О, господи! Джина только крепче обхватила его за шею, выгнулась дугой и всем телом прижалась к нему.
А потом застонала, и ее рука скользнула вниз, пробралась за ремень и…
Нет, она явно не собиралась вырываться и просить, чтобы Макс остановился. Тем более что второй рукой она уже торопливо расстегивала его брюки.
Он сам попытался вырваться из горячего плена ее рук, и Джина воспользовалась короткой передышкой, чтобы быстро стащить через голову майку. Открывшаяся его взгляду грудь была столь великолепной и юной, что Макс буквально оцепенел. А Джина, не давая ему времени опомниться, одним движением стянула шорты и трусики, а потом начала торопливо раздевать его.
Пиджак, рубашка, туфли, брюки… Неужели, черт возьми, он еще и помогает ей?
Нет, потому что слишком занят, целуя ее рот, шею, ее тонкие ключицы и плечи. Ее восхитительную грудь.
Раздев его, Джина вдруг нерешительно замерла.
– Макс…
Ему очень не хотелось останавливаться, и все-таки он должен был это сделать.
«Джина, – сейчас объяснит он ей. – Мне очень жаль, Джина…»
Он уже даже открыл рот…
– Нам нужен презерватив, – выкликнула Джина чуть охрипшим и очень сексуальным голосом, и Макс понял, что у нее и в мыслях не было останавливаться.
– У меня нет, – признался он, решив, что это его последний шанс и вполне уважительная причина, чтобы одеться и сбежать.
– У меня есть, – отозвалась Джина и, оторвавшись от него, исчезла в ванной.
До ее возвращения Макс успел только схватить свои трусы и подняться на ноги. Джина остановилась в дверях.
– До чего же ты красивый! – восхищенно вздохнула она.
– Это я должен был тебе сказать, – пробормотал он, не в силах отвести от нее глаз.
У нее были потрясающе длинные ноги, и светящаяся кожа, и темные, рассыпающиеся по плечам волосы, и эта грудь… Если бы не блестящий в пупке камень, Джина выглядела бы как кинозвезда из тех счастливых времен, когда кинозвездам еще разрешалось иметь грудь и бедра, и чуть округлый, упоительно женственный живот.
Рэкуэл Уэлч.
Софи Лорен.
Джина Виталиано.
Она приблизилась, глядя на него, как на восьмое чудо света. Конечно, Макс старался поддерживать себя в форме, но такого восторга все-таки не заслуживал.
Хотя нельзя сказать, что ему было неприятно.
Напротив, очень даже приятно.
– Это мне дополнительный приз за терпение, – улыбнулась Джина, отбирая у него трусы и бросая их на пол. – Я раньше думала, что ты толстый и малоподвижный, потому что по радио у тебя был такой ленивый голос.
– Это был не я, – покачал головой Макс.
– Нет, ты, – возразила Джина. – Твоя другая половина. Ты вроде доктора Джекила и мистера Хайда. – Она взяла его за руку и потянула к кровати. – И, по-моему, это очень сексуально.
Макс послушно пошел за ней.
– Этот ленивый голос стоит мне большого труда. На самом деле я маньяк. Джина, это…
Она прижалась к нему и поцеловала.
Когда Макс открыл глаза, они уже были в постели. Как они сюда попали?
– Джина…
Она вложила ему в руку пакетик с презервативом и опять поцеловала. Она лежала под ним, крепко обвив его ногами, и бедром Макс чувствовал ее влажный жар.
Что ж, наверное, ему и правда придется воспользоваться этим пакетиком. Но…
– Как хорошо, – прошептала Джина. – Наконец-то все хорошо.
Он едва успел натянуть презерватив, когда она вскинула бедра, и Макс даже не заметил, как скользнул в нее.
И вдруг ужаснулся, поняв, что это уже не мечты, а самая настоящая реальность. И дело не только в том, что он сейчас нарушал все свои незыблемые принципы и правила и забывал об ответственности, такой же огромной, как и власть, доверенная ему.
Он боялся причинить ей боль, он боялся обидеть ее, он боялся пошевелиться.
И вдобавок ко всему эрекция вдруг начала стремительно угасать. Может, это и станет решением проблемы?
Джина нетерпеливо пододвинулась ему навстречу и… Скрыть от нее свое фиаско, разумеется, было невозможно.
– Бах! – прошептала она ему в ухо. – Кажется, это лопнула твоя голова.
Господи, какой срам!
– Да. Похоже на то, – пробормотал Макс.
Он попробовал вырваться, но Джина не отпустила его.
– Все в порядке, – она провела пальцем по его носу, по бровям, по краю стиснутой челюсти, по губам. Он надеялся, что в тусклом свете лампочки она не видит, как он покраснел. – По-моему, это даже очень мило. Значит, ты ко мне очень серьезно относишься.
– Новое слово в психологии, – проворчал Макс, стараясь не смотреть на нее.
Джина опять начала двигаться, совсем чуть-чуть, не выпуская его из себя.
– Зато теперь я знаю, что ты все-таки человек, – шептала она. – И знаю, что у меня есть власть над тобой. Могу поспорить, что с тобой такое… впервые, да?
– А что, если со мной это происходит постоянно? Знаешь, я ведь уже не первой молодости. И что касается секса, мои лучшие дни уже далеко позади.
Джина знала, что он шутит, но ответила очень серьезно:
– Ну и что? Я люблю не твою эрекцию. Я люблю тебя.
От таких слов ему могло бы стать еще хуже, но потом она поцеловала его…
И целовала долго и нежно, и медленно, а потом быстрее и настойчивее…
Когда она оторвалась от него, чтобы прошептать: «Я хочу быть сверху», все уже было в порядке. И все-таки, когда он перекатился на спину и Джина уселась на него верхом, она не стала спешить. Она осторожно прикасалась к нему и, улыбаясь, смотрела ему в глаза.
Максу очень хотелось объяснить ей, что на самом деле она не любит его. И дело даже не в переносе эмоций, а в том, что он совсем не тот, за кого она его принимает. Не тот спокойный, уверенный в себе человек, который ленивым голосом разговаривал с ней по радио и ни в чем не сомневался.
На самом деле он настоящий психопат, живущий в постоянном хаосе и не помнящий, когда в последний раз был доволен собой и жизнью. Он проводит слишком много времени, размышляя, сомневаясь, прикидывая и пытаясь перехитрить всех и все. И при этом ни на минуту не забывает о прячущемся внутри безумце.
«Ты меня совсем не знаешь!» – хотелось кричать ему.
Но Джина продолжала ласкать его, и ее взгляд сделался мечтательным и отсутствующим, и Макс решил, что лучше помолчит, потому что все равно не сможет выговорить ни слова.
Она взяла его за руку и поднесла ее к своей груди, и от этого и от того, что она делала другой рукой, он едва не кончил. Почему, черт побери, его сегодня бросает из одной крайности в другую? Спасение одно: убраться подальше от ее тела и ее рук. Макс осторожно дотронулся до нее большим пальцем.
Джина сладко застонала, немного привстала и опять опустилась, принимая его в себя.
Он хотел оставаться неподвижным и предоставить все ей, но, когда она начала двигаться и наклонилась вперед и ее грудь оказалась прямо перед его лицом, понял, что не выдержит. Он поймал ртом тугой безупречный сосок, втянул его в себя, прикусил, наверное, делая ей больно, и начал двигаться вместе с ней, погружаясь в нее все глубже, все самозабвеннее, все грубее…
– Макс! – крикнула Джина, и он понял, что она приближается к оргазму. – О, Макс…
Он не стал больше сдерживать себя, забыл обо всем и покорно отдался подхватившей его волне сокрушительного, невыносимого наслаждения.
А когда спустя несколько минут или часов волна схлынула, он услышал тихий смех Джины. Она целовала его, и Макс чувствовал на губах соленый привкус ее слез.
– Спасибо, – прошептала она. – Я этого хотела. Я этого очень, очень хотела.
Макс ничего не ответил ей. Он не мог. Он думал о том, что они только что сделали – что он только что сделал, – и чувствовал, что мир вокруг рушится и все обломки валятся прямо на него. Он дотронулся до лица Джины, радуясь, что она слишком счастлива сейчас, чтобы заметить его состояние.
Но, когда дело касалось Макса, Джина всегда все замечала.
– Бах! – чуть слышно прошептала она ему на ухо. – Да?
Он кивнул и закрыл глаза. Что он наделал?
И – самое главное – что будет делать дальше?
– Спи, – прошептала Джина, словно угадав его мысли, и встала с постели.
Она вернулась почти сразу же и протянула ему полотенце, а сама осторожно сняла с него презерватив и опять исчезла в ванной.
Макс подумал, что надо встать, одеться и немедленно уйти, но она уже вернулась и стояла в дверях, обнаженная и красивая, как кинозвезда. Если он попробует уйти сейчас, то опять будут разговоры и споры, и слезы, а он слишком устал от всего этого.
Лучше подождать, пока она заснет.
Джина щелкнула выключателем и комната погрузилась в темноту, а Макс сразу же пожалел об этом, потому что уже не мог видеть, как она идет к кровати. Она легла рядом, натянула одеяло, прижалась к нему – такая мягкая и теплая – пристроила голову у него на плече и по-хозяйски закинула ему на бедро длинную, гладкую ногу.
Все это совершенно недвусмысленно означало: «Не уходи».
Макс молчал, глядя в темноту.
– Спасибо, – еще раз прошептала Джина.
Он боялся открыть рот, потому что знал, что не сможет сказать ей ничего хорошего.
Он молча лежал, ждал и думал о том, как же будет жить дальше.
Джина немного поерзала, прильнула к нему еще ближе и наконец задышала ровно. Уснула. Ее мягкая грудь прижималась к его боку, рука лежала на груди, а бедро – на органе, который – черт бы его побрал! – опять начинал подавать признаки жизни. Что-то сегодня он совсем взбунтовался.
Макс ждал, считая минуты, а потом вдруг вздрогнул и понял, что лежит с закрытыми глазами и уже не помнит, сколько времени прошло, с тех пор как Джина заснула.
Рука, лежащая на его груди, была теплой, тяжелой и как-то странно успокаивала.
Потом Джина пошевелилась, ее рука скользнула вниз, нащупала непокорный орган…
– Ммм-м, – мечтательно протянула она и опять уснула, так и не выпустив его.
Макс подумал, что долго этого не выдержит, вздохнул и мгновенно заснул.
20 февраля 1945 года
Милая Дот!
У меня совсем мало времени, и я успею написать тебе всего несколько слов. Но я решил, что это лучше, чем ничего. Ваши с Джолли письма – это единственное, что поддерживает меня сейчас. Прости, но я не могу отвечать вам так же часто.
И еще прости меня за последнее письмо, в котором было чересчур много жалоб. Я горжусь тем, что воюю за свою страну. Поверь, это действительно так. Но иногда мне действительно горько видеть, как относятся к моим людям даже механики на аэродроме. Белые механики.
Немцы выказывают нам гораздо больше уважения. И местные женщины охотно встречаются с ребятами из моего полка. Представляешь, один из моих офицеров даже обратился ко мне за разрешением жениться на девушке из Мюнхена. На белой девушке. Похоже, ни ее саму, ни ее семью нисколько не беспокоит его цвет кожи. Может, такое отношение характерно только для немцев. С другой стороны, я слышал, что все обернулось бы совсем по-другому, если бы капитан Джонсон оказался евреем.
Я не понимаю таких вещей. Я не понимаю, почему люди всегда стремятся найти препятствия – не расу, так религию. Я не понимаю, почему им больше нравится замечать разницу, чем искать сходство. Ведь мы все так похожи.
Мы все хотим, чтобы нас любили.
И это, наверное, самое главное.
Мне стыдно в этом признаваться, но я очень устал и мечтаю только об одном – вернуться домой.
Твой друг,
Уолтер
18 марта 1945 года
Милый Уолт!
Я тоже очень хочу, чтобы ты поскорее вернулся домой.
Кстати, во мне есть одна четвертинка немецкой крови – наследство от мамы.
И мне совершенно наплевать, кто ты – буддист, мусульманин или католик, а может, язычник, или еврей, или баптист…
Да, так ведь ты и есть баптист. И что это меняет? Ровно ничего. Мы с Джолли каждое воскресенье ходим в баптистскую церковь, потому что она тоже баптистка. И потому что музыка в ней гораздо лучше, чем в унитарианской. И люди добрее и приветливее. Это хорошая церковь, радостная церковь. В ней славят Господа и молятся о мире и гармонии.
Я хочу, чтобы моя свадьба состоялась именно в этой церкви. И, надеюсь, уже скоро.
С любовью,
Дот
17 апреля 1945 года
Милая Дот!
У нас тут поговаривают, что русские уже подошли к Берлину. Дни рейха сочтены. Я каждый день молюсь, чтобы эта война поскорее закончилась.
Передо мной лежит твое письмо, написанное 18 марта. До него ты написала мне сотню писем и после него – уже три, но должен признаться, что я постоянно перечитываю именно это, самое коротенькое. Скоро в нем нельзя будет разобрать ни слова.
Иногда мне кажется, что смысл совершенно ясен. А иногда я думаю, что ты, возможно, просто шутила и я не должен воспринимать все всерьез.
Но потом я вспоминаю, как приходил к тебе в больницу. И как ты смотрела на меня.
Мы с тобой друзья уже не первый год. Я знаю, как ты любила Мей. Я знаю, что тебе не хватает ее так же, как мне. Что ты была с ней и с Джолли до самой последней минуты.
С тех пор я полюбил тебя еще больше. И эту любовь я храню в своем сердце. Ты всегда со мной, и от этого я становлюсь лучше.
Но любовь к тебе – это не только моя радость, но и проклятье.
Многое изменилось с тех пор, как мы виделись в больнице. Мей больше нет с нами. Нам обоим выпало немало боли, и трудностей, и бед. Я видел столько жестокостей, творимых людьми, что, наверное, уже никогда не смогу стать прежним.
Да, многое изменилось, но еще больше осталось неизменным.
И то, чего не могло быть раньше, невозможно и теперь.
Для нас невозможно.
Хотя причины стали другими. Мы можем больше не бояться, что предаем того, кого мы оба любим. Мей всегда будет жить во мне, и я слышу, как ее голос, полный любви, говорит мне, что глупо противиться зову своего сердца.
И если бы ты знала, как хочу я его послушаться!
Но Техас далеко от Германии. И ты не хуже меня знаешь, что твоя семья никогда не примет меня так, как родители Хильды Грен приняли капитана Джонсона.
Я помню, как в тот день, когда мы впервые встретились, ты пересела на скамейку для цветных, чтобы мы могли рядом ждать автобуса.
Я не хочу пересаживать тебя туда на всю жизнь. Хватит и того, что я сам должен на ней сидеть. Что на ней всю жизнь придется просидеть Джолли. И я никогда не прощу себе, если заставлю и тебя делать то же.
Это невозможно.
И я умоляю тебя никогда больше не заговаривать со мной об этом.
Твой друг навсегда,
Уолт.
10
19 июня 2003 года
Четверг
– Ну вот, а когда мы с Ноем уже сидели в машине Уолта, – рассказывал Сэм, – то вдруг сообразили, что до больницы можно добраться только по трассе. Я до этого, конечно, пытался ездить вокруг дома, когда отца не было, а мама… спала, но на дороги с большим движением еще никогда не выезжал. Ну и я подумал: какого хрена? Все когда-нибудь приходится делать в первый раз.
Он рассказывал и ни на минуту не прекращал гладить Алиссу: его рука скользила по ее плечам, по спине, опускалась до талии и опять поднималась к плечам. Она лежала на боку, прижавшись к нему и положив ему на грудь голову, и обнимала его руками и ногами.
Это было так приятно, что Алиссе совсем не хотелось думать о том, что ждет их через пару часов – об отчете патологоанатомов, который вряд ли будет утешительным, о том, что ей обязательно надо позвонить своему врачу и как-то закончить эту дурацкую историю с порвавшимся презервативом. А что она станет делать, если не достанет рецепт? Или если таблетки не помогут? Не говоря уже о другой опасности: если Мэри-Лу изменяла Сэму с кем попало, то еще неизвестно, чем он мог от нее заразиться.
– У нас в школе тоже были мальчики вроде тебя, – сказала она. – Такие же чокнутые раздолбаи. Я старалась держаться от них подальше.
Сэм засмеялся:
– Да, у нас в школе девочки тоже старались держаться от меня подальше. Во всяком случае, те, которые мне нравились.
Алисса подняла голову:
– Правда?
Она почему-то всегда считала, что, с тех пор как Сэму исполнилось двенадцать, у него не было проблем с женщинами.
– Правда, – улыбнулся он. – Мне уже тогда нравились девочки вроде тебя: такие же умные, стервозные и слишком гордые, чтобы связываться с такими, как я.
– С какими «такими»? С такими нахалами и грубиянами или с одинокими несчастными мальчиками, которых колотят отцы?
– Ну, я давно уже не такой, – нахмурился Сэм.
– Знаю, – согласилась Алисса, тоже став серьезной. – Но ведь когда-то ты был таким, Роджер. – Она специально назвала его старым именем. – И никуда от этого не денешься.
Сэм поцеловал ее, и она ответила на этот поцелуй, мельком пожалев о том, что ночь уже почти кончилась.
Его рука скользнула вниз, но Алисса быстро отодвинулась.
– Эй, а ты не хочешь сначала рассказать свою историю до конца?
– Мы добрались до больницы, и полиция нас не арестовала. Конец. – Сэм опять притянул ее к себе.
– Конец? – Алисса снова отодвинулась и уперлась ему руками в грудь. – У твоей тети Дот ведь инсульт был?
– Да. Вот что плохо в этой истории. Довольно сильный. Она уже не встала на ноги после него, хотя и очень старалась. Это было тяжело для нее. И для Уолта тоже.
– И тогда они и переехали в Сарасоту? – спросила Алисса.
– Да. Уолт где-то узнал, что тут живет врач, который умеет поднимать на ноги инрультников. Тогда он продал компанию – аэродром, самолеты, все. Он сказал, что не будет больше работать, но уже через полгода открыл летную школу здесь, в Сарасоте. Он просто не мог без этого, понимаешь? Ему нравилось учить людей летать. А почти все доходы от школы шли на стипендии, которые он основал для неимущих студентов. По-моему, Ной до сих пор с трудом удерживает свой бизнес на плаву. Вернее, на лету.
– А ты не поехал с ними.
– Нет, – покачал он головой. – Они меня звали. Мне было очень грустно, когда они уезжали, но…
Алисса заглянула ему в глаза. Она понимала, почему он отказался уехать на юг с людьми, которых любил и которые были его настоящей семьей.
– Из-за матери, да?
– Иди сюда. Зачем ты отодвинулась?
– Затем. Я знаю твои хитрости. Я пододвинусь, ты меня поцелуешь и сможешь не смотреть мне в глаза.
– Я не поэтому хочу поцеловать тебя.
– Я права? – настаивала Алисса. – Ты остался в Техасе, потому что знал, что, если уедешь, твой отец начнет избивать мать?
Сэму явно не нравился этот разговор.
– Ну и что особенного? Я знал, что все лето дома будет Лейни. Она работала учительницей в частной школе, а с июня по август жила дома. Пока кто-то из нас был дома, отец еще держал себя в руках, поэтому… – Он пожал плечами. – Зато я приезжал сюда каждое лето.
– И уезжал каждую осень. – Алиссе хотелось взять его за плечи и встряхнуть. – Ты отказался жить с людьми, которые любили тебя, ради того чтобы заботиться о женщине, которой было на тебя наплевать. Она ведь ни разу не защитила тебя, не пожалела.
– Ну, да, – подтвердил Сэм. – И у нее было имя – мама.
– Сэм…
– Я настоящий охренительный герой! – ухмыльнулся он. – Иди сюда и поцелуй меня.
Алисса так и сделала.
И в это время зазвонил ее телефон.
Пока Мэри-Лу готовила завтрак, Уитни читала Аманде и Хейли «Алису в Стране чудес».
Это было уже чересчур. Невероятно. Почти чудо.
В отсутствие отца и миссис Дауне, мучить которых Уитни, вероятно, считала своим долгом, она становилась вполне разумным и даже симпатичным существом.
Мэри-Лу зевнула и добавила в кофеварку лишнюю ложку кофе. Этой ночью она вообще не спала.
А сейчас страдала от запоздалого раскаяния. Вчера, после того как ушла Уитни, которая весь вечер проторчала в ее комнате и два раза подряд посмотрела «Мулен Руж» (Эван МакГрегор, конечно, божественно хорош, но сколько же можно?), все страхи Мэри-Лу вернулись. Они выглядывали из углов, скрипели половицами, что-то угрожающе нашептывали ей в ухо, и она так и не решилась расстаться со своим арсеналом.
Более того, Мэри-Лу заперлась в спальне, достала один из пистолетов и попыталась понять, куда же вставляют патрон. Полной ясности по этому вопросу у нее так и не появилось.
А утром, когда рассвело, все страхи куда-то испарились, и теперь Мэри-Лу ругала себя за то, что так глупо упустила случай вернуть оружие на место.
– Какие у тебя планы на сегодня? – поинтересовалась она у Уитни.
– Наверное, посижу дома. А вы что будете делать?
– Лично я до ланча буду мыть холодильник, – соврала Мэри-Лу.
– А-а… – Она взглянула на Уитни и едва удержалась от смеха: у той было такое комическое выражение лица. – Помочь тебе? – вдруг спросила девушка.
Нет, это точно, чудо.
– Я пошутила, – призналась Мэри-Лу. – Думаю, мы тоже посидим дома, потому что на улице страшная жара. – И потому что даже при свете дня она боится стать мишенью для снайпера. – Может, сложим пару пазлов или поиграем во что-нибудь. Сегодня очередь Аманды выбирать. Присоединяйся к нам, если хочешь.
Уитни счастливо улыбнулась:
– Спасибо. С удовольствием.
Алисса перекатилась на край кровати и схватила телефон.
– Это Джулз, – сообщила она Сэму и нажала на кнопку. – Есть новости?
– Из лаборатории пока ничего, – ответил Джулз.
– Из лаборатории пока ничего, – повторила Алисса для Сэма.
– Боже праведный! – возмутился Джулз. – Он в твоей комнате в такую рань?
– Кто в моей комнате? – Алисса закрыла глаза и прикусила губу. Черт, как она прокололась! Сэм встал с кровати, ушел в ванную и закрыл за собой дверь.
– Ну ладно, – вздохнул Джулз. – Ладно. В твоей комнате никого нет, но ты такая дура, Алисса! Впрочем, спешу тебя успокоить – ты такая не одна, моя милая. Похоже, сегодня была международная ночь опрометчивых связей для всех на свете, кроме нас, несчастных, вынужденных торчать в офисе до рассвета.
Что он несет?
– Джулз, ты не мог бы перевести все это на какой-нибудь понятный мне язык?
– Я звоню, чтобы выяснить, не звонил ли тебе за последние восемь-двенадцать часов Макс.
Наконец-то до Алиссы дошло. Господи, что же это творится?
– Макс не звонил ни разу за ночь?
– Это я и пытаюсь тебе объяснить, подруга. Его нет в номере, и его мобильный не отвечает.
Алисса не верила своим ушам.
– Пегги считает, что его нет в живых, и собирается звонить президенту, – продолжал жаловаться Джулз. – Но она ничего не знает о…
– … Джине, – договорила за него Алисса. Ох, Макс!..
– И что мне делать? Если Макс ничего не рассказал ни Пегги, ни остальным нашим об этой девушке, то я точно не собираюсь раскрывать им глаза. А Пегги действительно очень волнуется.
– Соври ей что-нибудь неопределенное, – посоветовала Алисса. – Намекни, что, по твоим сведениям, с ним все в порядке и что у него в Сарасоте есть приятельница. Не называй никаких имен. Просто скажи Пегги, чтобы дала ему несколько часов отдохнуть от всего этого… Bay! Вот уж не думала, что Макс когда-нибудь…
– А ты с ней знакома?
– Нет.
Во время операции в Казбекистане Алисса сидела на крыше аэровокзала и держала на прицеле кабину пилотов. Именно она и старшина Уэйн Джефферсон парой точных выстрелов в голову обезвредили двух террористов, изнасиловавших Джину и убивших капитана авиалайнера.
Но потом, когда Джина захотела встретиться со спецназовцами и агентами ФБР, спасшими ей жизнь, Алисса, к счастью, куда-то уехала.
Ей было бы слишком тяжело лично встречаться с этой девушкой. Ее палец не дрожал, когда она нажимала на курок снайперской винтовки. Она знала, что человек, чье лицо она видела в прицеле, потерял право на жизнь в тот момент, когда поднялся на борт самолета с намерением убить всех, находящихся в нем.
Но если бы Алисса встретилась с Джиной, пожала ей руку и заглянула в глаза, если бы эта девушка стала для нее не просто именем в сводках, а реальным человеком, то реальными стали бы и подонки, издевавшиеся над ней.
Реальными людьми, у которых есть матери, жены, а может, и дети.
Нет, Алисса не хотела знакомиться с ней.
– Макс пропал без всякого шанса на спасение, – весело сплетничал Джулз, – хотя, я и не исключаю, что он опять провел всю ночь в своей машине на стоянке у отеля.
– Опять? – ахнула Алисса. Ох, Макс…
– Ревнуешь? – ехидно поинтересовался Джулз.
– Ни чуточки. Позвони мне сразу, как только получишь отчет из лаборатории.
– Позвоню, – пообещал он. – Кстати, есть кое-какие новости насчет той шпаны, что едва не убила Ибрагима Рахмана, помнишь? На первом допросе они сказали, что к ним подошел какой-то мужик и посоветовал им не спускать с Рахмана глаз, потому что тот ведет себя подозрительно, а сам ушел, якобы для того чтобы отыскать представителя Секретной службы, но так и не вернулся. И все это было за полчаса, до того как началась стрельба. Занятно, да? Мы связались с этими парнями и попросили описать того мужика. И догадайся, что они сказали?
– Что он был блондином?
– Умница! Вручите этой женщине приз! Впрочем, не надо – она уже получила свой приз этой ночью.
– Кончай со своими шуточками, миленъкий!
– Мы показали шпане мутную фотку, на которой блондин стоит рядом с Мэри-Лу у библиотеки в Сан-Диего, и они его сразу же опознали. Это точно тот, кто нам нужен! А шпану сейчас охраняет ФБР. Передай Сэму – кхе-кхе – если вы случайно увидитесь, что его теория насчет того, что террористы станут следить за садовником, попала в самую точку. Но Рахмана до сих пор не нашли – ни живого, ни мертвого.
– А как там Келли Паолетти и Космо Рихтер?
– Миссис Паолетти сделали операцию, и она сейчас в палате интенсивной терапии. Помолись за нее, когда будет время. А у Космо сломано несколько костей, но в целом он в порядке, – отчитался Джулз. – Ну все, меня зовет Ларонда. Пегги на второй линии. Сейчас постараюсь убедить ее, что Макс не мертв, а наоборот – очень даже жив.
Джину разбудило какое-то непонятное назойливое гудение.
Она открыла глаза и решила, что, наверное, еще спит и видит сон. Правда, потом быстро сообразила, что ни в каком, даже самом прекрасном сне ей не приснилось бы, что Макс до утра останется в ее постели.
Непонятное гудение издавал его мобильник, в котором был отключен звук. Он настойчиво вибрировал в кармане пиджака, брошенного на пол вчера вечером.
Вчера вечером…
У Макса было бледное и усталое лицо, и Джина обрадовалась, когда гудение наконец прекратилось. Но оно тут же началось снова, и стало ясно, что поспать ему не дадут. Он открыл глаза и увидел Джину.
– Тебе кто-то звонит, – прошептала она.
Макс молча смотрел на нее, и по тому, как менялось его лицо, Джина видела, что он постепенно вспоминает события прошедшей ночи, словно у него в сознании на ускоренную прокрутку включилась видеозапись.
– Принести тебе телефон? – спросила она.
Он тяжело сглотнул, поднял голову и вытер рукой рот, поморщившись, когда обнаружил, что спал так крепко, что из уголка губ капала слюна.
– Нет, спасибо. – Он перевернул подушку и откашлялся. – Сколько времени?
Телефон замолчал.
– Почти половина восьмого.
Он недоуменно смотрел на нее, словно не веря, что проспал почти семь часов.
– Да здравствует секс! – тихо сказала Джина.
– Да. – Он коротко посмотрел на нее и сразу же перевернулся на спину и закрыл глаза рукой. Удивительно, как быстро у него отрастает щетина. Всего одна ночь – и он выглядит как модель с обложки мужского журнала мод.
– Черт, мне надо идти, – хрипло проговорил Макс и не двинулся с места. – Я должен был появиться в офисе час назад. Мануэль Конеско, наверное, уже расположился за моим столом. Хотя, конечно, на самом деле это его стол.
Джина подперла щеку кулаком:
– Из этого, вероятно, следует, что ты не успеешь накормить меня завтраком?
– Завтраком? А что это такое?
Ого, он шутит. Это хороший знак.
Она положила руку ему на грудь, но в тот же момент опять ожил проклятый телефон, и Джина так и не поняла, почему Макс вдруг резко поднялся и свесил ноги с кровати.
– Черт, – пробормотал он. – Вот поэтому я и не сплю: стоит начать – и уже не можешь остановиться.
– Знаешь, если делать это каждую ночь, то просыпаться будет значительно легче.
– Да. – Макс потер лицо. – Вполне логично.
Он взял с тумбочки пульт, включил телевизор и переключал каналы, пока не нашел Си-Эн-Эн. Прослушав сообщение диктора о том, что за прошедший год значительно выросли объемы продаж оружия, Макс выключил звук.
– Я всегда радуюсь, когда утром включаю телевизор и узнаю, что ничего не взорвалось и не сгорело, – объяснил он Джине.
Ну что ж, хотя Макс, по-видимому, и не желал, чтобы она до него дотрагивалась, можно сказать, что «следующее утро» – как известно, самый опасный момент в отношениях – пока проходило нормально. Во всяком случае, они разговаривали.
Телефон продолжал требовательно гудеть.
– Ты не будешь отвечать?
– Нет, – помотал головой Макс. – Он все время так трясется.
Джина села в кровати, одеяло сползло, и Макс поспешно отвернулся.
Ну, вот! Это уже ненормально.
– Послушай, ты ночью уже видел меня голой.
– Да, я это отлично помню. – Он встал и отправился в ванную, стараясь не поворачиваться к Джине лицом. Словно хотел скрыть от нее, что его тело проснулось гораздо быстрее, чем он сам.