земляникой и медовыми пряниками, и даже если с ней приключается беда и ей приходится работать на кухне, влюбленный принц непременно находит ее по драгоценному кольцу, которое она запекает для него в пирог, и хотя при этом он едва не погибает от нервного потрясения, когда она предстает перед ним в ослиной шкуре с перепачканным сажей лицом и загрубевшими от черной работы руками и ему кажется, что он влюбился в простую работницу, короче говоря, в девушку категории № 10, все же принцесса успевает сбросить с себя ослиную шкуру и под ней оказывается великолепный наряд, после чего она умывается, и принц видит ее нежную белую кожу, и все становится на свое место – она принцесса, девушка категории № 1, и принц может спокойно жениться на ней, после чего они будут жить припеваючи до скончания века. Словом, стандарт, по которому определяются принцессы, до грубости прост, Сьюзен была принцессой, а я – эквивалентом свинопаса. Я, так сказать, творил из жизни сказку. Беда была в том, что стоявшие на моем пути препятствия были пострашней драконов и чародеев, а мне предстояло обойтись без доброй феи-крестной. И в то утро я еще не мог сказать, чем окончится эта сказка. Когда Сьюзен отошла от телефона, мне пришлось ждать довольно долго. Я даже подумал сначала, что она просто повесила трубку, но тут же услышал где-то в отдалении шум пылесоса и женские голоса.
      – Простите, что заставила вас ждать,- сказала Сьюзен. – Никак не могла найти свою записную книжку. В субботу вечером я свободна, Джо.
      Первый дракон – пусть совсем тщедушный – был сражен наповал. Я постарался скрыть свое торжество.
      – Отлично. Я заеду за вами в четверть седьмого, хорошо?
      – Нет, нет,- сказала она поспешно.- Встретимся в театре.
      – Тогда без четверти семь?
      – Чудесно. Ой, мама идет… я бегу… До свидания!
      – До свидания,- несколько озадаченно сказал я.- Пряничная позолота уже чуточку потускнела. Почему Сьюзен так испугалась появления своей матери? Может быть, она хочет скрыть от домашних, что собирается пойти со мной в театр? Неужто ей не разрешают встречаться ни с кем, кроме Джека? И мне, в отличие от него, не положено даже появляться в ее доме?
      Когда я вернулся в казначейство, Тедди Сомс пил чай и флиртовал с Джун Окс, машинисткой из отдела здравоохранения. Джун едва исполнилось двадцать лет. Она была рыжая, белокожая, глупенькая и, по моему твердому убеждению, влюбчивая.
      Впрочем, я был достаточно осторожен, чтобы не заводить с ней романа. В стенах учреждения романы завязываются чрезвычайно легко, а развязаться с ними бывает довольно трудно, в особенности когда это происходит в маленьком городке.
      Тем не менее я тоже начал слегка заигрывать с ней. Моему уязвленному самолюбию было приятно общество женщины, которая была достижима для меня и которая, думал я, глядя на ее полные влажные губы, не станет подстрекать меня понапрасну и будет чрезвычайно довольна, если я приду к ней в гости.
      – Привет вам, царица моего сердца,- сказал я, беря себе чашку чаю.- Всегда приятно видеть вас. С каждым днем вы становитесь все краше. Я рад, что вы не работаете в казначействе.
      – Вот как – вы не хотите, чтобы я у вас работала?
      – Я бы тогда только и делал, что глядел на вас,- сказал я,- и забросил бы всю работу.
      Джун хихикнула.
      – Я слышала, что вы поглядываете на когото другого.
      – Только потому, что вы отказываетесь выйти за меня замуж.
      – Вы еще не сделали мне предложения.
      Я опустился на одно колено и приложил руку к сердцу.
      – Дорогая… нет, да позволено мне будет сказать… дражайшая мисс Окс.
      Предлагаю вам руку и сердце…
      – Не слушай его, Джун,- сказал Тедди.- Он шляется по кабакам с замужними женщинами.
      Я поднялся с колена.
      – Не понимаю, что вы имеете в виду?
      Джун снова хихикнула:
      – Ее имя начинается с буквы Э. И она слишком, слишком стара для вас.- Голос у Джун был очень тонкий, почти писклявый и находился в странном несоответствии с ее пышным бюстом.
      – Ах, вот что,- сказал я небрежно.- Она подвезла меня на своей машине до дома.
      Мы обсуждали пьесу. Тедди не способен этого понять. У нас с ней абсолютно платонические отношения.
      – О нет, я понимаю,- сказал Тедди, обнимая Джун за талию.- Я вот все стараюсь уговорить Джун провести со мной платонический уикэнд. Лишь бы только не получился платонический ребенок.- Он расхохотался громко и, как всегда, несколько театрально и ущипнул Джун за щеку.
      – Ты несносен,- сказала Джун.- Нет, нет, Тедди, отвяжись. Что, если войдет мистер Хойлейк?
      – Он распорядится, чтобы я оставил тебя в покое, и примется за тебя сам,- сказал Тедди.
      – Я больше с тобой не разговариваю! Все!-сказала Джун.- У тебя чудовищно грязные мысли.- Она улыбнулась мне.- А вот Джо – настоящий джентльмен.
      – Ну, особенно на это не полагайтесь,-сказал я.
      Она подошла ко мне ближе. От нее исходил какой-то необычный аромат – не духов, не мыла, не пота,- почти едкий, но чистый. Мне захотелось обнять ее или хотя бы назначить ей свидание. Но первое ничего бы мне, в сущности, не дало, а второе было опасно. Поэтому я только улыбнулся ей.
      – Вы очаровательны,- сказал я.
      – У вас немыслимые глаза,- сказала она. На секунду она коснулась моей руки.- Скажите, чем мы, молодые старые девы, вас не устраиваем? – Все это говорилось так, словно Тедди не было в комнате.
      – Не обращайте на меня внимания,- сказал он.- Вы, мальчик, имеете успех у дам, вы в их вкусе.
      – Как же! Они выстраиваются в очередь, чтобы только поговорить со мной.
      – Вы можете вскружить голову Джун,- сказал Тедди.- Она еще совсем ребенок. А вот миссис Э… Вот тут я, действительно, завидую вам.
      – Завидовать совершенно нечему.
      – Она прелестна,- сказал Тедди. Худое, жесткое лицо его стало вдруг мечтательным.
      – Да, ничего себе. Но я об этом как-то не думаю.
      – Ну, черт побери, а я думаю. Она…- Он остановился, подыскивая слово, затем продолжал без малейшего стеснения: – Она настоящая леди. И настоящая женщина.
      Всякий раз, как я ее вижу, меня бросает то в холод, то в жар.
      – Экий вы сластолюбец,- сказал я.- А ведь вам известно, что священное писание запрещает прелюбодействовать в сердце своем.
      – Ее супруг прелюбодействует несколько другим способом.
      – Это еще не оправдание. Кстати, что он собой представляет?
      – Богатый мануфактурщик. Самодовольный, бледный, холодно любезный.
      – А с кем он путается?
      – С девчонкой из своей же конторы. Пухленькая, глупенькая, молоденькая. Вот уж год, как это тянется.
      – Какое свинство,- сказал я возмущенно.- Неужели ему мало Элис?
      – Ей тридцать четыре года, они женаты около десяти лет, и у них нет и никогда не было детей.- Он ухмыльнулся.- Я бы охотно помог ему в этом деле. Весьма охотно.
      Я пожал плечами.
      – Она меня в этом смысле не интересует.- Мне вспомнилась Сьюзен, и от этого воспоминания приятно защемило внутри. Мне нестерпимо захотелось поделиться с кем-нибудь своей радостью, похвастать ею,- разумеется, под секретом. Я все надеялся что Тедди заговорит о Сьюзен, и тогда я вскользь упомяну о предстоящем свидании. Но он так и не заговорил о Сьюзен, а все продолжал превозносить Элис.
      В этот же вечер я отправился на вторую репетицию «Фермы в лугах». Ронни был в ударе, яростно пыхтел трубкой, ерошил волосы в знак страшного нервного напряжения и ожесточенно царапал что-то на полях своей переложенной бумажками рукописи.
      – Сегодня, ребята,- сказал он,- вы представляете собой только движущиеся фигуры.
      И притом, смею сказать, весьма привлекательные. Итак, я хочу внести ясность и уточнить мизансцены, после чего мы сможем немножко порепетировать текст.
      У нас с Элис по пьесе были три бурные любовные сцены. Я боялся, что буду чувствовать себя неловко, но она держалась уверенно, без тени смущения: я был для нее только партнером, и наши объятия походили скорее на какой-то замедленный танец. Мы играли так слаженно, что Ронни поправлял меня не чаще двух раз в каждой мизансцене, а для начала это было вполне сносно. Элис твердо вела меня за собой, что, в сущности, и требовалось, так как по пьесе она должна была меня соблазнить.
      По окончании репетиции Ронни не удержался от похвал:
      – Любовные сцены уже начинают у вас получаться, Джо. Меня беспокоит другое.- Он подмигнул мне, поглядев поверх очков.- Я имею в виду эту скучную, но неизбежную канитель: как выйти на сцену, как уйти, как сесть, как встать и прочее. Вы садитесь так, словно… Ну, не будем
      вульгарны. А встаете так, словно сидели на гвоздях. И вы очень неуклюжи в сценах с Энн и Джонни. Но вот с Элис вы оживаете.
      – Элис и мертвого способна оживить,- сказал я и улыбнулся ей. К моему изумлению, она слегка покраснела»
      Когда Ронни закончил свои объяснения, я вместе с Элис спустился со сцены в зрительный зал. Она взяла свое пальто, лежавшее на кресле, я помог ей одеться.
      Когда мои руки еще касались ее плеч, она на какое-то мгновение прислонилась ко мне. Но это движение было столь же бесстрастно, как наши объятия на сцене.
      Я тоже надел пальто и сел возле нее.
      – Я последовал вашим указаниям.
      – Каким указаниям?
      – Я позвонил Сьюзен. Мы с ней идем на балет.- Откуда-то из-за кулис доносились голоса Ронни и Херберта. Вдруг голубоватый свет залил сцену: сколоченные из досок столы на козлах, плетеные стулья, жесткую кушетку, на которой я только что целовал Элис, и окурки сигарет на полу. Театрик был маленький, но в эту минуту он внезапно покаэался мне огромным, пустым и гулким.
      – Сьюзен?-переспросила Элис.- Ах да, помню.- Свет на сцене из голубого стал розовым. Вы не ошибетесь, если будете следовать моим советам. Тетушка Элис всегда бывает права.
      – Какая же вы тетушка! – сказал я.- Им всем за сорок и от них пахнет камфарой.
      Она сделала гримаску. Я заметил, что кожа под подбородком у нее чуть-чуть дряблая.
      – Ну, камфарой от меня действительно, кажется, не пахнет. Тем не менее я веду себя совершенно как добрая тетушка из какого-нибудь дамского журнала, отвечающая на вопросы читательниц. Или как кормилица Джульетты.- Я уловил в ее голосе горечь.
      – Вот уж нет,- сказал я.- Я видел «Ромео и Джульетту». Кормилица была отвратительная старая сводня. А вы милы, очаровательны и даже…- Я умолк.
      Продолжать было опасно.
      – И даже – что?
      – Вы не рассердитесь? Обещайте.
      – Хорошо,- сказала она нетерпеливо.- Я не рассержусь, даже если это что-нибудь непристойное. Обещаю.
      Я еще колебался.
      – Это покажется вам глупым. Я не могу…
      – Ну, совсем как в «Доме миссис Бин»,- сказала Элис.- Вы просто несносны, Джо.
      Договаривайте же, Христа ради!
      – Вы, вы… Нет, не то… не просто трогательны. Вы какая-то трогательно-беспомощная, как маленькая девочка. И какая-то потерянная. Словно вы все время ищете что-то.
      Ах, черт, я говорю, как герой скверного фильма! Забудьте все, что я сказал, ладно?
      Несколько секунд она молчала. Затем глаза ее увлажнились.
      – Как странно услышать это от вас. Нет, я не сержусь, мой друг.- Она порылась в сумочке. Зажигая для нее спичку, я с удивлением обнаружил, что у меня дрожат руки.
      В эту минуту вошел Джордж Эйсгилл. На нем было пальто из какой-то непомерно толстой мохнатой материи, И он казался недостаточно высок и недостаточно широкоплеч для такого пальто. Мне бросились в глаза маленькие, изящные руки: отлично наманикюренные ногти блестели; помимо перстня с печаткой на безымянном пальце, он носил еще бриллиантовое кольцо на мизинце. Лицо у него было гладкое, черты лица правильные, а тонкие усики – словно нарисованные. Однако, несмотря на маникюр и бриллиантовое кольцо, в нем не было ничего женственного. Но и ничего мужественного тоже. Точно он по зрелом размышлении предпочел быть не женщиной, а мужчиной, просто потому, что нашел это более выгодным и удобным для себя. Я невзлюбил его с первого взгляда, но совсем иначе, чем Джека Уэйлса. Джек сам по себе был не так уж плох, но в Джордже Эйсгилле чувствовалась какая-то холодная настороженность, которая почти испугала меня; весь его вид говорил о том, что с ним шутки плохи.
      – Я приехал, чтобы увезти мою жену от вас, бездельники и бродяги,- сказал он.- Свой «фиат» моя жена, к сожалению, запорола.
      – Это Джо Лэмптон,- сказала ему Элис.- Мой любовник.
      – Ах вот как! – протянул он.- Прошу прощения. Я вам все испортил?
      – Мы с вами уже встречались,- сказал я.
      Он окинул меня быстрым, оценивающим взглядом.
      – Припоминаю,- сказал он. Кивком головя он указал на сцену,- Ну, как идет?
      Он произнес это так, словно мы развлекались, ставя какие-то дурацкие шарады.
      – Мне трудно судить,- сказал я.- Лучше спросите у Элис.
      – О, не более погано, чем всегда,- сказала она без всякого выражения.- Мы попрежнему продолжаем забавляться.
      С его появлением в ней произошла какая-то перемена. Она не казалась ни запуганной, ни приниженной, ни чрезмерно развязной. Почти невозможно было бы определить, в чем состояла эта перемена, но я сразу ее почувствовал. Элис снова стала такой, какой она всегда казалась мне прежде, вплоть до последнего вечера: холодной, надменной, небрежной и, я бы сказал, полуживой.
      – Вы как будто служите у нас в муниципалитете?- спросил меня Эйсгилл.
      Его снисходительный тон покоробил меня.
      – Да, в казначействе.
      – Скучноватая работа?
      – Нет, что вы,- весело возразил я, – всегда найдется предприниматель, старающийся увильнуть от налогов. Бог ты мой, до чего же эти господа не любят платить налоги!
      – Ну, я в этом грехе не повинен, друг мой,- сказал он.- Мое предприятие находится не в Уорли.
      – Этого мы тоже не любим. Вы лишаете родной город дохода.
      – Когда муниципалитет начнет поощрять деловую инициативу, я построю завод в Уорли.
      – Когда мы найдем предпринимателя, который понимает, что наше стремление очистить город от дыма – не пустые слова, мы будем всячески его поддерживать.
      Он улыбнулся, обнажив ряд белых, острых, мелких зубов.
      – Ну, там, где столько сажи…
      Я хотел было возразить, что сам-то он, черт побери, постарался обосноваться подальше от этой сажи, но Элис опередила меня.
      – Перестаньте говорить о делах,- сказала она.- Неужто вам еще не надоело?
      Он развел руками с видом иронической покорности, и бриллиантовое кольцо на мизинце сверкнуло холодным блеском.
      – Вы, дорогая, решительно не способны понять, что мы, м?жчины, живем ради своей работы. Стоит нам заговорить о чем-нибудь действительно интересном, как вы начинаете жаловаться, что мы говорим о делах.
      Я был невольно польщен тем, что он находит мои замечания интересными, хоть и понимал, что это было сказано неискренне – всего-навсего дешевый комплимент по рецепту Дейла Карнеги*. Все участники репетиции как-то незаметно, один за другим, сгруппировались вокруг него,- примерно так же, подумалось мне, как группировались они вокруг Джека Уэйлса. Эйсгилл, как и Джек, олицетворял собой могущество денег, это был еще один король. Наблюдая почтительные позы окружающих, я думал о том, как могло случиться, что он женился на Элис. Как эти тонкие губы под аккуратными усиками ухитрились произнести – а ведь должны же они были это произнести – «я вас люблю». И я совершенно не в состоянии был представить его и Элис в постели. Они были такие разные. Такие чужие друг другу. В них не было решительно ничего общего, ни малейшего сходства, которое обычно рано или поздно появляется у всех счастливых супружеских пар.
      Я встал и сказал Элис, что ухожу.
      – Вам в нашу сторону? – спросила она.
      – У вас не будет места в машине,- сказал я.
      – Пустяки,- сказал Джордж.- Вы ни с кем не условились?
      – В машине сколько угодно места,- сказала Элис.- Поедемте с нами, Джо.
      Я внимательно на нее поглядел. Она сказала это так, словно нуждалась в моей защите.
      Джорджа ждал «даймлер». Я устроился на заднем сиденье с Джонни Роджерсом и Энн Барлби. Мне еще никогда не доводилось ездить в «даймлере», принадлежащем частному лицу. Джордж на секунду включил плафон, и мягкий свет залил кабину. Мы оказались в маленьком обособленном мирке, теплом, уютном и вместе с тем полном неожиданностей, стремительно и дерзко несущемся в пространстве.
      Джонни предложил всем сигареты. Я откинулся на мягких подушках и позволил себе с головой погрузиться в этот чужой мирок, в эту атмосферу роскоши, которая, казалось, ластилась ко мне, словно кошка. Джонни обсуждал с Джорджем марки автомобилей,- он, само собой разумеется, собирался в скором времени приобрести машину. Мы пересыпали речь жаргонными словечками, бывшими в ходу у военных летчиков,- манера, от которой меня всегда начинает мутить: редко у кого это получается непринужденно и ловко, чаще же отдает газетным фельетоном и дешевыми фильмами.

***

 
      * Автор книги «Как приобретать друзей и влиять на окружающих».- Прим. ред.
 

***

 
      – Вы бы поглядели на эту красотку,- говорил Джонни.- Это же фантастика, нечто умопомрачительное…
      Впрочем, Джонни был безобидным мальчиком лет двадцати, не больше, курносым, курчавым, из тех, кто по утрам непременно принимает ванну, рано ложится спать и много занимается спортом.
      Энн Барлби приходилась ему двоюродной сестрой. Она болтала с Элис,- точнее, усердно старалась заставить ее почувствовать себя неловко, то и дело восхищаясь тем, как ей повезло: у нее такой великолепный «даймлер» и такой красивый любовник («вылитый Жан Марэ, дорогая…»). Под «любовником» Элис она, конечно, подразумевала меня – от частого повторения эта шутка не становилась, приятнее.
      Энн по натуре была совсем другого склада, нежели Джонни, хотя внешне они были похожи: у нее было такое же свежее личико и курчавые волосы. Но, к несчастью, природа наградила ее носом, который мог выглядеть терпимо только на мужском лице: он был большой, бесформенный -то, что называется «нос картошкой». Впрочем, в некоторых ракурсах, особенно со сцены, он не производил такого уж плохого впечатления, но тем не менее причинял Энн немало страданий. Однако она беспокоилась зря. Она была находчива, остроумна, отлично сложена и если не могла рассчитывать на миллионы, то, во всяком случае, ее ждало очень недурное наследство, А пока что она злилась на весь свет. Меня она особенно невзлюбила и никогда не упускала случая сказать мне какую-нибудь гадость. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю причину ее неприязни: я не находил ее привлекательной и не стремился скрыть это от нее. Заведи я с ней небольшой флирт, поухаживай за ней хоть чуть-чуть, и это могло бы полностью изменить ее отношение ко мне. Но она держалась со мной так, словно мое внимание было бы для нее крайне неприятно, а я принимал это за чистую монету, чего ни одна женщина в мире не может простить.
      «Даймлер» без малейшего усилия преодолевал подъем на шоссе Сент-Клэр. У меня появилось ощущение, словно я нахожусь в движущейся гостиной, с той только разницей, что в этом автомобиле было куда уютнее, чем во многих гостиных. Джордж вел машину уверенно и спокойно, как шофер-профессионал, и мне невольно припомнилась безалаберная, бесшабашная езда Элис.
      – Мы здесь сойдем,- сказала Энн, когда мы проехали примерно половину шоссе Сент-Клэр.- У вас очаровательная машина, мистер Эйсгилл. Значительно лучше, чем «фиат». В «фиат», кажется, можно втиснуться только вдвоем, верно, Джо?
      – Бог мой! -сказала Элис, когда Джордж снова включил зажигание.- Какая злобная девчонка! Так и сыплет грязными намеками, да еще выражается при этом языком опереточной хористки. Ну, ей придется подождать, прежде чем я снова сяду с ней в машину. Может, мне уж лучше во всем признаться тебе, Джордж? Пасть к твоим ногам и сдаться на твою милость? Вчера вечером я подвозлла Джо домой, и мы заехали в «Сент-Клэр».
      Ну вот, теперь ты посвящен в нашу страшную тайну. Но что за город – сплетни, пересуды…
      – Все маленькие городишки одинаковы,- равнодушно заметил Джордж.- И, во всяком случае, зачем тебе понадобилось заезжать в «Сент-Клэр»? Пригласила бы лучше Джо к нам, если не хотела, чтобы о тебе сплетничали. Мне кажется, у нас дома найдется что выпить.
      Не снижая скорости, он миновал поворот на Орлиное шоссе, и когда я опомнился, мы уже проехали с полмили по шоссе Сент-Клэр и были почти у самой вершины холма.
      – Я пройдусь пешком,- сказал я.
      – А почему бы вам не поужинать у нас? – предложил он. – Томпсонам можно будет позвонить.
      – И в самом деле,- сказала Элис.
      – Но нынешние пайки… Элис рассмеялась.
      – Пусть это вас не беспокоит, дружок. Я не собираюсь устраивать банкет. Закусим, чем бог послал.
      Теперь мы были уже на самом верху шоссе Сент-Клэр. За Орлиным шоссе город кончился и потянулись обсаженные деревьями луга, изредка перемежавшиеся домами – большими, расположенными вдалеке от дороги. Слева от шоссе, полускрытое за высокими соснами, стояло такое
      огромное здание, какого я еще не видел в Уорли. Это был настоящий викторианский загородный дом с башнями и парапетами, с подъездной аллеей по меньшей мере в четверть мили длиной и сторожкой величиной с небольшой особняк.
      – А здесь кто живет? -спросил я.
      – Джек Уэйлс,- сказал Джордж.- Вернее, семейство Уэйлсов. Они купили этот дом у одного обанкротившегося торговца шерстью. Какова махина? Заметьте, он у них пустует больше чем наполовину.
      Настроение у меня упало. Впервые я отчетливо осознал, какими огромными преимуществами обладает передо мной Джек Уэйлс. Я представлялся себе большим и сильным и вдруг почувствовал, как огромен этот дом по сравнению со мной. Он показался мне как бы физическим придатком к Джеку: кирпичи и известка стоимостью по меньшей мере в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов громко утверждали, что мне не под силу тягаться с моим соперником.
      Дом Эйсгиллов находился в конце узкой немощеной дороги, сразу за парком Сент-Клэр.
      Это была постройка тридцатых годов из белого бетона, с плоской крышей.
      Поблизости другого жилья не было. Дом стоял на вершине небольшого холма, у подножия которого с одной стороны раскинулся парк, с другой – вересковая пустошь.
      Дом имел дорогой, очень современный и изысканный вид, но был странно неуместен здесь, словно проститутка с Пикадилли, разгуливающая по вересковой пустоши в нейлоновых чулках и туфельках на высоком каблуке.
      Внутри дом был отделан в белых и палевых тонах. Кресла из стали и каучука оказались все же гораздо более удобными, чем можно было предположить с виду. На стенах висели три очень яркие картины маслом: две из них я воспринял просто как сочетание каких-то линий, кружочков и пятен, но третья, несомненно, являлась портретом Элис в сильно декольтированном вечернем платье из сверкающей серебристой ткани. На портрете груди у нее казались маленькими и упругимй и лицо было гладкое, без морщинок. Но художник не приукрасил ее: он передал чуть тяжеловатый подбородок и едва намечающуюся складку под ним.
      – Не смотрите на этот портрет слишком пристально, Джо,- сказала Элис, подойдя ко мне сзади.- Я была тогда на десять лет моложе.
      – А мне бы хотелось быть на десять лет старше,- сказал я.
      Неужели, Джо? Как это мило с вашей стороны.- Она сжала мою руку и не сразу ее отпустила.- Вам нравится эта комната?
      – Очень нравится,- сказал я и покривил душой. Это была какая-то странная комната, очень чистая, очень светлая, отделанная с большим вкусом и вместе с тем – неуютная. Невысокие белые полки у стены напротив камина были заставлены книгами, преимущественно новыми, в девственно свежих суперобложках. Книги должны были бы очеловечить комнату, но этого не получилось: трудно было поверить, что кто-то мог их читать,- они настолько явно были частью общего декоративного замысла, что никто не посмел бы снять хоть одну из них с полки.
      – Выпьем? – спросил Джордж, открывая дверцу бара-серванта.- Есть джин, виски, коньяк, ром, херес и еще какие-то отвратительные ликеры, которые я, по совести говоря, не советовал бы вам пить.
      – Виски, пожалуйста.
      Он поглядел на меня не без ехидства.
      – Виски не шотландское, к сожалению. Один из моих американских клиентов подарил мне корзину. Предупреждаго, похоже на жидкость для укрепления волос.
      – Мне в Берлине пришлось выпить немало этого пойла,- сказал я.- Нет, благодарю вас, соды не надо.
      Виски обожгло мне рот, и на какую-то долю секунды у меня перехватило дыхание; затем под ложечкой разлилась приятная теплота.
      – Элис сказала мне, что вы из Дафтона.- Джордж налил себе содовой и начал потягивать ее маленькими глотками, словно лекарство.
      – Да, я там родился.
      – Мне приходилось бывать в Дафтоне два-три раза по делам. До чего же унылое место!
      – Привыкаешь ко всему,
      – Вы, вероятно, знакомы с Торверами?
      Я был знаком с Торверами примерно так же, как с главным судьей нашего графства.
      Это была семья старейших дафтонских промышленников. В сущности – единственная семья крупных промышленников, уцелевших после кризиса. Все остальные промышленные предприятия нашего города либо попали в лапы судебного исполнителя, либо были проглочены лондонскими синдикатами.
      – Мой отец работал на заводе Торверов,- сказал я.- Он был мастером. Так что мы, как вы сами понимаете, домами знакомы не были.
      Джордж рассмеялся.
      – Мой дорогой Джо, никто не знакомится с Торверами домами. Никому это не доставило бы удовольствия, Старик Торвер, вероятно, не позволил себе проявить ни единого человеческого чувства с тех пор, как его отняли от груди, а Дикки Торвер весь тот небольшой досуг, который остается у него после возни с фабричными девчонками, употребляет на то, чтобы сводить себя пьянством в могилу.
      – У нас Дикки назывался Похотливым Зомби,- заметил я.
      – Неплохо, черт побери, совсем неплохо! – Он снова наполнил мой бокал, на этот раз с таким видом, словно хотел наградить меня за то, что я слегка его позабавил.- Это как нельзя лучше к нему подходит, достаточно вспомнить его одутловатое, землистое лицо, сутулую спину и сальный блеск, который тотчас появляется в его глазах, стоит ему увидеть сколько-нибудь привлекательную бабенку. Но при этом, учтите, он отличный делец. Тут Дикки Торвера вокруг пальца не обведешь.
      – Он ужасен,- сказала Элис, входя с подносом, полным сэндвичей. Она налила себе виски.- Меня познакомили с ним на балу в Леддерсфорде. Через пять минут он попытался меня поцеловать, а еще через пять – совершенно недвусмысленно пригласил отправиться с ним куда-то на уикэнд. Удивляюсь, что никто еще не набил ему физиономию.
      – Некоторые женщины находят его привлекательным,- заметил Джордж и откусил кусочек печенья с сыром.
      – Вы, вероятно, хотите сказать, что их мужья находят для себя выгодным вести с ним дела?-сказал я.
      Он снова рассмеялся. Смех был негромкий, приятный. По-видимому, Джордж Эйсгилл умел вызывать его по желанию в любую минуту.
      – Не совсем так, Джо. Это вроде взятки палачу, Если вас помилуют, он скажет, что это произошло благодаря его стараниям, а если вас повесят, вам уже ничего не удастся сказать. Предположим, чья-нибудь жена… ну… расположена к Дикки, а муж заключает с ним какое-нибудь деловое
      соглашение; значит, Дикки со своей стороны выполнил условия сделки. Однако если мужу не удастся заключить с ним соглашение, он едва ли может публично притянуть Дикки к ответу. Все это проще простого.
      – Да, так бывает,- сказала Элис.
      – Случается.- Тон Джорджа показывал, что тема исчерпана и меня поставили на место.
      – Джо,- сказала Элис,- берите же сэндвичи. Они здесь для того, чтобы их ели.
      Сэндвичи представляли собой невообразимо тоненькие ломтики хлеба с очень толстыми ломтями холодного ростбифа. На блюде их высилась целая гора.
      – Вы потратили на эти сэндвичи весь ваш паек,- сказал я.
      – О нет,- сказала она.- Не тревожьтесь. У нас осталось еще много. Право же.
      – У фермеров есть говядина,- сказал Джордж.- А у меня сукно. Понятно?
      Это было более чем понятно, и я с особым удовольствием принялся за сэндвичи.
      Примерно так же чувствовал я себя, когда вел машину Элис. Какие-то секунды я жил так, как мне хотелось бы жить постоянно. Я становился одним из тех героев комедий, которых называют «калиф на час». С той только разницей, что я не мог заниматься самообманом на протяжении целого часа. Сидя в этой гостиной, ощущая во рту восхитительный вкус неподдельно свежей, парной говядины и разливающееся по телу тепло от проглоченного виски, я мысленно старался поставить себя на место Джорджа.
      Элис сидела немного поодаль, лицом ко мне. На ней была черная. плиссированная юбка и яркокрасная блузка из тонкого поплина. У нее были очень красивые, стройные ноги, тонкие, но не костлявые. Она снова показалась мне похожей на иллюстрацию из журнала мод. Я посмотрел на нее внимательнее. «А между нами есть какое-то сходство,- смутно промелькнуло у меня в уме,- она тоже северянка, светловолосая».
      Джордж налил мне еще виски. Я проглотил его и принялся за второй сэндвич. По губам Элис скользнула мимолетная улыбка, предназначавшаяся для меня. Это было едва уловимое движение губ, но я почувствовал, как щеки у меня обдало жаром: я внезапно понял, что мне хотелось бы оказаться на месте Джорджа во многих отношениях.
 

8