Глава 18. ВРЕМЯ ГНОМОВ

Абернети совершенно чужда была импульсивность любовь к риску, так что он не без некоторого удивления понял, что всерьез готов протискиваться в узкий подземный ход, вырытый Щелчком и Пьянчужкой в дальнем углу кухонного погреба, и собирается ползти по нему до леса, находящегося за кольцом осады, сомкнувшимся вокруг замка Чистейшего Серебра. А там он предпримет опасную и, возможно, роковую для себя попытку поймать Хорриса Кью и выбить из него необходимую информацию. И не то чтобы он не осознавал, что делает, или не оценивал, какая опасность в этом таится, — его сильнее всего тревожило то, что он вообще мог подумать о подобной авантюре.

Он попытался утешить себя мыслью, что в нем берет верх его собачья натура и, следовательно, виноват в этом исключительно советник Тьюс.

Волшебник понятия не имел, что задумал Абернети. Если бы он об этом узнал, то мгновенно положил бы конец сему предприятию или настоял бы на том, чтобы идти самому. Придворный писец не мог допустить ни того, ни другого. В конце концов долг Абернети состоял в том, чтобы самому расхлебать кашу, которую он заварил, восстановить свою честь, вернуть себе самоуважение. А советник нужен был в Чистейшем Серебре, в стенах замка, где он представлял собой, хотя бы приближенно, некую оборону против неизбежного штурма, который обязательно организует Каллендбор. Пусть Тьюс действует несколько странно, тем не менее он представляет собой силу, с которой нельзя не считаться, и по крайней мере хотя бы на время остановит нападающих.

Вместе с тем пес надеялся разузнать, что же все-таки стало с Беном Холидеем.

Чтобы влезть в тоннель, Абернети пришлось раздеться — настолько он оказался тесным. Нагота была унижением, которое он готов был вытерпеть. В конце концов кыш-гномы вырыли свой подземный ход в расчете на себя, а не на него. В полутемном погребе, откуда бесцеремонно выгнали кухонную прислугу, оставив в полном неведении остальных обитателей замка, Абернети, сбросив с себя одежду, на секунду задумался над тем, что делает. Он не думал о Хоррисе Кью с его птицей, о Каллендборе или о незнакомце в черном плаще. Они его не волновали: грозящая с их стороны опасность была ему известна. Вместо этого он думал, что отдает себя в руки (и, возможно, в зубы) Щелчку и Пьянчужке. Если принять во внимание их репутацию трупоедов и пожирателей кошек и собак, то в лучшем случае их можно было считать ненадежными союзниками. Абернети нисколько не сомневался в том, что, если им представится удобный случай, они не колеблясь сожрут и его. А почему бы и нет? Ведь это их природа, правильно? Но поскольку это было так, то Абернети необходимо было учесть эту серьезную опасность и дать им веское основание не превращать его в закуску.

Он решил воззвать к единственному положительному качеству, которое знал за ними.

— Выслушайте меня внимательно, — обратился он к кыш-гномам, нагишом присев у входа в тоннель и чувствуя себя ужасно глупо. — Я не сказал вам еще одну вещь. То, что мы делаем, очень важно для благополучия нашего короля. Мы никому об этом не сообщали, но с ним случилось нечто плохое. Он исчез. Те люди, которых я вам показал, — тот, у которого кристаллы мысленного взора, и второй, в черном плаще, — в этом замешаны. У меня есть план, как спасти Холидея, но вы должны будете мне помочь. Вы ведь хотите спасти Его Величество короля, правда?

— О да! — отчеканил Щелчок.

— Еще бы! — поддержал его Пьянчужка. Они так энергично закивали, что Абернети испугался, как бы у них головы не отвалились. Он немного кривил душой относительно своего плана спасения Холидея, но исключительно ради благой цели. Единственное, на что он мог рассчитывать, когда речь шла об этих двух гномах, так это на их неизменную преданность королю. Она стала бетонно-прочной с момента их первой встречи, когда Бен Холидей сделал то, что никогда и никому не приходило в голову: он пришел им на выручку в случае, который явно надо было считать сомнительным. Бен решил, что король должен служить равно всем своим подданным. Он спас их жизни, и они этого никогда не забывали. Они по-прежнему оставались трупоедами и ворами и частенько вели себя глупо, но они уже не раз демонстрировали, что ради Его Величества короля готовы на все.

Сейчас Абернети на это сделал ставку. Он очень на это рассчитывал.

— Как только мы выйдем из подземного хода, я поделюсь с вами своим планом, — добавил он. — Но мы должны действовать сообща. Жизнь Холидея в опасности.

— Вы можете спокойно на нас положиться, — горячо сообщил Щелчок.

— Конечно, можете, — согласился Пьянчужка. Абернети хотелось бы на это надеяться. Его жизнь тоже была в опасности.

Они спустились в подземный ход: первым Щелчок, потом Абернети и последним Пьянчужка. Они медленно ползли вперед, всем телом вытягиваясь в земляном тоннеле, который извивался, уходя в темноту. Абернети обнаружил, что совершенно ничего не видит. Он ощущал, как ползет Щелчок, и почти упирался головой в его ступни. Сзади Пьянчужка подталкивал его в пятки, подгоняя вперед. Корни скребли по его брюху и спине. Какие-то насекомые протискивались мимо, шевеля множеством ножек. Местами на него сочилась влага, склеивая шерсть. Пахло резко и затхло. Абернети ненавидел тоннели. Он ненавидел любую тесноту (видимо, опять его собачья натура!). Появилось огромное желание убежать из этого подземного хода, но он заставлял себя ползти к цели. Он сам начал это приключение и был намерен довести его до конца.

Очевидно, кыш-гномы прорыли свой подземный ход под озером. Абернети не мог понять, каким чудом им это удалось, если учесть, какой глубиной оно славится. Представил себе, как над ним обрушивается свод, воображал, как в тоннель врывается вода озера. Они ползли бесконечно долго, и ему не раз казалось, что больше уже не вынесет. Но он брал себя в руки и не сдавался.

Когда они снова вышли к свету лун и звезд, оказавшись в зарослях кустов за кольцом осады, где можно было стряхнуть с себя грязь и насекомых и снова, с наслаждением и глубокой благодарностью, вдохнуть прохладный ночной воздух, который показался ему несказанно сладким и ароматным, он дал себе клятву: что бы ни случилось с этого момента, он ни при каких обстоятельствах не полезет обратно в этот подземный ход.

Немного очухавшись, Абернети последовал за гномами. Между кустами и деревьями они пробрались на холм, откуда было видно луг и странную армию, осадившую Чистейшее Серебро. Костры, на которых готовился ужин, уже догорали, и повсюду на траве спали люди. Стража из регулярной армии Каллендбора все еще охраняла берег, пристально наблюдая за островом-замком, небольшие группки людей все еще пили и беспокойно шутили, но в основном все уже устроились на ночлег. Абернети обшарил взглядом луг, особенно линию берега, надеясь увидеть Хорриса Кью или незнакомца в черном плаще. Однако их не было видно. Даже Каллендбор куда-то скрылся.

— Что нам теперь делать? — беспокойно спросил Щелчок.

— Да, что? — эхом повторил Пьянчужка. Абернети толком не знал. Он тревожно облизнул нос. Каким-то образом ему надо отыскать Хорриса Кью. Но как это можно сделать в данных обстоятельствах? Прежде всего выглядит он как собака, и при отсутствии одежды этого факта не скроешь. Если он появится в лагере в таком виде, его моментально заметят. Он неохотно повернулся к гномам:

— Как вы думаете, вы могли бы незаметно проскользнуть вниз и отыскать того человека, которого я показал вам из замка, — того, у которого птица?

— Человека с кристаллами мысленного взора, — радостно объявил Щелчок.

— Того, — провозгласил Пьянчужка. Абернети только надеялся, что они смогут вспомнить что-то помимо кристаллов. Ему нужен был Бен Холидей, а кыш-гномы легко забывали о самом важном, отвлекаясь на то, что заинтересовало их в данную минуту. Больше всего Абернети боялся, что они забудутся. Казалось, они ничего не смогут с собой поделать.

— Конечно, мы найдем его, — сказал Щелчок.

— Запросто, — добавил Пьянчужка. Абернети вздохнул:

— Хорошо, попробуйте. Но вы просто его отыщите, а потом вернитесь ко мне и скажите, где он. Чтобы я смог поведать вам дальнейший план. Ничего без меня не делайте. Пусть он и не подозревает, что вы здесь. Вы сможете это запомнить?

— Да, мы можем запомнить, — сказал Щелчок, старательно кивая.

— Запросто, — повторил Пьянчужка. Они скользнули в темноту и исчезли из виду. «Мы обязательно будем помнить», — пообещали они. Абернети очень хотелось бы в этом не сомневаться.

Сравнительно неподалеку, несколько в стороне от сброда, сгрудившегося на поляне, Хоррис Кью и Больши сидели одни, тихо переговариваясь. Хоррис съежился в тени огромного раскидистого клена, вышедшего за край расположенного позади леса и свесившегося до половины склона, словно оглядывая округу. Больши уселся на стволе соседнего дерева, когда-то бывшего спутником этого клена, но павшего жертвой молнии. Хоррис прислонился спиной к клену и вытянул ноги, напоминавшие шесты палатки, прямо перед собой, так что они почти упирались в поваленный ствол.

— Ты трус, Хоррис, — с презрением говорила птица. — Жалкий, беспомощный трус. Никогда бы я этого не подумал!

— Я реалист, Больши. — Хоррис и слушать не желал про трусость. — Я понимаю, когда ситуация серьезная, а сейчас именно такой случай — я влип.

Ему горько было делать такое признание, но не внове. Рано или поздно махинации Хорриса Кью приводили к тому, что он серьезно влипал. Почему его планы никогда не срабатывали так, как он рассчитывал, почему они где-то обязательно срывались, по-прежнему оставалось для него тайной за семью замками. Но было совершенно очевидно, что и на этот раз, как и много раз прежде, дела опасно расстроились.

Он это точно знал с того момента, как Бурьян показался Каллендбору и спровоцировал поход на Чистейшее Серебро. По крайней мере с того момента, поправился он. Возможно, он был уверен в этом и раньше, если принять во внимание природу существа, с которым он оказался связан. Бурьян был именно тем, чем считал его Больши: невероятно мощным чудовищем, которое в любую минуту может обратиться против них. Уже не оставалось сомнений в том, что рано или поздно оно это сделает. Со времени похода от Риндвейра Хоррис Кью сознавал, что его полезность для чудовища заканчивается. Во-первых, Бурьян получил обратно свой человеческий облик и мог появляться среди людей и ночью, и днем. Это означало, что Хоррис в качестве мальчика на побегушках ему больше не нужен. Что еще хуже, Бурьян вообще перестал обращать внимание на присутствие Хорриса. Когда начали устраивать осаду Чистейшего Серебра, чудовище обращалось к Каллендбору как к равному и не удостаивало Хорриса своим вниманием. Были забыты все обещания относительно роли, которую Хоррис будет играть в новом порядке вещей. Больше не было упоминаний, ни открытых, ни намеками, о том, что Хоррис станет королем вместо Холидея. Хорриса оттирали на задний план, в этом сомневаться не приходилось.

— Так ты просто намерен снова сдаться? — огрызнулась птица, заставив его выйти из задумчивости. — Просто повернуться спиной к единственному в жизни шансу? Что с тобой случилось? Я думал, ты покрепче!

Хоррис возмутился:

— И что именно я, по-твоему, должен сделать, Больши? Сказать этому чудовищу, что мне не нравится, как со мной обращаются, и потребовать справедливости? Это должно получиться интересно. Если учесть то, что уже известно, надо полагать, нам еще повезет, если мы останемся в живых, даже если не будем открывать рот!

Больши сплюнул: у него при этом получался удивительно гадкий звук.

— Ты можешь сказать ему, что хочешь быть королем, Хоррис! Можешь ему сказать! В конце концов это ведь Бурьян предложил! Это прекрасный план. Ты станешь на денек королем, мы захватим столько денег, сколько получится, а потом сбежим отсюда. Не бежать же с пустыми руками!

Хоррис скрестил руки на своей костлявой груди и раздраженно запыхтел;

— Сказать ему, что я хочу быть королем, вот как? А ты вообще-то обращал внимание на то, что происходит? Ты прислушивался к разговорам? Дело не в кристаллах мысленного взора, или Чистейшем Серебре, или в том, кто станет королем! Здесь происходит еще что-то, несравнимо более сложное и хитроумное. Бурьян просто использует нас, включая Каллендбора, чтобы получить то, что ему нужно. Ему понадобилось немало времени, чтобы высвободиться из той Шкатулки, и он был весьма недоволен тем, что вообще туда попал! Задумайся-ка над этим!

Больши громко защелкал клювом:

— Что ты хочешь сказать? Хоррис подался вперед:

— Для птицы с просвещенным умом ты бываешь ужасно глуп. Месть, Больши! Бурьян собирается неплохо отомстить, понял? Он хочет уплаты старых долгов за нанесенные ему обиды, и он добьется, чтобы их уплатили. Помнишь, что он говорил: Заземелье — нам, а волшебные туманы — ему одному! Тогда я не понял, что он имел в виду, но теперь понимаю. Мы всегда руководствовались очень здравыми деловыми принципами, Больши, и они нас никогда не подводили. Если денег заработать нельзя, мы уматываем. Так вот на мести денег не зарабатывают, поэтому пора сматывать удочки и смываться, покуда еще есть возможность!

— Но тут можно заработать, Хоррис, — не сдавалась птица. — В том-то и дело! Тут масса всяких денег, посредине озера, за стенами замка. Если мы сможем продержаться еще несколько дней, у нас есть шанс прихватить с собой немало. Бурьян может нам помочь — даже неосознанно. Пусть этот зверюга получает свое отмщение, какое нам дело? Нам всего-то и нужно — попасть за те стены. Попасть — а потом найти дорогу из Заземелья. Или ты забыл, что мы тут в ловушке? Бурьян может обеспечить нам и то и другое.

— А что, если он обеспечит нам быструю прогулку в ту Шкатулку, к Холидею и остальным? — Хоррис упрямо покачал головой. — Ты же видел, что он натворил! Он отправил туда Холидея, как младенца! В мгновение ока — из Заземелья в Шкатулку Хитросплетений. И нет больше короля. И с нами он сделает то же самое, когда придет время. И не думаю, чтобы это время было далеко.

Больши перескочил к Хоррису на носок башмака и впился в него когтями.

— Может, нам следует поставить немного и на другую сторону, Хоррис. Допустим, ты прав. Значит, нам нужно только нечто, что помешает Бурьяну причинить нам вред. Шкатулка, например.

Хоррис моргнул:

— Шкатулка Хитросплетений?

— Мы уматываем прямо сейчас, этой ночью, — сказала майна. — Верхом за ночь можно добраться до пещеры и вернуться обратно. Берем Шкатулку и прячем. Будем использовать ее как рычаг, чтобы получить желаемое.

Лукавые птичьи глазки сверкнули.

Хоррис минуту молча смотрел на Больши, а потом недоверчиво встряхнул головой:

— Ты совсем сбрендил, Больши. Серьезно. Угрожать Бурьяну? Какое ему дело, есть у нас Шкатулка или нет? Мы даже не знаем, как ею пользоваться!

— Мы знаем слова, — прошептала птица. — Мы знаем заклинание. А что, если мы снова его произнесем?

Наступила долгая страшная тишина. Хоррис жалел, что вообще открыл когда-то эту Шкатулку, что произнес слова, которые дали свободу Бурьяну, что снова оказался в Заземелье. Он жалел, что не избрал себе какую-нибудь более спокойную профессию, например скорняжную или вязание. Ему вдруг стало противно волшебство в любом виде.

— Ну же, Хоррис, поедем! — понукал его Больши. — Нечего тут сидеть! Вставай!

Больши ничего не понимал, конечно. Может, дело было в том, что даже просвещенный ум основывался по-прежнему на птичьих мозгах, которые сидели в маленьком, покрытом перьями черепе, и просто не в состоянии был охватить все детали. Или, может, Больши просто не хотел оценить реальность.

— Если мы это сделаем, — мягко начал Хоррис, — если мы решим бросить вызов Бурьяну, если мы действительно вернемся к пещере и украдем Шкатулку Хитросплетений…

Он не смог договорить. Он не смог заставить себя произнести эти слова вслух. Он бессильно привалился к клену, и тело его съежилось, словно сдувшийся воздушный шарик.

Больши скакал с башмака на ствол и обратно, шипя, как змея.

— Ах ты трус! Ах ты червяк! Ах ты жалкое подобие волшебника! Сплошное хвастовство и полная неспособность к действию! Ах ты слабак! Не могу понять, с чего это я с тобой связался!

За стволом дерева что-то шевельнулось, едва заметно: бесшумная тень, ничего более. Ни Хоррис, ни его птица ничего не заметили.

— Больши, Больши, ты не подумал…

— Я-то подумал! Я один только и думаю! — Больши раздулся, увеличившись чуть ли не вдвое, и превратился в яростного черного дикобраза. — Ну, делай что хочешь. Валяйся тут, словно тряпичная кукла, словно кусок мешковины с опилками вместо мозгов! Валяй!

Хоррис Кью зажмурился и начал растирать лицо ладонями.

— Я больше ни секунды не останусь с таким трусом! — бушевал Больши. — Ни единой отвратительнейшей…

Из-за ствола, на котором сидела майна, вынырнула грязная лапка, зажала ему клюв и шею и утащила в темноту.

Спустя мгновение Хоррис Кью снова открыл глаза и осмотрелся. Больши нигде не было. Раз! — и он исчез. Хоррис Кью озадаченно приподнялся. На бревне качалось единственное черное перо.

— Больши? — неуверенно окликнул он своего верного спутника.

Ответа не последовало.

Время приближалось к полуночи.

Абернети тихо сидел на краю леса и наблюдал за тем, как клюют носом последние гуляки. Вдали догорали ночные костры да виднелись неясные силуэты стражников, расставленных Каллендбором. Темнота вокруг него все сгущалась. Чистейшее Серебро казался туманной громадой, высившейся на горизонте, почти полностью лишенной света. Над головой небо было ясным, и его заливал свет нескольких лун и тысяч звезд. Ночь была тихой и теплой, и при других обстоятельствах можно было бы не сомневаться, что всех ждут приятные сны.

А сейчас Абернети не смел и подумать о сне. Он уже страшно тревожился при мысли о том, сколько времени прошло с тех пор, как Щелчок и Пьянчужка расстались с ним, отправившись искать Хорриса Кью. Никакого шума он не слышал, так что не тревожился, что их застукали, тем не менее оставалось совершенно непонятным, почему их так долго нет. Существовало множество вариантов всяческих неприятностей, в которые могла бы впутаться эта парочка, слишком много неверных шагов, которые они могли бы незаметно для себя совершить. Абернети жалел, что не мог пойти вместе с ними. Он ругал себя за то, что отпустил их одних.

Он как раз принял решение отправиться их разыскивать, проскользнуть в лагерь, стащить у кого-нибудь плащ и высматривать кыш-гномов, как они вдруг снова появились. Они выскочили из темноты прямо перед ним, так что он невольно вздрогнул — Где вы пропадали? — раздраженно спросил Абернети.

Гномы улыбнулись, показав все свои зубы. Казалось, они на редкость довольны собой.

— Посмотрите, что у нас есть, — сказал Щелчок.

— Идите посмотрите! — подхватил Пьянчужка. Абернети хотел было взглянуть, заметив, что они действительно что-то принесли — что-то шевелящееся, но они проскользнули мимо, не замедляя шага.

— Нет, не здесь, — быстро проговорил Щелчок.

— В темноте, подальше от лагеря, — добавил Пьянчужка.