-Нет их. Все разобраны. Жди теперь вторую очередь... Мучаешь ты меня. Жениться на тебе, что ли?..
      Она запомнила ему эту вторую очередь, но отложила месть на будущее, вслух сказала:
      -Надо еще, чтоб я этого хотела... Зачем? Что это изменит?
      -Как - что? Вместе жить будем.
      -А ты туда, к детям, бегать начнешь? Не в одну сторону, так в другую? Нет, Иван. Нет у нас с тобой выхода...- До нее самой это дошло только теперь, и она поразилась открытию. Он же не мог согласиться с ней: мужчины в таких случаях обнадежены больше женщин.
      -Выход всегда есть - надо только поискать получше,- и еще и пошутил:-Нас этому учит партия... Давай устроимся здесь. Я думал уже: лавки надо сдвинуть. Может, прикинуть?..
      Он не то шутил, не то вправду взялся за дело, а она поняла его всерьез и впервые поглядела на него не как на делового мужика, а как на чудака, занявшегося перестановкой мебели в наполовину сгоревшем доме. Пока он двигал стол, козлы и скамейки, она оделась в углу и стала на пороге. Он наконец увидел это, понял, что нет смысла настаивать, молча подчинился...
      Недалеко от дома, в стороне от наезженной лыжни, стоял Самсонов и ждал их появления. Пирогов притворился, что не видит его, и он тоже не двинулся с места: будто не из-за них стоял в засаде.
      -Хорошо у него ружья с собой нет,- сказал вполголоса Пирогов.- Нашла с кем роман крутить.
      -Не я с ним, а он со мной. Решил свое взять. Во вторую, как ты говоришь, очередь...
      Она была несправедлива к Самсонову и знала это, но была сердита на всех мужчин без исключения и пребывала в настроении, в котором и отца родного не пожалеешь - не то что Валентина Парфеныча, оказавшегося совсем не таким простым и безыскусным, каким представлялся поначалу...
      Они дошли до деревушки, где у Ивана Александровича во дворе знакомого хозяина стояли "Жигули", - рядом были следы недавно отъехавшей генеральской "Волги" - молча сели в машину и, сумрачные, доехали до Петровского.
      -Конец всему?- поинтересовался он с иронией в лице и в голосе.
      -Не знаю. Подумаю еще...- и хотя это выглядело с ее стороны жестоким кокетством, на деле соответствовало истине: она не знала как быть и, главное, чего сама хотела. Пирогов, как всякий хороший доктор, любивший определенность диагнозов и связанных с ними лечебных мероприятий, пожал плечами и бросил машину вперед, в неясное ему будущее...
      Ирина Сергеевна долго бы мялась и мешкала, если бы ее не подтолкнула к действию Наталья Ефремовна - девушка во всех отношениях незаурядная и замечательная. На учения она конечно же не пошла, но раньше всех узнала, что на них произошло,- Ирина Сергеевна припомнила, что она была накоротке с подругами с административного этажа: они с ней на всякий случай заигрывали. На второй или третий день после отражения мнимого атомного нападения Наталья явилась к ней в кабинет, дождалась, когда из него выйдет посетительница с ребенком, и повела разговор на самых пронзительных и высоких нотах:
      -Ты в своем уме?! Немедленно порви с ним! Совсем с ума спрыгнула!..
      Ничего необычного в ее рассуждении не было: люди склонны мыслить таким образом, когда узнают о подобных любовных историях (поскольку и во внебрачных связях бывают свои мезальянсы), но в случае с Натальей Ефремовной еще и казалось, что задели ее лично, перебежали ей дорогу:
      -Какая у вас разница в возрасте?! Двадцать пять или тридцать?!
      -Не знаю. Надо будет в отделе кадров справиться.
      -Совсем рехнулась!- повторила та: как заклинание и будто ее позвали к Ирине Сергеевне в качестве психиатра.- О чем ты мечтаешь?! Чтоб он от своей черепахи ушел, развелся с ней в его возрасте?! Зачем это ему? У него квартира трехкомнатная со всеми удобствами, а где с тобой жить прикажешь?! В хибаре этой, которую он достроить никак не может? Да там летом только и можно пару недель провести, клубникой разжиться и на елки снизу поглядеть! Зимой будешь со спущенными штанами на двор бегать?!
      -Тише ты!- не выдержала Ирина Сергеевна: та нарочно повышала голос, чтоб ожидавшие приема мамаши с детьми услышали и про спущенные штаны, и про черепаху.- Откуда ты знаешь это все?- невольно вырвалось у нее.
      -Про дачу его?- презрительно переспросила та.- Да кто ж о ней не знает? Он же всех ею соблазняет... О чем ты думаешь вообще? Плывешь просто по течению?..- На это Ирина Сергеевна ничего уже не ответила - подошла только к двери и плотней притиснула ее: чтоб не так слышно было.- Нет, кого бог хочет наказать, того, правда, лишает разума! И спорить с тобой не буду! Это ж надо! Из всех возможных мужиков выбрала себе самого неподходящего - и что с этого получила?! Да ничего, одни помои и неприятности!
      -Тебе-то что?- не утерпела Ирина Сергеевна.
      -Тебя жалко!- немедленно отозвалась та.- Надо же друг друга поддерживать! Ничего! Я тебя еще выручу!..- и не объясняя, в чем будет заключаться ее выручка и поддержка, сорвалась с места и стремительно ушла, отбивая возмущенную чечетку по дощатому полу поликлиники...
      Она до того разозлила и разгневала Ирину Сергеевну, что та, не отдавая себе отчета в своих поступках, но действуя в прямом противоречии с ее советами, подошла в тот же день к Ивану Александровичу:
      -Готовь флигель вечером.- Это было сказано ею резко, почти мрачно, но он не стал вдаваться в оттенки ее настроения.
      -Опять передумала?
      -Ничего я не надумала. Может, вдвоем что решим...
      Они снова встретились во флигеле, но прежние чувства уже не восстанавливались: даже в минуты наибольшей близости Ирина Сергеевна ощущала в себе пустоту и отчужденность. Они почти не разговаривали, и, уходя из флигеля санотдела, она снова попросила у него отсрочку, необходимую для того, чтоб разобраться в себе и во всем прочем. На самом деле ей решительно не хотелось теперь продолжать отношения с Иваном Александровичем: маятник страстей ушел в противоположную сторону...
      -Как знаешь...- столь же решительно отвечал он и оставил ее одну разбираться в собственных заморочках...
      24
      Мы предполагаем, а жизнь (бог здесь ни при чем) располагает. Беда в том, что врачу не работать в одиночку, а где совместный труд, там и общие ошибки и заблуждения.
      У Татьянина друга Геннадия, работавшего электриком на молокозаводе, был знакомый инженер: не прямой, но косвенный его начальник, недавно приехавший в Петровское; он очень неудачно, по его мнению, здесь устроился и был всем на свете недоволен. У него заболел сын, и он, имея собственный опыт общения с врачами поликлиники, не захотел повторять его с ребенком, но стал наводить справки, нет ли в этой дыре какого-нибудь доктора получше, кому можно было бы заплатить и потом быть уверенным, что сына обследуют как положено, а не посмотрят у порога и не назначат кальций с фитином, о которых в больших городах и думать уже забыли. Геннадий сказал ему про Ирину Сергеевну, а Татьяна договорилась, через него же, об условиях осмотра и взяла задаток. Ирина Сергеевна об этой стороне дела не знала: ей сказали только, что инженер просит посмотреть больного на дому, а в поликлинику идти не хочет.
      Он жил в другом конце поселка, и Ирина Сергеевна битый час добиралась до него на попутках. Он ждал ее раньше: хоть и не выговорил за опоздание, но всем своим видом показал, что мог бы сделать это. Шестилетнего сына он задолго до того уложил в постель, и тот, пребывая в вынужденном безделии, с головой ушел в роль больного и проникся серьезностью происходящего. Ирина Сергеевна устала от езды на перекладных; ей, кроме того, сразу не понравился отец, который словно снисходил до разговора с нею,- из-за него она начала относиться с предубеждением и к больному, который не то подражал гонору отца, не то получил его в прямое наследство. Он, казалось, тоже ни во что ее не ставил, но по-своему: замер от преувеличенного страха, когда она подсела к нему, хватал за руки, когда пыталась его ощупать, таращил глаза и ни на один вопрос толком не ответил, хотя производил впечатление неглупого и даже смышленого - только неискреннего и с большими фантазиями.
      У него были боли в правом нижнем углу живота: кололо, как признался он в редкую минуту откровенности.
      -Давно болит?
      -Месяц! Будто иголкой сверлит...- и присочинил:- Мне в поликлинике укол сделали -иголку оставили, и она теперь по телу ходит...- видно, перенял от отца и недоверие к отечественному здравоохранению.
      -Месяц болеть не может.- Она утратила последнее доверие к пациенту, к его самодеятельному театру, но, слава богу, предложила стационирование.-Нет, наверно, ничего,- сказала она отцу,- но зона аппендикулярная и лучше, от греха подальше, перестраховаться и лечь в больницу.
      Тут пришла очередь отца - ерничать и выламываться. Он поглядел на нее с насмешкой и недоверием.
      -Зачем же ложиться, если нет ничего?..- Он будто не слышал того, что она только что ему сказала.- И что вы можете предложить в больнице вашей?
      Она призвала на помощь все свое благоразумие.
      -То же, что всем. Палату на шесть человек.
      -Чтоб он заразу какую-нибудь подхватил и ваши огольцы, вдобавок ко всему, его вздули?
      -Почему они должны его вздуть?- Она отличалась иной раз тугодумием.
      -Потому что у него всегда этим кончается...- Мальчишка перестал на минуту ломать комедию и трусливо прислушался к отцовским прогнозам.- У меня то же самое было, я его прекрасно понимаю... Слышишь, Нина?..- обратился он к жене, будто та не стояла рядом и не слушала их разговор.- Предлагают ложиться, но я думаю, делать этого не надо.
      -А вдруг?..- Жена, бледная, худая, неприметная на вид, была толковей его и, несмотря на хрупкость, тверже стояла на этой земле, но не она принимала здесь решения: муж хоть и отдавал ей должное, но поступал по-своему.
      -Зачем?.. Если нет ничего?- повторил он с издевкой полюбившуюся ему фразу: ловя Ирину Сергеевну на слове. Она не стала с ним спорить: осмотрела еще раз злополучный живот, попробовала его пощупать, но мальчишка вцепился в руку, будто она была вооружена скальпелем, - еще раз предложила больницу, получила новый отказ и молча пошла в прихожую одеваться.
      Игорь Иванович (так звали инженера) ждал, когда она спросит о второй части гонорара. Сам он не думал напоминать ей о нем: из принципа, согласно которому каждый должен заботиться о своем насущном хлебе, и потому еще, что считал, что она не очень его заслужила. Видя, что она ни на чем не настаивает, он смягчился, сбавил тон и даже решил полюбезничать:
      -И как вы работаете тут? В Петровском этом?
      -Так же, как и везде,- суховато отвечала она.- Какая разница вообще, где работать?
      -Как это?!- поразился и буквально заржал он.- Вы, наверно, шутите?!. Я до этого в областном центре работал: тоже не сахар, но по сравнению с этим?! А я еще воевал там с начальством!
      -Из-за чего?- осведомилась она, хотя не слишком интересовалась этим.
      -Из-за всего! Я их жалобами допек. Что-что, а писать я умею! С детства балуюсь... Сейчас роман пишу!- похвастал он, и в глазах его блеснул незатухающий огонь графомана. Жена при упоминании о романе потупилась, а сынишка призадумался.- Хотите, вас туда вставлю?
      -Нет уж, лучше не надо... Напечатают?
      -С этим у нас трудно. Правды не любят,- и широко открыл дверь, приглашая ее на выход...
      Она бы забыла о его существовании - тем более что в самом деле решила, что у ребенка нет ничего серьезного, но через неделю к ней в комнату вошла встревоженная Татьяна:
      -Там инженер рвет и мечет! Грозит пасквиль написать, всех на чистую воду вывести... Сын его плохой совсем - Геннадий сказал... Он тут, позвать?..
      -Позовите, конечно. Что спрашивать?..
      -Стесняется.
      -Мы ж в Новый год виделись?
      -Это праздник. Тогда другое было...
      Она почти забыла предновогоднюю толчею в Татьянином доме: помнила только, что спешила уйти к Ивану Герасимычу, а ее не выпускали. Особенно старалась приглашенная пара: чуть ли не за руки ее хватала, обещала спрятать ее шубу, а под конец заявила, то ли в шутку, то ли всерьез, что пришла лишь потому, что им обещана была Ирина Сергеевна и они хотели провести вечер в ее обществе. Геннадий, пустивший эту утку, сидел в стороне, ни во что не вмешивался и только шкодливо посмеивался: был пьян к этому времени. Сейчас он держался натянуто и церемонно: отнесся ко второму знакомству с чрезмерной ответственностью (первое было не в счет, поскольку был сильно выпивши).
      -Что там? - струхнула она: в ней, как во всяком хорошем враче, жил постоянный страх ошибиться.
      -Живот разболелся. Не встает, что ль, совсем и языка лишился.
      -Ну с языком вряд ли,- не поверила она,- сочиняет, - но тут же засуетилась и заходила по комнате, думая, что с собой взять (у нее были на дому кой-какие медикаменты), и собираясь с мыслями.- Надо туда еще добраться. Я в прошлый раз час ехала.
      -У меня мотоцикл: сзади место есть - сядете?
      -Через все Петровское на мотоцикле трястись?- усомнилась Татьяна, но выбора и у нее не было: она была причастна к делу, и ей тоже отступать было некуда...
      Ирина Сергеевна понеслась по заснеженному шоссе на двухколесном ревущем аппарате. От страха за ребенка и вызванной им рассеянности и еще из-за боязни упасть на повороте или на снежной колдобине, она плотно обхватила сзади Геннадия - сама того не замечая и занятая иными мыслями: тем, что же она пропустила в прошлый раз, что дало сейчас такую зловещую картину, а в том, что последняя имела место, она ни минуты не сомневалась, будто обладала даром видеть на расстоянии. Она не замечала, что сжимает Геннадия локтями и коленями, а он, чувствуя ее мягкое и тесное соседство, сначала отнесся к нему естественным образом: то есть из приличия жался и подвигался кпереди, а потом, напротив, стал отсаживаться кзади; после поездки же встал с мотоцикла иной, чем сел в него: взволнованный, ошалевший и строящий относительно нее самые буйные, хотя и безликие еще, планы. Всего этого она в ту минуту не ухватила и поняла только впоследствии, подвергнув придирчивому критическому досмотру виденное накануне: у нее была такая привычка отличницы, перед сдачей экзамена как бы проглядывающей материал наново...
      Игорь Иванович был вне себя - и было из-за чего: его можно было упрекнуть сейчас только в том, что он, вместо того чтобы предаваться горю и грусти, шумит, как прежде, скандалит и жалуется. Мальчик был в тяжелом состоянии: бледный, со впалыми щеками и с напряженным животом, хотя, конечно, и с сохранением дара речи, - ему можно было на расстоянии ставить диагноз запущенного перитонита: дотронуться до живота он теперь позволял, но сама рука не поворачивалась мять его и ощупывать.
      -Когда это случилось?- спросила она.
      -С утра. Вечером ничего не было,- тоном пожиже сказал отец, затем перешел к угрозам:- Вы давайте делайте что-нибудь. А не так, как в прошлый раз: ничего нет, одни выдумки!
      -Я же предлагала вам больницу?
      -С чем? Ни с чем?!. Диагноз надо вовремя ставить! Вы деньги, между прочим, за это взяли!
      -Я у вас не брала ничего.- Геннадий в эту минуту потупился, а Игорь Иванович поглядел по очереди на обоих.
      -Значит, другие за вас взяли. Или вы через них.
      -Ничего я не брала.- Хоть относительно этого она была спокойна.- Ни сама, ни через кого-либо другого... И какое это имеет сейчас значение?..
      -Как - какое?- взвился он, но в следующую минуту испугался мрачности ее тона и замер в тягостном ожидании.
      -У вас телефон есть?- неудачно спросила она, задев его больное место.
      -Какой тут телефон?!- рассвирепел он.- Я, когда нанимался, ставил это одним из условий: обещали - да только где он?! Там же, где тринадцатая зарплата!
      -У соседей есть...
      Геннадий знал эти места. Они пошли звонить Пирогову. Он, слава богу, был на месте и вызвался приехать. Они вернулись к инженеру. Тот, пока они отсутствовали, по-мужски ухаживал за больным: поправлял одеяло и подушки, сдвигал и раздергивал шторы, добивался лучшего освещения - делал, словом, то, что делают в таких случаях отцы и что больному вовсе не нужно. Одновременно он предавался мести, копил зло и выплеснул его наружу, едва они снова появились в доме:
      -Я уже составил план жалобы! Вы в прошлый раз и карточку как следует не заполнили!..
      Это был шантаж с его стороны: без вымогательства, но с далеко идущей войной нервов.
      -Поступайте, как считаете нужным - это ваше право,- размеренно сказала она и тут же, опровергнув себя же, вскипела:- Что вы делаете?! Прекратите сейчас же!..- Это он взялся поить сына с ложечки.
      -Пить ему даю. У него во рту пересохло!
      -Не лезьте, куда не просят! Это вам не романы писать! Дело знать надо!..
      Он невольно подчинился ее начальственному окрику - хотя и с оговорками и с ворчанием:
      -Вы, я вижу, все знаете. В прошлый раз в особенности.
      -Сейчас главный врач приедет. Если я вас не устраиваю.
      -Подождем. Что делать остается?
      -На работе все в порядке,- некстати подсунулся Геннадий.- Я был там сегодня.
      -Да мне, знаете, как-то до фонаря, что на работе вашей делается!-высокомерно и сварливо отозвался тот.- Мне здесь хватает!..- Игорь Иванович мотнул головой в сторону сына, и, хотя он был по-своему прав и его, во всяком случае, можно было понять, Геннадий опешил от такой необычной в этих краях откровенности.
      -Нехорошо он выразился,- сказал он, когда инженер вышел за чем-то.- До фонаря...
      -За сына волнуется,- объяснила Ирина Сергеевна.
      -Все равно... Не полагается...- и спросил прочувствованно:- А вы каждый раз в такие истории попадаете?
      -Не каждый. Через раз.
      -Все равно... Никаких нервов не хватит... Обратно на мотоцикле поедем?
      -Поедем, если возьмете,- без всякой задней мысли согласилась она, и он, окрыленный ее согласием, кивнул и уже представил себя на железном коне с русоволосой, рослой царевной на жестком кожаном крупе...
      Мечтам его не суждено было сбыться. Пирогов приехал на "Жигулях" и одним этим больно уколол сердце влюбленного: способ и средства передвижения расставляют нас по местам не в одной только столице. То, что последовало далее, подтвердило ревнивые опасения Геннадия...
      Иван Александрович вошел в сердце инженера, как входит ключ в хорошо смазанный замок, как врезается нож в масло. Ирина Сергеевна предупредила его о характере и литературных наклонностях отца, и он постарался на славу: был само внимание и обходительность.
      -Тут перитонит, она права,- как бы извиняясь, вкрадчиво и негромко сказал он, едва оглядел живот и приложил к нему пальцы: они были короткими и толстыми, но чувствительными и нежными, как у скрипача или домушника,- Ирина Сергеевна знала их прикосновение.
      -И что делать?- Игорь Иванович нашел наконец себе ровню и забыл на время свой гнев и склоку.
      -В область повезем,- отвечал Пирогов с округлой мягкостью в лице и в голосе.- У меня там знакомый в хирургии - отдам его в хорошие руки...- Он снова поглядел на малыша, как бы оценивая на глаз его шансы.- Опасно, конечно, но ничего: думаю, обойдется. Вы говорите, день всего, как состояние ухудшилось?
      -Вчера еще на ногах был. Смотрел энциклопедию. А что это у него?
      -Сейчас перитонит. А с чего началось, сказать трудно... Сколько времени это продолжается?
      -Месяц. Он говорил все время, что у него игла там... Может, правда, иголка по организму странствует?
      -Это вряд ли...- Пирогов подумал.- А вот рыбья кость, возможно. Рыбу в прошлом месяце не ели?
      -Да кто ж это сейчас вспомнит?.. Была б жена, сказала. А я не помню, что ем...
      -Правда?..- Пирогов, до сих пор относившийся к нему с пониманием и сочувственно, здесь как бы споткнулся и поглядел вопросительно.
      -Было б что помнить,- объяснился тот.- Едим же черт знает что...
      -Это точно,- эхом откликнулся Иван Александрович, которому все стало ясно.- Одевайте его. Жены так и не будет?
      -Обещалась прийти, если отпросится.
      -Ничего, нам Ирина Сергевна поможет.- Пирогов посмотрел на свою спутницу особым, деликатным, образом, не понравившимся Геннадию, но возразить ему было нечем: не он здесь распоряжался.- Женщины лучше нас это умеют,- объяснил он свое предпочтение.- У них это в крови. Мы всякий раз что-нибудь да забудем, а они, как вы сказали, все помнят. Пойду бензином заправлюсь. Ехать сорок километров - хорошо, что вспомнил.
      -Я за бензин плачу!- сказал инженер и, забыв принципы, попытался всучить ему розовую десятку.
      -Не надо.- Иван Александрович аристократическим жестом отвел его руку, чем вовсе покорил инженера, который, при всех своих непомерных притязаниях и амбициях, оставался человеком топорным и грубо скроенным.- Оставьте: мы перед вами виноваты... Сохраните для моего приятеля.
      -Сколько с собой взять?
      -Не знаю. Там разберетесь... Можете вообще не платить - он и так сделает.
      -Так он пусть другим делает!- завелся Игорь Иванович и пошел за более крупной суммой в спальню, а Иван Александрович посмотрел ему вслед и переглянулся с Ириной Сергеевной. Он словно нарочно не замечал Геннадия, и тот тоже не смотрел в его сторону, но украдкой ловил каждый его жест, каждое движение...
      Ирина Сергеевна одела малыша, снарядила его в дорогу. К дому подкатил заправившийся бензином Иван Александрович, и они поехали вчетвером, с больным ребенком, лежавшим на коленях отца, в областную клинику. Геннадий уехал домой один - на враз опустевшем и уже не столь дорогом его сердцу мотоцикле...
      Татьяна не могла понять, отчего он дуется.
      -Про деньги спрашивал,- чтоб отвязаться от нее и ввести в заблуждение, сказал он. Она сообразила, о чем речь, и сразу поверила: нас легче всего обмануть там, где у нас нечиста совесть. Взяв в свое время аванс, она намеревалась истратить его на съестное и выложить на общий стол, но почему-то до сих пор этого не сделала. Прежде она с деньгами не связывалась - тут же черт дернул ее перейти на товарно-денежные отношения.
      -Так прямо и сказал?- Она осеклась, но в следующую минуту предприняла попытку оправдаться:- Так это ж ты не за это деньги брал. А за то, что на рыбалку с ним ходил осенью. Червяков ему копал, целый день с ним проваландался...
      Действительно, был такой случай, но только Татьяне могло прийти в голову связать оба события воедино.
      -Он, пожалуй, заплатит,- проворчал Геннадий.- Тот еще гусь.
      -А мне откуда знать? Деньги - они деньги и есть, на них не написано, за что они.- Он смолчал, не стал спорить.- Ничего. Разберемся как-нибудь... Пригласим обоих. Раз это ее гроши были. Как считаешь?..- Геннадию была безразлична судьба денег (все равно не ему они доставались), но возможность провести вечер с Ириной Сергеевной пришлась ему по душе, и он, покобенившись из приличия, согласился.- Мужской день скоро? Вот и пригласим. С ним тоже полезно знакомство завести. Раз он такой влиятельный... Кажется, между ними есть что-то...
      Геннадий уверился в подозрениях, мелькнувших и у него тоже.
      -С чего ты взяла?- спросил он с неожиданной грубостью.
      -Думаю так. Не зря он с самого начала тут вертелся... А тебе что?
      -Да ничего!..- и ушел явно не в духе. Татьяна не знала, что и подумать, но потом решила, что дело в деньгах: в последнее время она все чаще склонялась к этому мнению...
      Операция прошла успешно. Была удалена рыбья кость, застрявшая возле аппендикса, проткнувшая кишку и вызвавшая местное и затем общее воспаление брюшины. Послеоперационный период протекал, однако, с осложнениями нравственного порядка...
      Примерно через неделю после их общего визита к больному Иван Александрович зашел к ней в амбулаторию. Они не виделись с тех пор, последнее их любовное свидание было месяцем раньше - все это время Ирина Сергеевна не заговаривала о новой встрече, и Иван Александрович не заводил об этом разговора, следуя золотому правилу, согласно которому лучше ждать, чем добиваться и упрашивать.
      -Слушай, возьми ты этого мальчишку к себе. Он в клинике не уживается. Там ничего делать не надо - положить только. Можно было б домой отпустить, но этот чудак и слышать ничего не хочет, пока швы не снимут. Пуганая ворона, говорят... Возьмешь?
      -Надолго?- Она обрадовалась его приходу: соскучилась по нему - но выдержала нужный тон и надлежащую осмотрительность.
      -Дня на три на четыре, но у него счет на часы идет. Лупят его там, что ли? Отец говорит, несовпадение характеров. У меня, говорит, то же самое было... У тебя палаты свободной нет?
      -Если мой кабинет только.
      -Можешь на три дня уступить?
      -Могу, конечно. Что для главного врача не сделаешь?
      -Ну и сделай. А то он трубку оборвал: и домой звонит, и в больницу.
      -С работы?
      -Из дому! Ему после этого телефон поставили.
      -Вот молодец какой. Как это у него получается?
      -Написал, что чуть сына не потерял из-за этого. И копию контракта выслал.
      -Написал все-таки... А у меня вот телефона нет.
      -А мы с тобой такого договора не заключали... Зачем он тебе? Чтоб дома доставали? Сама не знаешь, чего просишь... Как ты живешь вообще? Не виделись столько.
      -Каждый день в больнице встречаемся.
      -В больнице!.. Что у тебя нового?
      -Ничего особенного... Хозяйка вот к себе в гости зовет. Нас обоих. На мужской день.
      -Двадцать третье?.. Что так?
      Она усмехнулась.
      -Деньги у инженера взяла и не знала, что они за мой визит. Теперь рассчитаться хочет.
      -И ты этому веришь? Чтоб она у этого олуха деньги взяла и не знала, за что они?
      Она постаралась выгородить Татьяну:
      -Не сама, а через Геннадия.
      -Это амбал, что у него в доме был?.. Тоже на простака не похож... С ними, Ирина, ухо востро держать надо...
      Она посмотрела ему в глаза - впервые за долгое время.
      -Какая тебе разница? Я с тобой хочу посидеть. Могу я себе это позволить?.. Больше ведь негде... Придешь или нет?
      У него сжалось сердце, и он почувствовал себя в одно время и мерзавцем, и глубоко несчастным человеком.
      -Приду, конечно. За тобой куда хочешь приползу и приеду,- и у нее отлегло от сердца и в душе взыграло.- Я ведь с ума по тебе схожу. Читаю истории твои, вижу твой почерк и дурею от него - разглядываю, как мальчишка, твои записи... Не веришь?
      -Почему не верю?- сказала она.- У самой то же самое. Только у тебя хоть дневники есть, а у меня одни только подписи - гадаю по ним о характере. Вместо строчки только точки - как в песне поется...- Он стремительно встал, чтоб выйти.- Ты куда?
      -Боюсь, накинусь на тебя сейчас, а сюда люди войдут, застукают... Когда это будет?
      -Двадцать третье? Послезавтра.
      -Два дня подожду,- и на этом они расстались: оба в нетерпеливом ожидании...
      А с сыном инженера (если снова забежать вперед) все кончилось благополучно. Она разместила его в ординаторской, он устроился со всеми удобствами и повел себя хозяином: регулярно проветривал помещение, каждое утро звал санитарку подмести под кроватью и, когда Ирина Сергеевна заходила к нему взять книгу или что-нибудь из ящиков, ревниво следил за тем, чтобы она не меняла положения вещей, аккуратно разложенных на столе и на подоконнике:
      -Расческу не трогайте, пусть там будет, Ирина Сергевна... И детскую энциклопедию тоже.
      -Почему?
      -Она там лежит хорошо. Дотянуться можно...- но ей казалось, что он ведет себя как молодая хозяйка, вытесняющая старую из кухни и зорко следящая за тем, чтоб та не вмешивалась в заведенный ею порядок: она даже переодеваться здесь перестала - после того, как он сказал, что для этого должна быть отдельная комната...
      -А пепельница зачем?- На столе, на второй или третий день после его вселения, появилась огромная пепельница - из массивного письменного прибора, какие дарят на юбилеи большим и малым начальникам.- Ты куришь разве?
      -Я не курю, это вредно, но ко мне ребята из отделения приходят - я для них приготовил: иначе мусорят очень.
      -Больше тебя не обижают?
      -Теперь нет. Теперь у меня комната своя, отдельная, они это уважают очень. Вообще уважают тех, у кого есть что-нибудь: машина, например, или отдельная квартира.
      -Это ты правильно говоришь, Кирюша.- Она сама была не прочь стать хозяйкой собственного жилья с отдельным входом и, того лучше - выходом.
      -Не зовите меня Кирюшей, Ирина Сергевна. Меня Кириллом звать.
      -И по отчеству?
      -Можно и по отчеству, но это уже необязательно...
      Отец выписал его из этой идиллии на пятый день после снятия швов - и то под нажимом Ивана Александровича, которому Ирина Сергеевна нажаловалась, что ее выжили из ординаторской и комната насквозь прокурена. Игорь Иванович явился в больницу с букетом роз, пламенеющих, как у Блока, красными факелами на белом снегу.
      -Откуда это?!
      -Из области. Прямо с самолета... Вы же денег не берете.
      -Вы меня еще в роман с этим вставьте... Какие розы! Сроду таких не дарили!..- Она была растрогана: инженер оказался с подходом и с понятием.
      -Надо марку держать. Хоть и живем в этом Петровском. Так ведь, Ирина Сергевна?
      -Стараемся. Не знаю, что из этого получается.
      -Все получится! У вас для этого есть все основания...
      Он излучал неловкое и неумелое довольство жизнью, и это было тем более странно, что она привыкла видеть его лицо перекошенным совсем иными и прямо противоположными чувствами: радостная улыбка его словно не знала, как пробиться на поверхность, и вырывалась наружу самым необычным и даже противоестественным образом...
      -Довольны, что выписываетесь?
      -Это - и еще, что он с ребятами поладил... Много ли человеку надо?.. Спасибо за отдельную палату, Ирина Сергевна. Век этого не забуду!
      -Пустяки какие. Говорить не о чем...- а сама подумала: мне б кто дал такую...
      25
      Двадцать третье февраля, или, как его называют, Мужской день, или День защитников Родины, хоть и занял место в череде наших праздников и нашел свой угол в народной душе, но отмечается без того всеобщего подъема, с каким чествуют, например, Первое мая или Международный день Восьмое марта: это, говоря ученым языком, праздник-факультатив - хочешь, гуляй, не хочешь, сиди дома. Ивану Александровичу поэтому ничего не стоило улизнуть в этот вечер от Галины Михайловны: она подарила ему утром две пары теплых носков, и на этом семейное торжество и кончилось - для нее, во всяком случае, потому что в доме Татьяны к приему ее мужа готовились сразу трое: хозяйка, ее квартиросъемщица и обоюдоласковый Геннадий, бывший у них на подхвате и на посылках.