Дьеп, Франция
       Апрель 1760 года
      Низкие тучи нависли над тюремным двором. Моросил мелкий дождь. Было холодно. Старший тюремщик Арман, проклиная все на свете, оттого что приходится в такую непогоду торчать на улице, погонял своих подчиненных.
      – Если надо, держите его голову под водой, пока не отключится, – рявкнул он двум дюжим тюремщикам, пытающимся перед корытом с водой поставить на колени полуголого человека.
      У них ничего не получалось. Заключенный сопротивлялся, как дьявол. Он всегда сопротивлялся, как дьявол.
      Арман достал из кармана часы. Пять часов, а уже темно. И как же холодно, чертовски холодно!
      – Быстрее, черт бы вас побрал! – крикнул он.
      Скоро прибудет мадам. Меньше часа назад он получил записку от нее. Ему велено было подготовить несколько «экзотических экземпляров».
      Неожиданно мадам Нуар не появлялась никогда. У нее с Арманом была договоренность: сообщать о своем визите заблаговременно, чтобы не нарваться на начальство. Сегодня же она изменила правилам игры, и Арману это не понравилось. Что за новая причуда? Если бы она так щедро не платила за свои развлечения, он бы отказался иметь с ней дело. Но она платила.
      Мысли тюремщика прервала возня у корыта с водой. Заключенный вдруг дал старшему охраннику локтем в живот. Младший по званию, не раздумывая, врезал англичанину в висок. Тот упал на колени. Над его бровью показалась струйка крови.
      – Нет, Пьер, ты кретин! – Арман бросился вперед, размахивая дубинкой. – Никаких следов! Утопи его, если надо, но никаких следов, слышишь?
      – Есть никаких следов, – проворчал Пьер.
      – А ты, английский мерзавец, – сказал Арман, хватая заключенного за волосы, – веди себя как следует.
      Англичанин повернул голову. Длинные черные волосы падали ему на лоб, жесткая борода закрывала нижнюю половину лица, так что его почти невозможно было рассмотреть. Только глаза блестели.
      – А иначе что? – презрительно фыркнул заключенный. – Убьете меня! – Злая улыбка на мгновение тронула его губы. – Боюсь, друг Арман, ваши угрозы уже не могут меня напугать.
      Пораженный, Арман выпрямился. В глазах англичанина читался вызов.
      – А почему это? – спросил Арман.
      – Нельзя угрожать смертью мертвецу, – бросил в ответ заключенный. – Я видел чистую одежду. Это мой отец прислал ее для казни? Как сентиментально с его стороны. Ну вот что я вам скажу, Арман: чистой эту одежду вам с моего тела не снять. Вам не удастся заработать на моем теле ни единого пенни…
      Пьер опять нанес удар заключенному. Только теперь в живот.
      Арман усмехнулся. Так вот почему англичанин так сопротивлялся. Он подумал, что его ведут на виселицу, и решил, что моют его для того, чтобы после казни снять одежду с тела чистой, а не воняющей тюрьмой. Так она будет стоить дороже. Неплохая идея… Даже забавно, что ему удалось вывести осужденного из себя. Обычно тот не терял самообладания. Он сделал Пьеру знак привести англичанина в чувство.
      Пьер перевалил свою жертву через край корыта и окунул головой в холодную воду. Англичанин рванулся вверх, кашляя и фыркая, и снова начал вырываться. Вода текла по его тощей груди, оставляя грязные разводы. Хотя вид у заключенного был изможденный, силой Бог его не обидел, и два охранника уже явно устали с ним бороться.
      Арман озабоченно наблюдал за происходящим. Этот молодой мужчина попал к ним несколько лет назад, но, несмотря на лишения тюремной жизни, остался все таким же норовистым.
      Вот что значит баловать политических заключенных: разрешать им мясо и одеяла, сажать в комнаты на верхних этажах тюрьмы, а не в вонючие подземные камеры, где содержалось большинство заключенных. А все капризы начальства: политическим сохраняли жизнь в надежде на получение выкупа.
      Арман же считал это пустой затеей, а может быть, и опасной. Если этот англичанин когда-нибудь нарастит себе мясо… да с ним и три тюремщика не справятся. «Опять они начали молотить его по лицу. Мадам не любит синюшные лица». Пора прекратить потасовку!
      – Дерьмо! – крикнул он. – Ты охраняешь свою добродетель, как монашенка!
      – Добродетель? – пропыхтел англичанин.
      – Да. Теперь она тебя, вероятно, не выберет, – с презрением произнес Арман.
      – Она?
      – Мадам Нуар.
      Заключенный перестал наконец сопротивляться. Прищурившись, он смотрел на Армана.
      – Она выбрала именно меня?
      – Нет. Она сказала – иностранца. А ты, приятель, один из оставшихся у меня иностранцев. И не вздумай сделать так, чтобы она снова прошла мимо тебя. Если в этот раз плюнешь в нее, то, клянусь, я сделаю тебя навсегда бесполезным для любой женщины.
      – Он и сейчас бесполезен для женщин, – подал голос Пьер. – Лучше соглашайся на то, что предлагает мадам, скотина. Может быть, это твой единственный шанс вообще поиметь женщину. Хотя ходят слухи, что «имеет»-то как раз мадам. – И он разразился хриплым смехом.
      Англичанин не обратил внимания на эту издевку. Арман задумчиво посмотрел на него.
      – Если мадам выберет тебя, не вздумай удирать, – предупредил он. – Ни один мужчина никогда еще не убегал после ночи удовольствия с ней.
      – Нет. Я просто хочу воспользоваться ситуацией, как предлагает Пьер.
      Арман недоверчиво фыркнул:
      – Несколько месяцев назад, когда она готова была тебя взять, ты думал иначе.
      – Несколько месяцев назад я все еще питал надежду, что мой отец меня выкупит, как выкупил брата. Я еще верил… я еще во что-то верил, – сказал Рейн Меррик.
 
      – Она чудовище! – прошипел англичанин-юнец. – Я слышал, какова она. Распутница! Она меня не получит!
      Парень рванулся вперед, как будто забыл, где находится. Они с Рейном были прикованы к стене наручниками. Руки при этом были растянуты в стороны.
      – Она мною не воспользуется! – Вызов парня вылился в рыдание.
      Рейн, не обращая на него внимания, с холодным ожиданием смотрел на дверь камеры.
      Он не потрудился сообщить Пьеру, что знает о мадам. Она стала легендой среди заключенных. Несколько месяцев назад он плюнул ей под ноги, за что здорово поплатился. С тех пор у него на теле остались шрамы от побоев.
      Тогда он думал, что оказался в этой тюрьме случайно и что отец скоро выкупит его. Однако освобождения не последовало. Отец просто о нем забыл.
      Жажда мщения овладела Рейном. Он выжил в этом адском месте, движимый страстным желанием заставить отца заплатить за это. Но эта тюрьма лишала человека всех желаний, оставались только инстинкты. И тогда он сосредоточил свои силы на трудной задаче – выжить.
      Даже слух о том, что его отец выкупил Эша, не смог пробудить в нем возмущение. К тому времени он столкнулся с гораздо большей несправедливостью. Нет, Рейн больше не хотел мстить, он просто хотел выжить. А это означало побег или смерть при попытке побега.
      Он все равно скоро умрет. Не многие жили здесь так долго, как прожил он, погибали от болезней, от рук других заключенных или просто от медленной внутренней коррозии, которая в конце концов находила физическое выражение в смерти.
      У Рейна был один шанс на побег, и он зависел от того, выберет ли его мадам Нуар из других «кандидатов». Рейн посмотрел на соседей по камере. Двое были давними обитателями тюрьмы: средних лет колонист из Америки с острыми чертами лица и стройный пруссак, умирающий от чахотки. Юноша-англичанин был новичком, изящным и мрачным на вид.
      Внезапно дверь в камеру со скрежетом открылась. В полосе света он увидел темную фигуру.
      Мадам Нуар.

      Мадам Нуар приехала, чтобы выбрать партнера для вечерних забав.
      Рейн отметил, что дама одета во все черное. Даже вуаль, закрывающая ее лицо, была черной и такой плотной, что разглядеть под ней лицо не представлялось возможным. Изящно, стараясь не запачкать длинные юбки, она приподняла их и вошла в камеру. Арман с красным от неудовольствия лицом плелся за ней вместе с каким-то громилой, закутанным в толстую накидку и шерстяной шарф. Взгляд его из-под широкополой шляпы был острым и пронзительным.
      Рейн мысленно выругался. Почему ее не мог сопровождать какой-нибудь Пьер? Крупный, тупой и неповоротливый.
      Дама обернулась и что-то сказала своим сопровождающим. Рейн обратил внимание на ее красивую шею, на острую линию подбородка. Мужчины, которые провели с ней ночь любви, клялись, что она никогда не снимает вуаль. Никто никогда не видел ее лица, даже Арман, и никто не знал ее настоящего имени. Она всегда регистрировалась в отеле, который выбирала для своих развлечений, под именем мадам Нуар.
      Наконец гостья обратила взгляд на заключенных. Казалось, она собиралась с духом, прежде чем подойти к ним. Спутник следовал за ней по пятам. Она остановилась перед колонистом.
      – Слишком стар, – пробормотала она на изысканном французском языке и повернулась к другим заключенным.
      Остановилась перед пруссаком. Он поднял голову и посмотрел на нее тусклыми, безнадежными глазами.
      – Этот человек умрет, если его не согреть, – сказала она.
      – Да, – равнодушно согласился Арман. – Пруссак.
      Она продолжала рассматривать дрожащего человека.
      – Но возможно, когда-нибудь мне захочется пруссака, – произнесла она совершенно спокойно и прошла дальше.
      Арман немедленно приказал снять наручники с пруссака, обтереть его и накормить.
      «Если бы это была не мадам Нуар, можно было бы принять ее замечание за сострадание», – цинично подумал Рейн.
      Она подошла к молодому англичанину. Арман следовал за ней.
      – Он новенький, мадам. Англичанин. Молодой. Пощупайте. – Он трещал, как торговец на аукционе. – Решайте. Никогда не замечал у вас застенчивости.
      Она подняла голову юноши за подбородок. Его нижняя губа дрожала.
      – Очень молод. – Ее голос звучал неуверенно. – Но, вы говорите, англичанин…
      – Прошу вас! Я из благородной семьи. Меня нельзя так использовать! – зарыдал юноша. – Я не тот, кто вам нужен! Я не тот…
      – Я – тот, кто вам нужен.
      Мадам резко обернулась, всколыхнув вуаль. Она склонила голову к плечу и еще больше стала похожа на маленькую, прилизанную хищную птицу.
      – Месье – англичанин? – спросила она, и в ее голосе прозвучала заинтересованность.
      – Да. – Он настороженно смотрел на нее. – Англичанин. Англичане в вашем вкусе, мадам?
      – Возможно.
      Арман поспешно подошел к ним. Он схватил Рейна за волосы и дернул его голову назад.
      – Вот, мадам. Давайте. Смотрите. Я знаю, что мадам очень тщательно делает свой выбор.
      Она приблизилась. Пряный аромат ее духов наполнил его ноздри, неожиданно разбудив спящие чувства. Женские духи. На него вдруг нахлынули чувственные образы из почти забытого прошлого, заполнили его мысли и воображение.
      Мускус и цветы, чистота, томные обещания. Женственность и непорочность, все одновременно. Напряженные тела, сладкая истома. Внезапность этих воспоминаний ошеломила его своей силой.
      Рейн закрыл глаза и сделал глубокий вдох ртом, пробуя ее аромат на вкус. Он пять лет не был в одной комнате с женщиной, но могло ли это одно объяснить его волнение?
      Эта женщина была проституткой, развратной шлюхой, олицетворением непристойности, а он, хоть и был когда-то распутным юношей, готовым к любому любовному приключению, все же никогда не включал извращения в длинный список своих пороков.
      И тем не менее один ее запах возбуждал его.
      – Потрогайте его, – настаивал Арман.
      Неужели она заколебалась, прежде чем прикоснуться к нему? Заметила ли она невольное движение его тела вперед, навстречу ее руке? Когда ее пальцы прикоснулись к его обнаженному телу, он позабыл обо всем.
      У него перехватило дыхание. Он отшатнулся. Не потому, что его привело в ужас ее прикосновение. Как раз наоборот. Ее тонкие пальчики скользнули с его груди вниз, к животу. Рейн задрожал в предвкушении мига, когда ее рука окажется еще ниже. Плоть его восстала. Инстинктивно Рейн жаждал продолжения интимных ласк.
      Ее взгляд упал на свидетельство его вожделения. Она резко отдернула руку, словно девственница.
      – Мадам желала получить крепкий орешек? – спросил Арман. – Вот вам один из них. Наглый. Молодой. Здоровый.
      – Не думаю…
      – Простите, мадам. – Слуга неуклюже шагнул вперед.
      – Что, Жак?
      – Мне кажется, этот вам вполне подойдет.
      Рейн внимательно посмотрел на великана Жака. С каких это пор слуга смеет давать хозяйке советы, да еще в таком деле?! Однако она не одернула его, а заколебалась, а потом указала на юношу-англичанина.
      – Может быть, он, – сказала она, и Рейну показалось, что она спрашивает совета. – Он…
      – Слишком молод, – закончил Жак предостерегающим тоном.
      Рейн в отчаянии заскрипел зубами. Она должна выбрать его. Должна.
      – Я буду таким, каким мадам пожелает меня видеть. – Он вытолкнул из себя эти слова и сам удивился тому, как легко ему это удалось, как легко он отбросил последние остатки гордости. – Я сделаю все, что пожелает мадам.
      И он затаил дыхание.
      – Хорошо, – в конце концов произнесла она. – Я его беру.
      Жак одобрительно кивнул.
      – Очень хорошо, – сказал Арман. – Я пошлю с вами двух охранников.
      – Нет необходимости, – возразил Жак, вручая Арману тяжелый на вид бархатный мешочек.
      Рейну понравилась самоуверенность слуги.
      – Нет есть, месье, – настаивал Арман. – Я знаю этого человека.
      Мадам махнула рукой.
      – Разве прежде были проблемы? – холодно спросила она. – Мне не нужны зрители. Я желаю… остаться с ним наедине.
      – Я понимаю, но и вы должны понять, мадам. Если этот человек сбежит…
      – Вы смеете мне возражать?
      – Нет, мадам! И все же я этого опасаюсь. – Арман снял с пояса тяжелую связку ключей и отпер замок наручников, прикрепленных к стене. – Я нашел решение: стражники поедут на запятках кареты. Вы получите свое уединение, а я буду спокоен. Это ведь разумно, да?
      Арман толкнул Рейна вперед и вручил Жаку конец цепи от наручников узника.
      – Если вы настаиваете, – раздраженно согласилась мадам.
      Она вышла из камеры, шурша юбками. Арман поспешил за ней, отдавая резкие приказы тюремщикам. Рейн, который все это время держал голову опущенной, взглянул вверх и увидел, что Жак за ним наблюдает.
      Гигант снял свой плащ и набросил его на обнаженные плечи Рейна, испортив впечатление от этого акта милосердия словами:
      – В карете я прикреплю твою цепь к противоположному от госпожи сиденью. Если ты попытаешься… Если ты хотя бы просто коснешься своим зловонным дыханием ее лица, я оторву тебе башку. Понял?
      Рейн усмехнулся:
      – Уверяю вас, со мной ваша хозяйка в безопасности.
      – Хорошо. Будь вежливым и веди себя разумно, и с тобой все будет в порядке. Лучше, чем ты себе представляешь.
      Рейн вновь не смог сдержать презрительной усмешки.
      – Ваше великодушие меня убивает. Интересно, а ее великодушие столь же велико?
      Вместо ответа Жак толкнул Рейна. Он потащил его к двери, а потом по коридору к лестнице, ведущей во внутренний двор тюрьмы. Там, прямо за воротами, их ждала закрытая карета. Тюремная стража уже заняла места на запятках. Арман стоял рядом с открытой дверцей.
      Любая попытка убежать сейчас была бы тщетной. Подавив разочарование, Рейн шаркающей походкой вышел за ворота. Очутившись столь неожиданно за стенами тюрьмы и подняв лицо к плачущему небу, вдохнул полной грудью. Чистый воздух, ощущение, пусть мнимой, свободы подействовали опьяняюще. Он закрыл глаза.
      – Вперед, сынок. – Голос Жака звучал на удивление мягко. – Залезай.
      Рейн поднял цепи и забросил их на пол кареты. Жак продел в звенья цепи висячий замок и прикрепил цепь к скобе в полу. Черт бы побрал осторожность этого человека!
      Рейн бесцеремонно забрался в экипаж. Его дама была уже здесь, но в полумраке, да еще из-за черного платья и тяжелой вуали ее почти невозможно было различить. Он отметил, что мадам Нуар его боится, иначе зачем ей надо было забиваться в угол.

      Возможно, мадам Нуар пожалела о своем выборе; возможно, вожделение уступило место страху.
      Но эта женщина славилась своей ненасытной похотью. Более вероятной причиной ее показного испуга было то, что все это составляло часть какой-то извращенной игры. Игры, которую Рейн может использовать с выгодой для себя, если будет действовать правильно.
      Если бы он убедил ее снять с него цепи, то через несколько секунд он бы уже затерялся в кривых улочках Дьепа.
      Сознавая, что его широкие плечи заполнили весь проем дверцы и закрыли свет, Рейн сгорбился на сиденье напротив нее и постарался сесть так, чтобы не казаться ей опасным. Он слышал ее частое, взволнованное дыхание и чувствовал ее напряжение.
      Наконец Жак хлестнул коней, и те рванулись вперед. Дама от толчка скользнула по кожаному сиденью, и Рейн протянул руку, чтобы не дать ей упасть.
      – Уберите от меня руки, – прошептала она.
      Это не было приказом. Ее голос звучал умоляюще. Хоть он и считал ее испуг наигранным, покорный тон ее просьбы невольно подействовал на него. Может быть, она играет в испуганную девственницу, запертую наедине с неистовым зверем? Если так, то ее фантазии ближе к правде, чем она полагает.
      Уже много лет Рейн не испытывал такой страсти.
      – Уберите руки. – Теперь ее голос дрожал.
      Он подчинился, задержав взгляд на ее взволнованно вздымающейся груди. К черту притворство. Он желал ее.
      – Мадам, я в вашей власти, вы можете поступать со мной как заблагорассудится. – С этими словами Рейн распахнул накидку, открыв ее взору закованные в кандалы запястья, обнаженную грудь, белую, с нездоровым тюремным оттенком кожу которой покрывали шрамы от частых «дисциплинарных мер» Пьера.
      Она отпрянула в глубину мягкого кожаного сиденья.
      – Вы не поняли, – прошептала она.
      – Это правда, – согласился он. – Но вы меня научите. Что доставляет вам удовольствие, маленькая мадам? Вы прикасаетесь ко мне, а мне не дозволено? Вы возбуждаете и смакуете это. Так вы достигаете удовлетворения? Прошу вас, ведите себя со мной самым развратным образом. Я весь горю от жажды стать вашей жертвой.
      – Замолчите!
      – Вы только объясните мне правила игры, мадам, – решительно произнес Рейн. Он хотел любой ценой добиться свободы. Откинувшись назад, он представил свое возбужденное тело ее взгляду. – Вам стоит лишь посмотреть, чтобы убедиться, насколько я готов к каким угодно играм.
      – О Господи! – Ее шепот выражал ужас непорочного создания перед столь похотливым предложением.
      Черт побери, она была прекрасной актрисой.
      – Я весь ваш. – Он наклонился вперед и осторожно сжал ее запястье, потом потянул к себе ее руку в перчатке и прижал ладонь к низу своего живота. – Вы чувствуете…
      Мадам Нуар попыталась отдернуть руку, но он удерживал ее, отчаянно стараясь определить верную меру своей игры. Как далеко можно зайти в насилии, в соблазне? Сама его жизнь сейчас зависела от его способности правильно все оценить. Однажды, целую жизнь назад, он весьма преуспевал в этом чувственном искусстве.
      – Я давно смирился с вынужденным воздержанием, мадам, – мрачно произнес Рейн, – и даже запретил себе мучительные воспоминания о нежном женском теле, сладких женских губах и пылких женских объятиях. Вы их возродили, мадам, сделали их реальными, раздразнили близостью их осуществления. – Его голос стал тихим и пылким.
      Она попыталась освободиться, но ее попыткам недоставало уверенности. Ей хотелось слушать его признания. Купаться в них. Будь она проклята!
      Он схватил ее за вторую руку, несмотря на внезапное сопротивление, дернул к себе, и она упала в его объятия, оказавшись зажатой между широко расставленных ног.
      Женщина ахнула и непроизвольно уперлась руками ему в грудь. Сердце его колотилось и от страха, и от возбуждения.
      – Если вы закричите, я погибну прежде, чем успею вам пригодиться, – выдохнул Рейн.
      Она была гибкой и крепкой, как молодая кошка. Даже сквозь юбки он ощущал изящный изгиб ее бедер. Ее вуаль лежала на его коленях сугробом черного шелка.
      – Позвольте мне служить вам, – прошептал Рейн, и тонкая граница между притворством и реальностью почти стерлась от пьянящего ощущения ее тела. Его терпение истощилось. Если он продолжит эту игру, то и вправду изнасилует ее. – Позвольте мне прикасаться к вам. Ласкать вас. Зажечь в вас огонь, – мурлыкал он. – Насладитесь мной.
      Он легонько покачивался, прижавшись к ней, стараясь, чтобы его голос не выражал гнева. Гнева против себя в той же степени, что и против нее, против своего тела, которое предавало его разум и душу.
      – Здесь. Сейчас, – произнес он. – Позвольте мне овладеть вами. Я не могу ждать. Только снимите с меня цепи, – настойчиво бормотал он, – и я удовлетворю вас так же полно, как жеребец весной свою первую кобылу.
      – Отпустите меня! – Женщина отпрянула.
      Рейн выругал себя за нетерпение и тут же отпустил ее руки. Он неверно судил о ней, решив, что грубость соответствует тому, что ему было известно об аппетитах этой дамы. Его поведение оскорбило ее. В этом он не мог ошибиться, никто не сумел бы так хорошо притворяться.
      Рейн заставил себя сделать покорное лицо, потупился, чтобы она не видела, как горят его глаза.
      Дрожа, она опустилась на сиденье напротив.
      – Простите меня, – начал он жестким, далеко не покорным тоном. Он испытал слишком большое напряжение, его терпение почти истощилось. От этой игры. От нее самой. – Желание сделало меня чересчур смелым. – Его жаркий взгляд презрением обжег ее скрытое вуалью лицо. – Но я думал, что вам нравится в ваших пленниках вульгарность и грубость, по крайней мере такие слухи ходят по тюрьме, где вы покупаете свои игрушки.
      Едва произнеся эти слова, Рейн снова себя выругал. Он не собирался так разговаривать. Эти слова просто вырвались у него. Он усмехнулся, глядя на свои скованные руки. Он-то думал, что четыре года тюрьмы убили в нем все душевные порывы.
      Рейн ждал неизбежного: пощечины, повелительного приказа повернуть карету обратно.
      К его изумлению, ничего подобного не последовало. Его спутница только еще глубже вжалась в угол сиденья.
      – Сэр, прошу вас. Сидите спокойно. Сидите тихо. Охранники могут вас услышать. Подождите, умоляю вас, подождите, – настойчиво произнесла она.
      – Я в вашем распоряжении, мадам. Вам стоит лишь приказать мне, – ответил он. – И вам это хорошо известно.
      Они молча ехали дальше, потом карета дернулась и остановилась. Рейн выглянул в окно. Они стояли во дворе гостиницы. За ее трехэтажным зданием Рейн видел лишь далекие редкие огоньки. Они находились на окраине города. Это хорошо.
      Дверца кареты распахнулась. Тут же появился Жак. Он отпер ключом замок, скрепляющий цепи Рейна, намотал цепь на свой кулак и рывком вытащил пленника из кареты. Здесь их ждал Пьер.
      Встревоженный человек средних лет выбежал из гостиницы и помог сойти мадам Нуар. Они поспешно скрылись в дверях.
      – Я отведу его наверх в комнату, – сказал Пьер Жаку. – Там уже он будет на вашем попечении. Советую проследить, чтобы он вернулся в тюрьму завтра на рассвете.
      Жак посмотрел на толстого француза тюремщика с плохо скрытым презрением.
      – Разве мадам когда-нибудь нарушала свою часть сделки?
      – Нет, – ответил Пьер. – Проследите, чтобы она не расслаблялась, когда… насытится. Это коварный тип. Отчаянный. Пошли.
      Не ожидая ответа, Пьер потянул Рейна к гостинице, к черному ходу для слуг. Они поднялись на второй этаж и остановились перед дверью, обтянутой полотном. Навстречу им вышел хозяин гостиницы с угодливой улыбкой на губах.
      Жак схватил Рейна за руку и втолкнул в скудно обставленную комнату, приказав Пьеру оставаться в коридоре. Рейн, не удержавшись на ногах, упал на колени рядом с кроватью под балдахином. Осмотревшись, он увидел свою спутницу. Она стояла по другую сторону кровати и не сводила с него глаз.
      – Мадам, – произнес Жак, глядя на Рейна и протягивая ей пистолет. – Я расплачусь со стражей и тотчас вернусь. А пока держите англичанина на мушке. Если шевельнется, стреляйте.
      Она взяла пистолет и прицелилась в Рейна. Тот медленно поднялся на ноги.
      – Если он попытается что-то сделать, я его сам убью, – коротко произнес Жак, а затем, бросив на англичанина тревожный взгляд, тяжелой походкой вышел из комнаты и с грохотом захлопнул за собой дверь.
      Рейн посмотрел на пистолет. Его ствол выглядел зияющим входом в ад, и, возможно, подумал Рейн, он им и станет.
      Не колеблясь более ни секунды, он начал действовать.
      Неожиданно для дамы он в мгновение ока оказался возле нее и схватил ее за руку так, что от боли она выронила пистолет. Рейн поднял оружие, засунул его за пояс штанов, прижал теперь уже свою пленницу к себе, запрокинув назад ее голову. Все это было проделано настолько быстро, что несчастная не успела и вскрикнуть.
      – Только пикните, мадам, и вы умрете, – шепнул он ей на ухо.
      В ответ она начала яростно вырываться, свободной рукой пытаясь разжать его пальцы.
      Рейн запрокинул ее голову и прижал к своей щеке.
      – Прекратите!
      Она всхлипнула, ее попытки вырваться стали слабее. Непроизвольно попкой она прижалась к нему.
      Рейн невесело усмехнулся. С того момента, как эта дамочка вошла в его проклятую камеру, она его околдовала.
      – Прошу вас, – задыхаясь, промолвила она. – Прошу, выслушайте меня!
      – Нет, мадам, – прошептал Рейн. – Это вы меня послушайте. И постарайтесь понять. Я никогда не вернусь туда. Живым не вернусь. И вы для меня – средство сдержать эту клятву. Теперь вы – моя пленница.
      Она застонала, пытаясь отвернуть от него лицо, шелковистая вуаль скользнула по его губам.
      – Пожалуйста…
      – Замолчите, – прорычал он, внезапно осознав одну вещь: ему придется ее убить.
      Без этого его шансы на успех почти равны нулю. Если даже ему удастся выбраться из гостиницы живым, он не проживет и часа с такой обузой, как мадам Нуар. У него нет времени связывать ее и затыкать рот кляпом: Жак может вернуться в любой момент. А если он оставит ее здесь, она тут же поднимет крик. Он должен ее убить, быстро, тихо и немедленно.
      Но он не мог, не мог ее убить. Больше от отчаяния, чем от гнева, он сильнее сжал ее горло. Она снова начала брыкаться, и вдруг тот безрассудный, отчаянный парень, который умер во французской тюрьме, не дождавшись выкупа, снова ожил в Рейне.
      Нет, он не может ее убить, но хоть что-то от этой ночи он получит. Будь он проклят, если не увидит сегодня лица скандально известной мадам Нуар.
      Он захватил горсть полупрозрачного газа и со словами «Мадам, вы разоблачены» сорвал с ее головы вуаль. Шпильки посыпались к его ногам, их резкое стаккато стало прелюдией к шелковому шороху вуали, упавшей на пол. Освобожденные пряди волос, мягкие и тяжелые, как дамасский шелк, блестящим каскадом рассыпались по его обнаженным плечам.
      Золото. Старинное золото, роскошное, пышущее здоровьем.
      Пораженный, Рейн замер.
      Прекрасная кожа. Молочно-белая и совершенно гладкая. Синие глаза, темно-синие, почти цвета индиго. Испуганные глаза. И молодая, очень молодая. Слишком молодая.
      – Мадам, кто вы такая, черт побери?

      Девушка – она выглядела юным созданием – вырвалась из его рук. Она круто обернулась к нему, и ее волосы еще больше растрепались, рассыпались по плечам и запутались в черных бусинках, украшавших ее корсаж. Черный шелк оттенял блестящие золотистые пряди.
      Черными были и ее брови. Или почти черными. Прямые, тонкие и суровые, они сходились над переносицей. Контраст между ними и ее рыжевато-золотистыми волосами поражал. Полные, чувственные губы чуть приоткрылись, позволив увидеть жемчужные зубы.
      – Кто вы? – вновь спросил Рейн.
      – Я пыталась вам рассказать! – ответила незнакомка. – Но вы… вы идиот! Животное! Вы не хотели слушать. Вы стали драться, не успев даже сообразить, что делаете. Трижды я призывала вас к терпению! – Она обвиняющим жестом наставила на него затянутый в перчатку палец. – Трижды! Разве нельзя было подождать? Вместо этого вы хотели меня убить.
      – Мадемуазель, – проворчал он в ответ, гнев быстро пересилил изумление от того, что его отчитывает эта маленькая, язвительная кошечка, – если бы я хотел вашей смерти, вы бы уже были мертвы.
      Услышав эти слова, произнесенные самым угрожающим тоном, незнакомка воздела руки:
      – Ба! Вы, англичане, все одинаковы. Вам бы все угрожать и запугивать! Безрассудные. Прекрасно, месье. Если вам хочется быть безрассудным, поступайте так по отношению к себе, а не к нам с Жаком.
      Назвать реакцию Рейна изумлением было бы сильным преуменьшением. Девушка кипела негодованием. А может, она просто боится? Рейн пристально вгляделся в ее порозовевшее лицо. Дышала она так, как будто только что пробежала милю.
      Он действительно напугал ее. С самого начала. То, что он принял за игру развратной женщины, было подлинным страхом. Она, возможно, даже не осознавала той степени падения, до которой он готов был опуститься, чтобы убежать. Черт, подумал он, возможно, она не поняла и половины того, что произошло во время поездки в карете.
      – Прошу вас, продолжайте, мадемуазель. Я весь внимание, – сказал он, не забывая о пистолете, рукоятка которого ободряюще упиралась ему в поясницу.
      Он скрестил на груди руки, отметив, как девушка покраснела, когда ее взгляд упал на его обнаженное тело. «Господи, она выглядит послушницей», – подумал Рейн и вспомнил о другой послушнице – девушке, взгляд которой горел более мирским огнем. Но смуглая красота Мерри была земной, а эта девушка… ну, она не была красавицей.
      Во-первых, брови были слишком смело, вызывающе прямыми, подбородок – чересчур квадратным, а нос – слишком агрессивным. Правда, у нее потрясающие волосы! А нижняя губа, в которую ему так и хотелось впиться, была такой сочной и полной! Глаза – вот ими можно было залюбоваться – блестели под черными полосками осуждающе сдвинутых бровей.
      – Перестаньте на меня пялиться! – возмутилась она, еще сильнее нахмурившись.
      – Мне нельзя говорить, запугивать вас и даже смотреть? В таком случае, если вы уже вдоволь насмотрелись на меня, – сказал Рейн, с удовлетворением отметив, что ее щеки вновь залились румянцем, – не пора ли просветить меня насчет того, что здесь происходит, черт возьми?
      Она вдруг подбежала к нему и прижала кончики пальцев к его губам, чтобы заставить замолчать.
      – Тихо, вы… вы богохульник! – прошипела она.
      Господи, она даже говорит как монашенка…
      В это время дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену и снова захлопнулась, но Рейн успел увидеть за ней красное, как свекла, лицо Жака. Рейн схватил девушку, выдернул из-за пояса пистолет и приставил дуло к ее голове как раз в тот момент, когда дверь снова распахнулась и в комнату ворвался Жак.
      – Осторожнее, друг мой, – посоветовал Рейн.
      Жак резко остановился, оценив ситуацию.
      – Нам следовало выбрать более молодого, – сказала девушка.
      – Ба! – презрительно сплюнул Жак, не отрывая взгляда от пистолета. – Того, который дрожал как осиновый лист? Никто не мог бы принять его за La Bete.
      – La Bete? – повторил Рейн. – Что это за зверь?
      Девушка перевела на него взгляд.
      – Вы неверно расслышали, – быстро ответила она. – Не зверь, месье, а Ламбетт. Мой муж.
      Если бы она заявила, что у нее есть хвост, и то он бы не был так изумлен. Эта женщина не была похожа на чью-либо жену.
      – Месье, опустите пистолет, – произнес Жак, сопровождая свои слова широким кельтским умиротворяющим жестом. Его умоляющий голос никак не соответствовал выражению его глаз. – Я закрою эту дверь. Вы опустите пистолет. Мы объясним. Все объясним.
      – А если я предпочту не опускать пистолет?
      Лицо Жака потемнело.
      – Тогда мы будем сидеть здесь, пока он не выпадет из ваших онемевших пальцев. Потому что, если вы попытаетесь уйти, мы просто поднимем тревогу. – Очевидно, его миролюбивое настроение вдруг испарилось.
      – Я в любой момент могу вас убить, – высказал предположение Рейн.
      – Ваш выстрел привлечет внимание, – ответил Жак с немалым удовольствием в голосе. – Поэтому бросьте пистолет, а?
      Значит, Жаку не нравилось, когда ему угрожали. Когда-то Рейну это тоже не нравилось. Поразительно, к чему только не привыкаешь, если возникает необходимость.
      – У меня есть идея получше, – сказал Рейн. – Я оставлю пистолет на месте, а вы мне все равно все расскажете.
      – Ты дерьмо! – взорвался Жак. – Висельник! Как ты смеешь…
      – Жак! – перебила его девушка. – Пожалуйста! Это нас ни к чему не приведет. Объясни ему, или это сделаю я.
      Рейн внимательно посмотрел на нее. Над ее верхней губой блестели капельки пота. Если она солжет, это будет сразу видно.
      – Еще лучшая идея, – сказал Рейн. – Вы мне все объясните, мадемуа… мадам Ламбетт. А ты, Жак, веди себя очень-очень тихо. Не то я застрелю тебя, а потом… – Он многозначительно улыбнулся девушке. – Ну, тебя уже не будет, чтобы это увидеть.
      – Вы были правы, – сказал Жак девушке, не отрывая глаз от Рейна. – Нам следовало выбрать «осиновый лист».
      – В последний раз требую, объясните мне все.
      Девушка медленно кивнула головой:
      – Будь по-вашему, месье. Мой муж, Ричард Ламбетт, умер месяц назад от лихорадки. Он был англичанином.
      Рейну стало интересно, но он по-прежнему хранил молчание.
      – Я вижу, вы догадываетесь, что наш брак был странным. Но сердцу не прикажешь, а мудрости не научишь, не так ли?
      – Откуда мне знать? В тюрьмах многие заключенные спят с проститутками. – Рейн явно издевался над ее словами.
      – О-о, пардон, месье. Это так бессердечно с моей стороны. – Взгляд, брошенный на Рейна, говорил об обратном. В нем сквозило удовлетворение.
      Рейн не мог сдержать смешка. Будь он проклят, если она не сказала это нарочно, чтобы обезоружить его. Она хитрее, чем он подозревал, достойная противница.
      – Да, мудрой вас не назовешь, – сказал он, – к несчастью… но меня это мало касается. Прошу теперь простить мне, мадам, мою бессердечность.
      Она одарила его острым, оценивающим взглядом. Хорошо.
      – Продолжайте.
      – Мой муж был дипломатом.
      – Очевидно, не очень удачливым, – заметил Рейн.
      На этот раз она нахмурила брови.
      – Пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь, но Англия и Франция все еще враги?
      За ее спиной Жак в смущении переминался с ноги на ногу.
      – Да, месье. И все же я не позволю вам говорить о нем плохо. Возможно, если бы он не влюбился, если бы все свое внимание уделял вопросам политики…
      Голос ее звучал напряженно, глаза блестели. От гнева или от боли? Он не мог отгадать.
      – Дорогая леди, в вас говорит католичка. Готовность принять на себя вину напоминает о сестрах, которым было поручено воспитывать вас…
      Она испуганно взглянула на него. Он оказался прав: эта дама выросла в монастыре.
      – …Но даже монахиням не пришло бы в голову обвинить влюбленного дипломата в конфликте.
      Она нахмурила брови, и Рейн подавил желание рассмеяться. Он, кажется, забылся: его жизнь висит на волоске. И если зрение его не пострадало от тюремного заточения, то молчаливый, громадный Жак незаметно продвинулся к ним, пока дама отвлекала его, Рейна.
      – Брось, приятель. Проявляй терпение, в отсутствии которого упрекает меня твоя госпожа. Стой смирно, Жак, не то умрешь. – Рейн перевел дуло пистолета на гиганта.
      Мадам Нуар поджала пухлые губки. Да, она была определенно раздражена.
      – Достаточно истории. Чего вы от меня хотите?
      Жак кивнул с несчастным видом. Она глубоко вздохнула.
      – Полгода назад мой муж получил известие из Шотландии о кончине дядюшки. Умерший завещал ему крупное поместье. В связи с этим муж начал хлопотать о моем отъезде в Шотландию с маленьким Энгусом.
      – Маленький Энгус?
      Она скромно опустила глаза.
      – Это наш сын.
      Сын… Рейн окинул взглядом ее стройную фигурку, тонкую талию. Казалось, что ее могло обхватить ожерелье, которое украшало ее шейку. Хотя столь тонкой она могла быть благодаря корсету.
      – Как вы легко догадываетесь, организовать путешествие в Англию француженки, да еще с сыном очень трудно, особенно дамы, занимающей некоторое положение в свете, хоть теперь оно и не столь значительно. Я сирота, месье, и выросла в семье тетки, в той же семье, в которой живу и сейчас, после смерти мужа. К счастью, после долгих поисков муж все-таки смог договориться с капитаном одного капера, и мы должны были… мы должны отплыть с отливом сегодня ночью.
      – Так почему вы, вместо того чтобы собираться в дорогу, сейчас здесь, со мной, да еще в такой незавидной роли? Ни слова, Жак, – предостерег он слугу.
      – Потому что, – ответила девушка раздосадованно, – моего мужа уже нет в живых, а человек, с которым мы сегодня встречаемся в доках, ожидает сделки с мужчиной-англичанином. Вчера он написал мне и в своей записке сетовал на то, что согласился взять на борт женщину. Говорил, что это приносит несчастье, что его матросы взбунтуются. Он зашел было так далеко, что предложил нам поискать другой корабль, но в конце письма с большой неохотой все же согласился сдержать слово.
      Рейн ждал. Мадам Нуар всплеснула руками:
      – Неужели вы не понимаете? Я одна. За плавание уже заплачено, и больше у меня денег нет. Этот контрабандист, этот… пират вовсе не обязательно сдержит свое слово. Мне нужен был англичанин, и Жак знал, где его найти.
      – И откуда же у Жака такие сведения?
      – Моя тетка… она и есть мадам Нуар. Жак – ее управляющий. Он всегда любил меня, еще ребенком, и, узнав, в какое затруднительное положение я попала, он… он предложил выход.
      Впервые, с тех пор как Рейн сдернул с ее золотистой головки вуаль, она казалась смущенной и обескураженной.
      Рейн бросил взгляд на Жака. Тот вовсе не был похож на управляющего аристократки, но Рейну редко приходилось иметь дело с этой породой людей, так что он не стал торопиться с выводами.
      – Значит, идея вытащить из тюрьмы англичанина, чтобы он изобразил месье Ламбетта, принадлежит тебе?
      – Да, – согласился Жак. – Я знал о договоренности мадам Нуар, процедуру, имена тех, с которыми она имела дело, и подумал, что за такое короткое время только в тюрьме можно найти англичанина, согласного выступить в роли чужого мужа.
      Инстинкт самосохранения призывал Рейна к осторожности. Ему эта история не понравилась. Он в нее не верил.
      Попятившись назад, поближе к двери, он продолжал держать Жака под прицелом.
      – Итак, в ваши планы входит вербовка англичанина.
      – Месье, – в голосе молодой женщины зазвучали суровые нотки, – почему бы вам не помочь мне? Ведь вы только выигрываете от моего предложения.
      – А что именно вы предлагаете?
      – Вы поедете сегодня ночью в порт, встретитесь с капитаном капера, а затем…
      – Затем?
      – Я появлюсь, мы сядем на корабль и отплывем в Шотландию. А уж там каждый пойдет своим путем.
      – А как же маленький Энгус?
      – Энгус? Он будет со мной, разумеется.
      – Интересно, ступив на землю, вы пешком пойдете в это огромное поместье своего мужа?
      – Нет! – нетерпеливо возразила она. – Не будьте глупцом. Родственники моего мужа, они ждут меня… нас. – Тень затуманила ясное ночное небо ее глаз. У нее вырвался едва слышный вздох, но, поймав его взгляд, она слабо улыбнулась: – Маленький Энгус будет их новым лэрдом, не так ли? На этом строятся все их планы, расчеты и надежды.
      Странный способ выражаться, но Рейн предполагал, что в некоторых семьях на сына могут смотреть с такой смесью гордости и надежды. То, что в его семье было не так, не означало, что это ложь.
      Впервые Рейн поверил ей. Конечно, не до конца, но по крайней мере последней части ее истории, из-за грусти в ее глазах. Она выглядела так, как по его представлениям могла выглядеть любящая мать, осознающая бремя ожиданий, возлагаемое на ее ребенка: смирившаяся, встревоженная, немного недовольная.
      – Месье, вы поможете мне? Что плохого мы сделали вам? Вы уже получили свободу, чистую одежду, а скоро получите хороший, горячий ужин. – Ее голос звучал устало, словно напряжение в конце концов начало сказываться на ней.
      И будто по сигналу, в дверь постучали. Рейн быстро огляделся в поисках пути отступления. Им стоило лишь позвать на помощь, и он погиб.
      – Месье! – умоляла его девушка тихим шепотом.
      – Решай, сынок, – настаивал Жак. – Подумай, что ты теряешь и что приобретешь?
      Он мог вернуться в Шотландию. Сколько ночей он лежал на своей заплесневевшей постели и обдумывал маршрут побега? Теперь у него есть шанс.
      Сначала в Шотландию, потом в Уонтонз-Блаш, замок на острове Макларена, где живет его отец, будь он трижды проклят. Встречаться с незаконным владельцем он, конечно, не будет. Цель его путешествия в замок одна: похитить драгоценности, которые его мать спрятала незадолго до своей безвременной кончины. Он видел, как она прятала их под двойным дном восточной чайной коробки. Об этих драгоценностях он никому не рассказывал. Даже Эшу. А потом с тем, что принадлежит ему по праву рождения и что у него украли, он поплывет в Новый Свет, навстречу свободе. Настоящей свободе. Свободе от Шотландии, от острова Макларена, от Карра и прежде всего от своего прошлого. Ко всему прочему перспектива уютно провести неделю на корабле с этой чернобровой, странно притягательной женщиной казалась очень привлекательной. В качестве мистера и миссис Ламбетт они даже, возможно, будут жить в одной каюте.
      Слуга за дверью снова принялся стучать. Девушка с тревогой смотрела на Рейна, облизывая языком полную нижнюю губку.
      Он усмехнулся, перевел курок на предохранитель и сунул пистолет за пояс.
      – Открой дверь, Жак, – спокойно сказал Рейн. – Я бы подкрепился перед дорогой.

      Как и обещала девушка, слуга принес поднос, полный еды: еще теплые булочки с хрустящей корочкой, ароматные пирожки с мясом, холодную баранью лопатку и горку горячих кусочков яблок, политых сиропом.
      Какие бы сомнения ни одолевали Рейна по поводу искренности этой пары, очевидно было одно – они явно старались завоевать его расположение. Впервые за много лет он наелся досыта. Он ел и ел, почти не слушая девушку, которая излагала свой план; а она объясняла, что он должен сказать, как должен разговаривать с капитаном контрабандистов. Она все говорила и говорила, а Рейн думал о своем. Ее предложение, столь многообещающее, пожалуй, на данный момент единственно для него приемлемое. Покинь он сейчас эту комнату, вряд ли ему удастся уйти далеко. Последний побег убедил Рейна в необходимости иметь не только четкий план, но и верных союзников.
      Союзников у него не было; он даже не знал, где точно они находятся. И если бы ему и удалось убежать, что дальше? Без денег и документов он рискует быть вновь пойманным. А где гарантия, что он сможет быстро найти хоть какие-то средства? Скорее можно поплатиться жизнью в потасовке в какой-нибудь жалкой таверне, чем заработать деньги на дорогу домой.
      Рейн бросил взгляд на собеседницу. Она снова собрала свои золотистые волосы в пучок на затылке. Жаль, потому что свободно падающие пряди были на редкость красивы. Уголки ее рта выдавали напряжение, она очень старалась убедить его согласиться.
      Рейн подозревал, что ей нелегко его умолять. Господь Бог мог дать женщине столь неуступчивый разлет бровей лишь в качестве предостережения для противоположного пола. Рейн мельком подумал о ее покойном супруге. Эта женщина любого мужа способна поставить на колени.
      Жак хранил молчание и жевал кусок жирного мяса. Мудро с его стороны… Свет от восковой свечи окрасил лицо девушки теплым сиянием. Когда Рейн в последний раз прикасался к такой нежной на вид щеке?
      Он снова наполнил свою чашку, пытаясь разрушить чары и сообразить, что из того, о чем она ему рассказала, правда. Впрочем, это не имело значения. Если от него требуется лишь появиться в доках и объясниться с каким-то английским пиратом в изысканной манере и тем самым обеспечить дорогу в Шотландию… Ну разве не стоило рискнуть и довериться этой парочке?
      * * *
      Хотя на причале Дьепа было очень многолюдно, гостиница «Червонный король» выглядела необычно пустынной. Но с другой стороны, подумал Рейн, глядя из окна кареты на таверну, где он должен был встретиться с контрабандистом, он мало знал о портовой жизни. Дьеп был новым городом, выросшим у гавани.
      Из-за ветра, проникающего в карету, стало неуютно, и Рейн, больше по давно забытой привычке, чем по необходимости, поплотнее закутался в толстую шерстяную накидку. Его спутница дрожала то ли от холода, то ли от волнения. Взгляд ее синих глаз был устремлен в окно. Как только он согласился на условия этой странной леди, она стала молчаливой и озабоченной.
      Жак, заняв место кучера, наверху кареты ожидал сигнала от контрабандиста. Получив его, он предупредит Рейна, и тот пойдет в таверну, чтобы окончательно договориться о дороге. Рейн позвенел в кармане тремя золотыми луидорами, деньгами, которые потребовал у Жака, утверждая, и не без оснований, что ему может потребоваться некоторая смазка на тот случай, если контрабандист станет упираться.
      Если все пойдет по плану, мадам Ламбетт должна ждать в карете до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение, затем они с Жаком привезут маленького Энгуса из того места, где она его спрятала. Будучи любящей матерью, она не хотела привозить сына в порт без особой необходимости. Мысль о маленьком Энгусе пробудила в Рейне любопытство относительно покойного мужа молодой женщины.
      – От чего он умер?
      Она повернула голову. В темноте кареты ее глаза казались почти черными.
      – Месье?
      – Ваш муж, от чего он умер?
      – О!.. Лихорадка. – Она снова отвела взгляд.
      – Вы были очень к нему привязаны?
      Она промолчала.
      Ей не хотелось с ним разговаривать. Рейн не мог осуждать ее за это. Она ничего не знала о нем, кроме того, что он англичанин и она нашла его в тюрьме. Эта загадочная женщина даже не удосужилась спросить его имя. Конечно, ей нечего бояться рядом с Жаком.
      Рейну вдруг вспомнились ее прикосновения, лицо, прижатое к его лицу. Даже сейчас, пока он обдумывал сотни возможных вариантов развития событий, которые могли произойти в следующие несколько минут, его тело продолжало помнить ее.
      Минуты шли, внутри кареты стало теплее от их дыхания. С улицы к ним время от времени врывались грохот катящейся навстречу кареты, резкий стук подков по булыжной мостовой, голоса мужчин, отдаленные и приглушенные.
      – Почему вы вели себя со мной так враждебно, так вульгарно? – прервала молчание девушка.
      Ее неожиданный вопрос удивил Рейна. Он расслабился и просто наслаждался ее ароматом, ее теплом, ее видом. Она сердито повторила вопрос, упорно глядя в окно:
      – Почему вы были так вульгарны?
      – Женщина, роль которой вы играли, вульгарна, – ответил он, сбитый с толку.
      Несомненно, она знала, что за женщина ее тетка, коль уж столь успешно воспользовалась ее наклонностями.
      – Но вы не отпускали меня даже после того, как я ясно дала вам понять, что не желаю этого.
      Он не совсем понимал, чего она хочет, и поэтому молча ждал.
      – И все же вы разговариваете как аристократ. Вы дворянин? Вы благородного происхождения? Вы совершили преступление против человека благородного происхождения?
      – Мадам, не слишком ли поздно спрашивать у меня рекомендательные письма? – спросил Рейн, которого позабавил ее обвиняющий тон.
      – Почему вы оказались в тюрьме? – выпалила она, на этот раз ее вопрос сопровождался беспокойным взглядом. – Вы… вы напали на женщину? На аристократку?
      Она приняла его за насильника? А, ладно, это уже не первая подобная ошибка. Когда-то он был бы возмущен. Он бы вежливо послал ее к черту и провел бы ночь, доказывая ей свою неотразимость. Да, наверное, она должна была так считать, тем более что он недавно едва не набросился на нее. Рейн задумчиво потер щеку и впервые за много лет подумал о том, что мог бы увидеть в зеркале. Он улыбнулся, но она неверно поняла его реакцию и отпрянула в угол сиденья.
      – Нет, – сказал он, чтобы успокоить ее. – Я никогда не брал женщину вопреки ее желанию.
      – Тогда, – неуверенно спросила она, – тогда почему вы оказались в тюрьме?
      – По политическим причинам. Это выражение можете перевести так: кто-то надеялся получить выгоду от моего заключения.
      – Я не понимаю.
      – И вы – жена дипломата? – поддел ее Рейн, но она вновь обратила к нему вызывающий смущение взгляд, и он ответил легким вздохом, удивленный и встревоженный ее неопытностью.
      – Что вы сделали?
      – Что я сделал? – пробормотал он. – Меня посадили в тюрьму, потому что можно было посадить, и меня держали там потому, что какой-то французский бюрократ вообразил, будто когда-нибудь кто-нибудь сможет заплатить за меня выкуп. – Он наклонился к ней и был вознагражден слабым, пьянящим ароматом, исходящим от нее. – Могу вас заверить, что ни у кого, кроме вас, никогда не нашлось бы причины, чтобы освободить меня. Благодарю вас.
      Рейн снова улыбнулся, внезапно осознав, что, в самом деле, если бы не эта женщина, он не сидел бы сейчас в теплой карете, чистый и тепло одетый, ошеломленный своей неожиданной свободой и опасающийся ее потерять.
      Но вместо того чтобы ободрить, его улыбка, кажется, еще больше ее встревожила. Уголки ее губ грустно опустились, и она принялась заламывать пальцы рук.
      – Вам очень не нравилось сидеть взаперти?..
      На этот раз Рейн рассмеялся, все еще удивляясь ее наивности. Теперь понятно, почему Жак так беспокоится о ней. Ведь на белом свете столько мужчин, готовых воспользоваться такой кроткой невинностью.
      – Да, мадам. Мне это очень не нравилось. Особенно это кажется ужасным сейчас.
      – Почему? – Она подалась вперед, любопытство заставило ее на мгновение забыть о страхе. Свет, струящийся через окна кареты, падал на ее волосы, окрашивая их чудным сиянием. «Ей действительно небезопасно путешествовать без провожатого» – мелькнула у него мысль.
      – Потому что в тюрьме я начал забывать, что такое свобода, – сказал Рейн, – а теперь вспомнил, и контраст… очень велик.
      Поскольку свет падал на нее со спины, невозможно было прочесть на ее лице никакого выражения.
      – Почему ваша семья не…
      – Теперь моя очередь, – перебил Рейн свою спутницу.
      Эш погиб, Фиа, вероятно, к этому времени выбрала себе самого богатого ухажера, а думать о Карре ему не хотелось. Отец его не интересовал, он даже не испытывал желания увидеть его. Хотя предполагал, что это может быть неизбежным, когда он доберется до Уонтонз-Блаш.
      Уонтонз-Блаш.
      Снова будущее предоставляло ему выбор, варианты и перспективы, выходящие за рамки примитивного желания не быть убитым в следующей тюремной разборке. Эти мысли нахлынули на Рейна с опьяняющей силой.
      – Месье?..
      Он замигал, как человек, вышедший на солнце после слишком долгого пребывания в темноте, на него навалилось ошеломляющее понимание того, сколь многим он обязан этой молодой женщине. Даже если, как он подозревал, она не полностью посвятила его в свои планы, по крайней мере сегодня у него появилась возможность, о которой вчера еще нельзя было и мечтать.
      – Я перед вами в долгу, – сказал он.
      – Прошу вас, месье. Вы ничего мне не должны. Вы мне помогаете. – Она склонила голову, рассматривая свои руки в перчатках. Длинная прядка упала на ее плечо. Она выглядела свежей, нежной, от нее веяло юностью, которой никогда не было у него самого. – Это я перед вами в долгу, – пробормотала она.
      У него не хватило бы наглости просить небеса о подобном подарке. Но она это произнесла, а он никогда не упускал подвернувшейся возможности.
      – Так, значит, мы с вами в долгу друг перед другом, а, маленькая путешественница? – Он помолчал. – Можно мне потрогать ваши волосы?
      Рейн вовсе не собирался этого говорить, может быть, поэтому в собственном голосе он услышал неуверенность, желание, сдерживаемое лишь жалкими остатками гордости. «Чокнутый зануда, – выругал он себя, – болтливый глупец. Как это изысканно, как изящно: «Можно мне потрогать ваши волосы…»
      И все же он ждал ответа. И заметил, что она слегка кивнула, дала едва заметное согласие. Он медленно протянул руку, стараясь не испугать ее, словно она была горным олененком, впервые встретившимся с человеком. Она сидела все так же неподвижно, так же настороженно. Его руки коснулись блестящих волос. Шелк. Холодный шелк. Рейн вздохнул.
      – Сколько вам лет, месье? – услышал он ее удивленный вопрос.
      – Двадцать с небольшим, мадам.
      – Вы так молоды? Господи… – выдохнула она. – Сколько лет вы пробыли в тюрьме?
      – Какая разница…
      – Сколько? – настаивала она.
      – Четыре года.
      – Вы были таким юным…
      Он едва вникал в смысл ее слов, и прозвучавший в них ужас смутил его. Рейн отвел взгляд, но тут же снова посмотрел на нее, потому что много лет его глаза не наслаждались видом такой женщины.
      – Это несправедливо, – прошептала девушка. – Это неправильно.
      Снова ее наивность пробудила давно дремлющего в нем дьявола, ту часть его существа, которую все еще могли позабавить такие вещи, как девичья невинность.
      – Правильно, детка? А какое отношение имеет «правильно» к моей судьбе… или к вашей?
      Он все еще держал ее волосы в своих руках. Медленно он начал наматывать их на кулак. Глаза их встретились, и в ее взгляде уже не было прежнего напряжения. Губы обещали сладострастие, и Рейн наклонил голову… Ее легкое, пахнущее гвоздикой дыхание коснулось его…
      Вдруг маленький люк на крыше кареты распахнулся, и Жак заглянул к ним.
      – Вот он!
      Девушка отпрянула назад, морщась от боли: ее волосы все еще были во власти Рейна. Он быстро опустил руку.
      Черт бы побрал этого Жака!
      – Не забудь, говори только по-английски, – прошипел Жак, как будто ничего не заметив. – Подожди, пока он не подойдет совсем близко. Он не хочет привлекать к себе внимание, и, смею сказать, его французский язык просто чудовищен. – С этими словами он захлопнул люк.
      Воцарилось неловкое молчание. Рейн посмотрел на девушку. Смутный свет как будто стер все краски с ее лица.
      – Поцелуй на счастье, детка?
      Глаза ее сделались круглыми от удивления.
      – Нет, месье! Я только недавно стала…
      – …а я только недавно получил свободу.
      Не давая ей опомниться, он прижался губами к ее порозовевшей щечке. Еще мгновение, и их губы встретились…
      – Иди же, – крикнул сверху Жак.
      Рейн склонил перед дамой голову в учтивом поклоне и потянулся открывать дверцу кареты.
      – Мадам, теперь вы передо мной не в долгу. – Он спрыгнул с подножки и, не оглядываясь, пошел к «Червонному королю».
 
      Мужчина довольно высокого роста стоял у входа в здание. Он явно ждал кого-то. Это было видно по напряженному взгляду и нетерпеливым движениям, которыми он поправлял полы просторного плаща, защищаясь от пронизывающего ветра.
      Рейн замедлил шаг и огляделся. Трое мужчин на углу того же здания грели руки, сгрудившись у небольшой жаровни. В конце улицы стояло закрытое ландо, запряженное плохо подобранной парой лошадей. Кучеру, сидящему на козлах, было явно ни до кого на таком ветру.
      Вход в здание освещал один-единственный фонарь, и Рейн заметил, что высокий незнакомец шагнул в освещенное этим фонарем место.
      – Ламбетт? – крикнул он.
      – Да, – ответил Рейн и остановился.
      Жак предупредил, чтобы он вел себя тихо, но контрабандист громко позвал его и тем самым сбил с толку.
      Один из греющихся у жаровни мужчин поднял голову. Дверца стоящего на дороге экипажа открылась. Высокий человек, с явным удовольствием кивнув, быстро пошел навстречу Рейну. Его бледное лицо…
      Бледное.
      Ни у одного моряка не может быть такого бледного лица. Его подставили.
      Вдруг Рейн услышал позади себя истошный женский крик:
      – Это ловушка! Бегите!
      Совет был излишним. Он уже и так бежал.
 
      Девушка смотрела, как высокий незнакомец быстрым шагом прошел мимо солдат, выскакивающих из кареты, и исчез в ночи. Сидящий наверху кареты Жак, также известный под именем Джейми Крейг, а в последнее время под кличкой Зверь, затейливо выругался, хлестнул лошадей и направил карету в доки.
      Успокоившись, Жак поймет, что она не только поступила правильно, но и хорошо. Вскоре солдаты из доков присоединятся к остальным в погоне за человеком, которого считают Зверем, самым известным контрабандистом, когда-либо дурачившим французские власти. Впервые за две недели доки будут сравнительно свободны от войск. Настоящий Зверь сможет, таким образом, в относительной безопасности взять на борт важный «груз».
      Этот «груз» дотронулся кончиками пальцев до своих припухших губ. Никогда к ней еще не прикасался мужчина за исключением родственников. Он был первым – высокий, суровый англичанин с глазами цвета вишни, явившийся из зловонной тюрьмы. Он не был бы рад своей роли у мадам Нуар, в этом она была уверена. Тогда почему же она чувствовала себя такой виноватой?
      Честность, которой требовали от нее сестры в монастыре «Святое сердце», помогла быстро найти ответ. Она ничем не лучше мадам Нуар. Просто она использовала этого человека иначе.
      Она склонила голову и вознесла короткую молитву о том, чтобы несчастный обманутый нашел дорогу к свободе. И все же, когда она закончила молиться и покаянно перекрестилась, она понимала, что вновь поступила бы так же. Ведь она действовала не ради себя.
      Девушка отодвинулась от окна и задернула занавеску, словно этим могла стереть из памяти образ англичанина. То, что она сделала, она сделала ради своего клана, чтобы исправить старое зло, которое причинила ему десять лет назад, и она была единственной, кто мог его исправить.
      Она выросла с этим знанием, оно ее воспитало и сформировало. Даже во французском монастыре, куда ее отослали много лет назад, письма от Майры Дугал всегда напоминали ей о ее долге. Теперь наконец настало время действовать.
      Фейвор Макларен возвращается домой.

      На путь до корабля ушел час. Полдюжины матросов в длинной шлюпке молча налегали на весла. Джейми сидел у руля и вел тяжело нагруженную шлюпку по черной воде, словно Харон, переправляющий новых усопших через реку Стикс.
      Только она не умирает, напомнила себе Фейвор. Она едет домой, и у нее должно быть радостно на душе. Ей это удалось, несмотря ни на что.
      Много дней все северное побережье кишело не только солдатами, но и гвардейцами, и работниками, купцами и матросами, и все они охотились за знаменитым контрабандистом Зверем или, точнее, за неслыханной суммой, обещанной за его поимку. Джейми явно слишком часто оставлял в дураках французские власти.
      Проведя в его обществе несколько дней, она поняла, как ему удавалось это сделать. Именно Джейми решил, что больше всего у них шансов избежать поимки, если они будут у всех на виду. Он поставил свой корабль на якорь в порту, а не в одной из крохотных бухточек, облюбованных контрабандистами. И тем не менее власти сосредоточили большие силы не только в прибрежных районах. Зверя искали повсюду, так что осторожность требовалась великая. Необходимо было придумать отвлекающий маневр, чтобы выиграть время и поднять на борт контрабандный товар и, конечно же, Фейвор. Для осуществления этой задачи нужно было найти какого-нибудь англичанина. Его планировалось после успешной операции бросить на берегу. Но где и как найти подобного глупца?
      Удивительно, но ответ подсказала почтенная мать-настоятельница монастыря «Святое сердце». Возможно, аббатиса получала сведения из других источников, но представляло несомненный интерес то, что ее брат, отец Доминик, был также исповедником мадам Нуар. По каким-то причинам аббатиса была необычайно хорошо осведомлена о привычках этой скандально известной дамы, и за это Фейвор была ей благодарна.
      План был простым. Одна из молочниц монастыря шепнула на ухо французскому лейтенанту о том, что аббатиса ожидает прибытия одеял из тонкой шотландской шерсти в определенную ночь в определенном месте. Тем временем Фейвор отправилась в местную тюрьму под видом мадам Нуар, чтобы выбрать того англичанина, который мог бы сойти за знаменитого английского контрабандиста.
      Все прошло, как и было намечено.
      Вот только глаза англичанина… И то, что он поклялся никогда не возвращаться в тюрьму… и что, прося разрешения прикоснуться к ее волосам, он выглядел таким беззащитным…
      Шлюпка легонько ударилась о борт корабля, обросший ракушками. Фейвор нахмурилась. У нее нет причин чувствовать себя такой виноватой. Когда гвардейцы поймут, что поймали не Зверя, англичанина просто отошлют обратно в тюрьму, куда он бы вернулся, если бы она была настоящей мадам Нуар.
      Сверху донеслись приглушенные голоса, и Джейми ответил так же тихо. Секунду спустя им бросили веревочную лестницу, и два матроса перегнулись через борт корабля. Она схватилась за их руки, и они втянули ее на борт. Следующим был Джейми. Пыхтя и ругаясь, он втащил свой массивный живот наверх и перевалился через планшир. За ним поднялись остальные.
      – Отведите ее в каюту, – приказал он с сильным шотландским акцентом. – Поднимайте якорь и паруса. Едем домой, парни.
      Одобрительное ворчание было ответом на это заявление. Любопытные взгляды сопровождали девушку, когда лысеющий моряк взял ее за локоть и повел в каюту. Как только она попала в маленькую комнатку, дверь за ней захлопнулась.
      Она огляделась. Узкая койка была прибита к одной стене, а стол – к противоположной. На нем стоял щербатый умывальный таз. Она с радостью смочила край своего платка ледяной водой и промокнула лицо.
      За дверью послышался женский голос. Ее удивление сменилось тревогой. Это могла быть только Майра Дугал, женщина, чья железная воля и непреклонная решимость руководили жизнью Фейвор последние девять лет. Никто не сказал Фейвор, что Майра будет на борту, она не готова к встрече с женщиной, которая… сыграла в ее жизни огромную роль.
      По сути дела, Майра Дугал придумала Фейвор Макларен. Несомненно, той девочки, которая когда-то приехала на чужую землю, больше не существовало.
      – Как все прошло? – услышала Фейвор вопрос Майры, обращенный к Джейми.
      – Вполне гладко, госпожа, – почтительно ответил Джейми Крейг. – Охранник в тюрьме и глазом не моргнул, когда девушка назвалась мадам Нуар.
      – Значит, она нам подходит?
      Джейми помолчал, прежде чем ответить.
      – Да. Она годится. Хотя вот что я вам скажу, – тут раздался рокочущий смех, – если бы какой-нибудь мужчина был посвящен в эту шутку, так сказать, он бы тут же догадался, что эта девушка совсем не понимает ту женщину, роль которой играет.
      – Ну, Джейми Крейг, – голос Мойры стал тихим, язвительным и жестким, – я рада, что тебе так весело. Но это не шутка. Это наш последний шанс вернуть украденное, и если ты больше не считаешь это нашим святым долгом, то среди нас есть те, кто продолжает так думать.
      – Простите, госпожа, – ворчливо произнес Джейми. – Я просто считаю эту девушку… очаровательной, вот и все.
      – Очаровательной? – задумчиво переспросила женщина. – Это хорошо. Чтобы сыграть свою роль, ей понадобится очарование и даже нечто большее. И что произошло дальше?
      Фейвор прижалась ухом к двери, напрягая слух, чтобы уловить ответ Джейми.
      – …осторожный и жесткий, такого человека мне не хотелось бы сердить, но она очень быстро укротила его и отправила прямо в руки к французам – смирного, как ягненочек.
      У Фейвор сжалось горло от чувства собственной вины.
      – Правда, потом, словно одумавшись, девушка крикнула ему об опасности. Англичанин бросился бежать в одну сторону, а мы поскакали в другую.
      Дверь каюты внезапно распахнулась, и Фейвор отскочила назад. Перед ней стояла пожилая женщина с фонарем в руке. Фейвор прищурилась от яркого света, пытаясь разглядеть ту, что стояла на пороге.
      – Подслушиваете у двери, мисс? – спросила женщина.
      – Если это нужно для дела, – хладнокровно ответила Фейвор.
      – Вот как! – Широкая улыбка расплылась по лицу худой женщины. Она повернула голову к Джейми: – Смела!
      Яркий огонь еще несколько секунд качался перед лицом Фейвор. Наконец, раздраженная этим, она выпалила:
      – Не будете ли так добры убрать эту штуку от моего лица, мадам?
      Тихий смех был ответом на ее повелительный тон. Пожилая женщина опустила фонарь.
      – Она говорит, словно урожденная Макларен. Некоронованные короли – вот кем Макларены всегда себя считали. – Улыбка Майры погасла. – Это хорошо, девушка. Тебе понадобится эта королевская гордыня, и даже больше. А кстати, по ночам твое высокомерие помогает тебе прогнать видение о Меррике, убивающем твоих родных? Нет. – Она сама решительно ответила на свой вопрос. – Это может сделать только месть.
      Фейвор попятилась, ее застало врасплох прямое напоминание о той ночи, когда она чуть было не стала причиной гибели почти всего своего клана. Она выругала себя за наивность. Она-то думала, что Майра приветливо встретит ее. Следовало бы за десять лет переписки получше узнать эту особу.
      Старуха бесстрастно смотрела на нее, и Фейвор ответила ей таким же взглядом. У Майры Дугал, урожденной Макларен, было лицо, как на древних греческих монетах, – бесполое и утонченное, высокомерное и одержимое. Узкое лицо с пергаментной кожей, тяжелые веки, тонкие, непримиримо сжатые в узкую линию губы. Лишь яркие голубые глаза сверкали, словно освещенные огнем изнутри.
      Несколько долгих минут две женщины, никогда раньше не встречавшиеся, стояли и разглядывали друг друга, и никто не хотел первым нарушить молчание. Даже Джейми, казалось, не желал вмешиваться в их молчаливое противостояние. Он неловко переминался с ноги на ногу, переводя встревоженный взгляд с одной на другую. По одну сторону стояла женщина, которая почти десять лет в одиночку объединяла разбросанный по свету клан Макларенов, по другую сторону стояла девушка, чей брат был лэрдом, по сути дела, некоронованным королем, которого так давно не было у клана, девушка, которую Майра Дугал намеревалась принести в жертву, чтобы вернуть Макларенам их былое величие.
      – Тебе девятнадцать лет, – в конце концов сухо произнесла Майра.
      – Да, мадам, – ответила Фейвор.
      – Джейми говорит, ты пустилась на хитрость во время вашего бегства. Своим криком предупредила английского ублюдка. Это правда?
      – Да.
      – С этого момента больше никаких вольностей. Совсем никаких. Это понятно? – Майра, ловким движением схватила Фейвор за подбородок.
      – Да, мадам. D’accord.
      – Согласна? Меня не интересует твое согласие. Я спросила, понятно ли тебе.
      Фейвор почувствовала, что краснеет.
      – Да.
      – И больше ни слова по-французски, – рассеянно пробормотала Майра, знавшая на этом языке лишь несколько слов. – Запомни это. – Она перевела взгляд на Джейми: – Ты ее знал. Как ты считаешь?
      Великан чуть наклонил голову.
      – Не вижу в ней большого сходства с Макларенами, это факт. Они черноволосые, как вы. Все значительно выше ростом, чем она. С королевской осанкой, да, но веселые. Эта – достаточно хорошенькая, но вид слишком суровый.
      – Волосы можно выкрасить, брови – выщипать, – сказала Майра. – Сходство можно создать с помощью речи, жестов, поз.
      Она повертела Фейвор за подбородок так, чтобы свет лучше освещал лицо.
      – Здесь не много работы, я тебе гарантирую, но зато у нее твердый подбородок и кожа чистая. Нос у нее совсем как у Макларенов, а когда я прибавлю остальное…
      Возмущение заставило Фейвор вырваться из холодных, сухих пальцев. Ей не нравилось, что о ней говорят, словно она бесформенный комок глины, ждущий руки гончара. У нее есть лицо, свое лицо. Не бог весть что, правда, но, когда не можешь рассчитывать на собственное будущее, даже такая малость дорога. Впрочем, у нее есть Томас. Воспоминание о брате, которого она давно не видела, вызвало у нее прилив тревоги.
      – Томас уехал? – спросила Фейвор.
      – Да, милая, – ответил Джейми.
      – Хорошо, – сказала она, но не смогла скрыть грустные нотки в голосе.
      Она даже не подозревала, что ее брат жив, как вдруг несколько лет назад начали приходить от него письма. Томас Макларен, подневольный, морской капитан, маркиз Донн и лэрд рода Макларенов.
      Она не видела его с тех пор, как его и их старшего брата Джона увезли в Лондон ждать суда по обвинению в государственной измене. Его приговорили, депортировали и продали в кабалу за участие в восстании. Их старший и поэтому более «опасный» брат Джон был повешен, четвертован и утоплен. Джону было шестнадцать лет.
      – Его долго не будет?
      – Достаточно долго, чтобы мы осуществили то, что должны, – ответила Майра.
      Фейвор кивнула. Томасу опасно бросать вызов и невозможно обмануть. Он провел несколько лет матросом на корабле, и его хозяином был капитан, владевший небольшой компанией по морским перевозкам. Он завоевал уважение хозяина, а затем и доверие. Заработав денег, Томас купил долю в деле своего бывшего хозяина и стал капитаном собственного судна.
      Дела шли хорошо, и в будущем пошли бы еще лучше, но у него была другая цель. Он вернулся в Шотландию, желая отомстить лорду Карру, человеку, который предал Макларенов и украл принадлежащее им по праву рождения.
      Для этого он взял фамилию Донн. В Лондоне он выдавал себя за неудачника с дурной репутацией и связался с группой молодых сорвиголов, которые обычно наведывались в замок Уонтонз-Блаш, некогда принадлежавший Макларенам, а теперь превращенный в притон разврата и азартных игр. Там он подружился – до такой степени, до какой Карр способен был на дружбу, – с самим Карром, но все время искал верного способа одним решительным ударом уничтожить самозванца и все, чем он владел и чем дорожил.
      Обо всем этом Томас писал в письмах к Фейвор, изъясняясь намеками и обрывками. Фейвор сопоставляла эти намеки и поняла цель Томаса из того, что он писал и о чем умалчивал. Но вдруг что-то пошло не так в планах брата. В его последнем письме говорилось лишь о том, что решимость его ослабела и ему необходимо возродить ее где-нибудь вдали от Шотландии. Что благоприятствовало намерениям Фейвор.
      Томас ничего не знал о плане Майры. Если бы он узнал о нем, то сделал бы все возможное, чтобы удержать Фейвор от участия. Но было уже поздно, а Майра исписала сотни страниц, убеждая ее, что обратной дороги нет.
      Фейвор была виновницей почти полного уничтожения своего клана и должна за это ответить.
      Девушка заставила себя оторваться от мрачных мыслей. Она подняла глаза и увидела, что Майра смотрит на нее холодным, оценивающим взглядом. Как могла она подумать, что у этой женщины найдется для нее доброе слово? Майра считала ее ответственной за смерть людей и за потерю наследства клана.
      Возвращение Фейвор в Шотландию не было возвращением блудного ребенка и не было счастливым концом десятилетней ссылки.
      Это была деловая поездка.

       Северо-восточное побережье Шотландии
       стров Макларена
       Шесть месяцев спустя
      Лорд Карр смотрел из окна своей башни вниз, на мрачный двор замка Уонтонз-Блаш. Надвигался шторм. Резкий ветер яростно обрушился на скалистый остров, срывал оставшиеся листья с ветвей дубов и рябин и гнал их по площади. Темные, с лиловыми разводами, тучи угрожающе неслись на запад. Если обернуться и посмотреть в восточные окна, можно увидеть, как громадные волны разбиваются об острые скалы, окружающие остров.
      Если обернуться и посмотреть в восточные окна. Чего Карр делать не хотел. И не смотрел в них уже много лет, если только мог этого избежать. Хотя то, что он видел сейчас, тоже его не очень радовало.
      Прошлое проступало в облике крепости Уонтонз-Блаш так же явно, как в облике дешевой потаскухи, слишком долго занимающейся своим ремеслом. Несмотря на все старания, Карр не мог скрыть того, что эта крепость – просто старая шотландская развалина.
      Красный кирпич, которым он приказал выложить ее фасад, местами выкрошился, и зияющие оспины обнажили серые, вытесанные вручную камни под ним. Двор, который он вымостил блестящим розовым гранитом, вздыбился, поднятый снизу неистребимым шотландским мхом, упорно растущим, словно волосы на подбородке старухи.
      Внутри признаки разрушения, правда, пока еще не слишком заметные, тоже давали о себе знать. Дорогая лепнина в нескольких комнатах потрескалась. Надколотые мраморные камины нуждались в ремонте. Влажные пятна темнели на стенах южного крыла. Ничего особенного, но все говорило само за себя.
      Карр получил Уонтонз-Блаш в качестве платы за кое-какую информацию. В молодости он приехал в Шотландию на длительный отдых, надеясь остаться здесь до тех пор, пока кредиторы в Лондоне не забудут о тех огромных суммах, которые он им задолжал. Он знал, что его визит будет продолжительным. Там он встретил богатую Дженет Макларен, обожаемую кузину Йена, владельца этого самого замка.
      Она влюбилась в него, а ему больше нечем было заняться, и они поженились. И жили здесь под благожелательным покровительством Йена до тех пор, пока Карр не осознал, что устал от этого декора. Решено было действовать, благо случай подвернулся: во время неудачного восстания якобитов в сорок пятом году он передал соответствующие сведения о его лидерах лорду Камберленду. После того как восстание было подавлено, а Йен и его родственники либо казнены, либо сосланы, Камберленд в знак благодарности устроил так, что Уонтонз-Блаш и его земли перешли к Карру. Вот тогда он и поменял этот декор.
      Он заново отстроил Уонтонз-Блаш, не жалея расходов на то, чтобы превратить замок в образчик архитектурного искусства. Крепость, построенная буквой П, главной своей частью обращена была к морю. Два крыла – северное и южное – образовывали огромный внутренний двор, защищая его от постоянных ветров. Итальянские сады некогда украшали террасы, которые Карр приказал устроить ниже двора, но с течением времени здесь буйно разрослись местные травы. И поскольку никто из гостей Карра не желал проводить время в этих садах, он не слишком старался сохранить эти итальянские изыски.
      Проблема в том, без сожаления признал Карр, что Уонтонз-Блаш больше не интересовал его. Он послужил его целям и продолжал им служить: привлекал самых состоятельных и самых известных игроков из всех уголков Англии, членов самых высокопоставленных семейств.
      Карр был неглупым. Вкладывая достаточно денег в это забытое Богом место, он все время подхлестывал пресыщенные вкусы гостей. В Уонтонз-Блаш была собрана по-прежнему лучшая коллекция произведений искусства, сокровища, которые он заберет с собой, когда покинет это место и вернется с триумфом туда, где претерпел унижение в прошлом. Старая обида просочилась на поверхность.
      После смерти Дженет Карр скопил достаточное состояние, чтобы уплатить своим кредиторам и устроить жизнь подобающим его положению образом. На это ушло много времени. Слишком много. За это время он женился на еще одной наследнице, чье состояние оказалось вовсе не таким большим, как она ему говорила, дрянь. С ней произошел несчастный случай, как и с его третьей женой.
      К тому времени у него было столько денег, сколько нужно, но король Георг, впавший в старческое слабоумие, порицал неприятную привычку Карра становиться вдовцом. Он не только ясно дал понять, что возвращение Карра в Лондон будет нежелательным, как и появление его в любом обществе, где бывает король, черт его побери, но и прислал ему указ: если какая-либо женщина, находящаяся под покровительством Карра, снова умрет, он заплатит за это собственной головой.
      И поэтому Карр сидит в этом северном «нигде» уже двадцать пять лет. Двадцать пять лет ссылки, сначала добровольной, а потом по воле короля.
      Но скоро все это кончится, думал Карр, барабаня пальцами по оконной раме. Колеса вращаются. Одних он очаровывал, других шантажировал, льстил, запугивал, угрожал… все его усилия вот-вот принесут плоды. Очень скоро. Еще несколько месяцев, и он опять воцарится в лондонском высшем свете.
      Но прежде, чем уехать отсюда навсегда, подумал он, отворачиваясь от окна, надо привести в порядок хозяйство.
      С этими мыслями он направился к старухе, склонившейся над столиком, заваленным разным хламом, в этом же зале. Интересно, подумал он, знает ли старая ведьма о том, почему окна, выходящие на море, закрыты шторами. Возможно. Кажется, ей известно все. Не то чтобы его это слишком беспокоило. Что может сделать старая цыганка такому человеку, как он? Только быть ему полезной.
      – Ну, что ты видишь, Пала? – спросил Карр, рассматривая ногти на своей руке.
      Старуха в лохмотьях встрепенулась. Седые волосы падали на испещренное морщинами обветренное лицо.
      – Ну? – повторил он.
      Она ткнула грязным пальцем в небольшую кучку фишек из слоновой кости.
      – Она любила вас. Ни один мужчина не заслужил такой большой любви, которую она подарила вам.
      Слабая дрожь, бывшая для него большой редкостью, пробежала по спине Карра. Пала говорила о Дженет, его первой жене, единственной женщине, которую он по-настоящему любил. На мгновение лицо Дженет возникло перед ним: черные шелковистые волосы, бледная кожа, глаза цвета темного янтаря. Она улыбалась, эта улыбка лишала его равновесия и была полна очарования. В ее глазах сияла несчастная любовь, несчастная, потому что любовь к нему не сделала Дженет счастливой.
      – Да, – сказал он самому себе. – Любила.
      – Она все еще любит вас.
      Голос цыганки внезапно развеял его сентиментальное настроение.
      – Она любит тебя из могилы. – Льстивый и хитрый голос цыганки испытывал его.
      Карр спокойно подошел и взглянул на стол, на котором Пала разложила свои гадальные принадлежности.
      – О да. Уверен, что любит. – Его губы сложились в некое подобие улыбки. – И именно поэтому ее дух меня преследует? Ее и ее трижды проклятого клана? Потому что любит так сильно!
      Он стукнул кулаком по столу красного дерева, и сложный узор из костей разлетелся в разные стороны, рассыпался по крышке стола и по полу.
      Пала, пронзив его злобным взглядом, опустилась на колени, подобрала кости и прижала их к своей высохшей груди, бормоча себе под нос какую-то непонятную чепуху.
      – Вы сломали одну! – с упреком сказала она.
      – Да? – К Карру вернулось самообладание. – Ну и что? Ты можешь купить не одну дюжину на те деньги, что я тебе заплатил.
      – Пала никогда не просит денег.
      Карр улыбнулся. Иногда старая цыганка бывала забавной.
      – Конечно. Я забыл в точности твои слова, но смысл их в том, что подобная просьба может помешать чистоте общения с духами. Но ты никогда не отказывалась от моих подарков. Поправь меня, если я ошибаюсь.
      Пала пригнулась еще ниже и надула губы.
      – Сколько моих подарков уже скопилось с того дня, когда ты шныряла по моим конюшням два года назад, а я поймал тебя?
      – Я не шныряла, – слабо запротестовала она. – Я… я следовала за духами. Они говорят мне, что вам грозит опасность. Я пришла предостеречь вас. Разве я не спасла вас от бешеной собаки?
      Карр посмотрел на цыганку из-под опущенных век.
      – Вы знаете, что это правда! – настаивала Пала. – Для вас я читаю предзнаменования, слушаю шепот духов, я вижу, что случилось раньше, и вижу, что грядет. Разве Пала не была полезной вашей светлости много-много раз?
      – Несколько раз была, – согласился Карр, выдвинул из-за стола стул и сел на него.
      Пала действительно предупредила его о бешеной собаке, как увидела тонущий корабль контрабандистов и его богатую добычу, которую выбросило на берег. И она, несомненно, знала о нем больше, чем любой другой из живых людей, гораздо больше, чем мог знать человек без помощи сверхъестественных сил.
      Карр вытянул ноги и сцепил пальцы рук на плоском животе. Ощущение шелковой, вышитой ткани жилета успокоило его.
      – Пожалуйста, милостивый господин. – Голос Палы превратился в елейное мяуканье. – Я еще гадаю на костях вашим гостям. Им это нравится.
      – Это служит им весьма приятным развлечением, надо отдать тебе должное, – пробормотал Карр. – Довольно трудно выманить лорда Сэндвича из его проклятого «Клуба адского пламени» и еще труднее удержать его здесь вместе с его богатыми и в основном придурковатыми компаньонами. Тебе иногда это удается. Интересно, сколько в твоих словах истины и сколько обмана? – Он подался вперед, устремив на Палу многозначительный взгляд: – Не принимай меня за глупца, Пала. И не жадничай.
      Взгляд цыганки скользнул в сторону. Она бросила свои кости в кожаный мешочек и затолкала его за корсаж.
      – Я не лгу вам. Только говорю то, что рассказывают мне духи, что говорят кости. Если они лгут…
      Она пожала плечами, и Карр улыбнулся ее ловкости. Старая ведьма была ему по нраву. Если кости лгут, как можно винить ее за это? Она всего лишь передает сообщение.
      – Знаешь, почему я тебе доверяю, Пала? – спросил он. – Не считая известного тебе факта: если ты окажешься недостойной доверия, я тебя убью…
      Дешевые бусы на худой шее цыганки забренчали, когда она настороженно покачала головой.
      – …Так вот, именно потому, что твои послания из мира духов чаще пахнут джином, чем серой. Непогрешимая ведьма? Честная? – Карр рассмеялся. – Этих качеств лишены дворяне, так как они могут украшать таких, как ты? Нет, Пала, именно потому, что ты предсказываешь неверно, обманываешь и скулишь, я тебя слушаю. Ты труслива и коварна. Только мертвые могут позволить женщине вроде тебя рисковать своей головой. – Он снова откинулся на спинку. – Не так много времени прошло с тех пор, как ведьм сжигали. Надеюсь, тебе это известно?
      Пала съежилась, словно кролик перед лисой.
      – Я знаю, что ты слышала, видела или даже унюхала что-то в своих костях. Нечто имеющее отношение к Дженет. Что это было? Только никакой чепухи насчет ее вечной любви. – Карра кольнуло какое-то чувство, похожее на сожаление. Но он его проигнорировал. Мертвые возвращаются лишь по одной причине: чтобы досаждать живым. – По сути, она действительно умерла. Так что же ты видела?
      Внезапный порыв ветра заставил задребезжать стекла в окнах, а из камина раздался тихий стон.
      – Я не могу ничего поделать с тем, что слышу, – прошептала наконец Пала. – Вы все спрашиваете и спрашиваете, вы знаете, когда я лгу. Но я не лгу. Она вас любит. Даже теперь, даже после того, что вы сделали. Она прощает.
      – Вот как. – Он встал, собираясь уйти, но тут она снова заговорила голосом ровным и тихим, без всяких интонаций, которым всегда делала свои самые точные предсказания:
      – Она желает…
      – Да?
      – Воссоединиться с вами.
      Карр фыркнул, разочарованный. Опять слезливая сентиментальность. Сегодня у него в замке более семидесяти гостей. Поскольку Пала, по-видимому, не могла ничего предложить насчет того, как избавить замок от привидений, лучше ему заняться живыми.
      – Она хочет быть с вами.
      – Ну, боюсь, дорогой девочке придется немного подождать.
      Улыбка его померкла, когда он увидел, как пристально Пала смотрит на него. Он не ошибся. Он внушал это чувство многим людям… Пала испытывала страх.
      – Это не все! – требовательно сказал он. – Что ты знаешь?
      – Она не будет ждать. Она возвращается. Чтобы простить. Чтобы защитить от них. Как всегда защищала.
      От них. От Макларенов. При жизни Дженет защищала его от их уверенности, не имеющей доказательств, что он их предал, отказывалась верить, что он мог совершить подобный поступок. По крайней мере сначала. К тому времени, как ее не стало, не стало и большинства ее родственников. Позднее благодаря удачно подвернувшемуся проступку его сына Рейна он получил необходимый повод, чтобы уничтожить всех оставшихся членов этого проклятого клана.
      По правде говоря, он не очень удивился, когда Макларены начали выползать из своих могил, желая возмездия, в котором им было отказано при жизни.
      Дженет… Дженет – дело другое. И все же Пала утверждает, что Дженет возвращается только теперь. В этом не было смысла; призрак Дженет преследовал его уже много лет.
      – Как она станет меня преследовать? Когда она вернется?
      – Сейчас.
      – Не понимаю.
      – Она уже больше не призрак. Она нашла сосуд. Здесь. В Уонтонз-Блаш.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Она снова возродилась в другой женщине. В той, которая не подозревает, что делит свое тело с другой душой. Но вы узнаете. Вы ее узнаете.
      Сердце сильно стучало в его груди, когда он подошел, схватил старуху за руку и поднял на ноги.
      – Если ты лжешь, я сам вырву твое сердце из груди и затолкаю тебе в глотку.
      – Я не лгу! – закричала Пала. – Она вас любит. Она хочет снова быть с вами.
      Карр отшвырнул старуху прочь, дрожащей рукой провел по парику, сдвинул его на затылок.
      Дженет вернулась, ошеломленно подумал он.
      Он должен ее найти.
 
      Пала, высоко подобрав юбки, выбежала из комнаты и исчезла. Карр с рассеянным лицом последовал за ней через несколько минут. Он на ощупь спустился по винтовой лестнице и вышел в низкую сводчатую дверь. Здесь он столкнулся с согбенной женской фигурой.
      Черная мантилья скрывала левую половину ее лица, и он увидел перекошенный рот, изуродованную челюсть и один ввалившийся глаз, прикрытый опущенным, безжизненным веком. Карр отшатнулся. Она была уродлива до ужаса.
      Странное существо отпрянуло к стене.
      – Ради Бога, кто ты такая? – воскликнул Карр.
      – Ганна, ваша светлость, – прошамкала старуха с сильным шотландским акцентом, прикрывая рот краем вуали.
      – Черт возьми, еще одна ведьма! Что тебе надо в моем доме?
      – Я служу вашей дочери, сэр. Мисс Фиа. Уже много лет. – Женщина бочком отодвинулась, словно краб. Это было отвратительно.
      – Проклятие! – тихо выругался про себя Карр и отвел глаза.
      Теперь он вспомнил. Фиа питала необычную и необъяснимую привязанность к этой Ганне, а та, в свою очередь, кажется, была единственным человеком, имеющим влияние на его становящуюся все более неуправляемой дочь.
      – Какого черта ты тут делаешь, старуха? – спросил он.
      – Следую вашему приказанию, ваша светлость, – пробормотала старуха.
      – Как это? Шпионишь за мной?
      – Нет! Нет, ваша милость. Вы сказали, чтобы я, когда не ухаживаю за мисс Фиа, держалась в восточных комнатах наверху, чтобы мой вид не смущал вас и ваших гостей. Тут я и была, ваша милость.
      Карр оглянулся и побледнел. Конечно, в окне прямо за спиной Ганны открывался вид на бурлящее Северное море. По рассеянности он, свернув не в ту сторону, очутился здесь и теперь смотрел на утесы, с которых упала и разбилась насмерть Дженет.
      Мышцы на его спине напряглись от дурного предчувствия, а волосы на голове поднялись дыбом. Похоже, сама Дженет привела его сюда.
      – Ваша светлость?
      Он подавил дрожь, обхватил себя руками и сосредоточил внимание на согбенной фигуре. Гордость не позволяла ему выказать ничего хотя бы отдаленно напоминающего страх перед этим жалким созданием.
      Он быстро прошел мимо нее, бросив на ходу:
      – Почему это человек, так любящий красоту, как я, неожиданно оказался в окружении старых уродин?

      Почти сотня гостей заполнили гостиную в передней части замка. Карр приклеил на лицо привычную улыбку, ему пришлось заставить себя успокоиться. С проклятыми привидениями он привык справляться. Но мысль о том, что Дженет может в действительности вернуться… Чепуха! Выдумки невежественной женщины.
      Он помахал гостям рукой, приветствуя их на ходу. Не имело значения, что он не знал и половины из них по имени и в лицо, или то, что они явились к нему как довесок к получившим приглашения. Чем больше мотов, тем лучше.
      Карр налил себе бокал портвейна, залпом осушил его и налил еще, вместо того бледного чая, который чаще всего пил по вечерам. Затем окинул толпу взглядом знатока. Сегодня здесь не было любителей делать крупные ставки. По большей части игроки среднего достатка. Много простаков, один-два шулера.
      – Ваша светлость!
      Карр приподнял бровь в знак того, что узнал этого высокого, очень худого человека, пробирающегося к нему сквозь толпу. Это был Джеймс Уэллс, лорд Танбридж, дальний родственник будущего короля Георга III. Говорили, что Танбридж – наставник наследного принца в королевских, и по-королевски плотских, развлечениях. Благоприятная ситуация, учитывая то, что Танбридж полностью в его власти.
      – Я бы хотел поговорить с вами, сэр, – задыхаясь, сказал Танбридж. – Я… Это важно. Очень важно.
      – Правда? – спросил Карр. – Для кого?
      – Ну, для меня. – Высокий лоб Танбриджа покрылся потом.
      Черт возьми, этому человеку что-то нужно. У Карра было не то настроение.
      – Позднее, Танбридж. Мои гости…
      – Ваши гости подождут, лорд Карр, – перебил его Танбридж более жестким тоном. – Пожалуйста. Я был вам очень полезен в последние годы, а теперь прошу уделить мне лишь несколько минут вашего времени.
      – Вы выдвигаете требования, Танбридж? – удивился Карр. – Как это неприятно для меня и как опасно для вас.
      Танбридж покраснел, но вздернул подбородок. Он собирался проявить досадную настойчивость.
      – Ну хорошо, – сдался Карр, взял Танбриджа под руку и увлек за собой в открытую дверь, ведущую во двор.
      Солнце уже покинуло небо, а ветер стих. Слабый туман плыл вверх по низкому кремнистому склону, спускающемуся к морю. Шум вечеринки сливался с рокотом моря.
      – Так в чем дело, Танбридж? – Карр повернулся к высокому человеку.
      – Ваша дочь, сэр.
      – И что Фиа? – спросил Карр с пробудившимся интересом.
      В последнее время его прекрасная юная дочь стала непредсказуемой: то она была безудержно веселой и шумной кокеткой, то превращалась в сфинкса, загадочного и холодного.
      Ее отношение к нему, несомненно, изменилось за последний год. Когда-то она была его любимицей, искала его общества и забавляла его своим насмешливым остроумием. А теперь она обернула свои таланты против него, да еще и отточила свое мастерство.
      Что натворила Фиа на этот раз? Публично опорочила мужское достоинство этого глупца?
      – Пока вы еще не задохнулись теми словами, которые хотите произнести, Танбридж, я довожу до вашего сведения, что не имею намерения сражаться на дуэли, что бы ни сделала или ни сказала Фиа, – предупредил его Карр. Он протянул руку, останавливая Танбриджа, который хотел его прервать. – Нет. Послушайте. Если у вас с девушкой ссора, которую может решить лишь кровопролитие, предлагаю вам найти кого-нибудь из ее обожателей, кто будет рад сразиться за нее. Я – не стану.
      – Нет! Конечно… почему… то есть я… нет! Нет! – Танбридж покраснел как рак.
      Для одного из самых известных лондонских дуэлянтов, каким, по слухам, был Танбридж, с нетерпением подумал Карр, ему явно недостает куража.
      – Выкладывайте, в чем дело! Что вы пытаетесь сказать?
      – Я… я не хочу убивать мисс Фиа. Я хочу жениться на ней!
      Карр целую минуту смотрел на него, а потом запрокинул голову и расхохотался. Он смеялся, пока у него не закололо в боку, а из глаз не потекли слезы. Смеялся до изнеможения, а когда наконец закончил, достал из-за обшлага кружевной носовой платок и вытер глаза и нос.
      – Ох, спасибо! Мне так необходимо было развлечься. Клянусь, Танбридж, никогда не подумал бы, что вы такой остряк.
      Только тут он заметил, что Танбридж не смеется. Он побледнел, его бескровные губы сжались в тонкую линию. Танбридж говорил серьезно.
      – Я истолкую сомнение в вашу пользу, сэр, – проскрипел Танбридж, – и выскажу предположение, что вы неверно поняли мои намерения, которые заключаются в женитьбе на мисс Фиа.
      – Нет, я понял вас верно, – ответил Карр, заталкивая платок обратно в рукав. – И мой ответ – нет.
      – Почему нет? – спросил Танбридж. – Мое происхождение безупречно. Я – барон, но что важнее – я пользуюсь доверием королевской семьи. Вы, сэр, должны были оценить степень моего влияния на его величество, так как я использовал это влияние в последние годы для того, чтобы убедить его отменить указ о вашей ссылке в Шотландию. Я уже почти убедил его величество в том, что ваша привычка терять богатых молодых жен действительно несчастная случайность, а не нечто более мрачное. Я могу так же легко убедить его в обратном.
      Целую минуту двое мужчин молча смотрели друг на друга: Карр – с утомленным безразличием, Танбридж – дрожа от ярости. Наконец Карр вздохнул:
      – Вы уже все сказали, Танбридж? Прекрасно. Небольшое наставление, прежде чем мы поговорим о вашем сватовстве.
      Пораженный, Танбридж заморгал.
      – Суть шантажа в том, Танбридж, – хладнокровно стал читать ему лекцию Карр, – что шантажист должен желать и быть в состоянии осуществить те угрозы, к которым он прибегает, чтобы заставить жертву уступить его настояниям. Возьмите, например, себя. Я знаю, что вы сделаете для меня все возможное, потому что, если я не вернусь в Лондон, у меня не останется выбора, как только утешиться своим последним приобретением – замком Кемпион. Как долго он принадлежал вашей семье, Танбридж? Двести, триста лет?
      Танбридж перестал дрожать. Его лицо снова обмякло и приобрело привычную для Карра неприятную вялость.
      – И не только это, – мягко продолжал Карр. – Со стыдом признаюсь, что мне будет приятно видеть вас на корабле, отправляющем вас в ссылку. Помните историю с чипсайдской проституткой?
      – Но я был пьян!
      – А! – Карр игриво погрозил ему указательным пальцем. – Зато я не был.
      Танбридж побледнел.
      – Ну, на этот раз я буду снисходителен, так как искать другого лизоблюда с такими связями, как у вас, почти в конце игры было бы утомительно. Конечно, это можно сделать, и, если возникнет необходимость, я его найду. Помните об этом, Танбридж, в следующий раз, когда вам захочется попробовать себя в качестве шантажиста. – Карр склонил голову набок. – Мы понимаем друг друга?
      Танбридж молча кивнул.
      – Хорошо. Теперь, прошу вас, скажите мне, что это за история с Фиа?
      Танбридж сгорбился, словно марионетка, у которой перерезали ниточки. На лице появилось совершенно несчастное выражение.
      – Она – сирена! Клянусь. Она доводит меня до отчаяния.
      – Да, – кивнул Карр. – Я слышал, ей такие вещи удаются.
      – Она меня околдовала, говорю вам. Она – суккуб, дьявол в женском обличье! – продолжал Танбридж с отчаянием в голосе. – Вот единственное объяснение этому наваждению.
      – Приятный слух, если его распустить перед началом ее выездов в свет, – раздраженно пробормотал Карр. Возможно, ему придется разобраться с Танбриджем в конце концов, если он будет продолжать молоть подобную чушь. Сирена – это обворожительно, но суккуб – уже внушает тревогу.
      Танбридж умоляюще протянул к нему руку:
      – Она должна быть моей. Должна.
      – Не будьте смешным.
      – Но почему нет? – Танбридж выглядел совершенно сбитым с толку и страдающим. Карр молча поаплодировал искусству Фиа. – Я богат. У меня хорошие связи. Почему же нет?
      – Потому что вы уже у меня под контролем, – объяснил Карр. – Выдать за вас Фиа было бы лишним. Нет. Фиа выйдет замуж за того, кто не находится ни под чьим нажимом, ни под чьим влиянием. – Его улыбка выдавала определенную гордость. – Потому что Фиа – великолепный соблазн.
      – Но… но я хочу ее! – жалобно произнес Танбридж, оставив все попытки вести себя по-мужски.
      Карр дружески хлопнул его по плечу:
      – Бросьте, дружище. Будьте мужчиной. Кроме того, Фиа выжала бы вас и выплюнула за две недели. Клянусь небом! Этой девчонке всего шестнадцать! Она еще только пробует на вас молочные зубки. Представьте себе, какой она станет в двадцать лет.
      Слабый звук шотландской волынки раздался из тумана, и Карр смолк. Он вскинул голову.
      – Вы слышали?
      – Что слышал? – равнодушно спросил Танбридж. – А что вы скажете, если Фиа объявит, что хочет выйти за меня?
      – Она не захочет. – Карр прищурился и смотрел в мягкое мерцание окрашенного закатом тумана. В нем двигалась какая-то темная фигура. Он был в этом уверен. Темная мужская фигура, одетая в плед с поясом. – Вы там что-нибудь видите?
      – Почему не захочет?
      Карр бросил на Танбриджа лишь один взгляд, а потом снова стал вглядываться в туман.
      – А почему она должна захотеть?
      Очевидно, этот ответ на прямой вопрос окончательно убедил Танбриджа в тщетности его просьбы. Он глубоко вздохнул и ушел. Карр почти не заметил этого. Его глаза были устремлены на плывущий туман. Он напрягал слух, чтобы услышать загробную волынку Макларенов. Но ничего не слышал.
      Проклятые привидения! Разве мертвым больше нечем заняться, кроме этих детских игр в прятки? Выругавшись, Карр покинул террасу и спустился по блестящим от росы гранитным ступеням в сад. Он решительно шагал по тропинке между искусно подстриженными деревьями, странными и фантастическими фигурами из живого тиса и самшита. Туман клубился вокруг его ног, влага просачивалась сквозь белые шелковые чулки и покрывала пятнами бледно-голубой атлас на каблуках его туфель.
      В конце сада, где еще одна лестница из розового гранита вела на нижнюю террасу, Карр остановился и осмотрелся. Внизу папоротник и утесник проникли в прежде упорядоченные клумбы с розами и редкими растениями. Внизу тени были гуще. Ночь вступила в свои права. Туман сгустился, воздух стал холоднее.
      – Выходите, проклятые духи Макларенов! Я здесь! Преследуйте меня!
      Никто не ответил на его вызов. Ни один призрак не материализовался. Ни одна волынка не прозвучала из темноты. Ничего.
      Всякий раз, когда с ним это случалось, все происходило одинаково: замеченное краем глаза движение, порыв холодного ветра там, где не могло быть никакого ветра, барабанная дробь, которая могла быть стуком его сердца, но не была им.
      Это сводило его… Нет! Это ничего для него не значило! Просто мешало. Раздражало. Вот и все.
      – Что же вы? – крикнул он во мрак. – Неужели мертвые все еще боятся живых? Неужели шотландцы бегут от англичан даже после смерти? Трусливые призраки!
      Казалось, сама тишина насмехается над ним. Карр пошел обратно, остро чувствуя на себе взгляды и насмешливые улыбки призраков. Он уже начал подниматься по ступенькам на террасу, когда его взгляд упал на цветное пятно, запутавшееся в тумане и в розовых ветвях. Шарф? Странно, что он не заметил его раньше.
      Должно быть, какая-нибудь гостья имела свидание в саду. Чертовски холодная погода для свидания. Карр нагнулся, поднял шарф и застыл на месте.
      В руках у него оказался ветхий кусок старого шелка. Его некогда яркие цвета потускнели и выцвели от времени, или от старости… или от десяти лет пребывания в море. Одна сторона была порвана и истрепана, хотя с другой стороны он был аккуратно подрублен. Кто-то разорвал его в ярости.
      Карр закрыл глаза. Снова открыл. Шелк не исчез. И не превратился в другой кусок ткани. Он стиснул его в кулаке. Он узнал его.
      Это был арисед Дженет, женский вариант пледа. Пледа Макларенов. Он не мог ошибиться. Этот шарф был на ней в тот день, когда она умерла. Это он, Карр, разорвал его, разъяренный тем, что она посмела надеть его на бал. В одну половину она завернула Фиа, это была вторая половина.
      Последний раз он видел этот шарф плавающим рядом с телом Дженет в море у подножия скалы.
      Куда он ее столкнул.

      – Карр даже не стал искать Джейми с его волынкой, – хрипло рассмеялась Майра. Она сидела у туалетного столика в спальне, отведенной Карром для компаньонки Фейвор Донн.
      Фейвор наблюдала, как Майра окунула клочок ваты в баночку с жиром и начала стирать с лица краску цвета охры.
      – Да он бы его и не нашел. Пусть он прожил в этом замке более двадцати лет, но он не знает и половины его тайн. Например, если произнести что-нибудь шепотом у парапета под южной башней, то кажется, что звук доносится из сада под внутренним двором замка.
      – Вы так уверены в том, что Карр знает и чего не знает, – заметила Фейвор.
      – А как же. Я слушала его ругань и проклятия два года и еще десять лет до этого следила за ним. Да. Я знаю черную душу Карра не хуже собственной души, – сказала Майра. Она бросила испачканную вату в огонь и начала сворачивать сброшенную одежду в узелок, который позже спрячет в комод у своей кровати.
      Фейвор оглядела комнату, думая о том, какие тайны она скрывает. К счастью, ее собственная комната не сообщалась с этой, но ей не нравилось, что Майра может в любую минуту зайти к ней в спальню.
      – Если бы я могла припомнить такие подробности насчет Дженет, которые мог знать только Карр, – пробормотала Майра, сосредоточенно щурясь на свое отражение в зеркале.
      – Ну, лучше вам побыстрее что-нибудь придумать, – заметила Фейвор. – Мы гостим в замке уже две недели, и пока что хозяин замка обращал на меня не больше внимания, чем на кошку из кухни. Не знаю, чем еще привлечь его взгляд, разве что поплясать голой при свете камина.
      Майра бросила на нее раздраженный взгляд. Она перестала массировать щеки кусочком ваты и быстро припудрила лицо мелкой белой пудрой, стараясь не задеть брови и ресницы. Покончив с этим, она уложила свои седые волосы в узел.
      Никто, увидев ее сейчас, с бледным лицом, похожим на пудинг, не узнал бы в ней Палу, смуглую, тощую цыганку.
      – Я потратила два года на то, чтобы напичкать голову Карра намеками и предсказаниями о возвращении Дженет, – сказала Майра. – Если тебе не удастся заставить Карра поверить, что ты – это она, то лишь потому, что тебе этого не хочется.
      Она задумчиво смотрела на Фейвор, закладывая под корсаж подушечки из шерсти.
      – Не в этом ли дело? Ты не задумываешься о том, что с тобой было бы, если бы ты могла сама распоряжаться своим будущим? – Ее шотландский акцент становился заметнее по мере того, как росло презрение в голосе. – Все еще не можешь забыть это тюремное пугало, англичанина?
      – Ничего подобного, – возразила Фейвор.
      – Как бы не так. – Майра кивнула головой. – Джейми говорит, что, как только он вернулся из Франции, ты интересовалась у него судьбой узника.
      – Я знаю, что вы мне не поверите, но я спросила, потому что чувствую себя…
      – Виноватой. – Майра выплюнула это слово. – Так ты говоришь. Так ты утверждала последние полгода. Ну, мне кажется, твоя чувствительная совесть слишком уж разыгралась. Что касается меня, то я считаю, что у девушки, которая повинна в смерти большей части членов своего клана, не должно остаться в душе места для другой вины.
      – Вы еще не знаете, на что я способна, – невозмутимо ответила Фейвор.
      Методы убеждения старухи никогда не отличались тонкостью, но нельзя было отрицать их эффективность. С тех пор как она привезла Фейвор во Францию, она не упускала ни одного случая напомнить ей о долге перед кланом. За это время обе многое узнали друг о друге.
      Фейвор научилась скрывать свои уязвимые места. Майра узнала, что послушная марионетка, которой она надеялась манипулировать, – независимая молодая женщина, с которой нелегко справиться. Это открытие не понравилось Майре, и обе женщины постоянно конфликтовали.
      – А может быть, – сказала Майра, – ты задаешься вопросом, действительно ли необходимо приносить в жертву твою цветущую молодость? – Фейвор молча смотрела на нее. – Ну, милочка моя, все мужчины, которые погибли из-за тебя, тоже были в расцвете молодости. И все они заслужили счастье иметь красивых невест, и пухлых младенцев, и теплый домашний очаг. Мой муж, брат и трое сыновей в том числе.
      – Я знаю.
      Фейвор действительно знала. Она украдкой пробралась на конюшню в ту ночь, когда они приехали в замок, и нашла Джейми, выдававшего себя за кучера Томаса Донна. Он-то и рассказал ей о той ужасной ночи, когда вырезали почти всю ее родню. Тогда Майра потеряла свою семью, но все же нашла в себе силы спасти раненых и ухаживать за ними до полного выздоровления.
      Фейвор вспомнила добрую аббатису, которая потратила несколько лет на то, чтобы успокоить ее, Фейвор, совесть. А сейчас благодаря стараниям Майры к ней вновь возвращалось прежнее чувство вины.
      – Мы прятались здесь и рисковали нашими последними людьми, занимаясь контрабандой французского коньяка, не для того, чтобы ты счастливо жила в этом своем прекрасном французском монастыре. Мы делали это, потому что у нас были планы относительно тебя. Ты должна исполнить долг крови.
      – Я никогда не отказывалась.
      Господи, нет. Груз ожиданий Макларенов иногда почти пригибал ее к земле, но она не сдавалась. Она не сломается и теперь. Никто не жаждал заплатить этот долг больше, чем сама Фейвор.
      – Мы не для того трудились, строили планы и приносили жертвы все эти годы, чтобы ты могла все загубить теперь, на последнем этапе.
      – Я ничего не загублю.
      – Если все пройдет хорошо, – а это в твоих руках, – остров и замок скоро снова будут принадлежать Макларенам. Разве не этого ты хочешь? – спросила Майра.
      – Да.
      – Тогда имей в виду, ты не должна играть роль Дженет Макларен, ты должна стать Дженет Макларен. Понимаешь?
      – Я пыталась, – ответила Фейвор, не в силах скрыть отчаяние. – У меня лицо болит от усилий, но Карр меня не замечает.
      – Так старайся еще больше! – мрачно ответила старуха.
      Фейвор не отступила. У нее были свои причины делать то, что она делала: она хотела окончательно и бесповоротно избавиться от чувства вины.
      – Времени остается мало, а вы не сумели дать мне ключ к Дженет Макларен. Возможно, ваши воспоминания неверны, ваша память не так хороша, как вам кажется. Возможно, вы не можете научить тому, чего не знаете.
      Майра внезапно рассмеялась:
      – Ты сомневаешься в моих способностях трагической актрисы, девочка? Не надо. Разве я не убедила Карра в том, что я – милая старая дама? – Губы ее изогнулись в приятной улыбке. В мгновение ока Майра преобразилась в рассеянную престарелую родственницу, которой хотела казаться. Фейвор с невольным восхищением смотрела на нее.
      Они приехали шесть месяцев назад и поселились в пустом помещичьем доме Томаса Донна. Вскоре после этого Майра отправила лорду Карру письмо, якобы написанное Томасом Донном, представлявшее ее как миссис Дуглас, его тетку и компаньонку его младшей сестры Фейвор.
      Как и предсказывала Майра, Карр не мог устоять перед искушением прибавить к своему списку гостей состоятельную и плохо охраняемую наследницу. Он тут же прислал приглашение, и через несколько дней Майра уже тащилась следом за Фейвор вверх по лестнице Уонтонз-Блаш, роняя кружевные носовые платочки и шепча: «Ох, простите, мисс». С тех пор они стали частыми гостями в Уонтонз-Блаш.
      Майра перестала улыбаться.
      – Однако ты права в одном. Времени осталось мало. Тебе необходимо сегодня вечером остаться с Карром наедине. Но этого не произойдет, если он увидит рядом с тобой меня. Черт бы побрал этого человека, мне кажется, у него еще осталось достаточно здравого смысла, чтобы бояться твоего брата. Карр не хочет рисковать, вдруг я сообщу Томасу Донну о его неподобающем поведении по отношению к тебе. – Эта мысль ее рассмешила, и она захихикала. – Я скоро спущусь вниз, – задумчиво продолжила Майра, – нарочито много выпью чего-нибудь горячительного, а ты появишься через час. К этому времени будет казаться, что я уснула. Ты сможешь остаться с Карром наедине, и он не будет тревожиться о последствиях.
      Она встала, натянула перчатки и взяла веер. Направилась к двери, но приостановилась.
      – Это должно произойти сегодня вечером. «Пала» обещала Карру, что его покойная жена вернется за ним. Я обратила внимание на выражение его лица. Он безумно хочет ее видеть. Хоть он и сбросил ее с утеса, он все еще молится на нее. Карр всерьез полагает, что любит ее, а она его. – Она коротко и печально рассмеялась. – Наш план идеален. Когда он вновь обретет жену, то уже не отпустит. – Выражение ее лица стало жестким. – После того как он женится на тебе и остров Макларена снова будет принадлежать Макларенам, твоя миссия будет завершена.
 
      Час спустя Фейвор Макларен встала со своего места, на котором так и просидела после ухода Майры. Она старательно расправила складки юбок из тафты темно-красного цвета и тройные рюши черного кружева, ниспадающие с рукавов, и вышла из комнаты.
      Лицо ее не выдавало никаких чувств, и действительно, нечего было выдавать. Фейвор чувствовала себя зрительницей, которая смотрит пьесу с места на балконе.
      Она убедит Карра, что она – его покойная жена, вернувшаяся с того света. Она выйдет замуж за Карра. А затем исчезнет, вернется во Францию, где он никогда не посмеет ее искать. А потом она будет ждать сколько угодно… Карр умрет, и замок снова вернется в руки Макларенов, потому что это Шотландия, где женщина наследует имущество покойного мужа.
      Черноволосое видение промелькнуло и исчезло перед ее глазами. Пораженная, Фейвор не сразу осознала, что увидела собственное отражение в висящем на стене зеркале.
      Она не мигая смотрела на него – на бледную, как у привидения, кожу, пустые черные глаза, совершенно бездушные.
      Она всматривалась в отражение и видела высокие скулы, маленькие, изогнутые губки, стройную шею и тонкие дуги бровей. Все это было иллюзией, результатом ухищрений художника, желающего приукрасить, подчеркнуть или приглушить. Пудра с добавлением мельчайшего, переливающегося свинцового порошка создала ее белую кожу, старательно нанесенная помада сделала губы тоньше, чем их сотворила природа, небольшое количество румян подчеркнуло высокие скулы, а щипчики Майры создали эти тонкие, изогнутые брови. Капля белладонны расширила зрачки настолько, что ее глаза уже не казались такими синими. И наконец, три раза в неделю Майра растирала какие-то корни и ягоды и красила волосы Фейвор в черный цвет. «Мертвый цвет, – подумала Фейвор. – Черный, как эбонит». В нем не было здорового блеска.
      По крайней мере внешне Фейвор была настолько похожа на Дженет Макларен, насколько это было в силах Майры, с ее краской и эликсирами. В остальном, чтобы добиться еще большего сходства, необходимо было полагаться на воспоминания тех, кто знал давно умершую леди. Для пробы она открыла свой веер. Быстрым движением, потому что Дженет Макларен ничего не делала медленно, прикрыла им губы, опустила веки и бросила взгляд искоса. Слишком скромно. Она попыталась еще раз…
      – Послушайте, мисс Донн, не будете же вы настолько жестокой, чтобы тратить эти блистательные, манящие взоры на собственное отражение в зеркале? Я хочу сказать, подарите мне хоть один, а?
      Фейвор резко обернулась. Лорд Орвилл стоял, привалившись плечом к стене. Голос его звучал нетвердо, рот был недовольно поджат. Фейвор попятилась.
      В первый же вечер в Уонтонз-Блаш лорд Орвилл застал ее в пустой комнате. Без всякой преамбулы он схватил ее и впился в губы зверским поцелуем. До сих пор ее тошнило при воспоминании о его холодных мокрых губах. Она пыталась вырваться, но он был слишком силен. Она не смела кричать. Карр мог отослать ее прочь за ханжество, или, что еще хуже, у него могло возникнуть отвращение к ее девичьей чувствительности. Только своевременное появление хихикающей жены Орвилла, за которой гнался разгоряченный, растрепанный лакей, отвлекло Орвилла настолько, что Фейвор сумела вырваться из его объятий и убежать. С тех пор ей удавалось избегать его.
      Очевидно, удача от нее отвернулась.
      – Язык проглотила, что ли? – протянул Орвилл.
      Хитрость, заклинала она себя. Это ее единственная надежда. Орвилл не имеет представления, как обращаться с женщиной, которая искуснее его ведет светскую беседу. Она заставила себя дышать ровно.
      – Лорд Орвилл. – Фейвор встала на цыпочки и сделала вид, что высматривает кого-то за его спиной. – Не вашу ли жену я там вижу? Она поднимается вверх по лестнице с каким-то конюхом.
      Он презрительно усмехнулся:
      – Ну и что? Пусть она им насытится… или скорее, – и он невесело рассмеялся, – пусть этот парень ею насытится. Это всем удается.
      Он оттолкнулся от стенки, кривя губы.
      – Я с гораздо большим удовольствием насытился бы вами, мисс Донн. Откусывая по кусочку.
      Он подошел к ней, теребя свой длинный белый подбородок.
      – Это будет все равно что пробовать на вкус нечто редкое, нечто такое, что немногим мужчинам удавалось попробовать. О, не надо строить такую удивленную мину, дорогая. Я наводил о вас справки, видите ли. Мы все наводили.
      – Как это утомительно, – ответила Фейвор, заставляя себя стоять на месте. – Не могу даже представить, зачем вы это делали, поскольку я не выказывала и капли подобного интереса к вам.
      – Ай-ай-ай. Такая грубая маленькая шотландка. Разве вам не любопытно, что я узнал?
      – Нет.
      Он улыбнулся еще шире.
      – Я узнал, что ваш старший брат лишен права наследования, потому что предпочел уехать в Америку, а не носиться по горам Шотландии вместе с остальными родственниками-якобитами. Мне это кажется весьма разумным, но, очевидно, ваша родня сочла это нарушением верности клану.
      Орвилл внимательно наблюдал за ней, стараясь определить, причинил ли он ей боль.
      У Фейвор мелькнула мысль, что, возможно, Орвилл здесь для того, чтобы разведать, не зреет ли снова восстание в горной Шотландии. Кажется, он шпион.
      Если это так, то она ему удовольствия не доставит. Она наизусть помнит сказку о трусости брата и лишении его прав на наследство. Обязана помнить. Томас сам ее придумал. Это позволило ему свободно жить среди этих английских узурпаторов. Они презирали его, как предателя своего народа, и в то же время открывали ему объятия, как плуту, готовому сорить деньгами.
      – Боюсь, его братья не очень высокого мнения о нем. Но не надо так огорчаться, мисс Донн. Я слышал, что большое состояние очень его выручает. И вас тоже.
      Фейвор продолжала рассматривать свое отражение, как тщеславная женщина, на которую наводит скуку разговор с надоедливым собеседником.
      – А родственники из его бывшего клана ему угрожают? Не поэтому ли он так внезапно покинул Шотландию?
      Фейвор ближе нагнулась к зеркалу, поправила черный локон на виске и только потом ответила:
      – Гм? Томасу? Господи, нет, ничего подобного. Насколько мне известно, мой дорогой брат сейчас в Америке. – Она улыбнулась равнодушной улыбкой. – А теперь извините меня…
      Фейвор уже было прошла вперед, как Орвилл загородил ей дорогу. Улыбка исчезла с ее лица.
      – Сэр?
      – Как это он оставил свою маленькую сестричку одну?
      – Возможно, потому, что он уехал на свои плантации, а его сестричка питает отвращение к поту, которого на плантации в избытке. Хотя, – прибавила она, окидывая взглядом влажный лоб Орвилла и его блестящую от пота верхнюю губу, – кажется, здесь его тоже хватает.
      Орвилл вспыхнул:
      – Вы дерзкая девица, мисс Донн.
      – Но недостаточно привлекательная для столь искушенного мужчины, как вы. – Тут Фейвор выругала себя за просительные нотки в своем голосе.
      Орвилл тоже их уловил. К нему тотчас же вернулась самоуверенность.
      – Позвольте мне самому судить об этом. – Он нагнулся, и его зловонное дыхание коснулось ее рта.
      Мужество внезапно покинуло Фейвор. Она подхватила свои развевающиеся юбки и бросилась бежать. Несколько мгновений она не слышала ничего, кроме шуршания тафты, стука собственных каблуков и далекого гула голосов, который постепенно становился все более далеким.
      Затем она услышала, что Орвилл гонится за ней.
      Она пробежала мимо своей комнаты, которая не могла служить надежным убежищем. Ей ни за что не достать ключ на бегу, а уже тем более невозможно запереть дверь на замок. Единственным шансом для нее было ускользнуть от него.
      – Как восхитительно! – крикнул Орвилл на бегу. – Я обожаю игры!
      Фейвор побежала к лестнице для слуг и нырнула в низкую дверцу; каблуки ее застучали по истертым каменным ступеням. Она оказалась в каком-то очень узком извилистом коридоре, но времени думать, куда она попала, не было, потому что Орвилл не отставал. Еще несколько дверей и еще один тускло освещенный коридор. Ее загоняли, как годовалого оленя, которого пытаются отбить от стада, гнали в дальние помещения замка, в его темную, нежилую часть. Легкие горели, юбки волочились за ней мертвым грузом, вырывались из рук. Наконец Фейвор остановилась, тяжело дыша, и огляделась. Больше не было сил бежать. В отчаянии она бросилась к ближайшей двери и толкнула ее. Дверь нехотя подалась.
      Фейвор вбежала в комнату, обернулась и тихонько прикрыла дверь, прижавшись к ней спиной. Она ждала с бешено бьющимся сердцем и искала другой выход.
      Его не было.
      Она находилась в спальне, давно не используемой и заброшенной. Похожие на саван куски ткани закрывали всю мебель, кроме огромной кровати в центре. Прозрачные занавески, разорванные в клочья, свисали лохмотьями с балдахина. Какие-то коробки, сундуки, картины были свалены у одной стены.
      Приглушенная атмосфера напряженного ожидания пронизывала комнату, словно здесь обитали духи, которые затаили свое призрачное дыхание в ожидании, когда она уйдет. Фейвор прислушалась, не раздадутся ли шаги Орвилла. Но ничего не услышала.
      Она посчитала до ста, потом осторожно пересекла комнату. Ее пышные юбки оставили в пыли на полу широкую полосу. Фейвор подошла к высокому окну и отодвинула прозрачную занавеску. У нее перехватило дыхание.
      Вечернее небо пылало над кипящим морем цвета кобальта. День изливал свое великолепие на черные плечи ночи. Никогда она не видела такого заката.
      – Господь всемогущий! – ахнула несчастная.
      – Миледи.
      Сердце ее перестало биться. Не успела она обернуться, как Орвилл набросился на нее сзади, обхватил за талию, сбил с ног. Она упала на окно, лицом вперед. Жадным поцелуем он впился в ее шею.
      Фейвор закричала, вырываясь и рыдая от ужаса. Он рассмеялся. Этот смех погасил ее страх, словно холодная вода огонь.
      Она Макларен, а не какая-то подлая английская шлюха. Никогда она не станет жертвой англичанина. Фейвор завела руки за голову и вцепилась ногтями ему в лицо, с удовлетворением ощутив, как подалась его плоть под ее пальцами.
      – Сука! – Он схватил ее за руку и яростно вывернул, потом ударил о стену с ошеломляющей силой, схватил за другую руку и проделал с ней то же самое. – Шотландская шлюха! – прошипел он ей в ухо. – Я тебя за это проучу, и черт с твоим братцем ублюдком! Посмотрим…
      Вдруг его голос оборвался и перешел в сдавленный крик изумления, в это же мгновение Фейвор почувствовала себя свободной. Обессиленная, она опустилась, точнее, сползла на пол.
      Теперь здесь стало почти совсем темно. Каково же было ее удивление, когда она увидела в комнате двоих мужчин. Они боролись. Незнакомец был высок и широк в плечах, его тяжелые кулаки молотили с неуловимой быстротой. Он нанес несколько сокрушительных ударов, потом выпрямился, а Орвилл зашатался и рухнул на пол.
      Нежданный гость повернул голову в ее сторону, заколебался, но потом двинулся к ней, чтобы предложить ей руку, как решила Фейвор.
      Она подняла голову, потрясенная и благодарная, и улыбнулась ему:
      – Благодарю вас, сэр. Я… я не могу выразить, как я вам признательна. Большое вам спасибо.
      Он не протянул ей руки. Она нахмурилась, сбитая с толку такой неучтивостью после всего, что случилось. Он сделал еще шаг навстречу ей и попал в полосу последних лучей света, проникающего в окно. Фейвор вдруг поняла его нежелание прикасаться к ней.
      В последний раз она видела его, когда за ним гнались французские солдаты – солдаты, которых натравила на него она.
      Это был ее англичанин.

      Высокий мужчина прищурясь смотрел на Фейвор. С огромным облегчением она поняла, что он не может узнать ее в таком замаскированном виде…
      – Вы благодарите меня за мою нынешнюю услугу или за ту, которой вы так ловко воспользовались в Дьепе? – спросил он.
      Значит, с анонимностью покончено.
      Его голос был грубовато-равнодушным, глаза цвета чистого дикого меда казались непроницаемыми. Только легкий изгиб верхней губы выдавал его настроение. Не слишком благодушное.
      – Это и правда вы, – сказал он. – Какой вероломный план придумали вы для этого бедного пьяницы? – Он кивнул в сторону неподвижного Орвилла. – Будь я проклят, если мне не следует стряхнуть с него пыль и извиниться, так как любой мужчина, связавшийся с вами, леди Предательница, заслуживает, самое малое, жалости со стороны собрата по несчастью и, весьма возможно, его помощи.
      Фейвор слушала эту едкую тираду вполуха. Она была занята тем, что смотрела на него. Боже, какой он огромный. Гораздо выше и шире в плечах, чем она его помнила. На нем были видавшие лучшие дни черные штаны в обтяжку и белая, не застегнутая на пуговицы, свободного покроя сорочка с открытым воротом. Угловатые, резкие черты лица, взъерошенные черные волосы, свободными локонами закрывающие сильную шею.
      Она помнила англичанина бледным, а теперь перед ней был крепкий и загорелый молодой мужчина. Тот, прикованный к стене, с растянутыми в стороны руками, находился на грани отчаяния, а этот выглядел полным хозяином своей судьбы. Они явно поменялись ролями. Теперь над Фейвор властвовали судьба и воля других людей, и ей не понравилась такая перемена в их положении. Она вдруг осознала, что одна опасность сменила другую.
      Англичанин подходил все ближе, как будто смакуя каждое мгновение. Фейвор попыталась подняться, но не успела. Он схватил ее за плечо и рывком поставил на ноги. Она заставила себя посмотреть ему в глаза.
      – Ну… – пробормотал англичанин. Его взгляд скользил по ее щекам, губам и шее, словно лаская. – Что вы скажете, мадам Нуар, или вдова Ламбетт, или как вас там называют, черт подери?
      – Фейвор, – ответила она. – Фейвор Мак… Фейвор Донн.
      Он застыл.
      – Черт бы вас побрал, что это еще за фокус? Не знаю, в какую игру вы теперь играете, но я хочу знать правду.
      Фейвор сморщилась от боли в плече.
      – Правду, не то я… Правду!
      – Это правда, клянусь вам! – вскричала девушка. – Мой брат – лорд Томас Донн. Он владеет поместьем в пяти милях от побережья на северной дороге. Вам стоит лишь спросить у любого в этом замке, чтобы получить подтверждение моим словам. Я – Фейвор Донн.
      – А что сестра дворянина делала во Франции под маской продажной женщины? – В его взгляде читалось презрение.
      Фейвор заколебалась в поисках подходящего объяснения. Он тряхнул ее.
      – Говорите!
      – Мой брат… а также Зверь – контрабандист, – прошептала она. – Это его искали французы в Дьепе. Это его я защищала в тот день…
      Он наклонился к ее лицу. Его глаза больше не были спокойными, они обжигали. Англичанин выглядел теперь старше, чем во Франции, более жестким и гораздо более опасным. Фейвор молча молилась, чтобы он ей поверил.
      – Я клянусь, – прохрипела она.
      – Проклятие, – наконец выдохнул он, но, казалось, это был ответ на какое-то внутреннее признание, а не на то, что она сделала. – Вы еще не ответили на мой вопрос. Что вы делали в Дьепе, маленький ястреб? И почему на вас это новое оперение?
      – Что? – растерянно спросила она.
      – Ваши суровые брови исчезли, и вы выкрасили волосы. Зачем?
      – Потому что, – Фейвор лихорадочно искала приемлемый ответ, – потому что английские джентльмены предпочитают черноволосых.
      – Никогда об этом не слышал.
      – А где вы могли слышать о современной моде? – спросила она, молясь про себя, чтобы его не рассердило ее нахальство. – Или вам в камеру приносили журнал мод?
      На его лице промелькнуло одобрение.
      – Туше.
      – А что вы здесь делаете? – высокомерно осведомилась она, пользуясь возникшим преимуществом.
      Неужели он узнал, кто она такая, и последовал за ней сюда, чтобы отомстить? При этой мысли ее охватила дрожь. Пусть ей будет уроком никогда не уступать велениям нечистой совести. Пусть бы его схватили французы.
      – О нет, прекрасная хищница. Хорошая попытка сменить тему, но я не зеленый юнец, чтобы меня мог отвлечь пухлый ротик, произносящий высокомерные слова. Мы говорили о вас. Почему вы оказались в Дьепе? В ваши обязанности входило стоять у штурвала корабля контрабандистов? – насмешливо спросил он.
      – Конечно, нет! – парировала Фейвор, с молниеносной быстротой перебирая в уме все мыслимые варианты ответов. – Я гостила у родственников, которые заботились обо мне многие годы. Во Франции я была в большей безопасности, чем здесь. Из-за Тома. – Она взглянула на него, чтобы оценить его реакцию. Но не смогла. – Вы знаете насчет Тома, разумеется.
      – Знаю? – Англичанин вдруг отпустил ее, отступил назад и теперь стоял со скрещенными на широкой груди руками.
      Она попятилась, потирая синяки, оставленные его пальцами на ее руках. Его взгляд равнодушно скользнул по красным пятнам.
      – Том уехал из страны сразу после Куллодена. Предводители остальных кланов назначили за его голову награду.
      – Почему?
      Фейвор потупила взор как будто в смятении.
      – Брат был у Куллодена еще совсем в нежном возрасте, и тем не менее он понял, насколько шотландцы плохо вооружены и как велик численный перевес их противников. Том… – она сделала паузу для большего эффекта. – Том никогда не питал склонности к сражениям. Вид крови его пугает. Он покинул поле боя, как только началось сражение.
      Его внезапный смех заставил ее широко раскрыть глаза. Она нахмурилась. Он широко улыбался ей, его белые зубы блестели в полумраке.
      – Спаси меня Бог, вы могли бы и кошку уговорить залаять, маленькая лгунья.
      – Неужели в вас нет ни капли порядочности? – спросила Фейвор, вспыхнув от гнева. – Я только что призналась вам в позоре моего брата.
      – То есть в том, что он сбежал с поля битвы из-за своего отвращения к крови? Вам придется придумать что-нибудь получше, особенно если вы хотите совместить эту сказку с историей о том, как тот же трусливый брат стал известным контрабандистом. Если, конечно, Зверь не прячется в трюме всякий раз, когда начинается кровопролитие.
      – Не будьте смешным, – огрызнулась Фейвор. Обида вытеснила у нее страх.
      – Отнюдь. Вы достаточно смешны за нас обоих.
      – Мне наплевать, верите ли вы мне…
      – О, вот это напрасно, – спокойно перебил он, и ее снова охватил страх.
      – Томас устраивает все так, чтобы кровопролития не было. В прошлом году французы назначили награду за любые сведения, которые могли способствовать его аресту. Мы боялись, что выйдут на моих приемных родителей, и, чтобы не навлечь на них беды, решено было устроить мой побег. Том придумал план, по которому нужно было найти приманку.
      – То есть меня. И этим я обязан визиту неоценимого Жака. Где ваш похожий на Гаргантюа приятель?
      – Он здесь, его зовут Джейми, и он мой… кучер моего брата.
      – Как прекрасно иметь кучера, одаренного столь многочисленными талантами.
      – Он не имеет никакого отношения к вашей… ситуации. Он всего лишь выполнял приказания, – возразила Фейвор, представив, как Джейми и этот высокий здоровяк сойдутся в смертельной схватке.
      – Не волнуйтесь, милочка. Я не обижу вашего ручного буйвола.
      Она вздохнула с облегчением. Его лицо смягчилось.
      – Но скажите мне, где ваш умный братец? Я жажду с ним познакомиться.
      – Он за границей.
      – Чтобы избежать еще больших неприятностей? А почему вы здесь, без него?
      Если она будет держаться ближе к правде, возможно, ей удастся убедить его оставить ее в покое, уехать и… а что он-то тут делает?
      – Возможно, мой брат кажется человеком состоятельным, но это не так. Мы не богаты. И наш клан тоже. Собственно говоря, вся наша семья довольно бедна.
      – Ну?
      – Я здесь для того… для того, чтобы пополнить состояние клана. – Она почти говорила правду.
      – Состояние? Вы хотите сказать, что забрасываете сети в матримониальные воды, мисс Донн? Здесь? – Его голос звучал скептически. – В Уонтонз-Блаш? Ну, вы в высшей степени оригинальны. Не многие из застенчивых дебютанток решились бы приехать сюда в поисках супруга.
      – А куда еще может поехать такая невеста, как я? Неизвестная шотландка, без земель, семьи и знакомых, которые меня бы рекомендовали? – горячо возразила Фейвор, так как англичанин заставил ее задуматься. Даже если она сможет распоряжаться собственным будущим, то вряд ли сумеет найти семейное счастье.
      – Только в Уонтонз-Блаш я смогу найти жениха, который не будет слишком глубоко копаться в моем генеалогическом древе. Пока на мне роскошные туалеты и драгоценности, здесь меня принимают за выгодную партию.
      – Вы хотите сказать, что контрабандный бизнес не настолько прибыльный, как об этом говорят? А я-то считал его одним из самых выгодных занятий для честолюбивого молодого человека.
      – Нет, – резко ответила она. – Это не так. Совсем не такое выгодное, чтобы восстановить состояние, отнятое английскими уб…
      – Осторожно, мисс Донн, – сухо перебил ее англичанин. – Ваш будущий муж может оказаться как раз одним из этих английских «уб».
      – Это я понимаю, – мрачно ответила Фейвор. – Но, видите ли, у меня нет выбора. Ваши англичане не оставили в живых шотландцев, из которых можно было бы выбирать, – ни богатых, ни бедных. Они убили всех.
      У нее возникло вдруг чувство, что ее слова задели какую-то струнку в его душе и он начинает сочувствовать ее рассказу.
      – Да. В этом есть доля правды, – сказал он через несколько мгновений. – Но с другой стороны, у меня уже есть опыт, я уже наслушался ваших лживых историй.
      Она ошиблась. Ему совершенно безразлично уничтожение ее народа.
      – Смейтесь надо мной, сколько вам угодно, – резко ответила она.
      – Подберите свою нижнюю губку, милочка, она слишком соблазнительна, когда вы ее так надуваете, и уверен, что вам это хорошо известно.
      Фейвор в раздражении топнула ножкой и уставилась на нее в изумлении. Она не топала ногой с детства.
      – Что за прекрасная сказка и что за прекрасная из вас вышла героиня, Фейвор, любовь моя, – сказал англичанин легким, насмешливым тоном. – Такая храбрая и страстная. Как это благородно с вашей стороны пожертвовать собой ради клана. – Его лицо стало серьезным. – Если бы я только мог поверить в это благородство. Но вы с такой готовностью воспользовались мной.
      – И сегодня я бы сделала то же самое. Вы уже были осуждены. Что вам было терять? Кроме того, – она с вызовом посмотрела на него, – вы ведь спаслись, не так ли? Ну, значит, вы получили больше, чем обещала сделка.
      – О нет, – пробормотал он, – я еще не получил ничего из того, что обещала эта сделка.
      Мужчина шагнул вперед, напряженный, хищный, сосредоточенно целеустремленный. Девушка отступила назад. И уперлась спиной в стену. Он улыбнулся. Злая получилась улыбка. Дьявольская улыбка.
      Он поднес руку к ее лицу. Она вздрогнула, но он пронес ее мимо и уперся раскрытой ладонью в стену рядом с ее головой. Его поза только подчеркивала, насколько он выше ее. Он просто закрыл ее своим огромным телом. Его взгляд скользнул по ее лицу, шее и задержался на глубоком декольте.
      – Меня выкупили из тюрьмы, чтобы я вас развлекал.
      – Не меня, – возразила Фейвор, – а мадам Нуар!
      – Которую вы изображали, – ответил англичанин неожиданно тихим голосом, полным неги.
      Столь резкая перемена тона почему-то вызвала у девушки необъяснимое чувство слабости, приятной истомы.
      – Вам не следовало красить волосы, – задумчиво произнес он, играя ее локонами. – Раньше они были красивее. Как краденое золото. Теперь они мертвы, словно глаз мертвого ворона.
      – Льстец, – прошептала Фейвор.
      – Кто бы мог подумать, что вы… из всех женщин в мире… именно вы, – ответил англичанин так тихо, что она едва расслышала.
      Заметив, как он разглядывает ее тело, она почувствовала себя зрелой и пышной, ей стало неловко. Она не могла бы отвести глаза, даже если бы попыталась.
      – Прошу вас.
      – Просите о чем? Доставить себе удовольствие? И что для этого потребуется, как вы считаете? – спросил он. – Один раз я уже получил от вас поцелуй и до сих пор помню его вкус. Разве это не странно? – Он опустил крашеную прядь на ее плечо и терпеливо расправил локон. – Правда?
      – Да.
      – Я провел в тюрьме четыре года, вы знаете, – сказал он. – Четыре года – это долгий срок, можно забыть о тех плотских удовольствиях, которые я только начинал постигать. После побега – с вашей помощью – мне понадобилось несколько дней, чтобы осознать, что я в безопасности. Но потом… потом я стал искать эти удовольствия, когда это не было связано с риском для жизни.
      Его лицо стало суровым.
      – И знаете что? Хотите узнать нечто весьма странное? – Он приблизил лицо, его рот казался очень мягким, пожалуй, даже слишком нежным. – Хотите?
      Фейвор кивнула, завороженная его тихим, гипнотическим голосом, жаром его руки.
      – Даже в испепеляющем жару наивысшего наслаждения я чувствовал вкус ваших губ.
      Она попыталась сдержаться, чтобы не ахнуть. Но ей это не удалось.
      – Что это? Румянец, маленький ястребок? Слишком откровенно? Клянусь Богом, по-моему, я смутил эту девушку. – Он невесело рассмеялся. – Подумать только, я принял вас за мадам Нуар. В самом деле, я потерял дар понимать женщин.
      – Она моя родственница, – сказала Фейвор.
      – Имейте хоть каплю уважения к моему уму. Сомневаюсь, что вы когда-либо встречали эту леди… Нет! – Он прижал огрубевший палец к ее рту. – Ваши губы начинают произносить ложь, когда вы еще даже не успели подумать. Избавьте нас обоих от вашей очередной выдумки. – Неуверенно, словно нехотя, он провел кончиком пальца по ее губам.
      – Я не могу заставить вас верить или не верить, – ответила она. Чувство паники, не похожее ни на что из испытанного прежде, поднималось в ней вместе с возбуждением, пронизывающим ее рот, щеки, горло, ее груди и бедра.
      – Будь я проклят, леди-ястреб, говорите ли вы хоть когда-нибудь правду?
      Голос ей не повиновался. Она молча, умоляюще смотрела на него.
      – Кровь Христова, – пробормотал англичанин, и злая, навеянная сатаной тьма залила его лицо. – Не могу решить, кого Бог наказывает, меня или вас. Давайте выясним.
      Его губы коснулись ее намеренно осторожно. Она закрыла глаза.
      Теплое дыхание. Бархатные губы, упругие и испытывающие. Просто поцелуй, просто самое нежное прикосновение его губ, и тем не менее колени ее ослабели, голова закружилась. Он придвинулся ближе. Она это почувствовала, вкусила его дыхание. Обволакивающее дыхание, а может, угрожающее? Оберегающее? Пресвятая Дева, она не могла понять.
      Он прошелся пальцами по ее шее, потом, очертив границу декольте, дерзкие пальцы оказались за корсажем…
      Фейвор вспыхнула. Широко раскрытыми глазами она, испуганная, посмотрела на него.
      – Отпустите, – умоляющим тоном произнесла она. – Прошу вас. Я не богата, и у меня нет имени, с которым хотели бы связать себя другие. Все, что у меня есть, – это моя добродетель. Пожалуйста, не отнимайте ее у меня.
      Неужели у него сбилось дыхание? Она не могла определить. Ее собственные мысли кружились таким вихрем, что ей было не до оценки состояния другого человека. Ее собственное дыхание было слишком неровным.
      – Отпустите меня, – повторила она. – Пожалуйста! Я даже не знаю вашего имени.
      – Меня зовут Рей… Рейф, – ответил англичанин. – У меня были гораздо более интимные отношения с женщинами, но знали они обо мне гораздо меньше, чем уже знаете вы.
      – Как вы смеете так со мной разговаривать? – Эти слова были рождены нарастающей в ней паникой. – Я не уличная женщина, берущая деньги только за то, что поднимает юбки.
      – О, будьте уверены, я не всех их нахожу на улицах, – ответил он. – И у меня не было денег, чтобы им предложить.
      Огонь разгорелся в ее груди, обжег горло, опалил щеки.
      – Значит, вот в чем дело.
      Фейвор всегда знала, что игра, которую она затеяла вместе с Макларенами, потребует высокой цены. Но такого поворота судьбы она не предвидела.
      – В чем дело? – спросил он. В его темном взоре заиграла улыбка.
      – Вы отыскали меня лишь для того, чтобы наказать за Дьеп. Чтобы отомстить… отомстить, овладев мной против моей воли.
      Когда она закончила, он фыркнул с отвращением:
      – Успокойтесь. Вашей добродетели ничто не угрожает. Сколь странным бы вам это ни показалось, мне бы хотелось верить – без сомнения, это самообман, – что я могу получить с женщиной удовольствие, не прибегая к насилию.
      Увидев ее широко распахнутые, изумленные глаза, он расхохотался и покачал головой.
      – Что касается вашей идеи о том, что после четырех лет в этой адской дыре я не могу найти лучшего применения едва обретенной свободе, как только выслеживать вас, чтобы опрокинуть на спину… Клянусь всеми святыми, мадам, вы самонадеянны еще больше, чем я!
      В его изложении это действительно казалось невероятным. Только совершенный безумец стал бы так действовать. Фейвор почувствовала, что снова краснеет.
      – Тогда что вы здесь делаете? – спросила она.
      Англичанин задумчиво смотрел на нее несколько минут, прежде чем ответить.
      – Вы когда-нибудь слышали о кладе Макларенов?
      – Слышала, – ответила она. Все Макларены знали легенду об утерянных драгоценностях. – Это гарнитур из рубинов и бриллиантов: ожерелье, серьги, брошь и браслет. Говорили, что это подарок королевы Марии одной из дам рода Макларенов в благодарность за помощь в разоблачении предательства Дарнли.
      – Да, – подтвердил он, – тот самый.
      Она нахмурилась.
      – Он исчез. Возможно, был продан, чтобы финансировать еще одно победоносное возвращение.
      – А! Цинизм у шотландки? – Рейф рассмеялся. – Кто бы мог подумать! Что касается клада, некоторые утверждают, что Макларены спрятали его в Уонтонз-Блаш и здесь он находится до сих пор.
      – И поэтому вы здесь? Я вам не верю.
      – У вас есть лучшее объяснение? Кроме непреодолимого соблазна лишить вас невинности, конечно. Если только вы не лжете и все еще невинны.
      – Рыцарь! – бросила она, больше смущенная напоминанием о ее глупости, чем возмущенная его грубостью.
      Он насмешливо смотрел на нее.
      – Я здесь уже неделю. До сих пор это было нетрудно. Карр держит пустыми большую часть восточных комнат, используя их как склад. Поэтому здесь я и начал поиски. – Он обвел рукой комнату.
      – Клад Макларенов – просто детская сказка, – ворчливо сказала Фейвор. – Если эти рубины и бриллианты и существовали, то они уже давно исчезли. Но я удивлена, что вы знаете эту сказку. Это всего лишь местная легенда. Откуда вам о ней известно?
      – Моим соседом по камере был Эштон Меррик. Он мне все и рассказал.
      Она широко раскрыла глаза. Конечно. Все знали, что сыновья Карра были захвачены какими-то шотландцами, желающими ему отомстить. Они продали их французам в качестве политических заключенных, а французы держали их ради выкупа. Как всем известно, Карр до прошлого года отказывался платить за их возвращение, так ей по крайней мере говорили, но в прошлом году Эштон ненадолго появлялся.
      Возможно, Рейф встречал и Рейна Меррика, виновника всех ее бед. Возможно, этот англичанин даже знает что-нибудь о судьбе этого трижды проклятого насильника.
      – У Эштона Меррика был брат, – сказала она.
      – Да.
      – Он тоже сидел с вами в камере?
      – Нет. Рейна Меррика держали в другом городе. В другой тюрьме. Сомневаюсь, что ему известно даже то, жив ли Эштон. Мне это не известно.
      Фейвор закрыла глаза.
      – Хоть бы Бог не позволил Рейну Меррику узнать об этом, – пробормотала она.
      – Вы ненавидите Рейна Меррика? – спросил он.
      Ей не хотелось говорить об этом демоне с черной душой. Ни теперь. Никогда.
      Позади зашевелился Орвилл. Застонав, он перевернулся. Снова Фейвор прибегла к мудрым наставлениям аббатисы: «Веди себя как королева, и тебе не понадобится корона». Она расправила плечи.
      – Орвилл скоро очнется. Если только вы не собираетесь его убить, что… – поспешно продолжала она, заметив, что Рейф задумчиво смотрит на Орвилла, – повлечет за собой обыск в этих комнатах, то я предлагаю вам уйти отсюда. Благодарю за помощь. В свою очередь, обещаю, что никому не скажу о вашем присутствии здесь. – Фейвор двинулась мимо Рейфа к выходу, но он загородил ей дорогу.
      – Я вас еще не отпускал. Я думал.
      – Думали? Вот как. Надеюсь, это для вас не новое занятие.
      Его губы дрогнули в улыбке. А она очень старалась не показать вновь возникшего страха.
      – Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал обо мне. Несколько рискованно было красть еду с кухни по ночам. И если я не найду драгоценности в этом крыле, мне придется искать в обитаемых частях замка. Нужно будет слиться с гостями, чтобы это делать. А это означает, что мне нужна одежда. Хорошая одежда.
      – Поэтому?
      – Поэтому вы принесете мне и еду, и одежду. То есть если вы не хотите, чтобы ваш хозяин, лорд Карр, узнал, что наследница и ее брат не так богаты, как он полагал.
      – Вы не посмеете ему рассказать. Вы не можете встретиться с ним. Он велит вас повесить как вора.
      – Мне и не нужно встречаться с ним. Стоит лишь написать письмо.
      – Это шантаж!
      – Да, – легко согласился англичанин. – Я знаю.

      Рейн прислонился к дверному косяку, провожая взглядом удаляющуюся молодую женщину. Он дал ей возможность уйти.
      Да, Фейвор Макларен повезло. Ее имя остановило его.
      Рейн вздохнул. К несчастью, нет никаких сомнений в том, что эта хорошенькая особа – Фейвор Макларен. Пусть они с братом маскируются под фамилией Донн. Он узнал ее. Да, она повзрослела, но упрямый подбородок и ярко-синие глаза остались прежними.
      Улыбка его померкла, как только он взглянул на несчастного Орвилла, пытающегося подняться на четвереньки. Фейвор права: ни к чему этому малому знать своего обидчика.
      Орвилл поднял голову. Его ничего не выражающие глаза говорили о том, что он еще не пришел в себя. И Рейн этим воспользовался. Один удар в челюсть – и ловелас-неудачник вновь распростерся на полу.
      Рейн, кряхтя, взвалил несчастного на плечо и понес в обитаемую часть замка. Идти пришлось в кромешной тьме, но он знал все закоулки: не забыл с детства. Вспомнилось, как он прятался здесь от сурового отца, как благодарил всякий раз Всевышнего за то, что отец был подвержен предрассудкам.
      А Фейвор… Возможно, она действительно хочет выйти замуж, чтобы поправить материальное положение Макларенов.
      Рейн подавил воспоминания о том, какую роль сыграл он сам в варварских планах своего отца.
      Бросив Орвилла в коридоре возле двери, ведущей в жилую часть замка, Рейн поднялся по узкой винтовой лестнице башни наверх. Там, опять же на ощупь, он нашел маленькую спальню, которую использовал в качестве своей штаб-квартиры со времени приезда. Зажег фонарь, взял со стола бутылку лучшего портвейна Карра, ногой придвинул пыльное кресло к единственному окну, выходящему на море, и сел в него.
      Усталость, которой он не чувствовал еще пять минут назад, навалилась на него. Не хотелось ни о чем думать, но в голову лезла всякая чепуха: хорошо бы побриться, сменить сорочку. Рейн улыбнулся. Какая чувствительность в его-то положении! Все-таки годы заключения в этом свинарнике привили ему неистребимую любовь к чистоте. Ничего… как только он найдет драгоценности матери, он купит себе сотню новых сорочек, и не только сорочек. Никогда больше не станет носить грязные нитяные чулки или жилеты с пятнами пота. Может быть, он сделается эксцентричным и будет дышать только сквозь надушенный шелковый платок…
       Когдаон найдет драгоценности матери? Сегодня более правильно сказать: еслион их найдет. Насколько ему известно, он был единственным, кто когда-либо видел эти легендарные камни.
      Это случилось незадолго до ее смерти, когда ему было девять лет. Как-то раз он хотел стянуть кусок сахару. Улучив минутку, когда рядом с ним никого не было, он хотел пробраться на кухню, но, подойдя к двери, услышал мамин голос; от страха быть пойманным на месте преступления он юркнул в кладовую.
      В это время в кухню вошел сердитый на вид рыжеволосый парень. Боясь, что его застанут за подглядыванием, Рейн притаился в чулане. Он не все расслышал, но было ясно, что незнакомец пытается заставить мать что-то сделать, а она не соглашается.
      В конце концов незнакомец ушел, и мать вскоре тоже ушла. Ее красивое лицо было искажено тревогой. Желая успокоить ее, Рейн выскользнул из своего убежища и пошел следом. Вместо того чтобы вернуться в свою комнату, мать поспешно прошла в маленький кабинет, где принимала местных торговцев и отдавала распоряжения прислуге. Прежде чем Рейн догнал ее, она закрыла за собой дверь.
      Встревоженный Рейн заглянул в замочную скважину. Он увидел, что мать нагнулась над старой восточной чайной коробкой и начала нажимать на деревянные пластинки на ее поверхности. Внезапно из центра коробки выскочил плоский ящичек.
      Мать с благоговением достала из него тяжелую золотую вещь. Она была большой, формой немного напоминала дракона или льва и была украшена сверху большими, грубо обработанными камнями. Мать держала ее в руках всего секунду, а потом снова спрятала в потайной ящик.
      Рейн не понял, что это была за вещь, но тем не менее догадался, что его мать хотела бы сохранить ее в тайне. Он никогда никому не говорил о ней. Даже Эшу. И уж конечно, своему отцу.
      Только позднее, когда до него дошли слухи и сказки о так называемом кладе Макларенов, он понял, что именно тогда увидел. Но к тому времени его матери уже не было в живых. Не питая большой любви к ее родственникам и еще меньше – к своему отцу, он хранил молчание.
      Сидя в тюрьме, он часто думал о той уродливой броши. Она стала его путеводной звездой, с ней были связаны его самые заветные мечты. Он хотел продать ее и на эти деньги зажить.
      Пробраться в Уонтонз-Блаш так, чтобы об этом не догадался отец, не представляло труда. Рейн просто присоединился к слугам, ждавшим кареты своих хозяев. Он подхватил чей-то сундук, взвалил его на плечо, вошел вслед за лакеем в замок, а потом поднялся по лестнице наверх. Там он бросил свою ношу и скрылся в комнате матери, предполагая, что меньше чем через час все будет проделано.
      Но его план дал сбой. Здесь все изменилось, и ни одной маминой вещи не сохранилось.
      С тех пор он без устали обыскивал замок.
      Верхние этажи восточного фасада, которые и четыре года назад почти не использовались, теперь были полностью заброшены, превратились в склад. И в какой склад! Если последняя неделя и дала что-то Рейну, так это возможность заново оценить того демона, который владел его отцом. Он никогда еще не сталкивался со столь ярким доказательством человеческой жадности. Замок был буквально набит мебелью, сундуками, ящиками. И какая же здесь была фантастическая смесь ценных вещей и хлама!
      Ничто не выбрасывалось. Человек мог бы потратить жизнь, перебирая эти обломки и ошметки, сокровища и мусор, накопленные десятком поколений, в поисках одной маленькой восточной коробки.
      Но у него не было выбора. У него не было ни денег, ни ремесла, ни прошлого, ни будущего. Он не мог или, скорее, не хотел обращаться к отцу. Карр считал, что его младший сын гниет во французской тюрьме, и пусть себе считает дальше…
      Рейн сплел пальцы на животе и уперся подбородком в грудь, размышляя. Все осложнилось.
      Фейвор Макларен.
      Он улыбнулся. Как все-таки странно… Надо же было, чтобы именно эта девушка, а не какая другая освободила его, сама того не желая.
      Рейн вспомнил день, когда девять лет назад долговязая девчонка спасла ему жизнь. Тогда никто из домашних Карра не удосужился узнать имя спасительницы. А он узнал… только узнал несколько месяцев спустя, после того как его раны зажили. Девочка к тому времени куда-то исчезла.
      …Рейн закрыл глаза. Вкус отличного портвейна не смог заглушить на его губах тонкий привкус ее губ. Если бы ее звали Сэл, Пег или Энн, он мог бы сделать именно то, в чем она его заподозрила.
      Только она ошибалась в одном: он сделал бы это не из чувства мести.
      Его предавали и использовали столько раз, что ее маленькое предательство даже не появилось в его списке самых крупных обид. Забавно, что Фейвор остро ощущала свою вину. Его поздравления святым сестрам.
      Нет, он овладел бы ею потому, что хотел ее.
      Желание и томление, которые он держал в узде с того момента, как она покинула его, внезапно вырвались на свободу с разрушительной силой. Рейн сделал глубокий вдох. Он не собирался рассказывать ей, что ее образ преследует его, что он пробуждает в нем похоть сильнее, чем податливая плоть и опытный рот других женщин. Нельзя давать ей в руки такое оружие.
      Рейн нахмурился. Как объяснить эту неправдоподобную смесь невинности и искушенности в ней? Откровенный, прямой взгляд и искусную ложь? Это была загадка, и, более того, она его раззадоривала и возбуждала почти так же, как ее красивое тело.
      Он снова ощутил бархатную кожу ее груди, податливость ее тела, заново пережил тот простой поцелуй.
      Ему хотелось большего.
      Проклятие, но ведь ее зовут Фейвор Макларен, и эта девушка имеет полное право ненавидеть его и желать ему смерти. Единственная девушка в мире, которой он обязан помогать всем, чем может. Девушка, чью жизнь он погубил.

      – Тащите его к воротам!
      Веревки, стягивающие ему запястья, натянулись, и он упал лицом вниз, ободрав подбородок и лоб. У него даже не было сил повернуть голову.
      – Вставай, английский ублюдок! Вставай, мерзавец! – Жестким каблуком сапога кто-то ткнул его в бок, сломав то, что еще оставалось целым.
      Он застонал. Больше он ни на что не был способен. Его схватили за руки и поволокли к арке над входом в древнюю башню. Там они поставили его, почти потерявшего сознание, под зубьями поднятой железной решетки. Его били и толкали; злые голоса звенели в ушах; смрад потных тел и едкий дым травяных факелов забивали ноздри.
      Рот его наполнился металлическим привкусом. Кровь запеклась на губах и капала с подбородка. Кровь заливала один глаз и текла на сорочку.
      – Макларен! – теперь кричали они с торжеством. – Макларен! Выходи к нам!
      Высоко над ними раздался в ответ слабый женский голос:
      – В чем дело? Чего вы хотите?
      Его дернули за веревку спереди, и он упал на колени. За его спиной хриплый голос ответил:
      – Мы ищем Макларена!
      Он прищурился, увидел худую, средних лет женщину в лохмотьях, с таким свирепым лицом, что оно лишилось не только признаков пола, но и всякой человечности. Это ее палка первой сломалась о его плечи.
      – Клана Макларенов больше нет, – ответил голос сверху, на этот раз тише.
      – Нет, леди, вы ошибаетесь! – возразил мужской голос. – Мы из этого клана. Пусть англичане прогоняли нас из наших домов и сжигали на собственных фермах. Пусть они нас изничтожали, но мы уцелели. Мы – из рода Макларенов, и мы привели лэрду английского насильника, чтобы научить его шотландскому правосудию.
      – Что? Как это? Кто этот юноша? – спросила леди, повысив дрожащий голос, в котором отразился собственный страх Рейна.
      – Злое семя Карра, который излил свое собственное семя под юбки монахини! – завопила женщина в лохмотьях. – То была девушка из рода Макларенов!
      – Господь милосердный, это сын Карра?
      – Он самый. Карра, который нас обманул и предал, который отнял у нас трубки и пледы, который украл наши земли и убил не одну, а трех жен! Ну, с нас хватит! Этого мы не потерпим! Мы добьемся справедливости!
      Толпа одобрительно взревела.
      – Пришлите к нам нашего лэрда, чтобы мы еще раз могли обрести свою гордость!
      – Глупцы! – крикнула женщина, и в ее голосе слышалось такое отчаяние, что на мгновение Рейн пришел в себя. – Вы убили… моих сыновей!
      – Макларен! Макларен! – скандировали голоса за его спиной, разрастались, превращались в грохот, который заглушил даже звон в его ушах.
      Он попытался поднять голову и сказать им правду: он не насиловал Мерри. Да, они застали их вдвоем, Мерри обнаженной, а его почти обнаженным, но это не было насилием. Она обвинила его в насилии, потому что испугалась их, того, что они с ней сделали бы, узнай, что она добровольно отдалась сыну Карра.
      Он хотел сказать им об этом. И еще хотел сказать, что не был первым, кто поднял подол ее платья послушницы. Он открыл рот. Но слова не шли.
      Он слишком хорошо знал, что они сделают с Мерри, если он заговорит. Мерри сознается. После этого ее изнасилуют все присутствующие мужчины. И будут насиловать, весьма вероятно, до тех пор, пока она не умрет.
      Кто-то вновь ударил его в разбитый бок. Мир закружился, злые лица расплылись и растворились в вихре огненных пятен света и тени.
      «Кроме того, – мелькнула у него смутная мысль, – я уже почти мертв. Сколько еще боли можно вынести?»
      На его голову набросили петлю, шершавая веревка быстро пропиталась его кровью. Появились новые руки. Его снова толкнули, он снова упал, но опять его поставили на ноги.
      – Нет!
      Новый голос. Молодой. Очень молодой. Детский голос, чистый и ясный перекрыл гортанный рев толпы.
      – Нет, вы не должны этого делать!
      В толпе раздался ропот.
      – Это дочь Макларена.
      – Младшая дочь лэрда.
      – Девочка Макларена.
      Он ощутил, как толпа переключила свое внимание, ощутил движение, когда кто-то прошел сквозь толпу. Прищурился, всматриваясь затуманенным взором. Он не понимал, что происходит, и каждую секунду ожидал, что его сейчас вздернут вверх и он повиснет под аркой ворот.
      – Нет, говорю я вам! Вы не можете его убить. Моя мать, жена вашего лэрда, умоляет вас отпустить его.
      – Девочка рехнулась. Трагедия лишила ее рассудка. Пойди к ее матери, Колин, и узнай правду. – Крепкий юнец протиснулся мимо Рейна и направился в башню.
      – Я не сумасшедшая! Моя мать умоляет вас пощадить этого парня. От этого зависит жизнь моих братьев.
      Толпа недовольно заворчала.
      – А где же твоя мать, девочка? – спросил кто-то.
      – Умерла! – Этот голос прогремел из окна наверху башни. – Леди истекла кровью!
      Девочка разразилась рыданиями. И Рейн пожалел этого ребенка, так как было ясно, что она дала матери обещание на ее смертном одре и не сможет сдержать его. Дети тяжело переживают подобные вещи.
      Вновь он услышал ее голос:
      – Мама послала меня сюда с последним вздохом, чтобы вас остановить. Неужели в вас нет почтения к мертвым?
      Толпа услышала лишь, что леди Макларен умерла в этой почти разрушенной башне, где нашел пристанище их лэрд, в то время как их враг живет припеваючи в ее законном доме, а сын их врага теперь в их руках.
      – Умерла? Вы слышали? Леди Макларен умерла! Перебросьте веревку! Вздернем его повыше! Пусть он попрыгает!
      И тут вдруг Рейн почувствовал, как маленькая фигурка налетела на него, тонкие ручки обвились вокруг его шеи, а ее лицо уткнулось в его пропитанную кровью сорочку. Вокруг них раздались потрясенные крики.
      – Я не позволю вам его убить, – зло выкрикнула она. – Мои братья сидят в лондонской тюрьме, а мой отец как раз сейчас поехал просить милости у короля. Если вы его убьете, вы погубите моих братьев так же верно, как если бы сами держали в руках топор палача!
      Он едва устоял на ногах со связанными за спиной руками, когда хрупкое тело девочки так отчаянно прильнуло к нему. Толпа переминалась в нерешительности, ее жажда крови временно утихла при виде маленькой девочки в белой ночной сорочке, крепко вцепившейся в сгорбившееся тело высокого, избитого парня.
      Он попытался улыбнуться, что у него не получилось, и прошептал в мягкие, как у котенка, волосы:
      – Отойди, девочка. Они не позволят мне пережить эту ночь, а твои братья уже мертвы. В Лондоне для шотландцев нет милосердия.
      – Этот ублюдок говорит правду! – заявил тощий шотландец. – Отойди, девочка. Ты не знаешь, что он собой представляет, что происходит. Отойди!
      Руки девочки крепче ухватили его за талию, она всем телом прилипла к нему, словно морская ракушка к корпусу корабля.
      – Нет! Я обещала маме!
      – Уберите ее.
      Но никто не хотел прикасаться к последнему из оставшихся в живых ребенку Макларена. Так они стояли целую вечность, как показалось Рейну, застыв на месте, будто персонажи живой картины, ожидающие смерти.
      И смерть не заставила себя ждать.
      Она прискакала верхом, и стук копыт эхом отражался от мерзлой земли, и зловещий свет заструился к ним по темной дороге.
      – Красные мундиры!
      С чувством, напоминающим ликование, толпа отвернулась от Рейна, схватилась за пики и дубинки, запрещенные мечи и шесты. Толпа пришла в движение, устремилась навстречу приближающимся солдатам. Рейн смотрел на них и почти не почувствовал, как девочка подняла руки и стащила с его горла петлю.
      И тут на них налетели солдаты. Кони топтали черную ночь копытами, мечи рассекали плоть, а дубинки крушили кости. Пронзительные вопли, стоны, повсюду лица, испачканные грязью и кровью, застывшие от напряжения и окаменевшие от злобы.
      Он сморгнул с глаз кровь и посмотрел вниз, на девочку. Она дрожала, тряслась так сильно, что он слышал, как стучали ее зубы от страха.
      Все быстро закончилось. Так чертовски быстро. Только что толпа бурлила в апокалиптической схватке, а через минуту почти все смолкло. Вокруг них лежали мертвые и умирающие шотландцы. Несколько солдат бродили среди них, выискивая живых.
      – Он жив?
      Рейн поднял голову, пытаясь разглядеть обладателя этого знакомого голоса – своего отца, который спрашивал о нем с таким безмерным равнодушием. Но с другой стороны, кто бы мог подумать, что его отец поскачет ему на помощь?
      – Да. – Еще один знакомый голос, охрипший от тревоги. Эштон, его брат, который все время пытался защитить Рейна от его собственного безрассудства.
      – Вот как. – Секундное молчание. – А кто это рядом с ним?
      – Дочь Макларена, – ответил один из солдат.
      – Неужели? – На этот раз удивился Карр. – Откуда ты знаешь?
      – Здесь одна шотландка проклинает эту девочку. Говорит, что если бы не она, они повесили бы Рейна Меррика и успели бы убежать до нашего появления.
      Стоящая рядом с Рейном девочка вскинула голову.
      – Нет, – прошептала она.
      – Прикончить ее?
      – Девочку или шотландскую ведьму? – спросил его отец. – Нет. Не стоит. Эта женщина на вид слишком стара, чтобы рожать новых Макларенов. Отпустите ее. Что касается девочки… Подозреваю, что ее следует считать подданной короны? И в некотором роде теперь я должен о ней позаботиться?
      – Да, – ответил сбитый с толку солдат.
      – Так я и думал, – вздохнул Карр.
      – Не трогай ее, – прохрипел Рейн.
      Карр бросил на него взгляд.
      – Уверяю тебя, у меня нет намерения пачкаться, прикасаясь к ней, а что касается твоего тона, мой мальчик… ну, ты дал мне предлог, в котором я нуждался, чтобы очистить свои земли от последних Макларенов. В самом деле, благодаря тебе, Рейн, Макларенов больше не существует. – Слабый крик вырвался у девочки, и Карр опустил глаза на маленькую фигурку, съежившуюся у ног Рейна. – И благодаря тебе тоже, дорогая. Почему ты спасла моего никчемного сына?
      Девочка подняла голову, на ее глазах блестели слезы.
      – Не из любви к вам, сэр, а чтобы спасти жизнь моих братьев.
      Отец Рейна секунду смотрел на нее, потом закинул свою золотоволосую голову и расхохотался. Снующие вокруг них солдаты, которые обшаривали одежду убитых шотландцев, словно шакалы, бродящие среди трупов, подняли головы и настороженно посмотрели на Карра.
      Рейн покачнулся, к его горлу подступила тошнота. Он знал, почему смеется Карр. Причина могла быть только одна. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, когда отец ей все скажет.
      – Но дорогая моя, неужели никто тебе не сказал? Ты не знала?
      – Не знала чего? – прошептала девочка.
      – Того, что в эту самую минуту голова Джона Макларена украшает пику над Северными воротами.
      Глаза Рейна были закрыты, но он не мог заткнуть уши. Только ребенок мог выразить голосом такое страдание, только девочка, которая за одну ночь потеряла отца, мать, брата и весь клан, который сама же помогла уничтожить.
      Из-за него.
 
      Рейн вздрогнул и очнулся. Он был весь мокрый от пота, словно его тело даже теперь, через столько лет, отторгало события той ночи. Он откинулся на спинку кресла и стал смотреть на море.
      По какой бы причине ни находилась здесь Фейвор Макларен – ради охоты на мужа, как она утверждала, или по иной причине, он должен помочь ей.
      У него был небогатый опыт в вопросах чести, да он никогда и не пытался познакомиться с таким возвышенным понятием. Но ради Фейвор Макларен он готов был учиться.

      Карр сидел неподвижно, пока новый камердинер брил ему голову. Наконец неприятная процедура была завершена, и маленький человечек – Рэндалл? Или Рэнкл? – водрузил парик ему на голову и подал серебристый конус. Карр держал его у лица, пока вокруг него витало душистое облако пудры, покрывая парик тонким белым слоем. Рэнкл подождал несколько минут, пока не осядет пудра, потом осторожно снял накидку, защищающую одежду Карра.
      – У вашей светлости очень внушительный вид, – сказал он.
      Карр стряхнул с рукава пятнышко пудры.
      – Рэнкл, – с любопытством спросил он, – неужели ты только что сделал замечание по поводу моей внешности? Ты сделал его, да? Милостивый Господь, куда катится этот мир, если слуги позволяют себе высказывать свое мнение по поводу внешности господ, когда их не просят? Мне следовало отхлестать тебя за подобную самонадеянность, но это, вероятно, уничтожит плоды твоей утомительной деятельности, поэтому я удержусь от искушения. На этот раз.
      В самом деле, сначала он проявил великодушие к Танбриджу, теперь к камердинеру. Он явно становится сентиментальным.
      Карр встал и вытянул руки в стороны, терпеливо ожидая, пока камердинер наденет на него новый жилет из пурпурной парчи. Этот цвет ему очень шел.
      – На будущее, – продолжал Карр, пока Рэнкл поправлял ему воротник, – на будущее запомни, что я и сам прекрасно понимаю, какой у меня внушительный вид. Меня заинтересует твоя оценка лишь тогда, когда я перестану выглядеть внушительно.
      – Прошу прощения, сэр!
      «Так всегда получается с новыми камердинерами: чертовски много времени уходит на их укрощение», – подумал Карр со вздохом. Он взял свои перчатки и изо всех сил хлестнул ими по лицу Рэнкла, оцарапав его хрустальными бусинами. Тот поднес руку к ране, с изумлением глядя на Карра. В его глазах промелькнуло нечто напоминающее гнев. Боже правый, это просто невероятно. Такие создания, как Рэнкл, не испытывают гнева. Они спасаются бегством.
      – Я не нуждаюсь в твоих извинениях. Я просто сообщил тебе свое мнение. А ты меня перебил. Послушай, Рэнкл, если я хоть один раз не буду выглядеть внушительно, ты будешь уволен. И запомни: без рекомендательного письма в этих варварских краях ты не найдешь места.
      Маленький лакей вздрогнул.
      – А теперь ступай, – сказал Карр. – Я решил сегодня не выходить к обеду. Сообщи об этом моей дочери.
      Камердинер поклонился и поспешно вышел.
      Карр подошел к затянутой зеленым бархатом стене и дернул за вышитую тесьму. Ткань разошлась, надуваясь и опадая складками по обе стороны от изящного портрета в натуральную величину. Он сделал шаг назад, нежно глядя на него.
      – Дженет, дорогая, почему сейчас?
      В течение десяти лет каждую ночь он чувствовал одно и то же: Дженет здесь, она наблюдает за ним. Он к этому привык. Это его не тревожило и даже не очень интересовало. В конце концов, призракам можно найти весьма ограниченное применение.
      Но новая идея, высказанная Палой, что дух может проникнуть в другое тело и в каком-то смысле начать новую жизнь и что Дженет сделала это, чтобы еще раз явиться к нему во плоти… Если она нашла для своей души новую оболочку, ему необходимо узнать, кто это, прежде чем он уедет из этого проклятого замка навсегда.
      Она, очевидно, оставила свой шарф в качестве послания. Но каков его смысл? Означал ли этот жест упрек?
      Карр поднял крышку сундучка, стоящего под картиной. В нем лежало немного золота, несколько украшений и остатки того возмутительного ариседа.
      В ту ночь, когда умерла Дженет, он принимал в Уонтонз-Блаш первую партию гостей, прибывших к нему на прием в первый раз после реконструкции замка. Самые важные люди из высшего света проделали ради этого трудное путешествие из Лондона. Среди них был личный секретарь короля. Неприятности, увы, начались тогда, когда он, Карр, пошел искать свою красавицу жену к обеду.
      Он нашел ее – и вместе с ней их отпрысков – на утесах. Очевидно, она наконец осознала его причастность к… неприятностям, постигшим ее клан. В отместку она поклялась появиться на его приеме, одетая в цвета клана, чтобы продемонстрировать верность ему, хорошо зная, что носить плед строго запрещено законом. Да еще в присутствии королевского секретаря!
      Она сама подписала себе приговор.
      – Честно говоря, Дженет, – прошептал он, обращаясь к ее изображению, – разве не странное совпадение то, что ты осознала мое двуличие именно в тот день, когда я устраивал, может быть, самый важный в моей жизни прием? Да, – кивнул он, – ты могла бы и сама спрыгнуть с этой проклятой скалы, а не вынуждать меня толкать тебя вниз. Ты сделала это для того, чтобы испортить мне прием, да? Но я расстроил твой маленький план, дорогая.
      Он рассеянно пощупал шелковый арисед.
      – Что ты имела в виду, когда позволила мне найти этот шарф, Дженет? Ты никогда не отличалась хитроумием. Ты была утомительно прямолинейна, сказать по правде. Так что все это значит?
      Карр задумчиво помахал обрывком шарфа перед портретом. Возможно, если бы она не погибла той ночью, он бы не счел необходимым жениться на других богатых наследницах. И тогда не было бы больше смертей и не было бы его изгнания. Да… она виновата перед ним, и ей за многое придется ответить.
      Возможно, Дженет признала свою вину.
      – Ты оставила мне это в знак того, что просишь прощения? Хочешь сказать нечто вроде: «Вот, возьми эту проклятую штуку. Она причинила достаточно горя». – Это объяснение ему понравилось. – Это разумно. Я хочу сказать, что шарф не та вещь, которую оставляют, чтобы навести ужас на человека. Это же шарф, клянусь Богом, а не окровавленный глаз или пульсирующее сердце.
      – Господи, отец, пожалуйста, сообщи мне, если тебе придет в голову наводить на кого-нибудь ужас. Я немедленно уеду, – непринужденно произнес у него за спиной женский голос.
      Карр повернул голову.
      Фиа стояла в дверном проеме, скромно скрестив руки у талии чрезвычайно нескромного платья из темно-синего шелка. Другая выглядела бы в подобном платье дорогой шлюхой.
      Отец и дочь молча смотрели друг на друга. Нарумяненное и напудренное лицо Фиа было совершенно спокойным. Когда-то он видел восточную куклу, фарфоровую статуэтку, изображающую какой-то театральный персонаж, изумительной работы. Это было настоящее произведение искусства. Но что-то в кукле внушало беспокойство. Глядя на свою дочь, Карр испытывал точно такое же ощущение.
      – И как давно ты шпионишь за мной? – спросил он.
      – Я и не думала шпионить за тобой, Карр. Разве ты не слышал старую детскую поговорку «Тот, кто подслушивает у замочной скважины, ничего хорошего о себе не услышит»?
      Тон ее был уклончивым, блестящие голубые глаза ничего не выдавали. Когда-то она делилась с ним всеми своими мыслями, теперь она замкнулась в себе.
      – Что тебе нужно?
      – Этот человечек, Рэнкл… Он сказал, что ты не будешь обедать. Я подумала, что ты заболел. И пришла проверить. – Ее тон не выражал озабоченности, всего лишь равнодушное любопытство. – Прости за вопрос, но она тебе отвечает? – Она подняла взгляд на изображение Дженет.
      Карр задернул занавески.
      – Говорить перед картиной не то же самое, что говорить с картиной, Фиа.
      – Неужели? Спасибо, что объяснил мне эту тонкость.
      Ни тени чувства не появилось на ее гладком, восхитительно юном лице. Ну и пусть. Оба его сына были горячими, эмоциональными детьми; и в результате оказалось, что он совершенно напрасно тратил на них время.
      Фиа была другой. Фиа была таким же хищником, как и он сам.
      Она никогда не позволяла слезливой сентиментальности заслонить здравый смысл или скучным принципам помешать ее намерениям, а в ее намерения входило позаботиться о том, чтобы сделать самую блестящую партию в английском обществе, черт побери! В европейском обществе! Таким образом, ее отец окончательно и бесповоротно получит власть, престиж и деньги. Так много денег, что ему больше никогда не придется тратить ни секунды времени на мысли о них.
      – Что это у тебя в руке? – спросила Фиа.
      – Кусок шарфа, который был на Дженет в день смерти.
      – Не говори только, что его принес тебе ее призрак, – рассмеялась Фиа, а потом, с ужасающей точностью прочитав выражение его лица, тихо прибавила: – Господи, кажется, я попала в самую точку.
      Она протянула руку, быстро коснулась кончиками пальцев шелка и так же быстро отдернула руку.
      – Знаешь, – хладнокровно произнесла Фиа, – мне очень хотелось бы увидеть призрак матери. Если тебе когда-нибудь представится случай поболтать с этой прозрачной дамой, будь добр, направь ее истлевшие останки ко мне.
      – Ты смеешься надо мной? – спросил Карр самым угрожающим тоном.
      Она спокойно посмотрела на него:
      – Может быть.
      Это было невыносимо, но он не посмел дать ей пощечину, и то, почему не посмел, раздражало его гораздо сильнее, чем любые слова, которые она могла произнести. Он не ударил ее потому, что теперь уже не знал, на что она способна. На месть – несомненно. А возможно, и на большее.
      – Иди вниз, – приказал он.
      Карр ждал, ненавидя себя за ту неуверенность, которую чувствовал. Она никогда прежде не оказывала прямого неповиновения. Но когда-нибудь, а может быть, очень скоро, это произойдет. Необходимо выдать ее замуж до этого.
      – Моих гостей нельзя оставлять без присмотра, – добавил он.
      – Ты прав. Им необходим дудочник в качестве предводителя в их кутежах.
      – Я скоро приду.
      – Надеюсь. – Фиа собралась уходить. – Там одна леди очень остро ощущает твое отсутствие. Она была очень огорчена, когда услышала, что ты не будешь обедать.
      Карр заинтересовался. Неужели это она? Дженет?
      – Леди? – переспросил он. – Как она выглядит?
      Фиа с интересом наблюдала за ним.
      – Пожилая. Еще не совсем старуха, но решительно почтенного возраста.
      Ужасное предчувствие охватило его. Дженет умерла в расцвете женской красоты. Мысль о том, что ее дух вселится в тело, не столь прекрасное, никогда не приходила ему в голову. Она не может так с ним поступить!
      – Кто эта леди?
      – Миссис Диггл? Суетливая старая курица с мягкими манерами.
      – Дуглас, – поправил ее Карр. Его тревога улеглась.
      Он знал эту леди. Трудно вообразить женщину, меньше похожую на Дженет.
      – Нет, она не из моих обычных гостей. Но ее племянник – другое дело.
      – Вот как? – равнодушно протянула Фиа.
      – Да. Он провел здесь весну. Ты его помнишь, – лукаво произнес Карр, увидев возможность отомстить Фиа за ее насмешку. – Томас Донн.
      Фиа никогда не признавалась, что увлечена высоким шотландцем. Но в этом не было необходимости. Каждая недомолвка, каждый взгляд, каждая светская беседа с Донном, которую подслушал Карр, свидетельствовали о первой страсти молодой девушки. Так же, как и ее внезапное и полное молчание, когда речь заходила о чем-то с ним связанным.
      Карр был вознагражден. Ее зрачки слегка сузились, тонкие ноздри слегка побледнели. Это была почти неуловимая реакция.
      – Конечно, – резко ответила Фиа. – Теперь я их вспомнила.
      – Миссис Дуглас сопровождает младшую сестру Донна, мисс… мисс Фейвор, кажется. – В его памяти вдруг всплыло лицо хорошенькой, изящно одетой девушки.
      Карр удивился, что запомнил так много. Он почти не обращал внимания на девственниц, даже состоятельных. Какой в них толк? Он не мог снова жениться, а поскольку Фейвор Донн не играла в азартные игры, он не мог добраться до ее денег и таким способом, так что тратить на ухаживания время не имело смысла.
      – Как она выглядит? – спросил Карр. – Похожа на брата?
      – Я его не очень хорошо помню, – непринужденно ответила Фиа. – Мисс Фейвор маленького роста. Красивая. Черные волосы, агрессивные глаза, маленькая смуглая воительница. Теперь я припоминаю, что слышала, как она расспрашивала о тебе других гостей.
      Красивая? Черные волосы? И она о нем спрашивала.
      – Знаешь, Фиа, – сказал он, – кажется, я передумал. Я все же спущусь к обеду.

      Спрятавшись над большим бальным залом, в хитро замаскированной галерее, устроенной между арками опор, Рейн смотрел на разыгрывающийся внизу спектакль. Толпа сверкала, словно яркие кусочки разноцветного стекла перемешивались в гигантской миске. Снизу доносился гул, похожий на шум бьющегося о скалы морского прибоя.
      Со своего наблюдательного пункта он разглядел наконец Карра, разодетого в пурпур, прямого, как всегда. Жесты его были красивы и изысканно ленивы.
      В детстве Рейну всегда было мучительно думать о том, что ему никогда не удастся выработать в себе хоть частицу отцовского апломба. Карр смеялся над его попытками, советовал не тратить зря силы на столь безнадежное занятие. А когда стало ясно: что бы Рейн ни делал, это не возвысит его в глазах отца, – он стал искать другие способы привлечь к себе его внимание. Он даже не мог припомнить всех безобразий: налеты на местных жителей, разрушения, пьяные драки и безумные попойки. Все это он делал для того, чтобы причинить беспокойство отцу, поставить его в неловкое положение, хоть чем-то вызвать его реакцию – любую реакцию.
      Рейн печально усмехнулся. Четыре года назад такие воспоминания могли бы вызвать в нем горечь. Еще пять лет назад Карр имел для него большое значение. С тех пор Рейну поневоле пришлось поменять приоритеты. Теперь Карр его не волновал, он даже не испытывал к нему ненависти.
      Он отстраненно смотрел на отца. По-прежнему красивый, по-прежнему прямой и грациозный. Все его движения были такими же плавными, как всегда, выражение лица таким же равнодушно-вежливым. Но и на таком расстоянии Рейн заметил дряблую кожу его лица и мешки под красивыми глазами. Даже воля Карра не могла обуздать течение времени.
      Взглядом Рейн шарил по толпе, пока не нашел Фейвор. Несколько ярдов ярко-желтого, канареечного цвета материала окутывало ее стройную фигурку, убивающая чернота ее крашеных волос казалась угольной пылью на фоне белой кожи груди. Она шла сквозь толпу, словно двигалась по узкому коридору без окон и дверей, но с единственным выходом, и то в самом дальнем конце.
      Едва ли такое поведение можно было назвать кокетливым, и все же она привлекала к себе внимание. Среди гостей Карра мужского пола наблюдалась определенная схема поведения. Они образовали небольшой хвост за спиной Фейвор, некое подобие процессии. Конечно, это было не так заметно, эти идиоты не выстроились в настоящую очередь, но, несомненно, Фейвор приобрела свою свиту.
      Он понимал ее притяжение. Что-то такое в ней было. Нечто большее, чем соблазнительная фигурка, хотя, видит Бог, это у нее тоже было. И личико тоже ничего, признал он. Что-то в ней бросало мужчинам вызов, или провоцировало, или вдохновляло, или…
      Вдохновляло?
      Он слишком долго просидел в тюрьме. Только этим можно объяснить его интерес к Фейвор Макларен. Из-за того, что она спасла ему жизнь, он наделил ее качествами, которыми она, весьма вероятно, не обладала.
      Если Фейвор и вдохновляла его, то лишь пробуждая желание, решил Рейн. И надо же такому случиться, что женщина, чьи юбки ему хотелось бы задрать, носит фамилию Макларен. Это осложняет дело. Это вынуждает его бороться с животной страстью.
      Чувство долга должно победить. В конце концов, для него совершенно необычно быть в долгу перед другим человеком, особенно в долгу, который он может отдать. Желание же не было необычным.
      Он снова сосредоточил внимание на Фейвор. Неряшливая и немодно одетая женщина рядом с ней, должно быть, ее компаньонка. На первый взгляд трудно вообразить себе менее подходящего дракона для охраны именно этой девицы. Но недолгое наблюдение показало ему, что он не прав. Несколько мужчин, идущих следом за Фейвор, попытались приблизиться к ней. Очевидно, она позволяла приближаться только тем, кто соответствовал определенным стандартам, установленным либо этой старой курицей, либо самой Фейвор. Интересно, каким именно?
      Каковы бы ни были их мерки, лукаво подумал Рейн, его имя, без сомнения, не могло появиться в одобренном списке. Но с другой стороны, ему нет необходимости гоняться за Фейвор Макларен. Она сама придет к нему через… – он вынул свои часы, – через десять часов…
 
      – Вот ваша еда, – мрачно произнесла Фейвор. Она швырнула в Рейна узелок, предвкушая, как его жирное содержимое оставит пятно на белой рубахе.
      Она не рассчитывала на то, что у этого негодяя такая быстрая реакция. Повернувшись, он ловко поймал узелок на лету.
      – О, как это мило! – сказал Рейн. – При таких манерах, мисс Донн, я уверен, что скоро у порога вашего брата будет стоять толпа женихов.
      – Гм, – хмыкнула Фейвор, но не сумела подавить улыбку в ответ на его шутку. Как странно он ведет себя, как… дружелюбно. Она сразу насторожилась.
      Он театральным жестом прижал руку к груди.
      – Клянусь, когда ваши губы так изгибаются, мое сердце начинает стремительно биться. Несомненно, тот, кто учил вас скрывать улыбки, знал их силу.
      Фейвор расхохоталась, удивленная и потрясенная. Она совсем не ожидала от этого шантажиста такого обаяния и веселых глупостей, и вообще планы ее были другие: принести еду, причем в пустую комнату, и уйти. Комната не оказалась пустой, и она увидела его.
      Рейн, как будто читая ее мысли, улыбнулся, и улыбка наполнила его глаза теплотой. Улыбка оказалась привлекательной, разрушительно привлекательной, – улыбка победителя, которому все нипочем. Мужчина, умеющий так улыбаться, не нуждается в изящных манерах и элегантных нарядах, и эта мысль отрезвила Фейвор.
      Рейн почувствовал, что его гостья вновь спряталась в свою скорлупу, и теперь уже улыбнулся лукаво:
      – А, простите за шутку. На мгновение я забыл о разнице в нашем положении и о том, что привело нас сюда.
      – То есть о том, что вы – шантажист, а я – жертва?
      Ямочка на его худой щеке стала глубже.
      – Я бы счел себя обиженной стороной. Как я мог так неверно истолковать наши роли? Может быть, это имеет какое-то отношение к тому, что вы бросили меня на съедение волкам в Дьепе?
      Фейвор вспыхнула. Отомстив, он переключил свое внимание на узелок. Без церемоний поставил ногу на подоконник, используя ее вместо подноса, развязал салфетку.
      – Бифштекс!
      Она подскочила от его выкрика, а он опять лукаво улыбнулся. «Какой же у него простодушный взгляд», – подумалось ей.
      – Благослови Бог англичан за их нечестивое пристрастие к говядине на обед. А вы не принесли мне столовых приборов, милочка?
      – Не называйте меня милочкой. Нет, не принесла. Я думала об этом, – сухо ответила она, – но меня беспокоило, что кто-нибудь заметит, как я краду серебро. Поверьте, на мою долю и так пришлось немало странных взглядов, когда я перевернула тарелку с едой себе на колени.
      Рейн расхохотался.
      – Не может быть!
      – Может. А как еще я могла добыть вам еду? Не могу же я появиться на кухне с мешком и попросить, чтобы его наполнили объедками со стола. И уж конечно, я не могу послать слугу. Ваше присутствие было бы обнаружено в течение часа. Если слуга учует тайну, он не успокоится до тех пор, пока не выведает ее.
      – Мы хорошо осведомлены о повадках слуг, правда? – Он оторвал кусок мяса и отправил его в рот. Когда с мясом было покончено, Рейн, конечно, демонстративно слизал с каждого пальца подливку из красного бургундского вина. Жевал он медленно, как будто наслаждаясь каждым мигом.
      Она никогда не видела, чтобы кто-то так основательно наслаждался едой. Это завораживало.
      У него были длинные пальцы, достаточно изящные, но сильные.
      Рейн поднял глаза, увидел, что Фейвор его рассматривает, и подмигнул.
      – Четыре года на заплесневевшем сыре и черством хлебе, размоченном в воде, – объяснил он без малейшего намека на горечь. – Больше я никогда не буду легкомысленно относиться к еде. Хотите кусочек?
      – Нет. – В ее голосе прозвучала неуверенность. Она предприняла новую попытку. – Нет!
      – Как угодно. – Он пожал плечами и отправил в рот следующий кусок. – Пирог!
      Его восхищенный возглас вывел ее из задумчивости. Она попятилась, словно ее мысли были реальными предметами и она могла от них уйти. Он не заметил этого, слишком увлеченный пирогом.
      Почему она думает о нем и разглядывает его так откровенно? Она сошла с ума! Он ее враг!
      «Но так ли это?» – спросил ее лукавый внутренний голос. А она разве ему не враг, если говорить правду? Или была врагом.
      Он ведь не сделал ей ничего плохого. Может, только немного напугал, но главное в другом: он спас ее от Орвилла. Хотя… где гарантия, что он не разоблачит ее перед Карром?..
      Пожалуй, нужно все-таки рассказать Карру об англичанине, и немедленно. А если он, в свою очередь, разоблачит ее… ну что ж, она разыграет изумление. Охотника до чужих кладов примут за безумца. Да, это хороший план. Ей следует осуществить его.
      И она бы его уже осуществила, но… но только этот странный человек не сделал ей ничего плохого, а она уже причинила ему массу неприятностей.
      – Так что, теперь мне ждать толпу вооруженных слуг? – Покончив с пирогом, он стряхнул крошки со своих поношенных штанов. – Или вы решили все же сжалиться надо мной?
      Его слова слишком совпадали с ее двуличными мыслями. Фейвор почувствовала, что достойна презрения. И среагировала на это плохо.
      – Я ведь принесла вам еду, правда? – спросила она.
      – Пленников всегда кормят немного лучше перед тем, как повесить или четвертовать.
      Он снова поразил ее. Как он мог шутить такими вещами?
      – Я никому о вас не говорила.
      – Даже той старой курице?
      – Простите?
      – Вашей компаньонке.
      Майре? Нет, она даже не думала рассказывать Майре о Рейфе. Старуха, вероятно, приказала бы Джейми выследить его и перерезать ему горло. Ничто не должно помешать осуществлению грандиозного плана Майры.
      – Вы имеете в виду мою тетю? Нет. Она о вас не знает.
      Рейн снова улыбнулся:
      – Благодарю вас.
      Она на мгновение отвела взгляд, потом снова посмотрела на него. Он улыбнулся шире, словно знал причину ее непостоянных и совершенно неприемлемых мыслей, и снял ногу с подоконника.
      – Все было вкусно.
      Он закинул свои длинные руки за голову, медленно потянулся. Полы рубахи распахнулись, и Фейвор уставилась на его обнаженную грудь. Несколько минут они хранили молчание: она – потому что смутилась, он – потому что наблюдал за ее лицом, точнее, за его растерянным выражением.
      – Как идет охота за кладом Макларенов? – спросила она наконец.
      – Идет.
      Фейвор огляделась. Большинство коробок и ящиков уже были открыты. Досталось и картинам, стоящим у стены. Портрет черноволосой леди стоял перед другими картинами. Прежде его там не было.
      Красивая леди была одета в серебристо-голубое воздушное платье, открывающее ее плечи. Дама нежно улыбалась. Упрямый подбородок говорил о твердости ее характера. Ее глаза смотрели храбро, а выражение лица было довольным.
      – Охота на мужа продолжается?
      Его вопрос напомнил Фейвор не только о том, где она находится, но и о других обязанностях. Как же ей была противна игра, затеянная Майрой. Она забыла с этим чудным человеком обо всем на свете. Он дал ей возможность отвлечься, забыть о Карре, о его странном характере, о той причудливой смеси холодной задумчивости и лихорадочного напряжения, которые были на его лице прошлой ночью.
      – Ну? – сказал Рейн.
      – Продолжается.
      – Есть что-нибудь подходящее?
      – Возможно.
      …Карр принес ей пунш. Она хотела было поблагодарить его, но слова застряли в горле. Этот человек убил ее родных и смеялся, сообщая ей о том, что голова ее брата украшает пику в Лондоне. Кажется, Карр не обратил внимания на ее сдержанность, лишь пристально посмотрел на нее, слегка нахмурив брови. Ей понадобилось все самообладание, чтобы не отшатнуться от него.
      Она заметила Майру. Та во все глаза смотрела на них, прячась за маской приветливой старушки, и, казалось, была в восторге. Вскоре Фейвор вышла из зала, а Майра суетилась вокруг нее, возбужденным шепотом превознося ее кокетство. И только когда она оказалась в своей спальне, Майра оставила ее в покое, а она быстро закрыла дверь на ключ. От Майры.
      Возможно, ее приход сюда тоже был попыткой «запереться на ключ». Хотя видеться с англичанином тоже было рискованно и опасно, по крайней мере это был риск по ее выбору, опасность только для нее самой и не зависела от Макларенов, Карра и Майры. Здесь дело касалось только его. И ее.
      – Вы ведь не рассматриваете Орвилла в качестве возможного супруга?
      – Орвилла? – переспросила Фейвор.
      – Вашу улыбку едва ли можно назвать приятной. Я подумал, что вы могли решить, будто у Орвилла самые глубокие из всех доступных вам карманов и, несмотря на недостаток обаяния, он удовлетворяет вашим требованиям.
      Она не стала сообщать ему имя предполагаемого супруга. Рейф мог бы развлечь ее, но она почти ничего не знает о нем. Нельзя рисковать планами Майры. Кроме того, он лишь посмеется над ней. Или, еще хуже, пожалеет, или даже – черт бы побрал этот внутренний голос! – почувствует к ней отвращение.
      – Нет. Не Орвилл. Я еще ни на ком не остановила свой выбор.
      – Вот как? – Рейн подошел к ней ближе.
      Он был очень высоким. Ей приходилось запрокидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза.
      – Тогда, полагаю, вы сгораете от нетерпения вернуться в аукционный зал и собрать в очередь всех перспективных кандидатов.
      Она фыркнула совсем не так, как подобает воспитанной леди.
      – Едва ли. – Это слово вырвалось у нее раньше, чем она успела сдержаться, и слишком многое выдало о ней.
      Рейн лукаво улыбнулся:
      – Это хорошо.
      – А почему? – спросила она.
      – Потому что я решил, что еда и одежда – одежды я, кстати, не вижу – слишком незначительные требования в качестве репараций. Особенно для девушки, которая ожидала, что ее изнасилуют.
      Сердце Фейвор стремительно забилось. Во рту пересохло.
      – Что вам нужно? – осипшим вдруг голосом спросила она.
      – Увидите, – сказал он, окидывая чувственным взором ее лицо и тело. – Но сначала вам придется снять это платье.

      Пот заливал голые руки и шею Фейвор. Тонкие волосы на висках свернулись влажными колечками и прилипли черными завитками к шее и ключицам. Она облизнула губы и ощутила привкус соли. Руки и ноги стали слабыми и отяжелели. Не было сил даже двигаться.
      Она посмотрела в зеркало и едва узнала в нем девушку, которую, похоже, только что как следует изваляли. Пудра давно исчезла с лица. Кожа сияла.
      – Ох, – виновато шепнула она, – это было здорово.
      – Что вы сказали?
      Она отвернулась от зеркала и простодушно улыбнулась Рейну. Он перебирал содержимое громадного ящика.
      – Ничего.
      Ни за что она не признается ему, что помогать в поисках клада Макларенов было для нее скорее наградой, чем наказанием. Она сбросила свой красивый наряд и надела старое домашнее платье, которое он выкопал из какой-то коробки. Фейвор пыталась скрыть свой восторг. Она провела слишком много времени перед множеством зеркал, стараясь быть похожей на Дженет Макларен. От облегчения, которое она испытывала, освободившись от этой роли, у нее кружилась голова.
      Это было чудесно. Она рылась в шкафах, копалась в ящиках и коробках, заглядывала под кровати и перебирала рулоны ткани и стопки постельного белья. Она не нашла ни клада, ни той узорчатой коробки, в которой, согласно легенде, по его словам, он находился, хотя она никогда прежде не слышала этой части легенды.
      Зато она нашла маленькие, загадочные и драгоценные памятные сувениры: полное энтузиазма описание ребенком своей жизни, сделанное сто лет назад; сломанную турецкую саблю, старательно завернутую в выцветший мавританский флаг; хрустальный дамский флакон, все еще хранивший слабый аромат роз. Они завораживали ее своими нерассказанными историями. Историями Макларенов.
      Ее историей.
      Она помнила какие-то обрывки маминых рассказов, но только маминых. Своего отца она почти не помнила. Он вернулся из Лондона вскоре после резни, ему было отказано в милосердии; судьба ее братьев было решена. Он вернулся и узнал о смерти жены и дикой расправе над его людьми. В течение года его не стало.
      Майра писала ей о ее предках; то был длинный, сухой список имен, выигранных сражений и покоренных земель. Но эти вещи, – Фейвор осторожно дотронулась до детского колечка с жемчужиной, – эти вещи рассказывали интимные истории. Впервые ее предки стали для нее реальностью.
      Какая любящая мать спрятала в выдвижной ящик эту рогатку? Погиб ли кто-то с этой турецкой саблей в руке или она была сломана символически? Этот флакон мог принадлежать ее двоюродной бабушке, этот дневник – ее дедушке.
      Рейн не возражал против напрасной траты времени – даже когда она разложила на полу колоду потрепанных карт и сидела над ними до тех пор, пока не вычислила, что в ней не хватает валета червей. Он молчал, методично обыскивая каждый предмет мебели и стоящие у стены сундуки.
      Время от времени она ахала от восторга над какой-нибудь редкостью и, поднимая взгляд, видела, что он наблюдает за ней с непонятным выражением на лице. Фейвор не знала, что о нем думать. В течение нескольких минувших часов он был просто молодым человеком, с энтузиазмом занимающимся своим делом. Словно в этой комнате они оба находили для себя те невинные удовольствия, которых были лишены в детстве.
      – Ну, это последний крупный предмет, достаточно большой, чтобы в нем могла храниться коробка в два фута, – сказала она, похлопывая по крышке дорожного сундука.
      Это было кстати. Солнце сядет через час с небольшим. Если она хочет избежать допроса Майры, ей надо вернуться в свою комнату и переодеться в вечерний наряд раньше, чем старая дама постучит в дверь.
      Рейн не ответил, поэтому она подняла тяжелую крышку. Внутри лежало тщательно свернутое атласное одеяние медного и лилового цвета, усыпанное драгоценными каменьями и расшитое серебряными нитями, сверкающее, словно чешуя экзотической рыбы под длинными, узорчатыми стеблями лаванды.
      – Что это? – спросил Рейн, заглядывая через ее плечо.
      – Не знаю, – ответила Фейвор, отвернувшись в сторону. От него пахло пылью, теплом, мужской усталостью – это был густой аромат, явственный и земной. Она не смела повернуть голову. Его рубаха по-прежнему оставалась распахнутой.
      – Черт, по крайней мере один из этих шотландских горцев был щеголем. – Его смех защекотал ей ухо.
      – Что это такое? – спросила она, осторожно приподнимая сверкающую ткань.
      – Полагаю, это сюртук джентльмена в персидском стиле.
      – Это великолепно! – воскликнула Фейвор. Она встряхнула одеяние и приложила к своим плечам. – А для чего эти петельки из ленточек, можете догадаться?
      – Живописный наряд. – Рейн протянул руку через ее плечо и потрогал украшение из камешков. – Это всего лишь стекло.
      – О, а вы разбираетесь в камнях? – сухо спросила Фейвор.
      Он лукаво усмехнулся:
      – Вы удивитесь, узнав, в скольких областях я считаюсь крупным специалистом.
      Фейвор отвела взгляд, не желая смотреть ему в глаза. Она поймала себя на мысли, что за эти несколько часов, проведенных с англичанином в одной комнате, она слишком часто задерживала на нем взгляд.
      Он тоже смотрел на нее, а точнее подсматривал, – их глаза встречались, и у Фейвор от этого становилось как-то тепло на душе. Это никуда не годится. Они с ним… ну, если и не заклятые враги, то вряд ли друзья. В конце концов, она здесь по велению долга, а вовсе не по собственному желанию. Даже если ей и нравится здесь находиться, то он об этом не знает.
      Ей становилось все больше не по себе.
      – Что вы делаете? – с любопытством спросил Рейн.
      – Думаю.
      – О чем?
      – Как… как идеально эта одежда подошла бы для маскарада.
      – Какого маскарада?
      – В пятницу вечером, через неделю, – ответила она, хватаясь за возможность убежать от своих неловких мыслей.
      Фейвор заглянула в сундук. Там лежала другая одежда. Светло-коричневые штаны, гетры с розовыми розетками и пряжками, сверкающими хрусталем.
      – Мы все должны будем нарядиться в какой-нибудь костюм и закрыть лицо маской.
      Лицо его приняло равнодушный вид.
      – А! Там будет хорошая охота, – сказал он. – Только убедитесь, что жертва проглотила приманку до того, как захлопнется ловушка.
      – Простите?
      Его улыбка была учтивой.
      – У вас появится идеальная возможность для флирта. Как вы недавно очаровательно выразились: «Все, что у меня есть, это моя добродетель». Я просто советую вам сохранить ее, чтобы во время брачной ночи вы могли… предъявить товар. Маскарад дает уникальную возможность для мужчин – и для женщин – снять пробу с товара, который они не намереваются покупать.
      Он дал ей пощечину. От легких товарищеских отношений он вновь вернул ее в подлый мир Уонтонз-Блаш. Она не могла придумать, что ответить. Руки ее опустились вместе с медного цвета сюртуком.
      – Ну же, – сказал он, – укоризненное выражение вам не годится, мисс Донн. На этом брачном рынке вам следует завоевать одобрение, а не порицать других гостей за то, что они воспользовались случаем и получили удовольствие, ради которого сюда приехали.
      – И ради чего именно? – чопорно спросила она.
      – Ради общества аморальных, бессовестных людей.
      – Вы преувеличиваете.
      В его смехе не было юмора.
      – Возможно, вы предпочитаете не видеть того, что совершенно очевидно.
      – Откуда вы столько об этом знаете? – с вызовом спросила Фейвор.
      – Всем известно, что происходит в Уонтонз-Блаш, мисс Донн, – ответил Рейн. Жалость смягчила его тон. – А вам нет?
      – Конечно. – Она небрежно бросила сюртук обратно в сундук. – Какие бы странные понятия у вас ни сложились насчет меня, вы переходите границы. Вы ничего обо мне не знаете. Даже меньше, чем я знаю о вас.
      – И что же именно вы обо мне знаете? – спросил он.
      – Что вы вор. Вы шантажист. Вы здесь для того, чтобы украсть драгоценности, и заставили меня стать вашей сообщницей. – Она с вызовом смотрела на него, приглашая опровергнуть эти обвинения. Он не стал этого делать.
      – Насколько я понимаю, перемирие окончено.
      – Да. Я достала вам еду, помогла обыскать эту комнату. Я сделала для вас достаточно. Теперь я прощаюсь с вами, месье. – И она проплыла мимо него к двери с гордым безразличием.
      – Браво! – Он аплодировал.
      Негодяй! Мошенник! Она проглотила гневную отповедь, отказываясь реагировать на его наглость. Взялась за ручку двери и дернула. Дверь осталась закрытой. Черт! Она закрыла глаза, шепотом попросила прощения у Господа, ухватилась за ручку обеими руками и дернула снова. Никакого результата.
      – Мисс Донн?
      Отчаяние боролось с ужасом. Отчаяние победило. Она схватилась за бронзовую ручку и яростно стала трясти ее.
      – Мисс Донн?
      – Что? – Она повернулась к нему.
      Он держал в руках охапку изумрудного бархата.
      – Вы забыли ваше платье.
      Фейвор сильно прикусила губу, потом стиснула зубы, чтобы не вырвалось проклятие. Вернулась обратно, выхватила у него свое платье, повернулась, прошагала назад к двери, схватилась за ручку обеими руками, расставила пошире ноги…
      – Попробуйте толкнуть дверь наружу вместо того, чтобы тянуть ее на себя.
      Пытаясь сохранить остатки собственного достоинства, она толкнула дверь. Та бесшумно распахнулась.
      – Завтра мы обыщем соседнюю комнату.
      Фейвор не ответила.
      – И еще, хотя говядина была вкусной, я бы не отказался от какой-нибудь птицы. Попытайтесь в следующий раз не раздавить пирог.
      Он не может заставить ее отвечать.
      – И не забудьте, пожалуйста, об одежде. Я буду крайне неловко себя чувствовать перед вами завтра. Ведь помыться мне негде, хоть чистую одежду надену.
      – Я завтра не приду, – огрызнулась она.
      – А вот это будет ошибкой. – В его голосе, звучавшем так непринужденно и невозмутимо весь день, появились мрачные нотки.
 
      – Мисс Донн… – Карр отодвинул стул от стола и ждал, пока она сядет.
      Для него было более чем необычно не только пригласить ее на обед, но и посадить на такое почетное место за столом. Фейвор опустилась на стул, делая вид, что не замечает разгневанных взглядов тех, кто желал бы указать ей, что этим поступком она оттерла в сторону маркизу, пару баронесс и по крайней мере полдюжины других дам.
      – Мисс Донн.
      Фейвор подняла глаза и увидела напротив себя за столом Фиа Меррик. Девушку, похоже, все это немного забавляло. Но насколько было известно Фейвор, у леди Фиа всегда был такой вид, ее черные брови вразлет всегда были сдвинуты под насмешливым углом, в ледяной голубизне ее взгляда постоянно мерцала тайная мудрость.
      – Леди Фиа, – вежливо ответила она. Что может понадобиться от нее этой загадочной и надменной девушке?
      – Лорд Танбридж просит, чтобы его вам представили. – Легким грациозным движением леди Фиа указала Фейвор на джентльмена, до сих пор не замеченного ею. – Мисс Фейвор Донн, позвольте представить вам лорда Танбриджа. Лорд Танбридж – мисс Донн.
      Он кивнул, внимательно оценивая ее.
      – Мисс Донн, я очень рад.
      Высокий и худой, кожа на лице плотно обтягивает череп хорошей формы. «Как покойник», – подумалось ей. Он выглядел злым и голодным.
      – Благодарю вас, сэр.
      – Танбридж – друг Карра, – непринужденно заметила Фиа. – Не так ли, лорд Танбридж?
      Сидящий рядом с Фейвор Карр хранил молчание, явно удобно чувствуя себя в роли зрителя.
      – Но не такой большой друг, каким хотел бы быть, – продолжала Фиа.
      Она мимоходом, изображая сочувствие, прикоснулась к руке Танбриджа, задержав свое прикосновение на долю секунды дольше, чем заслуживало простое сочувствие. Танбридж пронзил ее жадным взглядом, который она умело проигнорировала.
      – Кажется, они поссорились, – продолжала Фиа. – Ну ничего, всякое случается между близкими друзьями, мисс Донн. Наш с вами долг – помирить их. Вы не возражаете?
      Эти слова девушки давали Фейвор возможность сыграть свою роль. Но она обнаружила, что противится ей. Сегодняшний день позволил ей почувствовать вкус свободы. Какая ирония в том, что вор и шантажист помог ей хоть ненадолго ускользнуть от своей судьбы – от той судьбы, которую она сама выбрала.
      Фиа все еще спокойно ждала ее ответа.
      Фейвор все еще предстояло отдать долг.
      – Простите, что противоречу вам, леди Фиа, но я никогда не считала себя особенно миролюбивой. Возможно, в вашем характере забывать обиду. Но не в моем.
      Она услышала, как рядом с ней слабо, но различимо ахнул Карр.
      – Значит, вы верите в библейскую справедливость? – спросила Фиа.
      Фейвор подняла свой бокал с вином и покачала рубиновую жидкость, внимательно рассматривая ее. Ей необходимо было придумать многозначительный ответ, нечто такое, что заставило бы заговорить Карра. Но от него так несло духами, и жар его тела был как маслянистый туман, и он смеялся, когда сообщил ей о гибели ее брата Джона.
      – Мисс Донн?
      Дженет. Они пытаются убедить Карра, что Дженет хочет вернуть его. Это был их план – ее план. Она согласилась стать Дженет, а Дженет хочет вернуть Карра.
      – Простите меня, – сказала она, улыбаясь улыбкой Дженет. – Признаюсь, что сейчас я задумалась над тем, насколько откровенно могу говорить. Мне бы очень не хотелось рисковать тем расположением, которое, возможно, мне удалось завоевать. – Тут она бросила кокетливый взгляд и на Карра, и на Танбриджа. – Правда в том, что я очень ценю собственный комфорт. Если мне причинят зло, я буду искать облегчения, и если его мне сможет дать лишь правосудие, значит, я обращусь к нему. Если мне доставит облегчение расплата, то я буду стремиться отплатить обидчику. Если я почувствую себя ограбленной, я потребую то, что у меня отняли. – Она смущенно опустила ресницы. – Подозреваю, что вы сочтете такие взгляды весьма поверхностными и эгоистичными?
      – Я нахожу их ободряюще честными, – заявил Танбридж. – Как приятно встретить леди, которая раскрывает джентльменам свой характер, а не пытается их обмануть.
      Фейвор стало жаль этого человека. Он так явно обращался к Фиа, а та полностью сосредоточилась на груше, которую подал ей слуга.
      – Мне кажется, честности придают слишком большое значение, – пробормотала наконец Фиа. – Мисс Донн со мной согласится. Ее брат, несомненно, согласился бы. Я знаю, что Карр со мной согласен.
      Что она хотела сказать? И какое отношение имел к ней Томас?
      – Леди Фиа? – Фейвор старалась говорить спокойно.
      – Она всех пытается провоцировать, – заговорил Карр с выражением отвращения на лице. – Это детский трюк, но она и есть ребенок. Вам следует помнить об этом, Танбридж, когда она в следующий раз втянет вас в свои игры.
      Если Карр хотел вызвать раздражение Фиа, ему суждено было испытать разочарование. Она нагнула голову, на ее губах играла легкая улыбка.
      – Ребенок? Игры? – Танбридж дрожал, готовый сказать больше. Ножки его стула со скрипом проехались по доскам пола, когда он оттолкнул его от стола. Он встал и слегка поклонился. – Простите меня, мисс Донн. Боюсь, я сегодня плохой собеседник.
      – Сегодня? – Фейвор почти не расслышала слов Фиа.
      Рядом с ней хихикнул Карр. У Фейвор кружилась голова, пока она пыталась разобраться во всех замеченных подземных течениях. Она обедала с шакалами. Танбриджу, совершенно уничтоженному, оставалось только развернуться и уйти.
      Но Дженет должна была привыкнуть к подобному поведению. И хотя Дженет не слишком одобряла то, что делал и говорил Карр, она никогда не отчитывала его при посторонних. Она просто игнорировала то, чего не одобряла. Так сказала Майра.
      – Откуда вы достаете груши в горах Шотландии, лорд Карр? – спросила она и надкусила плод. На вкус он напоминал глину.
 
      Эта ночь никак не кончалась. Часы пробили час ведьм, но шумное веселье лишь разгоралось, словно пожар. Фиа исчезла, ее необъяснимый интерес к Фейвор так же быстро угас, как появился.
      Кривая улыбка застыла на лице Фейвор, словно гримаса покойника. Спина ее болела от усилий казаться выше, чем она есть, а от белладонны, которую Майра закапала ей в глаза, чтобы расширить зрачки, у нее болела голова, и в глазах все расплывалось.
      Карр тоже покинул ее. В другое время Фейвор ушла бы к себе, но, хотя Карр и отошел от нее, он продолжал наблюдать за ней. Пристально, тайно, час за часом. Поэтому Фейвор не обращала внимания на раскалывающуюся от боли голову и ноющую спину и слушала Майру, которая кивала, улыбалась и шипела ей на ухо наставления.
      В два часа Карр наконец подошел к ней снова и пригласил на танец. Она согласилась. Он был великолепным танцором, умело и безмолвно вел ее в сложных фигурах танца. В конце, когда он привел ее обратно, туда, где сидела Майра, притворяясь спящей, с опущенным на пышный фальшивый бюст подбородком, он заговорил:
      – Я нашел ваш шарф.
      Фейвор лихорадочно начала вспоминать все, что могло быть связано с каким-нибудь шарфом. Нет, Майра ни про какой шарф Дженет не говорила. Возможно, Карр хочет ее испытать или разыграть.
      – Я не теряла никакого шарфа, лорд Карр. Боюсь, его потерял кто-нибудь другой.
      Его лицо застыло. Это не было шуткой. Он ожидал другого ответа.
      Черт бы побрал Майру за этот промах.
      Теперь уже слишком поздно заявлять свои права на этот шарф. По крайней мере пока она не узнает у Майры, что все это значит.
      – А! Я ошибся. Благодарю вас за танец, мисс Донн, – сказал он, поклонился и исчез в толпе.
      – Что все это значит? – Фейвор опустила взгляд. У Майры на лице было непонимающее выражение, как у человека, только что проснувшегося, но ее тихий голос звучал жестко.
      У Фейвор не было настроения выслушивать едкую критику Майры. Она тоже умела шипеть, улыбаясь.
      – В следующий раз, когда подбросите Карру шарф Дженет, предлагаю вам заранее сообщить мне об этом.
      Добродушная маска Майры испарилась, осталось жесткое лицо пожилой женщины, обращенное к Фейвор с гневным изумлением.
      – Я не подбрасывала никаких шарфов.
 
      Лунный свет заливал спящую Фейвор, окутывал ее лицо бело-голубым волшебством. Контрастом выделялись черные волосы, рассыпавшиеся по одеялу. Ее губы слегка приоткрылись. Небольшая морщинка между бровями говорила о том, что этой юной леди приходилось часто хмуриться.
      «Она выглядит усталой даже во сне», – подумал Рейн, пристально вглядываясь в Фейвор.
      Он следил за ней с галереи над бальным залом большую часть вечера. Ее плечи опустились от усталости задолго до конца вечера. Даже оттуда, где он стоял, были видны темные круги под глазами. И она держала голову так, словно она у нее болела.
      «Ей не следовало приезжать сюда, – подумал он. – Не следовало…»
      Она застонала и беспокойно шевельнулась. Этот негромкий, печальный стон заставил его сделать шаг вперед. Ему очень захотелось погладить ее, утешить, но он одернул себя.
      Нет, это ему не следовало приезжать сюда.

      Послеполуденное солнце бросало косые лучи сквозь витражи стекол, пронизывало прохладный полумрак часовни Божьей матери и рисовало мозаику теплых тонов на серых камнях пола. Неглубокие ниши обрамляли маленькие, закопченные окошки. В них несли караул покрытые пылью святые. Часовня замка давно уже лишилась скамей и алтаря, а прежде она была пронизана духом торжественного достоинства.
      Рейн наконец нашел место, куда его отец спрятал вещи матери.
      – Будь ты проклят, Карр.
      Он огляделся, не готовый к нахлынувшей при виде них печали. Столько воспоминаний. Здесь было голубое платье, которое она надевала однажды на Михайлов день. Он вспомнил, как прелестно она выглядела, когда поспешно спускалась по лестнице, шурша накрахмаленными юбками. Теперь оно лежало здесь, пожелтевшее, и в нем угнездилось семейство мышей.
      Среди беспорядочно сваленной мебели он заметил банкетку, которая прежде стояла у ее туалетного столика; вышитые на ней красные тюльпаны потускнели и были побиты молью. На ней лежал ее любимый веер, обрывки раскрашенного шелка, еще сохранившиеся на пластинках из слоновой кости.
      Все было свалено в кучу и забыто. Вещи Дженет Макларен не удостоились даже того, чтобы их аккуратно сложить. Никаких душистых побегов лаванды, чтобы замедлить неизбежное тление…
      Вдруг в его мысли ворвался какой-то шум. Дверь часовни распахнулась с громким, протестующим стуком, и влетела Фейвор.
      – Значит, это вы! Мне показалось, что я что-то услышала здесь, внизу, – торжествующе объявила она. – В этой части замка странное эхо, вам не кажется? Клянусь, я слышала, как вы выругались, еще в противоположном конце коридора.
      Ее голос звенел от любопытства и был настолько живым, насколько эти вещи были мертвыми. Она принесла с собой всю безжалостную практичность юности. И смыла с его души печаль так же небрежно, как волна прилива смывает все с берега.
      – Что вы здесь делаете? – спросил он.
      Она подняла голову, оглядываясь вокруг.
      – Здесь Макларены устраивали бракосочетания и крестились, и отсюда их уносили на кладбище, – пробормотала она. – Это окно в виде розетки было привезено из Парижа.
      – Откуда вам это известно? – сухо спросил он, и ему стало интересно, как она выкрутится после этого разоблачающего заявления. Ясно, что она не может позволить, чтобы кто-то заподозрил в ней одну из Макларенов. Карр тут же выставит ее отсюда, не пройдет и часа.
      Но Рейн ее недооценил. Задумчивое выражение исчезло с ее лица.
      – О, это все дневники и записки, которые я нашла, – ответила она. – Вот это да! Взгляните, по-моему, это венецианское кружево. Просто преступление, что его оставили вот так гнить.
      Удовольствие от задания, к которому он ее приговорил, было необъяснимым и прибавляло ей очарования. Четвертый день она помогала ему искать клад Макларенов, и с каждым днем появлялась все более сияющей. Конечно, если бы он обвинил ее в этом, она бы все отрицала. Но он сомневался, что она не признавалась в этом самой себе. Она была талантливой лгуньей, но, как и все талантливые лгуны, обладала сверхъестественной способностью быть правдивой перед собой.
      – Вы пришли рано.
      Он назначил ей встречу на полдень, но еще нет и десяти часов, а она уже здесь, полная энтузиазма, потрясающая и уязвимая. Очень, очень уязвимая. Она и понятия не имеет, какие мысли проносятся в его воображении.
      – Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим, – коротко ответила Фейвор. Вопреки равнодушному тону глаза ее метали искры.
      Черт бы побрал его не вовремя проявившееся благородство. Ему следовало соблазнить ее и покончить с этим. Но он этого не сделает, просто потому что не знает, хочет ли она его. Он чувствовал, что нравится ей, но выросшая в монастырских стенах Фейвор… Неизвестно, как она поведет себя. А он… Впервые он задумался, хочется ли ему насильно склонять женщину к интимным отношениям. С этой юной леди у него столько связано, и не лучше ли теперь, когда их соединила судьба, не испытывать ее, а просто подружиться?
      – Ну? – с нетерпением спросила Фейвор, и, судя по ее тону, не первый раз.
      – Прошу прощения. О чем вы спрашивали?
      – Почему вы на меня так глазеете? – Она в некотором смущении опустила глаза. – Мне не очень хотелось надевать опять это грязное платье, и потом, здесь холодно.
      – Я вовсе не глазею. Я пытаюсь решить, как лучше применить ваши слабые навыки в работе.
      Она приняла его оправдание, совершенно не задетая критикой. Оглядела комнату и заметила книгу, которую он положил на полку огромного, покосившегося шкафа у двери.
      Словно кошка, которую привлек кусочек пряжи, она бросилась к нему. Рейн с удовольствием смотрел, как она с благоговением, осторожно открыла первую страницу. Он специально подсовывал ей разные предметы, чтобы она черпала из них сведения об истории ее рода. Каждый человек имеет право знать о своих предках, а она слишком рано потеряла всех, чтобы представить полную картину своего прошлого.
      Если он правильно помнил, Колин, ее отец, был вторым сыном в семье и покинул горную Шотландию совсем молодым в поисках славы и богатства. На чужбине он завел семью – жену и троих детей, отправил их домой, в Шотландию, а сам продолжил погоню за вечно ускользающим богатством.
      Через несколько лет он вернулся домой разочарованным и нашел своих сыновей в тюрьме за участие в якобитском заговоре дяди Йена. Йена к тому времени уже казнили, и Колин ненадолго стал лэрдом.
      Фейвор, как помнил Рейн, никогда даже не жила в Уонтонз-Блаш. Ее мать предпочитала ждать возвращения мужа в старой, заброшенной башне на холме. В той башне, к которой притащили Рейна так много лет назад.
      Это воспоминание погасило прежнее чувство удовольствия. Словно почувствовав перемену в его настроении, Фейвор захлопнула книгу, поморщившись от взлетевшего облачка пыли.
      – Это нечто вроде книги расходов с замечаниями. Но она не принадлежит Дуарту Макларену.
      – А кто такой этот Дуарт Макларен?
      – Тот маленький мальчик, дневник которого я нашла в первый день.
      – Понятно. А почему вы решили, что он может принадлежать юному Дуарту?
      – О, не знаю. – Она пожала плечами. – Наверное, мне этого хотелось. Я надеялась узнать, что стало с Дуартом, когда он вырос.
      – Да, в тот день вы не много наработали, так как не поднимали носа от страниц воспоминаний этого маленького шотландского горца.
      – Откуда вы знаете, что Дуарт был маленьким шотландским горцем?
      «Потому что то, что интересует тебя, интересует и меня, как оказалось».
      – После наступления темноты мне делать нечего. Иногда я читаю. Прошу, попытайтесь сохранить невозмутимое выражение лица, Фейвор, такое открытое изумление свидетельствует о дурном воспитании и не говорит в пользу добрых сестер-монахинь. Я умею читать… Но прошу вас, читайте дальше, я не хочу вам мешать.
      Если она и заметила его сарказм, то не подала виду.
      – Нет, благодарю. Я прочту это потом, у себя в комнате. – Она склонила голову. – Кто вы такой, Рейф?
      После той ночи в карете она никогда не спрашивала его ни о чем личном. Словно опасалась того, что может узнать.
      – Вы же сами меня охарактеризовали: шантажист и вор. Мне нечего к этому добавить.
      – Для заурядного вора у вас удивительно хорошо подвешен язык.
      – Смею надеяться, что во мне нет ничего заурядного, – высокомерно произнес Рейн, что вызвало у нее улыбку.
      – Тогда вы должны быть… э… непризнанным отпрыском какой-нибудь выдающейся личности?
      – Неужели, мисс Донн, вы спрашиваете, не являюсь ли я внебрачным ребенком?
      – Извините, – пробормотала она, густо краснея, и этот неожиданный румянец невольно очаровал его.
      – Я рожден в браке. Но мой отец отказывается меня признавать. – Это было очень близко к правде.
      – Из-за ваших воровских наклонностей?
      Рейн стоял неподвижно и думал. Он мог бы сказать ей правду. Это началось так благородно, так просто. Он мог бы, оставаясь неизвестным, помочь этой девушке, в чью жизнь он привнес трагедию. Но игра стремительно становилась все серьезнее, и он, кажется, не знает, что именно он раскопал и что поставлено на карту. Он обязан рассказать ей, кто он такой, и пусть фишки упадут как угодно.
      Но тогда она может уйти.
      – Именно так.
      Фейвор кивнула, в ее улыбке смешались облегчение и подозрение. Наивная лгунья, невинная развратница. Она представляла собой притягательную загадку.
      – А ваша мать?
      – Она умерла. – Он произнес это более резко, чем хотел, и, подняв глаза, увидел потрясенное лицо Фейвор.
      – Нет, Фейвор, она умерла не из-за меня. Ее не стало задолго до моего вступления в преступный мир.
      – Простите. – Ее голос был полон нежного сочувствия. – Моя мама тоже умерла, когда я была ребенком.
      Рейн не смог придумать, что ей ответить. Он слишком хорошо помнил смерть ее матери.
      – Какой она была? – спросила Фейвор.
      – Красивой. Капризной. Немного тщеславной. Слишком романтичной. Возможно, она была неискушенной. Она очень старалась поверить в волшебные сказки.
      Рейн помнил, как сердился, когда мама спрашивала его и Эша, откуда у них синяки. Она всегда без колебаний их спрашивала, а они без колебаний лгали. Она никогда не старалась узнать правду, а они никогда ей ее не говорили.
      – Вам она не очень нравилась.
      – Нравилась? – Он подумал. – Не знаю. Она была полностью поглощена моим отцом. Но когда она была с нами… никто не умел лучше нас развлечь. Она была образованной, честной и не почитала авторитеты. – Рейн разглядывал веер в своей руке. На одном из его секторов до сих пор можно было разглядеть греческий храм. – Например, она любила классические вещи, но не притворялась, будто преклоняется перед ними. У нас в саду устроили древнегреческую площадку с колоннами, так она окрестила ее «Акрополе» в честь Акрополя.
      – Вы ее любили.
      – Да. – Он положил веер. – Хватит, нам надо работать, и вам не удастся увильнуть от задания при помощи столь прозрачных уловок.
      Фейвор улыбнулась:
      – Поскольку вы так решительно собираетесь заставить меня трудиться, мистер Суровость, откуда мне начинать?
      – Вы принесли мне одежду? – спросил он, зная, что его тон погасит ее шутливое настроение.
      «Либо я укрощу твою блестящую живость, либо ты ответишь за последствия, маленький ястреб». Он отрекся от нее.
      – Нет.
      Фейвор отвернулась, но он успел заметить на ее лице обиду. Лучше небольшая обида, чем глубокая рана.
      – Не имею представления, где найти для вас одежду. Вы слишком большой. – Она подняла руку. – Кроме того, даже если я найду какого-нибудь монолитного денди, не могу же я пробраться к нему в комнату, пока он спит, и утащить его одежки.
      – Монолитного денди? Вы находчивая девушка, – парировал он. – Уверен, вы что-нибудь придумаете к завтрашнему дню. Мне начинает надоедать эта одежда. Хоть наряжайся в роскошное старье!
      – А почему бы и нет? – спросила она. – Мне эта идея нравится. Здесь так много всякой одежды.
      – Это слишком позабавило бы вас, – высокомерно ответил он. – Прибавьте к этому тот факт, что вы моя жертва, по вашим собственным словам. Жертвам не полагается развлекаться за счет обидчиков.
      Ее поразительные глаза широко раскрылись, и вдруг она расхохоталась. Господи, он теряет остатки рассудка. Сначала он нарочно испортил девушке настроение, но не прошло и минуты, и она снова весела.
      – Можете мне помочь разобрать мебельные завалы.
      – А как? – спросила она.
      – Идите сюда, я вам покажу.
      Фейвор недоверчиво подошла к нему.
      – Ну?
      – Я подниму вас, а вы снимете сверху мелкие предметы.
      – Вы меня поднимете? – переспросила она, с сомнением глядя на него.
      – Да. Не бойтесь, Фейвор.
      Они были одни.
      Что бы он себе ни говорил, он не был святым и никогда не стремился к святости. Она дрожала, и он это почувствовал. Вдруг он сравнил ее с беспомощным птенчиком, а себя с котом, который ждет удобного случая, чтобы сцапать птичку.
      Господи Боже. Он ожесточенный тюрьмой мошенник. Какого черта делает здесь эта чистая душа? Рейн опустил голову, закрыл глаза, как будто ожидая удобного случая. Любого удобного случая. Пусть ее сердце забьется чаще, пусть потемнеют глаза, пусть приоткроются губы…
      Но ничего этого не случилось. Фейвор повернулась, подставив ему спину, и сказала:
      – Я готова.
      Его руки дрожали, когда он обхватил ее талию. Домашнее шерстяное платье, которое она надела для работы, было слишком простым. Без корсета девушка была слишком досягаема. От нее исходило такое тепло… Он вдыхал аромат ее тела, чувствовал ее всю.
      Рейн закрыл глаза. Вот что ему нужно – таверна и девица из таверны. Когда-то в дюжине миль к востоку от северной дороги была тут такая, под названием «Красная роза». Крепкие напитки и доступные девицы, и то и другое по сходной цене.
      – Ну? – Фейвор явно не справлялась с дыханием.
      Он поднял ее, решительно заставляя себя думать о не встреченных дамах с приветливыми улыбками, и посадил себе на плечо.
      – Ох! – Она взмахнула руками, стараясь удержать равновесие. Он обхватил ее ноги одной рукой, а другую поднял вверх.
      – Держитесь за мою руку!
      Фейвор поерзала, устраиваясь, и схватилась за его руку.
      – Спокойно! – рявкнул он, когда она забарабанила ногами по его животу.
      Вместо того чтобы успокоиться, она снова затрепыхалась.
      – Черт возьми! Вы что, хотите упасть? – Его руку окутал шелк, так как у нее развязалась подвязка и чулок спустился к лодыжке. – Перестаньте ерзать! – Он крепко сжал ее ногу выше колена.
      Она замерла, словно лань, пораженная в сердце.
      Кожа ее была гладкая и шелковая.
      – Этот несчастный Орвилл больше не проявлял к вам интереса? – Рейн понятия не имел, откуда взялись эти слова. Он не собирался их произносить. И даже не думал об этом.
      – Орвилл уехал. – Голос ее звучал слабо.
      – Хорошо. – Он почувствовал в себе радость собственника, ужаснулся, попытался говорить нейтральным тоном, но это было трудно. – Я хочу сказать, хорошо для него. Вы уже решили, что он не будет участвовать в гонках, а? Значит, он напрасно потратил бы время, ухаживая за вами.
      – Он уехал, потому что пудра не могла скрыть синяков, которые вы ему наставили.
      – Вот как.
      Она пошевелилась, и теплый женский аромат вновь окутал его. Жасмин и разгоряченное тело сводили его с ума. Рейн крепче сжал пальцы.
      – Фейвор.
      – Что?
      Он не знал что. Он знал лишь, что их нынешняя поза никуда не годится, и решил спустить ее с плеча в свои объятия. Ее волосы, густые и темные, как лондонская полночь, вырвались из-под шляпки и теперь спускались кольцами по плечам и груди. Он схватил их в горсть, и его пальцы коснулись ее выреза на груди.
      – Вымойте их.
      – Что?
      – Волосы. Они блестящие и переливаются, словно расплавленное золото.
      Она смотрела на него, немного испуганная, немного встревоженная и – точно! – слегка возбужденная.
      – Не могу. Она… Я не могу.
      Долгую минуту он смотрел сверху вниз на ее свежее, прелестное личико, отмытое от пудры. Ее глаза были синими, а не ненормально черными. Было слишком тихо. Она могла услышать оглушительное биение его сердца. Рейн знал, потому что сам его слышал.
      Только это стучало не его сердце. Он поднял голову и прислушался. Это было что-то другое. И оно приближалось.
      – Что это? – спросила Фейвор.
      – Кто-то идет по коридору, – тихо, почти шепотом ответил он.
      Рейн осторожно поставил ее на ноги и подтолкнул к месту, где когда-то был алтарь.
      – Идите туда. Это не ризница. Это коридор, ведущий в северное крыло. Вас не должны здесь видеть. Особенно гости Карра. Поверьте мне, Орвилл был еще не самым плохим… Быстрее, черт побери! – скомандовал он, видя, что девушка в растерянности не знает, что делать. – Я не могу позволить себе роскошь снова спасать вас. Мне повезло, что тщеславный Орвилл смолчал.
      – Но как…
      – Я туда не пролезу, Фейвор! – нетерпеливо выдавил он. – Здесь полно других мест, где я могу спрятаться. Но для двоих там места не хватит. А теперь идите.
      Только после того, как за ней закрылась низкая квадратная дверь, он смог соображать трезво. Теперь шаги стали громче. И ближе к часовне.
      Рейн не стал озираться кругом. Он солгал. Здесь негде было прятаться. Единственное, что можно было сделать, это укрыться за какой-нибудь шкаф, чтобы выиграть время. Через несколько минут он услышал, как открылась дверь, а потом медленные, мелкие шажки.
      Кто бы это ни был, он не должен следовать за Фейвор. Рейн выскочил из своего укрытия с занесенным кулаком, готовый нанести удар…
      Маленькая, скрюченная женщина стояла перед ним прямо в луче света, падающего сквозь розетку в потолке.
      – Рейн! – Ганна осела на пол.

      – Ганна! – Рейн прыгнул к старой женщине и осторожно взял ее на руки. Она слабо отбивалась. Она почти ничего не весила. Ее плотная домашняя одежда только создавала ощущение тяжести.
      Черная мантилья по-прежнему оставляла открытой лишь одну сторону обезображенного лица. Она смотрела на него запавшим глазом, но уже не казалась такой уродливой, какой он ее помнил. Всего лишь печально искаженное лицо подобно акварельному портрету, побывавшему под дождем.
      – Это действительно ты, Рейн Меррик, а не призрак? – прошептала она. Слезы потекли по ее старому лицу.
      Он поцеловал ее в щеку.
      – Не призрак, старуха. Тот же самый мальчишка вернулся, чтобы снова портить тебе жизнь.
      Уголок беззубого рта приподнялся в слабой улыбке. Она с тихой радостью закрыла глаза и опустила голову ему на грудь. Он смотрел на маленькую старую женщину, растроганный и смущенный. Та Ганна, которую он помнил, всегда была слишком занята, чтобы тратить время на проявление чувств.
      Словно прочитав его мысли, она открыла глаз, и ее нежная улыбка погасла. Она заерзала, стараясь высвободиться из его объятий, шлепнула его ладонью и пробормотала:
      – Отпусти меня! Я слышала, что ты был в тюрьме. Что это за тюрьма, позволь спросить, если ты там стал здоровым, как призовой бык?
      Она явно не особенно изменилась.
      Рейн опустил ее на пол. Она тут же уничтожила все следы слез тыльной стороной ладони. Эти изящно вылепленные руки всегда были единственным притязанием Ганны на красоту. Сейчас она уперлась ими в бока и сердито смотрела на него.
      – Ну? И как давно ты вышел из этой французской тюрьмы?
      – Шесть месяцев назад. Почти семь.
      – А здесь? Как давно ты здесь без… Как давно ты здесь?
      Его поразила мысль, что она обижена, по-настоящему, искренне обижена. Он не сообщил ей о своем присутствии. Ему никогда не приходило в голову, что она может из-за него волноваться.
      – Несколько недель.
      Она поджала губы.
      – Прости меня.
      После его прочувствованной просьбы о прощении с ее лица исчез гнев.
      – Не за что просить прощения, Рейн. Я просто так… – Она осеклась, смущенная таким проявлением чувств. И начала снова: – Я рада, что ты здесь, здоров и силен. Твой брат написал, что поехал заплатить за тебя выкуп, но тебя там уже не было. Я… мы боялись, что французы убили тебя.
      – Эш поехал во Францию, чтобы меня выкупить? – переспросил Рейн.
      Старая женщина еще раз поразила его. За несколько минут Рейн узнал сразу о двух людях, которым не была безразлична его судьба все эти мрачные годы его заключения. Интимность такой привязанности действовала ему на нервы.
      – Да, – кивнула Ганна. – Карр выкупил его примерно год назад. Эш сразу же начал зарабатывать деньги, чтобы выкупить тебя. И преуспел, к большому огорчению Карра, а попутно добыл себе невесту.
      – Невесту? – изумленно переспросил Рейн.
      Его старший брат едва ли годился в мужья.
      – Да. Она воспитанница твоего отца. Эш спас ее от тех планов, которые строил на ее счет Карр. Видел бы ты своего брата, Рейн. Он просто без ума от этой девушки, а она от него. И к тому же она из семьи Расселов. – Ганна покачала головой и захихикала с явным удовольствием. – Расселы входили в число тех, кто откликнулся на призыв Макларенов встать под знамена красавца принца Чарли.
      – Якобиты? – спросил удивленный Рейн. – Должно быть, отец был в восторге.
      Ганна скорчила гримасу.
      – Я буду удивлена, если он еще помнит имя той девушки. То, что не имеет отношения к твоему папаше, все равно что не существует, так он считает. После женитьбы Эша… ну, в общем, твой отец не настолько глуп, чтобы встречаться теперь со своим старшим сыном, – она фыркнула, – по крайней мере в этой жизни.
      Поколебавшись, Рейн спросил:
      – А Фиа?
      Она была очень красивым ребенком с черными волосами и розовыми губками. И еще она была маленькой тенью отца. Интересно, кому Карр ее продал? Какому герцогу, графу или иностранному принцу. Ведь он явно строил такие планы.
      – Она еще здесь. И будет еще несколько месяцев. Потом ее отправят в Лондон. И он тоже поедет. Так он говорит.
      – Я думал, что король Георг запретил Карру возвращаться в Лондон.
      – Запретил. Последняя жена твоего папаши была крестницей самой королевы, и твой отец очень жалеет, что узнал об этом только после ее смерти… Но нельзя повесить пэра за убийство без доказательств, а кто выступил бы против Карра? Поэтому король сослал Карра сюда, – объяснила Ганна. – Но теперь Карр клянется, что Фиа этой весной уедет отсюда. – Она бросила на него взгляд. – Ты уже говорил с ней?
      – Нет. Я даже не мог себе представить, что она еще не замужем. – «Видел ли я ее?» – спросил себя Рейн, удивленный собственным волнением.
      Он выдергивал из своей памяти женские лица. Он видел многих на балу, но похожих на маленькую – такой он ее помнил – Фиа там не было. Интересно, узнает ли она его? Ведь для ребенка четыре года – огромный временной отрезок. Волнение сменилось печалью.
      – Никто не знает, что я здесь, Ганна. И мне бы хотелось, чтобы никто не узнал.
      – Я бы не слишком на это надеялась, Рейн. В последнее время Карру что-то мерещится, я имею в виду призраков, и теперь я думаю, это тебя он видел.
      Рейн несколько секунд смотрел на нее, потом рассмеялся.
      – Он думает, что я призрак? Как здорово. Он оставил меня гнить в тюрьме, а потом, мельком увидев меня, счел, что я умер и мой призрак появился, чтобы его преследовать? Он слишком много о себе воображает.
      – По-моему, он не верит в появление твоего призрака, Рейн, – тихо сказала Ганна. – Он думает, что это другой призрак.
      – Чей же?
      – Его покойной жены.
      – Вот как? И которой? – спросил Рейн с горькой усмешкой.
      На это Ганна громко прищелкнула языком, на ее лице отразилось огорчение.
      – Осторожнее отзывайся о мертвых, Рейн Меррик. Особенно о бедных, проклятых женах.
      – Прости меня, это влияние отца. Так какая же из жен, по мнению Карра, не может вынести разлуки с ним?
      – Твоя мать. Вот почему я пришла сюда. – Она подошла шаркающей походкой к открытому ящику, доверху набитому разными вещами. Ее руки нежно погладили содержимое. – Я знала, что Карр убрал ее вещи сюда, и, когда конюх сказал, что видел в часовне прошлой ночью свет, я подумала…
      – Ты подумала, что это Дженет? Значит, ты пришла ходатайствовать за Карра перед призраком? Не знал, что ты так ему преданна. Я всегда считал, что твоя преданность отдана Фиа.
      Старая женщина в ответ на его насмешку неожиданно дернула его за ухо. Он с воплем отскочил.
      – Так оно и есть, – сказала она. – Если кто-то пытается убедить Карра в том, что его преследует его бывшая жена, это может нанести вред мисс Фиа.
      – Ты по-прежнему ее защищаешь, – заметил Рейн.
      – Приходится. – Старуха заколебалась. – Ты… значит, ты это почувствовал?
      Рейн уставился на нее в изумлении, а Ганна приняла его молчание за порицание.
      – Когда я пришла работать сюда, вы были отчаянными сорванцами, – оправдываясь, сказала старуха. – Отчаянные, горячие головы, своевольные существа. Можете благодарить Бога, что вашему отцу не было до вас никакого дела. Это позволило вам стать тем, кто вы есть, а не тем, кого он бы из вас сделал.
      А ведь было время, когда Рейн был бы рад этому, все бы отдал за одобрение Карра.
      – Но Фиа… – Ганна мяла грубые юбки. – Такая красивая и такая грустная. Она была всего лишь крохотным видением, которому ваш отец скармливал ложь и коварство большими ложками. Кто-то должен был встать между ним и тем, во что он хотел ее превратить.
      – И тебе пришлось взять это на себя?
      – Больше было некому.
      – Почему?
      Старуха прикоснулась к своему изуродованному лицу.
      – Говорят, что уроды не в силах устоять перед красотой, – просто ответила она. – Но не сомневайся, я любила вас с Эшем тоже. Как ты думаешь, кто узнал, что Макларены собираются тебя линчевать и дал знать Карру?
      Рейн посмотрел прямо в ее печальные глаза.
      – Едва ли Карр явился меня спасать, Ганна.
      Ганна сплюнула на каменный пол.
      – Конечно, нет! Но он быстро бросился тебе на выручку, потому что решил использовать нападение на тебя Макларенов в качестве предлога, чтобы избавиться от последних членов их клана. Так он и сделал! Радуйся, что у него был этот предлог, и прости Макларенов за то, что они не разделяют этой радости! – закончила она сердито, очень расстроенная.
      «Карру не удалось уничтожить всех», – подумал Рейн. Фейвор и ее брат живы.
      – Карру за многое предстоит ответить в отношении Макларенов. Неудивительно, что ему мерещатся призраки.
      – Да, – согласилась Ганна. – Но в последнее время некоторые из гостей Карра тоже их видят. А Карр ведет себя странно. Он возбужден. И я могла бы поклясться, что слышала женский голос, когда шла по коридору.
      – Уверяю тебя, со мной в часовне не было никаких призраков. – Ему необходимо было увести отсюда Ганну на тот случай, если Фейвор вздумается вернуться. Хотя он и не сомневался в любви Ганны, она ясно дала понять, кому преданна. Если она поймет, что Фейвор – из семьи Макларенов, она может решить, что девушка представляет угрозу для Фиа. В конце концов, все Макларены должны ненавидеть всех Мерриков.
      – Что касается гостей Карра, они, наверное, видели меня. – Он очаровательно улыбнулся. – Постараюсь стать менее заметным.
      Ганна всегда улавливала стремление сменить тему так же безошибочно, как гончая чует зайца.
      – Да. – Она постучала длинным пальцем по его груди. – Что ты здесь делаешь, Рейн Меррик? Ясно, ты пришел сюда не ради семейного воссоединения.
      – Разве? – Он взял ее обвиняющий палец, сжал в кулаке и поцеловал кончик. – Возможно, я пришел только ради того, чтобы ты еще раз обняла меня, Ганна.
      – Начнем с того, что я тебя никогда не обнимала раньше, почему это ты решил, что я изменилась? – спросила она, но ворчливый тон не мог полностью скрыть ее удовольствия. – Выкладывай, не то не уйду, пока не скажешь. Даже не думай надувать меня, Рейн Меррик. Тебе не терпится спровадить меня, и я тут же уйду, если ты мне скажешь, зачем роешься в материнских вещах.
      Ему не составило большого труда решиться рассказать ей обо всем. Она подумает, что он сошел с ума, как думала Фейвор. Кроме того, Ганна могла знать, куда Карр засунул остальные вещи Дженет.
      – Я ищу клад Макларенов.
      – Что? – На ее и без того сморщенном лбу появились новые морщины. – А что это такое?
      Наверное, Ганна никогда не слышала о драгоценных камнях. Как заметила тогда Фейвор, это была всего лишь местная легенда. А Ганна не принадлежала к клану Макларенов. Она приехала с севера через несколько месяцев после смерти матери в поисках работы. Карр, видя, как она понравилась Фиа, тут же нанял ее. Женщина с внешностью Ганны обходилась недорого.
      – У моей матери был гарнитур из драгоценных камней, Ганна, который она приняла на хранение от клана.
      Ганна красноречиво пожала плечами.
      – Значит, они теперь у Карра.
      – Нет. Он ничего о них не знал. Я сам узнал о них только потому, что однажды видел, как она их доставала.
      Ганна с сомнением смотрела на него.
      Рейн продолжал:
      – Там было ожерелье и еще несколько украшений. Брошь в виде льва, усыпанная грубо обработанными камнями. Работа не очень искусная, это увидели даже мои детские глаза. Но золото толщиной с мой большой палец, а камни крупные, как кошачьи глаза.
      – Продолжай! – буркнула Ганна.
      Он улыбнулся.
      – Она хранила их в сундучке, похожем на восточную коробку. Ты никогда не видела такую вещь здесь или в другой комнате?
      Ганна прищурилась, глядя в потолок и потирая расплющенный нос пальцем. Несколько минут она размышляла, потом виновато пожала плечами.
      – Нет, Рейн. Извини. Я не припоминаю, чтобы видела такую вещь. Но это не значит, что ее не существует. В этих комнатах лежит множество всяких вещей.
      Ее ответ приговаривал его к долгим дням поисков среди бесконечного нагромождения старья, тряпок и всяких ненужных вещей. К очень долгим поискам.
      И все это в компании маленькой жертвы.
      По непонятной причине осознание этого факта не обескуражило его.
 
      Эта девушка испытывает к нему отвращение.
      Карр вел Фейвор Донн вверх по лестнице к картинной галерее. Немного раньше она заявила, что не успокоится, пока не осмотрит ее, и только под его руководством.
      Ее пальцы плясали над его рукавом, почти не прикасаясь к нему. Очень странное поведение, если в нее действительно вселился дух его жены, которая любила его преданно, страстно и даже демонстративно. По крайней мере в начале их брака.
      Он все еще не знал, что ему делать, если она и вправду окажется Дженет. Не мог же он жениться на этой девчонке. Что, если он женится, а потом с ней действительно произойдет несчастье? Он мог бы предложить ей стать его любовницей, но Дженет была очень строга на этот счет. Она бы не позволила ему прикоснуться к себе до клятвы у алтаря. И к тому же, как он уже заметил, эта девушка едва терпела его прикосновения.
      Он не ошибался. Слишком многих женщин ему довелось соблазнить. И все же она весь вечер попадалась на его пути. Объяснить это можно было, только признав правдой слова Палы о том, что этой девушкой руководит дух Дженет.
      У него появились сомнения после случая с шарфом, но ее преследование было таким настойчивым, в нем ощущалась настоятельная необходимость, даже отчаяние, и он начал верить Пале. Возможно, эта девушка даже не подозревает, что в ее тело вселилась еще одна душа.
      Поэтому он согласился, и вот они здесь, стоят перед одним из шедевров Тициана. Он вложил большую часть своего состояния в произведения искусства, драгоценности и манускрипты.
      – Мне нравится синий цвет. Особенно переливчатый синий цвет, – сказала Фейвор, бросив на него косой взгляд.
      Темные глаза, почти черные, отметил он, с чересчур расширенными зрачками. И волосы неестественно черные. Очаровательно, но странно.
      – Прелестный оттенок, – согласился он.
      По дороге сюда она сделала несколько замечаний мимоходом. Ей нравятся устрицы. Ее волнует скрипичная музыка. Она заявила, что читала Джонатана Свифта и Генри Филдинга, и явно старалась удивить его этим. Он сказал ей, что не читал ни того ни другого и что находит чтение утомительным. Явно обескураженная, она погрузилась в долгое молчание, которое прерывалось лишь случайными, не связанными друг с другом замечаниями.
      Не может быть, чтобы эта девушка настолько плохо могла беседовать. Он слышал, как она перед этим весьма легко и остроумно вела беседу с Танбриджем. Возможно, то, что он сейчас наблюдал, было влиянием Дженет, и эти внезапно вырывающиеся у нее глупые высказывания были результатом воздействия другой души.
      Они стояли и смотрели на шедевр Тициана несколько минут, потом ему стало скучно.
      – Пойдем дальше?
      Он повел ее мимо удручающе тусклой фламандской картины к той, которая ему действительно нравилась, пейзажу Пуссена, написанному с почти математической точностью, под названием «Дионис у городских ворот». Греческая тема нравилась ему не меньше, чем строгая чистота композиции. Он всегда восхищался древнегреческой архитектурой и в какой-то степени самими греками. Не так, как римлянами, конечно.
      – Красиво, – пробормотала Фейвор.
      – Не только красиво, но и точно, – поучающим тоном сказал он. – Видите эти строения на заднем плане. Это все постройки, изображенные на их истинном месте в Афинах.
      – Правда? Я не читаю на древнегреческом. И по-латыни. Немного по-французски. Еще меньше по-немецки.
      Карр ее почти не слышал. Из него вышел бы отличный древнегреческий аристократ. Или философ. Или политик. Он произносил бы речи… вон там.
      – Видите, моя дорогая? Вон там – Акрополь, а вон там – Парфенон.
      Она что-то тихо ответила. Он обернулся и пристально посмотрел на нее. Выражение ее лица стало одновременно далеким и нежным. Ее рот таил обещание улыбки, а взгляд был мягким.
      – Что вы сказали? – спросил он, наклоняя голову, чтобы хорошенько расслышать. – Что вы сказали?
      – «Акрполе», – прошептала она, словно припоминая какую-то приятную глупость.
      У него перехватило дыхание; в груди больно забилось сердце. Он не мог в это поверить. Не может быть. Через столько лет!
      Дженет вернулась.
 
      – Спокойной ночи, мисс Донн.
      – Лорд Карр. – Она улыбнулась, вошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Плотно зажмурила глаза, прислушиваясь, когда он уйдет. Целых пять минут прошло, пока она услышала его удаляющиеся по коридору шаги.
      Фейвор с рыданием привалилась спиной к двери.
      Она добилась своего. Она привлекла к себе внимание Карра. И даже более того. Он теперь от нее не отстанет. В каком-то месте этой длинной, мрачной картинной галереи он убедился, что в ней живет дух Дженет Макларен.
      Он прикоснулся к ней. Погладил ее щеку тыльной стороной ладони. Господи! У нее задрожали ноги, колени подогнулись. Она опустилась на пол, ругая себя за непростительную слабость.
      Конечно, он прикоснулся к ней! Если все пойдет так, как они планировали, он не только будет прикасаться к ней. Это была ее цель, ее намерение с самого начала. Карр должен на ней жениться.
      Из ее глаз полились слезы. Они все лились и лились, потоки слез, которые невозможно удержать. Они стекали по щекам и губам, капали с подбородка, пропитывали тонкое кружево на ее корсаже. Предательские слезы, выдающие ее слезы, которым не было дела до планов, намерений и целей.
      Если бы только, беспомощно подумала она, Рейф не прикоснулся к ней первым.

      – Пока еще нас здесь не много, не так ли? – Леди Фиа улыбнулась Фейвор милой улыбкой, от которой ее красивое лицо стало еще красивее, но которая почему-то превратила в насмешку ее доброту.
      Фейвор, стоящая рядом с Фиа в ожидании остальных, почти не обращала на девушку внимания. Рейф будет гадать, куда она подевалась, почему не принесла одежду. Возможно, он ругает ее и сердится.
      Может быть, он будет по ней скучать.
      Она замигала, пораженная собственной глупостью. Нужно гнать прочь такие мысли. Лучше ей постараться улыбнуться до того, как придет Карр, чтобы повести компанию на пикник.
      День в конце октября выдался ясным и не по-осеннему теплым. Ночью ветер переменился и теперь дул с юга, ласковый и робкий, словно девица на воскресной прогулке.
      Леди Фиа устроила этот пикник. Сегодня рано утром она разослала приглашения. Самые измученные из завсегдатаев Уонтонз-Блаш еще спали; присланные им тисненые приглашения остались непрочитанными. Но большая часть преданных поклонников Фиа, которые приказали своим слугам немедленно приносить им любые послания от леди Фиа, прислали согласие.
      Фейвор оказалась одной из немногих гостей, которая не спала, когда принесли приглашение, по той простой причине, что она вообще не ложилась спать. Она приняла приглашение неохотно, зная, что обрекает себя на весь день на общество Карра, хотя могла бы провести его в поисках сокровищ вместе с Рейфом.
      Но избегать Карра означало лишь откладывать то, что она должна сделать. Поэтому сейчас она ждала появления Карра, интереса Карра и, как результат, его ухаживаний. Ее мысли были настолько же мрачными и тяжелыми, насколько этот прекрасный день был приятным и ясным.
      – Мисс Донн, – воскликнула леди Фиа. – Вы и правда выглядите нездоровой. Возможно, вам лучше остаться в Уонтонз-Блаш?
      – Нет.
      Леди Фиа криво усмехнулась:
      – Если вы предпочтете покинуть нашу компанию, я гарантирую, вам не придется жалеть об упущенных возможностях.
      – О чем вы, леди Фиа? – спросила Фейвор, наконец-то заметив легкое презрение в голосе девушки.
      – Мой отец, мисс Донн, не поедет с нами.
      Фейвор тут же насторожилась, сбросив с себя сомнамбулическое состояние, словно промокшую зимнюю накидку. То, что леди Фиа заметила внимание Фейвор к ее отцу, значило меньше, чем тот факт, что он сегодня не поедет с ними.
      – Лорд Карр не поедет?
      – Нет, – ответила леди Фиа, внимательно изучая ее. – Он редко встает раньше полудня.
      Она придвинулась ближе, улыбаясь притворно веселой, заговорщицкой улыбкой.
      – Вот это полезная для вас информация. Конечно, я могла бы дать вам еще лучший совет, но сомневаюсь, что вы ему последуете.
      Не успела Фейвор ответить, как их приветствовали и тут же окружили решительно настроенные любители развлечений, подхватили и увлекли в замок. Фейвор была ошеломлена новостью о полученной отсрочке.
      Целый день свободы. Она свободна от приставаний Майры, от навязчивого пыла Карра и даже от пугающего магнетизма Рейфа. Чувство освобождения она ощущала почти физически. Она улыбнулась Танбриджу, ответила на шутку другого обожателя, поболтала с какой-то женщиной, идущей рядом с ней.
      Они пришли на конюшню, чтобы выбрать себе лошадей.
      Фейвор заметила гигантскую фигуру Джейми Крейга, который приближался к ней, ведя на поводу смирную на вид кобылу. Она пала духом при этом напоминании о далеко простирающемся влиянии и зорком оке Майры. Она чуть не забыла о роли кучера Томаса, которую играл Джейми. Здесь, на суше, он выглядел не на своем месте, море казалось для него более естественной стихией. Не в первый раз Фейвор задумалась о том, не противятся ли манипуляциям Майры и другие, чьими жизнями она распоряжается.
      Джейми остановился перед ней с замкнутым лицом. Возможно, если его попросить, он не донесет Майре, что она сегодня прогуливает.
      – Джейми, пожалуйста…
      – Не беспокойтесь, мисс Донн, – перебил ее Джейми предостерегающим тоном. – Я взнуздал ее помягче.
      Она повернула голову. Лорд Танбридж стоял у нее за спиной.
      – Конечно. Спасибо, Джейми. Ты можешь сказать моей тете…
      – Ах, мисс! Ваша тетушка проспит до вашего возвращения. Я пошлю служанку, чтобы разбудить ее, если вы настаиваете, но, простите меня за самонадеянность, я бы оставил почтенную даму в неведении насчет ваших планов. – Он подмигнул ей украдкой.
      Благослови его Бог! Он ее одобряет. Фейвор подмигнула ему в ответ и весело улыбнулась. К ней вернулось хорошее расположение духа.
      Она подобрала юбки и ждала, чтобы Джейми помог ей, но тот не успел сделать и шагу, как тонкие, жесткие пальцы обхватили ее за талию.
      – Мисс Донн. – Дыхание Танбриджа коснулось ее уха за секунду до того, как он легко подсадил ее в седло.
      Она бросила испуганный взгляд вниз, на бледное, поднятое к ней лицо.
      – Спасибо, лорд Танбридж.
      Тонкие губы Танбриджа сложились в восхищенную улыбку.
      – Могу ли я взять на себя смелость и сказать, что вы на редкость красивы сегодня, мисс Донн?
      Возможно, он не так уж ужасен, решила Фейвор и, вспомнив его неудачный флирт с леди Фиа и ее откровенную насмешку, улыбнулась ему:
      – Благодарю вас, сэр.
      Даже не взглянув в сторону Джейми, Танбридж достал из кошелька монету и швырнул ее гиганту. Бормоча слова благодарности и кивая массивной головой с притворным уничижением, Джейми попятился назад.
      Взгляд Танбриджа был прикован к Фейвор.
      – Вы ничуть не менее красивы, чем она. – Фейвор показалось, что она услышала, как он прошептал эти слова. – Будь я проклят, если это не так.
      Полный паники крик мальчишки-конюха заставил его наконец отвести взгляд.
      – Проклятие. Прошу простить меня, мисс Донн, – сказал Танбридж. – Конюх никак не может справиться с моим жеребцом. Своенравная скотина. У него отвратительная привычка кусать тех, кто подтягивает подпругу. Мне лучше вмешаться, пока он не убил парня. Это омрачило бы наш завтрак.
      Расположение, только что испытанное Фейвор по отношению к Танбриджу, улетучилось.
      – Вы настоящий гуманист, милорд.
      Он самодовольно усмехнулся. Наконец все устроились, и леди Фиа подняла руку.
      – Всадники, за мной! – скомандовала она.
 
      – Мисс Донн отправилась на прогулку с Фиа и ее буйной компанией, – заметил Карр, глядя вниз из окна башни на группу из сорока всадников.
      Он видел, как Фиа повелительным жестом подняла кружевной платочек и помахала им над головой. Группа сразу рассыпалась, и всадники послали нетерпеливых коней с места в галоп, словно участвовали в скачках с препятствиями, а не в прогулке к месту пикника.
      – Боже! – У Карра вырвался порывистый вздох. – Теперь больше никто не ездит неторопливым шагом. – Он опустил штору и снова повернулся к Пале: – Вспомнит ли мисс Донн что-нибудь еще из своей жизни в качестве моей жены?
      Пала съежилась от страха.
      Ему потребовалось два дня, чтобы разыскать старую каргу. По его приказу ее нашли наконец на утесах, где она собирала какие-то травы. Как она смеет исчезать, когда ему надо столько узнать у нее?
      Он подавил раздражение.
      – Предположим, что ты меня не расслышала. Еще раз спрашиваю, вспомнит ли мисс Донн какие-нибудь особые случаи из жизни Дженет Макларен?
      Пала потерла красную полосу на щеке.
      – Не знаю.
      Карр поднял хлыст и стал поигрывать им.
      – Угадай. – Он мягко улыбнулся. – Но угадай правильно.
      Старая ведьма задрожала.
      – Прошу вас, милорд. Мне кажется… нет. Эти вещи она чувствует, она… чувствует их. Она сама не знает почему.
      – Гм. – В этом был определенный смысл.
      – Вам не нравится моя догадка. Простите меня! – взвыла Пала и пригнула голову.
      – Мне нравится. – Положение еще больше бы осложнилось, если бы Дженет – мисс Донн – что за проклятая путаница! – вспомнила события своего последнего на этой земле дня. Но тогда чей это был последний день в действительности? Несомненно, не мисс Донн и, очевидно, не Дженет. Эта головоломка его завораживала.
      Дженет. Они могли бы быть вместе, здесь, в Уонтонз-Блаш, где все началось. Он мог бы все исправить. Если бы только удалось уговорить мисс Донн…
      – В каком-то смысле недостаток – как бы это назвать? – присутствия Дженет создает некоторую проблему.
      Пала бросила на него испуганный, вопрошающий взгляд. Ее седые волосы висели грязными космами у впалых щек.
      – Как это, лорд Карр? Что Пала может сделать? Как она может помочь щедрому лорду Карру?
      Она подползла ближе, нитки ракушек и странных, ярких камней на ее шее гремели, ее пышные юбки оставляли усыпанный листьями след на чистом полу.
      – Чего желает лорд Карр?
      – Ну… – пробормотал Карр, разглядывая свои ногти, – как ни трудно в это поверить, я пришел к выводу, что мисс Донн меня недолюбливает. Вижу, что ты поражена. Я читаю это на твоем лице. Разделяю твое изумление.
      – Д-да, милорд!
      – Тем не менее это правда. Мисс Донн испытывает к моей персоне отвращение.
      Пала резко вскинула голову на тощем стебельке шеи в знак изумления. Она смотрела на него широко раскрытыми, удивленными глазами.
      – Но как… то есть вы мне говорили, что она вас повсюду находит. Она становится у вас на пути! Может быть, вы принимаете застенчивость юной души за неприязнь?
      Карр сухо улыбнулся:
      – Мне кажется, у меня достаточно богатый опыт, чтобы отличить застенчивость девственницы от антипатии.
      – Но… Я не понимаю. Почему она ищет вашего общества, если вы ей не нравитесь?
      Карр уселся на единственный в комнате стул, убедившись, что не помял полы своего нового фрака.
      – Ты, Пала, всего лишь грязная цыганка. Куда тебе понять? Я никогда не отказывался от трудной интеллектуальной задачи, поэтому слушай, я постараюсь тебе все объяснить.
      Старуха с готовностью кивнула.
      – Дух Дженет уцелел, погребенный в теле мисс Донн, подобно крысе с пирса, которая прячется на борту корабля, не желая быть замеченной. И все же из своего укрытия Дженет каким-то образом заставляет мисс Донн реагировать на меня, опять-таки подобно тому, как та крыса может заразить экипаж корабля, на котором она прячется. Мисс Донн заражена чувствами Дженет ко мне, чувствами настолько глубокими и сильными, что они пугают мисс Донн. Таким образом, мисс Донн желает меня – благодаря моей бывшей жене – и в то же время испытывает ко мне отвращение. – Карр поднял руку, предупреждая возражения Палы. – Трудно поверить, не правда ли?
      Пала, явно не искушенная в этикете, только тупо смотрела на него и не выражала своего согласия. Он обреченно вздохнул. Люди приносили ему столько разочарований.
      – Насколько я знаю мою Дженет, она отдает мисс Донн свои… эмоциональные приказы самым настойчивым образом. – Он доверительно нагнулся вперед. – Страсть, какую Дженет питала ко мне, может совершенно затмить здравый смысл девушки, получившей мягкое воспитание. Как может мисс Донн не испугаться, если ею руководят порывы, которые она должна считать плотскими? Таким образом, она реагирует, упрямо сопротивляясь указаниям Дженет, и в ней рождается отвращение к мужчине, который вызывает в ней подобные чувства. Не так ли?
      Лицо Палы под слоем грязи оставалось совершенно бесстрастным.
      «Не мечите бисера перед свиньями», – подумал Карр. А, ладно, в конце концов, она не более чем животное. Но, как и многих животных, ее можно использовать. Он уже и так потратил много времени зря.
      – Ты не понимаешь, да? К счастью, тебе и не нужно понимать. Тебе лишь надо кое-что сделать.
      – Что сделать, лорд Карр? – спросила Пала сдавленным голосом, полным почтения.
      Вероятно, она все еще пытается переварить эту новость о том, что он не нравится мисс Донн. В это действительно трудно поверить.
      – Ты должна приготовить мне любовный напиток.
      * * *
      Майра вошла в конюшню, подтащила табуретку к свету, льющемуся с улицы, и плюхнулась на нее. Повелительным тоном потребовала у Джейми зеркало.
      – Будь проклят этот человек!
      Боль от удара Карра быстро прошла. Гораздо хуже то, что остался на лице след от хлыста. Это означало задержку планов, и как раз тогда, когда дела пошли так хорошо.
      – Будь он проклят! Да попадет в ад его черная душа!
      – Я думал, что именно таковы твои цели и намерения, Майра, – сказал Джейми. – Отправить его душу в ад.
      Майра внезапно хихикнула. Пугающий звук, особенно после взрыва ярости.
      – Да, Джейми Крейг. Таковы. И уже скоро, скоро.
      – Уже? – переспросил он. – А мы тут все думали, что план имеет больше отношения к возвращению клану того, что у него украдено, чем к твоему стремлению отомстить.
      Майра бросила на него злобный взгляд.
      – Если я могу добиться и того и другого, почему ты вдруг заколебался?
      – Потому что ты не сказала девушке, что собираешься сделать.
      Взгляд Майры стал равнодушным. Она полезла под бесчисленные юбки, оторвала кусок оборки и вытерла им лицо.
      – Она знает.
      – Ты ей сказала?
      – Нет необходимости ей говорить. Она должна знать, но если ей легче спится по ночам с уверенностью в том, что Карр проживет долгую жизнь после того, как она выйдет за него замуж и бросит его, тем лучше. Если так она сможет выполнить свой долг, то я не против.
      – После той страшной ночи ты сошла с ума, Майра Дугал. Тебе ведь это известно, правда?
      Она усмехнулась:
      – И даже сумасшедшая, я хитрее многих из тех, кто в здравом уме, а?
      Он фыркнул, но кивнул в ответ.
      – Помни, Джейми Крейг, это я выходила тебя и тех остальных, кто выжил после налета этого демона-графа. Это я нашла способ вернуть обратно тех Макларенов, которых выслали за их «преступления». Это я привела этих Макларенов в деревню на северном побережье, в ту деревню, где ты прячешь свою контрабанду. Это сделала я. Я! Мы вернем назад свою землю. Макларены снова будут жить в Уонтонз-Блаш. А лорд Карр умрет. Я клянусь! – Голос ее дрожал от ярости.
      Джейми нахмурился, глядя на горящую гневом старую женщину, но ничего не сказал. Все эти годы она руководила кланом и сплачивала его своей властью, а он молчал. Теперь, лишь из-за того, что он смотрел на Фейвор Макларен и вспоминал время, когда девушки шотландских горцев были отважными и веселыми, свободными духом и щедрыми, он не имел права возражать. Даже если Майра и ее замыслы погубят ее.
      – Проклятие! – воскликнула Майра, снова глядя в зеркало. – Этот след к вечеру не исчезнет, и никакое количество краски его не скроет. Девчонке придется притвориться, что у нее болит голова. К счастью, завтра маскарад и я надену маску!

      – Хозяин! Еще кружку эля, – крикнул незнакомец.
      – Мне тоже, – проворковала Френни.
      Красивый, могучий парень, кажется, не слышал ее, он уставился на остатки пены на дне кружки. Она уже собиралась повторить свою просьбу, когда он поднял голову и посмотрел на нее с некоторым изумлением, словно забыл, что она сидит у него на коленях.
      Френни заерзала от удовольствия. Мужчина поднял два пальца.
      – Ей тоже, хозяин.
      – Вы правы, сэр. Но подождите минутку. Мне нужно распечатать новый бочонок, а у меня нет помощницы, чтобы присмотреть за хозяйством, пока я буду этим заниматься. Эта самая помощница сейчас пошарит у вас по карманам, сэр, если не поостережетесь, – ответил хозяин, бросая на Френни злобный взгляд.
      – Никогда не украла у джентльмена ни единого пенни, и тебе это хорошо известно! – пискнула Френ, но ее протест не произвел на хозяина никакого впечатления, он в это время мужественно переворачивал новый бочонок.
      Френ было наплевать, что нравится хозяину, а что нет. Незнакомец был похож на человека щедрого, а Френ никогда не ошибалась в таких вещах. Он пришел час назад с намерением напиться, если она в этом разбирается, а она разбирается. В плохом настроении, раздраженный, ему нужно было расслабиться. Она решила предложить себя в качестве возможного средства для расслабления.
      Кроме того, что он казался щедрым, разве он не красив? Резкой красотой. Несколько потрепанный жизнью, хотя и выглядит достаточно молодо.
      – Эй вы! Сэр! – окликнул голос с противоположного конца залитой солнцем комнаты. – Вы из этих краев или просто проезжали мимо?
      Незнакомец повернул голову на звук этого нетвердого мужского голоса, и рот Френ раздраженно дернулся. Черт бы побрал Дэви Даффа! Тот поднялся, пошатываясь, схватил свою кружку с элем и пошел к ним.
      – Ну? – спросил он.
      Незнакомец спокойно смотрел на него.
      – А почему ты спрашиваешь, приятель?
      – Потому что ты мне напоминаешь человека, которого я когда-то знал. Закадычного друга моей грешной юности. – Кажется, ему понравилась эта фраза, потому что он несколько раз повторил: – Грешная юность. Грешная. Юность.
      – Неужели? – Незнакомец поудобнее усадил Френ на коленях. – Прости, что не встаю.
      – Ни за что! – воскликнула Френ, восхищенная его остроумием.
      Дэви ухмыльнулся.
      – И кто же этот потерянный друг? – спросил незнакомец, не обращая внимания на девицу.
      – Парень по имени Рейн Меррик. Но ты ведь не он, правда? – спросил Дэви.
      – Ты в этом так уверен? – осведомился незнакомец, и что-то в его голосе заставило Френ повернуть голову и пристально посмотреть на него.
      Через секунду она решила, что он разыгрывает Дэви. Он не Рейн Меррик. Она знала Рейна Меррика. Не слишком хорошо, но достаточно, чтобы пару раз переспать с парнем. Он был крупным, широкоплечим и мускулистым.
      Этот человек был выше Рейна и худым, хоть и широкоплечим. Его волосы были темнее, а лицо более угловатым, чем у Рейна. Но больше всего она помнила в Рейне неудержимый гнев. Резкие слова, сжатые кулаки, горький смех – вот что она помнила о Рейне Меррике.
      Этот мужчина тоже не был обделен силой. Но он выглядел как человек, который обуздал дьявола, тогда как Рейн Меррик был похож на человека во власти дьявола. А кем же еще может стать сын лорда Карра?
      – Тебе повезло, что ты не Рейн Меррик. Слышал, что он умер в какой-то французской тюрьме, – говорил Дэви.
      – Ясно, что ты о нем горюешь, – ответил незнакомец с легкой насмешкой.
      – Я? Не-а! Он не был мне настоящим другом, имей в виду. Я только сказал, что принял тебя за него. Он был просто парнем, который всегда рад был досадить своему папаше, бедняга. Единственный раз отец обратил на него внимание, когда его чуть не повесили за изнасилование монашки.
      При этих словах незнакомец вскинул голову.
      – Эй! Дэви, с чего это тебе понадобилось ворошить подлую старую историю? – крикнул хозяин.
      – Потому что только такие истории рассказывают о Рейне Меррике! – хохотнул Дэви.
      – Похоже, он сам дьявол, – заметил незнакомец.
      – Ну, так наверняка думали и люди из клана Макларена, это они чуть не сломали ему шею, – сказал Дэви. – Ведь именно девушку из их клана этот парень изнасиловал, как они думали.
      Незнакомец снова занялся своим элем.
      – Только пришлось бы им краснеть, если бы они все же повесили парня, – посмеивался Дэви.
      – Почему это? – равнодушно спросил здоровяк.
      – Потому что позднее выяснилось, что Меррик никого не насиловал.
      – Что?
      Дэви кивнул.
      – Мерри Макларен, та девушка, которую они с ним застали, призналась через несколько лет, что они с Рейном были любовниками. Сказала, что больше не может жить во лжи.
      – И что они с ней сделали?
      – Сделали? – Дэви казался удивленным. – Ничего. Во-первых, в живых не осталось никого, кто мог бы что-то сделать, а во-вторых, что можно сделать с матерью-настоятельницей?
      Карие глаза незнакомца широко раскрылись.
      – Ты шутишь.
      – Нет, – подтвердила Френни рассказ Дэви. – Матушка Перпетуа Августа Священного Ордена… Какого-то там священного ордена. Правит аббатством к югу отсюда, полдня езды. Мы здесь языки не распускаем. Никто не упоминает об аббатстве или о ручном священнике матушки Августы.
      Незнакомец улыбнулся, потом расхохотался.
      – Ну, вашему Рейну Меррику чертовски везет.
      – Раз он наследник демона, это неудивительно, правда? – сказала Френ, которая невольно увлеклась этой историей.
      – Ах да. Карр. Граф-демон, – сказал высокий мужчина. – Я о нем слышал.
      – Ты и все остальные, – самодовольно произнес Дэви. – А я его знал. И Рейна тоже.
      Френ печально кивнула головой:
      – Да. Это грустно. Рейн не был злым, знаете. Просто… будто отравленный.
      – Я вам о нем расскажу, если поставите мне бренди, мистер… Мистер, – предложил Дэви.
      Френ, отбросив нежные воспоминания о бывших любовниках, решила, что пора сосредоточиться на нынешних.
      – Выметайся, Дэвид Дафф, – воскликнула она, – ты тут никому не нужен. Нам с этим джентльменом и без тебя уютно. Кроме того, кому нужны истории о каком-то несчастном покойном пропойце?
      – Кому, в самом деле? – пробормотал джентльмен, с улыбкой глядя в свою пустую кружку. – Лучше уходи, Дэви.
      Обиженный Дэви схватил со стола кружку и прижал к груди.
      – А, теперь я вижу, ты ни капли не похож на него. – И с этими словами он вернулся к своим прежним компаньонам.
      Наконец у их стола появился хозяин и со стуком поставил на липкую поверхность две полные до краев кружки. Незнакомец одну дал Френ. В ответ она протолкнула свою ногу меж его ног.
      – Ах, – выдохнула она, и глаза ее зажглись в ответ на сделанное открытие. – Вот так-то лучше. А я уже гадала, когда ты дашь о себе знать. Понимаешь, о чем я?
      Он приблизил свои губы к ее уху:
      – Я бы лучше представился тебе как следует, Френни.
      Она бросила взгляд на дверь, ведущую в единственную отдельную комнату таверны.
      – Черт, я бы тоже хотела получше узнать тебя, но… мне надо идти работать.
      Он пощекотал ее подбородок.
      – Здесь не так много народу, чтобы ты не могла ненадолго исчезнуть.
      – Совсем ненадолго? – спросила она, испытывая искушение.
      – Если рассказывать о себе подробно, то мне потребуется на это немало времени. Мне бы не хотелось торопиться.
      Ей тоже не хотелось, но она всегда гордилась своей практичностью, и, если этот молодой бычок хочет получить больше, чем четверть часа ее времени, ему придется уговорить ее.
      – Как это ни печально, но удовольствием не заплатишь хозяину.
      – Тебе заплачу я, – прошептал он.
      Девица быстро спрыгнула на пол.
      – Ну, тогда пошли, милый. Иди за мной.
 
      Белые облака причудливых форм радовали глаз. Октябрь выдался теплый, и участники пикника из Уонтонз-Блаш принимали это тепло как должное, гораздо больше интересуясь земными развлечениями. Они расселись на шерстяных одеялах, головы мужчин покоились на коленях у женщин, непристойные остроты перемежались условными знаками. Тайно назначались свидания.
      Рейн Меррик стоял под ветвями рябины и наблюдал за ними. Фейвор он не увидел в компании.
      Если она ускользнула, чтобы потискаться с каким-нибудь поклонником, то лучше бы ей этого не делать. Он вовсе не намерен освобождать ее от участия в поисках. И зря она воображает, что может распоряжаться своим временем, как ей заблагорассудится.
      Рейн привязал лошадь к дереву. С каждой минутой в нем все больше нарастал гнев, а вместе с ним чувство обиды на ее… ее неверность.
      Этой Фейвор Макларен за многое придется ответить! Из-за нее он лишился сна и покоя, она разрушила все его планы, а самое ужасное, что он не хочет никакой другой женщины: не хочет и не может, будь она проклята! Он не позволит ей наслаждаться тогда, когда сам он не может взять от жизни то же.
      Он ее найдет, даже если придется расспрашивать каждого из этих усыпанных драгоценностями манекенов. Его мало волновало, что кто-нибудь может обратить внимание на тот факт, что он не был с ними с самого начала. И еще меньше его волновали последствия такого открытия.
      Меррик подошел к возлежащим на траве джентльменам, которые следили за его приближением без особого любопытства. Несколько женщин проявили к нему гораздо больший интерес.
      – Где эта девица? – спросил он громко и возмущенно.
      Денди, лежащий с какой-то брюнеткой, вопросительно поднял брови.
      – У нас здесь полный буфет девиц, – ответил денди. – Который лакомый кусочек вы разыскиваете?
      – Мисс Донн.
      Денди тихо прищелкнул языком:
      – Плохо, старик. Боюсь, что мисс Донн… с нее сейчас как раз снимают пробу.
      – Неужели? – Слава Богу, годы, проведенные в тюрьме, сослужили ему хорошую службу. Он продолжал улыбаться.
      – Эй! Чего это вы так сердитесь? – спросила красотка в голубом шелке, ее выговор выдавал происхождение, не имевшее ничего общего с шелками. – Не волнуйтесь, сэр. С вашей внешностью вам не придется долго ждать, найдете себе другую.
      Рейн проигнорировал ее.
      – А кто?
      – Танбридж, – с завистью ответил другой мужчина. – Везет же ублюдку.
      – А где эта счастливая парочка? – спросил Рейн отнюдь не любезно.
      Красотка с выговором портовой девицы махнула рукой:
      – Они пошли туда, не больше четверти часа назад.
      Денди взглянул на Рейна и злобно ухмыльнулся:
      – Если припустите бегом, то можете успеть к поднятию занавеса, если вы меня понимаете. Возможно, еще остались хорошие места…
      Рейн одним резким движением схватил за шиворот и приподнял наглеца. Тот завопил и стал вырываться, болтаясь в трех футах над землей.
      Остальные затихли. Денди продолжал вопить. Рейн наклонился к нему.
      – Мне не нравятся ваши манеры, сэр. Возможно, ваши друзья, – он угрожающе улыбнулся и обвел взглядом компанию, бросая им вызов, – ценят ваше грязное остроумие. Я – нет. Предлагаю вам это запомнить. – С этими словами он отпустил его. Бедолага упал, хватаясь за грудь.
      – Кто вы такой, черт побери? – просипел он, в его дрожащем голосе смешались страх и ярость.
      Рейн, уже шагавший в направлении, указанном девицей, не остановился.
      – Никто, – пробормотал он. – Совсем никто.

      Лорд Танбридж намеревался соблазнить ее. Неудачное намерение, по мнению Фейвор, так как природа не одарила его теми атрибутами, которые она считала необходимыми для того, чтобы мужчина мог стать желанным. По крайней мере для нее.
      Теплые карие глаза с морщинками в уголках – вот они были привлекательными. И блестящие темные волосы, которые завивались колечками там, где касались сильной, широкой шеи. И твердый подбородок. И лукавое остроумие. И отчаянность, наплевательское отношение к риску. Такой темперамент и должен быть у человека, который гоняется за легендарным сокровищем. Вот это действительно может увлечь.
      Танбридж окрикнул Фейвор. Она сидела на камне и просто любовалась красивой природой вокруг, а ее кавалер, картинно улыбаясь, вел себя как актер на сцене.
      – Вы необычайно красивая девушка, мисс Донн, – сказал он с пафосом.
      Фейвор промолчала.
      Что она делает с ним здесь? Она так наслаждалась своей свободой, что просто бездумно плыла по течению, и это течение случайно вынесло ее к лорду Танбриджу.
      – Мне всегда особенно нравились черноволосые девушки. – Он облизнулся. – Черные волосы говорят о горячем темпераменте, страстной натуре и любви к приключениям…
      «Довольно всей этой чепухи», – подумала Фейвор.
      – У меня не черные волосы. Они в действительности довольно светлые, – напрямик сказала она. – Я их крашу.
      Он опустил руку и выпрямился, от удивления лицо его обмякло.
      – Вот как?
      – Мне жаль вас разочаровывать, но мне неприятно, если вы подумаете, что я… вас обманываю. Вот у леди Фиа… – лукаво прибавила она, – действительно черные от природы волосы. Уверена, что вы заметили. Такое прелестное дитя.
      – Не желаю говорить об этой дурно воспитанной девице. – Ноздри Танбриджа побелели.
      Перемена в его поведении была настолько поразительной и неожиданной, что Фейвор растерялась. Она полагала, что Танбридж – не более чем жалкий, отвергнутый Фиа безутешный влюбленный. Теперь она видела опасного человека, выражение его лица показывало, что он хорошо понял ее насмешку.
      Она попыталась вскочить на ноги, громадный колокол ее юбок мешал движениям. Его тонкие пальцы сомкнулись на ее руке.
      – Позвольте помочь.
      Фейвор пробормотала слова благодарности. Он не отпустил ее.
      – У мисс Фиа влиятельный отец, – сказал Танбридж. – Это позволяет ей вести себя более свободно, чем другие.
      Она сваляла дурака, и теперь ей необходимо исправить положение.
      – Вы правы, – извинилась она. – С моей стороны это было слишком смело.
      – Слишком смело. – Он попробовал эти слова на вкус, и они ему не понравились. Он крепче сжал ей руку. – Глупо.
      – И глупо тоже, – совершенно искренне согласилась она. Фейвор лихорадочно искала какой-нибудь выход из опасного положения. – Я сказала колкость, не подумав. Просто на этой неделе я тоже была отвергнута одним человеком, в которого я… которым я интересуюсь. Это подталкивает меня говорить дерзости.
      Она застала его врасплох.
      – Вы?
      Фейвор смотрела мимо него, словно гордость мешала ей встретиться с ним взглядом.
      – Да. Я.
      – Но кто он? – спросил Танбридж, явно удивленный. – Вы не выказывали никакого расположения ни к одному из поклонников. Собственно говоря, есть даже запись в книге пари, пари на имя того мужчины, который первым…
      Он замолчал. Очевидно, даже у Танбриджа еще сохранились остатки приличий, так как он явно пожалел о сказанном.
      – Первым – что? – любезно спросила она, довольная тем, что вывела его из равновесия. – Скажем, «прорвал мою оборону»? – Она дернулась в сторону. Он отпустил ее.
      – Да, – признался он.
      – Не думаю, что вы или ваши друзья могут знать моего… – Фейвор нарочно не договорила. – Он не из вашей компании.
      Танбридж секунду смотрел на нее, потом расхохотался.
      – Не говорите, что он грум, или конюх, или лакей! Господи, вы ведь не еще одна леди Орвилл?
      – Нет! – резко ответила она.
      Веселье Танбриджа утихло. В глазах появился задумчивый блеск.
      – Я мог бы выиграть довольно крупную сумму, если бы смог правильно назвать имя того, кто завладел вашей благосклонностью, мисс Донн.
      Конечно. Прежде всего Уонтонз-Блаш был притоном азартных игр для высшего света. А лорд Танбридж – одним из самых заядлых игроков.
      – Вы… вы негодяй! – выдохнула Фейвор с глубоким возмущением, вполне довольная оборотом, который приняла их беседа. Она искусно уклонилась от неприятной ссоры и при этом создала идеальную возможность подогреть дальнейший интерес к себе Карра.
      Все, что ей теперь надо сделать, это назвать Карра своим будущим избранником. Танбридж, горящий желанием расположить к себе отца леди Фиа, немедленно побежит к нему с этим известием. Какой мужчина устоит, узнав, что он – объект восхищения дамы?
      – Мы могли бы, скажем, поделить выигрыш между собой, – хитро предложил Танбридж.
      Фейвор ахнула. Не потому, что была изумлена, а потому, что не смогла придумать ничего другого. Она не могла так легко выдать ему имя Карра. Он бы ей не поверил. Фейвор, которая рассказывала сказки не хуже любого менестреля, знала цену сказанному вовремя слову.
      Танбридж придвинулся ближе, но она повернулась к нему спиной. Он легонько тронул ее за плечо: мимолетное прикосновение заговорщика, в нем не чувствовалось никакой страсти. Она заставила себя стоять неподвижно. Почувствовала, как он приблизил свою голову к ее голове. Его дыхание щекотало ей ухо.
      – Скажите только имя.
      Теперь пора. Ей нужно всего лишь шепнуть с тоской: «Рональд», и это притянет к ней Карра так же верно, как железные опилки к магниту. Вчера ночью она неверно вела игру с Карром. Она говорила правильные вещи, терпела его прикосновения и ловила каждое его слово. Но без энтузиазма. Он это понял и стал подозрительным.
      Она может легко исправить эту ошибку.
      «Назови его имя». Танбридж ободряюще сжал ее плечо.
      – Кто он? – прошептал он.
      Фейвор представила себе его лицо, готовясь прошептать ответ, но вместо высокомерного, красивого лица Карра перед ее закрытыми глазами возникло лицо Рейфа.
      «Нет, – в отчаянии подумала она. – Не Рейф. Карр. Произнеси это».
      Губы ее раздвинулись. Она набрала воздуху.
      – Он…
      Руку Танбриджа сдернули с ее плеча. Одновременно она услышала, как он возмущенно вскрикнул. Она обернулась. Сердце ее забилось быстрее, счастье наполнило душу.
      Рейн стоял перед Танбриджем и улыбался. Фейвор понадобилась секунда, чтобы осознать, что это далеко не любезная улыбка.
      – Извините, дорогой мой, – протянул Рейн. – Мне не хотелось, чтобы плечо этой леди стало влажным от вашего… энтузиазма.
      Восторг, который она испытала при виде него, восторг, который она не готова была анализировать, померк. Он нарочно провоцирует Танбриджа. Ее окатило холодным душем реальности. Только что она полностью владела ситуацией. Его вмешательство могло лишь создать неприятности, а этот огромный неотесанный парень даже не понимает, что неприятности будут именно у него.
      – Вы наглый грубиян! – возмутился Танбридж.
      – По крайней мере у меня не текут слюнки, – небрежно ответил Рейн, но его поза не была небрежной. Он стоял, готовый к нападению.
      – Кто вы такой, черт побери? – спросил Танбридж.
      – Всего лишь еще один паломник у храма мисс Донн.
      Танбридж выглядел сбитым с толку и рассерженным. Внезапно Фейвор увидела Рейна глазами Танбриджа. Для гостей Карра внешний вид имел решающее значение. Рейф, одетый в поношенную, несколько потрепанную, но хорошо сшитую одежду, явно не был достаточно богат для денди.
      – Черта с два! Как вы смеете вмешиваться в мой разговор с этой леди? Разве вы не видите, что мы заняты частной беседой?
      – Неужели? – невинным тоном спросил Рейн. – А я третий лишний, не так ли?
      – Вот именно.
      Ей надо что-то предпринять, и быстро. Рейна надо остановить. Ходили слухи, что этот человек убил на дуэли пятерых.
      – Ох! – вздохнула она.
      Казалось, никто из мужчин не слышал этого грустного вздоха.
      Фейвор удвоила усилия.
      – Ох! Господи! Это вы!
      Теперь мужчины повернулись к ней. Рейн нахмурился, явно недовольный ее вмешательством в мужской разговор. Она не обратила на него внимания, сосредоточилась на Танбридже и увидела, как на его лицо отразилось мгновенное понимание.
      – Это он? – выдохнул Танбридж.
      Она кивнула, широко раскрыла глаза, и ей не пришлось делать больших усилий, чтобы изобразить прерывистый вдох.
      – Это он.
      – Везет же ублюдку! – с восхищением проговорил Танбридж, на его лице выразилось уважение.
      – О чем это вы, черт возьми? – осведомился Рейн.
      – Прошу вас. – Фейвор подняла голову, стараясь изобразить готовую пасть гордость. – Я прошу вас, лорд Танбридж, как джентльмена, не предать моего доверия.
      Танбридж, весь в нетерпеливом предвкушении, обмяк, словно она вытащила неизвестно откуда козырную карту.
      – Ну…
      – Сэр!
      – Да. Хорошо. Я оправдаю ваше доверие. Проклятие! Дьявольщина!
      Она ему, конечно, не поверила. Но верно поняла, что в этот момент он серьезно верит в то, что сохранит ее тайну. Столько чести в нем еще осталось. Больше ей ничего и не нужно, только немного времени, чтобы Рейф мог убежать. Этот неосторожный, пылкий… мужчина.
      – Ваши выражения, сэр, не предназначены для ушей дамы, – заметил Рейн.
      Фейвор, которая слышала из уст Рейфа более крепкие выражения, уставилась на него, пытаясь понять, не захотелось ли ему вдруг пошутить. Явно нет. Он гневно смотрел на Танбриджа, который уже собирался бежать к своим собутыльникам, чтобы узнать, кто этот крупный, небрежно одетый мужчина, которого он почему-то не заметил в прошедшие недели. Он был не более надежным, чем кот у открытой клетки с птицей.
      – Прошу прощения, – поспешно пробормотал Танбридж. – Я проявил неуважение. Это возмутительно. Я свинья! Простите меня, мисс Донн и мистер… мистер? Простите, сэр. Я не расслышал ваше имя…
      – Не расслышали и не услышите! – многозначительно произнесла Фейвор. – Ни от кого из нас, лорд Танбридж! Прошу вас, сэр! Оставьте нас!
      К счастью, Рейн в конце концов решил, что, возможно, будет полезно воспользоваться ее намеком. Он встал между Фейвор и Танбриджем в еще более угрожающей позе.
      – Полагаю, вы слышали просьбу дамы, Танбридж. Уходите.
      Танбридж переводил взгляд с одного на другую.
      – Проклятие! – выпалил он. – Не понимаю, почему бы вам не открыть имя этого парня. Поскольку он – гость Карра, совсем не так сложно будет это выяснить, а вы сэкономите мне время.
      Фейвор приложила ладонь к груди и закрыла глаза.
      – Я не стану делать из своего чувствительного сердца объект грязных спекуляций, – театрально прошептала она.
      – Что? – Рейн резко повернул к ней голову.
      – Прекрасно. – И не говоря больше ни слова, Танбридж зашагал прочь в том направлении, откуда они пришли.
      Они молча ждали, пока Танбридж не исчез из виду, потом повернулись друг к другу.
      – Какого черта, что все это значит? – озадаченно спросил Рейн.
      Фейвор расхохоталась.
      Она уперлась руками в колени и смеялась своим заразительным смехом до тех пор, пока он не улыбнулся, потом рассмеялся, а потом и сам захохотал. И этого он от себя совсем не ожидал.
      Когда он был рядом с Фейвор, прошлое переставало существовать. Он не ощущал ни гнева, ни горечи, ни ненависти. Он мог думать о Карре и о матери, не задыхаясь от необходимости мести или расплаты. Его взор обращался в будущее, а не в прошлое.
      Теперь вот она заставила его рассмеяться.
      Что еще она может с ним сделать?
      Только заставить его полюбить ее.
      – Ах! – вздохнула Фейвор, шмыгая носом и вытирая слезы тыльной стороной ладони. Она улыбнулась ему. – Ну, вам лучше уйти, прежде чем Танбридж прибежит назад и приведет желающих стать свидетелями моего падения.
      – Что?
      Фейвор мужественно подавила еще один приступ смеха.
      – О да! Вот что он шептал мне на ухо. Пытался уговорить меня назвать парня, который пользуется моим расположением.
      Она весело кивнула, не подозревая о том хаосе, который вызвала в его душе.
      – У них есть книга пари, видите ли. Бедняга Танбридж, обнаружив, что не ему суждено стать моим возлюбленным, решил, что может воспользоваться ситуацией и выяснить имя избранника. Поскольку я леди, то, разумеется, отказалась назвать имя и призналась лишь в том, что мой возлюбленный не входит в круг друзей Танбриджа. Затем появились вы, как нельзя вовремя.
      – Вы шутите.
      – Нет! – Она широко улыбнулась и легонько постучала пальцем по его груди, обаятельная, озорная, совершенно неотразимая. – Я не могла бы придумать такую сложную историю.
      – Боюсь, я больше верю в ваши способности, чем вы сами, – сухо ответил Меррик.
      – Ну, возможно, я могла бы придумать хорошую небылицу, но не такую хорошую, – скромно согласилась Фейвор. – Почему вы пришли?
      Он не собирался рассказывать ей о том, что пришел потому, что сделал обескураживающее открытие: ему не нужна никакая женщина, кроме нее. Он оглянулся вокруг в поисках вдохновения.
      – Одежда. Вы должны были достать мне одежду. Сегодня после полудня. В час дня. А сейчас, – он рывком достал из кармана часы, – уже три часа.
      Она отступила назад, и он проклял расстояние, разделявшее их, хотя оно не превышало одного фута.
      – Вы хотите сказать, что бросились сюда потому, что я не принесла вам одежду точно в то время, которое вы назначили? Из всех безрассудных, самонадеянных, тщеславных мужских поступков… О!
      Он слушал ее слова без должного внимания, хотя что-то в ее тоне его насторожило. Он был просто слишком занят, наслаждаясь ее видом: волосами, которые развевал капризный ветерок, свежими розовыми щеками и губами, глазами, похожими на чистые лесные фиалки.
      – Не так уж это было безрассудно.
      – Ах! – Она в отчаянии взмахнула руками.
      Удовольствие смотреть на нее было прервано одной мыслью.
      – Почему этот Танбридж решил, что вы выбрали себе возлюбленного?
      – Потому что я ему об этом сказала.
      – Вы солгали.
      Она перестала хмуриться и солнечно улыбнулась.
      Черт. Он мог бы с таким же успехом поднести ей свое сердце на блюде. Но какую пользу принесет тогда этот бесполезный орган ей или ему?.. Он не сделает ничего подобного, так как это принесло бы ей еще больше вреда.
      «И мне тоже, – предостерег его внутренний голос. – Непоправимый, намного больший вред».
      – Неужели? – высокомерно переспросила она.
      Он все же клюнул на ее приманку, хотя ему потребовалось немало усилий, чтобы стоять неподвижно, когда она скользнула к нему, вскидывая голову.
      – Конечно, – сказал Рейн с тщательно отмеренным безразличием. – Если бы вы нашли своего простака, вы бы вряд ли оказались здесь, кокетничая с Танбриджем. Вы бы держались поближе к бедному глупцу, изо всех сил поднимая ветер своими ресницами.
      Ее самонадеянная улыбка померкла и исчезла.
      – Ну, если вы думаете, что я хоть на секунду поверила, что вы ворвались сюда только для того, чтобы потребовать одежду, вы горько ошибаетесь.
      – А зачем бы еще я сюда пришел? – холодно спросил он. – Я хотел проучить вас, чтобы вы не думали, что меня можно сбросить со счетов, когда вам удобно.
      Она плотно сжала губы, и изгиб ее полной нижней губы исчез.
      – Добившись своей цели, – продолжал он, – я сейчас оставлю вас… развлекаться. Завтра принесете мне одежду.
      Вот так. Ему самому его голос показался холодным и угрожающим. Теперь надо уйти. Только Фейвор выпятила свои пухленькие губки и они слегка дрожали, и твердый блеск ее глаз больше не был жестким и говорил о непролитых слезах, сердитых слезах, но все равно слезах. Рейн и не помнил, когда в последний раз видел плачущую женщину. Это его совершенно доконало.
      – Почему мы всегда заканчиваем ссорой? – Эти слова, слетевшие с ее губ, были полны грусти.
      Он сдался. Протянул руку, легонько обхватил ее за талию и развернул лицом к себе, так что ей пришлось откинуться назад.
      – Маленький ястреб, разве ты не знаешь? – спросил он. – Затем, чтобы не произошло вот это.
      И он поцеловал ее.

      Губы Рейна скользили по ее губам. Его руки были сильными, и у нее ни на мгновение не возникло желания освободиться из его объятий. Она со вздохом отдалась его поцелую, обвила руками его шею. И притянула к себе.
      Фейвор закрыла глаза, впитывая все восхитительные ощущения, словно сухая губка, брошенная в океан.
      Ее пешка. Ее шантажист. Ее вор.
      От его близости она вся запылала. Ей хотелось прижаться к нему теснее, потереться об него, как кошка. Его запах наполнил ее ноздри – смесь растертой травы и сухих сосен, терпкого мыла, таинственного мужского мускуса.
      И поцелуи. Она и не подозревала, и не мечтала о таких поцелуях: бархатистые, нежные, словно прикосновение перышка; влажные, трепещущие от желания, тянущиеся бесконечно; и, наконец, глубокий, опаляющий душу поцелуй, когда он накрыл ее губы своим ртом и приподнял ее подбородок, заставляя приоткрыть рот. В большем поощрении она не нуждалась. Его язык ласкал, играл с ее языком, влажным, теплым, бесконечно манящим.
      Внезапно ощущения превзошли весь предыдущий опыт. У нее не было слов, чтобы определить чувства, пронизывающие ее, не было для них названий.
      Голова ее откинулась назад и уперлась в сгиб его локтя. Веки затрепетали и приоткрылись, и она увидела его резкое, напряженное лицо. Затем он снова принялся ее целовать. Но, несомненно, одни лишь поцелуи не могли объяснить ту волну наслаждения, которая нахлынула на нее, столь же сладкую и опьяняющую, как горячий мед. От поцелуев не могло возникнуть это биение пульса в месте соединения ее ног или боль в самых кончиках грудей.
      Ей хотелось слиться с ним, почувствовать, как его тело обвивается вокруг нее, впитать его в себя. Она пыталась. Видит Бог, она пыталась.
      Она провела руками по его спине, прижалась к нему так крепко, как только могла. Ее ноги вошли в нишу, образованную его широко расставленными ногами. Из груди Рейна вырвался рокочущий звук. Он отстранился. Она издала непонятный, но явно протестующий звук, открыла глаза и изумленно посмотрела на него.
      Почему он хочет остановиться? Почему, ради всех святых, можно захотеть прервать столь чудесное занятие?
      Он поднял голову и пристально посмотрел на нее. Его дыхание толчками срывалось с губ и обдувало ее разгоряченные щеки и распухшие губы.
      – О нет, – произнес Меррик, голос его одновременно звучал изумленно, напряженно, сердито и нежно. – Поцелуи – да, – сказал он и осыпал быстрыми, как молния, поцелуями ее виски, щеки и веки. Она губами старалась перехватить его рот, но не смогла и разочарованно охнула.
      – Господи, – прошептал он, обхватив ее затылок одной широкой ладонью и прижимая ее лоб к своему. – Поцелуи… и больше ничего. – Рейн рассмеялся. – Кажется, я приобрел вкус к наказанию. Я знал, какой малостью могут показаться поцелуи… Нет! Прекратите! – приказал он, когда она приподняла подбородок в поисках его губ. – Я не святой, а вы, леди, гораздо больший соблазн, чем способен выдержать смертный!
      До нее не дошел смысл его слов, и она не поняла, почему он сдерживается. Фейвор знала только, что несколько секунд назад она была такой живой и цельной, а с каждым уходящим мгновением ощущение наслаждения исчезало, словно следы на песке под набегающими волнами.
      В последнее время ей доставалось слишком мало радости, и она успела забыть о счастье. Фейвор обхватила руками его лицо и провела губами по его губам.
      – Поцелуй меня, – шепнула она.
      Он молча смотрел на нее своими теплыми карими глазами. Она не могла прочесть их выражения. Казалось, весь мир затаил дыхание. Фейвор провела кончиком пальца по шелковистой черной бахроме его ресниц.
      – Поцелуй меня.
      Он медленно наклонился…
      – Черт побери! Танбридж говорил правду! – Сладостное предвкушение Фейвор прервал голос женщины.
      Рейн мгновенно выпрямился и молниеносно закрыл ее собой от любопытствующих.
      – Прошу нас простить. – Его голос был язвительным и холодным, словно обжигающий лед. – Я не подозревал, что мы служим предметом развлечения для подсматривающих зрителей, – сказал он, – а то бы я изобразил более разнузданную картину.
      Фейвор молча проклинала этих нахалов, гораздо более разгневанная тем, что они помешали, чем смущенная их появлением. Она высокомерно вздернула подбородок и вышла из-за широкой спины Рейфа.
      – Леди Фиа, господа, – обратилась она к стройной девушке, окруженной поклонниками. – Вы меня разыскивали?
      Но Фиа, казалось, не слышала Фейвор. Ее взгляд был прикован к Рейну, застывший и неподвижный, как у сомнамбулы.
      – Фиа? – нахмурившись, переспросил Рейн.
      Один из кавалеров – красивый блондин, имени которого Фейвор не могла вспомнить, но зловонное дыхание которого запомнила, – шагнул вперед. Его губы презрительно кривились.
      – Леди Фиа Меррик. Дочь лорда Карра. Вы ведь знаете лорда Карра, не правда ли, молодой человек? Потому что либо вы его гость, – он повернулся к Фиа, несомненно, для того, чтобы она могла оценить его следующую шутку, – либо работник.
      Другой ухажер, зеленый юнец, который вчера вечером признался Фейвор в том, что умирает от нетерпения «приобщиться к стезе порока», подхватил мысль своего друга-блондина.
      Он бросил быстрый, виноватый взгляд на Фейвор, потом отвел глаза и сказал ей:
      – Мисс Донн, не может быть, что вы предпочитаете сельские удовольствия другим. Я не поверил Танбриджу, когда он сказал об этом, но, – тут он прикрыл рот ладонью, – мне приходится верить собственным глазам.
      – Наверное, вам пришлось потрудиться, чтобы разыскать меня, леди Фиа. – Фейвор еще раз попыталась отвлечь внимание от Рейна. Он, должно быть, сошел с ума, появившись на пирушке Карра. Если она быстро что-нибудь не придумает, его разоблачат. – Вы очень спешили. Лорд Танбридж покинул нас всего десять минут назад. Вам почему-то необходимо было срочно меня увидеть? Или вам не терпелось увидеть нас? – Эта резкая и нелицеприятная отповедь не произвела впечатления на Фиа.
      Мужчины, то ли слишком тупые, чтобы уловить намек, то ли безразличные, смотрели на Рейна, который стоял молча, что казалось странным. Этот же человек не лез за словом в карман всего несколько минут назад. Фейвор внимательно посмотрела на него. На первый взгляд могло показаться, что он тоже подпал под обаяние этой сирены Фиа, но в его глазах не было никакой страсти. Он был испытывающим и немного грустным.
      – Этот грубиян действительно один из ваших работников, леди Фиа? – спросил юноша.
      Фейвор затаила дыхание, опасаясь, что Рейн обидится.
      – Нет, – ответила Фиа, не сводя глаз с Рейна.
      – Значит, вы его знаете? – спросил блондин.
      – Не знаю, – задумчиво проговорила Фиа. – В нем есть что-то знакомое. – Она шагнула вперед. – Ну, – повелительным голосом произнесла она, – вы меня знаете, сэр?
      Рейн заколебался. Его взгляд стал еще более печальным. Он покачал головой:
      – Нет. Я вас не знаю.
      По лицу Фиа пробежала тень, ее красота вдруг приобрела трагический оттенок. Затем это прошло, и она высокомерно вскинула голову.
      – Я так и думала. И я вас тоже не знаю. – Она было отвернулась, но приостановилась и снова повернула к нему голову. – А! Я вспомнила. Я знаю, где видела этого человека. Вы знакомы с моим отцом?
      Неприятная улыбка изогнула губы Рейфа.
      – О да. Его я знаю.
      Фиа кивнула, явно удовлетворенная.
      – Так и есть. Он – один из особых гостей моего отца, и поэтому мы его раньше не видели. Поэтому и потому, что он явно был занят общением с другими… – Тут она перевела взгляд на Фейвор. – Скажите, мисс Донн, мой отец знает, что вы флиртуете с его… гостем? Ему это не понравится.
      Сердце Фейвор часто забилось. Она молилась про себя, чтобы Фиа не выдала перед Рейфом ее интереса к Карру. Еще рано. Ей необходимо время. Время для того, чтобы…
      – Он не любит делиться, – продолжала Фиа. – Никогда не имел такой привычки. – Ее улыбка осветила ее гладкое, юное лицо, она махнула рукой своим поклонникам. Они подбежали к ней, словно щенки к миске с молоком, и она взяла их под руки.
      – Пойдемте, джентльмены. Несмотря на убеждение мисс Донн, что мы прокрадывались через лес в надежде застать ее и этого парня за нескромным занятием, мне все же хочется найти те оленьи рога, которые видела миссис Петри. Ах да. Я слышала ваш вопрос, мисс Донн. Нет, я пришла не для того, чтобы вас увидеть.
      Она не оглянулась, увлекаемая спутниками. Через несколько минут они пропали из виду.
      Фейвор, охваченная радостью оттого, что Рейф избежал опасного разоблачения, опустилась на траву.
      – Почему она предостерегала вас насчет Карра? – спросил Рейн, стоя над ней. – Что она имела в виду?
      Ей следует сказать ему правду: она здесь для того, чтобы выйти замуж за лорда Карра. Фейвор отвернулась, собираясь с духом, чтобы произнести эти слова. А почему бы ей и не рассказать? Он уже знает половину правды, примирился с тем, что она ищет себе блестящую партию, чтобы пополнить сундуки клана деньгами богатого мужа. Почему бы и не Карра?
      Лицо Карра всплыло перед ее глазами. Другие девушки выходили замуж за мужчин гораздо старше Карра. Не только его возраст не давал ей говорить, а понимание того, что она сознательно выбирает себе в мужья столь порочного человека.
      – Фейвор?
      Как сладко звучало в его устах ее имя, но произнести ее имя вместе с фамилией он не мог. Он ее не знает. Как и она не знает его фамилии. И это не имеет значения.
      Нет, имеет. Они следовали своим инстинктам и чувствам. Их отношения – это замок, построенный на зыбучем песке, обреченный на исчезновение, их поглотят грубая реальность и суровая правда, фамилии и прошлое, обязательства и возмездие.
      Только пока она не в состоянии видеть, как они разрушаются. Пока не в состоянии. Она может еще немного продлить выпавшее ей счастье, на несколько часов или дней, или…
      – Я думаю, она говорила о тебе, Рейф.
      Он присел на корточки рядом с ней, озабоченно нахмурив брови.
      – Что?
      – Когда она сказала, что Карр не любит ни с кем делиться. Думаю, она приняла тебя за одного из игроков и, по-моему, имела в виду, что Карру не понравится делить тебя со мной. Я могла бы отвлечь твое внимание от игрового стола.
      – Понятно. – Он принял ее ложь, слишком озабоченный ее судьбой, чтобы задуматься над ней. – С тобой все в порядке? Эти люди тебя оскорбили? Я могу…
      – Нет! – Фейвор схватила его за руку. Ее снова подстерегало чувственное влечение. – Нет. Ты ничего не можешь сделать. Тебе надо прятаться, не то тебя разоблачат.
      – Никто меня не разоблачит.
      – Они уже почти это сделали! Теперь ты в безопасности только потому, что Фиа Меррик уверена, что никто не может тайком проникнуть в замок ее отца.
      Обаятельная улыбка придавала мальчишеское выражение его лицу.
      – Спасибо, что заботишься обо мне.
      – Мне совсем не хочется о тебе заботиться. – При этом в глазах ее читалось отчаяние.
      Его улыбка превратилась в ухмылку.
      – В этом я уверен.
      Он опустился рядом с ней на одно колено, поднял руку и дотронулся до ее щеки. Она откинулась назад. Она могла сопротивляться ему, если он ее не трогал. Но почему ей надо ему сопро…
      «О, – подумала Фейвор, – здесь таится катастрофа!»
      Кажется, подобное предостережение не возникло в голове у Рейна. Он подался вперед, опираясь на кулаки, приблизился к ней. Улыбка все еще поднимала уголки его рта, ленивая усмешка, совершенно как у хищника. Такими же были его темные глаза и напряженный взгляд, противоречивший очаровательной, небрежной улыбке. Он был похож на того волка из сказки, который пришел уговаривать ягненка.
      Фейвор снова подвинулась назад, поскользнулась и упала прямо на спину. Не успела она подняться, как он уже был над ней, его руки упирались по сторонам от ее плеч, а его широкое тело заслоняло все небо.
      Он протянул руку и улыбнулся, когда она отпрянула, но его рука миновала ее дрожащие от возбуждения губы и грудь, и пальцы запутались в ее волосах.
      Кровь стучала у нее в висках. Воспоминание о его поцелуях было настолько свежим, что она все еще ощущала вкус его губ.
      – Зачем ты прячешь их естественный цвет? – Улыбка медленно погасла на его лице. – Ах да. Будущие ухажеры больше любят черноволосых девушек.
      Он отпустил прядь крашеных черных волос и одним легким движением поднялся. Протянул ей руку. Она приподнялась на локтях, слепо глядя на его руку. Разочарование быстро сменило тревогу. Значит, любовных игр больше не будет?
      – Позволь помочь тебе, – мягко произнес он, словно никогда не обнимал, не ласкал ее, не прижимал к себе ее тело, а свои губы к ее губам.
      – Спасибо, не надо, – ответила она обиженным тоном.
      Видя ее мрачное выражение, он усмехнулся:
      – Брось, маленький ястреб, я не настолько беден умом, чтобы пускать в ход свои небольшие навыки в любви здесь, где нас может увидеть любой случайный прохожий. И тебе бы этого тоже не хотелось, по-моему.
      – Конечно, нет! – фыркнула Фейвор, стряхивая несуществующие травинки и избегая его насмешливого взгляда. Будь проклята самонадеянность этого человека! – Не знаю, какое затмение на меня вдруг нашло, но можешь быть совершенно уверен в том, что второй такой промашки я не допущу.
      Она с трудом поднялась на ноги, игнорируя его предложение о помощи. И с благодарностью приняла его почтительный поклон в ответ на свое резкое заявление.
      Но не увидела улыбки, которую спрятала его почтительная поза.

      Фейвор брела к своей комнате, снимая на ходу перчатки для верховой езды. Она рассталась с Рейфом всего час назад и уже скучала по нему. Только она никогда не позволит ему узнать об этом. И было совершенным безумием позволить ему целовать ее.
      Позволить?
      Озорная улыбка появилась на ее лице, рожденная пониманием того, что его тянуло к ней гораздо сильнее, чем он хотел бы признать, и если она страдала от такой же гордости – или страха, – то ей в общем-то все равно.
      Едва она успела подойти к своей комнате, как дверь широко распахнулась. Майра схватила ее за руку, рывком втянула внутрь и захлопнула дверь. Фейвор в изумлении отпрянула от нее, только тут осознав, что Майра не загримирована ни под Палу, ни под миссис Дуглас. Ярко-красный рубец пересекал ее сморщенную щеку.
      – Что случилось? – озабоченно спросила Фейвор.
      – Что случилось? – огрызнулась в ответ Майра. – Пока ты слизывала крем с пальцев под каким-нибудь деревом, Пала была на аудиенции у Карра.
      – Это он сделал?
      – Что сделал? – раздраженно спросила Майра, а потом, перехватив испуганный взгляд Фейвор, поднесла руку к щеке. И пренебрежительно фыркнула: – Это ерунда. Нам надо обсудить гораздо более важные дела.
      – Я не понимаю.
      – Конечно, не понимаешь, глупая девчонка, – ответила Майра. – Я скажу тебе, что ты наделала. Из-за того, что ты была слишком ранимой, слишком чувствительной и не могла выносить ухаживаний Карра, он решил, что ему необходимо любовное зелье, чтобы ты стала более покладистой.
      – Что?!
      – Вот именно. Любовный напиток, который я для него приготовлю. А позже, когда он вручит тебе этот напиток, моя дорогая, ты его возьмешь и выпьешь и через час будешь вести себя как проститутка из доков.
      – Не буду, – выдохнула Фейвор с отвращением.
      – Не волнуйся, – презрительно усмехнулась Майра. – У тебя будет по крайней мере один день, чтобы попрактиковаться в надувании губок. Карр это устроил, пометив меня этим шрамом. – Она прикоснулась к своей щеке. – Никакая краска не скроет этого, а ты не можешь появляться на вечеринках без компаньонки. Я пошлю сказать, что у тебя болит голова. Завтра будь готова играть перед Карром роль влюбленной голубки.
      Каждая частица ее тела восстала при этой мысли.
      – Нет, – ответила она. – Не стану.
      – Клянусь Богом, станешь! – Рука Майры взлетела со скоростью нападающей кобры, и она наотмашь ударила Фейвор по щеке.
      Инстинктивно защищаясь, Фейвор схватила Майру за руку выше локтя, предотвратив второй удар. Майра уставилась на руку Фейвор и открыла рот.
      – Послушай, старуха, – произнесла девушка тихо и твердо. – Когда-то ты уверяла меня, что достаточно будет просто проявить к Карру интерес. Я до сих пор играла свою роль только потому, что мне не нужно было притворяться влюбленной. Я никогда не смогу разыграть подобный фарс, и никакие твои пощечины или угрозы не заставят меня. Я с трудом выношу его прикосновения! Если ты заставишь меня пойти на это, то будешь виновата в провале своего плана. Понимаешь? – Она тряхнула Майру. Ярость, боль и сожаление переполняли ее.
      – И еще, – хрипло продолжала она. – Я не стану пить никакого отвратительного варева и притворяться, что этот негодяй возбуждает во мне желание. Мы поняли друг друга?
      Майра кивнула, глядя на нее широко открытыми и немигающими глазами.
      – Но что же нам делать? Он верит, что Пала приготовит ему напиток. Она не смеет показаться к нему на глаза без этого напитка. И напиток должен подействовать, или он никогда больше не будет ей доверять.
      Фейвор отпустила руку Майры и отступила назад, преисполнившись такого же отвращения к своему нападению на старуху, как и к самой Майре. Интересно, осознает ли Майра, что в последнее время она все чаще говорит о Пале, словно этот персонаж был реальной женщиной.
      – Приготовь свой напиток, – сказала она. – Отдай его Карру. Он подмешает его мне, а я дам ему понять, что он останется наедине с Дженет только после того, как женится на мне.
      – Думаешь, получится? – спросила Майра, постепенно успокаиваясь.
      Она смотрела на девушку со скрытой обидой. Это она, Майра, в последнее мрачное десятилетие была оплотом всего клана, а не эта высокомерная сучка. Это ее план должен вернуть Макларенам власть и престиж, а не этой… девчонки. Она, Майра Дугал, была черным сердцем клана. А теперь эта едва вылезшая из пеленок нахалка бросила ей вызов.
      – Получится, – ответила Фейвор, не подозревая о темных мыслях Майры.
      Майра, не отрывая взгляда от твердого, решительного лица Фейвор, кивнула в знак согласия. Она строила свои планы.
      * * *
      – …и если то, что говорит твой папаша, правда, то к Рождеству ты уже будешь в Лондоне, – продолжала трещать Ганна, это она-то, которая никогда не была болтливой. Фиа наблюдала за отражением Ганны в зеркале, висящем над туалетным столиком. Скособоченная старуха расчесывала волосы Фиа щеткой, превращая кудрявую массу в волнистую, блестящую черную завесу. – Мне кажется, тебе понравится Лондон. Как ты считаешь?
      – Как он может мне не понравиться? Это же не Уонтонз-Блаш.
      – Да, – согласилась Ганна. – Это уж точно, и ты права, что покидаешь это злосчастное место. Это не что иное, как мавзолей, который гости твоего отца превратили в бордель.
      – Какой прелестный образ, – с мягкой иронией сказала Фиа. – У тебя просто литературный талант, Ганна.
      Ганна рассмеялась:
      – Ну, я не питаю любви к этому огромному и мрачному дому, но, – тут она устремила взгляд на Фиа, – я думала, что ты немного привязана к нему.
      – У меня есть интерес, – поправила ее Фиа. – Мне бы хотелось видеть этот замок, когда он еще назывался Мейденз-Блаш – румянец девы. Просто из любопытства.
      Ганна не ответила, сосредоточившись на распутывании прядей. Текли минуты. Заходящее солнце заливало спальню янтарным светом. Голые ветви дуба легонько стучали в окна, словно просящий внимания влюбленный.
      – Ты знаешь, что он здесь? – спросила Фиа.
      Рука Ганны замерла.
      – О ком это ты?
      – О Рейне, – ответила Фиа и повернулась на стуле, чтобы всмотреться в лицо Ганны.
      Изуродованное лицо почти ничего не выражало. Как всегда.
      – Ты знала, что он здесь, правда?
      – Знала, – подтвердила Ганна.
      Фиа кивнула и снова повернулась к зеркалу. Так она и полагала. И то, что Ганна, которой она всегда доверяла, скрыла это от нее, вызвало всего лишь слабый укол боли. Она привыкла к разочарованиям.
      – Когда ты обнаружила?
      – Вчера. Он здесь уже несколько недель, а я и не знала, и никто не знал.
      – Как это ловко с его стороны. Даже отец?
      – Нет. Я тебе не сказала, потому что он не хотел, чтобы ты знала, а я не хотела обижать тебя его кажущимся равнодушием, хотя я думаю, что это не столько равнодушие, сколько недоверие. – Ганна поймала взгляд Фиа. – Он тебя не знает, Фиа, – откровенно сказала она. – А помнит он то, что ты была тенью своего отца.
      – Он совершенно прав и в том и в другом, – хладнокровно ответила Фиа. – У него нет оснований проявлять ко мне интерес или доверять мне.
      – Не притворяйся передо мной бессердечной, Фиа Меррик. Зря только расходуешь свои актерские способности. Я тебя знаю лучше.
      – В самом деле? – вдруг прошептала Фиа. Голос ее звучал, как у маленькой девочки, которая не в силах скрыть тоскливой надежды, что глубоко внутри она честная, и порядочная, и… хорошая, но знает, что это маловероятно. Она нагнула голову, стыдясь подобных чувств.
      Рука Ганны на мгновение замерла над склоненной головой Фиа и после некоторого колебания опустилась. Ганна откашлялась.
      – Как ты узнала о Рейне?
      Испытывая облегчение оттого, что Ганна не стала развивать другие темы, Фиа ответила:
      – Он был на пикнике сегодня днем. Ухаживал за мисс Донн.
      – Мисс Донн?
      – Сестрой Томаса Донна.
      – Да. Помню, как ты говорила, что удивлена интересом к ней твоего отца. Тебе показалось это странным, так как он не обращал на нее внимания примерно до прошлой недели.
      – Да. Очевидно, не только мой отец, но и мой брат интересуется мисс Донн. Донны почему-то роковым образом притягивают нас, Мерриков. – Она пожалела об этих словах, как только произнесла их. Даже Ганна не знала, какую боль причинил ей Томас Донн. Ей лучше не намекать на то, что нанесенная им рана до сих пор кровоточит.
      Она все еще слышала голос Томаса, перекрывающий штормовой ветер, который дул с моря в сад, где он уединился вместе с Рианнон Рассел. Он доносился через стену сада, под которой она стояла на коленях и слушала.
      «– Это не просто довольно неприятное семейство. Они порочны.
      – Карр убил свою первую жену.
      – Меррик проткнул руку человеку только за то, что он смошенничал.
      – Его брат изнасиловал монахиню.
      – Они все не лучше своего отца.
      И наконец, смертельный удар:
      – Фиа всего лишь проститутка Карра, он воспитал ее так, чтобы ее замужество принесло ему самую большую из возможных выгод».
      Она содрогнулась от физического отвращения при этом воспоминании. Она закрыла глаза, ненавидя себя за то, что оно все еще имеет над ней такую власть, а еще больше за то, что она, которая всю жизнь возводила вокруг себя стены, была так уязвима на этом последнем участке. Когда-то она любила Томаса Донна. Но теперь, как случается со всякой преданной любовью, она ненавидела его с неистовым пылом.
      Если бы только она могла вызвать в себе враждебность к его сестре, она могла бы насладиться местью. Но Фиа не удавалось это сделать.
      Она бросила взгляд на Ганну. Старуха стояла неподвижно, половина ее лица, не прикрытая мантильей, была напряженно-сосредоточенной.
      – В чем дело, Ганна?
      – Что Рейн делал на твоем пикнике?
      Фиа пожала плечами.
      – Не знаю. Он притворился, что не знает меня, и я ответила ему тем же. Зачем он здесь, Ганна? Что он здесь делает?
      – Ищет какое-то сокровище, которое, по его словам, хранила ваша мать. Он приехал, чтобы найти его втайне от отца и забрать отсюда.
      Фиа улыбнулась, это ее слегка позабавило и немного опечалило. Как это похоже на ее сильного среднего брата. Порывистого. Смелого. Обреченного.
      – Ты говоришь, что застала Рейна и эту девушку вместе? – спросила Ганна.
      – Словно двух голубков, слившихся в поцелуе, – откровенно ответила Фиа. – Он изо всех сил пытался ее защитить. Чуть не откусил мне голову, когда мы к ним приблизились. А она… она явно старалась отвлечь меня и моих спутников, чтобы мы не слишком о нем расспрашивали.
      – Я так и думала, что с ним там кто-то был, – пробормотала Ганна.
      – Что?
      – Я нашла его в старой часовне. Или он нашел меня, это больше похоже на правду. Прыгнул на меня, подняв руку для удара. У него было лицо человека, готового убить. Теперь я понимаю. Это она была там вместе с ним, и он ее защищал. А позднее, когда мы разговаривали, его взгляд блуждал и иногда вдруг становился нежным. Он думал о ней. – Она провела тонкой рукой по лицу. – О, Рейн!
      – Почему ты так говоришь? – спросила озадаченная Фиа. – Значит, Рейн нашел себе легкую добычу. Ну и что? Тебя это удивляет? При той репутации, которую имеет Рейн? Даже я слышала о нем кое-какие истории, устаревшие уже тогда, когда ему было шестнадцать лет.
      – Ах! – Ганна покачала головой, отчего заколыхалась мантилья. – Ты его совсем не знала, если так думаешь. Он всегда был отчаянным, пытался соперничать с самим дьяволом, но только потому, что никто никогда не приказывал ему остановиться, а точнее никто не любил его достаточно сильно, чтобы остановить. Он многое знал о спаривании, это я тебе гарантирую, но понятия не имел ни о любви, ни о том, как ее дарить, ни о том, как принимать любовь. Но я всегда думала, что когда-нибудь он научится любить и полюбит так, как делает все. От всего сердца, отчаянно, не думая о последствиях и о риске для своего сердца.
      – Ты думаешь, он любит мисс Донн? – спросила пораженная Фиа.
      – Не знаю, – откровенно ответила Ганна. – И не знаю, заслуживает ли он любви. Он так долго ждал ее.
      Фиа рассмеялась, ей стало не по себе от жалости и смятения, которые пробудили в ее душе откровения Ганны.
      – А мисс Донн? У тебя есть какие-либо соображения насчет ее чувств?
      – Не надо говорить со мной таким тоном, Фиа. Прибереги его для твоих умудренных опытом друзей, – резко упрекнула ее Ганна, и Фиа опустила глаза. – Я ничего не знаю об этой девушке, возможно, она ничем не лучше остальных, но Рейн… Твой отец и так уже столько отнял у него. Он не должен отнять и ее тоже.
 
      Лорд Карр откупорил грубо сделанный флакон, который принес, по словам лакея, какой-то оборванец несколько часов назад. Он поднес его к носу, ноздри его дрожали.
      Не слишком противное варево: запах миндаля, легкий аромат цветков апельсина. Но ведь это любовный напиток, напомнил себе Карр. Чем он должен пахнуть, серой?
      Уже смеркалось, и ему необходимо было спешить, чтобы закончить свои приготовления. Он зажег свечи на письменном столе, после чего вытащил из ящика подносик.
      Несколько маленьких флаконов звякнули друг о друга, Карр взял пустой флакон, вставил в него маленькую воронку и наполнил его напитком, напевая себе под нос. К полуночи, мисс Донн – и Дженет – последует за ним куда угодно.
      Он мог бы очаровать эту девушку исключительно собственным обаянием. Но когда под рукой такое действенное средство, зачем без нужды напрягаться?
      Наполнив флакон, он закупорил его, положил в карман, а поднос положил на место. Запер ящик. Не забыть бы взять с собой в Лондон этот поднос. Его содержимое там может пригодиться.
      Карр глянул на себя в зеркало и нахмурился. Так не пойдет. Невозможно никого соблазнить в этом простом белом парике. Надо позаботиться о том, чтобы становящийся все более молчаливым – к счастью – Рэнкл приготовил лавандовую пудру для нового парика на этот вечер.
      Но сначала… Он подошел к стене и дернул за шелковый шнур звонка. Через несколько минут появился лакей.
      – Иди в оранжерею и скажи садовнику срезать несколько самых экзотичных цветов. Немедленно отнеси их мисс Донн с моими наилучшими пожеланиями и скажи ей, что я с нетерпением жду ее сегодня вечером.
      – А… э… да, – ответил высокий, здоровый молодой человек весьма недурной наружности. – А… Сэр.
      К несчастью, самые внешне привлекательные слуги неизменно оказывались самыми тупыми.
      – Что? – раздраженно спросил Карр. У него еще было много дел до начала вечернего приема.
      – Мисс Донн не спустится к обеду сегодня вечером, сэр. Ее старая тетушка прислала свои сожаления и объяснила, что у молодой леди болит голова и пожилая дама посидит с ней.
      – Проклятие! – взорвался Карр. – Убирайся вон! – Лакей начал пятиться. – Нет. Погоди. Иди за этими чертовыми цветами и все равно отнеси ей. С моими сожалениями по поводу ее недомогания.
      Лакей закивал и, пятясь, вышел из комнаты. Карр захлопнул за ним дверь и начал ходить взад и вперед по комнате. Головная боль? Он уже все подготовил к осуществлению следующей части своего плана, а теперь у нее болит голова? Что за досада!
      Ясно, что Дженет устроила это с девчонкой просто для того, чтобы его помучить. Или, возможно, девчонка устроила это с Дженет просто для того, чтобы расстроить ее планы. Очень трудно понять примитивные ходы женского ума, но иметь дело с двумя умами одновременно?.. Менее сильный человек не справился бы с этой изнурительной задачей.

      То минутное затмение, которое, как обещала Фейвор днем раньше, больше не повторится, вернулось опять. Оно не только замутило разум Фейвор, но и повредило ее рассудок. Рейн даже не понял, как получилось, что они начали целоваться. Но ему это было безразлично.
      Затем мысли куда-то исчезли, и на первый план выступило удовольствие.
      Когда она с надутыми пухлыми губками появилась в комнате, которую он обыскивал, с похищенной мужской одеждой, переброшенной через руку, он дал себе обещание, что будет обращаться с ней как с выросшей в монастыре леди, каковой она и была, а не так, как того заслуживает девушка, приехавшая погостить в этом шотландском Содоме. Эта задача оказалась более трудной, чем он воображал.
      Фейвор вздохнула, ее пальцы скользили по его телу с потрясающей настойчивостью. Глаза ее были закрыты, а голова покоилась у него на плече, что провоцировало на новые поцелуи. Нежные, сладкие поцелуи, нектар, а он жаждал более крепкого напитка. Но должен вести себя хорошо. Он должен сдерживаться. Должен держать в узде голод, терзающий его тело. Не только потому, что он больше не был своенравным, безответственным мальчишкой. Не только потому, что полученное ею воспитание требовало от влюбленного осторожности, но и потому, что как за Фейвор никогда и никто не ухаживал, так и он никогда не ухаживал ни за кем.
      Это был сложный, насыщенный танец, и в нем таилось тонкое, пикантное вознаграждение. Все его прежние интимные отношения с женщинами заканчивались постелью. Все это: ласки, объятия поцелуи – совершалось слишком быстро, лихорадочно и служило непременной прелюдией к просто акту.
      С Фейвор же было… восхитительно, упоительно. Медовые поцелуи, сладкие, влажные соприкосновения языков, глубокие, полные томления поцелуи. Ласки, словно атлас, гладкие, глубоко проникающие. Легкие, как перышко, прикосновения. Он никогда не испытывал таких сладких пыток.
      Она доверчиво устроилась в его объятиях, неопытная, но мудрая, такой мудрой не была ни одна женщина из его прошлого. Она обладала глубоким, лишенным эгоизма пониманием того, что удовольствие получаешь, когда сам даришь его. Она была сокровищем.
      – Сокровище, – пробормотал он, уткнувшись ей в лоб.
      Она открыла глаза.
      – Да, – вздохнула Фейвор. – Ты прав. Нам следует приниматься за поиски.
      – Я… я не имел в виду… – Рейн замолчал. Что он собирается сказать, признаться, что говорил о ней? Это неразумно. Все так чертовски запутано, и с каждым днем становится все сложнее.
      Казалось, она не заметила его полупризнания. Ее руки нехотя соскользнули с его шеи. Она с сожалением улыбнулась. Он с сожалением отпустил ее.
      – Мне надо идти. Сегодня вечером Карр устраивает маскарад. – Щеки ее покраснели, и он понял, что она вспоминает его замечания насчет маскарадов и их участников.
      – Тебе не стоит туда идти, – сказал он.
      Ее взгляд уперся в противоположную стенку. Она нацепила на лицо фальшивую улыбку. Ему это очень не нравилось.
      – Тебе следует уехать из Уонтонз-Блаш, – сказал Рейн, и его отчаяние невольно превратилось в гнев, прозвучавший в голосе. – Заставь тетку собрать вещи и возвращайся в дом брата. Если тебе необходимо найти богатого мужа, поезжай в Лондон, когда брат вернется. Я тебя уверяю, это не единственное общество, где тебя примут. Есть и более богатые охотничьи угодья, Фейвор. Тебе не обязательно находиться здесь.
      Фейвор повернула к нему голову. Она выглядела усталой, опустошенной, словно силы вдруг оставили ее.
      – Здесь ты ошибаешься. Мне необходимо… быстро выйти замуж.
      – Почему? Разве твоя семья не может продержаться еще несколько месяцев? – сердито спросил Рейн. – Неужели они настолько жалкие люди, что готовы пожертвовать тобой. Почему ты должна обеспечить им легкую жизнь?
      Ее синие глаза потемнели от гнева. Лучше молнии, чем эта пустота.
      – Ты ничего не знаешь об этом!
      – Так расскажи мне!
      – Ах! – Фейвор отпрянула, словно ее вспугнули эти слова.
      Но он не отступал. Не мог.
      – Расскажи мне.
      Она скрестила руки под грудью и сердито посмотрела на него.
      – Мужчины! Вы думаете, у вас монополия на честь, что только вы можете платить по старым счетам и тем самым очищаться.
      – Зачем тебе очищение? – спросил Рейн, затаив дыхание, боясь, что она ему скажет, и опасаясь, что не скажет. Он хотел ее доверия, хоть и не заслужил его. Он даже не рассказал ей, кто он такой. – Зачем?
      – Я совершила проступок. Много лет назад. – Она заколебалась.
      Он вглядывался в ее лицо и видел юное создание, которое терзала нерешительность, которому отчаянно хотелось поделиться самыми интимными подробностями своей жизни с мужчиной, представляющим загадку. Отчаянно, потому что больше поделиться ей не с кем.
      Как ей должно быть одиноко, если она пошла по этой дороге. Как до боли одиноко.
      – Мой проступок стоил мне… стоил людям жизни, – в конце концов произнесла она.
      – Ты знала, что они заплатят такую цену?
      – Нет!
      – Тогда, если это непреднамеренно, тебя нельзя винить.
      – Невежество не является оправданием. – Она произнесла эти слова так, что он понял: она слышала их много-много раз.
      Он хотел подойти к ней, но она подняла руку, запрещая ему это, останавливая его.
      – Объясни.
      – Я… я была ребенком, – пробормотала она, отводя глаза. – Мои… люди хотели казнить преступника.
      – Преступника?
      – Насильника.
      Странно, что он сейчас дрогнул, услышав из ее уст это слово, а тогда, годы назад, он не только не дрогнул, но терпел удар за ударом, не сопротивляясь.
      Она неверно поняла его реакцию и кивнула головой.
      – Они привели его туда, где мы жили, чтобы мой отец совершил правосудие. Но его как раз тогда не было дома, а моя мать – знатная леди – послала меня остановить их.
      – Почему?
      – Потому что она боялась, что, если они повесят этого насильника, моих братьев убьют из мести.
      – Понятно.
      – Я сделала то, о чем она просила. Я их остановила. – Фейвор крепче обхватила себя руками. – Но ровно на столько времени, чтобы подоспели его родные с вооруженными людьми. Они убили почти всех тех людей. Уничтожили их. Выкосили, словно пшеницу.
      Глаза ее смотрели в никуда, на лице было написано заново переживаемое потрясение, вызванное воспоминанием. Ему надо вернуть ее назад, вырвать из той ужасной вереницы воспоминаний, которая была так хорошо знакома ему самому.
      – Черт возьми, Фейвор! А что тебе еще оставалось делать?
      Она нахмурилась в поисках ответа на этот вопрос, поставленный много лет назад и так и оставшийся без ответа.
      – Если бы я их не остановила, они бы того парня повесили и убежали к тому времени, когда появились солдаты. И даже если бы они не успели скрыться, по крайней мере правосудие свершилось бы. Насильник бы умер.
      – Ты сделала то, о чем просила мама, – рассудительно сказал Рейн. – Это не твоя вина.
      У него возникло ощущение, что он ее подвел, что она продолжала жадно ждать ответа, который еще не прозвучал.
      – Я знаю, – сказала она, словно он намеренно проявил тупость. – Но вина тут ни при чем. Речь не о ней. Речь о том, с чем я могу жить, что мне надо сделать.
      – И выйти замуж за богатого бездельника – единственный для тебя способ жить дальше? – спросил он с сарказмом, рожденным отчаянием.
      – Да. – Голос ее был далеким.
      – Почему бы тогда тебе не надеть власяницу? – с горечью спросил Рейн. – Уверен, что могу найти где-нибудь бич, чтобы помочь тебе получить удовольствие. Это все-таки Уонтонз-Блаш.
      – Не надо, – сказала она, не сердито, не обиженно, просто подавленно. – Это ты ведешь себя неразумно, не я. Я не первая женщина, которая выбирает мужа, руководствуясь тем, что он может принести ее семье деньги. В самом деле, мне еще легче, чем многим, так как я делаю это по собственной воле. – Фейвор беспомощно посмотрела на него. – Неужели ты хотел бы, чтобы я не подчинилась велению совести только ради того, чтобы порадовать свое эгоистичное сердце?
      Рейн не мог произнести ни слова. Мог лишь стоять, постепенно осознавая последствия ее слов.
      – Рейф. – Она улыбнулась застенчиво и грустно.
      Он протянул руку. Она сделала вид, что не заметила ее, повернулась и отошла в сторону. Он закрыл глаза.
      – Рейн, – шепнул он в ответ так тихо, что она его не услышала.
      Он знал теперь, почему поэты говорят о разбитом сердце, так как в его груди разливалось что-то горячее, опустошающее и болезненное. Он открыл глаза и посмотрел на ее стройную спину. Плечи ее были опущены, словно под придавившим их бременем, поступь тяжелой.
      Она остановилась, оглядела комнату, пытаясь найти повод, чтобы остаться, и понимая, что ей следует уйти.
      – Ты… – Фейвор откашлялась и попыталась снова: – Ты говорил, что ищешь коробку восточной работы. – Она безуспешно пыталась говорить прежним, жизнерадостным тоном.
      Он ответил ей в том же духе, стремясь найти место за пределами требований и махинаций окружающего мира, найти для них мир в этих пустых комнатах, где они искали сказочные сокровища и где они нашли другое сокровище, гораздо более ценное, которое не искали и которое им никогда не сохранить.
      – Да, – тупо ответил он. – Восточную коробку.
      – Темную? – На ее лице промелькнул неподдельный интерес.
      – Да, – пробормотал он. – Чайная коробка.
      Ее веки потемнели от усталости. Кожа без ее обычной белой пудры казалась прозрачной и напоминала о том, что человек смертен.
      – Не похожа на ту? – И она указала пальцем.
      Он посмотрел в том направлении. Эта комната была не так загромождена, как другие: пара шкафов с пятнами от воды; свернутый ковер, покрытый плесенью; обитый кожей дорожный сундук; а у стены огромный книжный шкаф без одной дверцы, его полки были пустыми и темными. Наверху этого чудовища стояло несколько коробок, которые из-за большой высоты книжного шкафа до сих пор оставались незамеченными. Только так, глядя вверх с противоположного конца комнаты, можно было их увидеть.
      Одна из них была покрыта затейливой резьбой. По виду сделана за границей. Черная.
      – Да, – произнес Рейн, и сердце его быстро забилось. Внутри этой коробки могло находиться то, о чем он мечтал каждый день в течение стольких лет.
      Овладев кладом Макларенов, он станет богатым. Он станет завидным призом для любой женщины, желающей выйти замуж ради денег.
      Он немедленно подавил в себе эту смехотворную мысль. Она – одна из Макларенов. Она винит его в убийстве ее клана. Всего десять минут назад она сожалела о том, что он остался в живых.
      Рейн придвинул какой-то комод красного дерева к книжному шкафу. Он не мог попросить руки Фейвор, но по крайней мере если он завладеет кладом Макларенов, то сможет проследить, чтобы она не вышла замуж за какого-нибудь откровенного идиота, подобного Танбриджу. Он отдаст ей эти проклятые драгоценности.
      Не прошло и минуты, как Рейн уже завладел черной коробкой. Да, это была чайная коробка его матери. Он помнил чешуйчатую спину инкрустированного танцующего дракона на ее крышке.
      Сложный бронзовый запор вяло болтался на пружинке. Один ряд крохотных выдвижных ящичков полностью отсутствовал. Но задняя часть, та часть, которая тогда открылась и где лежали драгоценности, по-прежнему выглядела одним целым, без всяких швов.
      – Ты действительно думаешь, что в ней лежат сокровища? – спросила Фейвор.
      Рейн не мог понять ни ее тона, ни странного, несчастного выражения лица.
      – Не знаю. Давай посмотрим. – Он схватил тяжелый подсвечник и обрушил его на крышку чайной коробки. Хрупкое, тонко вырезанное дерево раскололось и распалось на куски.
      Рейн и Фейвор вместе смотрели на разломанную коробку. Стояли так целую минуту. Потом Рейн наконец поднял большой, скрытый внутри разрушенной коробки куб. Он разнял его. Открылся выгоревший бархат, и больше ничего. Фейвор опустилась на колени рядом с отлетевшими кусками, поднимала и отбрасывала дощечки, заглядывала внутрь немногих ящичков, уцелевших после разрушения. Рейн поддел последние обломки носком, перевернул их. Здесь не могло прятаться даже колечко, не то что полный гарнитур из тяжелого золота и драгоценных камней.
      – Мне… мне очень жаль, – услышал он шепот Фейвор.
      Его охватило отчаяние. Теперь у него ничего не осталось. Никаких пустых мечтаний. Никаких благородных намерений.
      Он задумчиво смотрел в одну точку. Ему следует уехать. Шансы на то, что он найдет клад Макларенов в этом огромном количестве комнат, в которых полно потайных мест, были ничтожно малы, если вообще существовали. Но не это было реальной причиной его желания бежать. Как он мог остаться, если Фейвор ищет себе в мужья какого-то ублюдка?
      – Мне кажется, нам просто надо продолжать поиски, – услышал он голос Фейвор, тихий и охрипший.
      Он поднял глаза, посмотрел ей в лицо и понял. Что касается Фейвор, она нашла то место, где они могли быть вместе. И она нашла предлог, необходимый ей, чтобы остаться с ним: поиски клада.
      Она не улыбалась, но ее виноватое лицо излучало счастье, подобно солнечному свету.
      Рейн не смог устоять.
      – Да, – тихо согласился он.

      Танбридж ворвался в библиотеку Карра:
      – Карр! Великая новость! Наконец-то!
      Карр, который как раз в этот момент рылся в кипе долговых обязательств, договоров, завещаний, писем и признаний исков, раздраженно поднял глаза.
      – Прошу вас, закройте дверь, Танбридж, – сказал он и начал складывать бумаги в стопку.
      Он искал одно особенно компрометирующее любовное письмо, но это могло подождать. Было важнее не показаться слишком сосредоточенным на разложенных на столе бумагах. Он не должен позволить Танбриджу догадаться, что ищет тот источник, от которого зависит будущее и престиж Карра.
      – Ну, – сказал Карр, отрывая кусок бечевки и связывая им бумаги. – Что это за удивительная новость?
      – Король умер! Георг умер! – воскликнул Танбридж. – Вы меня слышите, Карр? Георг II умер 25 октября. Теперь король – его внук.
      – Внук? – повторил Карр. – Наконец. Столько лет спустя…
      – Да. – Танбридж усиленно закивал. – И так как все Ганноверы ненавидели своих преемников, Георг ненавидел своего внука, и внук платил ему тем же. Этот король молод, Карр, он уступчив и нетерпелив.
      – Он отменит указ деда в отношении меня? – спросил Карр, стараясь не выдать своей тревоги.
      – Он даже не узнает о нем.
      Карр подался вперед и взглянул в лицо ухмыляющемуся Танбриджу.
      – Осторожнее, сэр. Я не хочу испытать разочарование в этом вопросе.
      – Я уверен! – заверил его Танбридж. – В последнее время Георг в основном жил за границей, так что почти не знал мальчика. Юный король не станет тратить время и разбираться в личной неприязни своего деда, я вас уверяю.
      – Откуда вы узнали эту новость?
      – От лорда Эдгара, еще и часа не прошло. Я как раз собирался в замок, когда он приехал. Он прибыл прямо из Сент-Джеймского дворца.
      – Где он сейчас?
      – В своих комнатах, полагаю, спит. Он выбился из сил. Скакал без остановки.
      Карр медленно кивнул:
      – Понятно.
      Танбридж глубоко вздохнул и выпрямился, оттолкнувшись от стола.
      – Я много лет верно служил вам, Карр.
      – А? О да, – рассеянно подтвердил Карр.
      Больше нет Георга. Какая ирония судьбы. Он намеревался вернуться в Лондон этой зимой, невзирая на то что старый король его изгнал. Он наконец-то приобрел достаточно влиятельных друзей, чтобы бросить вызов указу, который сослал его в Шотландию.
      Теперь, когда этот приговор наконец отменен, он может… Боже правый! Он может снова жениться!
      – Ваша светлость?
      Голос Танбриджа прервал его мысли. Он был склонен проявить великодушие к тому, кто принес ему столь чудесное известие.
      – Что?
      – Вам надо предупредить ваших людей.
      – Хорошая идея, Танбридж. Я прикажу им укладывать вещи. Наверное, мне удастся уехать только в конце недели!
      – Сэр? – замигал Танбридж.
      – Вы же не думаете, что я брошу здесь свои сокровища? Этот замок может сгореть, мне все равно, но только после того, как я вывезу отсюда все ценное. – Карр придвинул к себе пачку корреспонденции. – Надо, чтобы все серебро и драгоценности отправили со мной. Картины и статуи повезут одновременно в фургонах: произведения искусства – прекрасное помещение капитала, и это неплохой вам финансовый совет.
      – Ах да, сэр. Благодарю вас.
      – Бросьте, Танбридж. Почему у вас такой озабоченный вид?
      – Я говорил о том, чтобы предупредить ваших людей насчет сегодняшнего маскарада.
      – А что с маскарадом? – Ему надо позаботиться о гобеленах тоже. Уродливые, мрачные вещи, но ему говорили, что они стоят очень дорого.
      – Король умер. Замок должен погрузиться в траур.
      Траур, когда ему хочется праздновать? Чепуха. Кроме того, после смерти Георга их отношения с Дженет должны резко измениться. Эта мысль вызвала у него на губах улыбку.
      Он слишком торопит события. Сначала ему надо призвать к себе Дженет, а для этого нужно повидаться с Фейвор Донн. Наедине. Это задача, которую еще предстоит выполнить. Она может оказаться невыполнимой в связи со всеобщим исходом в Лондон на похороны короля.
      – Вы сказали, что Эдгар вернулся в свои комнаты. Он навещал еще кого-нибудь?
      – Нет.
      – Говорил с кем-нибудь еще?
      – Нет, – задумчиво произнес Танбридж. – Когда мы разговаривали, приехали Хайгейты с большой компанией, но бедняга Эдгар был так утомлен, что едва кивнул им и ушел спать.
      – Значит, Хайгейтам ничего не известно о смерти короля.
      – Нет.
      Взгляд Карра упал на ящик письменного стола, где хранились его особые эликсиры.
      – Танбридж, вы утром отправитесь в Лондон. А пока не выходите из своей комнаты. Тогда никто не сможет обвинить вас в том, что вы сохранили в тайне смерть монарха, а меня – что я слышал о ней и пренебрег ею.
      – Вы сильно рискуете, – возразил Танбридж. – Найдутся такие, которые обвинят вас в том, что вы нарушили национальный траур. Что, если Эдгар кому-нибудь расскажет?
      – Эдгар, – небрежно сказал Карр, – еще не скоро выйдет из своей комнаты. Его поездка, как вы уже отметили, вызвала сильную усталость, а усталость переросла в нечто более серьезное.
      – А как же его слуги?
      – Я их отошлю прочь. Не могу же я рисковать здоровьем своих гостей, подвергая их возможному заражению, если у Эдгара неустановленная болезнь.
      – Они могли уже сообщить эту новость другим слугам.
      Карр вздохнул. Он уже устал от суетливости Танбриджа. Тот ведет себя совершенно не по-мужски. Он подумывал о том, не вернуть ли Танбриджу закладную на его семейный дом. Теперь он видит, что этот человек не заслуживает такого подарка.
      – Ну и пусть, – ответил Карр. – За эти годы уже несколько раз появлялись слухи о смерти Георга. Кто меня осудит за то, что я не прислушался к сплетням слуг?
      – Вы, как всегда, предусмотрели все возможности, – с восхищением заявил Танбридж.
      – Да, – согласился Карр, – предусмотрел.
      – И скоро вы снова будете царить в Лондоне, будете пользоваться влиянием, вас будут уважать, опасаться, искать вашего расположения…
      – Да-да. Достаточно, Танбридж, а не то вы сейчас начнете лизать мои новые сапоги, и на них сгниет кожа.
      Худой, бледный человек побледнел еще больше. Белая полоска окружила его тонкие губы.
      – Ну?
      – Вы достигли своей цели, и вам не пришлось угрожать, шантажировать или совращать другого человека.
      – Да, – ответил Карр, слегка удивленный тем недовольством, которое вдруг закралось в его душу. – И что?
      – Я вам больше не нужен.
      – Вы мне никогда не были нужны, Танбридж. Я считал вас удобным. – Карр улыбнулся. – И продолжаю так думать.
 
      Жара стояла невыносимая, а от гомона болела голова. Зрелище трех сотен людей, соперничающих друг с другом яркими, кричащими и безвкусными нарядами, оскорбляло зрение и сбивало дыхание. Карр заявил, что это последний маскарад в Уонтонз-Блаш, и, так как распространился слух о том, что Карр намеревается покинуть замок и уехать в Лондон, его гости доходили до неистовства, стараясь, чтобы этот бал запомнился надолго.
      Одетые в причудливые костюмы, увенчанные высокими прическами и экстравагантными париками, они расхаживали с напыщенным видом, не соответствующим откровенным, плотоядным взглядам, обычным для этой публики. Подобно гротескным ежам в усыпанной драгоценностями броне они кружили по комнатам, раздевая друг друга глазами.
      Сказать по правде, им не надо было прилагать для этого больших усилий. Юбки волочились по полу под тяжестью жемчуга, бриллиантов и тяжелого золотого шитья. Камзолы хрустели, так как драгоценные камни терлись друг о друга при малейшем движении. Костюмы закрывали только некоторые части тела, а в основном и мужчины и женщины являли собой отнюдь не скромное сборище.
      Никакого риска не было. Ибо кто мог догадаться, кто скрывается под черным шелковым домино Просперо или под шелковой маской Королевы лебедей? И если ответом на этот вопрос было «многие», то немногие признались бы в этом. Потому что анонимность была самой сутью маскарада. Сегодня вечером никто не должен был знать, с кем флиртует, танцует и развлекается.
      Кроме Карра. Он знал подлинную сущность каждого гостя. Позднее он позаботится о том, чтобы все узнали об этом. Однако в тот момент его мало волновало, кто кого щупает. Его интересовала лишь одна женщина. Его маленькая шотландка.
      Он заметил ее несколько минут назад. Его все еще поражала ее смелость, хотя мисс Донн была одной из немногих женщин, кто ухитрился не обнажить грудь.
      Она нашла другой способ возбудить самый пресыщенный интерес.
      Она надела арисед, традиционный клетчатый шарф обитательниц горной Шотландии, запрещенный с 1747 года актом парламента. Или, правильнее сказать, что они надели этот шарф. Только неукротимый дух Дженет мог стать причиной этого поступка.
      Длинный прямоугольный кусок шелкового пледа покрывал ее черные волосы и ниспадал на свободное прямое платье. Эти платья были в моде двадцать лет назад, но ей оно шло.
      Фейвор разговаривала со своей пухлой, квашнеобразной старой теткой, напоминающей ворох неопределенных красновато-коричневых драпировок. Донышко ее капора украшала змея, а рот скрывала полупрозрачная вуаль. Великий Боже, эта женщина изображала Клеопатру!
      Карр подозвал лакея с подносом, уставленным чашами с пуншем. Пора было решать проблему, поставленную его покойной, но все еще поразительно упрямой женой. Он достал флакон с эликсиром Палы и вылил его в чашу, а потом стал пробираться сквозь толпу, стараясь не пролить ни капли.
      – Миссис Дуглас, – приветствовал он старую леди, когда подошел к ним. Наклонил голову в сторону Фейвор. – Мисс Донн.
      Она видела, как он приближается, и ее полные губы сжались от отвращения. Еще до наступления рассвета, поклялся он себе, он будет терзать поцелуями эту манящую губку, а леди будет вздыхать от удовольствия.
      – Лорд Карр! – Тетушка хихикнула в пухлую, затянутую в перчатку руку. – Какой забавный вечер! Никогда не видела ничего подобного.
      – И не надеюсь больше ничего подобного увидеть, – любезно заметила Фейвор, а потом, в ответ на восклицание своей компаньонки продолжила: – Да и как я могу надеяться? Как может что-то сравниться с… этим? – Она махнула рукой в сторону сатира, который гнался за Лукрецией Борджиа. – Я бы никогда не посмела надеяться, что смогу увидеть нечто подобное еще раз.
      Карр улыбнулся:
      – Вы можете надеяться не только на это, но и на гораздо большее, мисс Донн, если осчастливите меня своим присутствием и дальше.
      – Но это же маловероятно, не правда ли? – унылым тоном проговорила тетка. – Как бы сильно моей дорогой племяннице этого ни хотелось.
      – Почему, миссис Дуглас?
      – Вы скоро уедете в Лондон, по крайней мере ходят такие слухи, а мы поневоле вынуждены будем вернуться в поместье Томаса. Мы не можем отважиться поехать в Лондон без Томаса, а одному Богу известно, надолго ли уехал наш дорогой мальчик. Возможно, пройдет несколько месяцев или даже лет, пока он вернется.
      – Понимаю. – Он посмотрел в затененные шарфом глаза Фейвор. – Возможно, я все же смогу найти способ наслаждаться обществом мисс Донн.
      Он услышал, как тетушка с шумом втянула воздух; эту реакцию он ожидал услышать от Фейвор. Девушка должна знать, что он подразумевает женитьбу. И даже если она в данный момент питает к его особе неприязнь, разве Дженет не должна была заменить реакцию девушки собственным восторженным ответом на его обещание?
      Вместо этого Фейвор застыла. Нахмурившись, Карр искал разгадку. К счастью, она быстро появилась. Она просто не смеет поверить, что правильно его поняла. Она ошеломлена той честью, которую он ей оказывает.
      Если так, то он простит ей отсутствие энтузиазма.
      – Мисс Донн, кажется, я еще не успел вам сказать, как восхитительно вы выглядите. Я смотрел на вас с противоположного конца зала и немедленно это отметил. Но это, – он показал на шелковый плед, – выглядит довольно теплым. Поэтому я принес пунш, чтобы вам стало прохладнее.
      Он подал ей чашу.
      – Спасибо, – ответила Фейвор и протянула было руку к чаше, но внезапно передумала и смущенно улыбнулась. Она отступила на шаг, оставив его стоять с протянутой чашей.
      – Минутку, сэр, прежде чем я приму ваше любезное предложение, скажите, – она подбоченилась, – вы можете догадаться, кто я такая?
      Черт бы побрал эту девчонку. Ему лишь хотелось, чтобы она взяла эту чертову чашу с пуншем и осушила ее до дна.
      – Нет, – ответил он как можно любезнее. – Не могу. Вот, возьмите. – Он снова сунул ей чашу. Она не обратила на пунш внимания.
      – О, пожалуйста, догадайтесь! – умоляющим тоном попросила Фейвор.
      Ее тетка, пристально глядя на племянницу, кивнула.
      – Она все еще ребенок, – сказала она, – будет настаивать на своей игре, как и все дети. Прошу вас, уступите ей, лорд Карр.
      – Я не знаю, – воскликнул он в отчаянии. Она и правда ведет себя по-детски резво. Он всегда находил это утомительным. – Королева Боадикея?
      – Нет… – Она игриво помахала пальцем.
      – Хватит, – резко произнес он. – Кто вы тогда?
      – Дженет Макларен. Ваша покойная жена.
      Чаша выпала из его руки и ударилась об пол, но вокруг стоял такой шум, что звона никто не услышал.
      – Что вы сказали? – Он шагнул к ней, давя ногой осколки чаши. – Как вам пришло в голову нарядиться моей женой?
      – Я нашла это… в к-коробке на дне с-сундука… в моей с-спальне!
      – Это невозможно! – Он приказал убрать все вещи Дженет и спрятать в самых укромных уголках замка. Ни одна из ее вещей не могла остаться в обитаемых помещениях этого крыла. Разве только сама Дженет…
      – Почему вы нарядились моей первой женой?
      – Я нашла шелковый плед. Кто-то рассказал мне историю о первом бале, устроенном в Уонтонз-Блаш, – у нее задрожала губка, – и как ваша жена не вышла, а ваши гости отправились ее искать. Я слышала, как они сначала нашли ее плед, а затем увидели ее саму, но прежде чем они успели добраться до ее тела, его смыло в море. Я слышала также, как вы были ей преданны, и подумала… – Она заколебалась. – Просто мне показалось правильным, чтобы она тоже присутствовала на этом последнем маскараде.
      Тетка тревожно переводила взгляд с Карра на племянницу.
      – Она не хотела сделать ничего плохого. Если она вас оскорбила, это моя вина. Мне следовало спросить ее, кого она изображает.
      – Нет, – ответил Карр. – Я знаю, что она не хотела сделать ничего плохого. Я был поражен, потому что думал о женах, и о браке, и о том, как я одинок. – Он взял Фейвор за руку. Она безвольно лежала в его ладони. – И потом, внезапно услышать имя моей жены из уст мисс Донн!.. Это показалось мне не просто совпадением, а знаком свыше.
      – Ах! – Тетушка стиснула руки на своем пышном бюсте в полном восторге.
      Фейвор провела языком по губам.
      – Не могу даже представить себе, что вы хотите сказать, сэр, – прошептала она.
      – Неужели? А я могу, – заявила Фиа.
      Карр оглянулся и обнаружил, что дочь стоит рядом с ним. Она была одета в серебристо-белый атлас и такую же крохотную маску, закрывающую глаза. Длинные мягкие перья, вплетенные в волосы, колыхались. Другие перья покрывали ее плечи и длинные узкие рукава платья. Она была одета сказочным лебедем.
      – У меня многолетний опыт интерпретации всего, что говорит Карр. Перевести вам, мисс Донн? – спросила Фиа.
      – Ах, Фиа, дорогая, – холодно произнес Карр. – Простите мою дочь, дамы. Можно подумать, она только что покинула детскую. Боюсь, я ее слишком баловал. Ей свойственно заблуждение, что ее появление везде приветствуется.
      Вместо того чтобы оскорбиться до глубины души, как он ожидал, Фиа рассмеялась. Ему следовало знать, что сарказмом ее не пронять.
      – Не дергайся, Карр. Я уберусь раньше, чем ты, – она бросила взгляд на Фейвор, – упадешь на колени. – И не успел он ответить, как она уплыла прочь.
      – Что она хотела этим сказать? – прощебетала тетушка.
      – Не могу себе даже представить, – упрямо произнесла Фейвор. Она побледнела.
      – Скоро вам не придется ничего представлять. Я все вам объясню. – Он нежно посмотрел на нее, проклиная себя за то, что уронил любовное зелье. А, ладно. Вечер еще только начался. Он просто снова наполнит флакон и вернется. Или он мог бы попытаться…
      – Миссис Дуглас, – он почтительно улыбнулся старухе, – хотя я мужчина в самом расцвете сил и к тому же умудренный опытом, но я попал в странное положение и вынужден просить вас оставить меня наедине с вашей племянницей.
      – Да? – Тетушка близоруко заморгала. – О! О нет, сэр! Томас никогда не простил бы меня, если бы я совершила подобный поступок. Моя племянница – хорошо воспитанная молодая девушка, сэр, а не какая-нибудь вертихвостка!
      Значит, эта старая ведьма смеет скалить на него свои древние зубы?
      – Конечно, как это необдуманно с моей стороны.
      – Действительно, необдуманно, сэр. А с такой хорошенькой леди мужчина может только один раз позволить себе действовать необдуманно.
      Карр с раздражением повернулся на мужской голос, готовый пронзить нахала убийственным взглядом. Но увидел перед собой мощную загорелую шею… Будь он проклят, если знает, кем вырядился этот гигант. Возможно, джинном.
      На подошедшем был длинный кафтан в восточном стиле, сшитый из атласа бронзового цвета с тисненым геометрическим узором. С широкого плеча свисал темно-лиловый плащ. Громадный тюрбан возвышался над черным лицом мавра.
      Джинн или турок, подумал Карр, рассматривая кривую саблю, висящую у пояса мужчины. Он поднял глаза и встретил заинтересованный взгляд этого нахала. Незнакомый ему взгляд.
      – Вы, должно быть, приехали вместе с Хайгейтами сегодня днем, сэр.
      Высокий человек наклонил голову.
      – Я не слышал вашего имени.
      – Можете называть меня Магометом.
      – Неужели? – Карр растянул губы в гостеприимной улыбке. – Как это любезно с вашей стороны.
      Черт! Чьей идиотской идеей было устроить этот чертов маскарад? Всюду он встречал дерзость. С него хватит. Он выяснит имя этого ублюдка завтра, если оно все еще будет его интересовать. А сейчас ему необходимо снова наполнить флакон.
      Турок плечом оттолкнул Карра и встал рядом с Фейвор. Она с тревогой смотрела на него снизу вверх широко открытыми глазами.
      – Если мне будет позволено наслаждаться обществом этой хорошенькой шотландской девушки, то я могу обещать, что не предложу ей ничего более смелого, чем танец. – Хотя он обращался к миссис Дуглас, его глаза не отрывались от бледного лица Фейвор. – Мисс?
      – Ох, – испуганно заохала ее тетушка в нерешительности. – Я незнакома с вами, сэр, и…
      – А! – Высокий турок повернул к ней голову, демонстрируя ряд очень больших, очень белых зубов. – Но я же приехал с Хайгейтом, одним из близких друзей лорда Карра! Несомненно, это достаточно надежная рекомендация?
      Он застал старую ведьму врасплох, и она это знает, подумал Карр. Он прищурился и оценивающе смотрел на своего неожиданного соперника. Миссис Дуглас не смела отказать ему теперь, чтобы не обидеть хозяина.
      – Мисс Донн? – Турок протянул руку.
      Медленно, молча Фейвор кивнула и положила свою ладонь на его крупную, сильную лапу. Его пальцы сомкнулись вокруг этой ладони.
      И она сжала его пальцы в ответ.
      – Ах! Аллах ко мне милостив! – Высокий турок торжествующе рассмеялся и увлек ее в толпу, по направлению к бальному залу. Миссис Дуглас тут же пробормотала извинение и ринулась следом, оставив Карра одного.
      Да. Завтра утром его будет интересовать имя этого человека. В этом он был уверен.

      – Ты сошел с ума! – ахнула Фейвор, когда Рейн закружил ее в танце. – Ты знаешь, кто это такой?
      – Кто? Тот парень в лиловом парике?
      Рейн поймал ее руку и положил себе на плечо. Другую руку он нежно сжимал, так что дрожь удовольствия овладела Фейвор. Они начали степенный променад, предписанный танцем.
      – Фейвор? – Его карие, как вишни, глаза осветились пониманием. – Ты этого парня имела в виду?
      – Гм… Да. Да! Это сам лорд Карр!
      Он отстранился в притворном ужасе.
      – Не может быть! Сам граф-демон? Но где же его хвост? Рога?
      – Кто может разглядеть рога под этим уродливым лиловым париком? – пробормотала Фейвор, чем вызвала у него смех. Она сурово взглянула на него: – Посмотрим, как весело тебе будет, когда Карр прикажет вытащить тебя на улицу и пороть кнутом, пока с твоей спины не слезет вся кожа.
      Рейн усмехнулся:
      – А тебе не все равно?
      Она почувствовала, что краснеет, и отвела взгляд.
      – Нет.
      – Неужели?
      Фейвор услышала в его голосе нежную усмешку и не смогла устоять.
      – Не все равно.
      Он опять сжал ее руку, и она прижалась к нему, побуждаемая необходимостью быть ближе, намного ближе, чем допускало это слишком многолюдное место. Ощущение уходящего времени усиливало это желание.
      Карр собирается сделать ей предложение. Возможно, сегодня же вечером, но если и не сегодня, то очень скоро. Он уже почти заявил о своих намерениях. Куда бы он сейчас ни ушел, скоро он вернется и будет ожидать, что она станет лебезить перед ним. И Майра тоже.
      Ей нельзя оставаться здесь, когда он вернется. Она бросила взгляд на Рейна. Беззаботное выражение смягчило его агрессивный профиль. Ее заявление понравилось ему, потому что, как она вдруг поняла, она ему тоже небезразлична. Она чувствовала это в глубине души, знала, что это правда, с такой же уверенностью, как знала…
      – Я люблю тебя.
      Он резко повернулся к ней и замер посреди зала. Сжав ее плечи, он смотрел на нее сверху вниз.
      Вокруг них другие пары, выбитые из колеи нарушением рисунка танца, топтались на одном месте, колебались, а потом разделились и теперь обтекали их с двух сторон, словно они были островом в реке из струящегося шелка.
      – Что?
      – Я люблю тебя, Рейф. Ты ведь знал об этом, правда? – просто сказала она.
      – Нет, – слабым голосом ответил он. – Нет, не знал.
      Он поднял глаза, как будто искал вдохновения на небесах. Она легонько потянула его за руку: они и так уже привлекли к себе слишком большое внимание. Как во сне Рейн снова включился в танец, не попадая в ритм, механически и неловко совершая нужные па.
      В противоположном конце зала Фейвор заметила разъяренную физиономию Майры, ее взгляд мог бы убить на более близком расстоянии. Если ей хочется действовать по-своему, то весь остаток ночи ей нельзя подходить к Майре близко.
      Она подняла глаза на своего любимого. Он все еще казался ошеломленным. Наверное, она должна чувствовать себя порочной, высказавшись так откровенно. Но не чувствовала. У нее просто больше не было времени. Осталась только одна ночь. Эта ночь.
      Для них не будет счастливого конца. Он вор и беглый заключенный, без семьи, без будущего и даже, как она подозревала, хотя он и отрицал, без фамилии. Но ему не стоило ей в этом завидовать.
      У нее была семья… клан, перед которым она была в долгу, и только одним поступком она сможет вернуть этот долг. У нее была фамилия… которая приковывала ее к прошлому столь же прочно, как когда-то цепи Рейфа приковывали его к стене тюрьмы. И у нее есть будущее… в качестве леди Карр.
      Это ее долг перед кланом. Но Карру она не должна ничего. В том числе и привилегии лишить ее девственности. Этот дар она принесет по любви, а не в виде жертвы. Рейфу.
      – Давай уйдем отсюда, – прошептала она.
      – Что?
      – Я хочу остаться с тобой наедине, Рейф. Но если моя тетка проберется через этот зал – этим она как раз сейчас занята, – я гарантирую, что она весь остаток ночи не отойдет от меня ни на шаг.
      Рейн посмотрел в том направлении, куда указывала Фейвор. Майра протискивалась сквозь толпу зрителей, кольцом окружавшую танцующих. Она шагала решительно, губы ее были угрюмо сжаты.
      – Мы не только не сможем еще раз потанцевать, но даже обменяться несколькими словами без посторонних не удастся.
      Это была достаточно сильная угроза. Не произнеся ни слова, Рейн схватил ее за руку и потащил за собой в противоположный конец зала.
 
      Майра локтями прокладывала себе путь сквозь последний ряд жеманных, разряженных глупцов, которые заслоняли от нее танцующих. Она сильно вспотела под многочисленными слоями подкладок и подстежек, которые создавали дородную фигуру «миссис Дуглас». Она чувствовала, как смесь пота и пудры стекает по щекам.
      Будь проклята эта девчонка! Теперь, пока не обнажился шрам на щеке, ей надо пойти и поправить грим. И где эта сучка, хотелось бы знать? Секунду назад она млела, глядя на этого смуглого, большого мужчину, словно перед ней был сам шотландский король Роберт Брюс. А он смотрел на нее, как голодный на пиру…
      Она оглядела бальный зал. Всего минуты хватило, чтобы понять, что их нигде нет. Разъяренная Майра начала обходить зал по периметру, но давка с каждой минутой становилась все сильнее, и вскоре она уже ничего не видела.
      Ей не оставалось иного выхода, как сдаться. Никто не знал Уонтонз-Блаш лучше ее, но замок был огромным, и они могли прятаться где угодно. Кроме того, Карр скоро снова появится. Она не могла рисковать оставить Фейвор наедине с Карром. Она не доверяла этой девчонке, та могла все испортить.
      Нет. Ей просто придется подождать, выиграть время и прикусить язык. Если Карр спросит ее о Фейвор, она придумает объяснение, которое ему придется проглотить. Она провела слишком много лет в голоде и холоде, строила заговоры и планы, выпрашивала милостыню и воровала, чтобы попасть в это место, в эту точку времени. И все это ради клана. Ради Макларенов.
      И завтра она позаботится о том, чтобы Фейвор Макларен хорошенько поняла, что это означает.
 
      – Ты меня даже не знаешь, – сказал Рейн. Он легонько сжал ее плечи и толкнул назад, к гобелену на стене. Они находились в одной из комнат замка, примыкающих к комнатам, которые когда-то служили личными апартаментами Лизбет Макларен, первой хозяйки замка.
      – Я знаю тебя.
      Рейн покачал головой, терпеливо и недоверчиво. Она так молода, и он подружился с ней в доме, населенном хищниками. Разумеется, она думает, что полюбила его.
      – Польщен твоими словами. – И при этом он надеялся на то, на что надежды не было.
      Он рассчитывал мягко спустить ее с неба на землю, но у него ничего не получилось. Она нежно улыбнулась.
      – Смею надеяться. Я не каждому готова отдать свое сердце. – Кончик ее пальца прошелся по его нижней губе. – У тебя красивый рот.
      – Прекрати! – Голос выдавал его панику. – Ты ошибаешься. Как ты можешь отдать любовь вору и шантажисту, человеку, которому не доверяешь, и не без оснований?
      – Если бы у меня был выбор, возможно, я бы последовала твоему мудрому совету, – пробормотала она, – но мое сердце, неблагодарное, не спрашивало моего мнения. Оно полюбило, не спросив у меня совета.
      – Твои слова слишком сладкие, они подкупают. – «Я бы все отдал, чтобы поверить этим сладким словам».
      Он не смел шевельнуться. Ее рука скользнула по его подбородку, и его словно пронзило молнией. Она накрыла бьющийся пульс у основания его шеи своей ладонью.
      – Ты так думаешь? Это ты сделал из меня поэтессу. И я благодарю Бога, который дал мне такой хитрый язык. Но я должна ответить тебе комплиментом и пожаловаться, что твой язык тоже умеет говорить очень приятные вещи, которым я жажду научиться.
      Фейвор принялась расстегивать пуговицы старинного персидского кафтана, потом потянула завязки на сорочке.
      – Как я могу заставить тебя раскрыть свои секреты? Я бы еще почитала тебе стихи, но, – прошептала она, – у меня от желания дух захватывает.
      Он застонал. Закрыл глаза, а она проникла под его сорочку и гладила обнаженную грудь.
      Это было уже слишком.
      Он со стоном обхватил ее за талию, приподнял и прижал к стене. Его рот накрыл ее губы, язык нашел благословенную награду, ее нетерпеливый язык.
      Она ни в чем ему не отказывала, ни словом, ни жестом. Он спустил ее свободное платье с плеча, обнажил грудь, осторожно обхватил ладонью этот твердый, бледный шар, а она не могла оторвать глаз от его жадного взора.
      С отчаянием умирающего от жажды, ошеломленный ее неожиданно горячим откликом, он накрыл сосок ртом и стал водить языком по шелковистому коричневому ореолу. Ее руки ожили на его плечах, пальцы глубоко впились в его мышцы, она ахнула, и от этого под его языком задрожала ее спелая плоть. Он жадно впился в нее. Он гладил ее оголенные ноги…
      – Да, – в упоении шепнула она, ее ресницы затрепетали и почти сомкнулись. – Прошу тебя. Да.
      – Да, – повторил он.
      – Пожалуйста, не останавливайся, – молила она, когда он сбавил темп, и он, покорный и властный одновременно, с радостью подчинился.
      Он поднял ее юбку до талии и резко втянул в себя воздух, когда почувствовал тепло ее обнаженного тела, отделенное от него лишь тонкой тканью его одежды. Он инстинктивно прижался к ней, повел бедрами, и ее ноги раздвинулись.
      – Люби меня, – сказала она.
      Люби. Господи Боже. Да, он хотел ее любить, дать ей немного того физического наслаждения, которое мог приносить этот акт, и во время него найти для себя то более глубокое… нечто, в существование которого он внезапно поверил.
      Он должен был думать, но не мог. Он оторвал свои губы от ее рта. Она издала слабый звук протеста. Рейн легонько обхватил ее подбородок, отвернул ее лицо в сторону и прислонился лбом к стене рядом с ее головой.
      – Я тебя хочу. – Зов сирены. Она не знает, о чем просит.
      Когда-то, десять лет назад, она спасла ему жизнь. Он не хочет вновь ее страданий. Он не может лечь с ней в постель, не хочет губить ее будущее. Хотя сам он не слишком ценил девственность, но большинство мужчин придавали этому значение. И Фейвор – если то, что она ему говорила, правда – больше нечего было предложить жениху, кроме будущего отцовства ее ребенка. Она сама когда-то сказала ему, что это была единственная ценность, которой она обладает.
      Пропади все пропадом! Если бы только он нашел эти проклятые драгоценности. Если бы только ее звали не Макларен. Если бы только она приказала ему остановиться…
      Но она этого не сделала. Она целовала его пальцы…
      – У тебя удивительно красивые руки. Я хочу знать, какое чудо они смогут сотворить с моим телом.
      Благие намерения померкли.
      – Тебе нельзя этого делать. Это не закончится законным браком, Фейвор, – прохрипел Меррик. – У меня ничего нет. Мне совсем нечего тебе предложить.
      – У тебя есть имя, – высказала она предположение шепотом, полным колебания и страха.
      Господи, да. Его имя.
      – Уверяю тебя, мое имя не сделает тебе чести.
      Фейвор сразу же ответила:
      – Мне все равно.
      – Но мне не все равно! Черт возьми, ты же понимаешь, как мне хочется почувствовать тебя подо мной, вокруг меня! – прорычал он. – Я хочу впивать твои крики, хочу заставить тебя кричать от наслаждения. Хочу взять тебя. Сейчас. Здесь.
      – Да! – Она обхватила его ногами.
      Желание взорвало его, разбив вдребезги сдержанность.
      – Ты не можешь. Мы не можем. – У него в груди стало тесно. Тесно от страсти. Фейвор рывком распахнула на нем рубашку. Лицо ее горело от желания и было полно решимости. Она начала с его шеи и спустилась вниз, к груди, ее пальцы порхали по нему, опускаясь все ниже и ниже… Он затаил дыхание. Она коснулась его плоти.
      Он дернулся от этого прикосновения, пронзенный желанием, раздираемый противоречивыми чувствами.
      – Ты девственница, – задыхаясь, прошептал Рейн, его глаза горели и обвиняли. Он ведет себя, как мазохист, вот так сдерживаясь, стремясь сохранить самообладание.
      Ее шелковистый кулачок сжался сильнее и скользнул вниз. Все его тело дрожало. Она откинулась назад, все еще продолжая держать его, и прошептала:
      – Ничего подобного.
      Ее слова разбили остатки его сопротивления.
      Это не должно иметь значения. Ему все равно нечего ей дать, ни будущего, ни имени, ни компенсации за погубленное детство. Но если ему нечего ей дать, по крайней мере он не мог причинить ей боль, лишая ее девственности.
      – Пожалуйста, – произнесла Фейвор, прижимаясь к нему всем телом и ритмично двигаясь, что лишало его всякой способности думать.
      Она отпустила его, пригнула к себе его голову, рот ее приоткрылся и стал искать его губы. На ее языке ощущался привкус отчаяния, как и в том, с какой силой она обвила его руками.
      Меррик сдался. В мгновение сдернул с себя брюки, нашел ее горячую, влажную плоть, готовую принять его, и начались пытки, пытки ласками.
      Он шевелил пальцем внутри ее, пробовал, ласкал. Ее внутренние мышцы плотно обхватили его, и слабое рыдание – удовольствия или боли? – коснулось его уха, когда она уткнулась лицом в его шею. Он вытащил палец и нашел бугорок, спрятанный между пухлыми складками. Осторожно погладил его, и у нее вырвались короткие, задыхающиеся вздохи.
      Он попросил Бога дать ему силы и снова стал теребить этот бугорок короткими, ритмичными движениями. Она громко застонала, стараясь забраться на него повыше, туфли ее упали на пол с глухим стуком, а ступни легли на его щиколотки.
      – Маленький ястреб, – настойчиво произнес он. – Позволь мне доставить тебе удовольствие. Позволь показать тебе.
      Она не ответила, просто сделала рывок вперед и начала двигаться резкими толчками. Фейвор двигалась восхитительно самозабвенно, запрокинув голову, волосы ее ниспадали ниже бедер, руки напряженно застыли.
      Его собственное возбуждение приблизилось к наивысшей точке и сдерживалось только его желанием увидеть ее экстаз, насладиться знанием того, что это он довел ее до этого.
      – Пожалуйста! – прорыдала она.
      – Да. – Его рука умело двигалась между ее бедрами, взгляд стал жарким и яростно-властным.
      Ему не пришлось ждать долго. Ее бедра плотно прижались к его ногам, пальцы ног подгибались от усталости. Она выгнулась дугой через его руку, юбки сбились вокруг талии, обнаженные груди прятались в мягкой тени.
      – О, пожалуйста. Я не могу… не могу.
      – Да. Да. И еще раз да, – бормотал он и убирал влажные волосы с ее лица, подводя ее к завершению.
      Она посмотрела ему прямо в глаза.
      – Рейф!
      Рейф, не Рейн. Он отказывался думать. Он не станет думать. Будет только чувствовать.
      А потом ее порывистое дыхание растворилось в пронзительном крике, и это был самый прекрасный звук, который он когда-либо слышал.
      Он толчком вошел в ее пульсирующую плоть. Ее неглубокие, ритмичные вздохи слились в одно рыдание. Она была тесной. Какой-то зверь внутри него замурлыкал от удовольствия, встретив это доказательство ее относительной невинности. Он толкнулся сильнее. Ее руки конвульсивно сжались вокруг его шеи.
      – Моя, – протянул он, медленно двигаясь вперед.
      Она тоже задвигалась, но не в унисон с ним, а словно для того, чтобы избежать более глубокого проникновения, к которому он стремился. Он заколебался.
      – Да, – шепнула она.
      Рейн подложил ладони под ее бедра, пошире раздвинул ее ноги и одним длинным толчком вошел в нее. Она непорочна!.. Он стиснул зубы, теряя голову от отчаяния, желание нарастало в его чреслах до почти взрывного уровня. Он задрожал. И выругался.
      – Ты девственница, черт возьми! Это правда?
      Она заплакала.
      – Правда?
      – Да!
      Рейн резким движением вышел из нее, не замечая своей грубости, пока не услышал ее болезненный вскрик. Он посмотрел вниз. Ее блестящие глаза были полны отчаяния. Слезы струились по ее лицу. Со стоном он обхватил ладонью ее затылок и притянул в свои объятия.
      Она только хотела подарить ему свою девственность. Он не мог ругать ее за это. Но мог проклинать все остальное.
      Меррик запрокинул голову и проклял небо и свою судьбу, употребив все проклятия и богохульства, какие только знал. Он бы завыл от ярости, если бы не боялся еще больше напугать ее. Поэтому он просто стоял и ругался мрачно и яростно, гладя ее по голове с утонченной нежностью.

      Майра вышла из кареты и вытащила за собой Фейвор. Девушка споткнулась и упала на колени в грязь, испачкав ярко-красные юбки своего старинного шотландского платья.
      – Где мы? – спросила она, удивленно моргая. Ее рассудок, затуманенный страданием и бессонной ночью, отказывался ей служить. Вчера ночью, когда она возвращалась в свою комнату, в коридоре ее ждала Майра. Она схватила ее за руку и потащила по коридору, не обращая внимания как на требования Фейвор объяснить, в чем дело, так и на любопытные взгляды, провожавшие их до конюшни, где их ждал Джейми, сидя на козлах кареты Томаса.
      Тут Фейвор попыталась вырваться, но Майра наотмашь ударила ее по лицу, ошеломив жестокой силой удара, затолкала в карету, села сама, захлопнула дверцу и приказала Джейми погонять лошадей.
      Они ехали большую часть ночи. Майра сидела в углу кареты и колола Фейвор злобным взглядом. Фейвор с горечью чувствовала, что ее не удивил столь быстрый переход от страстных объятий Рейфа и его жарких слов к этой холодной, молчаливой карете на безымянной дороге.
      – Где мы? – повторила Фейвор.
      – Ты не знаешь? – Майра схватила несчастную за волосы и рывком вскинула ее голову. – Оглянись вокруг!
      – Майра, осторожнее. Она всего лишь девочка… – вмешался Джейми, сидящий наверху кареты.
      Майра резко обернулась, больно сжимая плечо Фейвор.
      – Девочка, вот как? – прошипела она. – Ну, так эта девочка поставила под угрозу все, над чем мы трудились и для чего приносили жертвы, и это ради того, чтобы переспать с одним красивым английским псом!
      После обвиняющих слов Майры на грубом лице Джейми появилось потрясенное выражение человека, которого предали.
      – Не правда ли, не похоже на ту маленькую послушницу, какой ты ее воображал, Джейми, мой мальчик?
      Джейми повернул голову и устремил взгляд на горизонт.
      – Это было не так, – прошептала Фейвор.
      – Как – не так? – повернулась к ней Майра. – Значит, он оказался нехорош, милочка? Не раздвинул пошире твои ножки и не заставил тебя кричать от удовольствия?
      Фейвор изо всех сил прикусила себе щеки изнутри. Она не заплачет. Только не на глазах у этой женщины. Не имеет значения, как сильно ей этого хочется, а видит Бог, как ей хочется сломаться и расплакаться.
      Когда она согласилась с планом Майры, то не знала, от чего ей предстоит отказаться. Теперь знает. Теперь она знала, что и кого теряет. И это знание грозило поглотить ее целиком.
      – Ну, – весело спросила Майра. – Ты не кричала, а? – Она показала рукой за спину Фейвор. – А они кричали.
      Она произнесла это как бы между прочим, как нечто незначительное, и в первое мгновение Фейвор не поняла смысла ее слов.
      Она оглянулась кругом, и ее охватило чувство неизбежности. Под мелким дождем, на фоне нависшего, свинцового неба мрачно возвышался остов башни из грубых камней. Крыша исчезла, западная стена рухнула, открыв комнаты на втором этаже. Черные, сгнившие балки внутри упирались в голые стены. Это была комната, в которой мать Фейвор родила мертвого мальчика, а затем умерла от родов, дав Фейвор то роковое поручение. Шорох дождя не мог заглушить слабого голоса матери.
      «– Они убивают моих сыновей! – Она схватила Фейвор за руку, но ее рука была слабой, а кожа сухой и горячей. – Ты должна их остановить, Фейвор. Больше просить некого.
      – Как?
      – Не знаю! – Голос матери зазвенел от возбуждения. – Но ты должна это сделать. Если они убьют сына Карра, король никогда не сжалится над моими сыновьями. Их повесят еще до конца месяца, и никакие мольбы твоего отца не помогут. Иди, Фейвор. Останови их!»
      И она их остановила.
      – Теперь ты поняла, где находишься? – Тон Майры потерял свирепость и стал почти мягким. Она отпустила руку Фейвор и бродила по грязи с отрешенным видом, словно мусульманка в Мекке.
      – Вот здесь погиб Кэм Макларен, – сказала она, указывая рукой. – Вон о тот большой камень он разбил голову, упав под ударом солдата.
      Она обернулась, и ее юбки вздулись колоколом, как у девушки во время танца.
      – А здесь убили моего Бобби. Он был самым младшим, у него еще ноги заплетались.
      Она улыбнулась Фейвор с каким-то странным дружелюбием, словно они были двумя женщинами, болтающими о слабостях своих домашних.
      – Он получил свинцовую пулю в голову. – Она поджала губы и кивнула. – По крайней мере он умер быстро, не так, как его отец, которому распороли живот. Он умирал три дня.
      Фейвор затошнило от этого беззаботного голоса, пересказывающего ужасающие события, которые были и ее воспоминаниями: крики людей, пронзенные кони, свет факелов, пляшущий в лужах крови, и чистый снег, сверкающий на склонах гор вдали.
      Майра вернулась и обняла Фейвор за талию. Она легонько потянула ее к арке входа в башню.
      – Ты видела, кто упал, а кто нет? Кто ответил ударом на удар? Я хотела остаться и драться с ними, но как только появились красные мундиры, мужчины затолкали нас в ров и спрятали.
      Она склонила голову к плечу.
      – Я почти ничего не видела. Но ты – ты была в самой гуще событий все это время, прилипла к парню Меррика, как устрица. Мне всегда хотелось знать, хорошо ли сражались мои мужчины. Что скажешь?
      – Я не знаю, – прошептала Фейвор, перед ее мысленным взором вставали ужасные картины.
      Майра понимающе кивнула:
      – Да. Было темно, и все кончилось так быстро, и ты не знала никого из тех людей, так?
      Она остановилась у самых ворот. Фейвор начала дрожать. Казалось, Майра этого не заметила; она нахмурилась.
      – Джейми? Это Рассела зарубили на этом месте? Надо же, я старею, потому что не могу вспомнить, был ли это Рассел или Гевин Фрейзер. Это был Рассел, правда?
      – Да, – отозвался Джейми. – Рассел.
      Майра просветлела и удовлетворенно вздохнула.
      – Значит, я не забыла, – сказала она и потащила Фейвор дальше. – Джейми тоже был здесь, ты об этом знала? Поскольку он такой большой, его оставили сторожить коней. Но когда появились солдаты, лошади запаниковали, сорвались с места и просто затоптали Джейми Крейга. Он пришел в себя через несколько дней. В моем доме.
      У Фейвор подгибались колени. Грязь чавкала в ее туфлях, а она брела, спотыкаясь, вперед. Мелкий дождь промочил ее непокрытые волосы, оседал на застывшей коже и стекал по щекам.
      – У меня все это здесь, – доверительно призналась Майра, прикасаясь свободной рукой к виску. – Каждое мгновение. Каждый крик. Они проникли в мой мозг, так что на все, что я вижу, накладываются картины той ночи. Словно тень ложится на каждую мою мысль… – Голос ее замер.
      Фейвор била дрожь. Она слышала, как стучали ее зубы. Они остановились у ворот.
      – Именно здесь ты стояла. – Майра слегка подтолкнула Фейвор вперед и отступила назад. – Я стояла… да. Вот здесь. Представь себе, Фейвор. В течение нескольких минут девять лет назад я была совсем близко от тебя… и от него. А потом, когда они увели его и бросили тебя там, босую, на холоде, в ночной сорочке, пропитанной кровью, я могла забрать своих раненых и уйти, оставив тебя там. – Ее улыбка стала кривой, уродливой. – Я бы так и сделала, если бы знала, что ты дважды предашь нас.
      Ее сейчас в самом деле стошнит. Голова у нее кружилась, колени тряслись. Она не хотела быть здесь. Она никогда не хотела возвращаться сюда. Здесь ничего не было, кроме ужаса, ужаса и грязного, скользкого от крови тела того парня, воплей мужчин, вони пороха и… и мягкого, жалеющего прикосновения губ насильника к ее макушке – единственная толика утешения в той ночи, полученная от ее врага и все же принятая ею с радостью, за что она никогда не сможет себя простить.
      Она схватилась за живот и крепко сжала руки, боясь, что если отпустит, то рассыплется на миллион кусочков и исчезнет в черной, все поглощающей пропасти.
      – Ты снова все это видишь, не так ли, Фейвор? – мягко спросила Майра. – Ты уже успела забыть? Да, я так и думала. Тот, кто помнит, не предал бы нас. – Она молча кивнула. – Семнадцать мужчин и мальчиков клана Макларенов погибли той ночью. Тех, кто не умер, я собрала по кусочкам. Двое умерли позже. Вот к чему привело спасение того насильника, Фейвор.
      – Майра! – внезапно позвал ее Джейми, голос его звучал тревожно.
      Доброта испарилась из глаз Майры.
      – Молчи, Джейми! Она спасла жизнь насильника, и девятнадцать человек из-за этого погибли.
      Майра повернулась к Фейвор, выражение ее лица было яростным и повелительным.
      – Те девять, что остались в живых, трудились так же усердно, как и я, чтобы отплатить. Они теперь стали контрабандистами и ворами, поденщиками и слугами, пытаясь заработать достаточно денег не только для семей погибших, но и для тебя. Чтобы ты могла стать леди Карр и вернуть нам землю и замок. Вот откуда взялись деньги на твой монастырь, на твою одежду и на твои драгоценности, Фейвор. Вот кого ты предала!
      – Нет! – слабо вскрикнула Фейвор. Как она могла забыть? Как могла на минуту рискнуть тем, ради чего они так тяжко трудились?
      – Ты готова стать женой Карра?
      Фейвор молча кивнула.
 
      Рейн крался по пустым, занавешенным комнатам и темным, гулким коридорам, словно животное, свободно бродящее по кладбищу. Фейвор не пришла к нему вчера и не пришла сегодня. Вчера ночью он ждал ее появления на галерее над бальным залом, и его распирали чувства, которых он никогда не испытывал. Сердце глухо билось в груди; дыхание застревало в горле.
      Он понял, что боится. Боится, что она будет жалеть о случившемся. Обо всем. О своих словах, о своей страсти… о своей любви. Но потом она вошла вместе с Карром, цепляясь за его руку, будто калека. Ее лицо было белым, походка нетвердой.
      Новый страх захлестнул его и вытеснил старый. Неужели она больна? Эта мысль мучила его до тех пор, пока наконец вчера поздно ночью он не отправился к ее комнате. Ее там не оказалось, и пробегавшая мимо служанка сообщила ему, что она ночует в комнате своей компаньонки.
      Весь день он следил, стараясь хоть мельком увидеть ее. В полдень он увидел, как тетка вела ее из оранжереи. И снова Фейвор шла нетвердой походкой.
      Сейчас уже близился вечер. Если он не поговорит с ней и не узнает, действительно ли она больна, а если да, то насколько серьезно, ему грозит сумасшествие. Он уже сходит с ума. И вообще он никогда не умел ждать.
      Ни о чем больше не задумываясь, Рейн пошел в комнату, где спал, и схватил со стола фрак, который швырнул туда накануне. Он надел его на ходу, направляясь по пустому коридору к двери в башню. Оттуда он спустился по винтовой лестнице на нижний этаж и открыл дверь, ведущую в северное крыло.
      В большой гостиной людей было мало. Кучка престарелых вельмож играла в кости за покрытым зеленым сукном столом, и один-единственный лакей был приставлен к графину, стоящему на полу рядом с ними. Одна женщина, окруженная фалангой джентльменов, стояла у большого окна, выходящего на нижнюю террасу. Она обернулась и заметила его.
      Это была его сестра, Фиа. Жаль, что он не знал ее лучше, когда она была ребенком. Но Карр всегда держал маленькую принцессу подальше от братьев, и, когда они ее видели, она редко разговаривала, только смотрела на них с тем же задумчивым выражением, которое было на ее лице и сейчас. Или то было выражение тоски?
      Она слегка нахмурилась, взглянула в окно, а затем направилась к нему. Мужчины, стоящие с ней, хотели пойти следом, но она велела им остаться. Рейн смотрел, как она приближается.
      – А, мистер?.. – Она подождала. Он спокойно смотрел на нее. – Мистер Тайна. – Она улыбнулась. – Но больше уже не тайна мисс Донн, а?
      – Не понимаю значения ваших слов, – ответил он. – Вы не знаете, где мисс Донн?
      – Разумеется, знаю, – ответила она, раскрывая свой веер с перламутровой ручкой, который висел на ее запястье. – Но сначала, разве вам не любопытно узнать, почему я сказала, что вы больше не тайна мисс Донн… и вообще для нее никто?
      – Не особенно. Я не люблю словесных игр.
      – Ах да. Я помню. – При виде его изумленного взгляда, ямочки на ее щеках стали глубже. – Со времени нашей последней встречи. Дело в том, сэр, что я как раз люблю такие игры. Они оттачивают интеллект.
      – Мисс Фиа, я уверен, что вас в подобных играх никто не может превзойти. А теперь, прошу…
      – Вы больше никто для мисс Донн, потому что, – перебила его Фиа, наклоняясь ближе и поднимая веер, чтобы никто ее не услышал, – она теперь принадлежит другому. Кое-кому очень не понравится, если он обнаружит, что у нее кто-то был до него. – Ее улыбка была мягкой, как масло, и простодушной.
      Он замер, глядя на нее:
      – Кому?
      – Вот это самое поразительное. Если бы я не слышала своими ушами, как он почти сделал ей предложение, я бы в это не поверила!
      – Кто это? – настаивал он.
      – Мой отец. – Ее голос вдруг стал скучным. – Лорд Карр.
      «Нет. Она не могла. Он не мог. Нет».
      Это слово стучало в его мозгу, в его мыслях, в его сердце. Все его существо протестовало. «Нет. Нет. Нет».
      – Очаровательное создание эта мисс Донн, – продолжала Фиа. – Как раз в эту минуту она находится в обществе кварты джина, то ли празднует свое неизбежное замужество… то ли ищет утешения.
      – Где она?
      – Она внизу, на террасе… – Он уже ушел, так что не было никакого смысла объяснять ему дальше. Улыбка исчезла с лица Фиа. – Братец.
 
      – Ганна, сегодня вечером можешь уложить мою одежду для Лондона в сундук. Я уезжаю утром.
      Ганна, которая помогала Фиа снимать дневное платье, замерла.
      – Не знала, что планы твоего отца так быстро принесли плоды, – изумленно сказала она. – Но все же как мы можем так внезапно уехать? Предстоит сделать столько дел.
      – Карру ничего не известно о моем отъезде, – равнодушно ответила Фиа. – Я остановлюсь у леди и лорда Уэнт. Они были так добры, что пригласили меня быть их гостьей, когда я захочу.
      Она развязала ленты на талии. Кринолин упал на пол. Она грациозно переступила через обручи.
      – Конечно, – продолжала Фиа, – боюсь, надежно подкрепленный документами долг лорда Уэнта Танбриджу имеет большее отношение к их любезному приглашению, чем мое очарование. Но, как бы то ни было, я собираюсь воспользоваться их предложением. По крайней мере до того, как найду для себя собственный дом. Потом я пришлю за тобой, Ганна.
      Ее лицо стало менее холодным, и некая теплота смягчила твердый блеск ее глаз.
      – Обещаю, что это произойдет быстро.
      – Я не понимаю, – сказала Ганна, расшнуровывая корсет Фиа дрожащими пальцами. – Твой собственный дом? Ты еще юная девушка, Фиа, а не взрослая женщина.
      – Ох, Ганна, – ответила Фиа, – я никогда не была юной девушкой, и тебе это хорошо известно.
      – Но так не принято! Ты не можешь иметь собственный дом. Карр будет настаивать, чтобы ты жила с ним. Он никогда не позволит тебе ничего другого. Я… – Она заколебалась, ее лицо покрылось тревожными морщинками. – Я даже не знаю, разрешит ли он мне приехать в Лондон.
      Намек на уязвимость исчез с лица Фиа, и оно приняло выражение холодное и безмятежное.
      – Я справлюсь с Карром, Ганна. Я все устрою: дом, деньги и твой приезд.
      У Ганны не оставалось другого выбора, как ей поверить. Фиа никогда не давала пустых обещаний.
      – Но почему? Почему сейчас? Почему не подождать?
      На лице Фиа еще раз появилось выражение, которое напомнило о той молодой девушке, которой она могла бы быть. Оно проступило бесконечной грустью на ее гладком, красивом, искусственном лице.
      – Потому что я устала до смерти от трагедий и не хочу еще одной, разыгрывающейся здесь, сейчас.

      Фейвор закутала ноги в толстое шерстяное одеяло и с мрачным удовлетворением смотрела на бурю, собирающуюся вокруг башен замка. Она думала, что не смогла бы вынести ясного, солнечного дня.
      Она угрюмо кивнула слуге и показала на пустой бокал, стоящий на столике. Он еще раз наполнил его, поклонился и ушел. Фейвор подняла бокал двумя руками и сделала большой глоток, потом нетвердой рукой поставила бокал на место.
      Внутренний дворик замка, который был приспособлен для послеобеденного отдыха, когда выдавался погожий день, сейчас был почти пуст. Действительно, Фейвор казалось, что замок быстро пустеет. Словно все пришло в движение: и слуги и гости. И скатертью дорога.
      Те, кто остался, сидели небольшими группами за столами и грели ладони о фарфоровые чашки, наполненные чаем или кофе. Фейвор пыталась прогнать холод при помощи более крепкого напитка. Она сидела одна, несколько в стороне от остальных, выражение ее лица обескураживало любого, кто пожелал бы к ней приблизиться.
      Именно это ей и надо было. Напиваться, решила Фейвор, это занятие, требующее одиночества. Она еще раз взяла бокал, опрокинула его содержимое в рот, проглотила и поморщилась.
      – Не помогает?
      Фейвор закрыла глаза, на нее нахлынуло отчаяние. Конечно, он должен был прийти. С чего бы ему держаться в стороне? Почему она думала, что он способен прислушаться к разумным доводам и понимает, что рискует быть разоблаченным?
      – Уходи, – пробормотала она, не желая смотреть на него.
      – Я спросил, помогает ли. – Голос его был тихим и полным ярости, таким же яростным, как тогда, два дня назад, когда он обнаружил ее непорочность.
      Но тогда он обнимал ее так, словно она была самым дорогим в его жизни. Он занимался с ней любовью. Она должна держаться за единственное утешение в этой чудовищной путанице. Страстное желание пыталось всплыть на поверхность из того холодного, темного места, где она его похоронила.
      Фейвор зажмурилась, стараясь не плакать. Ее ногти с силой впились в ладони. Она должна сосредоточиться на этой боли, но как, когда другая боль затмевала эту? Она должна прогнать его. Она не пролила ни слезинки перед Майрой, не станет лить слезы и сейчас.
      Он ждал. Фейвор взяла себя в руки. Она искусная лгунья. Лучшая из всех воспитанниц монастыря «Святое сердце». Она открыла глаза. Он возвышался над ее столиком, упершись сжатыми кулаками в его крышку с двух сторон. Ноги его были широко расставлены, как будто он готовился к драке.
      – Помогает в чем? – спросила она, бегло окидывая взглядом каждую дорогую черточку: карие глаза, заросшие щетиной щеки, широкие плечи.
      Фейвор жадно вбирала впечатления, чтобы навсегда сохранить в памяти его образ.
      Она не боялась забыть его прикосновения.
      Его сильные пальцы, теплые губы, поцелуи, шепот – все это стало теперь частью ее. Она не сможет забыть их так же, как не сможет разучиться дышать.
      Долго они смотрели друг на друга.
      – Это правда? – в конце концов спросил он.
      Она задрожала. Она не дрожала с тех пор, как Майра привезла ее обратно в замок, хотя ей было холодно, так холодно, что она сомневалась, удастся ли ей когда-нибудь отогреться.
      – Что – правда? – слабым голосом спросила отупевшая от джина Фейвор. Ах да, джин. Желанная пустота. Она сжала бокал и поднесла его к губам. Он схватил ее за запястье и заставил со стуком опустить бокал на стол. Жидкость выплеснулась из него и разлилась по полотняной скатерти.
      Она попыталась вырваться. Вокруг них смолк тихий гул голосов. Заинтересованные лица стали поворачиваться в их сторону.
      – Прекрати! – хриплым шепотом произнесла она. – Через минуту сюда подойдет лакей, если ты будешь вести себя подобным образом.
      Его улыбка была убийственно мрачной.
      – Пускай.
      – Нет, прошу тебя. Тебя разоблачат. Уходи. Пожалуйста.
      – Только после того, как ты мне скажешь, правда ли это, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Ты собираешься выйти замуж за Карра?
      – Какое имеет значение, за кого я выйду замуж? – спросила она тихим, напряженным голосом. – Ты же знал, что я охочусь за добычей. Разве есть более крупная добыча, чем Карр? Более богатая?
      – Ты дурочка, – сказал Рейн, глаза его метали молнии. – Ты не знаешь, что делаешь. Не можешь знать.
      – Почему ты вдруг так противишься моему замужеству? – горько спросила она, не в силах сдержаться. – Помнишь? Ты ничего не можешь предложить мне взамен. Даже имени. Или мне следует уступить твоим требованиям и просто стать твоей любовницей?
      Он наклонился вперед. Она видела, как дрожат его широко расставленные руки от едва сдерживаемых чувств.
      – Если мне уже не уготовано место в аду, то этим я его, несомненно, себе заработаю, – произнес Меррик низким, напряженным голосом, – но клянусь Богом, если ты этого хочешь… если это удержит тебя от брака с ним… моя рука принадлежит вам, мадам.
      «Рука, не сердце», – отметила Фейвор.
      – Моя судьба уже решена, – тусклым голосом ответила она. – Я служу хозяевам и почти не принадлежу себе.
      Он побледнел как-то вдруг.
      – Карр тебя уничтожит, – процедил Рейн, выпрямляясь.
      Фейвор покачала головой.
      – Я справлюсь с Карром. Видишь ли, меня воспитали специально для того, чтобы справиться с Карром.
      – Дура, – произнес он с тихой яростью. – Ты не знаешь, с чем имеешь дело. Если не хочешь меня, выбери кого-нибудь другого. Клянусь Богом, я бы с радостью отдал тебя другому, если бы это удержало тебя от брака с ним.
      – Другой мне не нужен.
      – Тщеславие или самоубийство, что именно? – Его глаза проклинали ее, пальцы побелели, так сильно он сжимал край стола.
      – Ни то ни другое. Моя семья.
      – Ох, Фейвор, – вдруг произнес Рейн умоляющим голосом. – Откажи им. Ты окажешь им услугу, освободив от надежд на то, чего они от тебя ждут. Пусть ищут выход сами, а не надеются, что ты сделаешь это за них.
      Она смотрела на пятно на скатерти, оставленное пролитым забвением, которого она напрасно искала всю вторую половину дня. Поднялся ветер и прогнал большую часть гостей во внутренний дворик, лишь несколько человек сидели в отдалении. Один из них донесет Карру. Рейфа разоблачат.
      Фейвор поднялась из-за стола.
      – У меня есть долг, который я должна вернуть.
      – Будь проклят твой чертов долг! – воскликнул Рейф.
      «Слишком поздно. Он уже и так проклят». Она в последний раз попыталась воззвать к нему, заставить его понять.
      – Как я могла бы жить в мире с собой, если бы требовала от себя меньше, чем ты требуешь от себя?
      Он еще раз стукнул кулаком по столу. Лицо его побагровело.
      – Мне наплевать на твои угрызения совести. Это же Карр. Человек, который уже убил трех жен. Ты желаешь стать четвертой?
      – Я умру…
      – Вот именно.
      – …через много лет после нашей свадьбы. Я его переживу. Я гораздо моложе его…
      Рейн перегнулся через стол, схватил ее за руку и подтащил к себе почти вплотную. Она не сопротивлялась, даже когда его лицо оказалось у самого ее лица.
      – Ты девчонка, – напряженно произнес он. – Глупая девчонка, воспитанная на глупых романтических идеях о том, чтобы принести себя в жертву ради возвышенной и благородной цели. Но ты не просто принесешь в жертву свою молодость, красоту и отвагу. Черт возьми! Ты принесешь в жертву свою жизнь, Фейвор! Ты умрешь, когда Карр сочтет это удобным, и единственно возвышенным в этом будет то высокое место, с которого он тебя столкнет, как столкнул мою… свою первую жену!
      Его речи пугали ее, подтачивали ее решимость, а она не могла этого допустить. Фейвор закрыла глаза, заставляя себя вернуться к той башне, чтобы вновь увидеть изрубленные тела людей и услышать их предсмертные вопли.
      Ее растили ради этой единственной цели. И она ее осуществит, но, да поможет ей Пресвятая Дева, она больше не может выносить этого горького осуждения на лице Рейфа и презрения в его голосе. Он был ее возлюбленным. Он заслуживает того, чтобы знать правду.
      – Мое имя – Фейвор Макларен, – тусклым голосом вдруг без предисловий произнесла она. – Граф Карр отнял у моей семьи этот остров, этот замок. Он украл не только наше состояние, но и право наследования.
      Рейн смотрел на нее, и казалось, ее слова не только не произвели на него впечатления, но и не удивили.
      – Почему именно ты должна их вернуть?
      – Потому что десять лет назад я стала причиной гибели тех, кто мог бы бороться за них.
      – Нет! – Он покачал головой.
      – Сын Карра изнасиловал послушницу, и его привели к… но тебе это известно, не так ли? – спросила она. – Если Эш Меррик рассказал тебе о такой тайне, как клад, он наверняка поведал и этот захватывающий эпизод из семейной истории. Вижу, что я права. – Фейвор улыбнулась улыбкой, которая показалась ей самой похожей на гримасу. – Рейф, это я была той девушкой, которая спасла жизнь Рейну Меррику. Я задержала его повешение на достаточное время, и Карр успел налететь на мой клан с сотней своих убийц.
      Его лицо оставалось жестким и непроницаемым.
      – Ты не можешь вернуть долг мертвым, пожертвовав собственной жизнью.
      – Я возвращаю долг живым, – устало ответила она. – Я выйду замуж за Карра и брошу его. Вернусь во Францию. Он не посмеет последовать за мной туда. Подожду, пока он умрет, а потом…
      – А что потом? – презрительно усмехнулся Рейн.
      – Потом остров Макларена будет снова принадлежать Макларенам. В Шотландии вдова наследует собственность мужа.
      Он покачал головой; его глаза были мрачными.
      – Ты не можешь быть такой наивной, – прошептал он. – Или тот, кто заставил тебя это сделать, не может быть таким наивным. Ждать смерти Карра?
      – Именно это я и сделаю, – ответила Фейвор. – Так и будет.
      Он продолжал качать головой, губы его растянулись, приоткрыв ровный край зубов, голос понизился до хриплого шепота.
      – Нет, – произнес он. – Нет. Я этому помешаю.
      – Ты не сможешь. Уже слишком поздно. – Она опустила глаза под его взглядом и сказала хриплым шепотом: – Сегодня утром Карр сделал предложение. Я его приняла.
      Меррик замер, словно пораженный громом. Фейвор закрыла глаза, не в силах выдержать его осуждающего выражения. Она физически ощутила волну его презрения. Она не могла его винить. Именно поэтому она и сидела здесь с бутылкой джина, хоть и не пьет спиртного. Поэтому она за вторым завтраком выпила подарок Карра – графин мадеры, несомненно, смешанной с любовным напитком Майры. Фейвор открыла глаза.
      – Я задам тебе вопрос, и, черт тебя побери, лучше тебе на него ответить, – жестким голосом сказал Рейн. – Вы объявили об этом при свидетелях?
      Тут она поняла. Он подумал, что Карр подстроил ей ловушку, заставив совершить шотландский обычай объяснения в любви при свидетелях. В этом случае они уже считаются мужем и женой.
      – Вы это сделали? – крикнул он и затряс тяжелый железный стол, словно тот был сделан из жести.
      – Какое это имеет значение? – спросила она.
      – Я задам вопрос еще раз, а потом задушу вас, мадам, и будьте уверены, никогда никому мне еще так сильно не хотелось причинить боль.
      – Уверяю тебя, мне так больно, как только ты можешь пожелать, – тихо ответила Фейвор.
      Он дернулся вперед, но сдержался, словно его удержала невидимая цепь.
      – Вы объявили о свадьбе при свидетелях?
      – Нет, – устало ответила она. – Нет, я так и хотела, и Карр тоже, но Майра – миссис Дуглас – настояла, чтобы нашли священника. Она сказала, что Макларены не признают брак настоящим, если он не будет освящен церковью.
      Молодая женщина подняла на него взгляд, полный боли.
      – Разве это не забавно? Разве ты не видишь всего комизма положения? Они хотят благословить брак, который проклят в самом своем зародыше.
      – Ты не сможешь помешать этому, Рейф, – шепнула она. – Священник уже едет в Уонтонз-Блаш.
      Одержимый яростью, он схватил стол, поднял его, швырнул через террасу и, даже не взглянув на нее, зашагал прочь с продуваемого ветром дворика.
 
      Ганна поджидала Рейна, когда он пришел в комнату, где обычно ночевал.
      – Говорят, что король умер! – сказала она вместо приветствия.
      Рейн не ответил. Он прошел мимо нее и начал лихорадочно рыться в ворохе старой одежды.
      – Все покидают Уонтонз-Блаш. Все! – продолжала Ганна. – Фиа уже уехала. Весь дом бурлит; повсюду снуют слуги, укладывают сундуки; грумы и конюхи работают без отдыха.
      Он нашел теплый плащ и набросил его на плечи, остановился посередине комнаты и огляделся в поисках небольшого кожаного кошелька, в котором хранилось все его состояние, – дюжина золотых гиней.
      – А Карр бродит по замку, словно старый барсук, скалится и торжествует, и все посылает слуг на башню посмотреть, не покажется ли какая-то карета.
      – Да. – Рейн смахнул со стола разные мелочи. Кошелька там не оказалось. – Он послал за священником.
      – Зачем? – спросила Ганна, на ее изуродованном лице отразилось изумление.
      – Чтобы он обвенчал его с мисс Донн.
      Он услышал, как она со свистом втянула воздух.
      – Да. Новая мачеха для нас с Фиа. Ну и везет же нам!
      Он увидел кошелек на подоконнике. Схватил его и подбросил в воздух с хищной улыбкой.
      – Ох, Рейн, мне очень жаль, – мягко произнесла Ганна.
      – Не надо. Только зря потратишь свою жалость. Она не выйдет за Карра. Клянусь.
      – Но, Рейн, как ты сможешь этому помешать?
      Он засунул кошелек за пояс, повернулся к ней и схватил ее за плечи.
      – Я на время уеду, на пару дней, самое большее. А если ты когда-нибудь любила меня, сделай для меня кое-что теперь, Ганна. Непременно сделай.
      Она всмотрелась в его лицо, увидела в нем что-то такое, от чего у нее дыхание перехватило.
      – Конечно, Рейн. Но куда ты поедешь?
      Выражение его лица стало жестким.
      – Мне надо получить старый должок.

      – Проснись!
      Фейвор перевернулась на бок, отмахиваясь от тянущих ее рук. Замигала в темноте, как сова. Еще стояла ночь. Во рту, словно набитом ватой, было горько, ресницы слиплись от соли пролитых слез. И она еще не совсем протрезвела.
      Зря пила, все равно это не помогло забыться. Она помнила каждое тянущееся вечность мгновение после ухода Рейфа. Нельзя думать о Рейфе. Он уехал.
      – Уходи, – пробормотала она.
      – Еще чего! – Майра схватила ее за руку и рывком усадила на постели. – Священник приехал. Вас обвенчают в течение часа.
      Сон моментально слетел с Фейвор, она вырвалась из рук старухи и отпрянула к противоположному краю кровати. Вокруг нее вздымались волны скомканного и покрытого пятнами шелка. Она непонимающими глазами смотрела на них, пока не узнала юбки вчерашнего платья. Она не сняла его, когда упала в кровать вчера ночью, и никакая горничная ее не раздела.
      – Нет, – пробормотала она, подтягивая колени к груди. – Карр тоже болен. Он со вчерашнего дня лежит в постели. Так болен, что даже не вышел проводить своих гостей.
      – Должно быть, ему стало лучше, – ответила Майра, схватила Фейвор за лодыжку и потащила через кровать. – Он несколько минут назад прислал слугу. Он нашел священника, но тот не соглашается задержаться надолго, опасается антипапистов в Уонтонз-Блаш. Ты должна встать!
      – Значит, я проклята, – сказала Фейвор и, так как Майра продолжала тащить ее, нагнулась и оторвала ее пальцы от своей лодыжки. – Я приду. Я сказала, что выйду за него замуж, и выйду. А теперь оставь меня в покое.
      – Глупая девчонка! Ты не можешь появиться в таком виде! Посмотри на себя. Я приказала принести ванну. – Она показала на небольшую ванну, стоящую посередине комнаты. – Ты примешь ее и приведешь себя в порядок!
      Губы Фейвор изогнулись.
      – Если ты думаешь нарядить меня, словно приносимую в жертву девственницу, то у тебя ничего не получится. Обещаю. Скорее я выйду к нему в черном платье.
      Старуха нетерпеливо поджала губы:
      – Вот как! Ну и прекрасно. Карр все равно женится не на тебе, он женится на Дженет!
      Она отошла в сторону и стала ждать, пока девушка соизволит послушаться. Голова у Фейвор кружилась, в виске стучала боль, и она прикрыла глаза…
      Она была бледной, как призрак, глаза глубоко запали и были обведены темными кругами. Пряди волос, похожие на толстые черные веревки, обрамляли лицо и падали на плечи, придавая ей пугающий вид. Фейвор смотрела на себя в зеркало с удовлетворением. Достойная невеста для убийцы. Она повелительным жестом приказала Майре идти вперед.
      Бормоча себе под нос, Майра повела ее по пустынным, гулким коридорам. Уонтонз-Блаш уже выглядел заброшенным, его обитатели в последние несколько дней непрерывным потоком покидали его.
      – Они там, ждут, – прошептала Майра. – Я прочитаю брачное свидетельство. Ты кивнешь головой, когда священник скажет, и тогда наконец все будет кончено. – Она открыла дверь, пропустила вперед Фейвор и вошла следом.
      Комната была маленькой и темной, назначение ее было непонятно. Несколько зажженных свечей не могли прогнать из углов тени. «По крайней мере это не часовня», – подумала Фейвор.
      Священник, сидевший на стуле с жесткой спинкой у двери, встал, когда они вошли, глаза его беспокойно бегали по сторонам. Низенький человек с замкнутым выражением на лице стоял рядом со священником. Вероятно, свидетель.
      Фейвор огляделась. Больше в комнате никого не было. Карра точно не было. Ее охватила радость. Возможно, он и правда слишком болен, чтобы выйти из своей комнаты. Возможно, он переоценил свои силы. Может быть, он не придет. В сердце Фейвор зародилась надежда.
      – Где его светлость? – спросила Майра.
      Сладкие интонации «миссис Дуглас» настолько не походили на ее настоящий голос, что в первое мгновение Фейвор не поняла, кто это сказал.
      – Его светлость слишком болен и не может встать с постели. – Маленький человечек, стоящий рядом со священником, шагнул вперед.
      – Ах! – У Майры непроизвольно вырвалось это восклицание, но она быстро прикусила язык в ожидании объяснений.
      – Но, – продолжал тот, – его светлости очень не терпится, в самом деле, очень, вступить в брак с мисс Донн, и так как священник, – тут его презрительный взгляд метнулся к молчаливому человеку, – боится покидать надолго свою святую обитель, то лорд Карр настаивает, чтобы мы совершили обряд безотлагательно.
      – Я не понимаю, – резко возразила сбитая с толку Майра, забыв о своей добродушной мине при этом внезапном повороте событий.
      – Если вы не возражаете, он хотел бы совершить эту церемонию при помощи доверенного лица, – продолжал коротышка. – Я буду его представителем. Мое имя Рэнкл. Я камердинер его светлости.
      – Его камердинер? Это совершенно против правил, – воскликнула Майра. – Можно даже сказать, смехотворно. Я сомневаюсь, что такой брак будет легальным и даже… – она посмотрела на священника, – иметь законную силу.
      – Я могу заверить вас, что он будет иметь законную силу, – тихо произнес священник, – а что касается светских обычаев, то вы знаете, что по шотландским законам требуется всего лишь простое объявление при свидетелях.
      – Я хочу видеть свидетельство о браке, – сказала Майра и протянула руку.
      Рэнкл молча вручил ей бумагу. Она поднесла ее к свече, а Фейвор, затаив дыхание, молилась, чтобы эта карга обнаружила какой-нибудь подвох, что дало бы ей еще несколько дней, в течение которых – если Господь проявит к ней милосердие – лицо Рейфа начнет тускнеть в ее памяти.
      Майра подняла голову с торжествующей усмешкой на лице. Надежда Фейвор умерла.
      – Это законно, и все ясно как день. Да! – сказала Майра. Она схватила Фейвор за локоть и толкнула вперед. – Говорите ваши слова, святой отец, и внимательно слушайте ее ответы.
      Фейвор не могла бы сказать, что удержало ее на ногах: рука Майры или ее собственная сила воли. При виде торжества Майры последняя надежда угасла. Комната преобразилась в тускло освещенную сцену, люди превратились в карикатурные типажи, бормочущие непонятные реплики. Шла пьеса, которая ее не интересовала. Фейвор смотрела на ореолы вокруг свечей, слышала монотонный голос священника сквозь тупую боль, пульсирующую в висках. Ноги у нее подгибались, мысли разбегались. Она отвечала слабым голосом, только когда получала пинок в бок, кивала и соглашалась, а в глубине души твердила одно имя, словно заклинание от дьявола: Рейф. Рейф. Рейф.
      А потом все было кончено. Рэнкл пожелал ей всего доброго и опустил кошелек в протянутую руку священника. Майра с горящими торжеством глазами сложила свидетельство и затолкала себе за корсаж.
      – Я должна немедленно ехать, чтобы показать это всем уцелевшим членам клана.
      – Не уезжай, – прошептала Фейвор и поняла, что в конце концов силы ее кончились, раз она просит помощи у Майры. Ей следовало знать, что она ее не получит.
      Майра сжала ее подбородок пальцами и подергала с пугающей игривостью.
      – Не будь смешной. Деревня, где живут последние Макларены, находится всего в пяти часах езды отсюда. У тебя нет причин так нервничать, детка. – Она наклонилась к ней поближе и шепнула на ухо: – Карр слишком болен, чтобы выполнять свои супружеские обязанности. – Она скупо улыбнулась. – Если очень повезет, он умрет раньше, чем сможет это сделать.
      Фейвор смотрела вслед быстро удаляющейся старухе. Священник с напряженным от беспокойства лицом, последовал за ней.
      – Леди Карр. – Рэнкл поклонился и тоже ушел.
      Она осталась одна.
      Фейвор стояла до тех пор, пока ее взгляд не сфокусировался на черном, маслянистом локоне, дрожащем на корсаже. Она подняла прядь, словно это было нечто неживое. Ее захлестнуло отвращение.
      Она выкрасила волосы, чтобы завлечь Карра. Теперь она своего добилась. Сейчас ей хотелось лишь избавиться от этого ядовитого цвета. Рейф терпеть его не мог.
      Она должна немедленно смыть его. Просто должна.
      Фейвор вернулась к себе в комнату, разделась, бросив измятое платье на пол, и стянула корсет, сорочку и нижние юбки. Затем, обнаженная, перелила часть воды из заказанной Майрой сидячей ванны в меньший тазик и окунула туда голову.
      Она начала медленно намыливать голову куском грубого мыла, которым Майра смывала с себя грим. Онемевшими пальцами она втирала его в корни волос. По мере того как вода становилась темной, росло ее нетерпение избавиться от краски. Она терла все сильнее и быстрее, зарывалась пальцами в густую массу волос, взбивала пышную серую пену.
      Ее желание превратилось в одержимость. Она выплеснула грязную воду на пол и, стоя в растекающейся луже, снова наполнила таз чистой водой. Снова и снова она мыла и полоскала волосы, пока пена не стала белой, а вода прозрачной.
 
      Тепло разливалось по ее телу. Фейвор открыла глаза. Неяркий свет наполнял комнату. Рассвет наконец наступил.
      – Фейвор, любимая, проснись.
      Она повернула голову, уверенная, что ей снится сон. Но это был не сон.
      Рейф стоял над ней, и мягкий солнечный свет освещал каждую резкую, милую черточку его лица. На нем не осталось и следа гнева, ярость исчезла; он знает, что проиграл. Они проиграли.
      – Твои волосы, – пробормотал он, голос его был полон нежности. Он протянул руку и потрогал одну прядь. – Они такие же яркие, какими я их помню. Еще ярче.
      – Ты опоздал, – прошептала она.
      – Да, – печально согласился он. – Кажется, я на много лет опоздал.
      Реальность проникла сквозь охватившую ее вялость. Она попыталась подняться, не замечая своей наготы.
      – Тебе надо уходить! Если тебя найдет…
      – Спокойно, милый ястреб. – Он схватил ее за плечи, сел на постель рядом с ней и заставил лечь обратно на подушки. – Нет никакой причины для тревоги. Твоя драконша-дуэнья уехала, слуги заняты другими делами, а Карр болеет в своей берлоге.
      Фейвор охватило чувство облегчения и благодарности. Она никак не ожидала снова увидеть его, и все же он здесь и так болезненно переживает разочарование от потери. Она повернула голову и поцеловала его в ладонь.
      Без колебаний он просунул свои длинные пальцы под ее голову и поцеловал ее в губы. Она слегка удивилась; он требовал этот поцелуй, а не просил его, но вскоре она потеряла способность думать о чем-либо другом. Ведь это ее любимый обнимал, целовал и ласкал ее. Это был Рейф.
      Фейвор с рыданием обвила руками его шею, отвечая на поцелуй.
      – Ты моя, Фейвор, – прошептал он прямо в ее губы.
      – Я уже замужем, Рейф.
      – Я знаю. – Его тон был полон боли. Он отстранился и посмотрел ей в глаза, в их глубине вспыхнули искры ярости. – Это не имеет значения. Ты моя, Фейвор. И всегда будешь моей, какое бы имя ни носила, куда бы ты ни убежала. Я люблю тебя.
      «Да, – беспомощно подумала она, – да». Его слова поразили ее своей истинностью. Она не могла отрицать эту истину, как не могла отрицать собственного сердца. Но не могла и признать ее.
      Она принадлежит Рейфу, и он – ее любовь, но все же у нее другое имя, и она скоро убежит во Францию…
      Но не сейчас. Еще нет. Ей дано несколько часов передышки, несколько часов, чтобы остались воспоминания на всю жизнь. Она крепче обняла его.
      Этого ответа было достаточно. Он осторожно положил ее на спину и лег сверху. Его тело прежде служило ей якорем, скалой, за которую она цеплялась, чтобы устоять на ногах под напором ощущений, которые он пробуждал в ней. Теперь она почувствовала знакомую тяжесть, когда он накрыл ее сверху, и наслаждалась ими.
      Она выгнулась дугой, ей хотелось большего, хотелось того, что он дал ей несколько ночей назад, того, что она уже не надеялась никогда больше испытать. Он отбросил в сторону простыни, обнажив ее груди перед своим жадным взором.
      Рейн резко втянул воздух.
      – Позволь мне снять сорочку, Фейвор. Дай почувствовать твое обнаженное тело. Пожалуйста.
      Она кивнула. Больше ей ничего не оставалось делать, она лишилась голоса. Он стащил сорочку через голову движением хищным и грациозным.
      – Фейвор, можно мне… – Голос его замер, он запустил пальцы в ее волосы, еще больше растрепав блестящие локоны. – Фейвор, я не буду тебя пугать. Клянусь…
      Она протянула к нему руки. Он упал на колено, просунул под нее руки и приподнял над постелью, прижав к своему обнаженному телу.
      – Господи, как приятно тебя ощущать.
      Она повернулась в его объятиях, и ее соски скользнули по его телу. Это ощущение было таким чувственным, что нежное трение заставило пульсировать кончики ее грудей. Она потерлась ими о мягкие волосы на его груди, чтобы унять боль.
      – Ты прекрасна, слишком прекрасна, и я слишком сильно хочу тебя, – прошептал Рейн, и она поняла, что он боится причинить ей боль.
      Фейвор этого не боялась. Он так восхитительно заботился о ней, доставил ей такое глубокое наслаждение, научил ее страсти. Она взяла все, что он мог ей дать, и ничего не предложила взамен. Кроме своей любви. Ее она отдавала полной мерой. Теперь ей хотелось доставить ему удовольствие, выразить ему свою любовь самым интимным образом из всех возможных.
      Она опустила голову и поцеловала его в живот нежно, едва прикасаясь к нему языком.
      – Фейвор! – В его сдавленном голосе прозвучало предостережение.
      Не обращая внимания на его восклицание, она стянула с него брюки. То, что она увидела, испугало ее. Рейн наблюдал за ней с печальной улыбкой. Ее страх тут же исчез.
      – Клянусь, что не сделаю тебе больно, – хрипло произнес он, пытаясь подтянуть ее вверх.
      Но она ему не позволила. Вывернулась из его рук и спустилась еще ниже. Легонько сжала его в своих ладонях, нагнула голову и поцеловала.
      Рейн застонал. Большего поощрения Фейвор и не нужно было. Она раскрыла губы и взяла его в рот. Он пульсировал, шелковистый и гладкий, прижимаясь к ее языку…
      Рейн обхватил ее лицо руками.
      – Нет, Фейвор. Ты не… – Продолжение утонуло в дрожащем стоне.
      Ее наполнило чувственное удовлетворение. Этот сильный, широкоплечий человек, этот огромный мужчина дрожал от наслаждения, которое она ему дарила. Она упивалась своей властью. Ее способность возбуждать в нем желание опьяняла.
      Она гладила его плоть языком. Пальцы его дрожали у ее висков от старания сдержать нарастающее желание, которое она усиливала каждым страстным движением своих губ. Ей не нужна была его сдержанность, ей нужна была его страсть. Она будто пробовала его на вкус, увлекала его все глубже…
      Наконец Рейн схватил ее и поднял.
      – А теперь я…
      Он припал к ее груди так, что она ахнула. Инстинктивно она прижалась к нему всем телом. Фейвор, наслаждаясь его ласками, не заметила, как он уже целовал ее живот, ноги…
      Она широко распахнула глаза, понимая, что сейчас он будет терзать ее так же, как она его…
      Его язык проникал все глубже в нее, ласкал, лишая ее способности ясно мыслить. По ее нервам пробегали молнии, сверкали за черным щитом ее век, дразнили обещанием еще большего наслаждения.
      Фейвор застонала, уже не в состоянии понять, что он делает и как. Все ее тело охватил вихрь настойчивого желания, стремление к вершине росло в ней, заполняя всю без остатка…
      И она закричала. Экстаз поглотил ее, сводя все ощущения к одной главной точке. Она напряглась, застыла на самой вершине удовольствия, слегка раскачиваясь, пока ощущение от его языка, легонько прикасающегося к ее плоти, не стало слишком острым. Тогда она отстранилась. Он осторожно приподнял ее, опустил на матрац и вошел в нее долгим, плавным толчком, прорвав тонкий барьер ее девственности в этот раз без колебаний. Боль была острой и короткой, ее сменило нарастающее желание. Он остановился глубоко внутри нее.
      Веки Фейвор затрепетали и приоткрылись. Он смотрел на нее, тяжело дыша. Несколько минут Рейн приходил в себя, потом положил ее руки к себе на плечи.
      – Держись за меня, Фейвор. Пожалуйста. Прижмись ко мне. Желай меня. Ради всего святого, держись за меня хотя бы один этот раз. – И он начал двигаться.
      Темп, который он задал, был быстрым и резким, толчки глубокими. Он растягивал и наполнял ее, и все равно она была полна желания. Ее непокорные руки соскользнули с его плеч вниз, она приподняла бедра приглашающим движением, отдавая ему всю себя.
      Один этот раз. Один раз, который останется с ней до конца жизни.
      Ее уносило, как щепку в морских волнах, ее поднимало ввысь и бросало в пучину, дикую, бурлящую, прекрасную. Внезапно он напрягся, приподнялся на руках и глубоко вошел в нее. Потом замер, все его тело сотрясалось, испытывая освобождение.
      Когда все кончилось, он опустился на нее, отяжелев от усталости, и нежно обнял.
      Она начала подниматься.
      – Останься, Фейвор, – тихо сказал он. – Отдохни вместе со мной. Останься.
      – Не могу. Он пришлет слугу. Нас обнаружат.
      Фейвор еще раз попыталась освободиться, но ее попытка оказалась напрасной. Печаль привязывала ее к нему. Она опустила голову на его грудь и слушала тихое, глубокое биение его сердца. И так, вопреки всем ожиданиям, она и уснула.
 
      – Рейн! Проснись! Карр встал! – В дверях спальни стояла Ганна, свет из коридора превращал ее скособоченную фигуру в черный силуэт.
      Рейн рывком сел, увлекая за собой Фейвор. Инстинктивно он заслонил ее собой.
      – Рейф? – услышал он ее голос, тихий и сонный, но в нем уже звучал страх.
      – Все в порядке, Фейвор. – Он произнес эти слова, зная, что говорит ложь. Все было не в порядке. Да и как могло быть? Она возненавидит его, и ему придется жить с этой ненавистью до конца своей жизни.
      – Но кто это? Что она говорит?
      – Рейн, – повторила Ганна. – Нет времени. Он встал и ищет ее и скоро придет сюда.
      – Почему она называет тебя Рейном? – прошептала Фейвор. – Почему… Господи!
      Он закрыл глаза. Он надеялся… на что? На еще один час до того, как будет уничтожен?
      – Потому что это мое имя. Рейн. Рейн Меррик.

      Рейн почувствовал, как она отодвинулась от него, потащив за собой простыни. Он обернулся. Она смотрела на него широко раскрытыми, непонимающими глазами, золотистые волосы рассыпались по ее обнаженным плечам.
      – Нет. – Фейвор покачала головой. – Этого не может быть.
      – Да. Мне… мне так чертовски жаль!
      – Жаль? Господи, так вот откуда ты знаешь о кладе, о замке и все о Карре и что он… почему? – Последнее слово она произнесла душераздирающим шепотом. – Почему?
      – Я не хотел, чтобы Карр знал, что я здесь. Затем я нашел тебя, а потом узнал, кто ты. Я обязан тебе жизнью, Фейвор. Я подумал, что если ты узнаешь мое имя, ты не позволишь мне помочь тебе…
      – Помочь? – переспросила она, поднимая тонкую простыню, словно могла спрятаться в нее от него. – И ты мне помог тем, что сделал неверной женой? Наставил рога собственному отцу?
      Она отодвинулась от него на самый дальний край кровати. В ее глазах отражался ужас.
      – Рейн! – Ганна закрыла дверь и, прихрамывая, двинулась вперед.
      – Ты же сказала, что сделала его больным каким-то зельем, – с отчаянием воскликнул Рейн, не отрывая глаз от дрожащей Фейвор, – что он не встанет с постели! Может быть, тебе неверно сообщили. Он, возможно, все еще болен…
      – Нет, – ответила Ганна. – Я сама его видела. Должно быть, он не выпил воду со снадобьем сегодня утром. Если Карр найдет тебя здесь, с ней, он тебя убьет!
      У Фейвор вырвалось рыдание, которое заглушило для Рейна все остальное.
      – Что за дьявольская семейка! Ты думал, что, уложив меня в постель после нашего с ним венчания, ты отплатишь ему за те годы, которые провел в тюрьме?
      – Нет, Фейвор, клянусь, это не так. – Он протянул руку и, только увидев выражение ее лица, осознал, что по-прежнему голый.
      В ярости он соскочил с кровати и в мгновение ока оделся. Ганна схватила его за руку.
      – Рейн!
      Он сердито стряхнул ее руку и подошел к Фейвор. Она отпрянула от него, паника исказила ее красивое лицо.
      – Нет, нет. О, Боже, как ты мог?
      У него не оставалось выбора, как сказать ей все сейчас, в присутствии Ганны.
      – Ты не изменила мужу, Фейвор.
      – Что? – шепнула она.
      – Ты обвенчалась со мной вчера ночью, а не с Карром.
      – Нет, – выдохнула она. – Это невозможно.
      – Это правда. Ганна напичкала Карра снотворным, пока я ездил в аббатство к югу отсюда. Тамошняя настоятельница передо мной в большом долгу. Она прислала сюда священника.
      – Но камердинер… – Белая как мел Фейвор дрожала мелкой дрожью.
      Ему захотелось обнять ее: он шагнул вперед, но, увидев в ее взгляде панику, решил не торопиться. Надо все объяснить, она должна осознать все, что произошло с ней… с ними.
      – Рэнкл был моим представителем.
      – Почему?
      – Ты видела, как Карр обращается со слугами. Рэнкл был счастлив отплатить ему таким образом.
      – Но свидетельство! Майра сказала, что оно в порядке!
      – Майра поверила в то, что хотела видеть. Свидетельство называет твоим мужем Р. Меррика. У меня нет титула пэра.
      – Р. Меррик. Рейн Меррик. – Фейвор качнуло.
      – Я не мог позволить тебе выйти за него замуж, Фейвор. Он бы убил тебя. Этот план, твой проклятый Богом план, никогда бы не сработал.
      – Это ты помешал ему сработать. Ты не дал мне выполнить мое обязательство, – ответила она с ужасом в голосе. – Ты все погубил. Зачем… О Господи! – Она вскинула голову и посмотрела на него глазами раненого животного. – Ты даже переспал со мной сегодня утром для того, чтобы этот брак нельзя было аннулировать. Не так ли?
      Рейн не мог опровергнуть это обвинение. Действительно, он вошел в ее комнату именно с таким намерением. Но, едва он ее увидел, в нем вспыхнула страсть, и тогда единственным его желанием стало любить ее; найти в жизни, полной боли, сожалений и печали, короткую интерлюдию любви. Она увидела его виноватое лицо.
      – Только сначала, – хрипло прошептал он. – Не…
      – Уходи! – в отчаянии крикнула Фейвор. – Убирайся отсюда! Оставь меня! Уходи!
      – Фейвор, пожалуйста, я тебя умоляю…
      – Уходи! Разве ты сделал мало? Похитил мое сердце, мою честь, мою гордость, и… уходи! – Она упала на пол, содрогаясь от рыданий.
      – Послушай ее, – настаивала Ганна, дергая его за руку. – Ты ничего здесь не сделаешь, Рейн, и, уж конечно, мертвый ты ей не поможешь!
      – Не помогу? – тупо переспросил Рейн, глядя на маленькую фигурку у своих ног, боясь прикоснуться к ней и не в состоянии уйти.
      – Подумай! – проскрипела Ганна. – Карр тебя убьет и займет твое место, Рейн. Никто еще не знает о вашей свадьбе. Рэнкла можно заставить молчать, а имя Карра тоже начинается на «Р».
      Она права. Ему нельзя умирать. Ему надо уйти.
      – Фейвор!
      Она сжалась еще сильнее, пряча глаза. Сдерживая гнев и отчаяние, он повернулся и вышел из комнаты.
 
      Фейвор лежала на полу, свернувшись калачиком в спутанных простынях, до сих пор пахнувших их любовным запахом.
      Рейн Меррик. Насильник. Сын ее врага. Ее предатель. Ее муж. А скоро придет Карр… и захочет знать… а Майра уехала… и она осталась одна, в таком одиночестве, как никогда раньше, потому что даже вчера ночью у нее был Рейф… Рейн. Она рывком села, эта мысль причинила ей физическую боль.
      Ей надо убираться отсюда. Уехать. Но куда? Всю жизнь ее перевозили с места на место. Маленький городок, где она родилась, эти роковые берега, французский монастырь. У нее не было дома. У нее была только цель, и та стала недостижимой. Она знала лишь, что не может здесь оставаться.
      Фейвор встала и оделась, дрожа от спешки. Быстро набросила накидку, приоткрыла дверь в коридор и выглянула. Никого. Она прошла по коридору мимо парадной лестницы к черной и крадучись спустилась вниз. Благополучно миновав кухни и кладовые, сопровождаемая поклонами изумленных слуг, она выскочила на улицу во внутренний двор.
      Через минуту Фейвор уже была в конюшне. Удивленный грум, запрягающий в карету лошадей, остановился и дернул себя за хохол.
      – Где Джейми Крейг? – спросила она его.
      – Он был…
      – Я здесь, мисс Донн. – Великан появился из стойла, вытирая огромные руки о кожаный фартук.
      – Где Майра?
      Джейми предостерегающе взглянул в сторону грума. Какая разница? Теперь все кончено.
      – Миссис Дуглас уехала одна сегодня рано утром, – ответил он. – Она сказала, что собирается навестить родственников на севере и вернется к обеду. Прошу прощения, мисс, но вы совсем плохо выглядите. С вами все в порядке? – На его грубом лице появилось озабоченное выражение.
      – Да, – прошептала она. – Только я хочу… то есть мне необходимо уехать. – Она молилась, чтобы он не спросил ее куда, потому что она не имела ни малейшего представления об этом. Знала только, что должна уехать, и Джейми был ее единственной надеждой.
      – Сейчас, мисс?
      – О да, пожалуйста, Джейми!
      Он снова бросил тревожный взгляд на грума, который смотрел на них с нескрываемым любопытством.
      – Пожалуйста!
      – Конечно, мисс. Сию минуту, мисс. Я только запрягу лошадей в карету. – Он повернулся, и его взгляд обжег подслушивающего грума. – Вы можете сказать мне, куда мы едем, когда мы тронемся.
      В конце концов оказалось, что ехать некуда, кроме дома ее брата в двадцати милях от побережья.
 
      – Что случилось? Я вернулась в замок и нашла Карра вне себя от бешенства, а вы исчезли. – Фейвор услышала пронзительный голос Майры, потом низкий, рокочущий голос Джейми, что-то ей отвечавший.
      Они разговаривали внизу, в маленьком холле. Фейвор встала со стула. Надо пойти вниз. Не прятаться же от Майры. Майра… она уже не представляет собой ничего.
      – Что сказал Карр? – спросил Джейми.
      – Я не разговаривала с Карром, дубина! Не могла же я явиться к нему без его любящей жены! И не могла сказать ему, что она удрала, как кролик от собаки. Я приехала прямо сюда, чтобы вернуть ее обратно, именно это я и сделаю.
      – Девушка больна, Майра. Она бледна как смерть, а глаза тусклые и запали глубоко, как свежевырытая могила.
      – Мне наплевать. Где эта глупая сучка? Я ее проучу…
      – Я здесь, Майра.
      Старуха резко обернулась и посмотрела наверх, на площадку лестницы, где стояла Фейвор.
      – Надевай свой плащ! – рявкнула она. – Тебя ждет твой муж.
      – Нет. Не ждет.
      – Дура, он еще не спал с тобой. Он еще может аннулировать этот брак. Спускайся вниз немедленно!
      Фейвор рассмеялась безнадежным, сдавленным смехом. Майра взбежала вверх по лестнице, схватила ее за руку железной хваткой и потащила вниз.
      – Нет, – отчаянно замотала головой Фейвор. – Нет! Послушай, Майра! Послушай! – Майра отпустила ее руку.
      – Я не вышла замуж за Карра. Я вышла замуж за его сына, Рейна!
      Майра повернулась к Джейми. На лице ее отразилось удивление.
      – А ты говорил, что я рехнулась, – мрачно пробормотала она. – Ну, сумасшедшая она или нет, а сегодня она будет лежать под Карром.
      – Не буду. Я уже лежала с его сыном. С моим мужем.
      Майра в недоумении уставилась на нее.
      – Она сошла с ума.
      Фейвор посмотрела мимо нее на Джейми.
      – Это Рейна Меррика мы утащили из французской тюрьмы. Он приехал в Уонтонз-Блаш без ведома Карра на поиски клада Макларенов. И нашел вместо него меня. Он не сказал мне, кто он такой, клянусь.
      – Ох, девочка, – выдохнул Джейми.
      – Не слушай ее, – решительно вмешалась Майра, но что-то промелькнуло в ее тусклых глазах. – Она просто ищет способ отвертеться. Ничего у нее не выйдет.
      – Глупая старуха! Это Рейн танцевал со мной на маскараде. Это имя Рейна стоит в свидетельстве о браке.
      Она видела, как конвульсивно сжимается горло Майры.
      – Нет.
      – Посмотри сама! – сказала Фейвор, и старуха дрожащими пальцами вытащила сложенную бумагу. – Там написано «Р. Меррик». «Р» – это Рейн, а не Рональд. Если бы я вышла за Карра, там стояло бы «Меррик, граф Карр». Взгляни на дату рождения мужа.
      Ответом ей был вопль ярости, вырвавшийся из глубины сердца Майры. Фейвор в страхе отступила. Майра скомкала свидетельство и разорвала его в клочки.
      – Нет! Я этого не допущу. Все эти годы приносить жертвы, отказывать себе во всем, чтобы… Нет! Остров Макларена снова будет принадлежать Макларенам!
      Джейми с застывшим и настороженным лицом осторожно двинулся вверх по лестнице.
      – Все кончено, Майра, – сказал он.
      – Нет, не кончено, – пыхтела она, взгляд ее широко раскрытых глаз был диким. – Не кончено. Должен быть какой-то способ… – Она обернулась к Фейвор. – Ты, подлая девка! Ты проклятие нашего клана!
      Ее слова обрушились на Фейвор, словно град ударов.
      – На что ты променяла свою честь и свой долг? – крикнула ей Майра.
      – Я не знала. Видит Бог, это правда, я люблю… любила его, но, клянусь, я не знала, кто он такой. Я не знала, что вышла замуж за Рейна Меррика. Клянусь, я думала, что выхожу за Карра! Я узнала о его двуличии только сегодня утром, после того как он…
      – Переспал с тобой, – закончила Майра таким мерзким тоном, что Фейвор зажмурилась. – Кто еще знает о твоем грязном предательстве?
      Фейвор отшатнулась, такая неприкрытая ненависть прозвучала в голосе Майры.
      – Только священник, камердинер и Рейн.
      – Рейн, – презрительно фыркнула Майра. – Ты не могла подождать немного? Через несколько месяцев я бы сделала тебя вдовой.
      Она рассмеялась при виде удивленного лица Фейвор мрачным, отвратительным смехом.
      – О, какая невинность! Ты не догадывалась об этой части плана, детка? Ты всерьез полагала, что я доверю Богу позаботиться о том, чтобы Карр умер раньше тебя? Богу нельзя доверять. Я планировала убить Карра в течение недели.
      Убийство? Ей следовало знать. Ей следовало догадаться. Но она не догадалась. Опять ее вина, но по крайней мере, став женой Рейна, она избежала соучастия в убийстве.
      – Я бы никогда не позволила тебе убить Карра, – прошептала Фейвор. – Каким бы плохим он ни был.
      – Конечно, – презрительно усмехнулась Майра. – У тебя не хватает мужества. В тебе слишком много крови твоей бледнолицей матери и слишком мало крови Макларенов. Ты предала нас, чтобы корчиться под насильником, чтобы наполнить свое чрево демоном Меррика. Гореть тебе в адском пламени!
      – Брось, Майра! – сказал Джейми холодным, предостерегающим голосом. – Меррик не насиловал ту монашку, и тебе это хорошо известно. Мерри признала свою вину и сняла с него обвинение.
      – Что? – спросила Фейвор. – Все эти годы вы заставляли меня думать, что я пожертвовала людьми, своими людьми, ради спасения насильника.
      – И что с того? – фыркнула Майра. – Он сын демона, и я отправлю его туда, где ему самое место, в ад. Еще есть время это сделать. С камердинером и священником можно разделаться позднее. И когда я найду…
      – Нет! – Фейвор немедленно осознала безумный ход черных мыслей Майры. – Нет, ты…
      Майра замахнулась, вложив всю свою ярость в удар… Фейвор покатилась вниз по лестнице. Окружающий мир исчез прежде, чем она упала у нижней ступеньки.

      – Где Майра? – слабым голосом спросила Фейвор. Голова ее раскалывалась, жгучая боль пронзала спину до самых лопаток. Черная пелена застилала сознание, тянула ее обратно в забвение.
      – Она зашла слишком далеко, – услышала она тихий голос Джейми. – Никакой клочок земли не стоит твоей души.
      Тьма поглотила ее. Когда она опять пришла в себя, она постепенно осознала, что кто-то держит ее, прижимает прохладную, влажную ткань к ее лбу.
      – Рейн, – прошептала она.
      – Прости меня, Фейвор Макларен, – сказал Джейми. – Прости за все, что мы с тобой сделали. Этот парень не был насильником. Ты спасла нас от греха, не то мы бы убили невинного человека. Вот и все, что ты сделала. Карр нашел бы другой способ выгнать нас с его земли. Ты просто вовремя подвернулась.
      – Пожалуйста, – сказала она, пытаясь повернуться. Ей надо остановить Майру. Рейн. Господи, почему она не осталась с ним? Снова ее манила к себе кружащаяся темнота, она боролась с ней, старалась сосредоточиться на тихом, монотонном голосе Джейми.
      – Ты была удобна для Майры. Для нас. Не стану этого отрицать. Нам не следовало тебя использовать. Но мы были в долгу перед Майрой. Пожалуйста, постарайся понять. После той резни нас разбросало по белу свету. Она нас нашла. Дала нам цель в жизни, возможность не просто прозябать изо дня в день без гордости, без будущего, без прошлого. Но где-то мы заблудились. Я знал это и не остановил ее, и с этим мне придется жить до конца своих дней.
      Чернота отступила настолько, что Фейвор сумела выпрямиться и сесть, поддерживаемая большими руками Джейми. Ей не было дела до его вины. Она по горло сыта виной. Ей нужен только Рейн.
      – Где она?
      – Не знаю. Вернулась в замок, как я догадываюсь. Она так яростно хлестала лошадей… – Он печально покачал своей лохматой головой. – Лучше тебе полежать спокойно, Фейвор. Все уже позади.
      – Нет. Не позади. – Она оттолкнулась от него и поморщилась, поднимаясь. Море темноты плескалось перед ее глазами. Она боролась, чтобы не утонуть в нем, и выиграла сражение. – Мне надо добраться до Рейна, Джейми. Тебе придется отвезти меня в Уонтонз-Блаш.
      – Зачем? Какой в этом прок? – замогильным голосом спросил Джейми.
      Она протянула руку и схватилась за столбик у подножия лестницы. Она не может потерять его из-за безумной, навязчивой идеи Майры. Она его никому не отдаст.
      – Ты слышал, что она говорила, Джейми? И ты, который знает ее так хорошо, ты понял, что она задумала?
      Он протянул руку, чтобы поддержать ее за локоть. Она стряхнула его руку.
      – А что она задумала, Фейвор?
      – Она собирается убить всех троих – камердинера, священника и Рейна и таким образом расчистить путь к моему браку с Карром.
      Джейми уставился на нее, его молчание подтверждало ее догадку.
      – Но ты никогда на это не согласишься. Она должна это знать.
      – Это не имеет значения. Она же сумасшедшая! – сказала Фейвор, схватила Джейми за руку и потянула его. – А теперь отвези меня в Уонтонз-Блаш, Джейми Крейг. Гони так, словно сам дьявол преследует тебя.
 
      Уонтонз-Блаш стоял неестественно темный в сгущающихся сумерках. Несколько огоньков освещали узкие амбразуры центрального фасада, а два крыла, полностью темные, напоминали вытянутые к мрачному двору крылья какой-то громадной, чуткой ночной птицы.
      Джейми направил взмыленных лошадей в огромные центральные ворота. Фейвор выпрыгнула из кареты раньше, чем несчастные животные успели остановиться.
      – Мисс Фейвор! – крикнул Джейми. – Я подожду вас здесь!
      Она не ответила. Рывком распахнула массивную дверь, пробежала мимо ошеломленного лакея и пустилась бежать вверх по центральной лестнице, в заброшенное восточное крыло.
      Убежище Рейна находилось возле северной башни. Если он здесь, то вероятнее всего она найдет его. Если он все еще здесь. Мысль о том, что он мог уехать, немного заглушила у Фейвор панику. А вдруг не уехал?
      Майра будет охотиться на него – безумная, одержимая женщина, – и так как она хорошо ориентируется в Уонтонз-Блаш, то скоро вычислит местонахождение Рейна.
      Фейвор замедлила шаги, привыкая к темноте. Вдруг она увидела полоску света под дверью и вспомнила часовню, где были собраны почти все вещи Дженет Макларен. Рейн… Как он смотрел на рухлядь, когда-то бывшую любимыми вещами его матери. Застав его здесь тогда, она не поняла его задумчивого настроения. Он с облегчением воспринял ее вторжение. У Рейна тоже были свои призраки.
      Фейвор открыла дверь и вошла внутрь, оглядываясь вокруг. На полу стоял нарядный серебряный канделябр, свет дюжины свечей отражался от полированных поверхностей. Комната казалась пустой. Она нахмурилась, двинулась вперед и услышала, как за ней со стуком захлопнулась дверь.
      Фейвор резко обернулась. Рональд Меррик, граф Карр, стоял за ее спиной. Он был одет как принц, сверкал с головы до ног. На боку у него висел меч в украшенных драгоценными каменьями ножнах, на голове был снежно-белый парик с бриллиантовой заколкой. Обшлага и пуговицы на его фраке сверкали стразами и металлическими нитями. Даже пряжки на туфлях сияли.
      – Ты что-то сделала со своими волосами, – мягко произнес он. – Клянусь, мне так даже нравится. Красиво.
      Она не знала, что сказать, как ответить. Глаза у него были странные, хотя выражение лица оставалось сдержанным.
      – Я знал, что ты придешь, Дженет. Ты всегда любила свои красивые вещицы, – он обвел комнату грустным взглядом, – хотя теперь они уже не очень красивые.
      – Я не Дженет, сэр.
      – Конечно, нет. Ты – Фейвор Донн, или мне следует называть тебя Макларен? Ты думала, я не знаю? Конечно, я знал. Хотя должен признаться, что выяснил это совсем недавно. Мне сказал Рэнкл, перед тем как умереть. Куриная косточка, наверное.
      Господи, он убил того маленького камердинера.
      – Не волнуйся, дорогая, хотя, возможно, мне придется провести небольшую беседу с твоим братом, когда… если он вернется. Но это не имеет никакого отношения к нам с тобой. Мне все равно, что ты Макларен. Не имеет значения, кто ты такая, потому что… – он двинулся к ней, – потому что я знаю, что ты носишь в себе душу моей дорогой Дженет.
      Фейвор медленно выдохнула, стоя неподвижно, взяла прядь волос и машинально стала накручивать ее на палец.
      – В самом деле очень красиво. Я совершенно очарован этим оттенком.
      Она улыбнулась дрожащими губами:
      – Как жаль, что тебе придется умереть.
      Она отпрянула, услышав внезапный смертный приговор, а он улыбнулся и тихо прищелкнул языком, словно успокаивал испуганную кобылу.
      – Ну же, Дженет. Ты ведь там, в ней, слушаешь меня, не правда ли? Потому что все, что я хочу сказать, мисс Донн, боюсь, просто не поймет.
      Он все равно собирается ее убить. В этом не было никакого смысла.
      – Почему? – спросила она умоляющим, охрипшим голоском.
      – Потому что я не могу позволить тебе последовать за мной в Лондон. Ты, шотландка, – никто, как в этом теле, так и в прошлом. Ты недостаточно… – он покрутил пальцами, подыскивая нужные слова, – недостаточно богата, у тебя нет нужных связей, ты недостаточно выдающаяся личность, чтобы быть моей женой. Но ты, Дженет, всегда была слишком гордой, чтобы согласиться на меньшее.
      Возможно, мисс Донн тоже страдает от этой завышенной самооценки, потому что я, безусловно, дал ей – тебе? – все шансы стать моей любовницей, но она – ты? – с утомительной настойчивостью требовала заключения брака.
      – Я не Дженет, – слабо протестовала Фейвор, не зная, открыть ли ему заговор Майры, опасаясь, что может возбудить в нем убийственную ярость.
      – Конечно, нет. – Он потрепал ее по щеке, как ребенка.
      Его взгляд потеплел, пока он всматривался в ее лицо.
      – Знаешь, Дженет, я действительно в какой-то момент думал уступить твоим настояниям. Я почти уже решил жениться на тебе, разумеется, с оговоркой, что смогу избавиться от тебя, когда найду это удобным для себя. Но потом старый фермер Георг умер, и запрет на мои матримониальные планы был снят. В Лондоне бесчисленное множество богатых наследниц, моя дорогая. Множество богатых наследниц с хорошими связями. Боюсь, у тебя никогда не было шансов.
      – Зачем тогда вы сделали мне предложение? – спросила она. – Зачем послали ко мне священника?
      – Я не посылал. Я только сказал твоей тетке, что сделал это. – Он тихо прищелкнул языком. – Я думал, если сделаю предложение, то старая карга наконец-то позволит нам остаться наедине. Потом я сказал твоей тетке, что послал за священником. Я даже послал нескольких слуг следить, не появится ли карета. Это могло бы сработать. Я бы настоял, чтоб мы провели часок наедине. Но тут я заболел. Я даже не берусь описать тебе мое отчаяние, – доверительно сказал он. – К счастью, все встало на свои места, и вот мы здесь.
      Ее глаза обежали комнату в поисках какого-нибудь оружия, но ничего не нашли.
      – Я вернусь, – в отчаянии прошептала она. – Столько раз, сколько ты меня убьешь, я буду возвращаться назад.
      – Хо-хо! – рассмеялся он и чмокнул ее в шею под подбородком. – Я знал, что заставлю тебя проявиться. Теперь угрозы, Дженет? Я полагал, что там, на утесах, ты поняла ошибочность подобного поведения. – Он протянул руку в сторону окон, и она увидела, что, несмотря на его шутливый тон, она действительно привела его в ярость.
      Зрачки стали черными точками в его ослепительно голубых глазах. Едва заметный тик появился в углу рта.
      – Поступай как пожелаешь, Дженет. Возвращайся столько раз, сколько захочешь, а я буду убивать тебя снова и снова.
      Она допустила серьезную ошибку. Фейвор пятилась, пока не уперлась спиной в стену из коробок и ящиков. Она бочком заскользила вдоль нее, держа руки за спиной, пытаясь нашарить какое-нибудь оружие. Карр наступал.
      – Но знаешь что, Дженет? Я читал о призраках и привидениях и о прочих подобных явлениях. Вот что удивительно. Вы, призраки, до странности привязаны к своему домашнему очагу. Разве что находите новый человеческий сосуд, в который можете переселиться, но на это предприятие у тебя ушло сколько времени? Двенадцать лет?
      Он уже был всего в нескольких футах от нее, а она забилась в угол и ничем не могла от него защититься.
      – Я пытаюсь объяснить, Дженет, – продолжал он уже сквозь зубы, и его мягкий, светский голос противоречил лихорадочно возбужденному лицу, которое пугало ее гораздо сильнее слов, – что и ты, и твой клан… вы не можете уехать отсюда. Давай убедимся в этом, а?
      Он схватил ее за горло. Фейвор забилась, пытаясь вырваться, но тяжелые юбки сковывали ее движения. Она хватала его за руки, яростно дергала, но его пальцы глубоко впились в ее шею.
      – Вы убьете жену собственного сына? – задыхаясь, выдавила она из себя.
      Карр рассмеялся. Его позабавила эта неудачная попытка отвлечь его.
      – Клянусь, это правда! – просипела она, сражаясь с неумолимыми пальцами, стиснувшими ее горло. – Я вышла замуж за вашего сына, Рейна.
      – За Рейна? – От смеха Карр ослабил хватку.
      – Да. Он здесь. И он убьет вас, если вы что-нибудь со мной сделаете, – сказала Фейвор и в то же мгновение поняла, что это правда. Она ни на секунду не сомневалась, что Рейн отомстит за нее, потому что любит ее.
      Фейвор была ошеломлена, узнав его настоящее имя, сбита с толку и ничего не понимала, она приписывала фантастические и ужасные мотивы его поступкам. Теперь она видела: все, что он делал, он делал для того, чтобы защитить ее. И женился на ней тоже для этого. Если бы только она послушалась своего сердца.
      Карру надоела эта игра. Его пальцы вновь неумолимо, мучительно, медленно сжимались, выдавливая из нее жизнь. Ее поле зрения сужалось, надвигалась темнота. Руки и ноги стали невесомыми. Легкие жгло.
      – Значит, Рейн меня убьет, если я что-нибудь с тобой сделаю? – сказал он и снова рассмеялся, всматриваясь в ее лицо.
      – Да, убью.
      Наверное, ей почудился голос Рейна.
      Карр застыл, как насторожившийся охотничий пес. Инстинктивно он отпустил Фейвор, и она рухнула на пол, хватая воздух ртом. Карр повернулся к сыну.
      Рейн стоял у открытой двери с нацеленным на Карра пистолетом. Длинные волосы спутались, сапоги были покрыты грязью. По сравнению с изысканно одетым отцом он выглядел грубо, но невероятно романтично.
      – Черт меня побери, если это не мой взрослый средний сын, – пробормотал Карр. – Скажи мне, а остальное тоже правда? Ты женат на ней? – Он вскинул руку в сторону Фейвор.
      Она отпрянула. Карр этого не заметил.
      – Да, – ответил Рейн. Его глаза смотрели настороженно, челюсти сжимались от едва сдерживаемой ярости.
      – Это кровосмешение. Разве ты не знаешь, что в ней живет душа твоей матери?
      Рейн насмешливо фыркнул:
      – Ты глупеешь, старик. Мы морочили тебе голову, заставили поверить, что моя мать вернулась, чтобы тебе было чем заняться, пока я обыскивал замок в поисках клада Макларенов.
      Мы? Господи, наверное, он слышал ее слова и догадался о плане Майры. Теперь он отвлекает внимание Карра от нее.
      Карр уставился на него; ярость исказила его лицо. Его губы дергались, глаза метали искры. Правая рука затряслась.
      – Нет, – выдавил из себя Карр. – Я этому не верю. – Он резко повернул голову и пронзил Фейвор убийственным взглядом. – Ты – Дженет. Ты знала об «Акрополе»… – Голос его замер, взгляд снова метнулся и остановился на Рейне. – Это ты научил ее, что надо говорить.
      Рейн усмехнулся одной стороной лица. Улыбкой Дженет. Майра заставляла ее долгие часы упражняться, чтобы воспроизвести эту улыбку. Фанатичный блеск погас в глазах Карра, его сменила холодная, убийственная враждебность. Больше всего он ненавидел, когда его оставляли в дураках, и Рейн это знал. Он намеренно выводил его из себя.
      – Мне хочется убить тебя, – сказал Карр.
      – Попробуй, – серьезно ответил Рейн, опустил взведенный курок и отшвырнул пистолет в сторону.
      Он откатился в противоположный конец комнаты к сундуку, в двадцати футах от того места, где сжалась в комок Фейвор.
      Карр выхватил свой меч и сделал выпад. Рейн успел схватить крышку ящика и заслонил ею лицо. Меч Карра обрушился на нее и глубоко вонзился в дерево. Рейн отшвырнул крышку от себя вместе с застрявшим в ней мечом. Вдруг Фейвор увидела в руке Карра клинок.
      – У него кинжал!
      Ее предупреждение опоздало. Клинок вошел Рейну в бок. Он ахнул и отшатнулся назад, но Карр, опытный в нечестных приемах боя, не отступил. Он набросился на сына с кулаками, а тот, с кинжалом в теле, пытался обороняться.
      Фейвор подползла к пистолету, взвела курок, дрожащими руками прицелилась и нажала на него.
      Ничего не произошло.
      Рыдая, она стала стучать проклятым оружием об пол. Вдруг выстрел распорол воздух, эхом разнесся по комнате. Звук выстрела застал Карра врасплох. Он повернул голову. Рейну этого оказалось достаточно.
      Его кулак врезался в челюсть противника. Второй удар в живот повалил негодяя на колени. После следующего удара он упал лицом вниз.
      – Встань! – потребовал Рейн, стоя над поверженным отцом.
      Кровь пропитала правую сторону его сорочки и текла из ссадины над щекой.
      – Я сказал, встань! – Он схватил Карра за ворот фрака.
      Оторванные бусины и камешки рассыпались по полу.
      Рейн в остервенении наотмашь ударил его по лицу. Снова и снова он наносил Карру удары. Казалось, что этому не будет конца.
      «Боже милостивый! – подумала Фейвор. – Карр убил жену. Теперь сын может убить отца. Истинная кровь Мерриков!» Нет! Она знает Рейна. Каким бы негодяем ни был Карр, Рейн никогда не возьмет на себя грех отцеубийства.
      – Рейн! – крикнула она, поднимаясь на ноги и бросаясь к нему через комнату. – Нет!
      Он поднял глаза, лицо его было свирепым, и она обвила руками его шею, прижалась к нему.
      – Нет, Рейн! Ради моей любви, пожалуйста, я умоляю тебя, остановись!
      Прошло мгновение, еще одно. Она почувствовала, как Карр упал к ее ногам, и затем Рейн схватил ее и крепко обнял дрожащими руками.
      – Он для нас ничто. Ничто, – с жаром прошептала она. – Отпусти его, Рейн.
      – Он убил мою мать! Он убивал, и ранил, и… Господи, Фейвор, он – чума, которую надо стереть с лица земли!
      – Но это должен сделать не ты. И не я. Посмотри на него, Рейн. Он никуда не уйдет. Во дворе ждет Джейми. Мы отдадим его Джейми, и пусть Макларены решают его судьбу.
      – Нет! – Рейн энергично покачал головой. – Ты его не знаешь! Он убежит!
      – Не убежит, – умоляющим тоном убеждала Фейвор. – Забудь об этом. Ты истекаешь кровью. Как ты просил меня раньше, так и я прошу тебя. Я люблю тебя. Будь моим.
      – Я ничего не могу тебе дать, – хрипло ответил он. – Ничего, кроме уверенности в том, что эта… тварь никогда не причинит тебе зла. Позволь мне дать тебе хотя бы это, – умолял ее Меррик. – Позволь мне.
      Ее руки поднялись, и она обхватила его израненное лицо нежными ладонями.
      – Ты уже дал мне больше, чем я хотела, – ответила Фейвор. Ее голос был полон любви. – Хотя нет. Я еще хочу твое сердце.
      – Оно уже и так твое.
      – Так не отнимай его у меня. Пусть он живет.
      На этот раз Рейн не стал колебаться; он подтвердил свое поражение поцелуем, нежным, страстным и почтительным. Подхватил ее на руки и уткнулся лицом в ее шею.
      – Нет, – запротестовала она. – Твой бок.
      – Это пустяки, – пробормотал он.
      Карр зашевелился. Фейвор повернула голову в его сторону и увидела, как он еле-еле поднялся на четвереньки. Его красивое лицо было избито до неузнаваемости, одежда порвана и покрыта пятнами крови.
      – У тебя и сейчас не больше мужества, чем тогда, когда ты был ребенком, – пробормотал он невнятным голосом. – Ты ничего от меня не унаследовал, ни смелости, ни мозгов, ни внешности. Ничего ценного. Ничего! Ты так и не нашел клад?
      – Нет. Я нашел нечто гораздо более ценное.
      При этих словах Карр резко поднял голову, и в его заплывших глазах промелькнул жадный огонек.
      – Что? – спросил он со сдавленным кашлем. – Что ты нашел?
      – Тебе не понять, – ответил Рейн, глядя на Фейвор. – Я убью тебя, если ты скажешь ей хоть слово, – пообещал Рейн. – Если ты хотя бы…
      И тут все увидели существо, похожее на кошмар: мертвенно-бледное лицо, широко разинутый рот, глаза совершенно безумные.
      – Предательница! – завизжала Майра. – Ты все погубила, все мои труды, планы, но ты не пожнешь плоды своего предательства! Если Макларены не могут получить Уонтонз-Блаш, пусть он не достанется никому! – С этими воплями она швырнула горящий факел в гору обломков и тряпья – все, что осталось от Дженет Макларен.

      Пламя перебросилось с гниющего дерева на бумажные коробки с головокружительной быстротой. Ткани и книги, занавески, постельное белье и кожа служили ему пищей. Оно жадно накатывало сверкающими волнами, вскипало и текло, в мгновение ока охватывая все лежащее на его пути.
      Внезапное движение привлекло внимание Фейвор. Карр встал и, спотыкаясь, побежал.
      – Нет! – завопила Майра, видя, что жертва ускользает.
      Рейн схватил Фейвор за руку и потащил к двери, но ее ноги запутались в пышных юбках. Она упала бы, если бы Рейн не подхватил ее на руки. Он бросился вместе с ней к выходу, но задержка дорого им стоила.
      Майра оказалась проворнее.
      Она рванулась через комнату, размахивая вторым факелом и оставляя за собой облако из тлеющих искр. Возле двери она остановилась у громадного, старого шкафа, покосившегося под тяжестью сундуков и коробок. Она с безумной яростью ткнула в него факелом, словно шпагой.
      Рейн попытался схватить старуху, но вместо нее схватил горящий конец факела. Зашипев от боли, он отдернул руку. Фейвор бросилась вперед, чтобы перехватить сумасшедшую, но Рейн схватил ее за талию и оттащил назад в ту секунду, когда Майра сделала выпад пылающим факелом, всего на несколько дюймов не достав до лица Фейвор. Он вглядывался в узкий туннель за спиной обезумевшей женщины, лихорадочно придумывая выход из создавшегося адского положения. Фейвор уже чувствовала жар, наступающий сзади.
      – Пропусти ее! – хриплым голосом потребовал Рейн.
      – Как бы не так! – взвизгнула Майра, прыгая из стороны в сторону. – В следующий раз ты получишь с ней удовольствие в аду, Рейн Меррик! – Выражение ее лица стало хитрым, взгляд заметался. Она вновь коснулась факелом шкафа, и наконец ей удалось поджечь его.
      – Нет! – закричал Рейн.
      Он не успел ничего сделать, так как одержимая дернула дверцу качающегося шкафа и прыгнула в проход как раз в тот момент, когда он рухнул на пол.
      Дорога к выходу оказалась перекрыта пылающим шкафом.
      Они видели, как она бежала по черному коридору, прикладывая горящий факел ко всему, что ей попадалось на пути, а потом споткнулась, факел упал на ее юбки и поджег их. Она взвизгнула, но не от боли, а в безумном приступе хохота. И снова побежала по коридору, словно живой факел. Через несколько секунд она пропала из виду.
      – Спаси Господи! – прошептала Фейвор.
      – Скорее! – крикнул Рейн.
      Он оглянулась. Выход у алтаря был вне досягаемости. Стена пламени позади них поднималась, обжигая. У них оставался лишь один шанс. Фейвор бросилась к ящикам, которые еще не горели. Рейн с другой стороны уже расшвыривал все, что попадалось под руки, не обращая внимания на ожоги. Он понимал одно: если не удастся снять с горящего шкафа ящики – они умрут.
      Они лихорадочно и молча работали бок о бок. Дым, едкий и черный, поднимался к высокому потолку, ища выход. Через несколько минут он окутает их. Ее легкие уже горели от ядовитого дыма, из глаз текли слезы.
      В коридоре огонь уже тоже разгорался. Он прыгал по доскам пола, жадно лизал стены. Оранжевые языки пламени распускались подобно цветам на гнилых дверных рамах. Скоро огонь поглотит всю основную часть замка.
      Рейн ухватился за край упавшего шкафа и одним нечеловеческим усилием толкнул его в сторону от двери. Фейвор бросилась в образовавшийся маленький проход, протянула руку и схватила Рейна за запястье.
      – Беги! – крикнул он, пытаясь вырваться. – Проход слишком мал. Беги! Я тебя догоню!
      Фейвор отпустила его руку, но не ушла. Она навалилась всем своим маленьким телом на чудовищный шкаф и стала толкать изо всех сил.
      – Беги! – крикнул он.
      – Без тебя никогда! – Фейвор закрыла глаза и быстро произнесла про себя короткую молитву.
      – Черт тебя побери, Фейвор Макларен! – услышала она рык Рейна.
      В это мгновение – благодарение Всевышнему – шкаф сдвинулся на несколько дюймов. Рейн протиснулся в узкий, но уже доступный проход, развернулся, схватил за руку Фейвор и потащил ее в коридор. Наконец можно было вздохнуть. Здесь пламя только занималось, и они, отдышавшись, побежали. Треск огня преследовал их по пятам. В конце концов они достигли винтовой лестницы, ведущей на нижний этаж.
      Майра хорошо сделала свою работу: Уонтонз-Блаш превращался в пылающий ад.
 
      Замок горел, а Карр шаг за шагом с трудом пробирался по коридору, направляясь в свою библиотеку.
      Его заплывшие глаза застилал красный туман. Сломанный нос болел, в голове стоял гулкий шум. Каждый вдох болью отдавался в боку, но он старался не обращать на это внимания. Он хотел прогнать ужасную свербящую мысль: его одурачил собственный сын. Сын и шотландка. Но все потом. Сейчас нет времени.
      Воздух на лестнице позади него уже дрожал от жара, предвещая приближение огня.
      Несколько оставшихся гостей с вытаращенными от ужаса глазами выбежали из своих комнат, где они пили, одурманенные и отупевшие. Изрыгая проклятия, они молили о помощи. Карр словно не замечал их. Лакеи кричали, требуя воды. Глупцы! Никакая вода уже не могла спасти Уонтонз-Блаш.
      Он добрался до двери в библиотеку, распухшими руками нашарил ключ в кармане и вставил его в замок. Над его головой раздался рев, похожий на рев адского пса. Внезапно потолок в нескольких ярдах за его спиной рухнул. Пламя взметнулось, сорвалось с горящих балок, прыгнуло вперед и стало пожирать богатые гобелены и шедевры живописи в золоченых рамах.
      Карр в бессильной ярости распахнул дверь в библиотеку. У него оставалось мало времени. Совсем мало. Он захромал через комнату к затейливому резному камину. Скрипя зубами от боли, подцепил ногтями одну из плиток и приподнял ее. Вытащил из тайника пачку писем и деловых бумаг, сунул под рубаху и заковылял в соседнюю комнату – спальню. Струйки дыма находили себе дорогу в полу. Осторожно, неспешно они расплывались по комнате, но Карр и на это не обращал внимания – в спальню, скорее в спальню; надо спасти хотя бы то золото, которое хранится в сундуке под портретом Дженет. Дженет… опять Дженет. Он злобно ухмыльнулся, отчего стало больно разбитым губам. Он взялся за ручку и распахнул дверь.
      Зрелище, представшее глазам, заставило его отшатнуться. Задыхаясь, он схватился за сердце.
      Дженет стояла у своего портрета.
      Ее силуэт выделялся на фоне огня, который всегда горел в камине. Она стояла в профиль, сложив руки у талии, и смотрела на картину; легкая улыбка изгибала мягкие губы.
      – Нет! – прошептал он.
      – Уходи, Рональд.
      Ее голос, казалось, звучал прямо у него в голове, смутный и гулкий, мягкий и непримиримый. Она не повернулась к нему лицом. Ее фигура слабо колебалась.
      – Уходи немедленно.
      Она явилась, чтобы спасти его.
      Рональд Меррик, граф Карр, подчинился совету призрака.
 
      – Она заперта снаружи! – крикнула Фейвор, цепляясь за руку Рейна, пока он снова и снова бился плечом о маленькую дверцу у подножия лестницы в башне.
      Было темно, как в угольной яме.
      – Нам надо вернуться наверх…
      – Нет! Иначе мы погибнем!
      Он уже десять минут пытался открыть дверь, и эти минуты показались им часами. Каменная башня пока выстояла против ярости огня, но вскоре огонь найдет вход, и они сгорят заживо.
      – Фейвор, – настойчиво произнес он, – мне нужно чем-нибудь поддеть эти петли. Поищи, может, найдешь что-нибудь, а я попробую еще…
      Фейвор кивнула и пошла обратно к лестнице, шаря руками вокруг себя в поисках какой-нибудь вещи, которую можно использовать как рычаг. Уже поднимаясь по лестнице опять туда, откуда они прибежали, она вдруг наткнулась на что-то острое, торчащее прямо из стены. Она стала шарить руками и наконец нащупала изогнутый кусок металла. Это был фрагмент железных перил, которые какой-то достойный Макларен когда-то установил вдоль лестницы. Двойное благословение на его голову!
      Фейвор ухватилась за холодный металл и потянула к себе. На нее посыпалась штукатурка. Тогда она уперлась ногой в стену и потянула на себя опять что было сил. С треском тяжелый кусок металла отломился и остался у нее в руках.
      Задыхаясь и торжествуя, Фейвор спустилась обратно к Рейну. На ощупь она нашла его руку и вложила в ладонь трехфутовый обломок металла.
      – Теперь, пожалуйста, вытащи нас отсюда, – сказала она.
      – Есть, миледи. – По его тону Фейвор поняла, что он улыбается.
      Она услышала, как Рейн нащупывает петлю, скрип металла по металлу, когда он вставил под нее конец обломка, а затем рычание, когда он повернул его.
      Металл не выдержал.
      Оба помолчали.
      – Мы здесь умрем, да? – тихо спросила она.
      Вместо ответа он в ярости опять обрушился на проклятую дверь. Раздался грохот.
      – Пожалуйста, Рейн, – взмолилась Фейвор. – Если нам суждено погибнуть здесь, я хочу умереть в твоих объятиях.
      Снова грохот.
      – Я люблю тебя, Рейн. И хочу, чтобы ты это знал.
      – Господи! – В его стоне смешались ярость и мольба.
      – Пожалуйста…
      Меррик лихорадочно обнял возлюбленную. Соленые от крови и пота губы прикоснулись к ее губам поцелуем настолько нежным, что на ее глаза навернулись слезы.
      – Я люблю тебя, Фейвор Макларен Меррик. Я бы сделал все, что в моих силах, лишь бы ты была счастлива. Клянусь.
      – Куда бы мы уехали? – спросила она.
      Ее вдруг охватило неестественное спокойствие. Как она в таком аду может чувствовать себя счастливой? «Преимущество влюбленной», – подумала она.
      – В Америку? – ответил он.
      Голос его звучал так, будто он тоже пытался примириться с судьбой, но ему это удавалось гораздо хуже, чем ей.
      – А может, в Индию. Да, я думаю, в Индию.
      – Там тепло, правда? – с тоской спросила Фейвор. – Люблю тепло. Я бы одевалась в шелковые сари, лежала бы под белым пологом и кормила тебя гранатами.
      – Нет, милая, – ответил Меррик охрипшим голосом, – это я кормил бы тебя гранатами и поцелуями стирал сок с твоих губ.
      – Тогда я была бы первой женщиной на земле, которая растолстела бы от гранатов, – мягко улыбнулась она.
      Он не ответил, и она почувствовала, как по его телу пробежала дрожь, и услышала, как он с присвистом втянул в себя воздух от боли. Она поспешно продолжала, твердо намеренная хотя бы на короткое время перенести его в блестящее будущее, которого они никогда не узнают.
      Она прикоснулась к его губам, пытаясь утешить.
      – А сколько детей бы у нас было?
      – Дюжина. – Голос его звучал глухо. – И все с блестящими волосами и суровыми черными бровями, и… О Господи, я не могу. Я не хочу! – Рейн в отчаянии стукнул кулаком по двери.
      Дверь бесшумно распахнулась.
      Фейвор в изумлении окаменела. Рейн схватил ее за руку и потащил за собой. Они оказались в центральном холле, ведущем к главной лестнице. Часть потолка уже обвалилась. Языки пламени вырывались из дыры наверху и выстилали одну стену полотнищем огненной ряби.
      Лакей с пустым мешком пробежал далеко впереди них и исчез в столовой. Из какой-то двери выскочила вопящая горничная с серебряным подносом в руке. Ее юбки охватил огонь. Она пыталась сбить пламя. Через секунду она скрылась из виду в той же комнате, из которой выбежала.
      Они остановились. Впереди горела гора из штукатурки и дерева, упавших с потолка. Жар от всего шел нестерпимый, он обжигал лица, опалял волосы. Свобода была слишком близко, чтобы ее не добиться. Только бы свернуть за угол, а там уже парадная дверь. Что-то надо было придумать. Языки пламени подстегивали бешено бегущие мысли. И опять выход один – прорываться через огонь.
      Одним резким движением Рейн сорвал с Фейвор атласные юбки, перебросил ее через плечо и побежал прямо по куче горящего мусора. На противоположном конце он опустил ее на пол, сбил язычки пламени со своей одежды и потянул свою жену дальше.
      Фейвор схватилась за его руку. Еще несколько ярдов.
      Наконец они добрались до парадной двери.
      Первое, что они увидели прямо на полу перед входной дверью, – портрет Дженет Макларен в полный рост. Кто поставил его здесь? Портрет горел, покрытый краской холст загибался на углах. Вот огонь подобрался к лицу и съел загадочную улыбку, высокомерный нос и прекрасные, слишком много знающие глаза. Пока они смотрели, словно громом пораженные, лицо Дженет исчезло, и открылась подкладка портрета и привязанный к ней большой кожаный мешок. Потом подкладка тоже загорелась, и мешок упал с того места, к которому был прикреплен.
      – Рейн?..
      Он опустился на колени, быстро поднял тяжелый кожаный сверток, развязал завязки…
      Свирепый кельтский лев, с ладонь человека, смотрел прямо на него рубиновым глазом.
      – Клад Макларенов… – пробормотал Рейн.
      – Ты думаешь… кто-то поместил его здесь только для того, чтобы ты нашел? – спросила она.
      Кто-то это сделал. Рейн посмотрел на пустую раму картины, и вдруг лицо его озарилось нежностью, теплотой и железной уверенностью. Он снова завязал узел и сунул мешок за пазуху.
      – Рейн… – снова позвала Фейвор.
      – Да, – ответил он. – Это моя матушка, Фейвор. Она дала его нам в качестве свадебного подарка, и я буду верить в это до самой смерти.
      Он протянул ей руку. Она вложила в нее свою дрожащую ладошку.
      Вместе они вышли из горящего замка.
      Они шли мимо плачущих гостей и слуг.
      Шли и шли, не оглядываясь.