Глава 7

Лондон, бальный зал «Аргайл»,

19 июля 1806 года

Шарлотта остановилась на пороге бального зала «Аргайл», пытаясь побороть непривычную для нее нервозность. Свет канделябров отражался в сотне зеркал, разбрасывая отблески, словно конфетти, которые сверкали в украшавших шеи бриллиантовых колье, в бриллиантовых булавках на галстуках, в жемчужных ожерельях, в напомаженных волосах и атласных жилетах, попадая то на кончик языка, облизывающий пересохшие губы, то на белоснежные зубы, приоткрывшиеся в улыбке.

Она знала этих людей. Со многими из них познакомилась еще пять лет назад, когда приехала в этот огромный город, когда ее без официального представления ввело в общество взявшее под свое крылышко семейство Уэлтонов. Подобно Уэлтонам большинство присутствующих здесь сегодня были людьми доброжелательными, которые не любили осуждать других так же, как не любили выслушивать осуждения в свой адрес. Была здесь, например, леди Партридж, которая, выпятив сложенные в форме сердечка губы, размышляла, что бы еще сладенького съесть, были вечно пребывающая в некотором замешательстве миссис Хэл Версон и милейший красавец лорд Уинкл.

Но находились здесь также и менее дружелюбно настроенные лица. Например, Гекуба Монтэнь Уайт, в честь которой некогда провозглашались тосты и которая была известна под прозвищем «Сотни Гекуб» за ее бесчисленные любовные связи, обратившаяся ныне к религии и призывающая других последовать ее примеру. Была Джульетта Кеттл, ее подруга. Были здесь Джордж Рейвенскрофт, которого она когда-то прогнала за наглое поведение, и лорд Байлспот, который дал ей понять, что она еще не знает, что такое по-настоящему наглое поведение, и которому она тоже дала понять, что такое настоящее «нет».

Это были люди, от которых она старалась держаться подальше и которые одним словом могли уничтожить репутацию женщины в обществе и обречь ее на жизнь по другую сторону линии, отделяющей высшее общество от остальной части цивилизованного мира. Они расселись, словно стервятники, по углам бального зала, выжидая, когда кто-нибудь оступится или с чьих-нибудь губ слетит неосторожное слово, чтобы ринуться на жертву и дочиста обглодать все косточки человека, преступившего грань приличия.

Ну что ж, сегодня им будет чем поживиться. Если все пойдет по плану, то к полуночи она уже почти станет падшей женщиной. К концу недели эта новость достигнет ушей графа Сент-Лайона. Сознавая все последствия этого вечера, она не могла не представить себе, в каком шоке будут ее сестры, узнав о событиях сегодняшнего вечера.

Однако разве у нее был выбор?

Она еще разок взглянула на Джульетту Кеттл, чей взгляд шарил по толпе, подстерегая какой-нибудь промах, которым можно было бы подкрепиться в качестве легкой закуски. «Приятного аппетита, Джульетта», – подумала она и, сделав глубокий вдох, шагнула через порог бального зала: голова поднята, на губах кокетливая улыбка.

Не прошло и нескольких минут, как ее окружили поклонники – знакомые и незнакомые, дергая за рукава своих приятелей, умоляя представить их ей. Она наслаждалась игрой, как эксперт, которым она себя считала. Мило улыбаясь и изредка, словно приманку, бросая лукавые взгляды в толпу мужчин и заставляя их головы кружиться от кивка головы, обаятельного смеха или игривого похлопывания сложенным веером. В считанные минуты веер из слоновой кости был исписан именами мужчин, которым она обещала танец.

Она флиртовала налево и направо, чего раньше никогда не делала, не обращая внимания на приятельниц и зная, что завтра они будут благодарить свою счастливую звезду за то, что Шарлотта обошла их вниманием. Среди разговоров и музыки уже можно было уловить шепоток, шелестевший, словно холодный ветерок среди опавших листьев.

Шепоток нарастал, нарастало и ее напряжение. Когда же он явится? Где он сейчас? И поверит ли хоть кто-нибудь, что она находит его привлекательным?

Нет, она, конечно, не сомневалась в том, что если одна лишь внешность мужчины может ввести женщину в соблазн, то для этого внешности Дэнда было более чем достаточно. Но она не была ординарной женщиной. Она была сложным созданием, известным как Шарлотта Нэш. А это создание отличалось не только бойким язычком и рискованными проделками, но и безошибочным чувством стиля и большой разборчивостью в выборе мужчин, с которыми танцевала или которым позволяла сопровождать себя к ужину. Никто не поверит, что ее вдруг потянуло к человеку в плохо сидящем или крикливом жилете или – упаси Боже! – к бородатому мужчине.

– Мне кажется, это мой танец, не так ли, мисс Нэш? – произнес появившийся возле нее молодой лейтенант, представленный на прошлой неделе на вернисаже.

Она взглянула на свой веер. Ах да. Мэтью Олбрайт.

– Так оно и есть!

Она приняла протянутую руку и позволила ему «ввести себя к танцующим, которые выстраивались в линию для контрданса. Он обращался с ней осторожно, почтительно, едва прикасаясь затянутой в перчатку рукой к ее руке.

– Вы очаровательны! Великолепны!

– Спасибо, – машинально поблагодарила она. – Вы очень добры.

Очаровательна. Его восхищение, такое искреннее, та – кое чистое, неожиданно расстроило ее. Интересно, после этого вечера сочтет ли какой-нибудь мужчина ее очаровательной? Или теперь к ее имени будут добавляться только такие эпитеты, которые ни один мужчина не позволил бы связывать с именем своей дочери или сестры, тем более жены?

– Нет, это не простая вежливость. Я говорю правду. Я никогда не знал никого похожего на вас. Вы такая восхитительная, такая обворожительная и такая...

– ...дерзкая девчонка, – промурлыкал мужской голос за ее спиной.

Она повернулась как ужаленная. Перед ней стоял высокий широкоплечий мужчина в темно-синем фраке великолепного покроя, белоснежном жилете и белоснежном галстуке, завязанном изящнейшим узлом и заколотом булавкой с топазом. На загорелом лице поблескивали янтарные глаза. Блестящие каштановые волосы были аккуратно подстрижены и уложены. Решительная квадратная челюсть была выбрита до мраморной гладкости, обнажая бледный шрам в виде креста на худощавой щеке. Красиво изогнутые губы сложились в насмешливую улыбку.

Дэнд? Дэнд! Причем выглядел он совсем как джентльмен. Почти как аристократ, если бы не загорелая кожа и не этот ужасный шрам.

Она с облегчением вздохнула.

– Вы обещали мне этот танец, – сказал он ей.

– Послушайте, сэр, вы ошибаетесь, – сказал расстроенный поворотом событий Олбрайт, делая шаг вперед и указывая на веер в руке Шарлотты. – Взгляните сюда и вы увидите, что на веере написано мое имя, а не ваше.

– Вот как? – произнес Дэнд, неохотно переводя взгляд с Шарлотты на молодого лейтенанта. Улыбнувшись Олбрайту не слишком дружелюбной улыбкой, он небрежным жестом взял веер из руки Шарлотты и так же небрежно швырнул на пол. – Увы! Мисс Нэш потеряла свой веер. Но я уверен, она теперь вспомнит, что обещала этот танец не вам, а мне. И следующий танец тоже. – Он перевел взгляд на Шарлотту. – А также следующий за ним. Ты ведь это помнишь, не так ли, Лотти?

Уменьшительное имя воспринималось ею как ласка: оно звучало тепло и интимно. У нее затрепетало сердце. Губы его дрогнули в лихой улыбке, которая говорила о том, что он знает, как это действует на ее сердце. Она была вынуждена напомнить себе, что все это только игра. Что он играет свою роль. Он и выжить смог благодаря тому, что играл свою роль. Как и она.

Раньше она не верила, что он может быть таким хорошим актером. Надо будет при случае похвалить его.

– Она не станет танцевать столько танцев с одним партнером, – заявил побагровевший Олбрайт. – Вы оскорбляете леди, сэр. Я, как джентльмен, требую сатисфакции.

Дэнд, взглянув на Олбрайта с ленивым любопытством, приподнял темную бровь.

«Словно кот, играющий с мышью», – подумала, затаив дыхание, Шарлотта.

– Прежде чем вы сделаете что-нибудь такое, о чем пожалеет ваш отец – при условии, что ваш отец вас любит, – почему бы нам не спросить у леди, оскорблена ли она? – Он взглянул на нее. – Что скажете, мисс Нэш?

От ее ответа зависит все. Она помедлила на пороге безвозвратного изменения своего положения в обществе.

– Лотти? – Голос Дэнда был нежен, как будто он полностью сознавал, чем она жертвует. Это придало ей силы. Улыбнувшись Олбрайту, она сказала извиняющимся тоном:

– Боюсь, я забыла, что этот джентльмен уже пригласил меня на этот танец. И на все последующие танцы тоже.

Расстроенный и оскорбленный, лейтенант уставился на нее. Он вознес ее на пьедестал, а она рухнула с нею, и он был зол на нее за то, что она предала образ, который он из нее сотворил. Она поняла это.

– Извините, – сказала она.

– Понятно, – напряженным тоном сказал он и, отвесив поклон Дэнду, добавил: – Желаю вам насладиться ею.

Шарлотта, услышав его слова, побледнела. Олбрайт повернулся было, чтобы уйти, но Дэнд схватил его за плечо и снова развернул к себе лицом.

– Мне кажется, я не расслышал вас как следует, сынок, – сказал Дэнд небрежным тоном, но глаза его угрожающе прищурились. – Ради вашего блага, я надеюсь, что не расслышал то, что вы сказали.

Юный офицер, у которого инстинкт самосохранения боролся с уязвленной гордостью, сердито взглянул на него. Она положила руку на локоть Дэнда. Какая нелепость. Разве мог он причинить вред этому молодому человеку, принявшему за правду то, во что они умышленно заставляли его поверить? Она не хотела, чтобы юношу обидели. У нее и без того на душе кошки скребли.

– Сэр...

Он и внимания на нее не обратил.

– Я требую, чтобы вы повторили то, что сказали! Инстинкт самосохранения одержал верх. Юноша отвел глаза в сторону.

– Я желаю вам насладиться этим вечером, – пробормотал он и, круто повернувшись, зашагал прочь. Шарлотта смотрела ему вслед, представляя себе, с каким любопытством его будут расспрашивать и какие обличительные ответы он даст.

– Мне очень жаль.

Она оглянулась. На нее печально смотрел Дэнд.

– Надеюсь, я в этом не виновата, – небрежно сказала она. – Мы достигли того, чего намеревались достичь. Мое доброе имя разбито в мелкие дребезги.

– Еще не совсем. – С неожиданной нежностью он взял ее за руку и, заключив в объятия, начал танцевать.

Как ни странно, он оказался превосходным танцором. С врожденной грацией он повел ее вдоль длинной линии танцоров, приготовившихся к контрдансу. Он не разговаривал, но когда фигуры этого оживленного танца сводили их вместе, вглядывался в ее лицо напряженным взглядом, которого не мог не заметить любой из наблюдающих. Взгляд был как у настоящего любовника – изголодавшийся и жаждущий.

Конечно, он делал то, что требовалось в соответствии с ролью, однако можно было без труда представить себе, что взгляд этот был вызван подлинным чувством. Она мысленно укоризненно покачала головой, не понимая, что с ней происходит. Очевидно, во всем виноваты толпа людей, калейдоскоп красок, слишком громкая музыка и густой аромат духов, который поднимался, словно туман с Темзы, от разгоряченных плеч и бюстов. Неудивительно, что она почувствовала легкое головокружение.

– На тебе лица нет, моя дорогая, – сказал Дэнд, ведя ее в конец линии.

– Для этого есть причина, – сказала она, на ходу придумывая причину. – Ты погубил мой веер. Причем очень красивый веер.

– Я куплю тебе другой, – сказал он, слегка покачивая ее в соответствии с фигурой танца. – К тому же это позволило нам устроить неплохой маленький спектакль для нашей аудитории. Я вел себя очень по-мужски, пометил свою территорию и все такое прочее.

– Сломав отличный веер? – с сомнением в голосе спросила она, когда он, едва прикасаясь, положил руку на ее талию.

Он рассмеялся, и на них стали оборачиваться.

– Ну да. Этот паренек сразу понял, что если я рискнул сломать твой веер, то, должно быть, очень уверен в твоей любви. Но ты едва ли поймешь это. Тонкие нюансы таких сценок всегда ускользают от внимания женщин.

Он, конечно, нес вздор, но это вернуло ей утраченное чувство юмора.

– Ты прав, – сказала она. – Это слишком тонко для моего понимания. Я скорее поняла бы, если бы твои территориальные претензии заставили тебя взвалить меня себе на плечо и утащить прочь из зала.

Он не ответил, но по-хозяйски прижал ее к себе крепче, чем было допустимо, напомнив ей еще раз, какой он большой и сильный. Он полузакрыл глаза, губы его сложились в загадочную улыбку, от которой ей стало жарко. Черт бы его побрал, он начал входить в свою роль. Он заставлял ее почувствовать себя робкой, неуверенной молоденькой девушкой, хотя она совсем не была такой.

Танец закончился, но он продолжал держать ее за руку, привлекая удивленные взгляды тех, кто находился рядом. Как только оркестр заиграл следующий танец, он, не медля ни минуты и не спросив позволения, снова привлек ее к себе. На этот раз танцевали котильон – сложный, завезенный из Франции танец, который общество все еще считало довольно рискованным. Не прошло и нескольких минут, как она поняла, что он не просто хороший, но превосходный танцор.

– Где ты научился танцевать? – спросила она. – Трудно себе представить, что в монастыре было много возможностей для танцев.

– Это не так. Брат Фиделис великолепно танцует.

Шарлотта рассмеялась, представив себе толстого монаха, с которым познакомилась в монастыре Сент-Брайд, танцующим менуэт. Дэнд бросил голодный взгляд на ее губы. Очень ловко у него получается. Взгляд совсем как у любовника.

– Нет, скажи правду.

– Да так, нахватался всего то там, то здесь, – ответил он, отрывая взгляд от ее губ.

Несколько секунд спустя, когда фигура танца потребовала, чтобы они поменяли партнеров, на его лице появилось замкнутое выражение, и он явно унесся мыслями далеко.

– Что тебя тревожит? – спросила она, когда фигура танца снова свела их вместе.

– Ничего, – ответил он. – Просто...

Он вдруг резко остановился, крепко обнял ее за талию и вывел из ряда танцующих. Не сказав ни слова, он повел ее к раздвижной застекленной двери в конце бального зала, которая стояла распахнутой настежь. Им уступали дорогу, поворачивая вслед головы.

Дэнд вывел ее на вымощенную плитами веранду, залитую лунным светом. В конце небольшого, обнесенного стеной садика стояли два джентльмена постарше, поглощенные разговором. Их голоса отчетливо слышались в ночном воздухе. Джентльмены обсуждали проблему недавно введенного эмбарго.

– Что ты делаешь? – тихо спросила она, когда он остановился, все еще не снимаю рук с ее талии.

– Ты сама это предложила, – сказал он не очень уверенно, как будто стараясь убедить себя в чем-то.

– Не поняла, – сказала она. – О чем ты говоришь?

– Зачем тратить целую ночь на танцы чтобы распугать всех твоих бедолаг ухажеров, когда мы могли бы добиться желаемого результата гораздо проще и эффективнее?

– Я не понимаю. – Она запрокинула голову и вгляделась в его лицо, пытаясь найти объяснение. В течение нескольких секунд он напряженно смотрел ей в глаза, потом вдруг отступил на шаг и опустил руки.

– Боже милосердный! – Он взъерошил волосы, испортив тщательно уложенную прическу, и снова стал похож на пренебрегающего условностями бродягу с довольно сомнительной репутацией, которого она знала. – Не могу поверить, что кому-то пришло в голову, будто тебе это удастся. Это какое-то безумие.

Его явное раздражение задело ее.

– Возможно, это безумие, но, насколько мне известно, у нас нет иного выбора, – рассердилась она. – Скажи, ты вытащил меня сюда, чтобы укрепить мою уверенность в себе, или ты хочешь сказать что-то еще?

– Нет, – заявил он, упрямо выдвинув подбородок.

– В таком случае что мы здесь делаем? Еще не совсем стемнело. Нас могут увидеть. И некоторые уже на нас смотрят.

– Именно за этим мы сюда и пришли, – сказал он. – За этим и вот за этим. – Он вдруг стиснул ее в объятиях и впился в губы безжалостным поцелуем.

Так ее никогда еще никто не целовал. В его поцелуе не было ни нежности, ни изысканности, которыми отличались поцелуи большинства ее более утонченных поклонников. Это было проявление грубой силы. Никаких нежных упрашиваний, никаких милых умасливаний и вообще никаких просьб. Наоборот, он, застав Шарлотту врасплох, с сокрушительной самоуверенностью овладел ее губами.

Вопреки всем правилам приличия он еще крепче прижал ее к себе – бедра к бедрам, живот к животу, – а горячие, жадные губы раскрылись и буквально впились в ее рот. Рука скользнула на ее затылок, приведя в полный беспорядок тщательно уложенные волосы, и заставила Шарлотту запрокинуть назад голову. Да простит ее Господь, она не сопротивлялась.

К этому она не была готова. Не помог и опыт самой избалованной и озорной светской кокетки. Ее руки помимо воли обвились вокруг его шеи, губы раскрылись ему навстречу, а сердце, когда его поцелуй стал еще крепче, замерло в груди.

Она вздохнула, не отрываясь от его раскрытых губ, и его теплый, влажный язык сразу же скользнул в ее рот. Всякие здравые мысли улетучились из головы, уступив место нарастающему страстному желанию. Она закрыла глаза, чувствуя, как слабеют руки, лежащие на широких плечах склонившегося над ней мужчины.

У нее закружилась голова и подкосились ноги. Он оторвался от ее губ и подхватил, прижав к своему твердому, напряженному телу. Она чувствовала свое горячее дыхание и учащенные удары сердца. Он снова наклонился к ней, издав какой-то очень мужской горловой низкий звук. Глаза его горели, он был явно готов возобновить атаку.

Но она не была готова. Она не могла. Ей с избытком хватило того, что уже произошло. Она попробовала высвободиться. Он сразу же ее отпустил.

Она неуверенно заглянула ему в глаза. На его лице было непроницаемое выражение, но, судя по учащенному дыханию, которое она чувствовала под своей ладонью, его все это тоже не оставило равнодушным.

– Предполагается, что ты должна сгорать от страсти, а ты выглядишь так, словно боишься, что тебя изнасилуют, дорогая моя, – насмешливо пробормотал он, многозначительно взглянув на ее руку, пытающуюся оттолкнуть его.

Ее словно жаром обдало, и она проворно отдернула руку.

– Так-то лучше, – прошептал он и, наклонив голову, проделал поцелуями дорожку по всей линии ее горла, вызвав дрожь во всем ее теле. – Не беспокойся, больше я тебя целовать не буду. Потерпи еще несколько мгновений в моих объятиях – и, я полагаю, мы сможем опустить занавес, закончив представление.

Представление. Его губы остановились у самого основания ее горла, и язык нежно прикоснулся несколько раз к бешено бившейся в ямочке жилке. Мелкая дрожь перешла в содрогания.

– Спокойнее, Лотти, – шепнул он волнующим голосом. – Ведь это всего лишь игра на публику.

Но она-то знала, что это не просто игра.

– Ах, дорогая моя, у тебя все получилось! – воскликнула Джинни, как только Шарлотта вошла в спальню. По просьбе Джинни служанка сразу же сообщила ей о возвращении Шарлотты. Куртизанка сидела в постели, подложив под спину подушки, и на ее лице впервые после несчастного случая было оживленное выражение. – Ты обесчещена. Причем так быстро и эффективно удалось все проделать! Великолепно!

– Откуда ты об этом узнала? – спросила Шарлотта.

– Час назад здесь был лорд Скелтон, – фыркнула Джинни. – Думаю, он сразу же уехал из «Аргайла» и сломя голову примчался сюда, чтобы первым сообщить эту новость мне. Такая преданность! Возможно, я даже удостою его поцелуем!

– Что он сказал?

– Он хотел первым сообщить мне самую невероятную сплетню за целое десятилетие. И эта сплетня о том, что мой юный ангел милосердия был скомпрометирован! – Она наклонилась вперед, ее прекрасные, чуть раскосые глаза так и сияли. – Неужели правда, что Росс буквально изнасиловал тебя прямо в саду?

– Насчет изнасилования – это, конечно, грубое преувеличение, – сказала в ответ Шарлотта, пытаясь говорить сдержанным тоном, хотя у нее подгибались колени. Она присела на краешек кровати Джинни.

Значит, свершилось. Она обесчещена. Хотя дрожь в коленях вызывал не факт ее падения, а воспоминание о мужчине, который был его причиной. Ее целовали много раз и многие мужчины. Но поцелуи ни одного из них не оказывали на нее такого воздействия, не заставляли ее пульс барабанить, словно град по оконному стеклу, а ее ноги становиться ватными. Может быть, она чем-нибудь заболела?

Она заставила себя встретиться со все понимающим, сияющим взглядом Джинни.

– Как это мило со стороны лорда Скелтона. Надеюсь, ты подтвердила его «наихудшие опасения»?

– Только после долгих уговоров и бесчисленных обязательств с его стороны хранить все в тайне. Он, разумеется, дал клятву, значит, – она взглянула на часы] показывающие час ночи, – об этом уже услышал каждый. Включая младшего садовника лорд-мэра. – Она указала на подушку рядом с собой. – А теперь садись поближе и расскажи мне обо всем.

Шарлотте не хотелось задерживаться здесь дольше, хотелось побыть одной и подумать. Правда, вспоминать она боялась.

– Рассказывать почти нечего, а я невероятно устала.

– Это, девочка моя, явная ложь, – сказала Джинни, приподняв бровь. – Ну полно тебе. Расскажи мне обо всем.

– Он дал отпор лейтенанту Олбрайту, заставил меня станцевать с ним два танца, потом вытащил в сад и, убедившись, что нас хорошо видно сквозь распахнутую дверь, поцеловал меня.

– А ты?

– Я ответила на его поцелуй. С большим энтузиазмом.

– Умница. Совсем не обязательно, чтобы работа не доставляла удовольствия. А потом?

– Потом он потащил меня за собой сквозь переполненный людьми вестибюль, накинул свой плащ мне на плечи, затолкал меня в наемный экипаж, потом сел сам и громко приказал кучеру везти нас ко мне домой.

– Великолепно! – одобрила Джинни. – А потом?

– Потом, проехав два квартала, он постучал кучеру, попросив остановиться, и вышел, пожелав мне приятного вечера.

– Вот как? – Джинни, казалось, была разочарована. – И все?

– И все, если не считать того, что он упомянул о своем намерении пригласить меня завтра прокатиться в Гайд-парке в тот самый час, когда у светских людей принято там прогуливаться, чтобы, как он сказал, закрепить факт моего грехопадения в умах тех, кто пока еще сомневался в очевидном. – Шарлотта не сказала Джинни, как выглядел Дэнд во время их короткой поездки в экипаже, как он сидел, сгорбившись в дальнем углу экипажа, буквально вибрируя от напряжения.

– Отлично. Вижу, что он продумал весь процесс в мельчайших деталях. Кажется, я начинаю с одобрением относиться к мистеру Россу. Скажи мне, как он выглядел?

– Выглядел?

– Да, – сказала Джинни. – Был ли у него такой же неухоженный вид, какой бывал, судя по твоим рассказам, всегда? Или он приобрел некоторый светский лоск?

– Выглядел он, безусловно, светским человеком. И хотя его действия были явно варварскими, держался он очень уверенно.

– Это особенно хорошо, – сказала Джинни. – Новости распространяются так быстро, что Сент-Лайон, возможно, узнает об этом еще по пути на север. Но для того чтобы все наверняка получилось так, как надо, я должна сейчас же написать ему письмо и обронить в нем как бы между прочим, что моя своевольная юная приятельница мисс Нэш попала в чрезвычайно трудное положение.

Человек проталкивался сквозь толпу, образовавшуюся вокруг мальчишки-газетчика, выкрикивавшего заголовки сообщений о последних успехах Наполеона, почти не замечая толпящихся людей. Ему нужно было сосредоточиться. За последние сутки ситуация в корне изменилась. К счастью, он давно научился приспосабливаться к изменениям.

Но... видит Бог, он не ожидал, что все это так сильно его затронет. Что ему будет так трудно. Даже сейчас эмоции грозили вновь захлестнуть его.

Он судорожно глотнул воздух, чувствуя, как его вновь охватывает старое искушение, и, быстро оглядевшись, заметил маленький дворик, где в этот поздний час было темно и безлюдно. Низко наклонив голову, он ступил в кромешную тьму и, прерывисто дыша, нащупал в кармане плаща футляр с тонким ножом, который всегда носил с собой. Потом, испытывая стыд и облегчение, снял с руки перчатку и широко раздвинул пальцы. Никаких видимых шрамов больше не будет. Как только все завершится и он займет принадлежащее ему по праву место в обществе, ему больше не потребуется совершать это омерзительное действие над собой.

Он вынул из малахитового футляра тонкое, очень острое лезвие и, глядя на его серебристый кончик, так удобно расположившийся в ладони, попытался устоять перед этим искушением.

Он прислонился к кирпичной стене, вновь переживая события нынешнего вечера, всколыхнувшие все противоречивые эмоции: гордость и отчаяние, гнев и... да, и любовь.

Тихо вскрикнув от отвращения к самому себе, он вонзил кончик ножа в нежную плоть между указательным и средним пальцами, аж зашипев от острой боли. Эта великолепная прочищающая мозг боль, словно кислота, стирала чувство вины, сомнения и ужас, не оставляя ничего, кроме чистой... боли.

Мало-помалу к нему вернулось спокойствие. Вернулось чувство юмора. Он вновь увидел окружающий мир в правильной перспективе. Его умственная деятельность, которая и всегда отличалась остротой, стала еще острее. Он почувствовал, что окружающий мир – не такое уж гиблое место. Он небрежно снова сунул нож в футляр, и мысли его обратились к событиям нынешнего вечера и различным проблемам, которые возникли в связи с ними. Он думал об этой девушке, он думал о проститутке и думал о человеке, известном под именем Дэнда Росса.

Ну конечно, конечно. Как это раньше не пришло ему в голову? Все получится превосходно. Даже лучше, чем то, что он планировал первоначально. Можно подумать, что это было предопределено самим Господом.

Что ж, возможно, так оно и было.

Глава 8

Капхотанд-сквер, Мейфэр,

20 июля 1806 года

– Мисс Нэш! Мисс Нэш! – Лизетта, горничная Шарлотты, даже не потрудившись постучаться в дверь, вбежала в комнату с круглыми глазами и раскрытым ртом.

Шарлотта, встревожившись, села в постели.

– Что такое, Лизетта? Что произошло?

Горничная бросилась к окнам, резким движением раскрыла тяжелые парчовые шторы, наполнив комнату ярким солнечным светом. Потом, прижав руки к груди, взволнованно заговорила:

– Внизу в главном холле стоит мужчина! Он приехал в модном экипаже десять минут назад и потребовал, чтобы дворецкий его впустил. Ему было сказано, что вы не принимаете, но он все равно вошел! И теперь он стоит там, внизу, а мне приказал сказать вам, чтобы вы поторапливались!

– Он приказал тебе – что? – Она поморгала, чтобы лучше видеть. Ночью она спала плохо. От пережитого унижения заснула только под утро. И не от того унижения, которое могло бы быть вызвано тем, что она опозорила себя в глазах общества, а от унижения, вызванного собственной неспособностью скрыть физическую реакцию на сцену грехопадения, с неожиданным актерским мастерством сыгранную Дэндом Россом.

– Кто он такой?

– Откуда мне знать, мэм? Думаю, какой-нибудь набоб. Он загорелый, как будто приехал из Ост-Индии, но одет с иголочки, а говорит так, что заслушаешься. Только все равно он не джентльмен. Потому что джентльмены так себя не ведут!

«Дэнд здесь?» – в смятении подумала Шарлотта. Ведь он сказал, что заедет за ней во второй половине дня.

Она взглянула на часы из золоченой бронзы, стоящие на каминной полке. Они показывали девять часов. Весьма неурочный час для визитов, если только не случилось что-нибудь серьезное.

Она вскочила с широкой, мягкой постели, вдела руки в рукава прозрачного желтого шелкового пеньюара, который предусмотрительная Лизетта держала наготове, и поспешила к двери.

– Может быть, послать за лакеями? – спросила Лизетта, помчавшаяся следом за ней.

– Нет! – крикнула Шарлотта через плечо, босиком спускаясь вниз по лестнице. Должно быть, что-то случилось. Иначе зачем бы Дэнду настаивать, чтобы она поторопилась? Уже пересекая лестничную площадку над главным холлом, она услышала:

– Пусть кто-нибудь пойдет и скажет ей, чтобы не теряла времени и не прихорашивалась, – повелительным тоном приказал Дэнд. В его голосе с легким иностранным акцентом чувствовалась чисто мужская снисходительность. Она замерла на месте. – Мужчина должен знать, что скрывается под всеми этими причиндалами!

Это переполнило чашу ее терпения. Перегнувшись через балюстраду, она выглянула в главный холл. Дэнд стоял на паркетном полу посередине холла, слегка опираясь на трость с серебряным набалдашником, и без особого интереса оглядывался вокруг. Он отнюдь не был смущен. Напротив, он чувствовал себя вполне комфортно. Все было не так, как должно было быть. Это она была закаленным ветераном сотни флиртов. Она должна была быть хозяйкой положения. Она была несравненной, непревзойденной соблазнительницей мисс Шарлоттой Нэш. А он... он был всего лишь крысоловом!