На какую-то долю секунды он опешил, а потом так и закатился:

— Ой, Келси, ты меня уморишь… — хохотал Маршалл, придвигаясь к ней вплотную.

Она вся напряглась, и тогда он сел сзади нее, вытянув свои длинные, мускулистые ноги по обеим сторонам ее тела так, что она оказалась зажатой между ними, ее спина упиралась в его стальную грудь, а его подбородок покоился на ее шелковистых рыжевато-каштановых волосах. Его тело обжигало ее через тонкую ткань блузки, но она была не в силах отодвинуться.

— Попалась, пчелка моя, — как-то сонно проговорил он своим низким, сочным голосом. — Ну так что, проглотить мне тебя живьем или как? — Она попыталась шевельнуться, чтобы взглянуть на него, но не тут-то было: он еще сильнее сжал ее бедра. — Нет, сиди тихо. И расслабься. Расслабься, и все.

Легко сказать, расслабься, когда тебя зажали в такие стальные клещи, подумала она про себя. У нее что-то переворачивалось внутри, во рту пересохло, а с безмятежного неба нещадно палило раскаленное солнце. Этого не может быть. Это происходит не с ней. Все идет чересчур быстро.

— Ты будешь послушной женой, Келси? — Она слышала, что его голос дрожит от смеха, и почувствовала нестерпимое раздражение оттого, что превратилась в жалкую трясущуюся развалину, а он упивается своей властью над нею.

— Смотря…

— Смотря что?

— Ну, хотя бы как мы будем ладить между собой. — Она спиной чувствовала биение его сердца, и сохранять самообладание в таких условиях было немыслимо трудно.

— Ну, а как мы, по-твоему, ладим сейчас?

— Не так уж и худо…

— Мы ладим отвратительно, но после свадьбы все изменится. — Она почувствовала, как он потерся об ее спину. — Большая часть наших раздоров — это просто фрустрация [1] на сексуальной почве.

Стоило его голосу умолкнуть, как она почувствовала у себя на затылке его губы, и по ее спине пробежала дрожь восторга. Она затихла, а он откинулся назад в густую траву и, не выпуская ее из объятий, перевернул и положил на себя, так что она оказалась лежащей на нем лицом к лицу, а ее упругая грудь упиралась в его стальной торс.

— Ты такая сладкая… — Он перекатился так быстро, что она не успела ничего почувствовать: просто он вдруг оказался над ней, закрыв своим мощным телом солнце, и нежно, едва касаясь, стал покрывать поцелуями все ее лицо, а затем впился в губы бесконечно долгим, жгучим поцелуем, и ей страстно захотелось, чтобы он целовал ее так еще и еще.

Его руки скользили по ее телу, она с наслаждением вдыхала запах его кожи и уже не могла сдержать дрожи в руках и ногах.

Медленно, бесконечно медленно его губы , продвигались к бархатистой ямке у основания ее шеи, а потом, когда он нежными, неторопливыми движениями расстегнул ее блузку, — и дальше. Под градом его поцелуев ей стало казаться, что она теряет сознание, и, снедаемая неистовым желанием, вызванным как по волшебству его искусными ласками, она затрепетала всем телом.

— Маршалл…

— Да, любимая? — Голос Маршалла звучал глухо и с хрипотцой, она чувствовала, как его тело выдает его неистовое желание, но все же нечто, железный самоконтроль, заставляло его сдерживаться и не переступать черты.

Прикосновение его губ обжигало, она и представить себе не могла, что мужские руки могут быть такими нежными, как эти, которые зажгли во всем ее теле пламя доселе незнакомого желания, грозившего испепелить ее дотла.

— Я этого не вынесу…

— Не вынесешь, лапушка моя? — Она не сразу осознала, что он перестал ее целовать, а его руки не спеша приводят в порядок ее одежду.

— Что случилось? — Она подняла на него затуманенные глаза, но его смуглое лицо было абсолютно непроницаемо.

— Ничего, — холодно ответил он и сел, положив руки на колени.

— Но я думала… — Его глаза неодобрительно сверкнули, и она замолкла.

— Ты думала, я привел тебя сюда, чтобы заняться с тобой любовью? — В его холодном, бесстрастном голосе звучала сталь. Она медленно кивнула. — И ты была права. Разве я не занимался с тобой любовью?

— Да, но… — Она внезапно умолкла. — Не.., я хочу сказать, ты не…

— Я тебя не взял? — Это было что-то непонятное для нее, но имеющее первостепенную важность. — Нет, и этого не произойдет, пока у тебя на среднем пальце левой руки не появится золотое колечко. — Она уставилась на него с нескрываемым изумлением, смешанным с обидой. — Ты всегда считала, что я немногим лучше какого-нибудь петуха на птичьем дворе, — пророкотал Маршалл деланно спокойным тоном, но Келси подсознательно понимала, что такое мнение возмущает его и что обида и гнев глубоко укоренились в его душе. — Я могу доказать твою не правоту лишь одним способом, не так ли? — (Она смотрела на него в полном смятении.) — Я отнюдь не отказываюсь от того, что ты так мило мне предложила, Келси. — Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть всю важность сказанного. — Я всего лишь откладываю осуществление.

— Ах, ты…

— Не обзываться! — Его глаза стали твердыми, будто куски оникса.

Она смотрела, как он поднялся и огляделся вокруг — широкие плечи обтянуты тонкой рубашкой, все еще выпачканной в земле, смуглая кожа блестит на солнце. Никогда он еще не казался ей таким умопомрачительно красивым и таким далеким. Им никогда не понять друг друга, это судьба. Чтобы справиться с эмоциями, она прикусила губу до крови. Если он еще раз ее отвергнет, она этого не вынесет.

— Ты понимаешь, о чем я?

— Пожалуй, нет. — Она смотрела на него, не мигая, чтобы на глаза не навернулись предательские слезы. — Я тебя нисколечко не понимаю.

— Если это хоть немного тебя утешит, я могу сказать то же самое о себе, — сухо заметил он, когда повернулся к ней лицом; его глаза снова были мрачны.

— Так зачем же мы тогда женимся? — Гнев придал ей силы, и она рывком встала на ноги. — Мы не подходим друг другу, правда? — Она ощущала жгучее желание сделать ему больно.

— Наоборот. — Его лицо стало жестким, и он внезапно оказался рядом. — Мы идеально подходим друг другу. — Он наклонился и еще раз поцеловал ее, на этот раз бешено, неистово, так что, когда он оторвался наконец от ее губ, она дрожала от страха и возбуждения, а его черные глаза светились самодовольством. — Мы сыграем свадьбу на Рождество.

— Рождество? — Она с раздражением обнаружила, что ее голос дрожит, а щеки заливает горячая волна. — Но ведь до него всего лишь месяц с небольшим.

— Мне очень жаль, но я не каменный. — Он резко развернулся и направился к дороге, и все же она успела заметить, как по его лицу прошла судорога, выдававшая испытываемые им муки неудовлетворенного желания.

Когда через четыре дня Маршалл покидал Португалию, она уезжала с ним. С того дня, когда она согласилась выйти за него замуж, он держал ее на почтительном расстоянии, и, хотя сердце у нее от этого не раз сжималось, в глубине души она чувствовала облегчение. Ей все чаше и чаще начинало казаться, что она попала на огромную американскую горку и летит по ней куда-то навстречу неизвестности.

Если бы я только могла держаться так же холодно и отчужденно, как он, не раз печально думала Келси, когда видела, как его глаза глядят будто куда-то сквозь нее. В тот день в долине она бросила ему в лицо чистую правду. Она его абсолютно не понимала, а ей этого так хотелось. Между тем от него веяло таким холодом, что казалось, он сделан из камня. Однако ей было известно, что на самом деле он совсем другой. По ночам, когда она без конца ворочалась в гостиничной постели, эта мысль не прибавляла ей спокойствия. Да, она знала — его сердце похоронено вместе с его женой, и она уже начала сомневаться, оставит ли его когда-нибудь призрак Лоры.

В аэропорт их отвез Пирес, преисполненный благодарности к Маршаллу и необычайно гордый произошедшим прошлой ночью прибавлением в своем семействе.

— Два мальчика, — едва приехав, сообщил он им, лучась улыбкой. — Во какие… — Он развел руки на величину небольшого бегемотика, и Маршалл снисходительно улыбнулся, а потом, полуобернувшись, незаметно подмигнул Келси. Это был его первый естественный жест за последние дни, и ее сердце так и подпрыгнуло. — Знаешь, как зовут первого? — продолжал Пирес, растягивая рот в улыбке от уха до уха. — Маршалл!! — Он, видимо, считал это большой честью.

— Ну и имечко навьючили на бедного пацана, — саркастически усмехнулся Маршалл в сторону Келси, едва Пирес ушел отнести чемоданы в машину.

«Маршалл? Навьючили?»

— Что ж, тебе это имя не повредило, — спокойно сказала она, глядя в его красивое лицо. — И оно, должно быть, нравилось твоим родителям.

— Об этом мы так никогда и не узнаем, — невозмутимо заметил он, беря ее под руку и ведя через вестибюль гостиницы на воздух, под ослепительное солнце. — Когда мне было всего несколько часов от роду, меня подкинули на ступеньки сиротского приюта, и следов моей матери так и не удалось отыскать. В это время по телевизору в комнате няни шел фильм про войну, в котором главным героем был маршал. Отсюда и имя — жаль только, что она не знала, как оно пишется!

Она пристально вгляделась в его бесстрастное лицо; потрясение мешало ей превратить сказанное в шутку, которая была бы тактичной. Что за начало жизни! Как это на него повлияло? Ей вдруг безумно захотелось протянуть руки, пригнул” к себе его черноволосую голову и прошептать слова любви и нежности, которых он был лишен, будучи ребенком.

— Тебя усыновили? — Она старалась говорить спокойно, понимая, что любое проявление чувств может его смутить.

— Нет. — Он издал резкий, отрывистый смешок. — В детстве я был тот еще бузотер. — Они уже подходили к машине, когда он скосил глаза в ее сторону, чтобы оценить произведенное на нее впечатление. — Зловещий знак судьбы?

— Ты просто читаешь мои мысли, — беспечным тоном согласилась она, стараясь, чтобы ее лицо не выдало сострадания, и была вознаграждена мимолетной улыбкой, которой он ее одарил, подсаживая в машину.

Англия встретила их дождем и пронизывающим холодом, и когда “мерседес” Маршалла, который пригнал в аэропорт Хитроу его шофер, величественно пробивался сквозь вечерние заторы, Келси в который уже раз с момента своего появления на свет задумалась над тем, как власть денег облегчает жизнь.

— Ты не хочешь пожить у меня пару дней, пока мы не запасем тебе продуктов и тому подобное? — внезапно спросил Маршалл, когда они подкатили к ее дому. Лондон с его тусклым освещением и потоками дождя казался ужасно грязным и закопченным после солнечного буйства красок, из которого они только что вынырнули.

— Нет! — Она ответила так быстро и с такой страстью, что ей пришлось прикусить язык, едва она увидела, как на его лице появляется знакомая маска холодной отрешенности. — Нет, спасибо, — добавила она вежливее. — У меня впереди столько всего, нужно поскорее приниматься за дела. — Но было уже поздно. Тайная нить, ненадолго связавшая их после его рассказа о своем детстве, оборвалась, и, подняв багаж к ней в квартиру, он поспешил откланяться, как если бы тяготился ее обществом.

В тот же вечер она позвонила матери, чтобы сообщить, что через пять недель ее единственная дочь выходит замуж, и, как и ожидала, услышала множество возражений, которые отмела одно за другим в соответствии с заранее полученными от Маршалла инструкциями.

— Маршалл позвонил прямо из Португалии в церковь, и они согласились нас обвенчать, — твердо сказала она, умолчав при этом об огромном пожертвовании, которое Маршалл внес на ремонт этой церкви. — В это время года у них, можно сказать, глухая пора.

— Но как же твое платье, и подружки невесты, и я! — горестно причитала мать. — А приглашения? Как быть с приглашениями?

— Маршалл знает ателье, которое позаботится о платьях, все расходы он берет на себя, — твердо сказала Келси. — Там же подберут цветы и все остальное. Приглашения можно разослать на этой неделе, и, по-моему, никто из знакомых не занят ничем таким, чего нельзя было бы отложить. Банкет пройдет в доме у Маршалла, там же — торжественный ужин для ближайших друзей и родственников. О'кей?

— Ну, я гляжу, у тебя уже все под контролем, — проворчала в ответ Рут, и Келси обрадовалась, что мама не видит кривую гримасу у нее на лице. Под контролем? Она не может держать под контролем ничего, а меньше всего — самое себя.

Обещав приехать навестить мать на следующий день, она решила налить ванну и полежать в теплой воде, чтобы успокоиться. Под ложечкой сосало, но в буфете были только консервы и какие-то суповые пакеты, и она не решилась попытаться приготовить мало-мальски приемлемый ужин из таких скудных припасов. С едой можно подождать до завтра. Прошлой ночью она так плохо спала, что ей совсем не повредит лечь в постель пораньше.

Она как раз вышла из ванной, завернувшись в толстый купальный халат, и вытирала насухо волосы, когда домофон сбоку от двери вдруг пронзительно заверещал. “О, нет!” — простонала она про себя. Она слишком измотана для того, чтобы с кем-нибудь сегодня разговаривать. Да и кому известно, что она уже дома? Может быть, они уйдут. Она подождала, но домофон сработал снова.

— Слушаю?

— Терпеть не могу этих штук, — донесся до нее приглушенный расстоянием ворчливый голос Маршалла. — Я привез тебе кое-что пожевать, чтобы ты до завтра не умерла с голоду.

— Ой, спасибо! — растерялась Келси. — Давай подымайся. — Времени одеваться не было, и она лишь потуже запахнула халат, ненадежнее затянула пояс и засунула ноги в белые пушистые шлепанцы. Она торопливо расчесывала щеткой влажные волосы, когда в дверь нетерпеливо постучали. — Секундочку!

— Какое у тебя смешное выражение, — лениво произнес он, когда она открыла дверь, и окинул внимательным взглядом ее раскрасневшееся лицо и длинные голые ноги. — Тебя будет приятно будить по утрам, — бросил он через плечо, не спеша прошел в крохотный закуток, служивший ей кухней, и стал распаковывать принесенную с собой коробку с продуктами. Она почувствовала, как щеки будто обдало огнем, но решила, что лучше сменить тему. Ей было неловко, а мысль о том, что под халатом у нее ничего нет, просто не давала ей покоя. — Пойду-ка я чего-нибудь куплю. Какую кухню предпочитаешь? Китайскую, индийскую?..

— Не все ли равно? — Она взглянула на него из-под опущенных ресниц и, несмотря на то что его присутствие ее беспокоило, пришла на мгновение в такой восторг от того, что он рядом, что у нее закружилась голова. Какой он все-таки замечательный! Но Келси поспешила отогнать эту мысль прочь.

— Выбирай, Келси, — медленно проговорил он, и в его голосе появились усталые нотки. — Тебе-то, может, и все равно, а я умираю от голода.

— Тогда, пожалуйста, китайскую.

— Отлично. Я поставил в холодильник бутылку вина, так что приготовь стаканы.

Она застыла посреди комнаты с отсутствующим выражением лица, и, проходя мимо нее к выходу, он остановился, приподнял одной рукой ее подбородок, заглянул в потемневшие янтарные глаза, и его губы тронула легкая усмешка.

— Ну что, гора пришла к Магомету? — Не договорив, он поцеловал ее крепким, страстным поцелуем, от которого у нее по всему телу побежали мурашки, и она невольно подалась к нему. — Ужин. — Он решительно отстранил ее. — Да?

— Спасибо. — Он уже закрывал за собой дверь, когда она его окликнула:

— Маршалл?

— Да? — Он выжидательно обернулся к ней.

— Как все быстро происходит. — Она хотела, чтобы он поговорил с ней, рассеял ее сомнения.

— Быстро? — В его глазах появилось уже знакомое ей странное выражение, а лицо стало каким-то отчужденным и холодным. — Ты и представить себе не можешь, сколько я терпел, Келси.

Не успела она его спросить, что он имеет в виду, как он исчез. Она раскупорила вино, зажгла газовый камин, пододвинула к нему два кресла, а сама ни на минуту не переставала размышлять, что бы мог означать этот странный ответ. Видимо, в том мире, где он вращается, связи возникают и рвутся намного быстрее, решила наконец она. Вероятно, он не привык ждать согласия женщины даже одну ночь, не то что месяцы. Вот, должно быть, и все, что он имел в виду.

Они ужинали у камина под дробный стук дождя по оконному стеклу, и она ни на секунду не переставала ощущать рядом его большое тело, едва уместившееся в ее маленьком креслице, и его длинные, мускулистые ноги, вытянутые в ленивой, расслабленной позе. Она невольно ловила каждое его движение, и хотя ее желудок наполнялся пищей, впоследствии Келси так и не смогла припомнить, что же она такое ела?

— Маршалл? — Она выглянула из крохотной кухни, где заваривала кофе. — Расскажи мне о себе. Я так мало о тебе знаю.

Он настороженно посмотрел ей в глаза, чуть прищурился, когда увидел, что она не отвела глаз, тихонько вздохнул, его губы тронула горькая усмешка, и он начал говорить. Слушая его рассказ о юности и деловой карьере, Келси понимала, что он рассказывает далеко не все. Он говорил совершенно бесстрастно и отстранение, тщательно подбирая слова и не впуская ее в свои мысли. Когда он замолчал и они оба стали пить кофе, она понимала его ничуть не больше, чем до начала рассказа. Он ни словом не обмолвился ни о Лоре, ни о других женщинах, бывших в его жизни, а у нее пока не хватало духа спросить его об этом. Она понимала, что воспоминания могут причинить ему слишком сильную боль.

— Я, пожалуй, пойду. — Он допил кофе и резко встал, и его напряжение передалось ей. — Завтра созвонимся.

— Да, хорошо.

Когда он стал натягивать на плечи свое тяжелое, толстое пальто, она взглянула в его сторону, не зная, что ее лицо выдает ее внутреннее смятение, а в глазах стоит тоска.

— Не нужно так тревожиться, — запинаясь, проговорил он, взглянув на нее сверху вниз. — Не такой уж я людоед, как ты думаешь.

— А я и не думаю, что ты людоед.

— Черт побери, Келси, не смотри на меня так! — Он обнял ее и внезапно впился ей в губы с почти звериной жестокостью. Ей было больно, и она попыталась отстраниться, но он, казалось, этого не замечал и прижимал ее к себе с такой силой, что она едва могла дышать. На секунду она застыла под напором его чувств, но в следующее мгновение что-то внутри ее перевернулось, она рванулась к нему, стала жадно отвечать на его поцелуи и, изгибаясь, неистово прижиматься к нему в порыве страсти, распаляя его еще больше. — Мне надо идти. — Она не заметила, что халат на ней распахнулся, но, когда он оттолкнул ее и его взгляд обжег ее обнаженное тело, она поспешно запахнулась и трясущимися руками завязала пояс. — Ты понимаешь, что мне надо идти, или нет?

— А тебе это надо?

— Не осложняй, Келси, — с трудом сдерживаясь, ответил он, резким движением откидывая со лба черные волосы. — У нас все будет как положено, по закону. У тебя уже набралось моих прегрешений на целую книгу, и я не хочу давать тебе основание еще и ненавидеть меня.

— Маршалл!..

Не слушая ее умоляющий вопль, он в два шага пересек комнату, открыл дверь и захлопнул ее с таким неистовством, которое лучше всяких слов выдавало его внутреннее смятение.

Надеяться было не на что. Она упала на стул и закрыла побелевшее лицо руками; потрясение было слишком велико, чтобы плакать. На его лице отражалась целая гамма противоречивых чувств, но главенствующим была невыразимая горечь. Ей даже чуть не показалось, что он ее ненавидит, а может, так оно и есть? В конце концов, она должна занять место Лоры. Для чего бы он на ней ни женился — чтобы иметь хозяйку в доме или партнера в постели, — она все же занимает место женщины, которую он когда-то любил и продолжает любить до сих пор. Так зачем он это делает? Зачем им обоим эта пытка? Ему придется слишком дорого заплатить за то немногое, что она способна ему дать. Положение становится совершенно абсурдным, и чем дальше, тем хуже.

У нее началось сердцебиение, и она несколько раз с силой втянула в себя воздух, чтобы успокоиться. Что за глупости! Она так устала и измотана, что не может сегодня думать больше ни о чем, кроме одного — она его любит. Жизнь с ним, может быть, и не будет усыпана розами, но жизнь без него — это уж точно ад кромешный. Пути назад нет. Она жива, а Лора мертва. Разве можно всю жизнь любить призрак?

Она заткнула уши, когда внутренний голос стал нашептывать, что ей никогда не удастся сравниться с прекрасным воспоминанием, и если таким красивым, умным, искушенным женщинам, как Анна и Джейд, не удалось удержать Маршалла, у нее и подавно нет никаких шансов.

Он женится на ней — на ней, Келси Хоуп, и пока что придется удовольствоваться этим.