторожности, и нам удастся застукать его на горячем. Если повезет.

– Да... если повезет.

Тоцци закрыл глаза и устало потер лицо. Он не мог избавиться от образа Джона. Ночью будет бдение у гроба. Тоцци надеялся, что закрытого.

Проклятый Иммордино.

Иммордино, Иммордино. Тоцци хотелось забыть о нем хоть ненадолго. Этот гад занимал его мысли, не давал спать по ночам, мешал сосредоточиться. Должен жебыть какой-то способ уличить его. Должен.

Тоцци поглядел на профиль Гиббонса:

– А где сегодня твоя партнерша?

– Что? – Гиббонс увлекся бейсбольным матчем.

– Где Каммингс?

Берт оглянулся через плечо, нет ли поблизости Лоррейн.

– Не знаю и знать не хочу. С тех пор как она появилась, я не мог спокойно посмотреть ни единого матча. Надеюсь, сгинула.

– Приятно видеть тебя довольным.

Гиббонс хмыкнул, глядя на экран во все глаза.

– Майкл, -позвала с кухни Лоррейн.

– Да?

– Можешь зайти сюда на минутку? Я хочу спросить тебя кое о чем.

Тоцци, опершись руками о колени, поднялся с дивана, согнул и разогнул ногу, захромал на кухню. Он уже ходил без трости, хотя нога еще побаливала.

Лоррейн в вязаном мексиканском платье в оранжевую, синюю и серо-коричневую полосу сидела за столом, из кофейной кружки перед ней поднимался пар. Обеденные тарелки лежали в раковине.

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо, – отказался Тоцци.

Он выпил за эти дни столько кофе, что у него руки дрожат. Пил и глядел в пустоту, думая о Соле Иммордино, мечтая убить его, отомстить за Джона. Взяв стул, он сел напротив сестры.

– Ну, в чем дело?

Лоррейн на секунду поджала губы, скривив рот, словно не зная, с чего начать.

– Я слушаю тебя, Лоррейн.

Сестра вздохнула:

– Майкл, что у тебя с этой девицей?

Кровь бросилась в лицо Тоцци. Он заставил себя молчать, пока не схлынул гнев.

– Под «этой девицей», надо полагать, ты имеешь в виду Стэси?

– Да. Извини. Стэси.

– Как это понять, «что у меня с ней»?

– Видишь ли, я слышала, Стэси без ума от тебя. А ты, – как бы это выразиться, – отвечаешь на ее чувства?

Тоцци поднял взгляд к потолку. Ему до смерти хотелось бы ответить на чувства Стэси.

– Кто тебе об этом сказал? Каммингс?

Лоррейн кивнула:

– Мы с Мадлен беспокоимся о тебе, о вас обоих.

– Моя личная жизнь ее не касается, да и тебя тоже. Так что не беспокойтесь понапрасну, ладно?

– Но, Майкл, ты поступаешь некрасиво.

– "Некрасиво" – это как понимать?

– Ты, похоже, обращаешься с ней, как с... с живой игрушкой.

– С живой игрушкой? Ты сама это придумала? Что-то очень похоже на анализ доктора Каммингс.

– Майкл, я не обвиняю тебя ни в чем, но посмотрим правде в глаза. Твое обращение с женщинами не делает тебе чести. Боюсь, ты заставляешь Стэси страдать и сам не сознаешь этого.

Тоцци взял ее кружку и отхлебнул глоток. Поморщился. Кофе оказался сладким.

– Лоррейн, ты не понимаешь наших отношений. Это совсем не то, о чем ты думаешь.

– Ну так объясни.

Майк вздохнул. И этой надо объяснять, что он лишился мужской силы?

Сестра приподняла бровь и пожала плечами, поощряя его выложить все как есть.

Но у Тоцци язык не поворачивался сказать об этом. Черт возьми, он не смог бы откровенничать даже с Гиббонсом. Собирался излить душу Джону, но теперь об этом надо забыть. Вчера он наконец набрался мужества и спросил у врача, который лечил его ногу, может ли огнестрельная рана дать побочный эффект – импотенцию?

Врач серьезно засомневался, что эта проблема вызвана физическим состоянием. По его словам, импотенция почти всегда результат стресса. Тоцци признался, что у него было много стрессовых ситуаций, особенно со Стэси. Когда он объяснил, что избегал сношений с ней, боясь оскандалиться, врач ответил, что без подобной попытки нельзя знать наверняка, импотенция ли это. Тоцци лишь хмыкнул. Он знал свое тело, знал, что испытывал возбуждение рядом с такой женщиной, как Стэси. Врачу он не сказал ничего, но устраивать эксперименты со Стэси не хотел. Вдруг ничего не выйдет? Казнись тогда всю жизнь. В конце концов врач посоветовал ему обратиться к психиатру, если так будет продолжаться и дальше.

Замечательно. Может, стать на часок пациентом доктора Каммингс? Ей он мог бы рассказать о своем бессилии, о том, как его сводит с ума невозможность удовлетворить ожидания Стэси. Это будет не слишком тяжелым стрессом. Ну, разумеется.

Зазвонил белый настенный телефон возле холодильника. Лоррейн не собиралась снимать трубку. Звонок прекратился. Наверное, на вызов ответил Гиббонс из гостиной.

– Майкл, будь порядочен в отношениях с ней. Хоть раз в жизни не веди себя, как самец.

– Лоррейн, ты о чем?

– Майкл, я знаю тебя. Сколько ты знаком со Стэси? Полторы недели, и уже подумываешь, как бы порвать с ней. Так ты поступал с каждой женщиной, какую я видела рядом с тобой. Но Стэси слишком привлекательна, чтобы упускать ее, поэтому ты занял выжидательную позицию.

– Это неправда.

– Майкл, будь откровенен. С женщинами ты неласков. Не способен видеть в женщине личность. Вот и Стэси тоже для тебя Мисс Накачивайся, не больше.

– Лоррейн, ты просто ничего не соображаешь.

– Прекрасно соображаю.

Тоцци не верил своим ушам. Казалось, это говорит Каммингс, а не его сестра.

– Лоррейн, у меня сейчас тяжело на душе. Я сам во многом не могу разобраться и...

– Не надо оправданий, Майкл. Возможно, из-за тебя на душе у Стэси еще тяжелее. Она хочет выяснить, как тебе представляются ваши дальнейшие отношения, а ты ни туда, ни сюда. Ведь ей всего... сколько? Двадцать один – двадцать два? девушка ждет от тебя инициативы. Вот почему я считаю, что тебе надо что-то решать. Как говорится – какай или слезай с горшка.

– Но...

Вошел Гиббонс, завязывая на ходу галстук.

– Поднимайся, Тоцци. Пора ехать.

– Куда?

– В контору. Звонил Иверс. Хочет немедленно нас видеть.

– Нас? Я еще в отпуске по болезни.

Гиббонс пожал плечами:

– Он подчеркнул, что хочет видеть и тебя.

Тоцци глянул на кухонные часы:

– Уже полдевятого. Он все еще в офисе?

– Да. Говорит, только что принесли несколько заключений из лаборатории. Пошли. Я сказал, что мы успеем к девяти.

Тоцци привстал и поводил коленом из стороны в сторону. Лоррейн осуждающе глядела на него. Он молча пожал плечами:

– Договорим в другой раз, ладно, Лоррейн?

– Да, не сомневаюсь.

Тон усталый и насмешливый.

– О чем это вы? – спросил Гиббонс, надевая пиджак.

– Ни о чем.

Тоцци оттянул носок и выпрямил ногу.

Взгляд Лоррейн по-прежнему обвинял.

Гиббонс нагнулся и чмокнул ее в щеку:

– Пока.

– Да, Лоррейн, пока, – подхватил Тоцци. – Спасибо за обед.

Не хватало ему еще осуждения двоюродной сестры.

Тоцци повернулся и пошел к двери, Гиббонс следом на ним.

Из коридора Тоцци услышал бренчание тарелок и приборов в раковине. Лоррейн принялась за мытье посуды.

Значит, какай или слезай с горшка. Она не понимает. И никогда не поймет. Она женщина. Глубоко вздохнув, он вышел из парадной двери.

Устроившись в кабинете Иверса на зеленом кожаном диване, Мадлен Каммингс листала лежащую перед ней стопку распечаток. Иверс сидел в одном из кресел, склонясь над бумагами, разложенными на кофейном столике. Похоже, они провели тут немало времени. Гиббонс предупреждающе взглянул на Тоцци, когда они вошли в кабинет, и стиснул зубы. Какого черта здесь делает Каммингс?

Иверс посмотрел на них поверх очков:

– Присаживайтесь. Мы тут обнаружили кое-что в связи с убийствами Мистретты и Бартоло.

Гиббонс снова обратил взгляд на Тоцци, но тот лишь пожал плечами. Придвигая стул, он недовольно обозрел кофейный столик с разложенными бумагами.

Иверс откинулся назад, снял очки и потер переносицу:

– Мадлен, может, введете их в курс дела?

Верхняя губа Гиббонса искривилась. Мадлен? Давно ли он ее так называет?

Каммингс выпрямилась и задержала взгляд на Гиббонсе.

– Я тут проделала кое-какую работу. – Из плотного конверта она достала черно-белую фотографию. – Вот тот, кого мы ищем. Дональд Эмерик.

Гиббонс схватил фото. На нем полицейский уводил невысокого полного парня. Маленький, круглолицый, с густой бородой, он походил на смущенного медвежонка из мультфильма. Гиббонс догадался, что снимок сделан в момент ареста, потому что парень был в наручниках, а не в смирительной рубашке. «Медвежонок» на снимке горько плакал, лицо его было искажено, рот открыт, глаза расширены от страха.

– Это единственная фотография, какую удалось пока найти. Мне сказали, что в больнице он сильно похудел. Я попросила прислать более поздний снимок. Его уже отправили.

Гиббонс бросил фотографию на стопку бумаг:

– Почему вы так уверены, что убийца – Эмерик?

Лицо Каммингс осталось бесстрастным.

– Дактилоскопический анализ. Лаборатория обнаружила возможное совпадение. Частичный отпечаток большого пальца на стекле часов Мистретты может принадлежать Эмерику.

Гиббонс самодовольно усмехнулся и покачал головой:

– Ну и что? Возможноесовпадение суд во внимание не примет. Особенно в деле об убийстве мафиози.

– Почему? – негодующе вопросила Каммингс.

– Потому что это нелогично.

– О чем вы говорите?

– С какой стати убийце быть таким небрежным с Мистреттой и таким осмотрительным с Бартоло? Если он позволил себе оставить отпечаток пальца на часах Мистретты, почему мы не нашли никаких отпечатков на гильзах, обнаруженных в туалете ипподрома? Получается неувязка. Стрелок должен был оставить отпечатки на патронах, когда заряжал обойму. Сумасшедшему убийце плевать на отпечатки. Он действует по Божьему велению, так ведь? Но при убийстве Бартоло отпечатков на гильзах не обнаружено. Гильзы совершенно чистые. Следовательно, тот, кто заряжал пистолет, позаботился о перчатках.

– Психотическое поведение по своей природе непредсказуемо...

Гиббонс отмахнулся:

– Док, оставьте это для студентов.

Не успела она отбрить его, как вмешался Иверс:

– А относительно оружия у нас появились кой-какие достоверные сведения. – Он глянул на Каммингс, внезапно ставшую чопорной, как сиамская кошка. Потом раскрыл серую папку и снова надел очки. – На месте убийства Бартоло и Уизерспуна обнаружена не попавшая в цель пуля. Очевидно, срикошетив от двери кабины, где, – Иверс кашлянул, – сидел Бартоло, она застряла в рулоне туалетной бумаги. И в результате оказалась удачным объектом для анализа. Баллистическая экспертиза установила, что выпущена она из «Браунинга-380». Нам удалось выяснить, что ящик с этими пистолетами похищен со склада в Шривпорте, штат Луизиана, в девяностом году. Пистолеты были переправлены некоему мистеру Ричарду Скиннеру из Бордертауна, штат Нью-Джерси, содержавшему порнографический салон под названием «Капитанский рай» и ведшему подпольную торговлю огнестрельным оружием. За это мистер Скиннер осужден прошлой зимой и в настоящее время отбывает срок. По нашей просьбе Комиссия по торговле алкоголем, табаком и огнестрельным оружием подняла досье мистера Скиннера и обнаружила нечто весьма любопытное. В записях поступлений с кредитных карточек, изъятых при обыске, обнаружены четыре получения в течение одной недели прошлого октября на общую сумму в пятьсот пятьдесят долларов. Указано, что покупались «видеокассеты». Кредитная карточка принадлежит некоей миссис Телме Тейт, проживающей в Трентоне, штат Нью-Джерси. Ей семьдесят два года, она совершенно слепа. Ее сын, Чарльз Тейт, работает охранником в психиатрической больнице штата, где до побега находился Эмерик. Это тот самый охранник, который недавно набросился на Мадлен.

Чопорная сиамская кошка, казалось, только что сожрала канарейку и очень этим довольна.

Гиббонс насмешливо улыбнулся:

– По-вашему, Тейт купил пистолет для Эмерика? Вы, очевидно, шутите.

– Какие вам еще нужны улики? – спросила Каммингс. – Если вы ждете, что Эмерик пришлет нам письменные показания, то напрасно.

Тоцци готов был взорваться:

– Откуда вы знаете, что Тейт отдал пистолет Эмерику? Откуда вы знаете, что он не убийца, выполняющий заказы Сола Иммордино? Господи, а вам-то что требуется? Письменное признание Сола?

Каммингс по-прежнему изображала воплощенную чопорность, сложив руки на коленях.

– Судя по документам, которые я проштудировала, Эмерик необычайно слабая личность. Очень легко поддается воздействию, даже пассивному. Поэтому ему не разрешили слушать радио, все телепередачи полагалось записывать и проверять, прежде чем позволить ему смотреть их. От зрелища непроверенных программ в больнице его состояние ухудшилось. После рекламы фильма «Твин Пикс» он решил, что является убийцей Лоры Палмер, и требовал для себя сурового наказания.

Гиббонс замахал руками:

– Минутку, минутку. Вы хотите сказать, что Сол Иммордино мог управлять этим человеком? Что Сол мог заставить его выполнять за себя грязную работу?

– Вполне возможно.

– Вы спятили.

Каммингс пропустила его грубость мимо ушей.

– Так или иначе, учитывая состояние мистера Иммордино, я не верю, что он мог направлять Эмерика. Мне кажется, Эмерик мог слышать жалобы Иммордино на своих врагов и поэтому сосредоточился на Мистретте и Бартоло. Он весьма впечатлителен и принял на себя его обиды. Вендетта Иммордино стала вендеттой Эмерика. Затем, по не совсем ясным для меня причинам, Чарльз Тейт раздобыл пистолет и помог Эмерику бежать. Мне кажется, что Тейт садист и любит управлять людьми. Дав Эмерику пистолет, он, возможно, удовлетворил на время какую-то извращенную психосексуальную потребность. Другими словами, Чарльз Тейт получает удовлетворение, превращая Эмерика в снаряд, управляемый Солом Иммордино.

Гиббонс потряс головой:

– Неужели вы думаете, в это кто-то поверит? Если да, то вместо головы на плечах у вас...

– Гиббонс!

Иверс раздул ноздри.

Гиббонс тоже раздул ноздри:

– Послушайте, может, вы и способны поверить в эту чушь, но я нет.

Послышался голос Тоцци:

– Мы знаем, что Сол Иммордино симулянт, знаем, на что он может пойти. Этими делами заправляет Сол, а не ничтожный больничный надзиратель.

Каммингс приподняла бровь:

– Откуда вы можете знать?

Тоцци стукнул кулаком по кофейному столику:

– Черт возьми, я знаю, как он мыслит. Видел, как действует. Он пытается убить меня, но кончает тем, что убивает совершенно постороннего человека. Это Иммордино. Я уверен.

Лицо Тоцци побагровело, жилы на шее напряглись. Казалось, ему самому место в сумасшедшем доме.

Гиббонс решил вмешаться:

– Послушайте, мы знаем, что Иммордино живет у сестры в Джерси-Сити. Почему бы не взять его и не допросить? Возможно, он знает, где найти Эмерика.

– "Допросить" с тем же результатом, что раньше?

Сарказм доктора бил точно в цель.

Иверс сложил очки и сунул в карман.

– Гиббонс, она права. Иммордино никого не выдал за последние двадцать пять лет. И не станет выдавать теперь. – Он поднялся и застегнул пиджак. – Пока что я переношу центр расследования с Иммордино на Дональда Эмерика. Наша первоочередная задача – найти парня, пока он еще кого-нибудь не убил. В настоящее время полиция штата Нью-Джерси разыскивает Чарльза Тейта. Как только он будет задержан, нас информируют.

Тоцци подскочил:

– Но, черт возьми, Иммордино выписали из больницы. Мы должны сосредоточиться на нем.

– Там за ним приглядывают местные агентства, а у нас людей недостаточно. О его поведении нам будут сообщать. На мой взгляд, Эмерик представляет более серьезную угрозу, но об этом знаем пока только мы.

Глядя, как заместитель директора с благожелательной улыбочкой взирает на Каммингс, Гиббонс вздернул верхнюю губу, оскалив зубы. Такова политика шефа. Иверс любит эксклюзивные материалы в газетах. О гангстерах пишут изо дня в день, читатели уже не видят разницы между одним и другим. Но если Иверс сумеет организовать материал об арестованном убийце-маньяке, пока Эмерик не попал на страницы всех газет и не получил остроумной клички, то угодит начальству в Вашингтоне, избавив его от неприятной обязанности твердить репортерам, что Дональд-Потрошитель еще не пойман. Это будет очень удачным ходом Иверса, а их задача, в сущности, сводится к тому, чтобы помочь ему делать карьеру. По крайней мере, шеф считает так. Мерзавец.

Иверс застегнул воротничок рубашки и подтянул галстук.

– Учитывая компетентность Мадлен в данной области, я назначаю ее старшей группы, ведущей это расследование. Гиббонс, до задержания Эмерика вы будете подчиняться ей.

– Что?!

– Вы отлично слышали. Что касается вас, Тоцци, отправляйтесь домой и отдыхайте. Вы находитесь в отпуске по состоянию здоровья, вот и занимайтесь своим здоровьем. Если я узнаю, что вы опять суете нос в расследование, обеспечу вам постоянный отпуск. Ясно?

Тоцци сверкнул глазами:

– Ясно, сэр.

Эти три слога прозвучали как ругательство.

Иверс пошел к своему столу, а Тоцци захромал к двери.

– Гиб, я подожду тебя внизу.

Вечером он от злости на стенку полезет.

Каммингс принялась собирать свои драгоценные распечатки и папки.

– Гиббонс, я собираюсь составить полный психологический портрет Эмерика. Думаю, вам стоит съездить завтра утром в больницу. Может, сумеете отыскать среди персонала того, кто слышал разговоры Сола Иммордино с Эмериком. Выясните, что именно Сол говорил. Возможно, что-то известно другим охранникам из этой палаты.

Гиббонс свирепо пялился на нее. Внутри у него все горело. «Старшая группы» вновь возомнила о себе.

Он не отвечал, и Каммингс подняла взгляд от бумаг:

– У вас есть вопросы?

– Нет.

Гиббонс направился к выходу.

– Когда мне ждать вашего рапорта?

– Как только он будет готов.

– А точнее?

Он повернулся и молча уставился на нее. Когда я захочу, черт возьми.

Иверс маячил за своим столом, дожидаясь, когда Гиббонс ответит.

– Нам бы хотелось получить его, как только вы вернетесь из больницы, – сказал он.

– Ладно, – буркнул Гиббонс.

Сиамская кошка улыбнулась:

– Хорошо.

Ладно. Как только я вернусь. Когда бы ни вернулся.

Гиббонс с хитрой улыбочкой вышел из кабинета в приемную. Надо догнать Тоцци и решить, как вести себя с Солом.

– Да, Гиббонс, – крикнул вслед ему помощник директора, – если вы или Тоцци приблизитесь к Солу Иммордино, можете считать себя отстраненными от дела.

Не делай мне одолжения, мерзавец.

Гиббонс не оборачивался. Он боялся открыть рот, чтобы не наговорить лишнего.

– Гиббонс, вы слышали меня? Гиббонс!

– Слышал.

Хлопнула наружная дверь.

Глава 18

Сол подогнал машину к бордюру темной погрузочной платформы, выключил скорость и заглушил мотор. Фары он погасил до того, как повернуть на эту улицу. Здесь, в районе Западных Тридцатых, нет жилых домов, только заводы и склады. Сол, вглядываясь в медленно ползущие впереди красные хвостовые огни, провел пальцами по нижней части руля.

– Настоящий жеребец, – пробормотал он под нос.

Покачивая головой, он смотрел, как паршивый маленький «шевроле» Чарльза ползет по улице, то попадая в свет уличных фонарей, то скрываясь в тени. Мистер Похотливый Жеребец ищет подстилку. Когда «шевроле» приближался, проститутки выходили из темноты, когда проезжал мимо, тут же скрывались. Чарльз слишком привередлив. Негритянок не хочет, брюнетки тоже вроде бы его мало интересуют. Ему подавай блондинок. Но и с ними он слишком разборчив.

Настоящий жеребец. И притом член мафии. С длинным языком. Черт возьми, о чем только я думал?

Сол опустил до отказа стекло дверцы и высунул голову – глотнуть свежего воздуха. Он ненавидел эту проклятую машину. Какой-то «датсун», черт возьми. Их теперь даже и не называют «датсунами». Машина эта, взятая без ведома Люси, старухи, помогающей Сил по дому, сущее наказание. Во-первых, слишком тесна для него, во-вторых, провоняла духами. Он надеялся, что Люси не заметила ее исчезновения из переулка позади дома. Сил, конечно, не разрешит ей звонить в полицию, догадается, кто увел этот драндулет. Но кому охота выслушивать ее нотации по возвращении? Раскричится, что нужно сидеть дома, не подвергаться риску быть замеченным. Ее скандалы просто невыносимы. Казалось бы, сестра должна радоваться, что он вышел из психушки. Но радости не заметно, Сил начинает вести себя слишком по-хозяйски. Придется поставить ее на место. Не сейчас, попозже. Сперва нужно разобраться еще кое с кем.

«Шевроле», подъехав к очередному фонарю, притормозил. Из темноты вышли две проститутки. Обе блондинки.

Одна еле переступала ногами, такими высокими были ее каблуки. Длинная меховая шуба спускалась до щиколоток, волосы спереди были зачесаны чересчур высоко, а сзади спадали на плечи. Когда Чарльз остановил машину, она распахнула шубу, надетую на голое тело. Слишком длинная, костлявая, подумал Сол. Грудь ничего, но очень уж тоща.

Другая выглядела привлекательнее. Под короткой стрижкой пухлая мордашка, мяса на костях больше, чем у первой. Каблуки тоже высокие, но передвигалась она гораздо резвей своей подружки. Она приоткрыла перед клиентом белый кроличий жакет и показала очень неплохую грудь, затянутую тугим красным лифчиком. Сол, прищурясь, вгляделся в нижнюю часть ее тела. Заманчивую ложбинку прикрывало что-то, похожее на червонный туз из прозрачной ткани. Ничего подобного до сих пор он не видел.

Блондинки лениво приближались к машине Чарльза. Пухлая сунула голову в окошко с пассажирской стороны. Тощая отстала и остановилась на бордюре. Казалось, если она наклонится вперед, то не удержится на ногах. Переговоры оказались недолгими, и Сол удивился, когда пухлая отошла, а в машину седа тощая. Он был готов спорить, что Чарльз предпочтет девочку потолще. Сам бы он предпочел. Наверняка.

Глядя на удаляющиеся хвостовые огни «шевроле», Сол покрутил головой и ссутулился. Нервы у него были напряжены. Здесь все девки работают на Джуси Вакарини. Если Чарльз распустит свой длинный язык, расхвастается проститутке, что Сол Иммордино недавно принял его в члены семьи, весть может дойти до Джуси. То-то, будет радости у этого гада. Он поднимет большой шум, созовет комиссию. У Сола так и звучало в ушах: «Сол Иммордино принял в семью черномазого!»Черт, за ним тогда начнется большая охота. Любой мафиози в мире будет обязан укокошить его при первой же возможности. Кроме того, хватает рвущихся наверх подлиз, которые пожелают отличиться ценой его жизни. Он нигде не будет в безопасности.

Сол помассировал мышцы между шеей и плечами. Они затвердели как камень. Тормозные огни «шевроле» погасли, Чарльз отъехал от тротуара.

Сол повернул ключ зажигания и нажал на стартер. Проклятый мотор не хотел заводиться. Сол покачал акселератор, но это ничего не дало. Выключил зажигание и негромко выругался. Опять залило свечи. Придется выждать с минуту. Черт возьми. А «шевроле» уже в конце квартала. Так можно и потерять этого гада.

Сол снова повернул ключ. Стартер зажужжал, но мотор не заводился. «Шевроле» стоял на перекрестке, помигивая указателем поворота. Чарльз намерился ехать в сторону центра по Девятой авеню. Там, в потоке машин, его не отыскать. А потом он повернет с Девятой на какую-нибудь боковую улицу. Отыщет местечко потемнее, где сможет получить за свои деньги то, что ему нужно. Черт!

Иммордино взялся за ключ – попытать счастья, хотя он знал, что мотор не заведется. Надо выждать подольше. Хотя бы минуту. Но у него нет этой проклятой минуты. Красный сигнал светофора сменился зеленым. Через секунду Чарльз скроется. У Сола заныли шейные мышцы. Черт!

Он собрался включить зажигание и сделать еще одну попытку, но тут у «шевроле» вспыхнули задние фары, машина стала пятиться задом. Сол услышал гудение передачи. Чарльз остановился под тем фонарем, где подобрал тощую блондинку.

Они оба вопили. Сол слышал голоса, но не мог разобрать слов. Потом дверца распахнулась, и наружу выскочила тощая:

– Поцелуй меня в задницу, сукин сын!

Она захлопнула дверцу, несколько раз ударила сумочкой по крыше машины и, щелкая высокими каблуками, обратно ушла в темноту.

Пухлая появилась бесшумно, словно бродячая кошка. Села рядом с Чарльзом – Солу были видны их силуэты на переднем сиденье. Недолгий разговор, потом обе головы кивнули. Договорились. Когда «шевроле» тронулся снова, из пассажирского окошка вылетел окурок и упал на тротуар, подняв сноп оранжевых искр.

Сол включил зажигание. Стартер заработал. Нажал на газ. Мотор не заводился. Черт!

Сняв ногу со стартера, он сосчитал до пяти и сделал еще одну попытку. Ничего не вышло.

Заводись же, прах тебя побери!

Внезапно мотор закашлял, зафыркал. Сол нажал на газ, боясь, что если движок заглохнет и теперь, то уже навсегда. «Шевроле» ждал на перекрестке, где снова зажегся красный свет. Сол отъехал от бордюра и медленно повел машину по улице.

– Эй! Давай сюда, красавчик!

Тощая блондинка махала ему рукой. Он глянул на ее лицо. Грубое. Слишком костлявое. И сама похожа на скелет с грудями.

– Эй, малыш! Давай сюда! Хочешь поразвлечься?

Отмахнувшись от нее, Сол поехал дальше.

И голос у нее, будто скрежет стальной стружки. У Сил иногда бывает такой.

Вспыхнул зеленый свет, Чарльз повернул влево, на Девятую авеню. Сол нажал на газ, чтобы проскочить до красного. Когда он завершал поворот, не слишком быстро, не слишком медленно, Чарльз уже мчался в правом ряду к центру города. Блондинка, видимо, объяснила ему, где можно остановиться.

Сол обогнул стоящее во втором ряду такси и подумал, почему это Чарльз отказался от тощей. Дело явно не в цене – все проститутки, работающие на Джуси, запрашивают одну цену, по крайней мере им так положено. Может, рассмотрел в машине ее рожу и понял, что не все блондинки красавицы. Должно быть, многие негры пребывают в этом заблуждении, потому что на улицах полно разнаряженных блондинок, гуляющих под руку с черномазыми. Видимо, Чарльз умнеет, совершенствует вкус. Такое случается с принятыми в семью. Да, конечно. Сол поглядел на хвостовые огни «шевроле» и попытался усмехнуться. На самом деле ему было не до смеха. Возможно, этот негритос уже вовсю хвастается девке.

Чарльз не, сигналя свернул на Двадцать пятую улицу. Сол прибавил скорость, чтобы успеть на зеленый. Погнал машину к Двадцать четвертой, затем Двадцать третьей, повернул направо, на Десятую авеню, и понесся обратно к Двадцать пятой. Проезжая перекресток, окинул взглядом квартал и увидел, как погасли фары «шевроле». Чарльз остановился между уличными фонарями, напротив погрузочной платформы посреди квартала. Сол затормозил на Десятой авеню, откуда машину Чарльза не было видно. Тому с проституткой нужно уединение.

С минуту Сол сидел, глядя в зеркальце заднего обзора и решая, что делать. Денег у Чарльза не густо, вряд ли он пожелает обслуживания по высшему классу, тем более на переднем сиденье машины. Чтобы раздеваться донага, нужна комната. Как-никак он теперь мафиози. Сол глянул на часы. Сколько времени потребуется этому сукину сыну? Трудно сказать, но он горячий, так что, судя по всему, немного.

Иммордино вылез и пошел к углу, фары встречных машин освещали его лицо. У следующего квартала околачивалась здоровенная проститутка. Сол сплюнул. Похоже, мужчина в женской одежде, поджидает педиков, наезжающих из Джерси.

Когда Сол свернул за угол, его вдруг испугало что-то шевелящееся в темноте на тротуаре, у самой кирпичной стены. Он упал на мостовую и пополз к ближайшей платформе, полагая, что это нанятый Джуси убийца. Однако выстрелов не последовало. Сол выглянул из-за края платформы и увидел что-то вроде громадного кокона, закутанного в пластиковые мешки. Какой-то бездомный укладывался спать. Сол поглядел на большого мотылька в коконе, засыпает он или просыпается. Мотылек ворочался, шелестя пластиком, больше сил у него, похоже, ни на что не было. Сол медленно поднялся и пошел дальше. Грудь его тяжело вздымалась.

Он перешел улицу и приближался к «шевроле», на всякий случай озираясь по сторонам. Вряд ли за ним следят, но уверенным быть нельзя. В этой части квартала было темнее, и Сол пристально вглядывался в тени у погрузочных платформ, чтобы уловить вспышку выстрела и успеть броситься на мостовую.

Подойдя к машине, он с трудом разглядел лицо Чарльза. Должно быть, тот закрыл глаза, потому что на появление Сола не отреагировал. Запрокинутая голова его касалась подголовника. Прическа блондинки утопала в коленях у негра. Чарльз пребывал наверху блаженства.

Сол постучал по стеклу. Негритос подскочил:

– Какого...

– Успокойся, Чарльз. Это я.

Блондинка подняла голову и утерла рот тыльной стороной ладони. Чарльз опустил стекло.

– Напугал ты меня, Сол. Что тебе нужно?

Иммордино улыбнулся проститутке. Лицо у нее было грубоватое, но миловидное.

– Сол, я появлюсь через пять минут. Подожди где-нибудь...

– Открой, Чарльз. Тут холодно.

Сол указал на замок задней дверцы.

Чарльз попытался прикрыть свой болт полой пиджака, но не смог из-за его величины.

– Сол, ты же видишь, я занят. Прямо посреди...

Иммордино нагнулся и сунул лицо в окошко:

– Сам ведь просился в семью, так?

– Да, но...

– Теперь ты принят. Уже успел забыть, кто твой дон?

– Нет, Сол, я не забыл. Дон ты...

– Стало быть, помнишь. Хорошо. А раз я дон, что это значит?

– Это значит исполнять все, что ты велишь.

– Вот именно. Исполнять все, что я велю. А я велю открыть эту дверцу.

Сол указал на замок.

– Нет, нет, ма-лыш.

В голосе блондинки слышался сильный акцент. Она затараторила что-то невнятное. Не то по-польски, не то по-русски. Приподнялась, поправила волосы, и Сол увидел, что она поистине красавица. Почему Джуси заставляет ее работать на улице? Ей место в доме. Жаль. Красивая девочка.

– Ну, открывай же, Чарльз. Говорю тебе, я замерз.

Чарльз протянул назад руку и щелкнул замком.

Проститутка явно выражала недовольство. Сол догадался по ее интонации.

Он сел на заднее сиденье и захлопнул дверцу.

– Не обращай на меня внимания, милочка. Заканчивай свое дело. Я подожду.

– Сол, она не говорит по-английски.

– Как это не говорит?

Он же видел ее переговоры с Чарльзом.

– Знает только деньги.

Блондинка улыбнулась и кивнула:

– Да, день-ги. В рот – пятьдесят, трахаться – сто.

– Отлично, милочка. Теперь быстро заканчивай. Нам нужно поговорить о деле.

Блондинка выразила недоумение. Сол показал через сиденье на причиндалы Чарльза:

– Не смотри на меня. Смотри на него. Продолжай. Нагнись и делай то, что делала.

Она поняла. Голова ее опустилась на колени партнера. Чарльз кашлянул и заерзал. Нервно глянул в зеркальце заднего обзора. Сол слышал чмоканье блондинки, но звуки, издаваемые Чарльзом, мало походили на выражение удовольствия.

Блондинка опять затараторила. В голосе ее слышалось разочарование.

Сол подался вперед и глянул через спинку сиденья.

– Что случилось, сверхжеребец? Я думал, у негров не возникает проблем с мужской силой.

Чарльз пробормотал что-то под нос.

– Заплатил ты ей?

– Да.

– Тогда ступай отсюда, милочка. – Сол показал ей на улицу. – Он найдет тебя потом, когда будет в форме. Иди, иди.

Блондинка недоуменно воззрилась на него, но, когда Сол бросил ей двадцатку и открыл дверцу, поняла. Ее счастье, что она не говорит по-английски. Хотя проститутки обычно держат язык за зубами, а эта небось живет к тому же без документов. Беспокоиться из-за нее не стоит. Когда она закрыла дверцу снаружи, Сол еще раз обратил внимание на «фиговый лист» – червонный туз, прикрывающий детородное место. Нелепая штука.

После хлопка дверцы в тишине Сол услышал недовольное сопение Чарльза.

– Не злись на меня, ладно?

– Сол, у меня с ней все шло хорошо. Не мог подождать всего пять минут?

Иммордино откинулся на спинку сиденья:

– Чарльз, дон не ждет. Ни при каких обстоятельствах. Теперь ты человек чести. У тебя есть ответственность. Обязанности. Передо мной.

Чарльз обернулся и уставился на него:

– Да, обязанности есть, а денег нет. Сол, когда я увижу хоть какую-нибудь наличность?

– Чарльз, у тебя наглый язык. С доном так не разговаривают. Тебе надо еще многому научиться, приятель.

– Да, но как насчет...

– Тс-с-с. – Сол поднес палец к губам. – Никогда не заговаривай со мной о деньгах. Это непочтительно. Ты работаешь на меня, а я забочусь о тебе. Теперь я тебе почти что отец, понял? О некоторых вещах ты просто не должен меня спрашивать. Когда деньги появятся, ты их получишь. Это все, что тебе нужно знать.

Чарльз застегнул «молнию» на брюках, заправил рубашку. Он с трудом подавлял злость.

– Держи.

Сол полез в карман пиджака, достал «Браунинг-380». Швырнул на переднее сиденье, затем бросил туда и глушитель.

Чарльз хмуро посмотрел на оружие:

– Зачем? На кой черт мне эти штуки?

– Для тебя есть работа.

– Что?

– Никогда не произноси этого «что». Когда я велю тебе сделать работу, ты ничего не говоришь. Делаешь ее, и все.

Твое счастье, что я такой терпеливый. Понимаешь это, Чарльз? Будь твоим доном Мистретта, ты бы уже валялся лицом в грязи. Понятно?

– Да-да-да. Понятно.

– Теперь слушай. Надо убрать еще одного человека. Вакарини. Знаешь, кто это?

– Да, знаю. Джуси.

– Сделать это будет несложно. Меня только беспокоит, что случится потом.

—Как это понять, Сол?

– Я беспокоюсь об Эмерике. Да, кстати, ты не привез еще торазина?

– Нет, извини, опять забыл. Привезу на этой неделе. Не беспокойся. Не забуду.

– Черт возьми, Чарльз. Моя сестра еле справляется с ним. И говорить он стал слишком много. Нужны таблетки.

– Привезу. На этой неделе. Обещаю.

– Пожалуйста. Черт, я не хочу проснуться однажды утром и обнаружить сестру пригвожденной к стене. Так о чем я говорил? Ах да. Эмерик. После Джуси нужно убрать Эмерика. Оставлять его в живых рискованно. Знаешь, что произойдет, если он попадется полицейским? Его отвезут обратно в психушку. Что, если он начнет откровенничать с врачами? Он знает их, кое-кому верит. Что, если все разболтает? Что, если он помнит слишком многое о нас и Мистретте? Он может подставить нас. Я думаю, надо не отпускать его, а угробить, представив дело так, будто он покончил с собой. Что скажешь? Это совпадает с его психологическим портретом. Как по-твоему, он мог бы так поступить?

Чарльз пожал плечами:

– Не знаю. Он псих. Психи совершают самые дикие поступки. Да, конечно, он мог бы покончить с собой. Почему бы нет?

– Ну и отлично. Тогда мы его уберем. Сразу же после Вакарини.

– А как мы будем убирать Джуси?

– Найти его нетрудно. Об этом не беспокойся. Я звонил одному человеку из моей старой команды, его зовут Хитрюга Лу. Он узнает, где будет Джуси на этой неделе. Я тебе сообщу.

– Хочешь, чтобы убрал его я?

– А как же иначе?

– Один?

– Почему же нет? Это проблема?

Чарльз снова пожал плечами:

– Нет. Не проблема.

И взял глушитель.

– Я никогда не пользовался этой штукой. Как она присобачивается?

– Дай-ка сюда. – Сол забрал глушитель у Чарльза. – Давай пистолет. Покажу.

Чарльз передал и стал пристально следить через спинку сиденья.

– Видишь? Делается это так. Навинчиваешь его, и все. Только смотри, чтобы шел по резьбе. Если перекосишь, он взорвется у тебя в руке, когда нажмешь на спуск. Возьми и спрячь.

Сол снова отдал Чарльзу пистолет и глушитель.

Сидя за рулем, Чарльз принялся возиться с оружием. Солу было слышно, как он пытается навинтить глушитель.

– Сол, а тут нет никакой хитрости? У меня что-то не получается.

Сол усмехнулся. Конечно, не получается. Там нет резьбы.

Его рука скользнула за борт пиджака и легла на рукоятку другого «браунинга», из которого он убил Мистретту и Бартоло, из которого Чарльз стрелял в Тоцци. Снял большим пальцем его с предохранителя.

– Убирать Эмерика мне очень не хочется, но ты сам понимаешь, Чарльз, он такой же, как большинство людей. Слишком болтлив. У многих внутри сидит нечто такое, что заставляет их все выбалтывать. Не знаю, что это, но есть оно почти у всех, в своем они уме или нет. Вот почему доверять людям опасно. В мире очень мало таких, кто способен по-настоящему держать язык за зубами.

Чарльз кивнул. Он все еще пытался прикрепить глушитель.

– Иногда нельзя доверять даже членам семьи. Я знаю, что кое-кому из них случалось пробалтываться. Хотя я никогда бы не поверил, что они на это способны.

– М-м-м-м...

Чарльз не слушал, пытаясь сообразить, как навинчивается глушитель.

– Послушайся моего совета, Чарльз. Не доверяй людям, которым нельзя доверять. Пойми, теперь ты член моей семьи, я обращаюсь с тобой, как с сыном, ты со мной – как с отцом. Понимаешь?

– Да, понимаю.

– Поэтому я хочу дать тебе свое благословение.

Сол оглянулся, нет ли поблизости кого из этих людей-коконов. Потом приставил дуло к подголовнику Чарльза.

– Эй, Чарльз.

Сол глянул на отражение его лица в зеркальце заднего обзора.

– Что?

Глаза их встретились.

– Ты не слышал? Я сказал, что хочу дать тебе свое благословение.

– А?

Во имя Отца...

Машина вздрогнула от выстрела. У Сола заложило уши. На приборной доске заблестела кровь. Чарльз стал клониться вперед, но Сол ухватил его за куртку, не дав упасть на клаксон.

И Сына...

Он выстрелил через спинку сиденья. Тело дернулось.

И Святого...

Он вновь нажал на спуск. Голова дернулась назад и ударилась о подголовник. Сол уже ничего не слышал.

Духа...

Тело опять дернулось. У Сола заболели уши.

Аминь.

Винил на спинке дымился. Сол повалил тело на сиденье. Если бы не блеск крови в темноте, было похоже, что Чарльз спит.

Сол вылез из машины и открыл водительскую дверцу, прихватив ее рукавом. Увидел под рулевой колонкой пистолет и глушитель. Хитрюга Лу переправил их ему запеченными в хлеб. Когда Сол наклонился за оружием, лицо его чуть не коснулось коленей Чарльза.

Жаль, Чарльз, что с блондинкой у тебя не вышло. Девочка старалась, как могла. Можно было бы сказать, что ты умер счастливым. Жаль.

Сол выпрямился, бедром захлопнул дверцу и пошел обратно к машине Люси. Он пристально вглядывался в темноту, держа руку в кармане на теплой рукоятке пистолета, готовый стрелять, если понадобится. Напряжение не проходило, но он был доволен, что все уже позади. Чарльз больше не нужен. Он стал опасным. Попался бы, так выложил бы все, что знал. Наверняка.

Шагая к Десятой авеню, Сол подумал, не убрать ли и проститутку. Но вряд ли ей удалось хорошо его разглядеть. Ему не терпелось побыстрей убраться отсюда. Он надеялся, что «датсун» на сей раз заведется без капризов. Здесь он чувствовал себя неуютно. Слишком много мест, где может укрыться стрелок. А с этой публикой излишняя осторожность не помешает.

Глава 19

Сидя на краю дивана в своей временной квартире, Тоцци уставился на заголовок в «Нью-Йорк пост»: «ЕЩЕ ОДНА ЖЕРТВА УБИЙЦЫ-СВЯТОШИ!» На первой полосе – первоклассный снимок: дверца машины распахнута, тело лежит на сиденье, одна нога свисает наружу, с ботинка течет кровь. Статью Тоцци уже прочел. Творческая работа, ничего не скажешь. Репортер побывал в нескольких психиатрических больницах и как-то разнюхал о побеге Дональда Эмерика. Поскольку Сол Иммордино находился в одной с ним палате, а Чарльз Тейт, последняя жертва, работал там, репортеру потребовалось лишь выстроить простейшую схему. По его версии, Иммордино воздействовал на Эмерика внушением, заставляя совершать все эти убийства. Она почти не отличалась от той версии, которую накануне вечером изложила в кабинете Иверса Мадлен Каммингс, только репортер не был доктором наук.

Тоцци покачал головой и нахмурился. Появление теории Каммингс в ежедневной газете показывало, чего стоит эта теория. Сущий бред. Она годилась разве что для сюжета второразрядного фильма с сумасшедшим ученым в главной роли.

Однако этот гений из «Пост», надо отдать ему должное, понял, что Сол соблюдал вендетту, мстил тем, кто некогда причинил ему зло. Мистретта и Бартоло были первыми в этом ряду. Чарльз Тейт, как предполагал репортер, «несомненно», дурно обращался с Солом в больнице. Несомненно. Еще один сюжетный ход из второразрядного фильма. Игорь бьет плетью Франкенштейна. Франкенштейн высвобождается и крушит все кости Игоря. Блестящий журналист совершенно не брал в расчет еще одну жертву, Джона Паласки. Что плохого мог Джон, черт возьми, сделать Солу Иммордино? А если получил семь пуль в упор, то «несомненно» должен был сделать что-то.

Тоцци отложил газету и несколько раз глубоко вздохнул, пока не прошла боль в желудке. В сущности, он был доволен, что пресса не упоминала о четвертом убийстве. Ему удалось уговорить полицейских не распространяться журналистам о подробностях смерти Джона. И еще больше был доволен тем, что газетчики ничего не знали о Мисс Накачивайся.

На кофейном столике по-прежнему стояли заводные игрушки Стэси. Он не виделся с ней с того вечера, как погиб Джон. В телефонном разговоре девушка объяснила, что еще не совсем пришла в себя и пока не хочет его видеть. Ему казалось, теперь она боится его, считает, что находиться рядом с ним опасно. Он не стоит такого риска. Майк оглядел себя – майка, трусы, полная вялость. Стэси права. Он ее риска не стоит.

Лоррейн, видимо, права тоже. С женщинами он черств. Стэси еще почти ребенок, ей ни к чему его проблемы. То, что она боится встречаться с ним, к лучшему.

Тоцци поймал себя на том, что снова разглядывает газетный снимок. Нога Чарльза Тейта свисала из машины. Интересно, как репортер пронюхал об Эмерике? С какой стати служащие больницы дали ему такие сведения? Признались, что у них сбежал пациент, выставив весь штат сотрудников в невыгодном свете? Не могла ли связаться с прессой Каммингс? Тоцци полагал, что нет, во всяком случае, по собственной инициативе. Но, может, она выдумала какой-то ход, чтобы привлечь внимание к Эмерику, Иверс одобрил его, а Гиббонса подключать не стали, так как он вышел бы из себя, и без того возмущенный тем, что теперь расследование возглавляет Каммингс.

В грязное окно с предохранительной решеткой лился утренний свет. Тоцци не ожидал, что в нью-йоркской квартире на первом этаже может быть столько солнца. Бессознательно коснулся он пальцем пулевого шрама на бедре и стал размышлять, сделать ли то, что собирался сделать.

Иверс велел ему не принимать участия в расследовании, использовать должным образом свой отпуск. Но когда он, черт возьми, слушался Иверса? Нет никаких сомнений, что все убийства организовал Иммордино, этот гад не сумасшедший и не фанатичный святоша. Он, лишившийся своего положения капо,ведет борьбу за власть в семье Мистретты, дерзкую, отчаянную борьбу. Дело тут во власти, а не в сумасшествии.

Зазвонил телефон. Тоцци замигал, оторвав взгляд от солнечного луча. Снял трубку. Он знал, кто звонит в такую рань.

– Доброе утро, Гиб.

– Какое там к черту доброе. Ты уже видел газету?

Несмотря на раннее утро. Гиббонс уже кипел от злости.

– Да, видел. «Убийца-святоша». Неплохое прозвище. Броское. На мой взгляд, гораздо лучше, чем, скажем, «Сын Сэма».

– Ну да, как же, святоша. Иммордино.

– Меня убеждать в этом не нужно. – Тоцци протер глаз. – Тебе не кажется, что переговоры с прессой об Эмерике вела Каммингс?

– Нет, она ни с кем не ведет переговоров. Сама все знает. У нее долгий треп по телефону с отделом поведенческих наук в Квантико, потом – в кабинете у Иверса. Мне они не говорят ни слова.

– Она все еще живет у вас?

– К сожалению.

– Ты звонишь из дома?

– Да.

– Она тебя не услышит?

– Мне плевать, услышит или нет, – повысил тон Гиббонс.

– Не сможешь отделаться от нее сегодня утром?

– Вот этого, Тоц, я не знаю. Возможно, потребуюсь ей, чтобы съездить за ластиками или за чем-то еще, столь же необходимым.

Голос его звучал язвительнее, чем обычно.

– Слушай, может, бросишь ее и встретишься со мной? Есть идея.

– Где ты хочешь встретиться?

– В Куинсе. Сегодня хоронят Мистретту.

– Я уже твердил Иверсу и доброму доктору, что нам нужно поехать туда, они отвечают – нет, не обязательно. Получим сводку из управления полиции. Черт возьми, Иверс слушает ее, как школьник учительницу.

– Готов держать пари, там будет Иммордино.

– Думаешь?

– Вне всякого сомнения. Ему придется вести себя по-идиотски, но поехать туда он должен. Если Сол готов сделать свой ход, ему нужно, чтобы все знали о его возвращении, а похороны Мистретты – наилучшая сцена для такого выхода. Там соберется вся семья.

– Да, но делами теперь заправляет Джуси. Вряд ли он станет терпеть происки Сола. Готов держать пари, даже не пустит его в церковь.

– На похоронах Мистретты Джуси не станет устраивать скандала. Они должны выразить почтение покойному. Кроме того, Солу нельзя не ездить туда.

– Почему ты так считаешь?

– Сол должен завоевать умы и сердца рядовых. Он недавно вышел из психушки и еще не успел прощупать почву, восстановить старые связи. Если б он твердо знал, что у него достаточно людей, на которых можно положиться, то мог бы плюнуть и остаться дома. Если б сочли, что убить Мистретту поручил он, это бы его не волновало. И его отсутствие явилось бы вызовом Джуси. Но я думаю, что людей у него пока маловато и потому он должен приехать. Пока он не надает обещаний и не привлечет людей на свою сторону, ему надо вести себя осторожно Рядовые будут держаться Джуси, пока не услышат, что предлагает Сол.

– Гм-м-м... возможно, ты прав, Тоц.

– Только я еду на похороны не затем, чтобы что-то увидеть.А чтобы увиделименя.

– Что ты болтаешь? Сол считает тебя убитым. Ты должен держаться в тени.

– Нет. В том-то и штука. Я хочу стать палкой в колесе Сола. Он будет вынужден пересмотреть свои планы. Кроме того, многие члены семьи знают, кто я такой. Что они подумают, увидев меня сидящим в церкви рядом с Солом? Я хочу повести себя так, будто мы с этим сукиным сыном давние друзья. Много ли сторонников завербует Сол, если его увидят за дружеской беседой с агентом ФБР, который, предположительно, может упрятать его за решетку? Знаешь, что они подумают? Сол заключил с нами сделку, Сол доносит. И он станет отверженным.

– Иммордино не позволит сыграть с собой такую шутку.

– А что он сделает? На людях ему придется изображать психа. В церкви, на глазах у всех, он меня не убьет. Знает, что там ведут наблюдение полицейские. На случай, если он прошепчет мне на ухо несколько любезностей, я возьму магнитофон. Мы запишем, как он будет посылать меня к чертовой бабушке, и Сол влип. Передадим пленку судье, и Солу придется отвечать по всем старым обвинениям.

– Тоц, ты все обдумал?

Тоцци вздохнул в трубку. Он ждал этого вопроса.

– Ну, давай напрямик. Тебе мой план не нравится. По-твоему, это своевольничанье. Ты считаешь, что нужно сперва спросить разрешения у Иверса. Но что он скажет, известно заранее. Каммингс забила ему голову своей чушью об убийце-маньяке. Если сейчас обратиться к нему с просьбой, то когда он даст наконец какой-то ответ, Мистретта будет уже гнить в могиле.

Гиббонс молчал. Тоцци слышал в трубке его дыхание. По крайней мере, хоть обдумывает услышанное.

– Слушай, Гиб, для нас это редкая возможность. Есть шанс засадить Сола Иммордино пожизненно. В самом крайнем случае мы не дадим ему взять власть над семьей. Джуси тоже не ангел, но хотя бы вполне предсказуем. А у Сола, наоборот, большие планы. Как всегда. Если он захватит власть, нам придется нелегко. Они займутся такими делами, о каких мы и не слыхивали.

Гиббонс все еще колебался.

– Действовать нужно немедленно. Похороны начинаются в десять. Если не хочешь приезжать – не приезжай. Поеду сам. Оставайся с Каммингс. Как-нибудь управлюсь.

– У тебя есть магнитофон?

– Да, «Награ». Пластырь, свежие батарейки – все приготовлено.

– Где состоятся похороны?

– В Говард-Бич. В церкви Святого Антония. На Сто пятьдесят девятой авеню.

– Адрес я знаю. – Гиббонс вздохнул. – Ладно. В двадцать минут десятого моя машина будет стоять напротив церкви, на другой стороне улицы. Найдешь ее?

– Найду.

Тоцци положил трубку и уставился на телефон. Что-то очень легко все получилось.

Он поднялся с дивана и пошел в гостиную. Там на маленьком столике лежал черный матерчатый пояс. Завоеванный Джоном, совершенно новый, ни разу не надеванный. Сэнсэйвручил его Тоцци, и он собирался положить пояс Джону в гроб. Похороны будут в пятницу.

Взяв пояс, Тоцци покачал его на ладони. Сэнсэйпредлагал ему оставить пояс у себя, пока не пройдет шодан.Разрешил носить в память о Джоне. Но Тоцци счел, что не имеет на это права. Позвонил отцу Джона, спросил, как он смотрит на то, чтобы похоронить сына с поясом. Мистер Паласки ответил, что Джон, наверное, хотел бы этого. Айкидо для него много значило.

Тоцци погляделся в зеркало, стоял в одном белье, непричесанный, с поясом в руке. Джон был хорошим парнем. Жаль, что его не стало.

И положил пояс на место.

– Иммордино это не сойдет с рук, – пробормотал он, обращаясь к поясу. – Обещаю тебе, Джон.

Повернувшись боком к зеркальцу, Тоцци стянул майку и взял со столика мини-магнитофон «Награ». Приложил к пояснице. Туда он его и прикрепит. Провод обмотает спиралью вокруг груди и присоединит к микрофону в галстучной булавке. Он не любил таскать на себе эти штуки. С ними можно влипнуть. Если какой-то мафиози заметит у тебя магнитофон, можно забыть о своем существовании. Но сегодня случай особый. Майк не изменял внешности и не думал, что в церкви кто-то станет его ощупывать, особенно изображающий психа Сол.

Взяв рулончик пластыря, он отмотал примерно шесть дюймов, отрезал, положил на столик, потом отрезал еще шесть дюймов. Приклеил концы полосок к маленькому магнитофону, потом, глядя в зеркало, осторожно завел его за спину. Приложив «Нагру» к пояснице, одной рукой он придержал магнитофон, а другой приклеил пластырь к коже. Когда он разгладил вторую полоску, раздался звонок в дверь.

Тоцци повернул голову:

– Кто там еще, черт возьми?..

Поднял майку и, натягивая ее на ходу, пошел к переговорному устройству.

– Да?

– Привет. Это я. Стэси.

– А... привет.

– Можно войти?

Тоцци нажал на кнопку и взглянул на камин, где стояли часы. Пять минут восьмого. Почему в такую рань? Он взялся за ручку, чтобы открыть дверь, потом вдруг вспомнил, что все еще в одних трусах. Бросился в спальню и схватил брюки от костюма.

Когда он вышел, Стэси стояла в гостиной, в черном мини-платье из хлопчатобумажного трикотажа и красно-коричневом пальто. Забросив за плечо свои длинные кудри, грустно поглядела на Тоцци. Похоже, она много плакала.

– Привет.

Голос ее прозвучал чуть громче шепота.

– Привет. – Затягивая брючный ремень, Тоцци подошел поближе. – Хочешь кофе?

Стэси отрицательно покачала головой. Она вела себя так, словно чего-то ожидала.

Стоя перед ней босиком и в майке, Тоцци почувствовал себя неловко.

– Ну... как ты поживала?

– Сердилась.

Он кивнул:

– Конечно, на меня.

Она тоже кивнула:

– Да. На тебя.

– Послушай, Стэси, я переживаю это тяжелее всех. Джон был моим другом...

– Я сержусь не... не из-за смерти Джона. Я сожалею об этом. А сержусь на тебя.

—Почему?

Он знал почему. Но у него не было слов для объяснений.

– Ты обидел меня. Я думала, у нас есть кое-что общее. И считала тебя другим.

– Стэси, ты ничего не понимаешь.

– Ведь в тот вечер ты пытался сплавить меня Джону?

Тоцци опустил глаза и вздохнул. Все-таки ступни у него на удивление безобразные.

– Понимаю, выглядело это так, но, поверь, я не собирался тебя сплавлять. Думал я только о тебе. Мне кажется, тебе нужен более подходящий...

– Откуда тебе знать, что мне нужно? – Привычным движением она отбросила волосы назад. – Это знаю я.А не ты. Мне нужно...

Она глянула на него в упор и отвернулась.

– Стэси... я не знаю, что сказать.

– Да, конечно. Ты всегда не знаешь, что мне сказать. Тебе есть что сказать кому угодно обо мне,но всегда нечего сказать мне.

Тоцци стало совсем скверно. Ведь не нарочно он ведет себя так, но разве скажешь ей о своей проблеме? Это унизительно. К тому же, хоть она и очень привлекательная, он решил, что они не подходят друг другу. Лоррейн права. Он неспособен поддерживать отношения с женщиной. Да и по возрасту он годится Стэси в отцы. У них нет будущего.

– Тоцци, мне надо выяснить, наконец: если хочешь, чтобы я ушла, я уйду, но если хочешь, чтобы осталась, – ты должен показать, что стоишь этого. Я постоянно открываю тебе свои карты. Теперь твоя очередь.

Тоцци глубоко вздохнул. Тузов у него нет.

– Поговори со мной, Тоцци. Скажи, как ты ко мне относишься, иначе я ухожу. Навсегда.

– Стэси... Сейчас мне нужно ехать...

Она резко вскинула голову:

– Никаких отговорок, Тоцци. Я хочу знать сейчас и окончательно.

– Послушай; Стэси.

Он шагнул к ней, она тоже подалась вперед, и внезапно его ладони скользнули по ее бедрам. Носок замшевого сапожка терся о его босую ногу. Пахла Стэси мятой и медом.

– Ну?

Лицо ее было так близко.

У Тоцци вдруг закружилась голова. Запах мяты и меда пьянил его. Он почувствовал, как возвращается к нему мужская сила. Возбуждение было почти болезненным.

О Господи.

Не раздумывая, он притянул ее к себе. Все вокруг шло ходуном. Губы их соприкоснулись сперва легко, потом крепче, потом они впились друг в друга. Тоцци терял самообладание. Он не отпускал ее, боясь, что она исчезнет. Если б этот поцелуй мог длиться вечно.

Руки Стэси, поначалу неподвижно лежащие на его груди, обхватили его торс. Он и не заметил, как они оказались на его ягодицах, потом поползли наверх. Она оторвалась от его губ.

– Что там у тебя?

И сердито наморщила лоб.

– Где?

– На спине.

Сперва лицо у нее было недоуменным, потом стало злобным.

– Нет, Стэси, я не записываю тебя. Я собирался на работу.

– Уже? Я думала, ты все еще...

– Официально я пока в отпуске. Но сегодня необходимо провернуть одно дело.

Он взглянул на камин. Надо поторапливаться, чтобы успеть на похороны.

Стэси оттолкнула его и нахмурилась.

– Хочешь сказать, что для меня времени нет? Что ты позарез занят?

– Ну что ты. Это вовсе не так.

Не совсем так.

Он прижал ее к себе, пытаясь сообразить, сколько времени займет поездка в Говард-Бич на такси. Сплел пальцы на ее пояснице. Он возбуждения и растерянности у него тряслись руки. Тоцци очень хотел ее, хотя только что убеждал себя, что ей не подходит. Черт.

Глаза Стэси затуманились.

– Ну? Пошли?

Пульс у Тоцци лихорадочно зачастил.

– Ну? – шепотом повторила она. – Идем?

У Тоцци перехватило дыхание. Его обуревало желание, хотя он знал, что время не терпит. Надо ехать на эти проклятые похороны, остановить Сола Иммордино. Но он держит в объятиях Стэси, Мисс Накачивайся. Только что он клялся себе, что не поступит с ней, как с другими женщинами... Но с другой стороны...

Губы их слились снова, он искал языком ее язык. Голова его кружила по комнате, ударяясь о стены, и лишь когда они упали на постель, до Тоцци дошло, что это уже не гостиная.

Они сплелись в объятиях и неистово целовались, катаясь по неприбранной постели. Тоцци оказался на спине, «Награ» врезалась ему в тело. Он завел назад руку и отодрал магнитофон, кожа от пластыря горела. Приподнявшись, чтобы положить «Нагру» на туалетный столик, он увидел пиджак, висящий на двери чулана. Пиджак от черного костюма в полоску. Похоронного костюма.

Черт.

Стэси стояла над ним на коленях, волосы падали ей на лицо. Она отбросила их назад, уткнулась носом в его ухо и лизнула мочку.

– Тоцци?

– М-м-м-м?

Он смотрел на туалетный столик, где стояли радиочасы.

– Ты что, забыл обо мне?

– Нет-нет. С чего ты взяла?

Он перекатил Стэси на бок, одна из ее невероятных грудей легла ему на предплечье. Твердый сосок уперся в его волосатую грудь.

– Видел бы ты свое лицо.

Она смеялась, в ее золотистых глазах мерцали искры.

Тоцци вновь почуял запах мяты. Глянул Стэси в глаза, и она перестала смеяться. Их губы соединились, соприкоснулись языки. Голова снова пошла кругом.

Поцелуй длился без конца. Тоцци будто несся на лыжах по склону горы со скоростью сто миль в час. Стэси что-то пробормотала сквозь поцелуй, и вдруг он опять оказался в спальне. Чуть приоткрыл глаза. Пиджак выжидающе темнел на плечиках.

Глава 20

Стеклоочистители похоронно шуршали. Раз... два. Раз... два. Раз... Прямо по нервам. Сидящий сзади Сол наклонился и ткнул пальцем в сторону.

– Сил, может, остановишься здесь? Возле бокового входа.

– Сальваторе, может, помолчишь и предоставишь мне вести машину?

Сил медленно ползла вдоль квартала, ища местечко, где можно пристроить маленький «датсун» Люси.

– Мне хотелось войти через боковую дверь, Сил, только и всего. Перед церковью я видел человека с видеокамерой. Эти типы мне уже опротивели.

– Вот как? А вчера и позавчера они не были тебе противны. Ты разгуливал по тротуару, позируяперед камерой.

Эмерика снова стала бить дрожь.

– Где Чарльз? Хочу видеть Чарльза.

Сол обнял его за плечи, пытаясь успокоить:

– Не волнуйся, Донни. Чарльза мы увидим потом. Уже скоро.

Хоть бы Сил перестала говорить таким раздраженным тоном. От него Эмерик начинает трястись, будто карликовый пудель.

– Ну-ну, Донни. Успокойся. Она не всерьез.

– Это нехорошо. Очень, оченьнехорошо.

Лицо его сморщилось, голос звучал обиженно. Сол испугался, что он расплачется снова.

– Сил, может, развернешься? Поставь машину на той стороне улицы, возле бокового входа. Там есть свободное место.

– Я сама знаю, куда ехать, Сальваторе. И поставлю машину там, где хочу.

Сил пребывала в дурном настроении. По случаю похорон Мистретты она надела толстую рясу, в этом одеянии ее всякий раз будто подменяли. В другое время она вела себя сносно, несколько вздорно,но, в общем, терпимо. Но надевая этот черный балахон с капюшоном, окончательно превращалась в монахиню, настоящуюмонахиню, каких Сол помнил по католической школе. Невыносимую.

Злилась Сил из-за Эмерика. Она хотела оставить его дома с Люси, однако Сол сказал, что парня необходимо взять с собой. Таблетки кончились два дня назад. Оставлять его со старухой и девчонками нельзя. Конечно, после таблетки он становится паинькой, но сейчас за ним нужен присмотр. Смотри, какой нервный. Вот что Сол сказал сестре. Она не желала верить, что ее славный мальчик Донни может содеять с девчонками что-то греховное, однако, в глубине души считая всех мужчин грязными животными, решила не рисковать, хотя без умолку твердила, что везти Донни на похороны Мистретты совершенно, совершеннонеуместно.

Сол криво усмехнулся и глянул в зеркальце заднего обзора, в свои глаза. Он употребил бы другое слово. Может быть, «незабываемо». Если все пойдет, как он задумал, Донни Эмерика запомнят надолго. Вытерев рукавом лоб, он взглянул на часы. Еще час, и все будет закончено. Всего-навсего шестьдесят минут.

Если до этого он не попадется на мушку наемному убийце. Сол старался отвязаться от этой мысли, но не мог. Пытаться убрать кого-то во время похорон недостойно, но в нынешнее время нельзя доверять никому. Никто уже не ведет игру по правилам. Сол вздохнул, мечтая, чтобы желудок его перестал ныть.

В конце квартала Сил сделала разворот и поехала обратно к церкви. Неподалеку от боковой двери осталось довольно просторное место для стоянки. Сол не сказал ни слова. Сестра подъехала к стоянке и стала неистово крутить руль, чтобы втиснуть свой драндулет рядом с другой машиной. Брат молчал. Сил любит покапризничать, но в конце концов поступает, как скажет он.

Через ветровое стекло была видна церковь Святого Антония; коричневая кирпичная башня шпилем вздымалась к серому, влажному небу. Похоже, во время похорон пойдет дождь. Богу, видно, нравится, что люди пачкают ноги на кладбище, предавая тело земле. Солу всегда казалось, что у Всевышнего странное чувство юмора.

Эмерика опять заколотило. Он плакал, крепко зажмурив глаза. Нижняя челюсть отвисла. Сол обнял парня покрепче и помассировал ему плечи.

– Все хорошо, Донни. Поверь мне. Все хорошо.

– Где Чарльз? Я так давно не видел Чарльза. Пусть отвезет меня в больницу. Мне здесь не нравится. Хочу повидать Чарльза.

– Не беспокойся, Донни. Он приедет. Скоро. Просил, чтобы я позаботился о тебе до его возвращения. Идет?

Эмерик сморщился, кивнул и положил голову на плечо Солу.

Сол заметил в зеркальце пристальный взгляд Сил. Взгляд злобной монахини. Она знала, что Чарльз никогда не вернется. О его убийстве писали во всех газетах и сообщали по телевизору.

Сол подождал, пока сестра притрет машину к бордюру и заглушит мотор.

– Послушай, Сил, может, отправишься прямо в церковь? Я подойду к тебе там.

Сестра раздраженно повернулась к нему:

– А как же...

Губы ее плотно сжались. Глазами она указала на Эмерика.

– Не волнуйся. Я обо всем позабочусь. Положись на меня.

– Не требуй, чтобы я на тебя полагалась.

– Почему?

– Не требуй, и все.

Сил вылезла из машины и хлопнула дверцей.

Сол наморщил лоб. Чем она недовольна теперь, черт возьми?

– Это очень нехорошо.

– Успокойся, Донни. Успокойся.

Сол крепко прижал к себе Эмерика и, слегка покачивая его, стал глядеть на стоящие перед фасадом церкви машины. Катафалк и лимузин для членов семьи. Жена Мистретты, дети и родственники уже поднимались по ступеням. Задняя дверца катафалка была открыта, но гроб пока не доставали. Старика внесут последним и вынесут первым.

Маленькая стоянка позади церкви заполнялась «кадиллаками», «линкольнами» и «мерседесами». Похоже, приехали все. Сол нагнулся, чтобы посмотреть в заднее окошко. Заметил нескольких людей из своей старой команды, которым мог доверять. Все стояли обособленно, их жены тоже. Хитрюга Лу, Джимми Т., Энджи, Фил, Джип.

Черт возьми, неужели это жена Фила? Мадонна,как растолстела. Да и все, кроме жены Джипа, выглядят паршиво. Похожи... на жен. Неудивительно, что у всех ребят завелись подружки.

Чуть в стороне расположилось с полдюжины машин, еще несколько человек стоят отдельной группой, курят, поправляют галстуки и воротнички, у всех большие глаза и крупные губы. Похожи на кинобандитов. Зити, Ники, Том-Том, Ричи Проволоне, Бобби Сиргас – люди Джуси. И Джой д'Амико среди них. Раньше был в команде Сола, гнусный предатель.

Интересно, многие ли из них вооружены. Том-Том вооружен. Он не расстается с пистолетом, хотя входить в церковь с оружием не положено. Неприлично. Возможно, и Бобби Сигарс. Может, даже и д'Амико – очень нервный, мерзавец. Идиотам вроде него необходимы пистолеты, потому что они наживают себе множество врагов. Два пистолета, может быть, три. Это ничего, однако хотелось бы знать наверняка, что ни у кого больше оружия не окажется.

Разве что у охотящегося за ним убийцы. Сол вздохнул. Желудок снова поднывает.

Подкатил длинный черный «линкольн». Сол прищурился, чтобы разглядеть, кто в нем. Увидев водителя – Тони Нига с его дурацкой прической «афро», Сол догадался, кто приехал. Джуси Вакарини, временный дон. Но когда Тони распахнул заднюю дверцу, Сол с удивлением увидел, что вслед за этим гнусным сукиным сыном вылезли Фрэнк Бартоло-младший и его мамаша, Роза, вся в слезах, повисшая на руке сына.

Сол широко усмехнулся. Отлично. Он и не думал увидеть эту семейку. Погребение Фрэнка назначено на среду, и ему казалось, что на проводы Мистретты они не явятся. Однако оба здесь, скорбят с остальными членами семьи. На бедняжку Розу жалко смотреть. Она вроде бы не совсем понимает, где находится. А Фрэнк-младший напоминает втиснутую в костюм гориллу. Ростом почти с Сола, только толще. На затылке выпирает над воротничком складка жира, на плечах швы с трудом застегнутого пиджака вот-вот треснут. Однако Сол рад был его видеть. У Фрэнка-младшего вспыльчивый характер, на его счету немало приводов за драки. И он постоянно носит пистолет. Постоянно.

Сол закусил нижнюю губу. А вдруг парень решит, что в смерти отца повинен Иммордино? Такое предположение не лишено логики, и Джуси небось твердил всем, что в этих убийствах повинен Сол, восстанавливал людей против него. А потом еще ФБР. Эти вечно занимаются наговорами, провоцируют вражду. Сын Бартоло умишком не блещет, легко поддастся на их речи. А вдруг он начнет стрелять в негов церкви? Сол об этом не подумал. У него опять свело желудок.

Когда Фрэнк-младший повел свою бедную, безутешную мать в церковь, Джуси остался на месте. Закурил и, заломив одну бровь, стал оглядывать прибывших на похороны, будто лисица цыплят. Кинобандиты потянулись пожать руку своему капо. И д'Амико тут же.

Другая группа – Хитрюга Лу и остальные – приветствовали Джуси взмахами рук и кивками, но тянулись за женой и сыном Фрэнка, как им и подобало. Они до сих пор остаются командой Бартоло, пусть только номинально, и должны держаться вдовы своего капо. Сол остался доволен их поведением. Оно доказывало, что ребята пока не готовы видеть в Джуси саро di capi.

Сол позвонил утром Хитрюге Лу, попросил ввести ребят в курс дела, сказать, чтобы вели себя сдержанно. Видимо, Лу убедил их, потому что в такой ситуации все бы принялись подлизываться к Джуси, обращаться с ним, как с доном, хотя старый дон не успел еще лечь в могилу. Но ребята обращались с Вакарини, как с одним из капо, кем он официально пока и оставался. Джуси стоял со своей командой и, выпуская дым из носа, смотрел вслед Лу, Энджи, Филу, Джимми Т. и их женам, шедшим сзади. Д'Амико что-то шептал ему на ухо. Джуси понимал, что с этими парнями у него возникнут осложнения.

Сол улыбнулся, оскалив зубы. Не волнуйся, Джуси. Все будет отлично.

– Нехорошо. Очень нехорошо.

Эмерик смотрел в заднее окошко, всхлипывая и вертя головой. Внезапно он заерзал на сиденье и тяжело задышал:

– Смотри! Она плачет! Сестра Сил плачет! Почему? Что случилось?

Эмерику не сиделось на месте. Опять распсиховался. Без Чарльза он очень привязался к Сил. Ему хотелось постоянно находиться под ее надзором.

Сил подошла к Джуси поздороваться. Слезы у нее уже текли рекой, она вытирала их платочком. Оба не поднимали глаз и покачивали головами, совершая обычный похоронный ритуал. И оба притворялись. Никто из них не скорбел о смерти старика. А друг другу, конечно, говорили, как жаль Мистретту, как по-отечески он к ним относился. Чертовы лицемеры. Джуси ничего лучшего и желать не мог. Сил в жизни не сказала ни о ком ничего дурного, но в глубине души ненавидела Мистретту. Иначе и быть не может. Старый ублюдок не дал ей ни цента на приют Марии Магдалины, хотя она не раз просилау него денег. Черт. Льют слезы, а сами рады смерти старика.

Эмерик положил голову на спинку сиденья:

– Почему она плачет?

Сол потрепал парня по шее, не сводя глаз с сестры и Джуси. Им, казалось, есть о чем поговорить. Джуси взял ее за обе руки.

Осторожней, Сил. Ты не знаешь, откуда он приехал. Не заразись от него дурной болезнью.

– Она плачет? Почему?

—Хорошо. Я скажу тебе. – Сол указал в окошко. – Видишь мужчину, с которым она разговаривает? Худощавого? Он очень плохой человек.

Эмерик подался вперед и вытаращил глаза:

– Правда?

– Правда. Его зовут Джуси. Знаешь, на какие деньги он живет? Это сводник. Главный сводник. Он сотни девушек превратил в блудниц. То есть в проституток. Понимаешь, Донни?

Эмерик не ответил. Сол надеялся, что пронимает психа своими словами.

– Да, Джуси человек очень плохой, отвратительный. Он заставляет бедных юных девушек спать с мужчинами, с противными стариками, потом отбирает у них все деньги. А им дает короткие платьица, туфли на высоком каблуке и наркотики.

– Наркотики?

Сол кивнул, опустив веки:

– Вот именно. Как, по-твоему, он заставляет несчастных девушек работать на себя? Делает их наркоманками, чтобы они не убежали. Им так нужен наркотик, что они не могут уйти. Без наркотика они умрут. А если они не станут служить ему, ничего не получат. Ужасно, правда? Он считает себя Богом, этот негодяй.

Донни прорычал:

– Бог один.

—Конечно. Только Джуси так не думает. Он сущий язычник. Я терпеть его не могу.

– Чем он доводит сестру Сил до слез?

– Вот послушай. Ты знаешь девочек у нас в доме? Там, где мы живем? Линду, Луизу, Кристл, Шевон, Кармен, Франсину и остальных. Джуси хочет превратить в проституток и их тоже. Вот почему сестра Сил плачет. Она просит его не делать этого, а он говорит, что сделает все равно. Заставит их принимать наркотики, и они будут готовы для него на что угодно. Он превратит их в блудниц, чтобы они зарабатывали ему деньги. И относились к нему, как к Богу.

Эмерик задрожал. И, выкатив глаза, уставился на Джуси.

– Нет, – прошептал он. – Нет.

В шепоте его звучала ярость.

– Честно говоря, Донни, я не знаю, что с ним делать. На Джуси работает много ребят. Они исполняют все, что он скажет. Он может послать несколько человек к нам домой, приказать им взломать дверь, схватить девочек и сделать им укол в руку. Через десять минут они превратятся в зомби, начнут кричать: «Джуси Бог, Джуси Бог».

– Нет!

—Послушай, Донни. Я вижу только один выход. – Сол полез в карман куртки и вытащил пистолет. – Джуси должен умереть. Я знаю, убивать нехорошо, противоречит десяти заповедям и все такое прочее, но в данном случае ничего другого не остается. Понимаешь? Я думаю, Донни, Богу угодно, чтобы ты это сделал. Это все равно что отнять одну жизнь ради спасения двухсот. Двух тысяч, если считать младенцев, брошенных этими девочками, несчастных мальчишек, которых они соблазнили и ввели в грех. Только подумай, от скольких пороков избавится мир, если Джуси не станет.

И сунул пистолет в руки Эмерику.

Эмерик бросил пистолет обратно, будто горячую картофелину.

– Не-е-е-ет!

Желудок Сола пронзила острая боль. Он взял руку Эмерика, вложил в нее пистолет и сомкнул его пальцы.

– Ничего, Донни. Это не принесет тебе вреда.

– Нехорошо! Очень нехорошо!

– Ты прав, Донни. Джуси поступает нехорошо, очень нехорошо. Убивать его неприятно, однако необходимо. Джуси очень порочен, нельзя, чтобы он делал свое дело и дальше. Ты должен убить его. – Сол показал пальцем в окошко на вытирающую слезы Сил. – Ей хотелось бы, чтобы ты это сделал. Если сделаешь, она будет гордиться тобой.

Сола мучили боли. Псих не поддается на уговоры. Черт!

– Она очень обрадуется, если ты спасешь девочек от этого человека. Она перестанет плакать, Донни. Непременно.

Эмерик принялся молча кивать, он смотрел во все глаза и кивал, смотрел и кивал. Пробормотал что-то под нос.

– Что ты говоришь, Донни?

– Я должен это сделать, – негромко ответил он. – Сестра Сил этого хочет. И я хочу, чтобы она больше не плакала.

– Отлично, отлично, Донни. Я рад, что ты так считаешь. – Сол крепко обнял его и похлопал по плечу. – Я горжусь тобой, Донни. Ты поступаешь праведно.

Слава Богу.

Эмерик вдруг нахмурился и воззрился на него.

– Нет Бога, кроме Бога. Бог только Он.

– Конечно. Ты совершенно прав, Донни. На сто процентов. Теперь посмотри как следует на этого человека. Запомни его, чтобы не спутать с другими. Ну, смотри же.

Эмерик кивнул и уставился в окошко. Пистолет он крепко сжимал в руке.

– Хорошо, теперь давай объясню, как это делается. Смотри.

Эмерик кивнул, пристально глядя на Джуси:

– Я должен это сделать. Ради девочек. Ради сестры Сил.

Сол тоже кивнул:

– Правильно, Донни. Совершенно правильно.

Потом издал глубокий вздох. Боль в желудке медленно проходила.

Глава 21

Гиббонс взглянул на часы. Без пяти десять. Он поставил машину напротив церкви Святого Антония, как и обещал. Где же, черт возьми, Тоцци?

Он окинул взглядом паперть. Возле открытой задней дверцы катафалка толклась группа мафиози под черными зонтиками. Должно быть, понесут гроб. Остальные уже вошли в церковь. Иммордино и его сестра-монахиня тоже. Чертов Тоцци. Это же его идея. Куда он запропастился?

Стук по стеклу у самого лица заставил Гиббонса отвернуться от церкви. Наконец-то. Но увидев, кто это, он впился пальцами в подушку сиденья. Черт.

Гиббонс немного опустил стекло.

– Что вы, черт возьми, делаете здесь?

Мадлен Каммингс строго глядела на него.

– Что вы,черт возьми, делаете здесь?

Она стояла на тротуаре, держа над головой пурпурный зонтик.

– Садитесь в машину, – сказал Гиббонс.

– Я спросила вас...

– Садитесь в машину!

Слава Богу, наконец-то послушалась. Негритянка с пурпурным зонтиком у церкви, где провожают в последний путь главаря мафии. Все равно что встать здесь с объявлением, написанным крупными буквами: «ВОТ Я».

Сев рядом с ним, она с силой захлопнула дверцу.

– Мне не нравится ваш тон, мистер.

Гиббонс поднял взгляд к потолку машины и прикусил верхнюю губу. Опять начинается воркотня. Он сыт ею по горло.

– Помолчите, Каммингс. Не нужно обострять отношения.

– Вы забыли, кто руководит расследованием?

– Как можно? – Он хмыкнул и потер затылок. – Кстати, я полагал, вы заняты поисками убийцы-психа. Что вы делаете здесь?

Каммингс вздернула подбородок и раздула ноздри. Таким образом интеллектуальная элита выражает свое негодование.

– Здесь я ищу вас, Гиббонс. Не найдя вас нигде, я поняла, что вы опять взялись за свое, и заглянула в маршрутный журнал. Это не район нашего расследования. Мне нужно, чтобы вы съездили...

– Для меня эторайон расследования. Теперь сделайте мне огромное одолжение – исчезните. Я примусь за свою работу, а вы отправляйтесь в контору и продолжайте заниматься тем, чем занимаетесь.

– Знаете, мне уже надоели ваши оскорбительные реплики о моей работе. Я заставлю вас понять, что...

– Тихо!

Гиббонс смотрел в боковое окошко. На другой стороне улицы остановилось такси. Из него выскочил Тоцци, поднял воротник и натянул на лоб шляпу. Когда такси отъехало, он глянул на машину Гиббонса, но не подошел, а направился к паперти. Должно быть, заметил Каммингс и понял, что, если заговорит с ней, она осложнит дело еще больше. Он прав.

– Что здесь делает Тоцци? Он в отпуске по состоянию здоровья.

Собираясь идти за ним, Каммингс открыла дверцу. Гиббонс потянулся и захлопнул ее.

– Сидите на месте.

Под взглядами мафиози, оставшихся у катафалка, Тоцци поднимался по ступеням.

– Пусть идет, – сказал Гиббонс. – Он знает, что делает.

– Я не позволюему. Расследованием руковожу я, а Тоцци вообще не должен работать. Моя обязанность...

– Хотите угодить под суд?

– Прощу прощения?

– Если посреди заупокойной службы вы войдете в церковь и устроите Тоцци скандал, против Бюро возбудят серьезное дело. Что касается свадеб и похорон, макаронники весьма щепетильны. Стоит вам помешать ходу службы, к концу рабочего дня нас побеспокоят их адвокаты. И как руководитель расследования в ответе будете вы,Каммингс.

– Не пытайтесь меня запугать.

– Ладно. Идите. – Гиббонс распахнул дверцу. – Делайте что угодно. С какой стати слушать меня? Что я могу знать? Я всего двадцать пять лет занимаюсь этой работой.

Каммингс прикрыла дверцу и свирепо посмотрела на него. Ноздри ее неистово раздувались. Гиббонс ждал ответного залпа, но тут внимание его привлекло еще одно такси, подъехавшее к церкви. Из него выскочила женщина в красно-коричневом пальто, прошмыгнула через группу стоящих у гроба и побежала по ступеням паперти. Прищурясь, Гиббонс разглядывал на ее спине подпрыгивающие золотистые кудри. Стэси.

Каммингс ткнула пальцем в окно:

– Это не...

– Да, она самая. Пойдемте. Мне это не нравится.

Гиббонс толкнул плечом дверцу и вышел под моросящий дождь. Обернувшись, увидел, что Каммингс раскрывает свой пурпурный зонтик.

– Оставьте эту штуку здесь, – скомандовал он.

– Почему? Идет дождь.

– Она красная. Оставьте.

Каммингс вновь раздула ноздри, но зонтик закрыла, бросила его на заднее сиденье и хлопнула дверцей.

Гиббонс оскалил зубы:

– Не нужно так хлопать.

У радиатора машины он взял свою спутницу под локоть и рысцой перебежал с ней через дорогу, подняв руку, чтобы идущие автомобили замедляли ход.

– Я могу идти сама, – заартачилась Каммингс, когда они остановились на осевой линии и колеса влажно зашуршали мимо них в оба направления.

Гиббонс не выпустил ее локтя:

– Слушайте меня внимательно. Если кто-нибудь станет не пускать нас внутрь, предоставьте разбираться с этим мне. Идите одна. Отыщите Стэси и выведите оттуда к чертовой матери. Только не позволяйте ей устраивать скандал. Нам только не хватало, чтобы она закатила его Тоцци посреди отпевания. Черт, представляю, какой разнос устроит нам Иверс.

– А если она не послушается?

– Заставьте. – Поток машин прервался, и они побежали дальше. – Только будьте сдержанны.

– Постараюсь.

Они быстро зашагали по тротуару. Гиббонс не сводил взгляда с церкви.

– Пистолет у вас при себе?

– Конечно.

– Не вынимайте его. Кто бы вас ни задел, хвататься за оружие в церкви недопустимо.

– Гиббонс, я не настолько глупа.

Он искоса взглянул на нее:

– Да. Вы мне уже говорили об этом и раньше.

Перед его глазами уже мелькали газетные заголовки. Когда они подошли к паперти, Гиббонс коснулся ее плеча, давая понять, чтобы дальше она шла одна. Уголком глаза он заметил, что один из оставшейся группы спешит преградить им путь. И замедлил шаг, чтобы оказаться между этими людьми и Каммингс.

– Эй, куда прете?

Гиббонс узнал этого типа. Джой д'Амико. Однажды он накрыл его в Джерси. Тот торговал крадеными шубами. Устроил демонстрационный зал в глубине склада, примерно в миле от стадиона «Гиганты».

Д'Амико указал пальцем на поднимающуюся по ступеням Каммингс:

– Эй ты, я тебе говорю, чернома...

Гиббонс схватил его за горло и крепко тряхнул.

– Чего повышаешь голос, Джой? Неужели у тебя нет уважения к покойному?

Ответить Джой не мог. Большой палец Гиббонса давил ему на гортань.

Люди Джуси выдвигали из катафалка гроб. Дождевые капли скатывались по металлической полированной крышке. Двое из них направились на помощь Джою.

– Не рыпайся, – сказал ему Гиббонс, толкнув к остальным.

Д'Амико неистово закашлялся.

– Фараон поганый, – просипел он.

Церковные двери были распахнуты. В промежутках между кашлем Джоя и шелестом проезжающих машин Гиббонс слышал органную музыку.

– Кажется, там вас ждут, – обратился он к носильщикам. – Никогда не заставляйте дона дожидаться. Даже мертвого.

Гиббонс попятился к ступеням, потом повернулся и поднялся одним махом. Но вошел не в распахнутые двойные двери, а в одностворчатую дубовую дверь справа.

В вестибюле было темно, прохладно. Старые католические церкви всегда напоминали ему средневековые камеры пыток с приклепанными металлическими листами на дверях, с высокими сводчатыми потолками, с тусклым освещением. Какой-то человек в черном костюме смотрел из открытых дверей на улицу. По тому, как он сложил руки, Гиббонс догадался, что это служащий похоронного бюро. Тут же стояла пустая тележка, приготовленная для гроба Мистретты. Гиббонс осмотрелся, ища Каммингс. В вестибюле ее не было.

Восемь человек с гробом на плечах начали подниматься по ступеням. Гиббонс подошел к дверям – впереди сиял огнями алтарь, Иисус высоко вознесся на большом деревянном кресте. Гиббонс проскользнул внутрь церкви и встал за последней скамьей.

Церковь была переполнена. Гиббонс окинул взглядом собравшихся, но видны были только затылки. Он пошел к боковому проходу, откуда удобнее было смотреть, и на другой стороне заметил большую голову, возвышающуюся над толпой. Пройдя вперед, взглянул на профиль и убедился, что это на самом деле Сол Иммордино. Подле него, у центрального прохода, сидела сестра-монахиня. С другой стороны рядом с Солом восседал Тоцци. Гиббонс вытянул шею и разглядел у его плеча ореол светлых волос. Черт. И Стэси здесь.

Когда люди на ближайших скамьях стали обращать на него внимание, Гиббонс ретировался вглубь, размышляя, имеет ли смысл что-то предпринимать. Тоцци сидит рядом с Иммордино, что-то шепча ему на ухо. В свою очередь Стэси тянется к уху Майка. Гиббонсу хотелось видеть ее лицо, взвинчена она или нет. Если не собирается закатить сцену, пусть остается. Конечно, если Стэси без конца тараторит, она помешает записи слов Иммордино, а это значит, что их приезд сюда бесполезен.

Гиббонс огляделся, ища Каммингс. Куда, черт возьми, она...

Зазвучал орган, все встали. К алтарю из боковой двери вышел священник в пурпурной атласной мантии поверх белого одеяния. Она была ярче, чем зонтик Каммингс. Когда он повернулся спиной к собравшимся и преклонил колени перед алтарем, Гиббонс увидел на его спине большой крест из черного атласа.

Потом закурился дымок. Священник держал на цепочке большое серебряное кадило с ладаном. Повернувшись лицом к пастве, он стал раскачивать его, звякая цепью при каждом взмахе. Трижды взмахнул на каждую сторону света. Дымок поднимался вверх мимо неяркой люстры к высокому потолку с изображением Бога-Отца, громадного старика с огненными глазами; белоснежная борода закрывала его живот, а на голову опускался белый голубь.

– Пссст!

Гиббонс оглянулся. Каммингс шла к нему по заднему ряду, торопливо махая рукой.

Двинувшись навстречу ей, Гиббонс нахмурился. Да перестань же ты махать.

Центральный проход Гиббонс пересек, будто минное поле. Глянув влево, увидел, что гроб стоит на тележке, готовый плыть в вечность.

– Что вы машете? Сейчас поднимется скандал.

Лицо Каммингс посерело. Она хотела было указать пальцем, но побоялась и указала подбородком. Священник медленно шел по проходу, размахивая кадилом, шел печалиться над покойным. Ногти женщины впились в руку агента.

– Это он! – прошептала Каммингс.

– Кто? О ком вы говорите?

– О священнике. Это Эмерик!

Гиббонс уставился на человека в пурпурной мантии, над которым вился дымок ладана: тощее, бледное лицо, полупрозрачные веки. Он вспомнил фотографию Эмерика в наручниках, мысленно стер бороду и посадил на усиленную диету.

У Гиббонса онемели пальцы.

Черт побери.

Глава 22

Тоцци закашлялся. От запаха ладана у него всегда першило в горле, даже в детстве, когда он был алтарным служкой. Сидящий справа Сол Иммордино притворялся невменяемым, однако искоса поглядывал на него. Сестра Сил, сидящая за братом, подалась вперед и недовольно смотрела на Тоцци через большие очки. Слева сидела Стэси и, хмурясь, ныла в ухо Тоцци:

– Пошли отсюда, Майк. Нам надо поговорить.

– Стэси, прошу тебя. Попозже.

– Это возмутительно, – прошипела сестра Сил. – Мистер Тоцци, может, заберете свою подружку и удалитесь отсюда? Я ни разу в жизни не видела подобной бесцеремонности в храме.

Тоцци старался игнорировать обеих женщин. Его интересовал только Сол. Он придвинулся к здоровяку и, улыбаясь на публику, зашептал ему:

– Сол, ну скажи мне, как ты это провернул? Я имею в виду убийство Мистретты. Как ухитрился?

– Оставьте в покое моего брата.

Сил не спускала глаз с агента ФБР.

Тоцци усмехнулся.

– Кончай, Сол. Мне ты можешь признаться. Ты ведь уже разговаривал со мной. Дело сделано. Ну и что дальше? Заключишь мир с Джуси? Или уберешь его? А?

– Оставьте в покое моего брата. Вы его пугаете.

– Ну да, конечно.

– Тоц-ци,уйдем отсюда.

– Стэси, помолчи, пожалуйста.

Он сурово глянул на нее, потому что терпеть не мог нытья, а, кроме того, ощущал под одеждой приклеенный пластырем магнитофон; катушки его медленно вращались, готовые записать то, что скажет Сол. Нужно заставить Сола сказать что-то вразумительное.

– Ну как, Сол, договорились?

Сил погрозила пальцем:

– Сколько раз повторять, мистер Тоцци? Мне все равно, где вы служите. У вас нет никакого права находиться здесь.

Возмущенный тон ее напомнил ему тот день, когда сестра-настоятельница унюхала, что от него пахнет церковным вином. Он учился в четвертом классе. Алтарные служки обычно попивали украдкой вино в ризнице, наполняя перед утренней мессой потирные чаши.

– Тоц-ци-и-и.

Стараясь не замечать Стэси, он склонился к Иммордино:

– Кончай, Сол. Как ты это устроил? Небось нанял кого-то. И, похоже, тебе поверили в долг, нам известно, что своих швейцарских вкладов ты не трогал. С другой стороны, человек вроде тебя должен хранить деньги в разных банках по всей стране. Сол, сколько у тебя маленьких сберегательных счетов? Не превышающих десяти тысяч, на которые никто не обращает особого внимания? Одним из них ты и расплатился с наемным убийцей?

Сол вздернул верхнюю губу в презрительной усмешке. Буркнул что-то под нос. Тоцци не смог разобрать ни слова. На пленке это прозвучит еще неразборчивей.

– Знаешь, Сол, чего я не могу понять? Зачем тебе втягивать сестру в свои грязные дела. Видимо, ты совсем о ней не думаешь, а ведь ее тоже могут привлечь к суду. Хотя бы за то, что укрывает тебя, становясь, таким образом, сообщницей. Погоди, вот я выхлопочу ордер на обыск в приюте Марии Магдалины. И, можешь держать пари, что-нибудь там обнаружу. Пусть даже не смогу ни в чем уличить тебя, но ее в чем-то да уличу. Это я тебе обещаю. А закона, запрещающего сажать монахинь, нет. Видишь, что я могу устроить?

Сол злобно глядел на него, однако не произносил ни слова.

Тоцци продолжал улыбаться:

– Думаешь, блефую? Я тебе устрою такую жизнь, что ты действительносойдешь с ума. Постараюсь довести до сведения Джуси, что мы с тобой кореши, что ты разбалтываешь мне все семейные секреты. Видишь, мы уже друзья. – Тоцци обнял Сола за плечи. – Пусть все видят, какие близкие.

Сол стряхнул руку Тоцци:

– Убирайся от меня.

Впервые он подал голос. Сидящие впереди обернулись и уставились на него. Эта фраза должна была хорошо лечь на пленку. Но что из того? Она ничего не доказывает.

– Тоц-ци-и-и.

—Отвяжитесь от моего брата.

Тоцци снова обхватил Сола, притянул к себе и улыбнулся ему в лицо.

Сол потянулся своей лапищей к его горлу, но Тоцци перехватил запястье Иммордино:

– Что такое? Снова хочешь убить меня? Ты пытался уже дважды, и оба раза неудачно. Я тебе не по зубам.

Сол отбил руку Тоцци. И горловым голосом произнес:

– Тебе просто повезло.

Пульс Тоцци зачастил. Он надеялся, что и эта фраза записана. Сол признался, по крайней мере косвенно. Из его ответа следовало, что он подослал и того, кто ранил Тоцци в ногу, и того, кто убил Джона. Фраза прозвучала отчетливо. Голос довольно хриплый. Но он записан,и может быть, этой записи окажется достаточно, чтобы судить его за убийство Паласки. Может быть... а может, и нет. Всего три хрипло произнесенных слова, их недостаточно для доказательства, что Сол вменяем. Даже если его удастся привлечь к суду за убийство Джона, адвокат, как всегда, сошлется на невменяемость. Радость Тоцци улетучилась. Сол очень умен. Он не станет говорить по-настоящему.Черт.

– Отвяжитесь от него! – гневно твердила Сил.

– Тоц-ци-и-и!

На толстых губах Сола заиграла чуть заметная самодовольная улыбка.

Глядя ему в глаза, Тоцци поднес ко рту кулак и кашлянул. Дымок ладана становился все гуще. Священник шел от алтаря по центральному проходу. Подойдя к их ряду, остановился и стал кадить на сидящих, лязгая цепью о серебряный корпус. Сил отклонилась от горячего, качающегося сосуда, Сол упер подбородок в грудь. Тоцци не мог понять, зачем священник это делает. Потом насторожился. Почему священник один? Где алтарные служки? На заупокойной службе их должно быть четверо. Это он помнил хорошо.

Цепь перестала лязгать. У Тоцци щипало глаза от дыма, и он протирал их. Внезапно вокруг послышались крики и взвизги. Сидящая позади женщина выдохнула: «О Господи». Стэси отчаянно стиснула его руку.

Протерев глаза, Тоцци наконец увидел, что произошло. Худощавый священник держал в руке пистолет, нацелившись на их ряд.

– Выйдите, пожалуйста, – произнес он. По лицу его струился пот. Глаза неудержимо мигали.

Сил возмутилась:

– Дональд, ты соображаешь, что делаешь?

– Сестра, пропустите их, пожалуйста.

– Дональд, это церковь. Немедленно сними облачение и убирайся отсюда с этим пистолетом.

Он сунул дуло ей в лицо:

– Сестра, я сказал – пропустите их. Пожалуйста.

Голос его дрожал. Рука тоже.

Сил торопливо перекрестилась и стала выходить между рядами. Тон ее изменился. Стал просящим:

– Дональд, будь добр, послушай меня.

Но он не слушал. Дуло пистолета перемещалось от Сола к Тоцци, к Стэси и обратно.

– Ты, ты и ты, – сказал он, указывая при этом на каждого. – Выходите и ступайте к алтарю. Вы должны покаяться. Вы все грешники.

Сол поднял руки, но не двигался с места.

Тоцци последовал его примеру:

– Можем мы задать хоть один вопрос... святой отец?

Стэси дрожала.

– Тоцци, чего он хочет?

Священник оставался непреклонным.

– Вы все грешили. Немедленно выходите, -крикнул он.

Сол еле слышно пробормотал:

– Успокойся, Донни. Успокойся.

Тоцци уставился на священника. Донни? Дональд Эмерик? Ах, черт.

– Я сказал – идите к алтарю. Живо!

—Спокойно, Донни. Спокойно.

Сол протиснулся мимо сидящих и вышел в центральный проход.

Эмерик навел пистолет на Тоцци и Стэси:

– Вы тоже. Быстрее!

—Хорошо, хорошо, идем.

Тоцци стал пробираться к проходу.

Стэси не шевелилась, и Эмерик пронзительно завопил:

– Иди, шлюха!

Ее лицо сморщилось.

– Пожалуйста, не надо. Пожалуйста.

– Ты грешила с ним. – Эмерик указал дулом на голову Тоцци. – Вы грешили вместе. Видно по вашему поведению.

Стэси принялась всхлипывать, все чаще и чаще.

– Нет. Нет. Это не так. Вы не понимаете...

– Иди к алтарю. Сколько раз повторять?

Тоцци стоял в проходе вместе с Иммордино. Велел негромко, спокойно:

– Делай, что он говорит, Стэси.

Бледная, как Эмерик, она неохотно двинулась к проходу, не зная, куда девать руки – то ли поднять, то ли держать перед собой.

Сил стояла в проходе на коленях. Она разволновалась и била себя кулаком в грудь:

– Матерь Божия, сделай что-нибудь. Кто-нибудь, сделайте хоть что-то. Это ведь храм.

Мужчины оттопыривали нижнюю губу и пожимали плечами. По другую сторону прохода человек в темных летних очках и скверном парике похлопал себя по куртке, показывая, что оружия у него нет.

– Не взыщи, Сил, – сказал он. – Это похороны.

Стэси вышла из ряда и встала рядом с Тоцци, поднятые руки ее дрожали.

Эмерик резко махнул пистолетом:

– К алтарю... Все трое. Идите. Встаньте на колени перед Искупителем.

Тоцци глянул на Сола. Тот с безжизненным взглядом поплелся к алтарю. Стэси судорожно всхлипывала.

– Делай, что он говорит, – пробормотал Тоцци. – Все будет хорошо.

И, поглядывая на пистолет в руке Эмерика, пошел за ней. Медленно миновав проход, они поднялись на две мраморные ступени, ведущие к алтарю. И встали на красном ковре лицом к распятию.

– На колени! Почему вынуждаете меня повторять?

Стэси рухнула на колени. Сол медленно опустился. Тоцци не шевельнулся.

– На колени!

Тоцци сделал глотательное движение. Горло пересохло. И продолжал стоять неподвижно.

– На колени, грешник! На колени! – завопил Эмерик. И ткнул его пистолетом в спину.

Тоцци медленно выдохнул, вспоминая, как в последний раз отнимал оружие на темной, сырой улице в Манхэттене, в тот вечер, когда познакомился со Стэси. Тогда она отвлекла его, и он сплоховал. Получил пулю и отпуск на полтора месяца. Сейчас сплоховать нельзя.

Эмерик снова ткнул его и угодил в магнитофон. Тоцци затаил дыхание, ожидая, что Эмерик почувствует твердый предмет под одеждой, но тот, видимо, ничего не заметил.

Тогда Тоцци крутанулся вправо, прижался плечом к плечу Эмерика и схватил руку, в которой тот держал оружие. Прижав большим пальцем его сустав, отвел пистолет в сторону. Дернув за руку вперед и вниз, Тоцци заставил Эмерика потерять равновесие, потом рванул его руку за голову. Эмерик стал валиться на спину. Тоцци переместился, уложил его на живот и вертикально заломил руку, перегибая кисть. Эмерик разжал пальцы. Тоцци схватил пистолет и сунул за пояс, потом, встав коленом на поясницу Эмерика, достал наручники и защелкнул на его запястьях.

– Вы грешники, – выл Эмерик, прижатый лицом в ковру. – Вы должны исповедаться.

Тоцци повернулся и глянул в центральный проход. В глубине его сиротливо стоял гроб Мистретты.

Эмерик терся лицом о ковер.

– Я знаю, вы грешили. Я видел эту женщину по телевизору. Она нехорошая. Так сказала сестра.

– Вы арестованы, – сказал Тоцци. Он обязан был объяснить Эмерику его права, хотя сомневался, что от этого может быть какой-то прок. – Вы можете не отвечать...

– Я знаю, Сол, что и ты грешен. Я видел, как ты убил этого старика. И его друга Джерри. Этот человек был другом сестры Сил. Она сама мне говорила. Сказала, что мистер Мистретта ей нравился. Я видел, как ты застрелил его. Видел кровь на полу.

Какая-то женщина в первом ряду пронзительно вскрикнула. Мужчины забормотали, заворчали. Нестройный шум несся по рядам, словно пожар в подлеске. Тоцци окинул взглядом толпу. Где же, черт возьми, Гиббонс? И потянулся к пистолету Эмерика за поясом.

– Оставь, Тоцци. Брось пистолет на пол.

В церкви воцарилась мертвая тишина. Сол стоял позади Стэси. Он завернул ей руку за спину и упер ствол маленького пистолета под челюсть.

Тоцци медленно поднялся.

– Успокойся, Сол.

– Брось пистолет, Тоцци, иначе я прикончу ее на месте.

Он дернул руку Стэси, та застонала.

Тоцци показал ему открытые ладони, потом медленно вытащил пистолет двумя пальцами из-за пояса и бросил за спину. Эхом разнесся стук металла о мрамор.

Послышался голос Джуси Вакарини:

– Уходи отсюда, Тоцци. Ступай. Предоставь это дело нам.

Майк оглянулся на Стэси:

– Без нее не уйду.

Лицо Стэси побелело, как мрамор алтаря. От страха она не могла шевельнуться. Тоцци страстно желал, чтобы она упала в обморок. Без сознания она стала бы никудышной заложницей. Но глаза ее были широко открыты, дышала она тяжело, часто. Пожалуй, в обморок не упадет, как этого ни хочется Тоцци.

Вновь раздался голос Джуси:

– Тоцци, я сказал – уходи. Это семейное дело.

Вакарини стоял в четвертом или пятом ряду, рядом с ним – несколько человек из его команды. По другую сторону прохода стоял сын Бартоло, держа руку за бортом пиджака.

Тоцци отвел от них взгляд. Где же, черт возьми, Гиббонс?

Потом обратился к Солу:

– Сол, отпусти ее. Только так я смогу вывести тебя отсюда живым.

Эмерик все еще лежал на животе и всхлипывал, уткнувшись в ковер:

– Слишком много прегрешений... слишком много.

– Пусти ее, Сол.

– Не пойдет, Тоцци. Ты выведешь нас отсюда вдвоем. Меня и ее. – Иммордино быстро оглядел церковь. Понял, что, если останется здесь, ему не жить. И закричал: – Если кто сунется ко мне, я сперва убью ее, потом начну стрелять в вас. В обойме тринадцать патронов, и, клянусь Богом, я их израсходую все. До единого.

Тоцци задыхался от волнения. Не хватало только перестрелки в церкви. Потом можно будет править заупокойную службу сразу по всем жертвам. Окинул взглядом боковые проходы. Где же Гиббонс?

– Приди в себя, Тоцци. – Сол указал подбородком на центральный проход. – Иди. Медленно. Мы выйдем отсюда.

– Сол, послушай...

– Иди! Мне нужно скрыться.

– Послушай. Сдайся мне сейчас, вернешься в Трентон и мы...

– К черту. Я туда не вернусь. В Трентон отправь Донни. Ему там нравится. А я в своем уме. Ну, иди. Пошевеливайся.

Сол глубже заломил Стэси руку. Девушка вскрикнула:

– Тоцци, пожалуйста. Сделай, что он требует.

Пистолет царапал ей кожу. По шее расползлись красные пятна.

Сердце Тоцци заколотилось. Медлить нельзя. Сол в отчаянном положении, полагаться на мафиози невозможно. Они могут поднять стрельбу в любую секунду. Погибнут многие, и Стэси первая. Нет. Он должен вывести ее. Если б между ним и Солом никого не было, шансы были бы чуть реальней.

Сол подтолкнул Стэси коленом.

– Иди, Тоцци.

– Ладно, ладно. Иду.

Тоцци поднял руки и направился к выходу, к дальнему концу прохода, где стоял гроб Мистретты. Возле гроба никого не было. Сойдя с алтаря, Тоцци оглянулся на Сола и Стэси, потом поднял взгляд к гипсовому Христу, истекающему кровью на распятии. Глубоко вздохнул.

Вразуми, что делать.

Глава 23

– Всем оставаться на местах!

Сол двинулся вперед, держа Стэси вплотную перед собой и упираясь пистолетом ей под челюсть. Глаза девушки были зажмурены, зубы стиснуты то ли от боли, то ли от страха, возможно, от того и от другого. Шла она на цыпочках, Иммордино держал ее почти на весу. Чуть ли не нес на руках.

Тоцци пятился по проходу футах в десяти от них. Озирался по сторонам, надеясь, что никто из мафиози не выхватит сдуру пистолет. Сол был готов на все – это ясно читалось по его лицу. Готов был разрядить в людей всю обойму. Тоцци было плевать, если он прихватит с собой на тот свет кого-нибудь из своих приятелей. Его беспокоила судьба Стэси. Он пробегал взглядом по рядам, но не мог заметить, держит ли кто-то пистолет наготове.

Сол тоже оглядывал церковь, однако глаза его неизменно возвращались к Тоцци:

– Без шуточек, приятель. Сохраняй спокойствие. Всем сохранять спокойствие. Тогда не возникнет никаких осложнений. Я скроюсь, а вы продолжайте заниматься похоронами. Идет?

– Сол, а как с ней?

Тоцци остановился.

– Шагай!

Стэси застонала.

– Шагай-шагай, Тоцци. Слышишь? Я не шучу.

Тоцци с поднятыми руками торопливо попятился, чтобы умиротворить Сола.

– Успокойся, Сол. Я иду. Я...

Он наткнулся на что-то спиной, и сердце его екнуло. Оглянулся через плечо. Гроб Мистретты. Тоцци отодвинул его в сторону, чтобы освободить дорогу. Гроб ударился о скамью. Стук раскатился по церкви, словно взрыв бомбы.

С колотящимся сердцем Тоцци обошел гроб. Что же делать? Солу конец – ему отсюда не выйти. Услышав, что сказал Эмерик, эти люди не оставят его в живых. Будь у Тоцци какая-то поддержка – хотя бы один Гиббонс, возможно, им удалось бы блокировать Сола и предотвратить стрельбу. Но он один, Сол пристально следит за ним, значит, не увидит в толпе того мафиозо, который начнет стрелять. Солу конец, это ясно. Но как быть со Стэси? Как спасти ее? Только Стэси. О том, чтобы арестовать Сола и отдать под суд, можно забыть. Можно забыть о необходимости дать показания, что Иммордино пребывает в здравом уме и пребывал всегда. Можно забыть...

Внезапно у Тоцци мелькнула мысль – здесь все знают, что Солу конец, кроме самого Сола. Сол верит, что у него еще есть шанс. Надеется уйти. У него есть надежда. А раз так, ему можно кое-что предложить.

– Послушай, Сол. Остановись на минутку.

– Кончай, Тоцци. Иди, иди.

– Нет, постой. У меня есть кое-что для тебя. Поверь, никакой хитрости. Под рубашкой у меня спрятана одна штучка. Хочу достать ее и отдать тебе.

– Брось свои фокусы, Тоцци. Я убью ее. Клянусь.

– Только сниму пиджак и положу здесь. Ладно?

Не дожидаясь ответа, он стал раздеваться.

– Тоцци, не дури. Ты будешь жалеть об этом до конца своих дней.

– Я расстегну рубашку. – Распустив галстук, Тоцци лихорадочно расстегивал пуговицы. – Видишь, что у меня?

Морщась от боли, он сорвал пластырь с провода на груди.

– Видишь?

Сняв рубашку, бросил ее на пол и повернулся боком, чтобы Сол увидел «Нагру» на пояснице.

– Видишь, Сол? Это магнитофон. Он включен на запись. Ты сейчас говоришь. Громко, ясно, естественно. Запись доказывает, что ты в своем уме.

– Ах ты, гад. Я...

– Предлагаю тебе сделку, Сол. – Тоцци сорвал с поясницы полоски пластыря и поднял магнитофон над головой. – Стэси за пленку. Это равный обмен. Девушку за магнитофонную пленку.

Голый до пояса, Тоцци задрожал в холодной, сырой церкви.

Уголком глаза он заметил статую святого Себастьяна в боковом приделе. Голый, в одной лишь набедренной повязке, святой весь был утыкан стрелами. Мученик. У Тоцци перехватило горло.

– Что скажешь, Сол? Я отдаю пленку, ты отпускаешь девушку.

Иммордино не отвечал. Он обдумывал предложение.

– Ну, Сол, так как же? Это единственная улика, доказывающая, что ты не сумасшедший. Единственная запись, где ты говоришь нормально. Без нее мы не сможем тебя посадить. Ты будешь неприкосновенен.

– Это чушь, Тоцци. Тыможешь дать обо мне показания. Думаешь, я дурак?

– Я не станудавать показания. Обещаю. Если ты не причинишь ей вреда.

– Врешь.

– Нет, честно. Отпусти ее, и я буду помалкивать. – Тоцци с усилием глотнул. – Клянусь Богом.

– Не кощунствуй, Тоцци. В церкви нельзя давать таких клятв, если не собираешься их выполнять.

– Выполню. Отпусти девушку, и я не стану давать показаний.

– Почему?

– Потому что я люблю ее. Хочу на ней жениться.

Сердце Тоцци бешено колотилось.

– Врешь.

– Нет. Ну, бери этот чертов магнитофон. Вот.

Он положил «Нагру» на гроб Мистретты и отступил, показывая Солу пустые ладони.

– Бери, Сол. Это твой билет на свободу. Бери магнитофон, отпускай девушку и уходи.

Сол сделал небольшой шаг вперед, подтолкнув Стэси. Лицо его напряглось, глаза горели.

– Если это хитрость, Тоцци, ты горько пожалеешь.

– Пожалуйста.

Голос Стэси звучал жалобно, негромко. Она стояла у другого конца гроба, меньше чем в десяти футах от Тоцци. Но Тоцци не мог разглядеть ее лица. Голова ее была запрокинута к плечу Сола, и ее удерживал ствол пистолета.

– Ну, Сол. Пожалуйста. Я прошу тебя. Бери магнитофон и отпусти ее.

– Угу. Хочешь разжалобить меня, Тоцци. Ты врешь. Ты не любишь ее.

– Люблю, Сол, поверь мне.

– Ну да, как же. Тебе на нее плевать. Ты просто хочешь...

– Сальваторе!

Пронзительный вопль раскатился по церкви. Сол резко обернулся, повернув и Стэси. Глаза Тоцци широко раскрылись. У него все оборвалось внутри, он не сомневался, что теперь Сол убьет девушку. Потом он увидел, кто издал вопль – сестра Сил стояла в проходе, гневно насупясь.

– Сальваторе, встань на колени и проси у Бога прощения за свою ложь.

– Уйди, Сил. Предупреждаю.

Сол, похоже, пришел в неистовство. Тоцци двинулся к нему под прикрытием гроба.

– Назад, Тоцци!

Он вдавил ствол пистолета в шею Стэси. По лицу его струился пот, рука дрожала.

– Посмотри на меня, Сальваторе. Посмотри. Ты лгал мне. Лгал многие годы. Ты клялся, что ни в чем не виновен, что никогда не крал, не убивал, не мошенничал, что люди на тебя наговаривают, обвиняют в собственных грехах, чтобы ты понес за них наказание. Но ведь это неправда. Ты такой, как о тебе пишут в газетах. Даже хуже, потому что ты лгал. Притом родной сестре. Говорил, у тебя нет денег, хотя видел, как нуждаются в них мои девочки и их младенцы. Лгал постоянно после всего, что я сделала для тебя. – Из-под оправы ее очков покатились слезы. – Ты убил мистера Мистретту, разве не так? Убил Фрэнка Бартоло. И Джерри. И мистера Тейта. Разве нет? Обманывал Дональда. И...

– Замолчи, Сил!– Иммордино направил пистолет в лицо сестре. – Замолчи! Замолчи!

У Тоцци появилась надежда. Пистолет наведен не на Стэси! Сол в восьми футах от него по другую сторону гроба. Медлить нельзя!

Но едва он сделал бросок к вытянутой руке Сола, крышка гроба внезапно слетела, сильно испугав его. Магнитофон просвистел мимо люстры и упал в толпу.

– Замри, Иммордино. ФБР.

В гробу сидел Гиббонс на ложе из атласа цвета слоновой кости, держа обеими руками свой надежный экскалибур, нацеленный на голову Сола.

Монахиня пронзительно вскрикнула и, зажав рукой рот, попятилась. На крики и вопли отозвались органные трубы. Сол мелко дрожал. Казалось, он увидел привидение. Тоцци держался за грудь. Он понимал, что испытывает Иммордино. Черт бы побрал этого Гиббонса.

Гиббонс не сводил взгляда с Сола.

– Тоцци, отбери у него пистолет. Иммордино, без фокусов. Одно движение, и я уложу тебя на месте.

Казалось, даже тишина боится Гиббонса.

Тоцци осторожно подошел к Солу и взялся за пистолет, но Сол не выпускал оружия. Он смотрел на Гиббонса, неподвижный, онемевший, но яростный, грудь его тяжело вздымалась.

Тоцци негромко заговорил:

– Отдай, Сол. Ну-ну, отдай.

Он стал выворачивать пистолет, и Сол наконец разжал пальцы. Тоцци быстро осмотрел оружие, потом приставил дуло к шее Сола:

– Теперь отпусти ее.

Сол не отреагировал. Он по-прежнему держал руку Стэси заломленной за спину.

Тоцци сунул ствол ему в ухо. Сол скривился.

– Отпусти, я сказал.

Сол отпустил, и Стэси, пошатываясь, рухнула на скамью.

Тоцци взглянул на нее: голова опущена к самым коленям. С ней будет морока.

Гиббонс вылез из гроба и достал наручники. Сол, не сопротивляясь, дал надеть их на себя. Снова стал прикидываться сумасшедшим. Сукин сын.

– Ну, Иммордино, двинулись.

И Гиббонс повел Сола к выходу.

Тогда только Тоцци увидел по другую сторону гроба Мадлен Каммингс. Она держала его пиджак и рубашку. Стэси на скамье всхлипывала, уткнувшись лицом в ладони. Он подумал о том, что будет дальше.

– Возьмите, – сказала Каммингс, протягивая ему одежду. – И займитесь Эмериком. Я побуду со Стэси.

Но когда Тоцци стал надевать рубашку, церковь огласил громкий стук и испуганный крик. Он быстро обернулся и вскинул обеими руками пистолет.

На пороге вестибюля лежало тело, преграждая путь Солу и Гиббонсу. Тоцци узнал безжизненное лицо мертвого коренастого человека в черном костюме. Мистретта. В восковых пальцах у него были четки.

Сол уставился на труп. Бледное лицо его покрылось холодным потом.

Сестра Сил, стоявшая спиной к скамье, пошатнулась и упала навзничь, со стуком ударяясь о деревянное сиденье.

Гиббонс повернулся и злобно сверкнул глазами на Тоцци:

– Я велел этому сукину сыну стоять там, где поставил его. Вы, чертовы макаронники, совершенно неспособны никого слушать.

Тоцци уставился на него:

– Господи, Гиб. Это же церковь. Здесь похороны. И он – покойник.

Гиббонс пожал плечами:

– Надо же было его куда-то деть.

Мафиози двинулись к выходу посмотреть, что происходит. Сол что-то негромко сказал Гиббонсу и переступил через труп Мистретты.

Гиббонс оглянулся на Тоцци. Улыбнулся, оскалив зубы:

– До встречи, Тоц. Солу не терпится уйти.

Глава 24

– Давай-давай, Тоц, пей. Это твой день рождения.

Гиббонс ехидно улыбнулся, поднося ко рту бутылку пива.

Тоцци кивнул, отхлебнул из своей бутылки, чтобы доставить напарнику удовольствие, и украдкой бросил взгляд на стенные часы бара «Гилхули». Почти половина десятого. Они прождали полтора часа, только что разрезали торт, но Стэси так и не появилась. Лишь из-за нее он согласился на эту нелепую вечеринку по случаю дня рождения. Лоррейн и Мадлен Каммингс сидели рядышком в другом конце кабины, очень довольные собой. Вечеринку организовали они.

Тоцци глянул на стоящую перед ним картонную тарелку с ломтиком праздничного торта. После того как два дня назад в церкви они арестовали Сола Иммордино, у него не было возможности поговорить со Стэси – она не звонила и не подходила к телефону. Ему надо было объяснить ей, что случилось в то утро, почему он был вынужден удрать от нее, почему не состоялось главное в их жизни. Он так хотел ее тогда, хочет и сейчас, но вряд ли она поняла, до чего неотложной была ситуация с Иммордино.

Лоррейн, приподняв бровь, уставилась на его тарелку:

– Майкл, ты даже не притронулся к торту. Я думала, шоколадные тебе нравятся больше других.

– Собственно говоря, это не шоколад. – Каммингс отрезала себе второй ломтик. – Это плоды рожкового дерева, подслащенные грушевым и виноградным соком.

Гиббонс, гримасничая, отодвинул свою тарелку:

– То-то мне показалось, у него странный вкус.

Каммингс, как всегда, пропустила его слова мимо ушей.

– Тоцци, мы с Лоррейн очень старались. Хотя бы отведайте.

Тоцци повернулся к входной двери. Ему показалось, что это Стэси, но вошла другая блондинка с похожей прической.

– Господи, – сказала Каммингс, слизывая глазурь с пальцев. – Значит, вот что случается, когда исполняется сорок? Тоцци, развеселитесь. Вы как в воду опущенный. Если через три года меня ждет то же самое, я застрелюсь.

– Помощь не требуется? – засмеялся Гиббонс, держа бутылку у рта.

Каммингс приторно улыбнулась.

– Торта я отведаю, – пообещал Тоцци. – Просто мне сейчас не хочется есть.

Отхлебнув пива, он опять взглянул на часы.

– Может, отправить ломтик Солу Иммордино, – предложила Лоррейн. – Сейчас он, видимо, будет рад его получить.

Гиббонс саркастически хохотнул.

– Только не забудь спрятать в торте напильник. Сол расцелует тебя, когда выйдет на волю. Есливыйдет. – Приложился к бутылке. – Слушайте, а может, сходим проведаем его? Зададим еще несколько вопросов. Он ведь на этой улице, в Центральной тюрьме. Что скажешь, Тоц?

Тоцци представилась темная улица снаружи. И улочка кварталом южнее, где он получил пулю в ногу. И лежал, видя под уличным фонарем туманный силуэт Стэси и слыша ее крик.

Каммингс снова поднесла вилку с тортом ко рту:

– По-моему, Иммордино не заслуживает нашего торта. Если судья не хочет освобождать Сола под залог, с какой стати нам угощать его таким изысканным десертом?

Гиббонс фыркнул:

– Небось предпочли бы поехать в Трентон, угостить этого психа, Эмерика.

Каммингс широко раскрыла глаза:

– Ни в коем случае. У бедняги хватает проблем. Ни к чему добавлять к его горестям сахарный шок. – Она посмотрела на Лоррейн. – Эмерик явно был сверхактивным ребенком. От сладостей он, должно быть, бесился. В то время еще не знали, как воздействует сахар на сверхактивных детей.

Гиббонс прищурился:

– Вы, кажется, говорили, что не добавляли в торт сахара.

Лоррейн и Каммингс смутились.

– Только в глазурь, – призналась Лоррейн.

Тоцци не слушал их. Он смотрел на разбросанные по столу свечи, фитили их обгорели и почернели, нижние концы были в глазури. Сорок свечей. Ни к чему было ставить полное число. Хватило бы и двух. Он глянул в сторону стойки. Только что вошла еще одна длинноволосая блондинка, но не Стэси. Он взял одну из полурастаявших свечей и принялся мять в пальцах.

– А, с другой стороны, может, и стоит отнести Иммордино кусочек торта, – размышлял вслух Гиббонс. – Возможно, это будет последний в его жизни. Говорят, Джуси Вакарини сделал новый заказ на его убийство. Этого стоило ожидать. Жить Солу осталось недолго. Может, там, где он сейчас, до него не доберутся, но после приговора, когда его переведут в федеральную тюрьму, с ним живо разделаются.

Лоррейн недоверчиво посмотрела на него:

– Ты имеешь в виду, кто-то из заключенных? Разве такое бывает?

Гиббонс отхлебнул пива и кивнул:

– Сплошь и рядом.

Тоцци отломил от свечи затвердевший потек воска.

– Да, только Сола могут не приговорить. Когда магнитофон улетел в толпу, его, видимо, кто-то припрятал. Сол опять притворяется психом, а его адвокат с пеной у рта утверждает, что Иммордино невменяем. У нас нет никаких улик, доказывающих обратное, и мы, по сути дела, оказались там, откуда начали.

Гиббонс стукнул по столу донышком бутылки.

– Что за чушь? А твои показания? Ты слышал, что он разговаривал как нормальный человек. Слышали Стэси и Каммингс. Тыотправишь его за решетку, Тоц.

– Я не уверен, что без пленки моих показаний будет достаточно. Вспомни, суд трижды признавал Сола невменяемым, следовательно, прецедент уже есть. Адвокат будет доказывать, что его поведение в церкви объясняется сумасшествием.

– Да, а сестра Сил? – вмешалась в разговор Каммингс. – При ее отношении к брату она вполне может выступить против него в суде, особенно если прокурор согласится снять с нее обвинение в благодарность за содействие.

Гиббонс покачал головой:

– В чем ее можно обвинить? В пособничестве? Покажите мне таких присяжных, которые предъявят обвинение монахине. А раз нет обвинения, нет смысла и заключать сделку. К тому же Сил верит в милосердие и прощение. Как бы ни обошелся с ней брат, она не отправит его в тюрьму.

Каммингс поправила очки и снова запустила вилку в торт:

– Поговорю с ней. Она хочет, чтобы я провела беседу с ее девчонками в приюте. Думаю, она доверяет мне. И постараюсь ее убедить.

Гиббонс поглядел на нее:

– Да, конечно. И Тед Банди был просто сбившимся с пути мальчишкой.

– Гиббонс! – нахмурилась Лоррейн.

Каммингс, продолжая жевать, пожала плечами:

– Ничего, Лоррейн. Я привыкла к его бессмысленным насмешкам. Они меня больше не задевают.

Гиббонс расхохотался:

– Поздравляю. Хотите, вручу вам какой-нибудь знак отличия?

Каммингс отложила вилку.

– Гиббонс, вы будете скучать по мне, когда я уеду в Квантико.

– Когда же это произойдет, доктор?

– На следующей неделе. Я не говорила вам? Меня отзывают на замену кому-то.

Гиббонс наклонился к ней:

– А что, если я посажу вас в поезд сегодня вечером и тут же начну скучать?

Каммингс вновь приторно улыбнулась.

– Эй, Тоцци!

Все повернулись к стойке. Рой, мускулистый бармен, махал рукой, подзывая именинника.

Перед тем как выйти из кабины, Тоцци оглядел зал, но Стэси не заметил.

– Извините, я на минутку.

Подошел к стойке. Шутку со Стэси в тот первый вечер устроил Рой. Он знает ее. Может, она ему позвонила.

– В чем дело, приятель?

Бармен перегнулся через стойку и, понизив голос, сказал:

– Тебя кое-кто хочет видеть. Наедине.

– Что?

Тоцци с подозрением глянул на Гиббонса в кабине. Что эти двое приготовили ему на сей раз? Исполнительницу танца живота в задней комнате? Или стриптиз? Ему не до них. Он хочет видеть Стэси.

– Хватит сюрпризов ко дню рождения, а, Рой?

И направился обратно к кабине.

– Нет, погоди, Тоц. Это совсем не то, что ты думаешь. Приехала Стэси. Хочет поговорить с тобой наедине. Кроме шуток. – Рой указал взглядом на дверь рядом с музыкальным автоматом. – Она в кладовой. Попросила, чтобы я впустил ее с черного хода.

Тоцци уставился на дверь. За столиками между дверью и стойкой люди ели и пили, но он их не видел. У него заболело под ложечкой. Почему Стэси не вошла через парадную дверь? Почему прячется как шпионка?

– Иди, – сказал Рой. – Кладовая не заперта.

Тоцци кивнул и пошел. Интересно, что Стэси думает о нем. Он понимал, что она злится, но считал, что может все исправить. Объяснить, почему вел себя с ней так странно. В день похорон у него не было выбора, он был обязанехать. А раньше... теперь можно сказать и о той небольшой проблеме. Стэси поймет.

Подойдя к двери, Тоцци остановился. Розовые и голубые огни музыкального автомата осветили его руку на дверной скобе. Автомат проигрывал песню Мадонны, названия ее Тоцци не знал. На видеопленке певица с короткими, совершенно белыми волосами исполняла ее, одетая лишь в собачий ошейник и прозрачный лифчик, вызывая желание у всех мужчин. Тоцци подумал, что его проблема отошла в прошлое.

Он открыл дверь. Стэси стояла у ящиков с пивом. В кладовой под потолком горела одна тусклая лампочка. Волосы девушки не искрились в этом свете. Глаза блестели, но тоже не искрились. Одета она была в черные джинсы, коричневую джинсовую куртку и белую ковбойскую рубашку.

– Привет. Как дела?

– Закрой дверь, – сказала Стэси.

– Я оставил тебе на автоответчике запись...

– Знаю.

Она пристально поглядела ему в глаза.

Выражение ее лица было напряженным, но он не догадывался, сердита ли она, обижена или дело в чем-то другом.

– Стэси, я...

– Нет. Помолчи. – Она покачала головой. – Дай сказать мне. Я знаю, что должна сказать.

Ему не понравилось это вступление.

– Тоцци, ты спас мне жизнь, и я должна быть благодарна тебе... Да, я благодарна. За спасение жизни. Однако, что я чувствую – это особый разговор.

Стэси опустила глаза. Тоцци замер. Сейчас она перейдет ксути.

– Я чувствую себя последней дурой, Тоцци. Безмозглой. Я очень тянулась к тебе в то утро в твоей квартире, когда ты одевался. Я очень хотела тебя. И когда ты сказал, что должен ехать на похороны, решила, что ты хочешь от меня отделаться. И нарочно выдумываешь. – Она ненадолго умолкла. – Я не понимала, что ты исполняешь свой долг – или как еще это назвать. Потому и поехала за тобой. Думала, ты все наврал. Видимо, я вела себя очень эгоистично.

– Нет, Стэси: Я не собирался отделываться. Я тоже хотел тебя, но...

– Дай мне досказать.

Тоцци кивнул:

– Хорошо.

– В церкви, когда ты сказал Солу Иммордино, что любишь меня и хочешь на мне жениться, я в это поверила. То есть понимала, что ты его дурачишь, но хотелав это верить. Потом почувствовала себя последней дурой, и это не давало мне покоя. Почему мне так хотелось поверить, хотя я знала,что это ложь?

– Стэси...

– Подожди. Дай закончить. – Она вытерла глаза и шмыгнула носом. – Последние два дня я только и думала, как бы мне жилось замужем за тобой. Пустые мысли.

Стэси вздохнула и попыталась рассмеяться.

– Теперь я даже довольна, что мы не спали вместе. У нас ничего бы не сладилось.

– То есть? Что ты хочешь сказать?

– Ты слишком мужественный для меня, Тоцци. Не знаю почему, но рядом с тобой всегда начинает казаться, что я маленькая девочка, а ты большой дядя и должен защищать меня.

Замечательно. Тоцци уставился на лампочку.

– Ты слишком уж мужчина, Тоцци. И в постели, наверно, сущий тиран.

Если бы ты только знала.

Стэси глубоко вздохнула.

– Пожалуй, в глубине души я всегда знала, что у нас ничего не сладится. То есть ты слишком уж правильный человек, агент ФБР и все такое прочее. Потом меня несколько смущает разница в возрасте. Видишь ли, после того как ты получил рану, я стала грезить о тебе. В определенном смысле ты очень романтичный персонаж. Пистолет, ловля преступников, работа в чужом обличье и так далее. Таких людей, как ты, встречаешь не каждый день. – Она выдавила улыбку и пожала плечами. – Но это, по крайней мере, для меня, романтика, а не реальность. Твоя жизнь, Тоцци, напоминает аттракцион «Русские горы», и я не хочу, чтобы меня катали. Я хочу сама выбирать маршрут.

Тоцци опустил взгляд, потом кивнул:

– Да... понятно.

Вздохнув, он примирился с тем, что остается в одиночестве – снова.

Они стояли под тусклой лампочкой, и оба не знали, о чем еще говорить. Стэси, в сущности, сказала все.

Тоцци указал большим пальцем на дверь.

– Стэси, мы все ждали тебя. Торта осталось еще много. Хочешь...

– Нет. Сейчас я не смогу сидеть в компании. Извинись за меня.

Тоцци кивнул:

– Ладно.

Стэси робко шагнула вперед, потом крепко обняла Тоцци и прижалась щекой к его плечу. Длинные бронзовые кудри покрыли его руку, словно одеяло.

– Я позвоню тебе, Тоцци. Не в ближайшие дни. Но когда-нибудь позвоню. – Она оторвалась от него, посмотрела ему в глаза и вымученно улыбнулась. – Мы остаемся друзьями, правда?

– Да... конечно.

Он глянул на лампочку и сморгнул слезу.

Стэси отошла от него и, пятясь, направилась к противоположной двери. Когда открыла ее, в тихий полумрак кладовой ворвались шум, лязг, яркий свет и пахучие пары кухни.

– Еще увидимся, Тоцци.

– Да... Увидимся.

Стэси вышла в кухню и прикрыла за собой дверь. Снова полумрак и тишина. Тоцци стоял один в заполненной ящиками кладовой и ощущал на своем плече запах Стэси.

Черт.

Когда он вышел, Гиббонс в одиночестве сидел у стойки и жадно смотрел по телевизору бейсбольный матч. Тоцци подошел и сел рядом.

– Я только что разговаривал с...

– Знаю, – перебил Гиббонс. – Рой сказал мне. У тебя что, нет денег на мотель?

Тоцци промолчал. Он был не расположен к остроумным ответам.

Гиббонс обернулся и мотнул головой в сторону кабины.

– Лоррейн и ее приятельница опять завели разговор о колледже. Я уж больше не мог слушать.

– Да?

– По случаю дня рождения хочу угостить тебя выпивкой. Чем-нибудь особенным. – Берт жестом подозвал Роя. – Слушай, есть у тебя эти сорта отличного шотландского виски? Те, что начинаются с «глен»?

– Есть «Гленфиддич» и «Гленливет».

– Давай того, что получше, обоим. Чистого.

– Даю.

Рой быстро поставил на стойку два стакана, выхватил бутылку из рядов возле зеркала и налил виски. Обычно Тоцци предпочитал пить со льдом, но сейчас чистое казалось наилучшим лекарством.

Гиббонс поднял стакан и посмотрел на своего напарника.

– Тоцци, я не люблю затрепанных тостов. Пожеланий долгой жизни, счастья и прочей чуши. На мой взгляд, это неосуществимые мечты и тщетные надежды. Давай выпьем просто за нас, Тоц, без всяких пожеланий. За нас и за всех мужчин на свете, которые каждое утро надевают брюки и делают то, что нужно. К черту беспокойство о том, что готовит нам будущее, к черту беспокойство о старости. Гони от себя эти мысли. Секрет жизни прост. Нужно не останавливаться, Тоц. Держись за руль, смотри на дорогу и продолжай путь.

Гиб коснулся своим стаканом его стакана.

Тоцци кивнул и отпил глоток. Виски прошло легко, по телу разлилась теплота. Он поднял стакан к свету и посмотрел на янтарный напиток.

– Гиб, скажи мне вот что. Как ты думаешь, могли бы у нас со Стэси сложиться серьезные отношения? Постоянные?

– Я что-то не пойму тебя.

Тоцци кивнул на дверь кладовой:

– Она сейчас дала мне отставку.

– А... Жаль.

– Я вот думаю, может ли у мужчины сложиться прочная жизнь с женщиной вдвое моложе его. Думаю, я был бы не первым на свете, кто делает такую попытку.

Обдумывая ответ. Гиббонс медленно отхлебнул глоток виски.

– Нет. Не первым и не последним.

– Значит, ты всерьез считаешь, что у нас могло бы сладиться?

– Тоц, я болел за тебя. Это вот им, – он обернулся к кабине, – ваши отношения казались чем-то ужасным. И не потому, что Стэси вдвое моложе. Просто они сомневались в твоей порядочности.

Тоцци кивнул и глянул на экран телевизора. Какой-то парень принимал душ, улыбаясь так, словно только что выиграл в лотерею. Рекламная дребедень.

– Ну что ж, расстраиваться из-за случившегося не стоит. Стэси хочет, чтобы мы оставались друзьями, так что, может, еще не все потеряно. Хотя надежды у меня мало.

Он отпил еще глоток, не отводя глаз от экрана.

– Стэси Вьера. Она хорошая. Я уверен, что при других обстоятельствах у нас бы все было иначе. Но все же... – Он опустил взгляд на стакан. – Мне кажется, лицо ее останется у меня в памяти очень надолго.

– Лицо? Именно эта ее часть тебе и запомнилась?

– Заткнись, старый циник, – буркнул Тоцци.

Рекламный ролик сменился другим, послышались знакомые глухие удары по барабану. Тоцци и Гиббонс одновременно подняли глаза. Камера крупным планом демонстрировала спортзал, потом появилась Стэси в красных колготках, она поднимала свою штангу, соблазнительно улыбаясь и подрагивая грудками.

Тоцци потряс головой. Он не хотел этого видеть.

Рой бросился к телевизору и потянулся, чтобы переключить на другой канал. Тоцци остановил его:

– Ничего, Рой. Оставь.

Бармен пожал плечами и вернулся за стойку.

Тоцци досмотрел ролик до конца, глядя в лицо Стэси и раздумывая... просто раздумывая.

«Приглашаем – приходи и НАКАЧИВАЙСЯ!»

Ролик закончился. На экране появилось поле стадиона «Ши», там убирали мусор, набросанный болельщиками.

Гиббонс что-то напевал себе под нос. Тоцци не сразу узнал в этой мелодии «Мой путь».

Он уставился на напарника. За все годы совместной работы Тоцци ни разу не слышал, чтобы Гиббонс пел, напевал или насвистывал. Еще больше удивил его выбор песни.

– Ты же говорил, что терпеть не можешь Синатру.

– Да не могу. Это версия Элвиса.

И продолжал тихо мурлыкать.

Тоцци припомнились слова песни, в которой человек вспоминает прежнюю жизнь и былые огорчения.

– Это не смешно, Гиб. Нисколько.

Гиббонс утих. Прищурился, покачал головой и хлопнул Тоцци по плечу.

– Поздравляю со вступлением в средний возраст, приятель. – Допил виски и стукнул донышком пустого стакана о стойку. – Теперь ты угости меня.

Тоцци кивнул, полез в карман и выложил двадцатку. Гиббонс вытирал глаза, плечи его тряслись от скрипучего смеха.

Тоцци хотел было убрать деньги и сказать Гиббонсу, пусть покупает себе выпивку сам, но тут его внимание привлекло отражение в зеркале за стойкой. Блондинка с прямыми волосами, постарше Стэси, более зрелая...

– Опять засвербило в штанах?

Тоцци злобно глянул в зеркало на отражение напарника.

– Не твое дело.

Гиббонс покачал головой и обнажил в усмешке зубы.

– Вот так, Тоцци. Ты никогда не повзрослеешь.

Тоцци допил виски, потом помахал Рою и указал на пустые стаканы.

– Надеюсь, ты прав. Кому охота уподобляться тебе?

– Иди к черту.

Тоцци покосился на напарника, потом поднял взгляд к бейсбольному матчу на экране телевизора. И тоже показал в усмешке безупречные зубы.

1

Кливленд Гровер – 22-й и 24-й президент США.

2

Джорджтаун – фешенебельный жилой район Вашингтона.

3

Очень хорошо (искаж. ит.).

4

Тофу – соевый японский творог.