И все же она выглядела как кинозвезда. Одетая в облегающую черную водолазку и такие же черные брюки, в кошмарных башмаках, прибавлявших ей добрый дюйм роста, Алессандра выглядела не менее заметной, чем стадо слонов, марширующее по улицам. Впрочем, она не остригла волосы, а действительно покрасила их в черный цвет, и теперь они весьма эффектно обрамляли ее лицо. По контрасту с этим новым цветом волос ее глаза казались ярче и заметнее, так что узнать ее стало гораздо легче.

Гарри покосился на Джорджа, которого тоже внезапно одолел приступ кашля. Другие агенты — Кристина Макфолл и Эд Бах — были явно смущены. Вся эта операция могла иметь успех, только если бы они плохо выполняли свою работу, а Алессандра была живым доказательством того, что работа выполнена из рук вон плохо. Теперь Тротта не составит большого труда найти Алессандру Ламонт.

Алессандра скрыла глаза под темными очками и принялась разглядывать свой новый дом.

Ривер-Пол, штат Нью-Йорк, у самой границы со штатом Коннектикут, в каких-нибудь двадцати милях к северу от окончания шоссе номер 684. Это была сельская местность со множеством домов, отделенных от ближайших соседей полосой земли шириной в два акра, с пологими холмами, образующими весьма живописный ландшафт, и большими открытыми пространствами, чтобы можно было отражать удары мафии без риска подстрелить кого-нибудь, кроме отставших от стада коров. Большим преимуществом являлась также близость к Нью-Йорку, всего два часа езды — расстояние, легко преодолимое и для киллеров, и для агентов ФБР.

Гарри наблюдал за Алессандрой, пока она разглядывала белый коттедж, переводя взгляд с облупленной рамы двойного слухового оконца на красную облезлую входную дверь. Это и домом-то трудно было назвать, по крайней мере по сравнению с тем дворцом в Фармингдейле, где она жила прежде. Но надо сказать, она не вздыхала, выражая свой ужас, не ахала, не издавала испуганных восклицаний. Она даже не позволила себе с отвращением скривить губы — просто смотрела, и все.

Цветочные грядки перед домом заросли сорняками, газон, если это можно было назвать газоном, местами покрылся травой, в которой можно было утонуть по колено, зато в других местах он выглядел голым и пыльным. На полуакре земли, окружавшей дом, не было ни одного деревца: летом дом и двор станут сущим адом. Задний двор окружала высокая уродливая изгородь из металлических колец — такими обычно обносят плавательный бассейн. Но бассейна здесь не было; зато одиноко ютящийся гараж, казалось, был готов рухнуть от самого слабого дуновения ветра.

Алессандра повернулась посмотреть, как отъезжает машина.

— Нам бы лучше войти в дом, — сказала ей Николь. — В первые несколько недель вам следует вести себя тихо. Алессандра вздохнула.

— Я-то думала, что буду здесь в безопасности. — Голос ее звучал тихо и спокойно. — Вы хотите сказать, что мне придется прятаться в этом доме?

— Всего лишь предосторожность, — попытался смягчить неприятное впечатление Джордж. — И только на несколько дней.

— Дней? — спросила Алессандра и посмотрела на Ники. — Или недель?

— У меня есть ключи от задней двери. — Николь, не отвечая, прошла вперед по подъездной аллее к изгороди из металлических колец.

Бах и Макфолл дружно отвернулись, смущенные предписанной им ролью в этой операции, Джордж же последовал за Николь.

Оставался только Гарри.

Алессандра бросила на него быстрый взгляд — всего на полсекунды, — потом опустила глаза, полагая, что и он попытается увернуться от прямого ответа.

— Недели, — сказал Гарри, и она повернулась к нему; на ее непроницаемом лице принцессы он прочел удивление. С того момента, как она вышла из машины, это лицо оставалось бесстрастным.

Гарри сделал ей знак следовать за ним по растрескавшемуся покрытию подъездной дорожки.

— Скорее, недели, — повторил он. — Так-то, ваше величество.

Его ответ ей не понравился, но он был лучше, чем молчание, и она кивнула.

— Спасибо.

Ее улыбка была очень слабой и больше похожа на гримасу; она вовсе не походила на царственную улыбку принцессы, хотя, вполне возможно, была искренней.

Алессандра обогнала его, и он ощутил дуновение, аромат ее духов. Это был нежный, сладостный аромат и очень знакомый — те самые духи, которыми от нее пахнуло в тот его первый визит в Фармингдейл, в ночь, когда преступники вломились в ее дом и разгромили его. Если бы даже они не знали, где она живет, то вычислили бы ее по запаху.

Почему-то от этой мысли он почувствовал себя скверно. Гарри не мог сказать, что вызывало его беспокойство — ситуация, время или цель.

Скорее все-таки возможная жертва. Алессандра Ламонт. Она-то больше всего и беспокоила его, и беспокоила во многих отношениях. Правда, ему и прежде приходилось проявлять заботу о красивых женщинах и защищать их; так почему именно эта трогала и беспокоила его?

Николь, повозившись с замком на воротах, внезапно распахнула их и, отведя створку, сделала знак Алессандре войти.

Гарри увидел собаку первым, раньше всех, раньше, чем ее увидела Алессандра: мгновение огромная немецкая овчарка стояла молча в обнесенном оградой дворе, в тени, отбрасываемой гаражом, и вдруг ринулась вперед, обнажив клыки и злобно рыча.

Оттолкнув Алессандру с дороги, Гарри бросился вперед и успел захлопнуть ворота.

Даже Николь вскрикнула, когда собака с грохотом ударилась о створку ворот и та с дребезжанием содрогнулась.

Пока Гарри возился со щеколдой, запирая ворота, Джордж и двое других агентов помогли Алессандре, упавшей от неожиданного толчка на подъездную аллею, подняться на ноги. Все это время собака яростно лаяла и пыталась вцепиться в пальцы Гарри. Шум был оглушительным, почти таким же громким, как в тех случаях, когда во время взлома срабатывала сигнализация.

Наконец с помощью Николь Гарри удалось закрыть ворота, сохранив при этом в целости все пальцы. Джордж оттащил Алессандру в сторону, и теперь она прижималась к нему, пряча лицо у него на груди; все ее тело содрогалось. При падении ее брюки порвались, и одно колено было видно сквозь прореху, но она, по-видимому, этого не замечала.

Черт возьми, а ведь он мог оказаться на месте Джорджа и она бы льнула к нему, а ее руки обнимали бы его за шею!

Гарри тотчас же прогнал эту мысль. Глупо! Сейчас надо думать совсем о другом.

— Черт, кто отдал распоряжение о том, чтобы снабдить дом сторожевой собакой? — взревел он.

Бах тут же зашелестел бумагами, ища в них ответ на вопрос, кто виноват в этой накладке. Но искать ему пришлось недолго, потому что вперед выступила агент Макфолл.

— Я, — сказала она спокойно, словно уже заранее приготовилась принять на себя гнев Николь и Гарри. — Мы знали, что миссис Ла… миссис Конвэй панически боится собак — об этом сказано в ее досье, — вот и подумали, что сторожевая собака сыграет в этом случае роль очень хорошего прикрытия. Кто бы ее ни искал, он никогда не решит, что она может жить в доме с такой собакой. Я отдала распоряжение до того, как…

Она осеклась и посмотрела на Алессандру, внезапно осознав, что сказала, должно быть, больше, чем собиралась.

— Имя собаки Шнапс, — подхватил Джордж, к изумлению Гарри, повышая голос. — Ее тренер — Джо Харрис. Я работал с ними обоими примерно три года назад.

Он попытался передать Алессандру Баху, но смущенный агент никак не мог справиться со своей папкой, поэтому вместо него она попала в объятия Гарри.

Гарри тут же принял меры; он даже отступил, чтобы вместо него на дороге у Алессандры оказалась Николь, но та была слишком озабочена своей ролью разгневанного босса. Выходит, только он один мог и должен был принять на себя заботы об их подопечной. К счастью, она и сама уже прекрасно держалась на ногах, поэтому он только поддерживал ее под руку.

— Уведи ее в дом, — приказала Николь, потом обернулась к Джорджу:

— Можешь ты запереть эту собаку?

Алессандра, которая больше всего на свете хотела оказаться подальше от собаки, вырвалась от Гарри и побежала туда, где они оставили машины, так что ему пришлось припустить трусцой, чтобы догнать ее. Обернувшись, он увидел, что Джордж сделал какой-то знак рукой, и, как по волшебству, собака перестала лаять, будто ее выключили.

Джордж Фолкнер умел работать с собаками, хотя трудно было вообразить, что он не придет в ярость, если к его сшитому на заказ костюму пристанет хоть один собачий волос, хоть один клочок шерсти.

— Особенно хорошо я умею обращаться с суками, — услышал Гарри обычный спокойный и мягкий голос напарника и, увидев его ничем не омраченное лицо, не смог сдержать смеха. Он представил, как Никель медленно закипает, понимая, что ей нечем ответить на замаскированную шпильку своего бывшего мужа, особенно в присутствии двух своих агентов.

Алессандра подняла на Гарри полные страдания глаза.

— Вам это кажется смешным?

Мгновенно отрезвев, Гарри слегка растерянно произнес:

— Простите, мэм. Видите ли… это из-за Джорджа.

Она задрожала. Ей пришлось опуститься на потрескавшуюся бетонную ступеньку, потому что ноги ее не держали. На ее левом колене была кровоточащая ссадина, видная сквозь прореху в брюках, волосы растрепались, солнцезащитные очки превратились в горсть жалких обломков. Алессандра сидела на ступеньке, беззащитная, потерянная, — ничего похожего на холодную, уверенную в себе женщину, вышедшую из лимузина всего несколько минут назад. Она даже внутренне как-то съежилась — так выглядит воздушный шар, из которого вышел воздух.

— Вы в порядке? — спросил Гарри, присаживаясь рядом с ней и чувствуя к ней жалость, хотя только что строго-настрого запретил себе это — ведь Алессандра не была жертвой, она сознательно позволила себя вовлечь в эти неприятности, когда принесла брачные клятвы Гриффину Ламонту.

— Все зависит от того, можете ли вы определить словами «в порядке» состояние человека, которого уже несколько раз пытались убить.

Глаза Алессандры наполнились слезами, а нижняя губа задрожала. Такое уж было у него везение — она собиралась расплакаться.

— Я ненавижу все это, — сказала Алессандра. — Ненавижу этот дом, ненавижу свои волосы, ненавижу вас.

— Знаю, — ответил Гарри.

Она его ненавидела. Конечно, это не должно было иметь никакого значения, но почему-то было ему неприятно.

— Мне жаль.

Слезы хлынули из глаз Алессандры сплошным потоком, и Гарри стало ясно, что в этом нет ничего показного и преднамеренного. Она яростно сопротивлялась, пыталась побороть этот приступ слабости, хотя явно проигрывала битву.

Впрочем, и Гарри свою тоже проиграл. Изрыгая проклятия, он обнял ее за плечи, ожидая, что она отшатнется; но Алессандра, по-видимому, была сломлена полностью и, вцепившись в него, прижалась к нему и спрятала лицо у него на шее.

Она была теплой, много теплее, чем когда разыгрывала роль принцессы. И пахло от нее так чертовски хорошо, что у него просто сжималось горло.

Гарри снова выругался, на этот раз тихонько, сквозь зубы, потому что не мог заставить себя оторваться от ее ароматных волос. Проводя рукой по этим мягким, как у ребенка, волосам, он понимал, что делает это не только ради утешения. Он умирал от желания прикоснуться к ее волосам с того самого момента, как увидел их.

— Эта собака навсегда останется здесь? — спросила Алессандра приглушенным голосом.

— Навсегда.

Это было некое относительное понятие — она не должна была задержаться в Пол-Ривер надолго: после того как Тротта попытается убить ее и они упекут мерзавца в тюрьму, ей снова придется переехать. Но и тогда не будет уверенности в том, что она надолго останется на новом месте. Никто и никогда не мог и не может дать такой гарантии. В слове «навсегда» есть нечто нереальное, кроме тех случаев, когда речь идет о смерти. Гарри знал, что только смерть или скорбь об умерших длятся вечно.

— Если хотите, — сказал он, — собаку уберут.

— Хочу.

— Неужели животные всегда приводят вас в такой ужас?

Алессандра вытянула вперед руку, пытаясь держать ее так, чтобы она не дрожала.

— Нет, это нервное.

Гарри улыбнулся. Она ему гораздо больше нравилась такой, чем когда казалась лишенной чувств Снежной Королевой.

— Я читал досье, которое упомянула агент Макфолл. Вы ведь говорили, что боитесь собак и что это было хорошо известно и вашему мужу, и его друзьям, в частности, возможно, Майклу Тротта.

— Майкл Тротта действительно знает.

— В таком случае понятно, почему Крис решила поместить тут собаку. Думаю, в ваших интересах оставить Шнапса здесь на некоторое время. Если вы действительно не хотите, чтобы Майкл Тротта нашел вас, вы должны вести образ жизни, совершенно не похожий на тот, что вела Алессандра Ламонт, и походить на Барбару Конвэй во всех отношениях. А если для Барбары чувствовать себя надежно защищенной — значит иметь при себе огромную собаку, то…

Она подняла голову. Тушь на ее ресницах размазалась, и вокруг красных распухших глаз образовались черные круги. Теперь она выглядела почти земной женщиной.

— Как вы думаете, я должна разрешить им оставить мои волосы в таком безобразном состоянии и сохранить этот чудовищный темный цвет?

Гарри не мог удержаться от улыбки:

— Так вот что случилось? Вам не понравился цвет, и поэтому вы уговорили их покрасить волосы в более темный?

Алессандра вытерла слезы руками.

— Цвет был ужасный. Конечно, выглядело это вполне реалистично, но кто же захочет иметь волосы такого уродливо-скучного цвета?

— Тот, кто пытается скрыться от мафии и ее киллеров, — высказал предположение Гарри.

— У вас нет носового платка?

— Неужели я похож на человека, у которого он может быть?

Алессандра отрицательно покачала головой и вытерла нос тыльной стороной ладони.

Прежде чем убрать руку, он ободряюще сжал ее плечи.

— Попробуйте потерпеть собаку несколько дней — может быть, привыкнете.

— Этого никогда не произойдет. Даже маленькие собачки приводят меня в ужас.

Она тяжело и горестно вздохнула — печальная фигурка, с подбородком, подпертым обеими руками, с локтями, упершимися в брюки, покрытые пятнами.

— Я так устала.

— Да, последние несколько дней были нелегкими. Я тоже порядком устал.

Несколько минут они сидели молча. Гарри оглядел запущенный двор, а Алессандра как зачарованная смотрела на муравейник, переместившийся из плотной, слежавшейся глины в место у самого подножия лестницы.

Потом она подняла голову и посмотрела на него.

— Право, мне очень жаль, что вы потеряли сына. Не могу себе представить, что чувствуешь, когда так вот теряешь ребенка. — Алессандра безрадостно рассмеялась и снова принялась наблюдать за муравьями. — Я хорошо понимаю, что это значит — желать ребенка и не иметь возможности завести его, пытаться взять ребенка на воспитание и получить отказ… Хотя едва ли это одно и то же.

— Постойте! — Гарри повернулся к ней. — Вы хотели иметь детей?

— Гриффин и я пытались два года.

Она пожала плечами, и ее нижняя губа снова задрожала, а Гарри в очередной раз осознал, что ему далеко не безразлично то, что она ему сообщила.

— Я прошла почти все положенные в этом случае тесты, пока меня не признали бесплодной. Господи! Как я ненавижу это слово! Врачи полагают, что причина в том, что в шестом классе я переболела скарлатиной. Возможно, это осложнение.

Так вот как? Теперь вся история приобретала иную окраску. Гриффин Ламонт начал бракоразводный процесс не потому, что его жена не хотела и отказывалась иметь детей. Ламонт ее оставил потому, что она не могла иметь детей. Сукин сын!

— Господи! — сказал Гарри. — Мне так жаль. Не могу поверить, что вы с Ламонтом пытались взять ребенка из приюта и вам отказали.

— Гриффин не хотел. Я попыталась это сделать, только когда мы разошлись. Там есть ребенок, девочка Джейн Доу. Вы можете поверить, что в больнице кто-то назвал ее так? Она едва ли сможет когда-нибудь ходить, и ей еще надо сделать несколько операций на сердце — у нее врожденный порок. Но я ее люблю, а они там считают, что в приюте ей будет лучше, чем со мной. Вот почему я взбесилась, когда поняла, что моя новая одежда погибла.

— Одежда?

— Ну, когда взорвалась эта бомба в машине, — пояснила Алессандра. — Когда еще я вам врезала…

— Да, — сухо ответил он, — прекрасно помню.

— На следующее утро меня пригласили на собеседование, чтобы решить, смогу ли я стать приемной матерью для Джейн. — Губы Алессандры снова задрожали. — Я думала, если буду выглядеть хорошо, то понравлюсь им, произведу хорошее впечатление и они мне разрешат ее взять. Я рисковала жизнью из-за этих новых тряпок, и в тот момент мне не пришло в голову, что у меня больше нет дома.

— А мне тогда показалось, что вы рехнулись, — усмехнулся Гарри.

— Возможно, вы правы. Если от любви к ребенку можно сойти с ума, то значит, так оно и было. — Алессандра подняла на него полные слез глаза. — Теперь я никогда больше не смогу ее взять.

Этого Гарри не мог вынести. Робко, нерешительно, понимая, что совершает ужасную ошибку, он потянулся к ней и положил руку ей на спину.

— Мне жаль, — сказал он.

Алессандра выпрямилась, повернулась и прижалась к нему.

— Я хочу домой, пожалуйста! Не можете ли вы отвезти меня? — Она словно забыла, что вместо дома у нее теперь была куча щебня и пепла, огороженная желтой лентой, протянутой полицейскими.

Гарри неуклюже похлопал ее по спине.

— Я не могу этого сделать, Барбара.

— Боже! Не называйте меня так!

— Но теперь это ваше имя! Вы должны приучить себя к нему.

— Я не хочу к нему привыкать! Я хочу домой! Хочу навещать Джейн. Пожалуйста, Гарри!

Его сердце детектива болезненно сжалось.

— Я не могу вас туда отвезти.

— Не можете или не хотите?

Размазанная тушь теперь потекла по ее щекам двумя черными струйками.

— Я не должна там появляться, да? Но вы не можете меня заставить. Или можете?

О черт! Он не позволит ей сделать это!

— Конечно, вы имеете право выбора, но…

— Может быть, мне попытать счастья и объясниться с Майклом Тротта?

Гарри крепче прижал ее к себе.

— Вы хотите умереть? Вы хотите именно этого?

— Но я не думаю, что Майкл действительно хочет меня убить. Мне трудно в это поверить… После того как я вернула деньги… — Она вытерла глаза и попыталась объяснить:

— Если я останусь здесь, ко мне будут поступать только те сведения, которые ФБР позволит мне узнать. А вдруг вы окажетесь не правы?

Гарри продолжал обнимать ее за плечи, боясь выпустить и тем дать понять, что ей позволяется уйти. На самом деле в любой момент она могла подняться с места и отправиться прямо в лапы к Тротта, который непременно убьет ее.

Гарри не хотел, чтобы она умирала.

— Вы не правы.

— Но неужели непонятно? Я могла бы тогда вновь обрести свою жизнь.

Он привлек ее еще ближе к себе, крепко прижал к своей груди, понимая, чего она хочет, понимая, что она чувствует. Это было несправедливо. У нее отняли жизнь. Эта несправедливость была ужасной.

— Нет, Элли, не можете. У вас нет больше дома. У вас ничего больше нет.

Алессандра покачала головой, будто пыталась отгородиться от его слов.

— Мне нужна моя жизнь. Я хочу ее вернуть. — Она издала странный звук, нечто среднее между смехом и рыданием. — Господи! Иногда мне кажется, что я даже была бы рада вернуть Гриффина, если бы это было возможно.

— Но это невозможно, — решительно возразил Гарри. — Гриффин умер. Отправляйтесь на Лонг-Айленд — и последуете за ним.

Она вцепилась в его куртку.

— Если я останусь, то стану Барбарой Конвэй, а Алессандра Ламонт умрет.

— Да, и, вероятно, наступило время, когда вам пора от нее избавиться.

При этих словах она подняла голову. Ее глаза были широко раскрыты, на ресницах дрожали слезы. Нос Гарри находился в нескольких дюймах от ее носа, а рот настолько близко от ее рта, что он мог бы поцеловать ее. Только тут он внезапно осознал, что держит ее в объятиях, а также то, что эти объятия предназначались не для одного лишь утешения.

Теперь он ощущал ее как женщину, тело которой было нежным, а груди высокими и полными. Он также ощутил упругость ее бедра, его изгиб. Все это воспринималось как обещание чего-то невероятного.

Внезапно он словно утратил свою неуклюжесть — одна его рука обнимала ее талию, другая оказалась на шее под волосами. Обнимать ее было приятно и удобно, будто он занимался этим всю свою жизнь.

Для него не составило бы большого труда наклониться и поцеловать ее в губы. От нее пахло кофе и шоколадом, и он знал, что на вкус ее губы окажутся сладкими.

Но Гарри не сделал этого последнего движения, и она тоже не двигалась. В течение некоторого времени они так и оставались неподвижными, будто их подвесили в воздухе, и едва осмеливались дышать.

Тикали часы, шли секунды, минуты… Почему она не отстранилась? Хотела, чтобы он поцеловал ее? Черт возьми! Что же он делает? Поцеловать ее было бы чистым безумием.

Гарри медленно наклонил голову, и она не отстранилась, напротив, подняла к нему лицо и…

За их спиной отворилась входная дверь. Алессандра отпрянула от него и вскочила на ноги.

Во взгляде Джорджа Гарри прочел, что от напарника не ускользнуло стремительное движение Алессандры.

— Все чисто. Ник ждет вас в доме.

Алессандра вытерла ладонью все еще влажное лицо и без особого успеха попыталась привести в порядок волосы, хотя понимала — пока ей не дадут умыться и сменить одежду, она по-прежнему будет выглядеть убого.

— У тебя есть носовой платок? — спросил Гарри. Конечно, у Джорджа он был. Детектив молча протянул его Гарри, а тот, в свою очередь, передал его Алессандре.

— Мы придем через секунду, — сказал Гарри напарнику.

Джордж тотчас скрылся, плотно закрыв за собой дверь, а Алессандра принялась вытирать глаза и сморкаться.

Что ему полагалось сказать? Должен ли он извиниться за то, что чуть было не поцеловал ее? А может, за то, что не использовал удобного случая, когда мог бы это сделать? Вероятно, было бы правильно показать свое влечение к ней именно таким образом — выложить карты на стол и вести себя сообразно ее реакции.

Когда Алессандра перевела дух и обрела способность говорить, Гарри уже знал, что ему предстоит услышать. Конечно, он застал ее врасплох, в момент эмоционального кризиса. Она будет ему признательна, если впредь он будет держать свои блудливые руки подальше от нее.

Однако вместо этого она сказала совсем другое:

— Не хочу, чтобы они думали, будто я плакала. Пожалуйста, не говорите им, ладно?

Неужели она совсем не заметила того, что он чуть не поцеловал ее?

Гарри откашлялся, чтобы голос его звучал тверже:

— Не скажу.

Алессандра с тревогой повернулась к нему:

— Вы думаете, они не догадаются?

Гарри разглядывал ее обведенные черными кругами глаза, все еще красные и опухшие, покрасневший нос, разводы на щеках, оставленные пролившимися слезами, там, где они смыли косметику. Интересно, а если бы он ее поцеловал, она по-прежнему делала бы вид, что не заметила этого? Притворялась бы, что ничего не произошло?

— Да, — ответил он.

— В этом нет сомнений, да?

Он вытащил из кармана темные очки и протянул ей:

— Возьмите. Это поможет.

Надевая их, Алессандра застенчиво улыбнулась, и они вошли в дом.