Глава 18

Имоджин не могла от него сбежать. Он был повсюду. Он без усилий поглотил весь ее мир, остались только его руки, его запах, угрожающе окружавший ее. Он посадил ее на лошадь перед собой и держал, как ребенка, безжалостно заключив в свой мир, откуда не было исхода.

Она резко выдохнула и стиснула руки, пытаясь отгородиться от реальности.

Если бы она перестала существовать, то перестала бы чувствовать его тело, прижатое к спине, тело, старающееся ее поглотить. Но она его чувствовала, и что бы ни делала, оно не уходило.

Дрожь отвращения пробежала по спине, он это почувствовал, и она с тошнотворной ясностью поняла, что он наслаждается. Роджер так прижался к ней, что она испугалась, что впечатается в него навеки, и от этого опять задрожала.

Это его возбудило еще больше.

Руки сжали ее до боли.

– Это дрожь предвкушения? Не можешь дождаться, когда я тебя возьму? Что ж, придется потерпеть, я не погублю тебя спешкой, – заговорщицки прошептал он ей на ухо, хохотнул, и она инстинктивно попыталась отодвинуться. – Имоджин, дорогая, это же седло. Тебе некуда деваться. – Он небрежно подтянул ее к себе. – Придется тебе остаться здесь. Со мной.

Одинокая слеза сползла по ее щеке. Надо надеяться, Роджер не видит, нельзя показывать ему свою слабость. Если он узнает, то станет только сильнее и сможет погубить ее окончательно.

Вообще-то она этого не очень боялась. Если умрет тело, то душа освободится от этого жуткого мира, но ей не хотелось принимать покой, который предлагала смерть. Нельзя сдаваться, слишком многое поставлено на карту. Имоджин не пошевелилась, боясь, что Роджер узнает ее секрет, но мысленно закрыла живот руками.

Она должна перетерпеть этот ужас ради их с Робертом ребенка.

Каждый раз, когда ребенок шевелился, Имоджин сдерживала дыхание, боясь, что Роджер уловит это движение, а если он узнает, никакие силы на земле его не остановят, он вырвет у нее ребенка.

Но он пока не заметил, и она с яростью подумала, что сделает все, что в ее власти, чтобы и дальше было так. Она не даст причинить вред ребенку, даже если придется не считаться со своими желаниями.

Ребенок сохраняет ей жизнь, а она сохраняет жизнь ему; она слабо улыбнулась, ей пришло в голову, что он уже похож на своего отца. Как будто эта пара договорилась защищать ее, каждый своим способом.

От мысли о Роберте у нее перехватило горло, за воспоминанием пришло чувство вины. Она оставила его в опасности. Брат сказал, что сейчас он, может, и лишился благоволения короля, но это ненадолго, зато Роберт этого благоволения никогда не имел. Роджер со смехом пророчествовал, что Вильгельм воспользуется ситуацией и навсегда избавится от Роберта.

Может быть, это уже случилось; может быть, его уже отправили в иной мир. Она вздрогнула и запретила себе такие мысли. Если она их допустит, они ее погубят, а Роберт не хочет этого. Роберт хочет, чтобы она жила и всегда помнила, что он ее любит. Время и расстояние, жизнь и смерть – ничто не могло опровергнуть ее уверенность.

Она стала вспоминать о любви, которую Роберт ей отдавал в тюремной камере, о любви, которую она давала ему в ответ, о силе, которую излучал Роберт, даже готовясь к смерти. Даже в преддверии смерти он заботился только о ее безопасности, думал только о том, что она его любит, и это наполняло ее благоговением.

Нет, не просто любит. Он – ее часть, ее половинка, и она должна жить, чтобы оставалась в живых эта половинка.

Он всегда будет жить в ее памяти и в той душе, которая создана их любовью.

Значит, она должна выдержать.

Еще одна непрошеная слеза скатилась по щеке.

Она вздрогнула, когда Роджер стер слезу большим пальцем.

– Если ты будешь плакать, дорогая, я подумаю, что ты не хочешь быть со мной, и обижусь. – Он поцеловал ее в шею. Она содрогнулась, он засмеялся и всосал в себя нежную кожу, как будто старался напиться ее страхом. – А мы этого не хотим, правда? – подняв голову, насмешливо спросил он.

Она напряженно помотала головой.

– Этого мало, – прошептал он, и рука двинулась вверх. – Я хочу услышать, как ты это скажешь. Я всегда находил твой голос… утешительным. – Рука накрыла грудь. – Утешь меня, сестренка.

– Нет, Роджер, я этого не хочу, – резко сказала она и попыталась сдернуть руку, больно впившуюся в грудь.

Роджер хохотнул и опустил руку.

– Так-то лучше.

На этот раз ей удалось сдержать дрожь отвращения. Она постаралась избавиться от любых мыслей, погрузилась в пустоту, где не было ни ее, ни Роджера, ни страдания.

Она не знала, сколько пробыла в таком состоянии, но, видимо, успешно построила эту пустоту, потому что не сразу поняла, что они остановились. Роджер снял ее с лошади; Имоджин послушно последовала знакомому порядку устройства лагеря, как будто все происходило не с ней, а с кем-то другим.

Она не пыталась бежать. Бежать было некуда.

Она услышала, как он приближается, поняла, что он сделал издевательский поклон, перед тем как ухватить ее за локоть и подтолкнуть.

– Миледи, позвольте препроводить вас к ручью.

Сначала она спотыкалась, но вскоре приноровилась. Она быстро выучилась исполнять все, что он велел. Слишком уж он будет наслаждаться, подавляя бунт, а она не хотела давать ему дополнительного удовольствия.

Роджер довел ее до ручья, отпустил руку, отступил на шаг, но не ушел. Он никогда не уходил.

Он смотрел, как она облегчается. Она сжималась от унижения. Потом она вытянула дрожащие руки и пошла на звук воды, умылась, мешая воду со слезами. Унижение было таким сильным, что она не стала протестовать, когда Роджер неожиданно подхватил ее на руки и понес обратно в лагерь.

Он крепко держал ее, горячее дыхание обжигало щеку. Поставив Имоджин на землю, он сдавил ее руку до синяков.

– Ты прибавила в весе, – ласково сказал он.

Она поняла, что кровь отхлынула от лица, что лицо ее выдает.

– Я только что заметил. – Он снял с нее плащ и бросил на землю. – Очень странно, – пробормотал он, оценивающе рыская глазами по фигуре.

Потом спустил руку с предплечья на грудь.

– Здесь стало толще, – сказал он и передвинул руку на живот. – И здесь.

Он понял! Как он догадался? Когда? Он заметил, когда нес ее, или, умываясь, она сделала что-то такое, что его насторожило?

Она сама себя как-то выдала?

Никто из них не проронил ни слова, рука продолжала ее ощупывать. Им не нужны были слова, оба знали, что думает другой, оба знали, что должно будет случиться. Он не остановится, пока ее не погубит. У него нет выбора. Правила игры были установлены так давно, что отступничество означало гибель вне зависимости от того, чего сейчас мог бы хотеть каждый.

Тишину нарушил звук пощечин, и Имоджин даже почувствовала облегчение и приветствовала полученную боль.

– Сука, – проскрипел он. – Ты впустила этого ублюдка в свое тело, в мое тело?

– Он стал моим мужем. Ты сам мне его дал, – спокойно сказала она, хотя в лице пульсировала боль. – Чего еще ты ожидал?

– Я не ожидал, что ты будешь этим наслаждаться. – Рука опять хлестнула ее по лицу, разбила губы, во рту появился металлический привкус крови. – Ты раздвинула свои белые ноги, впустила его в свое тело, приняла его семя. Шлюха!

От следующего удара она упала на колени, но и этим он не смог остановить торжество, вскипевшее у нее внутри.

– Ты проиграл! – Она откинула голову, слезы градом катились по лицу. – Ты проиграл, потому что думал, что у всех такие уродливые души, как у тебя, что все, как и ты, – получеловеки, не способные на подлинные чувства. Ты думал, что можешь заставить другого человека играть в свою игру? – Она медленно поднялась на ноги. – Но ты проиграл. Роберт оказался не таким, как ты думал. – Она в насмешку широко раскинула руки. – Да, я его приветствовала. Он вошел в мою жизнь, вернул свет и смех, которые ты у меня отнял. И знаешь, что смешно? Я была так слепа, что не видела, какой он хороший. Я чуть не упустила его, потому что ты разрушил во мне способность распознавать любовь. Почти разрушил. – Она звонко засмеялась. – Но он сильнее тебя. Ты ничто в сравнении с ним. Да, я впустила его в свое тело; да, я любила его всем сердцем, душой и телом. А ты знаешь, что это значит? Что бы ты теперь ни сделал, победила я. – Ее лицо лучилось улыбкой. – Я победила, потому что я люблю и любима.

На этот раз он ударил ее так, что она упала, ударилась головой о камень и на миг потеряла сознание.

– И не мечтай, сука, – свирепо сказал он и пнул ногой распростертое тело. – Ребенка легко извлечь, а после этого ты забудешь пустые байки про любовь. Это поганое отродье долго не заживется. Твое тело – мое и всегда будет моим. Это я обещаю.

Он злобно выругался и отвернулся от нее, а она сжалась в комочек, защищая плод и слушая, как Роджер разводит огонь и варит соленое мясо, которое взял в дорогу. Когда оно сварилось, он не дал ей ни кусочка и начал есть с шумным чавканьем, но Имоджин было все равно.

Она победила! Несмотря на все черные игры Роджера, она стала цельным человеком, способным любить, а не пешкой в его извращенных ритуалах и желаниях.

Она на самом деле победила.

Роберт присел и потрогал остывшие угли. Черт! Он на таком же расстоянии от них, что и вчера, и позавчера, и третьего дня. Как он ни подгонял себя, Роджер оставался впереди, потому что ему не приходилось выслеживать путь жертвы, а Роберт сейчас был охотником. Он применил все свое мастерство и опыт, чтобы идти за ними к северу, но чтобы отыскивать следы, нужно было время, а каждый новый день становился кошмаром для Имоджин.

Роберт представил себе, как она сейчас страдает, стиснул руки и быстро встал. Он не мог позволить себе поддаться гневу. Он нужен Имоджин и потому не должен терять голову.

Он подавил эмоции и опытным взглядом окинул лагерь. Они все еще были на день впереди него, вдвоем на одной лошади они не могли двигаться так быстро, как ехал бы он, если бы знал, куда они направляются.

И хотя у Роберта не было никаких улик, он не сомневался в цели их путешествия. Инстинкт говорил ему, что это Шедоусенд, они ехали в ту башню, что Роджер построил много лет назад.

Годы тяжкого опыта не позволяли полагаться только на инстинкт, но с каждой новой милей уверенность Роберта нарастала. Из того немногого, что Имоджин ему рассказала, он достаточно знал о Роджере, знал, что для него важнее всего ритуал. Чтобы он насладился в полной мере, все должно идти определенным образом. Роджер хотел, чтобы было так, и годами жил в ожидании этого момента.

Но Роберт не мог позволить мыслям сбить себя с пути.

Он скрипнул зубами от расстройства и уже поворачивался к лошади, чтобы ехать дальше, когда вдруг заметил деталь, которую сначала проглядел. В пыли отпечатались следы борьбы. Одно тело упало на землю, кто-то другой стоял рядом, темное пятно говорило о том, что пролилась кровь.

Это кровь Имоджин.

У Роберта задергалась щека.

Холодная ярость прожгла его насквозь, следы в пыли уничтожили последние колебания. Он вскочил на коня, и, не оглядываясь, галопом помчался прочь от сцены унижения Имоджин.

Он все решил. Если он перестанет терзаться сомнениями, то достигнет башни раньше, чем они.

И станет ждать.

Разум предупреждал, что, если это ошибка, если Роджер едет не в эту башню, то Роберт потеряет Имоджин. Но он не слушал доводы разума. Пришло время положиться на интуицию. Только она даст Роберту то, чего он желает: кровь Роджера Коулбрука. Никогда раньше он не был так благодарен судьбе, что умеет сеять смерть. Годы служения наемником окажутся прожитыми не зря.

Когда он думал об Имоджин, у него сжималось горло и тяжелели веки, но он запретил себе все эмоции. Для них еще будет время.

Если повезет, то целая вечность.

– Ты знаешь, где мы? – спросил Роджер, остановив лошадь.

Имоджин еле держала голову. Она несколько дней то теряла сознание, то приходила в себя, но голос Роджера всегда проникал сквозь окутывавший ее туман и безжалостно возвращал в свой мир.

– Возле башни, – с трудом выговорила она. Горло распухло и покрылось синяками после того, как Роджер вчера ее душил. Или это было позавчера? Она потеряла представление о времени.

– Молодец, – похвалил Роджер и соскочил с лошади. Оказавшись на земле, он скрестил руки и стал ждать. Это был новый ритуал – он не помогал ей, а с извращенным удовольствием смотрел, как она сама слезает с лошади.

Имоджин наполовину сползла, наполовину упала с седла, цепляясь за стремя. Стоя неподвижно, она ждала, пока Роджер обвяжет ее веревкой вокруг талии, подергает, проверяя центр. Потом он резко дернул веревку, и Имоджин, спотыкаясь, пошла за ним.

Не замедляя шагов, он спустился по лестнице, ведущей в башню; Имоджин сумела удержаться на ногах. Они прошли холодным подземным коридором и оказались в подземной комнате башни.

– Кажется, некоторые вещи отсутствуют. Что скажешь, сестренка? – вежливо спросил он, таща ее за собой.

– Роберт… – Только это она и успела сказать – Роджер дернул веревку, схватил ее за горло и начал душить, то нажимая, то отпуская, давая глотнуть воздух.

– Как же, наш последний неоплаканный покойник Боумонт. – Он тряхнул головой и ласково сказал: – Он был дураком.

Роджер потащил ее вверх по лестнице, держа за горло, теперь он желал только одного – закончить игру, уничтожить последнюю нерешительность в исполнении замысла.

Не прошло и минуты, как Роджер распахнул дверь в верхнюю комнату.

– Черт, окно чем-то закрыто, – пробормотал он, отпустил ее горло, продолжая держать веревку, и осторожно вошел в комнату, отыскивая лампу и огниво.

Свет озарил большую, грозную фигуру, со смертельным спокойствием стоящую у занавешенного окна.

При свете свечи Роберт выглядел как ангел мщения. Он зловеще улыбнулся и взялся за меч.

– Господи, – выдохнул потрясенный Роджер.

– Нет, Коулбрук, не Господь, а судья, – сказал Роберт, улыбнулся и плашмя ударил мечом Роджера, отчего тот пошатнулся.

Удар вывел Роджера из шока, он попытался выскочить из комнаты, но наткнулся на Имоджин, стоящую позади, нетерпеливо оттолкнул ее и даже осклабился, когда она попятилась.

У нее не было времени осознать, что здесь Роберт, это было слишком невероятно. Путаясь в юбках, она побежала к выходу, но наткнулась на холодную стену, в замешательстве оттолкнулась от нее и вдруг почувствовала под левой ногой пустоту. Она была на верху лестницы. Сердце остановилось. Она вспомнила другую башню, в Корнуолле, другую лестницу, лишившую ее зрения. Ее копию Роджер построил в Шедоусенде на мучение Имоджин. В панике она отчаянно попыталась удержать равновесие, темный мир вокруг нее завертелся. Она вытянула руки, ища за что уцепиться, попыталась отодвинуться от тошнотворного провала лестницы, который находился впереди, но путь преградил Роджер. Наткнувшись на него, она поняла: единственное, что стоит между ней и падением, – это веревка, впившаяся в тело.

И эта веревка была в руках Роджера.

Он резко дернул веревку, Имоджин потеряла равновесие, и крик невольно вырвался из ее горла.

Роджер прислонился к стене, голова у него все еще кружилась после ошеломляющего удара. Роберт встал перед ним, заслонив собой лампу, так что Роджер оказался в тени. Он подтянул к себе веревку, и Имоджин с воплем ужаса снова прижалась к нему.

– Я надеялся, что ты уже сдох, ублюдок. Ничего не поделаешь, но для меня это большое неудобство, – сквозь зубы сказал Роджер, отирая рукавом кровь с губы.

Роберт нацелил меч в горло Роджера и широко улыбнулся, слегка кольнув кожу.

– Тебе не повезло, Коулбрук, меня не так легко убить. Тем более когда Вильгельм от тебя отвернулся. – Роберт усмехнулся. – Он даже дал мне разрешение тебя убить.

Роджер с намеком подергал веревку, наслаждаясь, что Имоджин застонала от страха, слепо спустившись на одну ступеньку. Роберт злобно щурился, но не сводил глаз с Роджера.

– Ну и убей меня, Боумонт, – с облегчением сказал Роджер. – Я утащу за собой в ад твою шлюху.

– Ты смеешь угрожать? – не поверил Роберт. – Когда я держу меч у твоего горла?

– О, я все смею, Боумонт. Поэтому всегда побеждаю. Движение было таким стремительным, что Роджер не заметил, как меч вонзился ему в живот и вышел со спины.

Роджер в изумлении посмотрел на рукоять, инстинктивно потянул руку к мечу, хотя знал, что поздно. Он поднял глаза на Роберта и улыбнулся.

– Но я все-таки победил ублю… – Кровь хлынула изо рта, он отпустил веревку, в последнем приливе сил мощно толкнул Имоджин и замертво свалился на пол.

Имоджин пронзительно закричала, чувствуя, что падает. Тело помнило, как это больно, когда по нему бьют неумолимые каменные ступени.

– Нет! – взревел Роберт, перепрыгнул через тело Роджера, пытаясь подхватить ее. Он увидел ее падение как будто в замедленном темпе, вздрогнул, услышав первый звук удара нежного тела о камень, чувствуя ее боль, как собственную. Он ринулся вниз, пытаясь схватить Имоджин, но она все катилась, пока наконец с глухим, тошнотворным звуком не упала на лестничную площадку.

Когда Роберт добежал и опустился на колени, она лежала неестественно тихо. Трясущейся рукой он поднял ее голову, отвел волосы с лица и, скрипнув зубами, посмотрел в бледное лицо.

– Имоджин, Господи, Имоджин, – взмолился Роберт, не замечая, как слезы катятся по щекам. Он прижимал разбитое тело к груди, качал его, умолял ее очнуться, умолял жить, потому что любит ее больше жизни.

Ее молчание разило, как кинжал.

Он смотрел на окровавленное лицо, содрогаясь от смертельной бледности прозрачной кожи; тишина насмехалась над ним.

– Имоджин, пожалуйста, – хрипло прошептал он. – Пожалуйста, останься со мной.

Молчание отозвалось в сердце похоронным звоном.

– Ради Бога, парень, сядь, у меня голова болит от твоей ходьбы, – угрюмо сказал Мэтью. Роберт, будто не слыша, продолжал яростно ходить от стены к стене.

– Два дня! – взорвался Роберт. – Два дня она лежит как мертвая, а все, что может сказать эта твоя дура знахарка, так это то, что нужно дать ей время.

– И она права, – рассудительно сказал Гарет и с грустной, понимающей улыбкой посмотрел на Роберта.

Роберт злобно выругался и снова стал расхаживать. Яростные мысли кружили голову. Казалось, прошла вечность с тех пор, как Роберт среди ночи приехал домой с разбитой Имоджин на руках, не беспокоясь о том, что все видят, как он горюет.

Он был похож на сумасшедшего – ходил по комнате и рычал на каждого, кто осмеливался предложить ему оставить в покое местную знахарку и дать ей делать свое дело. После того как он пригрозил женщине, что убьет ее, если с Имоджин что-то случится, его силком удалили из комнаты. Понадобились три человека, чтобы оттащить его от Имоджин, после этого знахарка заперла дверь на засов, и только Мэри позволялось входить в комнату больной.

Мужчинам удалось дотащить Роберта до конца коридора, потом он вырвался и заревел, чтобы его оставили одного.

Там он и оставался, никуда не отлучаясь и отказываясь от еды и сна. Он или расхаживал, или сидел, обхватив голову руками, погруженный в отчаяние. Мэтью и Гарет дежурили вместе с ним, но ничем не могли утешить друга. Никто не говорил, что все будет хорошо, лжи они предпочитали молчание.

Два дня весь дом ждал затаив дыхание; Роберт расхаживал, Мэтью чистил оружие, Гарет бросал кости.

Это были самые длинные дни в их жизни, но Роберт на мгновение пожелал их вернуть, когда на исходе второго дня в дверях комнаты Имоджин показалась знахарка. Он невидящими глазами посмотрел на нее, потом через силу подошел. Сердце подступило к самому горлу.

Знахарка едва успела сказать, что леди Имоджин очнулась, как он оттолкнул ее и вошел в комнату.

Он остановился на пороге; Имоджин лежала, завернутая в меха, маленькая и тихая. Он проглотил ком в горле и дал взгляду насладиться картиной. Она медленно открыла глаза и устремила их точно туда, где он стоял. Она улыбнулась – прекрасная улыбка казалась неуместной на бледном, в синяках лице.

– Знахарка сказала, что ты очнулась, – неловко выговорил Роберт и покраснел, поняв, что сказал глупость.

– Да, я бодра, как никогда в жизни. – Она улыбнулась еще шире.

Роберт нахмурился.

– Так у тебя все хорошо?

– Лучше, чем хорошо. – Она подняла руку и положила ее на живот. – Это изумительно, но наше маленькое сердечко по-прежнему бьется.

Не сознавая, что делает, Роберт подошел к кровати и упал на колени. Дрожащей ладонью он накрыл ее руку и в первый раз потрогал твердый, круглый холм.

– Когда Гарет мне сказал, я подумал, что это ложь. – Он нежно гладил ее живот, и удивление не сходило с лица. – У нас будет ребенок, – благоговейно пробормотал он. Мгновение назад он боялся, что потерял ее, а сейчас держит руку на новом живом существе, которое они вместе создали. Невероятно!

Она надулась.

– Надо будет отлупить Гарета. Я хотела первой сказать тебе. – Лицо быстро прояснилось, оно опять сияло. – Но у меня есть один секрет, который Гарет не сможет испортить. Я даже знахарке не сказала.

Роберт отвел глаза от своей большой ладони, накрывающей ее маленькую ручку, и вопросительно посмотрел на нее.

Она прикусила губу, подбирая слова, и погладила его по волосам.

– После того как ты уехал, я все гадала, какого цвета у тебя волосы, но я никогда не спрашивала, а потому не могла вообразить. Но я знала, что твое красивое, породистое лицо должно быть окружено черными волосами. – Она повернула голову набок и внимательно изучила лицо, которое увидела в первый раз, хотя в глубине души знала его, как свое собственное. Проведя пальцем по его щеке, она добавила: – У тебя полуночные глаза.

Секунду он не понимал. Потом ошеломленно накрыл ее глаза рукой, чувствуя, как ресницы щекочут ладонь, когда она моргает.

– Ты видишь? – Он сам не узнал свой голос; убрал руку с ее лица и в глубине сияющих карих глаз увидел ответ.

– Да. – Она прижалась губами к его ладони. – В той башне я действительно нашла справедливый суд, как ты и сказал. Роджер вернул мне то, что отнял много лет назад. Теперь я сама смогу увидеть, какие глаза у нашего малыша, твои или мои.

Роберт почувствовал, что ему на руку упала слеза, он не знал, его или ее. Они с удивлением смотрели друг на друга, потом медленно обнялись. Роберт уткнулся головой ей в грудь, Имоджин крепко прижала его к себе, заливаясь слезами. Ни один из них не пытался остановить слезы счастья и печали. Слезы их исцелили.

Сделали единым целым.

Эпилог

Роберт легко соскочил со спины Даггера и бросил уздечку конюху. Потом оглядел шумный двор и гордо улыбнулся. Пока Роберт был в отъезде, его усовершенствования были успешно завершены. Да и как могло быть иначе!

Скорость строительства отчасти объяснялась тем, что не надо было возить камень издалека, Роберт с огромным удовольствием разобрал башню и получил хороший камень, благодаря которому его дом будет не хуже королевского замка.

Известие о смерти короля распространилось с невероятной быстротой. Роберт услышал много версий. Одни говорили, что Уолтер Тирел стрелял в оленя, но промахнулся и попал в Вильгельма. Другие говорили, что Генрих, младший брат короля, нарочно подкупил Тирела, чтобы тот застрелил Вильгельма. Церковь вещала, что Бог своей рукой изменил полет стрелы и она попала в черное сердце короля.

Был ли это несчастный случай на охоте, или убийство, или Божий суд? Публика охотно приняла официальную версию, что это несчастный случай с роковым исходом. Роберт был в этом не так уверен.

Генрих – темная лошадка, и Роберт поколебался, но все-таки на недавней коронации примкнул к многочисленным сторонникам нового короля.

Вообще-то коронация была единственным, что он имел против этого человека. Из-за нее пришлось ехать в Вестминстер, дабы изъявить свою преданность новому повелителю. Роберт охотнее остался бы дома с Имоджин и их маленькой дочкой Кэтрин, чем месяц толкаться в мрачных пределах королевского замка.

Роберт глубоко вдохнул сладкий воздух родного дома, который успокоил его усталую душу. Теперь остается только прижать к груди жену, и он снова почувствует себя человеком. Но сколько бы он ни оглядывал двор, Имоджин, бегущую ему навстречу, увидеть не смог.

Конюх усмехнулся:

– Мы не ждали вас раньше чем через два дня, сэр Роберт. Утром леди Имоджин сказала, что если уж ей суждено вечно ждать странствующего мужа, то лучше она будет это делать в розарии.

Роберт кивнул и зашагал к огороженному саду, еле сдерживаясь, чтобы не побежать.

Он тихо прошел под аркой и остановился в тени, с удовольствием глядя, как Имоджин ходит среди цветущих кустов. Вот она остановилась, сорвала цветок, поднесла к лицу и закрыла глаза, вдыхая аромат розы, потом положила в его корзинку, висящую на руке; корзина была уже доверху наполнена цветами. Роберт скрестил руки на груди и счастливо улыбнулся.

Цветы. Новое увлечение жены. А значит, и его жизнь наполнилась цветами.

Казалось, Имоджин решила возместить годы темноты, наполнив свою жизнь яркими красками. Надо признаться, иногда результат получался пугающим, но Роберт не возражал, для него это было признаком здоровья и счастья жены, и, глядя, как она изящно движется посаду, он чувствовал, как она лучится новым светом.

Сонный лепет отвлек внимание Роберта от созерцания красоты жены. Он понял, что она взяла с собой Кэтрин, и улыбнулся. Корзина с малышкой стояла под кустом, вот малышка зевнула, засунула кулачок в рот и окончательно заснула, не обращая внимания набольшую овцу, которая рядом щипала травку.