Среди рыцарей Аст–Ахэ и орков, растаскивавших завал, появились убитые и раненые. Ответить на это коварство было пока нечем — стрелки держались сзади, а копьеметы еще не подтащили.
      Рыцари Аст–Ахэ снова построились. Легко раненые заняли свое место в ряду, тяжело раненые отползли в стороны, смертельно раненые предали свои души Учителю.
      — Вперед! — скомандовал Айо. Оруженосец протрубил сигнал к наступлению, и рыцари Аст–Ахэ двинулись вперед, прикрывая щитами лучников, а за их спинами орки орали на орудийщиков и дортонионцев, растаскивавших завал, лупя их плетьми и мечами плашмя.
      На берегу речки бегущие горцы остановились, перезаряжая свое оружие. Илльо смотрел во все глаза: у них были самострелы, но не привычные ему, с воротом, а со стременем, приколоченным к ложу. В одну руку стрелок брал крюк — и, упершись ногой в стремя, натягивал лучок самострела. Быстрей и намного проще, чем с воротом.
      — Готовься! — проорал Айо. Рыцари Аст–Ахэ постарались спрятать головы за щитами.
      Щитов на таком расстоянии стрелы горцев не пробили, но кое–какие попали в зазоры между щитами и ранили кое–кого из второго ряда.
      Воинство Аст–Ахэ снова двинулось вперед.
      — Ты понял? — спросил Илльо. — Эти горцы обучены стрелковому бою. И это не наши. Тогда кто?
      — Не знаю.
      — Их обучили загодя. У них все было условлено заранее, — оскалился Илльо. — У него и у Финрода.
      — Того не может быть. Айан'Таэро читал в его душе. Это невозможно…
      — Как видишь…
      Больше горцы не стреляли, смешались с толпой своих. Илльо приказал остановиться на берегу реки — и начался достаточно бессмысленный обмен стрелами. Илльо не хотел потерь и держал своих людей на таком расстоянии, на котором стрелы беорингов не могут причинить весомого вреда. Но почему бездействует Берен? Он же знает об орудиях… Илльо думал, как сам бы поступил на его месте. Да, конечно… он…
      — Приготовьтесь к конной атаке! — скомандовал он Айо — и побежал посмотреть, как там дела с орудиями.
      Берен знает, как много времени нужно на то, чтобы перезарядить копьемет. И знает, что эти орудия будут выдвинуты вперед, ведь никто не станет стрелять сквозь свои ряды. А в конницу попасть труднее, чем в пехоту. Шестнадцать копьеметов свалят шестнадцать человек — а остальные довершат атаку…
      Он прикинул место, где можно поставить копьеметы — чуть на возвышении, как раз напротив небольшого войска горцев, построившегося чрез речку. Айо, прекрасно знавший свое дело, перестраивал ребят для отражения конной атаки — встретить в копья, опрокинуть, подставить под лучников…
      — Вперед–вперед! — наконец–то. Гаутрунг гонит орудийщиков. Все так торопятся, что даже орки помогают волочь телеги. Мэрдиган тоже толкает телегу, весь в поту.
      — Стреляй по пехоте! — Илльо тряхнул его за плечо, чтобы тот вернее понял. — Конница — не твое дело. Стреляй по пехоте!
      Конница могла атаковать орудия только из одного места: проскакав по руслу реки. Берен все–таки ошибся: он построил своих людей так, что орудийщики могли расстрелять их, не ослабляя рядов пехоты Аст–Ахэ: поверх голов, с горки.
      Илльо оглядел поле. Итак, под холмиком, где расположились орудия, стояло готовое к отражению конной атаки знамя Совы. За ним находились орудия, там же толпились и орки, а войско Берена находилось через реку, наискось от них, открытое стрельбе. Берен где–то там, на том берегу, уже должен был понять свою ошибку. Пришел ли он в отчаяние? Или вот сейчас будет предпринята последняя, бешеная попытка пойти на прорыв силами пехоты? Илльо ждал именно ее, и на этот случай было готово знамя Горностая.
      И еще три тысячи человек стояло за его спиной, готовых к битве, но ненадежных. Илльо знал, как все зависит от успеха первых мгновений боя…
      — Прикажи стрелять, — скомандовал он оруженосцу — и тот поднес к губам рог.
      Из–за холма показалась конница беорингов. Но с ней было что–то странно… Что–то не то…
      Илльо не успел задуматься. Протрубил рог, в ряды беорингов должен были ударить залп копий, но…
      — Там женщины! — крикнул изумленный копьеносец.
      Действительно, там были женщины. Шли вброд через Хогг, иные держа на руках детей… Рядом с каждой шагало два щитника.
      Да, это похоже на Беоринга. Он уже один раз выиграл подлостью… Но вот что это за подлость? Расчет на то, что орудийщики не будут стрелять в женщин и детей своего народа? Нет, свои жены в Минас–Моркрист им дороже…
      — Стрелять! — прокричал Илльо оруженосцу. — Я приказываю стрелять!
      Тот снова протрубил сигнал, Илльо услышал, как орки кричат на орудийщиков, как визжат бичи… Орудийщики падали под ударами, но не стреляли.
      — Финвег! — прокричала женщина, шедшая впереди всех. — Ты и вправду будешь стрелять в меня? Будешь стрелять в свою жену? Ну так стреляй же! Или мне подойти поближе? Чтобы ты из своей ведьмовской штучки попал наверняка? Стреляй, вот моя грудь!
      А конница беорингов меж тем приближалась, и знамя Совы заняло позицию: копья вперед, подпереть ногой…
      Женщина разорвала на себе рубаху, показав грудь. Она была уже так близко, что Илльо видел, как она бледна.
      Какой–то ребенок поднял рев…
      Илльо, похолодев, все понял в один миг. Это заложники. Родичи орудийщиков. Матери, сестры и жены с детьми. Какие–то демоны помогли Беорингу их освободить. Угрозой их жизням орудийщиков заставили служить. Они не будут стрелять… Илльо увидел, как кто–то из лучников целится в женщин, и, мгновенно представив себе, что сделают орудийщики, имея в руках шестнадцать копьеметов, когда увидят как убивают их жен и детей…
      — Не стрелять! Не стрелять скоты! — заорал он.
      Лучники все–таки выстрелили — но неуверенно; прицел был сбит. Женщин не убило, щитники успели закрыть их.
      — Брать их живыми! — крикнул Илльо. — Живыми — и сюда!
      — Вперед! — прокричал вдалеке голос, который Илльо узнал бы из тысячи. Голос Берена.
      Конница беорингов приблизилась… развернулась…
      И на Знамя Совы обрушились стрелы.
      Это были те же самые люди, что обороняли засеку; что стреляли и бегали — и сейчас они выпустили по одной стреле и поскакали прочь, потому что перезарядить самострелы, сидя в седлах, не могли. Но по одной стреле от каждого из полутора тысяч всадников — это по две–три стрелы на каждого из Знамени Совы.
      Некогда было этим заниматься. Айо справится, — подумал Илльо. А сейчас нужно перехватить женщин.
      Передние ряды уже бежали по воде, когда беоринги поравнялись с заложницами и скрыли их. Еще несколько шагов — и знамя Горностая схлестнулось с войском Берена. Раза два Илльо казалось, что он видит своего врага — высокого, в длинной кольчуге и дирголе поверх нее, в шлеме гномьей работы…
      Горцы пробивались к орудиям, а орудийщики бились с орками. Сейчас, увидев, что их родные в безопасности — во всяком случае, если Берен победит — они дрались как бешеные. Обступив орудия, они не подпускали к ним орков, отбиваясь ножами, топорами и рычагами для зарядки. Что–то свистнуло в воздухе, в Знамени Горностая несколько человек упали, пронзенные страшным копьем — Мэрдиган перенацелил орудие на свои же ряды. Ударили еще два копья — а потом Мэрдиган и еще двое стрелявших упали. Илльо не видел, что с ними — но видел, что горцы проложил–таки свой коридор к орудийщикам.
      Рубка была страшной. Горцев оттеснили назад — а впрочем, захватив было холм с орудиями, они отступили сами. Илльо не знал, сколько орудийщиков убито, а скольких унесли и увели живыми. Горцы постарались оттащить с собой даже трупы. Копьеметы были испорчены безнадежно, камнеметалки — нет, потому что строение их было донельзя простым. Уничтожить камнеметалку можно было только порубив ее на дрова.
      Конные стрелки продолжали терзать Знамя Совы своими наскоками, но, когда отступила пехота, отстали и они. Айо пробрался к Илльо.
      — Что дальше? — прохрипел он.
      — Дальше? — Илльо выругался. — Дальше они будут терзать нас вот таким способом. Наскакивать и отступать.
      — Раздавить их одним ударом, — Тальир косился на свои отряды.
      — Ты что, еще не понял? Они отступят, — Илльо прищурился. — Отступят в долину Фойн…
      — И пусть! Нам ведь всего–то и нужно — пройти.
      — Оставив их у нас за спиной? Ну, нет… Сколько человек они потеряли?
      — Пять сотен… Я думаю…
      — А мы?
      — Не меньше тысячи. Проклятые предатели…
      — Берен тянет время в расчете на одно: вызвать бунт в наших собственных рядах, — Илльо слегка встряхнул Тальира, чтобы тот лучше понял. — Один раз ему это удалось.
      — Но ты подумай, кто с нами остался, — Айо показал на стрелков. — Трусы.
      — Вот именно. Но они верят в удачу своего князя. И пока что эта вера подтверждается. Они не пойдут в атаку, пока мы ее не подорвем.
      — А как?
      — Нужно убить Беоринга.
      — Хорошо сказано. Осталось только уговорить его прийти и дать себя убить.
      Илльо улыбнулся.
      — Я уговорю.
 

***

 
      — Спину порвал, — прошипел сквозь зубы Берен, сваливая свою ношу наземь. — Как есть порвал. О–оухх! Мэрдиган, разъелся ты на сауроновой службе! Рожа — хоть котят бей.
      Мэрдиган, жестоко искусанный, еле нашел в себе силы слабо улыбнуться.
      Из орудийщиков спасли шесть человек. Шесть. И неизвестно, будут ли жить четверо из них. А впрочем, если битва будет проиграна, жить не будет никто. Зато попортили все копьеметы. Берен вспомнил, какого труда стоило удержать парней, чтобы они не бросились из–за засеки на эти жуткие орудия. Головы… Распятый на столбе «алый ворон». Ильвэ, Ильвэ, прекрасный и гордый рыцарь, любимчик доброго Учителя…
      — Ну все, Мэрдиган, мы квиты. Ты меня вынес под Кэллаганом, я тебя — здесь. Прощай. Будет удача — свидимся.
      Он вернулся туда, где ждали своего князя Рандир и Лэймар, Анардил и Бойн.
      — Ну, что теперь? — спросил Фин–Риан.
      — Теперь мы поджарим им пятки, — оскалился Берен. — Пока они не унюхали, что у них под ногами. Руско! — Гили появился, как лист перед травой. — Скачи к Драконам, вели готовиться и ждать моего сигнала.
      Гили кивнул и исчез. На левом берегу реки изготовились к бою, на правом началось какое–то шевеление и протрубил рог.
      Рыцари Аст–Ахэ расступились, пропуская двоих всадников. Подъехав к реке, оруженосец снова затрубил.
      — Полуэльф, — одними губами проговорил Лэймар.
      — Берен, сын Барахира! — всадник поднял коня на дыбы, заставив его протанцевать по реке. — Я, Илльо из рода Белых Лис, зову тебя на поединок! Если ты мужчина, а не трус, выходи на бой!
      — Не ходи, ярн. — Рандир схватил его за руку. — Не ходи, убьют они тебя.
      — Как же я не пойду, когда по обе стороны реки мои люди, Рандир. В другой раз захочешь сказать что–нибудь в этом духе — откуси свой язык. Нимрос!
      — Я здесь, князь.
      — Труби ответ. Коня мне, и сам — в седло.
      Берену подвели Митринор. Бретильские Драконы привели ее с собой, и Берен обрадовался ей тогда как старому другу.
      Он вскочил в седло, принял копье из рук Нимроса и взял щит. Нимрос поднес к губам рог и протрубил трижды в знак того, что вызов принят. Люди расступились, пропуская Берена. Перед тем, как тронуться с места, он повернулся к Рандиру.
      — Подавай сигнал, когда поединок кончится. Не раньше. Чем бы ни кончился.
      Он миновал свои отряды и поехал шагом к реке. Нимрос держался чуть сзади.
      Илльо запомнился ему с того их поединка отличным бойцом. Тогда Берен выдохся быстро, дали себя знать и голодовка, и побои. Сейчас… Сейчас его, пожалуй, хватит надолго. Вот только спина… Порвать–то не порвал, но потянул изрядно. Кабан этот Мэрдиган. Нет, спина — глупость. Он выстоит. Он должен. Боги не могут того допустить, чтобы Илльо его убил сейчас.
      — Как ты думаешь, Нимрос, кто победит? — спросил он.
      — Тот, кто прав, мардо.
      — Вот и я так думаю.
      А все же сердце его колотилось, когда он въезжал в речку.
      Илльо ждал на самой середине, на маленьком островке, намытом водами Хогг. Позади него держался оруженосец — этого сероглазого парнишку Берен помнил еще по Каргонду. Он направил Митринор к островку и сошелся с Илльо лицом к лицу. Оба войска умолкли.
      — Ну что, — тихо сказал рыцарь Аст–Ахэ. — Будешь ты драться честно или у тебя и на этот случай припасены какие–то хитрости?
      — Вас здесь впятеро больше, чем нас, — голос Берена звучал так же тихо и глухо. — А там, на Острове, твой повелитель терзает моего. Так о чем ты, о честности? Да, я буду драться честно.
      — Ты сам предал своего повелителя, Берен.
      — Ты так ничего и не понял? Я не предавал его, я исполнил его волю. Я был мечом в его руке, и остаюсь им. Давай, Ильвэ. Решим все это между нами, здесь, на островке.
      Илльо пожал плечами, отъехал в сторону и послал коня в разгон. Берен сделал то же самое.
      Удар! Равные по весу и силе, мастерству и скорости, оба сумели отразить щитом удар копья противника, так, что копья сломались — и в следующий миг кони уже неслись в разные стороны.
      Берен остановил и развернул Митринор, потянул из ножен Дагмор — Илльо обнажил меч одновременно с ним, словно каждый был зеркалом другого.
 

***

 
      — Хорош, — проговорил Брандир. — Очень хорош…
      Достойных мечников среди Бретильских Драконов было — раз, два и обчелся. Брандир мог хотя бы оценить то мастерство, которое являл сейчас морготов рыцарь. Гили понимал только, что он теснит Берена.
      Он вспомнил шутейный поединок Берена и Финрода. Тогда мечи мелькали — не уследить. Сейчас было то же самое. Ветер с запозданием доносил звоны, других звуков бойцы не издавали — ни боевые кличи, ни проклятья не размыкали им уст. Гили слышал — хотя и понимал, что не может слышать из такой дали — только тяжкое, отрывистое дыхание.
      — Не послал бы какой–нибудь гад ему стрелу, — опасливо проговорил Аван.
      — Быстро движется, — успокоил его Брандир. — А на ярне ногродская кольчуга. Стрелу удержит.
      — Болт из самострела его наземь сбить может. Или кобылу ранить… А! — последний вскрик относился к тому, как Митринор взбрыкнула, сбросив Берена в мелкую речушку.
      — Черные стреляли! — Брандир ударил себя ладонью по бедру. — Вот скоты!
      Митринор была ранена несильно, но стрела, царапнула ей зад, как шпора, и кобыла поскакала прочь, оставив Берена пешим.
      Черный рыцарь послал своим какое–то проклятье, и спешился, восстанавливая свою и войска честь. Берен свистнул, подзывая Митринор, но теперь и он не мог сесть в седло. Они продолжали бой пешими.
      Все затаили дыхание. На обоих противниках был хороший доспех. Оба сражались мечами дивной ковки и были мечниками большого мастерства. Чья возьмет при таких условиях — никто не знал. Иные говорили — случай. Иные — справедливость, которую блюдут боги.
      Берен упал.
 

***

 
      …Упасть должен был Ильвэ. Берен, когда они рубились верхом, нанес ему рану в бедро, и она кровоточила. Но вот толку! Ильвэ дрался так, точно ничего не чувствовал. Берен рассек ему ногу чуть повыше колена, эта рана должна была причинять невыносимую боль, и при каждом шаге Ильвэ оставлял кровавый след, но он словно бы и не заметил ее. Оба дышали хрипло, по лицам из–под шлемов бежал пот. Каждое соударение мечей отдавалось у Берена в спине резкой болью. Пр–роклятый Мэрдиган…
      А меж тем плотный песок островка, где они дрались, будучи не раз взрыт копытами и каблуками, стал расползаться полужидкой грязцой. Не раз и не два каждый из них поскользнулся, с трудом удержавшись на ногах. И в какой–то миг эта скверная неверная землица предала, провалившись под каблуком. Берен потерял равновесие и упал на спину.
      Шел бой насмерть, и на сей раз Ильвэ не стал щадить противника, давая ему подняться. Берен лежа отразил обрушенный сверху удар и откатился с островка в ледяную воду, чтобы отыграть у Ильвэ хотя бы сажень и подняться на ноги.
      Ильвэ дал ему подняться только на колено. Еще один обмен ударами — Берен сумел встать. У колен бойцов кипели бурунки, у Ильвэ бурунок подплывал красным.
      Холодная вода словно бы влила в Берена силы. В глазах прояснилось, отчаяние ушло. Ну и что, что у него при каждом ударе словно шило в хребтине проворачивают, а Ильвэ не чувствует боли? Зато он не видит и не замечает, как теряет кровь. Берен, сопротивляясь течению, сделал два шага назад, чтобы оставить Ильвэ между собой и его людьми. Но долго в воде находиться нельзя — ноги потеряют чувствительность и он снова оступится. Сумеет ли в этот раз подняться — неизвестно…
      — Ну же, — тихо сказал он. — Ильвэ, нападай. Нападай, потому что иначе Саурон не дождется тебя. А может, ты ему уже и не нужен? Может, он уже дал стрекача от Фингона? Бежит во все лопатки к своему Морготу, забыв о тебе.
      Ильвэ без единого слова бросился вперед. Удар! Еще удар! Все, время. Берен сцепил зубы, готовясь сплести узор шагов, блоков и ударов, известный как «Пылающий вереск». «Пылающий вереск…» — он невольно усмехнулся. Это стелющийся узор, двигаться нужно близко к земле… к воде… А Ильвэ будет отступать, пятясь задом, не видя дна под ногами… Подпрыгивать, пропуская меч под собой…
      Косой удар снизу… Отражение… шаг вперед с выпадом… Ильвэ отбил, переход в низкую стойку, колющий удар в пах… Ильвэ отбил, отмашка, шаг с выпадом, рубящий удар по ногам…
      Ильвэ подпрыгнул, но недостаточно высоко: помешали вода и рана. Берен задел его. Не ранил на сей раз — попал в поножи — но сбил с ног. Ильвэ упал спиной на островок.
      Берен шагнул к нему и в широко раскрытых глазах увидел отражение близкой смерти…
      Он все–таки ударил — лежа, как и Берен, в пах — но кончик меча соскользнул с пряжки пояса и лезвие прошло по боку, разрубив несколько колец кольчуги и разрезав кожаную куртку под ней.
      Ильвэ попробовал встать, откатиться — тело изменило ему. Слишком много крови вытекло. Ильвэ улыбнулся белыми губами, прикрыл глаза…
      — Тано… кори'м…
      — Нет! — заорал Берен, опуская меч. — Умри как человек!
      Он не знал, сумеет ли отсечь голову или пробить сердце раньше, чем Ильвэ закончит призывать Моргота, и пронзил мечом его рот, вогнав острие в нёбо и мозг и еще на три вершка в землю. Казалось, это потребовало больше сил, чем вся схватка. Берен упал рядом с мертвым Полуэльфом на колени и прохрипел:
      — Намо Судия, прими его душу!
      Тут молчавшие доселе ратники с обеих сторон подняли крик. Берен выдернул свой меч и тупо посмотрел на стрелу, которая, отскочив от его доспеха, упала на тело Ильвэ. Он бы схлопотал вторую прямо в глаз, если бы не Нимрос, въехавший на коне между ним и стрелками. Конь Нимроса вскинулся, раненый, а Берен пришел в себя, вскочил на Митринор, и оба понеслись к горцам, сопровождаемые стрелами и проклятиями. Проклятия скоро перестали достигать их, а стрелы — и того раньше. Приближаясь к рядам своих, Берен увидел, как Рандир поднимает на пике красный плат — сигнал для Бретильских Драконов.
      «Пылающий вереск»…
      — Настала наша очередь устроить кое–кому Дагор Браголлах, — пробормотал он.
 

***

 
      — Есть! — закричал Брандир. — Зажигай!
      Гили побежал вдоль первого ряда стрелков с факелом. Намотанная на стрелы пакля, пропитанная каменным маслом, занималась, и, когда Гили закончил свой пробег, сотня огненных птиц сорвалась и полетела в сторону морготовцев.
      Гили побежал в другую сторону, проводя факелом по кончикам стрел. Передний ряд, упав на колено, уже тушил о землю загоревшиеся капли каменного масла, которыми запачкались самострелы. Второй ряд выстрелил…
      Гили перевел дыхание и увидел, что стрелы первого ряда уже сделали свое дело.
      Там, где вчера ночью было разлито каменное масло, оно пропитало мягкую подложку, которая всегда появляется на вересковом поле, где год за годом вереск роняет листья на протяжении десятилетий. Это были широкие пятна, и они полыхнули кострами, когда огненные стрелы попали в землю. Пламя охватило вереск, сухие листья и соцветия передавали его от куста к кусту, а дорожки каменного масла уходили под ноги морготова войска, и за какие–то мгновения черные оказались в огне.
      Гили поджег еще один ряд стрел, и перестал — это было уже не нужно. Теперь стреляли простыми болтами, и Гили, схватив свой самострел, заряжал и стрелял, потому что глядеть на то, что происходило в огне, было невыносимо. Люди и орки метались, сбивая друг друга с ног, кидались в реку, катались по земле, но это было еще не все…
      — Они… Они идут! — крикнул кто–то.
      Гили взглянул пристальней — и замер от ужаса. Горящие люди переходили через реку. Они не падали в воду, не пытались сбить с себя огонь — шагали напрямик, на береново войско, с обнаженными мечами, и пламя на них было — как парчовые ризы утренних облаков. Они переступали через тех, кто спасался в воде, если им мешали — прикалывали короткими, точными движениями клинков — и шли дальше.
      — Демоны! — в страхе крикнул кто–то из бретильских драконов. — Раугрим! Демоны идут!!!
      Гили услышал позади себя топот копыт и увидел, что несколько сотен Драконов спасаются бегством.
      — Стойте! — заорал Брандир. — Стойте, трусы!
      Но сам он был бледен, как беленая холстина.
      — В–вереск горит, — челюсти Руско прыгали, когда он обратился к командиру. — Н–нужно уходить… на т–т–тот б–берег…
      — Да, — Брандир пошел к своему коню, который уже храпел и вздрагивал при виде близящегося пламени. — Ярну там туго.
      Берену действительно приходилось туго. Он и не думал, конечно, что поджог уничтожит морготово войско или обратит его в бегство — это было сделано лишь для того, чтобы расстроить безукоризненные ряды пехотинцев Аст–Ахэ. Наступая косым клином, они проходили любой строй людской пехоты. Удержаться против них могли разве что эльфы.
      Цели своей Берен, можно сказать, добился: рыцарям Аст–Ахэ и в самом деле не удалось удержать ровный строй, то и дело переступая через кого–то, катающегося в воде или отпихивая кого–то щитом. Но на этом все хорошее закончилось: увидев, как морготовы воины наступают, охваченные огнем, дортонионские бонды обратились в бегство. Берен, идя к броду, уже через полсотни шагов увидел, что рядом с ним идут только эльфы Элвитиля, да Рандир где–то сзади ревет, раздавая зуботычины: «Куда?! Дерьмо! Трусы! Назад! В бой!», да время от времени кто–то из рыцарей Тьмы валится со стрелой Даэрона в глазу или в горле.
      Они сошлись — и Берену пришлось солоно. Рыцари Аст–Ахэ рубились ненамного хуже эльфов, и было их больше. Берен совсем уже простился с жизнью, как вдруг, разбрызгивая воду, и сшибая наступающих, по руслу реки промчался конный отряд. Берен услышал голос Руско, который пел, сбиваясь и захлебываясь, песню о Финголфине, и сердце его снова возрадовалось и ожило. Он подхватил песню, насколько стало дыхания, и продолжал рубиться. Через минуту понял, что стало полегче — справа и слева появились люди, он мог уже перестать, отойти назад, перевести дух. Так он и сделал и, поднявшись на холмик к Даэрону, огляделся.
      Устыженные тем, что в бой кинулись мальчишки, самому старшему из которых не было и двадцати, бонды и стрелки вняли призывам Рандира и вернулись к битве. А вот Бретильским Драконам их порыв дался дорого. Рыцари Аст–Ахэ умели сражаться пешими против конного, а Берен мальчишек конному бою не обучал — да и когда было? Поэтому не меньше полусотни из них сейчас истекали кровью в реке. Под другими были убиты кони.
      Морготовцы на том берегу тоже слегка пришли в себя. Пламя опало — не настолько, чтобы кто–то решился пересечь полосу горящей земли и прийти на помощь рыцарям Аст–Ахэ, но достаточно, чтобы с правого берега начали стрелять. Орочья банда в беспорядке двигалась вниз по реке, оглашая долину яростными воплями.
      — Нимрос! — крикнул Берен, срывая голос.
      — Я здесь! — оруженосец, вытирая пот с лица, протолкался к нему. Берен оглядывался, высматривая Гили, и увидел: Бретильские Драконы спешивались и заряжали самострелы, ожидая подходящих орков, и Руско был там. Они заняли неудачное место, и было их всего–то вроде полутора сотен. Два залпа — а потом орки накатят и сомнут пацанов.
      Не отдавая приказа, он выдернул рог у Нимроса из рук и протрубил сигнал для Роуэна и Гортона. Потом сунул рог обратно.
      — Подведи мне туда коня! — крикнул он, и побежал вниз — собирать всех, кто мог вступить в бой на стороне Бретильских Драконов.
      …Бояться было некогда. Гили зарядил, выстрелил, упал на колено, чтобы не попасть под свои же стрелы и, спрятавшись за спиной щитоносца, достал болт самострела и вложил его в желобок, зацепил тетиву пристегнутым к поясу крюком.
      Это был последний болт. Руско оглянулся и увидел Хатли, присевшего за его спиной, а через их головы стрелял последний ряд.
      — У тебя стрелы есть? — спросил Хатли. Гили качнул головой. — И у меня нет… Слушай… если что… скажи матери… где я…
      Первый ряд поднялся, выпрямился, натягивая тетивы и зацепляя их рычагами, вскинул самострелы… Залп! Гили увидел, как несколько бегущих к ним орков упали. Мало, очень мало…
      Теперь была его очередь. Он выпрямился, усилием разгибающейся ноги натянул тетиву и зацепил ее рычагом, поднял самострел, прицелился в одного из передних орков и спустил рычаг. Снова падая на колено, успел увидеть, как орк опрокинулся на бегу, точно невидимая веревка дернула его сзади за шею.
      Хатли выпустил третью стрелу поверх его головы, потом выстрелил четвертый ряд, и это было уже все: набежали орки.
      Щитоносцы первого ряда встретили их скатами и топорами, Гили достал из ножен свою скату и попытался достать кого–нибудь поверх головы щитника, а в следующее мгновение понял, что ему уже не нужно тянуться через голову: щитник упал. Он отбил одно лезвие, второе, третье, достал кончиком скаты во что–то мягкое и податливое, получил удар по рукам — но наручи выдержали. Хатли был уже не сзади, а сбоку, и ревел, как олень по весне. Гили достал еще кого–то, потом был орк, которого они ударили одновременно с Хатли, а потом Хатли куда–то пропал, а Гили сшибли с ног. Он упал на спину, ударился головой и, сквозь муть в глазах увидев над собой кривой меч, подумал: «Ну, все!» — а бояться по–прежнему было некогда — как вдруг сзади кто–то с криком: «Райадариан!» врубился в строй орков всем весом — своим, клинка, доспеха и щита.
      В глазах Гили мелькнул сине–черно–белый диргол — а потом юноша ненадолго потерял сознание.
      Очнулся он от того, что его макали головой в воду. Точнее, затылком он лежал в воде, а лоб ему кто–то поливал, зачерпывая ладонью.
      Он открыл один глаз, увидел рядом полуобгоревший труп, и это соседство ему так не понравилось, что он зашевелился и сел.
      — Идти можешь? — спросил Рандир.
      — Где… ярн? — выдохнул Гили.
      — Там! — Рандир показал на вход в долину. — Он собрал нас и повел к вам на помощь, но эти гады осмелели и так поперли, что нам бы всем конец, но тут, хвалить Валар, появились наконец ребятки с Химринга. Проскакали по реке, опрокинули орков, врезались в ряды стрелков… Такое началось! Они, скоты, вспомнили, наконец, на каком плече диргол носят, и давай просить пощады: ярн, кричат, ярн, мы же свои! А он им: тогда рубите орков! Рубите орков! Тут уж я от них отстал — эта лава быстро вперед покатилась, а здесь работы тоже хватало. Да и сейчас хватает: оркоты недорезанной полно, вон там рубятся… Я туда пошел, а ты возьми своего рыжика и поезжай за ярном. Там твое место. Если, конечно, ты можешь в седле удержаться.
      Гили уже заметил своего Лаэроса, рассеянно пощипывающего сухой вереск. Встал, пошатываясь… Самострел? Самострел потерял… Руско взялся за седло, вставил ногу в стремя…
      — Эй, Младшенький! Ничего не забыл?
      Гили оглянулся. Рандир протягивал ему шлем и скату.
      Он поблагодарил, сунул скату в ножны, надел шлем и поехал вперед.
      Поле и русло реки были усеяны мертвыми телами так густо, что Хогг начал искать себе обходных путей. Воняло горелым мясом и этот запах мешался в воздухе со свежим запахом дождя. И едва Гили подумал про себя «дождь», как на щеку ему упала капелька. Впереди, у входа в долину, на месте старой засеки еще рубились — ветер доносил крики бойцов и звон железа — но по всем остальному было видно, что битва кончилась. Кое–где она еще тлела, как и огонь на черной проплешине, там, где раньше стояли орудия, но это был уже не пожар, а последние всполохи…
      Руско проехал то место, где лежали убитые Бретильские Драконы. Их был так много, что он удивился — кто же еще остался в живых, кроме него? А сам он так устал… Казалось, что в теле нет ни единой мышцы, которая не болит…
      Он подъехал к месту схватки и сквозь грохот железа услышал:
      — Руско!
      В голосе были боль и радость пополам, поэтому Гили остановился. Его звал юный Радруин Дин–Хардинг.
      — Здорово, рыжий, — Радруин лежал на спине, одна нога его была кое–как перевязана поверх штанины, но и повязка, и штанина уже набрякли от крови; другая нога была придавлена конем. — Славно поиграли мы на этот раз, э? Вынь меня из–под коняги, фэрри…
      Гили спешился, взял его подмышки, потащил, напрягая все силы и чувствуя, что сам Радруин помогает как может… Когда его нога высвободилась, оба упали, и Радруин лишился чувств. Гили собрался оставить его здесь и ехать, но тут он снова открыл глаза.
      — Тебе еще чем–то помочь?
      — Не… Если наши одолеют, меня заберут, если наши проиграют — я все равно далеко не уйду…
      — А наши еще могут…?
      — Да хрен знает… Эта предательская сволота вроде бы начала орков рубить — но я им не верю… Слушай, пить хочется…
      Руско снял шлем с одного из убитых и принес Радруину воды.
      — Все, ехай, — напившись, сказал юный горец. — Ты часом не ярна ищешь, Младшенький?
      Гили кивнул.
      — Так его нет там. Вон на тот холмик он поехал. Поле глазом окинуть.
      — Я… — Руско и раненого не мог оставить просто так, и Берена бросить. — Слушай…
      — Ехай, ехай… — Радруин отполз назад на локтях, положил голову на шею убитой лошади и закрыл глаза.
 

***

 
      Все было кончено — Болдог это понял прежде, чем началась драка у возов. Он видел Беоринга, слышал, как трусливое быдло умоляет его: «Ярн! Пощады, ярн, мы свои!» — и его крик: «Тогда рубите орков! Бейте передних!»