Для Адама я делаю все, что могу. Но кое-что можно предпринять и для Джесси. Я позвонила Зи.
      Зибольд Адельбертсмайтер, сокращенно Зи, научил меня всему, что я знаю о машинах. Большинство других очень чувствительны к холодному железу, но Зи Metallzauber[ «Колдун по металлу» (нем.). — Прим. перев. ] — так называют малых других, которые умеют обращаться с металлом. Сам Зи предпочитает современный американский термин «гремлин»; он считает, что он более соответствует его талантам. Однако я звонила ему не из-за его талантов, а из-за связей.
      — Ja, — послышался грубоватый мужской голос.
      — Привет, Зи, это Мерси. Хочу попросить тебя об одолжении.
      — Ja, конечно, Liebling, — ответил он. — Что случилось?
      Я колебалась. Даже в нынешние времена правило не выносить сор из стаи строго соблюдается, но Зи знает все о том, что происходит с другими.
      Как можно короче я рассказала ему о прошлом дне.
      — Так ты считаешь, что этот малыш-вервольф принес к тебе свои неприятности? Зачем тогда они забрали нашу kleine Джесси?
      — Не знаю. Надеюсь, когда Адам поправится, он узнает больше. В Тройном городе появились по меньшей мере четыре новых вервольфа. Как ты думаешь, кто-нибудь из других мог их заметить?
      Тройной город расположен вблизи резервации Уолла-Уолла, поэтому в нем больше, чем обычно, других.
      — Ja, — тяжело согласился Зи. — Ты права. Я поспрашиваю. Джесси хорошая девочка. Она пробудет в руках этих злых людей не больше, чем мы допустим.
      — Если будешь проходить мимо гаража, пожалуйста, помести за окном объявление, — попросила я. — В конторе под прилавком есть готовое «Закрыто на праздники».
      — Думаешь, они придут за мной, если я открою вместо тебя? — спросил он. (Зи часто работал в гараже, если я уезжала из города.) — Может, ты и права. Ja, gut. Открою гараж сегодня и завтра.
      Уже очень дано не слышно песен о Зибольде Адельбер-тсмайтере из Черного Леса, они забылись, но в Зи все еще есть что-то от Heldenlieder[Героический эпос (нем.).- Прим. перев. ], старинных немецких песен о героях.
      — Вервольфу не нужен меч или пистолет, чтобы разорвать тебя на куски, — сказала я, хотя знала, что бесполезно спорить со старым гремлином, если он принял решение. — Твое металлическое колдовство против них не подействует.
      Он фыркнул.
      — Не тревожься обо мне, Liebling. Я убивал вервольфов, когда эта страна еще была колонией викингов.
      Многие меньшие другие хвастаются своим долгожительством, но Зи мне говорил, что у многих из них продолжительность жизни сопоставима с человеческой. А вот сам Зи был действительно очень стар.
      Я вздохнула и сдалась.
      — Хорошо. Но будь осторожен. Если будешь в гараже, имей в виду, мне должны доставить запчасти. Проверь их, пожалуйста. Я раньше в этом месте не заказывала, но мой обычный поставщик больше не работает.
      — Ja wohl. Предоставь это мне.
      Затем я позвонила на автоответчик Стефана.
      — Привет, Стефан. Это Мерси. Сегодня я уехала в Монтану. Не знаю, когда вернусь. Вероятно, в конце недели. Я тебе позвоню. — Я поколебалась, но у меня не было возможности приукрасить следующую часть. — Мне пришлось перевозить в твоем автобусе мертвеца. Но все в порядке: Елизавета Аркадьевна его очистила. Объясню, когда вернусь.
      Упоминание о Елизавете напомнило мне еще об одном деле. Дом Адама находится в конце дороги, но он хорошо виден с реки. Кто-нибудь может заметить, что диван лежит посреди клумбы, и позвонить в полицию, если не прибрать достаточно быстро.
      У меня был в телефоне ее номер, хотя я никогда раньше по нему не звонила. Я оставила ей сообщение на автоответчике: в дома Адама беспорядок, у меня на пороге лежал мертвец, Джесси исчезла, а я везу раненого Адама в безопасное место, — потом закрыла телефон и убрала его. Не знаю, что произошло в доме Адама, но это не мешало мне чувствовать себя виноватой и ответственной за неприятности. Если бы я не вмешалась, когда два бандита вечером пришли за Маком, были бы сегодня все живы? Если бы я отправила Мака в Монтану, к Марроку, вместо того чтобы посылать его к Адаму, что изменилось бы?
      Мне не приходило в голову отрядить Мака к Марроку. Я не связывалась с Браном с тех пор, как он выслал меня из стаи, и он отвечал мне тем же. Я бросила быстрый взгляд назад, на синий брезент, под которым лежало тело. Что ж, теперь я сама везу Брану Мака.
      Я вспомнила, как застенчиво улыбнулся Мак, когда я назвала ему свое имя. Вытерла щеки и глаза, но бесполезно. Я плакала о нем, о его родителях и брате, который даже не знает, что он мертв. Несомненно, они все сидят у своих телефонов и ждут его звонка.
      Я спускалась с холмов к Спокану, когда более насущные потребности притупили мое горе и чувство вины: Адам начал шевелиться. Страх, что он умрет, сменился более сильным страхом, что он слишком быстро выздоровеет.
      Мне оставалось проехать еще около двухсот миль, в основном по двухполосному горному шоссе, которое извивается между двумя десятками маленьких городков и где нельзя двигаться быстрее двадцати пяти миль в час. Последние шестьдесят миль — по дороге, которая на карте дорог штата отнесена к разряду «другие». Как я помню, в основном это гравий. Я подумала, что ехать нужно еще не менее четырех часов.
      Доминантные волки залечивают раны быстрее подчиняющихся волков. По моим примерным подсчетам, пройдет не менее двух суток, прежде чем Адам сможет контролировать своего волка — но наносить увечья сможет задолго до этого. Мне нужно добраться до Брана раньше, чем Адам сможет передвигаться, и если он уже начал шевелиться, мне очень повезет, если я сумею это сделать.
      Добравшись до Кер-д'Алена, где мне предстояло с федерального шоссе перебраться на обычное, я отыскала первый попавшийся фастфуд и купила тридцать гамбургеров. Девочка-подросток, подававшая мне пакеты, удивленно смотрела на меня. Я ничего не стала объяснять, а моих пассажиров она не могла видеть: окна фургона были завешены.
      Припарковавшись на стоянке ресторана, я взяла несколько пакетов, перешагнула через Мака и стала снимать булки с мяса. Адам был слишком слаб: он лишь ворчал и хватал мясо, вымазанное кетчупом и сыром, так быстро, как только я могла ему давать. Он съел почти двадцать гамбургеров, потом снова впал в коматозное состояние.
      Когда я свернула на идущее на север шоссе, в воздухе появились первые снежинки.
      Я въехала в Трою, штат Монтана, браня густой влажный снег, который отвлек меня и заставил пропустить поворот, который остался в нескольких милях позади. Я залила доверху бак, попросила рассказать о дороге, надела на колеса цепи и направилась назад, туда, откуда прибыла.
      Снег шел так густо, что дорожные рабочие не успевали его убирать. Следы машин, прошедших передо мной, быстро исчезали.
      Указания парня с заправки я хорошо запомнила. Снова переехав реку Яаак, я замедлила ход. По сравнению с рекой Кутеней, вдоль которой мне предстоит катить следующие два часа, эта совсем крошечная.
      Я внимательно смотрела на дорогу — и правильно делала. Небольшой зеленый знак, указывавший на поворот, почти совсем залепило снегом.
      Впереди был виден след только одной машины. Но он свернул на узкую тропу, и после этого я отыскивала дорогу, направляясь туда, где нет деревьев. К счастью, деревья по сторонам росли густо и достаточно хорошо обозначали путь.
      Дорога вилась по узкой речной долине, то поднимаясь, то спускаясь, и я радовалась тому, что у меня привод на все колеса. Однажды прямо передо мной пробежала пара чернохвостых оленей. Они бросили на меня раздраженный взгляд и удалились.
      Давно я здесь не бывала — тогда у меня даже прав не было. Дорога мне была не знакома, и я начала тревожиться, что пропущу нужный поворот. Но вот она раздвоилась: одна часть обозначена четко, другая, по которой мне и предстоит двигаться, едва видна мне из фургона.
      — Что ж, — сказала я Адаму, который непрерывно подвывал, — если мы окажемся в Канаде и ты меня все еще не съешь, мы сможем повернуть и начать все сначала.
      Я уже думала, что именно это и придется сделать, когда, завершив очередной подъем, увидела деревянный знак. Я остановила фургон.
      На знаке были вырезаны и выкрашены белым на темно-коричневом фоне красивые буквы: «Осиновый Ручей, 23 мили». Поворачивая туда, куда показывала стрелка, я удивилась тому, что Бран разрешил поставить знак, ведущий к нему. Может, ему надоело посылать провожатых — когда я уезжала, он настаивал на том, что нужно оставаться незаметным.
      Не знаю, почему я решила, что здесь все по-прежнему. Ведь сама я за эти годы стала совсем другой. Следовало ожидать, что и Осиновый Ручей изменится. Но мне это не нравилось.
      Непосвященному простительно подумать, что в Осиновом Ручье только четыре здания: заправочная станция и одновременно почта, школа, церковь и мотель. Дома, расположенные в конце подъездного пути под деревьями, совершенно незаметны. У заправки стояли несколько машин, но в остальном город выглядел покинутым. Однако я знала, что это не так. Здесь всегда есть наблюдатели, но они меня не побеспокоят, если я не сделаю ничего необычного — например, не привезу в своем фургоне мертвого вервольфа. Я остановилась под вывеской «Мотель Осиновый Ручей», очень напоминавшей знак, указывавший на город. Старый мотель был построен в середине прошлого столетия — это было длинное, узкое, без выкрутасов здание, рассчитанное на то, чтобы гости могли оставлять машину прямо у входа в свой номер.
      В офисе никого не было, но дверь открыта. С последнего раза как я тут была, ее переделали, в результате она приобрела своеобразное сельское очарование — что гораздо лучше захудалого вида 50-х годов.
      Я зашла за стойку и взяла ключ под номером «1». Это специальная безопасная комната Маррока, предназначенная для непокорных вервольфов.
      Найдя листок бумаги и ручку, я написала: «Раненый в номере 1. Прошу не беспокоить». Оставила записку в таком месте, где ее не могли не увидеть, вернулась к фургону и подогнала его ко входу в номер.
      Извлечь Адама из фургона — задача потрудней. По крайней мере когда я его втаскивала, он был без сознания. Я открыла усиленную металлическую дверь номера и осмотрелась. Мебель новая, но ее немного, только кровать и ночной столик, прочно прикрепленный к стене, — ничего такого, что помогло бы мне перетащить сюда вервольфа вдвое тяжелей меня, не причинив вреда ни ему, ни мне. Крыльца, как в доме Адама, нет — значит, между полом фургона и землей не менее четырех футов.
      В конце концов я решила позвать на помощь, чтобы еще больше не поранить Адама. Вернулась в офис и взяла телефон. С незапамятных времен я не звонила Сэму, но некоторые вещи запоминаются навсегда. Хотя именно он был причиной моего отъезда, он первый, на кого я могу положиться.
      — Алло! — ответил совершенно незнакомый женский голос.
      Я ничего не смогла сказать. Не понимала, насколько рассчитывала сразу услышать Сэма, пока вместо его голоса не раздался другой.
      — Марли? Что-то случилось в мотеле? Хочешь, я пошлю Карла?
      «Должно быть, у нее стоит определитель номеров», — тупо подумала я.
      В голосе звучала тревога, но я его наконец узнала и почувствовала большое облегчение. Не знаю, почему по номеру Сэма отвечает Лиза Стовал, но неожиданное напряжение в голосе послужило мне подсказкой. Лиза Стовал никогда не говорила со мной оживленно.
      Кое-что не меняется, но кое-то я просто забыла. В Осиновом Ручье живет около пятисот человек, но только семьдесят из них вервольфы, хотя люди в моем представлении никогда не были большинством. Лиза и ее муж Карл — люди. Марли тоже — по крайней мере была, когда я уезжала. Тогда ей было лет шесть.
      — Не знаю, где Марли, — проговорила я. — Это Мерседес, Мерседес Томпсон. В офисе мотеля никого нет. Была бы очень признательна, если бы ты прислала сюда Карла или посоветовала мне, кого еще можно позвать. В моем фургоне Альфа из стаи бассейна Колумбии. Он тяжело ранен, и мне нужна помощь, чтобы поместить его в номер мотеля. Еще лучше, если ты сообщишь мне, как связаться с Браном.
      У Брана нет дома телефона — вернее, не было до моего отъезда. Насколько мне известно, теперь у него есть сотовый.
      Лиза, как большинство женщин Осинового Ручья, никогда меня не любила. Но она была из тех людей, которым подобные мелочи не мешают поступать правильно.
      — Бран и остальные повели новых волков на первую охоту. Марли, наверно, где-нибудь заперлась и плачет. Ее брат Ли был одним из тех, кто пытался измениться. Но у него не получилось.
      Я забыла. Как я могла забыть? Последнее полнолуние октября — время, когда всем, кто хочет стать вервольфом, разрешается сделать попытку. Во время формальной церемонии на них нападет Бран или какой-нибудь другой волк, который их любит и надеется, что они выдержат Перемену. Но большинство не выдерживает. Я вспомнила, какое напряжение охватывает город в октябре, и в какую печаль он погружается в ноябре. Для жителей Осинового Ручья Благодарение имеет совсем другой смысл, чем для остальных американцев.
      — Мне жаль, — неловко сказала я, чувствуя себя совершенно не способной иметь дело еще с одним мертвым парнем. К тому же я помнила Ли. Он был хорошим мальчиком.
      — Я пошлю Карла. — Голос Лизы звучал резко, лишая меня права сочувствовать или сожалеть. Она повесила трубку не попрощавшись.
      Сидя в фургоне в ожидании помощи, я старалась ни о чем не думать и не смотреть на брезент, укрывавший тело Мака. Я скормила Адаму оставшиеся гамбургеры. Они были холодными и жесткими, но это как будто не беспокоило волка. Покончив с едой, он закрыл глаза, не обращая на меня внимания.
      Наконец рядом остановился побитый джип, и из него вышел Карл. Этот рослый мужчина всегда был скорее человеком действий, чем слов. Он обнял меня и похлопал по спине.
      — Не будь такой незнакомой, Мерси. — Он рассмеялся и потрепал меня по волосам.
      Я забыла, как он любил это делать, забыла, как дружелюбно он обращался со всеми, даже с Браном.
      — Лиза сказала, что у тебя здесь Адам и он в плохой форме.
      Конечно, он знал, кто такой Альфа стаи бассейна Колумбии. Стая Адама — ближе всех к Осиновому Ручью.
      Я кивнула и открыла заднюю дверь фургона, чтобы он увидел, с чем мы имеем дело. Адам выглядел лучше, чем когда я его туда втаскивала, но ненамного. Ребра больше не были видны, но вся шкура окровавлена и усеяна ранами.
      Карл свистнул сквозь зубы, но произнес только:
      — Надо связать ему челюсти, пока не внесем. У меня кое-что есть в джипе.
      Он принес бинт, и мы замотали им морду Адама. Волк один раз открыл глаза, но сопротивляться не стал.
      Потребовалось много кряхтения, несколько крепких словечек и немного пота, но вдвоем мы смогли извлечь Адама из фургона и поместить в номер. Как только мы уложили его на кровать, я попросила Карла отойти, прежде чем размотать бинт и освободить волка. Я действовала быстро, но Адам успел цапнуть меня за мизинец и пустить кровь. Я отскочила, а он перевалился на бок и попытался встать — с намерением защищаться от боли, которую мы ему причинили.
      — Вон. — Карл открыл передо мной дверь.
      Я послушалась, и мы захлопнули за собой дверь. Карл придерживал ее, пока я поворачивала ключ в замке. Большинство комнат мотеля можно было закрыть и изнутри, и снаружи — именно из-за таких ситуаций. Окна забраны решетками, вентиляционные отверстия запечатаны. Первый номер служил тюрьмой и больничной палатой — иногда и тем и другим одновременно.
      Адам — в безопасности, пока. Как только он станет сильнее, положение может осложниться — если я не найду Брана.
      — Не знаешь ли, куда Бран отвел новых волков? — спросила я, закрывая дверь фургона. Карл не спрашивал меня о Маке — у него нет волчьего носа, который подсказал бы ему, что под брезентом, — и я подумала, что Мак может еще немного поездить со мной. Бран решит, что делать с его телом.
      — Не стоит идти за ним, Мерси, — проговорил Карл. — Слишком опасно. Лучше пойдем ко мне. Мы накормим тебя, пока будем ждать.
      — Сколько волков осталось в городе? — осведомилась я. Есть ли среди них такой, кто мог бы устоять перед волком Адама?
      В этом недостаток положения доминанта. Если тебя призывает луна, ты берешь с собой всех, кто менее доминантен.
      Карл колебался.
      — Адам еще очень слаб. А к темноте Бран вернется. Что-то ударило в дверь, и мы оба вздрогнули.
      — Он отвел их в каньон Любовников. — Карл сдался перед очевидным. — Будь осторожна.
      — Бран удержит новых волков, — ответила я. — Со мной все будет в порядке. — Меня не они тревожат. У тебя есть и другие враги, девочка.
      Я натянуто улыбнулась.
      — Не могу стать другой. Если они мои враги, то не по моему выбору.
      — Знаю. Но они тебя убьют, если смогут.
      Любовниками назывались два дерева, которые переплелись друг с другом у входа в небольшой каньон в десяти милях к северу от города. Я припарковалась рядом с двумя «лендроверами» старинного стиля, почти новым «Шевроле-Тахо» и внедорожником «хаммером» — дорогой версией. Чарльз, сын Брана, был гением финансов, и стае Маррока никогда не придется просить милостыню на углах. Когда я уезжала отсюда, у меня на счете в банке было десять тысяч долларов — результат минимальных инвестиций, сделанных под руководством Чарльза.
      Я разделась в фургоне, выпрыгнула в снег, провалившись по колено, и захлопнула дверь. В горах было холодней, чем в Трое, и снег покрывала ледяная корка, которая врезалась в голую кожу ног.
      Как можно быстрее я сменила форму. Было бы безопасней идти в человеческом облике, но у меня нет подходящей зимней одежды. Я вообще не знаю, какая одежда подходит для зимней прогулки в Монтане, а в форме койота я не очень реагирую на холод.
      Я привыкла к запахам и звукам города. Лесные запахи не менее сильные, просто они другие: сосна, осина и ель вместо выхлопов, перегоревшего масла и людей. Я слышала отчетливый стук дятла и вдалеке — вой, слишком низкий, чтобы принадлежать лесному волку.
      Снег, который продолжал идти, замел следы, но я продолжала их ощущать. Бран и его подруга Ли — оба терлись о куст белой сосны. Чарльз оставил след там, где поверхность прикрыта нависшим камнем. Как только мой нос учуял запахи, я обнаружила, что на насте, до того, как пошел свежий снег, остались отпечатки лап, и идти по ним было нетрудно.
      Я остановилась, когда волчьи следы начали расходиться. Бран повел новых волков — их как будто трое, — а его сыновья Чарльз и Сэмюэль, а также Ли, свернули, надеясь отыскать добычу, чтобы гнать ее к остальным.
      Мне необходимо было найти Брана, рассказать ему, что случилось, помочь Адаму, но вместо этого я пошла по следу Сэмюэля. Ничего не могла с собой поделать. С четырнадцати лет я была в него влюблена.
      «Сейчас все совсем по-другому», — заверяла я себя, идя по крутому спуску, а потом поднимаясь на вершину холма, где снег был не такой глубокий, потому что его сметал ветер.
      «Я была подростком, когда в последний раз его видела, — думала я. — С тех пор я с ним не разговаривала, и он не пытался со мной связаться. Тем не менее именно по его телефону я попросила о помощи. Даже не подумала позвонить кому-нибудь другому».
      И тут я поняла, что лес за мной затих.
      В зимнем лесу вообще тихо. Птицы, кроме свиристелей, дятлов, вроде того, что я слышала, и некоторых других, улетают на юг. Но в этой тишине было что-то зловещее, она была слишком тяжелой: кто-то крадется за мной.
      Я не оглянулась и не побежала быстрее. Вервольфы преследуют тех, кто от них убегает.
      Я не испугалась. Где-то здесь Бран, а Сэмюэль еще ближе. Я чувствовала запах земли и мускуса, который принадлежит только ему: ветер принес его ко мне. След, по которому я шла, проложен несколько часов назад. Должно быть, Сэмюэль возвращается по своему следу; в противном случае вервольф был бы слишком далеко, чтобы я могла уловить его запах.
      Все новые волки — с Браном, а тот, кто меня преследует, один; если бы их было больше, я бы что-нибудь услышала. Поэтому я не беспокоилась о том, что новые волки могут убить меня, приняв по ошибке за койота.
      Не думала я и о том, что мой преследователь — Чарльз. Было бы ниже его достоинство нарочно пугать меня. Сэмюэль любит розыгрыши, но ветер не лжет, говоря, что он где-то впереди.
      Я была уверена, что это Ли. Она не станет меня убивать, на что бы ни намекал Карл, тем более когда Бран поблизости, но ранит, если сможет, потому что она меня не любит. Никто из женщин стаи Брана меня не любил.
      Ветер, приносящий запах Сэмюэля, дул главным образом с запада. В той стороне растут молодые пихты, вероятно, заполняющие пустоту, образовавшуюся во время лесного пожара лет десять назад. Пихты расположены очень часто; меня это не задержит, а вот вервольф гораздо крупней меня.
      Задней ногой я почесала за ухом, используя это движение, чтобы оглянуться. Никого не видно: значит, мой преследователь еще далеко. Я опустила ногу и бросилась к зарослям.
      Волк за мной издал охотничий вой. Когда волк преследует добычу, им правит инстинкт. Если бы Ли могла рассуждать, она никогда бы не завыла, потому что ей немедленно отозвался целый волчий хор. Большинство волчьих голосов доносились с расстояния в милю и больше, но вой Сэмюэля прозвучал не далее ста ярдов передо мной. Я соответственно изменила направление и через заросли пробралась на другую сторону, где бежал Сэмюэль.
      При моем появлении он мгновенно остановился — вероятно, ожидал увидеть оленя или лося — не койота. Не меня.
      Сэмюэль большой, даже для вервольфа. У него белая зимняя шерсть, и глаза почти такого же цвета, ледяного бело-голубого — холоднее снега, по которому я бежала; этот цвет особенно поразителен на фоне черных колец вокруг зрачков. Мне хватило места, чтобы нырнуть под его брюхо и выскочить, так что он оказался между мной и преследователем.
      Прежде чем у него возникла возможность что-нибудь сделать, кроме как с удивлением взглянуть на меня, появилась Ли, серебристо-золотистая охотница, по-своему такая же прекрасная, как Сэмюэль: свет и огонь по сравнению с его льдом. Она увидела Сэмюэля и неловко затормозила.
      Вероятно, так увлеклась погоней, что не заметила его призыва.
      Я видела, что Сэмюэль мгновенно узнал меня. Он наклонил голову и застыл. Да, он меня узнал, но я не могла определить, что он при этом почувствовал. Спустя несколько мгновений он повернулся и бросил взгляд на Ли.
      Ли пригнулась и перевернулась на спину — хотя как жена Брана она стоит выше Сэмюэля. Ее поведение не произвело на него впечатления — он оскалил клыки и заворчал; низкий глубокий звук отозвался в моей груди. Словно в добрые старые времена: Сэмюэль снова защищает меня от стаи.
      Ближе, чем раньше, завыл волк, и Сэмюэль прервал рычание, чтобы ответить. Он выжидающе посмотрел на север, и через несколько минут показались еще два волка. Первый цвета корицы с черными лапами. Он был немного крупнее даже Сэмюэля.
      Второй вервольф был значительно меньше. На расстоянии его можно было принять за одного из волков, которые лишь недавно начали возвращаться в Монтану. Шкура у него всех оттенков между белым и черным, в целом это делает его серым. Глаза у него светло-золотистые, а кончик хвоста белый.
      Чарльз, волк цвета корицы, остановился на краю заросли и начал меняться. Он большая редкость среди волков: вервольф от природы, а не измененный. Единственный такой, о котором я слышала.
      Мать Чарльза была из племени сэлиш, плоскоголовых, дочь шамана. Когда Бран вскоре после приезда в Монтану встретил ее, она умирала. По словам моей приемной матери, которая рассказала мне эту историю, ее красота так поразила Брана, что он не мог позволить ей лечь в могилу и поэтому изменил и сделал своей подругой. Моего воображения не хватало, чтобы представить себе Брана, влюбившегося с первого взгляда, но, может, двести лет назад он был другим.
      Во всяком случае, забеременев, она с помощью знаний, полученных от отца, смогла не меняться в полнолуние. Самки вервольфов не могут иметь детей: перемена слишком потрясает организм, убивая плод. Но у матери Чарльза, как дочери своего отца, было и собственное волшебство. Она сумела выносить Чарльза до нормального срока, но так ослабла от усилий, что умерла вскоре после родов. Сыну она оставила два дара. Во-первых, он мог меняться быстрее и легче всех других. Во-вторых, он обладал даром волшебства, не характерного для вервольфов. Стае Брана не нужно было нанимать колдуна, чтобы уничтожить свои следы: у нее был Чарльз.
      Бран, меньший их двух волков, продолжал двигаться туда, где я стояла. Сэмюэль неохотно посторонился, хотя по-прежнему занимал позицию между Ли и мной.
      В Бране не чувствовалась сила, как она чувствуется в его сыновьях или Адаме, — не знаю, как это получается. Мне говорили, что даже некоторые вервольфы, у которых нюх острее моего, иногда по ошибке принимают его за настоящего волка или помесь волка с собакой — из-за его размера.
      Не знаю, сколько ему лет. Знаю только, что когда в конце восемнадцатого века он в качестве траппера явился на этот континент, то был уже старым. Он пришел в Монтану вместе с картографом-валлийцем Дэвидом Томпсоном и поселился здесь со своей женой из племени плоскоголовых.
      Он подошел ко мне и коснулся носом места у меня за ухом. Мне не обязательно было покорно прижиматься к земле, тем не менее я присела. Он сжал мне нос челюстями и тут же отпустил — одновременно приветствие и добродушная насмешка; впрочем, я не знала, почему он надо мной смеется.
      Выпустив меня, он направился мимо Сэмюэля к своей жене, все еще лежавшей на снегу. Она тревожно завыла, но он, не смягчившись, оскалил зубы. Кажется, хоть он когда-то и попросил меня уехать, я все же не рассматриваюсь как добыча.
      Повернувшись к жене спиной, Бран посмотрел на Чарльза, который завершил переход и стоял уже в виде человека. У Чарльза внешность настоящего плоскоголового, словно единственное, что он унаследовал от отца, это способность менять форму.
      Мне известно, что коренные американцы относились к своему телу с застенчивостью. Это характерно и для Чарльза. Он сразу воспользовался волшебством, чтобы одеться; на нем были штаны из оленьей шкуры, и выглядел он так, словно явился из другого столетия.
      Я, подобно большинству изменяющихся, нагой чувствую себя почти так же уверенно, как в одежде, — конечно, не в середине ноября высоко в Скалистых горах Монтаны под ледяным северо-западным канадским ветром. Снег наконец прекратился, и температура быстро падала. Как только Чарльз заговорит, я должна приобрести человеческую форму, чтобы ответить ему.
      — Отец приветствует тебя на территории Маррока, — сказал Чарльз. Голос его звучал равномерно, как у большинства людей из племени его матери, и лишь немного чувствовался валлийский акцент, унаследованный от отца. У самого Брана такой акцент появляется только когда он сильно рассердится. — Однако удивлен тем, что ты пришла именно сейчас.
      Я приняла человеческое обличье, сбросила с себя снег и наклонилась, чтобы оставаться ниже Брана. От холодного ветра и снега под ногами у меня перехватило дыхание. Сэмюэль встал так, чтобы заслонить меня от ветра. Это помогло, но лишь чуть-чуть.
      — Я пришла по делу, — ответила я. Чарльз приподнял брови.
      — От тебя пахнет кровью и смертью.
      У Чарльза всегда было острое обоняние. Я кивнула.
      — Я привезла с собой Альфу из стаи бассейна Колумбии. Он тяжело ранен. Еще я привезла тело другого волка, надеясь, что кто-нибудь объяснит мне, как он умер и кто его убил.
      Бран издал негромкий звук, и Чарльз кивнул.
      — Сейчас — только самое необходимое. Подробности позже.
      И я как можно более сжато сообщила им все, что знала, начиная с истории Мака, как он мне ее рассказал, и заканчивая его смертью, ранением Адама и похищением Джесси. И даже вернувшись в форму койота, я не могла согреться.
      Бран взглянул на Сэмюэля, тот коротко фыркнул и убежал.
      — Бран закончит охоту с новыми волками, — объявил мне Чарльз. — Это их первая охота, и ее нельзя прерывать. Сэмюэль позаботится об Адаме. Он пошел коротким путем, по которому не проехать на машине, так что будет там раньше нас. Я поеду с тобой и позабочусь о твоем мертвеце.
      Не успел Чарльз закончить, как Бран исчез в лесу, не взглянув на меня. Ли встала, заворчала на меня — как будто это моя вина, что она попала в неприятности, — и последовала за Браном.
      Чарльз, по-прежнему находясь в облике человека, пошел к машинам. И в лучшие времена он был неразговорчив, а мне — ведь я бежала на четырех лапах и говорить не могла — он не посчитал нужным сказать и слова. Он терпеливо ждал на заднем сиденье фургона, пока я снова изменюсь и оденусь.
      Он не возражал, как сделал бы Сэмюэль, против того, чтобы вела я. Я никогда не видела, чтобы Чарльз управлял машиной; он предпочитал ездить верхом или бегать волком. Пересаживаясь на пассажирское место, он оглянулся на закутанное в брезент тело. И без всяких комментариев пристегнулся ремнем.
      Когда мы вернулись в мотель, я потянула дверь офиса. В конторе находился Карл с молодой рыжеволосой девушкой, должно быть, пропавшей Марли, хотя я не могла узнать в ней знакомую мне шестилетку.
      — Мерседес нужна комната, — произнес Чарльз. Карл ни о чем не спрашивал, просто протянул мне ключ.
      — По ту сторону дороги, самый дальний от номера один.
      Я посмотрела на число «18» на ключе.
      — Разве ты не в курсе, что теперь нельзя помечать ключи?
      — У нас не бывает воровства, — с улыбкой ответил Карл. — К тому же, ты работала здесь года два и знаешь: один и тот ж ключ подходит ко всем номерам, кроме первого.
      Я подбросила ключ в воздух.
      — И то верно.
      Чарльз открыл передо мной дверь.
      — Если заберешь багаж и дашь мне ключи от твоей машины, я позабочусь о теле.
      Должно быть, я выглядела удивленной.
      — Не волнуйся, — сухо проговорил он. — Я попрошу вести Карла.
      — У меня нет багажа. — Я достала ключи и протянула ему, но схватила его за руку, прежде чем он ее отдернул. — Мак был хорошим парнем, — сказала я, не знаю почему.
      Чарльз ни к кому не притрагивается небрежно или случайно. Мне всегда казалось, что он меня презирает, хотя со мной он обращался так же отчужденно вежливо, как со всеми. Но теперь он положил свободную руку мне на голову и на мгновение прижал ее к своему плечу.