Beverly Hills Savings попалась на крючок в разгар борьбы за контроль над фирмой между ее главным управляющим Деннисом Фицпатриком и кузеном Томаса Спигела Полом Эмиром, получившим доверенность акционеров. Пельтц выступил в облике «рыцаря-спасителя» (конкурирующего претендента, чью помощь принимает жертва, чтобы избежать поглощения нежелательным претендентом) и договорился с Фицпатриком. Расходы Пельтца на «тотальную проверку» (изучение отчетности), около 675 тысяч долларов, должен был оплатить банк.

Однако Beverly Hills Savings к тому времени пользовалась дурной репутаций у многих членов финансового сообщества. Как говорят, один из директоров Triangle, узнав о планах Пельтца, заявил, что подаст в отставку, если Пельтц приобретет эту фирму. По словам Пельтца и Мэя, всего через несколько недель и сами они почувствовали признаки надвигающейся катастрофы, которая через год стала достоянием общественности: Федеральный совет банков жилищного кредита постановил закрыть Beverly Hills Savings и вновь открыл ее уже как учреждение с федеральной лицензией. Федеральная корпорация по страхованию счетов в ссудо-сберегательных организациях предъявила нескольким бывшим управляющим и директорам фирмы иск на 300 миллионов долларов, обвинив их в растрачивании активов за счет привлечения сомнительных кредитов, а также неоправданного инвестирования в недвижимость и «мусорные» бумаги.

Любопытно, что «мусорный» портфель фирмы появился (и быстро вырос до 300 миллионов долларов, то есть превысил 10 % всех активов) в том же 1984 году, но уже после того, как Пельтц и Мэй покинули сцену, уступив натиску Пола Эмира. Состояние дел фирмы они изучали с помощью консультантов из Drexel – Фреда Маккарти и Дейвида Кея. Доналд Энгель, организатор вечеринок в Бунгало 8 на балах хищников, много лет знакомый с Пельтцем и Мэем, во время переговоров о приобретении присутствовал вместе с Пельтцем на заседаниях совета директоров фирмы. Иначе говоря, в Drexel прекрасно знали о порочной и опасной кредитной политике Beverly Hills Savings, которая представляла собой, как Выразился Пельтц, «одну ужасную историю за другой».

Согласно иску Федеральной корпорации по страхованию счетов, с марта по конец декабря 1984 года фирма накачала себя «мусорными» на 300 миллионов долларов и приобрела их в основном у Drexel. Одни только эти инвестиции, по данным Федеральной корпорации, принесли более 10 миллионов долларов убытка (правда, вложения в недвижимость оказались несравненно более убыточными). По словам одного бывшего управляющего фирмы, «Милкен использовал ее как свалку. А когда понадобилось продать бумаги, чтобы достать деньги, он неожиданно исчез».

О том, что план завести «свалку» действительно существовал, по-видимому, свидетельствует иск, который Beverly Hills Savings подала в июле на Drexel и ее старшего вице-президента Джеймса Даля. Даль был одним из самых приближенных к Милкену трейдеров-продавцов, человеком, способным (как выразился один бывший член группы Милкена) «продать вам третий глаз». Даль вместе с Drexel выступал ответчиком и по другому, более серьезному иску, поданному в начале 1987 года. В нем Beverly Hills Savings утверждала, что Даль в апреле 1984 года предложил фирме купить половину (другая половина принадлежала Drexel) облигаций компании Cell Products. Он заявил, по утверждению истца, что облигации обеспечены первой закладной на завод компании, а сама она представляет собой жизнеспособную, растущую организацию, акции которой за прошедший год поднялись вчетверо. Beverly Hills Savings приобрела половину облигаций за 3,69 миллиона долларов.

Однако, согласно исковому заявлению, Даль не поставил фирму в известность, что Cell Products за два последних квартала потеряла 6,7 миллиона долларов и пропустила срок выплаты процентов – 1 апреля. Кроме того, вопреки утверждениям Даля, облигации были обеспечены не первой закладной, а обязательствами, вторичными по отношению к первой закладной на восемь миллионов. Все это не позволяло Beverly Hills Savings предъявить требования к Cell Products, поскольку ее производственная часть оценивалась максимум в Ь,4 миллиона. А через несколько месяцев после того, как Beverly купила облигации, Cell объявила о банкротстве, и возможность получить с нее деньги практически исчезла. Поэтому Beverly Hills Savings требовала, чтобы ее убытки, превышающие шесть миллионов долларов, возместила Drexel.

Таким образом, если для Пельтца Beverly Hills Savings оказалась чересчур «дохлой», то Милкен, по всей вероятности, именно эту «дохлость» считал полезным обстоятельством. Тем временем Пельтц продолжал копить силы для нападения на что-нибудь более привлекательное и решил собрать побольше денег – хотя подходящей цели пока не нашел. Согласно одному источнику, он зондировал почву для еще одной эмиссии в L. F. Rotschild, которая в сентябре 1983 года Разместила его бумаги на 75 миллионов долларов. Но ему сказали, что это нереально: местные продавцы «мусорных» уже сбыли все облигации первой эмиссии, да и прошло меньше года.

Поэтому в июле 1984 года уже Милкен организовал для Triangle «мусорную» подписку на 100 миллионов долларов – «на предмет финансирования возможных приобретений и прочих планов компании». Комиссионные он потребовал крутые. Drexel желала иметь варранты на приобретение 240 тысяч обыкновенных акций, около 12 % компании. Кроме того, Triangle обязалась включить в свой совет директоров представителя, назначенного Drexel. Им стал Дональд Энгель, который в 1984 году уволился из Drexel, но сохранил за собой функции консультанта.

Эти 100 миллионов относились к числу первых «слепых пулов», которые Милкен создавал, чтобы обеспечить своим игрокам средства «на военные нужды». Всего лишь год спустя, летом 1985 года, он запустил в налет Роналда Перельмана со «слепым пулом» в 750 миллионов долларов – правда, были некоторые сомнения в том, что этот пул был «слепым» (то есть инвесторы не знали, на какую цель – Revlon – они дают средства). А летом 1986 года Милкен устроил для компании Wickes, которой управлял Сэнфорд Сиголофф, «слепой пул» в 1,2 миллиарда долларов – самый большой на то время.

Однако в 1984 году 100 миллионов долларов под ничем не подтвержденное намерение что-то приобрести были большой новостью. Когда у Пельтца спросили, не боялся ли он просить 100 миллионов невесть на что, тот взглянул на вопрошавшего с явным изумлением: «Да если бы мне давали 400 миллионов, я бы их взял! Я брал все, что можно. Тогда у меня образовалось 135 миллионов наличными, и никто не смел мною пренебрегать. В те дни, – добавил он с усмешкой, – это была куча денег».

За следующие шесть месяцев Пельтц и Мэй сделали целый ряд предложений, но ни одно не сработало. После того как арбитражер Айвен Боэски произвел набег на Scott and Fetzer (производителя пылесосов «Kirby», энциклопедий «World Book» и других потребительских товаров) и был вынужден отступить, Пельтц сделал свою попытку – и тоже безуспешно. (Эту компанию в конце концов приобрела путем дружественной сделки Berkshire Hathaway; ее председателем и владельцем контрольного пакета является Уоррен Баффетт.)

Затем Triangle скупила приблизительно 5 % компании Great Lakes International, занимавшейся разного рода мелиоративными и дноуглубительными работами. Но ее главный управляющий тоже не пожелал укреплять дружбу с Пельтцем и Мэем. А при тех комиссионных, каких требовала Drexel, враждебное наступление, считал Пельтц, в случае неудачи могло обойтись слишком дорого. Пельтц был раздосадован. А тут еще Артур Голдберг, который несколькими месяцами раньше тоже пытался шантажировать Great Lakes International, поддел его, заметив: «Рад видеть, что ты идешь по моим стопам». (Меньше чем через год Great Lakes International путем дружественной сделки приобрел Сэм Зелл, чикагский магнат недвижимости и тоже игрок Drexel.)

Пока Пельтц готовился к новому прыжку, у него испортились отношения с застройщиком из Нью-Йорка Джералдом Гутерменом. По условиям 12-миллионного кредита, который фирма NPM (Пельтц и Мэй) получила от Manufacturers Hanover и Bankers Trust, заемщики через короткое время обязывались вернуть три миллиона долларов (по полтора миллиона каждому банку). Чтобы найти эту сумму, Пельтцу и Мэю необходимо было продать часть акций Triangle другому инвестору. Купить их согласился Гутермен – друг Пельтца, участвовавший в нескольких совместных сделках.

В июне 1983 года Гутермен приобрел у NPM акции Triangle примерно на три миллиона долларов и тем самым стал контролировать третью часть NPM. Через шесть месяцев, докупив еще акции на открытых торгах, Гутермен заявил о желании войти в совет директоров Triangle. Пельтц отказал, и Гутермен пришел к выводу, что тот хочет его задвинуть.

Два сотрудника Drexel, по их словам, предупреждали Пельтца, что, если он затеет агрессивное поглощение, от Гутермена можно ждать неприятностей. Гутермен был крепким орешком: в начале шестидесятых он попал в тюрьму, по приговору исполнял воинскую повинность и заслужил почетное увольнение из армии.

Осенью 1984 года Гутермен начал скупать акции Triangle. В середине ноября, заполняя форму 13D (которая в течение десяти дней направляется Комиссии по ценным бумагам и биржам в случае приобретения пяти и более процентов акций открытой компании), он указал, что намерен требовать контроль за компанией и довести до сведения Других акционеров, что менеджмент Triangle «занят собственным обобщением и допускает грубые просчеты в управлении». Но потом все внезапно разрешилось, и Гутермен уступил компании свои акции по рыночной цене.

Всю эту историю Гутермен вспоминал с тяжелым чувством. Он был убежден, что Пельтц уже тогда заручился поддержкой Милкена и делить свою золотую жилу ни с кем не хотел. Друзьям Гутермен рассказывал, как он помогал Пельтцу, когда тому было совсем плохо, вкладывал за него деньги, когда Пельтц хотел инвестировать в сделки с недвижимостью, платил проценты по его закладным, когда у того не было наличных. А потом Пельтц нашел глубокий карман Милкена, и прежний друг стал ему не нужен, сетовал Гутермен.

Со своей стороны, Пельтц и Мэй утверждали, что, если бы Гутермен не потребовал место в совете директоров и не начал агрессивную скупку акций, они позволили бы ему остаться акционером. А так, говорили они, Гутермен пал жертвой собственной недальновидности. «Джерри продул 35 миллионов», – объяснял Мэй, имея в виду прибыль, которую Гутермен мог бы получить, сохрани он свои акции до 1986 года.

«Я уладил дело с Гутерменом накануне Дня благодарения [1984 года], – вспоминал Пельтц, – а потом отправился на праздничные выходные в Лос-Анджелес и там встретился с Милкеном в воскресенье в шесть утра. Откупиться от Гутермена стоило девяти миллионов, и Майкл хотел знать состояние нашего баланса. Мы ведь выпустили некоторое количество привилегированных акций. И как раз тогда Майкл сказал, что Виктор [Познер] не будет заниматься сделкой по National Can, надо бы найти ему замену и мне стоит присмотреться к этому делу».

Виктор Познер уже многие годы был важным клиентом Drexel. В середине семидесятых годов он вошел в первую группу «довольных покупателей» Милкена, которые по его рекомендациям скупали «падших ангелов» по 20–30 центов за доллар, а потом, когда они поднимались, срывали куш. В начале восьмидесятых он – вместе с Фредом Карром, Томом Спигелом, Карлом Линднером, Мешуламом Риклисом и Солом Стейнбергом – принадлежал к тому избранному кругу людей, чьи компании энергично покупали бумаги друг друга, эмитированные с помощью Drexel. Кроме того, он состоял членом Reliance L. Р., доходного партнерства Милкена, куда входили также Стейнберг, Спигел, Стив Уинн, Айвен Боэски, Роналд Перельман, Бельцберги и другие.

Свое состояние Познер сделал на недвижимости в тридцатых-сороковых годах, потом удалился от дел и лет десять жил в Майами-Бич, а в 1966 году начал покупать контрольные пакеты акций небольших промышленных компаний. В 1969 году через NVF Company с объемом продаж всего 30 миллионов долларов он сделал заявку на Sharon Steel, продажи которой достигали 220 миллионов. Схема Милкена (привлечение наличных под «мусорные» облигации), конечно, еще не существовала, и Познер прибег к доступному тогда средству – «китайским бумагам», которыми регулярно пользовался Риклис. Познер предложил акционерам Sharon пакет облигаций с варрантами и приобрел почти 90 % акций компании. Для того времени это было одно из самых энергичных поглощений.

В последующие годы империя Познера благоденствовала. В 1969 году, когда число приобретенных компаний достигло восьми, их совокупная прибыль составила 10 миллионов долларов при объеме продаж 400 миллионов. В 1975 году прибыль составила 22 миллиона долларов при объеме продаж 600 миллионов. Более того, облигации с варрантами, которые NVF обменяла на акции Sharon, стоившие в 1969 году 25 долларов за штуку, в 1976 году шли примерно по 140 долларов. В то же время цена «пакетов», выпущенных Gulf+Western и Litton Industries – двумя фирмами, которые тоже специализировались на крупных поглощениях путем обмена акций, – упала ниже цены акций, на которые их обменяли. И если прочие строители конгломератов, выбирая компании, смотрели прежде всего на темпы роста прибыли (к 1970 году этот рост фактически прекратился), то Познер, умудренный торговец недвижимостью, покупал компании с солидными активами.

Вместе с тем к середине семидесятых все уже хорошо знали замашки Познера. Себя он настолько не обижал, что вошел в число трех-четырех самых высокооплачиваемых управляющих страны, хотя совокупный объем продаж его компаний не превышал миллиарда долларов. Родственники Познера были хорошо представлены в платежных ведомостях и советах директоров. Ему пришлось подписать мировое соглашение с Комиссией по ценным бумагам и биржам по поводу предполагаемого злоупотребления пенсионным фондом Sharon Steel. В свете этих фактов совершенно комически прозвучало заявление Познера в «Business Week» (1976): «Я в бизнесе не ради денег. Я хочу производить хорошие вещи».

В Drexel ходили легенды об экстравагантности Познера. Один сотрудник фирмы так охарактеризовал офис Познера в Майами-Бич, расположенный в довольно непрезентабельном здании (раньше там была гостиница): «Напоминает декорации комической оперы – нечто мишурное, вычурное и причудливое». В кабинете босса стояли несколько диванов, бильярдный стол, автомат для игры в пинбол, огромные пластиковые корзины для почты и личный стол Познера, который располагался на особом возвышении (для того, говорили некоторые, чтобы придать коротышке-хозяину больше внушительности). При шефе постоянно присутствовали двое (а иногда четверо) охранников, под пиджаками которых угадывались пистолеты. Познер жил замкнуто, ездил редко, с людьми встречался мало и деловые переговоры вел в основном по телефону.

Первая жена Познера вышла за него, когда ей было семнадцать. Потом Познер – и на четвертом, и на седьмом десятке – неизменно предпочитал совсем молоденьких девушек. Самая последняя его подруга была дочерью прежней любовницы; прекратив отношения с матерью (она работала у него в разных компаниях), Познер через несколько лет сошелся с дочерью, которой не было и двадцати. По словам одного сотрудника Drexel, когда ей исполнилось двадцать, роман закончился. «Познеру стало с ней не о чем говорить», – саркастически заметил он.

Дейвид Кей из Drexel рассказал одну совсем уж из ряда вон выходящую историю. Счетом Познера в Drexel ведал (пока не ушел в консультанты) Доналд Энгель; кроме того, он числился в советах директоров нескольких компаний Познера. Многие годы Познер был главным клиентом Энгеля, и тот постоянно мотался в Майами. Как-то раз, приехав к Познеру, Энгель мимоходом сообщил, что только что завтракал со Стивеном (сыном Познера). «„Что?! – вскричал Виктор, перегибаясь через свой возвышенный стол. – Да ведь у детей Стивена…". В общем, – продолжал Кей, – у них была какая-то зараза – гепатит или что-то еще, точно не помню. Тут Виктор приказал продезинфицировать кабинет. Когда днем мы пришли туда на совещание, всем раздали медицинские маски, а Донни просто не пустили. Он сидел где-то внизу и участвовал по телефону.

«Виктор – это ходячая легенда», – смеялся Кей. Однажды в конце шестидесятых Кей, тогда еще служивший в Shearson, и один фондовый брокер из Shearson ужинали с Познером в «Cote Basque». Брокер спросил Познера, как ему удалось добиться таких успехов, и Познер в ответ рассказал о своем первом успешном бизнесе. В детстве он жил в Балтиморе с родителями и семью братьями и сестрами. Когда ему исполнилось тринадцать, он потребовал, чтобы отец дал ему половинную долю в своем газетном киоске. Отец отказал, пояснив, что не может ущемить интересы жены и остальных детей. Тогда мальчик открыл напротив отцовского собственный киоск со сладостями и газетами. И через шесть месяцев, закончил Познер, вся семья работала на него.

«Самое удивительное, – подытожил Кей, – что эту историю он рассказывал с гордостью».

Свой пакет из 38 % акций National Can Познер начал составлять в 1979 году. Когда он позвонил главному управляющему компании Фрэнку Консидайну и сообщил, что приобрел более 5 % акций, Консидайн решил посоветоваться с Айрой Харрисом из Salomon Brothers и Джо Фломом из Skadden, Arps. «Джо сказал: „Попробуй подать иск, но я не гарантирую, что ты выиграешь", – вспоминал Консидайн. – А зачем мне подавать иск, если нет уверенности?»

Познер заверил Консидайна, что свою покупку он рассматривает просто как инвестиции и считает Консидайна дельным управляющим. Действительно, Познер несколько лет – пока наращивал свой пакет на открытом рынке по цене торгов – никак не вмешивался в дела компании и сохранял с Консидайном вполне мирные отношения.

Познер не требовал места в совете директоров. «Он хорошо знал, что я его не обману, и я его никогда не обманывал, до самого конца», – с деланным спокойствием рассказывал Консидайн. А в самом конце Консидайн с консультантами выдвинули такую идею: менеджмент National Can в соответствии с планом распределения опционов на акции среди сотрудников проводит кредитованный выкуп контрольного пакета. Если бы это удалось, Познер оказался бы в крайней невыгодном положении миноритарного акционера. Консидайн решил сделать Познеру «сюрприз» и не сообщил ему заранее о своем плане.

Трудно было найти двух менее похожих людей, чем добропорядочный уроженец Среднего Запада Консидайн и ловкач из Майами Познер, или представить что-нибудь более странное, чем их встреча («посещение», как выразился Консидайн) в вычурных владениях Познера. Давний консультант и друг Консидайна Аира Харрис заметил: «Фрэнк привык все принимать за чистую монету. Так он относился и к Познеру. Как бы там Познер ни вел себя с другими, пока у них с Фрэнком было все нормально, Фрэнк против него не пошел бы. Консидайн, – добавил Харрис, – это особый человек. Если он увидит на полу доллар, то десять минут будет выяснять, кто его потерял».

В конце 1983 года Познер вышел из «спячки». Благополучие его компаний в середине семидесятых пошло на спад. Когда-то прибыльные конгломераты вроде NVF, DWG или Pennsylvania Engineering теперь приносили значительные убытки. Хотя прибыли падали, вознаграждение самого Познера только росло. В 1984 году он получил 1,6 миллиона долларов от NVF, которая в том году потеряла 146,5 миллиона. National Can с ее устойчивым притоком наличности становилась слишком сильным искушением.

National Can поручила Salomon Brothers, инвестиционному банку, услугами которого традиционно пользовалась, разместить на 100 миллионов долларов приоритетные долговые обязательства, снабженные небольшим количеством варрантов. Варранты, конвертируемые в обыкновенные акции, позволяли получить долю в капитале и увеличивали привлекательность облигаций; кроме того, они несколько разводняли пакет Познера. Познер возражал, доказывая, что субординированные обязательства лучше. (Приоритетный долг более обеспечен, поскольку позволяет претендовать на активы компании в первоочередном порядке по отношению к субординированным обязательствам. Кроме того, с ним связаны условия, ограничивающие возможность дальнейшего привлечения заемных средств. Поскольку приоритетные обязательства менее рисковые, чем субординированные, процентная ставка по ним ниже.)

Познер отправил к Консидайну Дона Эйнгеля. По словам Уолтера Стелцеля, главного финансового управляющего National Can, Энгель предложил пакет субординированных обязательств, выплаты по которым обошлись бы на один процент больше, чем по бумагам, размещаемым Salomon, но зато при минимуме ограничений. «По условиям приоритетного долга мы не могли дальше повышать уровень заемных средств. Но это было как раз хорошо, потому что мы и не хотели брать кредиты, – рассказывал Стелцель. – В то время мы и знать не знали никаких кредитов».

«Мы сказали Познеру: „О'кей, если вы начинаете вмешиваться, давайте искать выход". Он и предложил: либо мы выкупаем его долю по 52 доллара за акцию (а тогда они шли по 30 с чем-то), либо он и управляющие совместно выкупают компанию».

Совет директоров склонился к варианту выкупа компании совместно с Познером. Стелцель добавил, что менеджмент National Can испытывал беспокойство по поводу контроля Познера за компанией и разработал соглашение с четкими правилами, которые запрещали наращивание долга и вмешательство со стороны других компаний Познера. В апреле 1984 года соглашение о слиянии National Can и NVF Познера было готово: Познер выкупал акции у держателей по 40 долларов, NVF получала 80 % в новой компании, а управляющие National Can – 20 %.

Наличными выкуп стоил 410 миллионов долларов. Drexel обеспечивала промежуточное финансирование в качестве субординированного долга за счет продажи «мусорных» на 155 миллионов, а 255 миллионов долга первой очереди поступало от Manufacturers Hanover. По словам Леона Блэка из Drexel, он и другие сотрудники фирмы вплотную занимались организацией сделки летом и ранней осенью 1984 года.

«Мы бы тут же ее и провели, да Познер начал копаться, – рассказывал Блэк. – А в конце осени у него уже начались крупные неприятности с Evans [Products] и Sharon [Steel], и банки все больше нервничали по поводу его слишком неустойчивой империи. В ноябре или декабре мы решили, что больше не хотим размещать очередные мешки его бумаг, накачивать его кредитами и делать все менее ликвидным».

В сложившейся ситуации Drexel преследовала собственные интересы. Хотя фирма не размещала никаких бумаг двух самых проблемных компаний Познера, Evans и Sharon, она уже работала для Sharon над одной из знаменитых обменных операций по схеме 3(а).9 (незарегистрированное обменное предложение), чтобы уберечь компанию от банкротства по статье 11.

Кроме того, с 1982 года фирма уже провела размещения для разных компаний Познера почти на полмиллиарда долларов в трех эмиссиях (они не регистрировались и, следовательно, могли быть размещены быстрее и при меньшем информационном обеспечении). Срок погашения одной из них, размещенной для DWG в 1982 году, – на 50 миллионов долларов в бескупонных облигациях (такие бумаги продаются со скидкой от номинала и не предусматривают процентных выплат, которые компенсируются аккумулированной выплатой при погашении), – истекал в 1986 году.

Наконец, среди самых активных покупателей бумаг Познера были фавориты Милкена, которых он старательно защищал. В частности, один 25-миллионныи выпуск для компании Познера в 1982 году полностью (согласно данным, опубликованным в 1984 году в журнале «Forbes») приобрели Фред Карр (First Executive) и Карл Линднер (American Financial). Невыполнение обязательств Познером могло крайне негативно отразиться на самых важных клиентских связях Милкена.

Самой последней финансовой услугой, которую Drexel оказала Познеру, было частное размещение на 206 миллионов долларов в июне, 1984 года для приобретения Royal Crown. Стивен Уэйнрот, соглашаясь с Леоном Блэком, заметил: «Осенью 1984 года мы все больше укреплялись в убеждении, что нам не следует финансировать сделки Познера. мы помогли ему с Royal Crown, и уже тогда у нас возникло беспокойство. Все прошло относительно удачно, но не более того. Было бы лучше, если бы этим занимался кто-нибудь другой».

Согласно отчетности сделки по National Can, Познер вплоть до декабря уверял Консидайна, что и Drexel, и Manufacturers Hanover подтверждают свои обязательства по финансированию. Однако те же документы свидетельствуют, что, когда Консидайн связался с Милкеном и банком, они опровергли слова Познера. Наконец, на исходе января, после того как компания уже целый год находилась в подвешенном состоянии, Познер заявил Консидайну, что уровень кредитованности сделки он считает чересчур высоким и поэтому предлагает такой выбор: а) он сохраняет свои 38 % акций и получает контроль над советом директоров, б) приобретает 51 % акций с теми же последствиями или в) у него выкупают акции по 60 долларов. К этому Познер добавил, что, если он получит контроль, National Can приобретет за наличные группу Evans Products (розничная торговля стройматериалами), которая тогда находилась на грани банкротства.

Потом Консидайн рассказывал: «Виктор – очень гордый человек. Он никогда бы не признался, что не потянет сделку. Поэтому в конце каждого разговора он уверял, что у него все в порядке. Денег ему не хватало – но трудно сказать, сколько именно. Он любил повторять: „Будь что будет, меня не переделаешь". Отчасти он говорил это в шутку, но вместе с тем и серьезно».

На цене выкупа 60 долларов за акцию, продолжал Консидайн, Познер настаивал «абсолютно непреклонно». «Акции шли тогда по 34 доллара. Поэтому о 60 и думать было нечего – акционеры завалили бы нас исками. Так я и сказал Виктору. А он мне: „Не бери в голову. Крючкотворы в какой хочешь ситуации найдутся. Наплюй ты на эти иски"».

Итак, Консидайн и его консультанты вернулись к плану кредитованного выкупа (LBO), при котором управляющие и владельцы опционов на акции (две тысячи рабочих и служащих) приобретали 51 % акций компании по 40 долларов главным образом за счет полученной в кредит наличности. Ко времени опубликования заявки, в конце февраля 1985 года, National Can выпустила для владельцев опционов привилегированные акции на четыре миллиона голосов – чем практически лишила NVF возможности вести успешную борьбу при голосовании. По завершении выкупа владельцы опционов имели бы 50,1 % голосов акционеров.

Как только National Can объявила о LBO, войска Милкена развили бешеную активность. По словам Леона Блэка, он и другие «обзвонили, наверное, человек двадцать», чтобы найти того, кто мог бы перебить ставку. Блэк обращался к Карлу Айкену и Генри Кравису из фирмы Kohlberg Kravis Roberts, специализировавшейся на LBO. Бельцберги и Роналд Перельман не проявили особого интереса. Милкен послал материалы компании Сэму Зеллу. А Дон Энгель настаивал, что лучше всех подходит Пельтц. И вот в феврале Пельтц обратился за поддержкой к Милкену.

Правда, по словам одного человека, хорошо знавшего ситуацию, для Милкена «Нельсон был самым последним вариантом».

Пельтц понимал, что получить сделку будет непросто («Я догадывался, сколько вариантов у Милкена»), но, по его словам, желал ее «страстно». Мэй чувствовал то же самое: «Нам это было жизненно необходимо. Мы сидели на деньгах уже полтора года [с тех пор, как Rotschild разместила первую эмиссию]. Мы знали, что у National Can прочная позиция на рынке, устойчивый приток наличности, а у Консидайна прекрасная репутация. Это был пусть и не обольстительный, но солидный бизнес».

6 марта 1985 года Пельтц отправился к Милкену и «на пару дней обосновался в Drexel». «Я сказал Майку: „Хочу эту сделку, не отдавай ее другому, я не уйду, пока ты не согласишься"». 8 марта Пельтц улетел из Лос-Анджелеса в полной уверенности, что если сделка достанется клиенту Drexel, это будет он.

Тем временем Леон Блэк и другие сотрудники Drexel пришли к выводу, что National Can трудно представить лакомым куском по трем причинам: ее отрасль, как считалось, переживала упадок; компания испытывала проблемы по линии розлива; наконец, ставка управляющих, которую нужно было перекрыть, приближалась к разумному максимуму. Из всех потенциальных покупателей, которым Drexel сватала сделку, интерес проявил только Карл Айкен.

7 марта Айкен перешагнул 5-процентный рубеж и еще неделю продолжал скупать акции National Can no 37–39 долларов. 15 марта, по пути на отдых в Колорадо, он заехал к Консидайну. «Мне нравился Карл, – говорил потом Консидайн. – Он производил впечатление человека прямого и честного». Но Консидайн твердо настаивал на своем варианте выкупа, тогда как Айкен предлагал покрыть сделку не одной наличностью, а наличностью и бумагами, что делало ее менее привлекательной.

Джеффри Стейнер, который инвестировал во все операции Айкена начиная с нападения на Marshall Field в 1982 году, считал, что интерес Айкена к National Can быстро прошел: «Карл посмотрел, прикинул и рыцаря-избавителя не увидел, а управлять компанией он не хотел. Карл вообще любит приобретать активы со скидкой, – добавил Стейнер, – а Нельсон готов был и переплатить. Он просто хотел иметь компанию, которая работает».

По поводу Пельтца, который с 8 марта не сомневался, что Drexel выберет именно его, Блэк заметил: «Мы понимали, что надо принять какое-то решение, поскольку поджимал срок подачи заявок по тендеру [он истекал в полночь 21 марта]. Так что особенно раздумывать было некогда».

Айкен, как всегда, держал свои намерения в тайне. «По сравнению с другими игроками Карл просто мастерски скрывает, будет он что-то делать или не будет. По части умения недоговаривать ему равных нет, – рассказывал Блэк. – Я поговорил с Карлом и Нельсоном в конце той недели [до переговоров в выходные], и только Нельсон выразил твердое желание участвовать. Я решил, что с ним иметь дело надежнее».

Итак, Пельтца выбрали «на безрыбье». Хотя Милкен и не желал отдавать National Can Пельтцу, какую-то сделку ему так или иначе следовало предложить. Ведь Милкен восемью месяцами ранее привлек для Пельтца 100 миллионов, и Пельтцу нужно было обслуживать проценты (плавающая ставка, начиная с 14,25 %) по своим бумагам.

Кроме того, Пельтц показал себя человеком покладистым, понимающим, сколько надо платить за участие в играх Drexel.