Налетел порыв ветра, и пламя маяка замерцало. Огонек бился отчаянно, наконец, не выстояв, погас, и Джосан оказался в темноте. Чтобы не обжечься, пришлось обмотать кисть плащом; одной рукой он нащупал огниво, а другой придвинул фонарь. Лампа разгорелась только с третьего раза, и Джосан закрыл задвижку. На несколько мгновений мягкий свет озарил небольшую платформу, но новый порыв ветра — и все опять оказалось во мраке.
      Джосан больше не пытался зажечь огонь. Он понимал, что нет никакой необходимости наблюдать за морем и башней. Однако темнота тревожила, и подавить это чувство было нелегко. До сегодняшнего дня маяк всегда оставался вместилищем света — огромные окна пропускали солнце, а на закате зажигались три больших фонаря. Сегодня лампы погасли, и казалось, что море вот-вот поглотит маяк.
      В темноте звуки усиливались. Дождь хлестал по деревянному настилу, безжалостный ветер задувал во все щели. Внутри башни гуляли сквозняки, и Джосан плотнее укутался в плащ. Ветер нарастал, где-то вдалеке послышался треск. Джосан вздрогнул, собрался было проверить, что там, но передумал: пока шторм не прекратится, дергаться не стоило.
      Он снова начал прислушиваться к грозе. Ощущение, что еще немного и маяк уйдет под воду, никак не покидало его.
      Джосан поражался силе бушующего моря. Расколется ли каменная башня от очередного яростного удара, или стихия все же ослабит напор? Умей Джосан молиться подобно простому рыбаку, он мог бы умилостивить морских богов приношениями и ритуалами. Однако его вера не давала подобного утешения. Джосан служил Истинным Богам: Закару, дарующему жизнь, и его брату Ате, награждающему знанием. А Братья-Близнецы интересовались лишь делами небесными и находились слишком далеко, чтобы обращать внимание на судьбу простого монаха.
      Вспомнилось лицо брата Танатоса, всегда говорившего: «Помните, не Боги служат нам, а мы им». Это самый первый и самый важный урок.
      Истинные Боги — хранители всех знаний, и Ученые Братья из коллегии поклонялись им, накапливая мудрость и знания. До ссылки Джосан служил Истинным Богам верой и правдой и теперь прекрасно знал, что расположения не заработал. Боги равнодушны к тому, кто рискует жизнью, точно так же безразличны они и к судьбам всех людей.
      Зачем питать пустые надежды, просто нужно надеяться на мастерство строивших башню. Две сотни лет назад корабль принца Тксомина сел здесь на мель, и судно разбилось вдребезги под беспощадным напором волн. Принцу пришлось добираться до берега вплавь, тогда он и пообещал возвести огромный памятник Богам в благодарность за спасение.
      Маяк построили на том самом месте, где Тксомин сошел на берег. Для строительства использовали куски цельного гранита, привезенного из далеких южных стран. Башня имела сто футов в высоту и была достаточно широка, чтобы вместить в основании небольшую кладовую. Венчалась башня платформой, которая едва достигала двадцати шагов в длину. Внутри маяка имелась деревянная винтовая лестница с железными ступеньками. Два верхних пролета занимали склады и комнатки для отдыха. Лестница вела к люку, через который можно было попасть на платформу. Под самой крышей к стенам крепились блоки. С их помощью наверх поднимались тяжелые, громоздкие предметы, хотя Джосан сомневался, что механизмом пользовались со времени постройки.
      Строители башни были последователями старой икари-анской веры, о чем свидетельствовали стены маяка, исписанные цифрой «3». Она, по словам верующих, обладает мистической силой. Однако Джосан знал, что единственная цифра, обладающая магическими свойствами, — пятерка. Впрочем, несмотря на странные убеждения, каменщики возвели прочное сооружение, способное простоять века. В каком-то смысле маяк являл собой пережиток былой славы народа, когда подобное расточительство мог позволить себе даже шестой по линии наследования претендент на трон.
      Сначала смотрителями маяка становились священники старых религий. Позже на трон вступил император Аитор, и древних богов перестали чтить, а духовенство возглавили Ученые Братья. Монотонные молитвы уступили место тщательно записываемым наблюдениям за погодой и приливами.
      Раньше Джосан не обращал внимания на погоду. Он либо проводил дни в библиотеке, либо, когда приезжал в Седдон и Ксандрополь, вел беседы с учеными. Однако все изменилось в тот самый момент, когда Джосан стал смотрителем маяка.
      О том, что разразится шторм, он знал еще вчера, когда увидел, как волны разбиваются о берег против направления ветра. Стало ясно, что яркий солнечный свет — всего лишь иллюзия.
      Все утро монах провел за приготовлениями к буре: переносил запасы из кладовой на один из трех пролетов башни, заполняя там каждый дюйм доступного места, проделал долгий путь, чтобы предупредить о надвигающейся непогоде крестьян, живших на острове летом и осенью. Те недоверчиво отнеслись к его словам, ведь небо над головой оставалось чистым и безоблачным. Странно, что люди, которые провели здесь всю жизнь, не замечали признаков опасности. Вежливо, хотя и скептически они выслушали предупреждение, но тем не менее предпочли довериться собственным инстинктам и яркому солнцу над головой.
      Джосан напомнил, что он слуга Братьев-Близнецов. Однако на вопрос, послали ли ему это предостережение Боги, ничего конкретного ученый не ответил, хотя и считал, что в каком-то смысле именно Братья-Близнецы дали ему необходимое знание для изучения погоды и чтения сообщений, которые приносили ветер и приливы.
      К тому времени как Джосан вернулся на маяк, облака уже закрыли небо. Прилив той ночью поднялся необычайно высоко, и с наступлением рассвета дождь забарабанил по крыше. Шторм усиливался, а темные тучи так затянули небосклон, что трудно было понять, когда зашло солнце. Яростно бушевал ветер, и зажигать большие фонари не имело смысла. Оставалось только надеяться, что шторм не настиг какой-нибудь корабль.
      Монах беспокоился и за деревенских жителей. Прислушались ли они к предупреждению, ушли ли выше в горы?
      Сам Джосан, несмотря на близость башни к морю, предпочел остаться внутри. Но то, что раньше казалось преданностью долгу, под натиском бушующей стихии представлялось абсолютной глупостью.
      Внезапно Джосана осенило, что он может здесь погибнуть, став жертвой не столько шторма, сколько собственной недальновидности, ведь вряд ли маяк выстоит перед силами ветра и воды. Злость сменилась страхом, когда он осознал всю глупость положения. Однажды судьба уже сохранила монаху жизнь; тогда, несмотря ни на что, он переборол смертельную болезнь. Теперь спасения ждать было неоткуда.
      С каким-то нездоровым интересом Джосан представлял возможный конец: раздавят ли его камни рухнувшей башни, или вынесет в море, где он утонет. В конце концов смотритель пришел к выводу, что сначала его сильно изуродует и завалит обломками разрушенного маяка, и только потом, не будучи в силах освободиться, он пойдет ко дну.
      Решив так, монах успокоился и стал ждать дальнейшего развития событий. Вскоре ветер начал стихать, а волны успокаиваться. Дождь за ставнями шумел уже не так сильно. Джосан снова зажег фонарь, и на сей раз огонек не погас. Ученый осторожно пробрался к краю платформы, пытаясь рассмотреть башню маяка, но было слишком темно. Дождавшись солнца, Джосан поднялся на ноги, толкнул разбитые ставни и выглянул наружу.
      Океан все еще волновался. Пенные барашки покрывали неспокойные волны, однако дождь прекратился, и высоко в небе расходились серые облака. Смотритель посмотрел вниз и заметил, что вода спадает, накатываясь на песчаный берег в шестидесяти шагах от фундамента маяка. Победа морской пучины оказалась недолговечной, и море быстро оставляло отвоеванное пространство. До шторма даже при самом высоком приливе волны подходили не ближе, чем на сотню шагов, теперь это расстояние сократилась вдвое. Следующая буря может поглотить башню.
      Впрочем, думать об этом еще рано, сейчас нужно спуститься вниз и посмотреть, какие повреждения нанес шторм.
 
      От деревянной лачуги, которую в течение последних пяти лет смотритель называл домом, не осталось и следа, исчез даже фундамент. Монах жалел о потере несмотря на то, что членам Братства возбранялось иметь привязанность к простому жилищу. Хижина сразу стала для него родной, и он не покидал ее в дни грозы, когда не мог уснуть, не заткнув уши пухом чертополоха.
      Опустошенность, даже какое-то оцепенение навалилось на него при виде разрушений. Пляж усеивали нити морских водорослей, разломанные ракушки, деревянные доски, бывшие или его домом, или остатками давно затонувшего корабля, только теперь выброшенными на берег. Морские птицы ссорились из-за тушек рыб, оставленных на берегу жесткими волнами, и странно громко звучали их знакомые крики в безветренном небе.
      Само море еще оставалось темным и мрачным, на волнах плавали куски дерева. Нижние камни башни все еще оставались влажными, водная отметка достигла двойного роста человека. Деревянная дверь в основании маяка устояла, однако оконное стекло на нижнем уровне исчезло, и морская вода на несколько дюймов затопила первый этаж и кладовую. Пресная вода в деревянном бочонке перемешалась с соленой, две пустые банки из-под масла разбились. К счастью, полные остались в целости, с нетронутыми восковыми печатями.
      Хижину было очень жалко, тем не менее и с тем, что осталось, можно спокойно жить дальше.
      Конечно, пресную воду тяжело достать, но на третьей платформе сохранился маленький бочонок, которого хватит на день, а потом придется совершить длительную прогулку через дюны к ближайшему чистому колодцу. Путь был не близкий, и Джосан надеялся, что штормовые волны не добрались до пресной воды. Если уж он решил навести порядок на маяке, то первым делом нужно проверить колодец.
 
      Немало времени отняла у него уборка пола на первом этаже. Сначала смотритель вычерпал всю воду из фундамента башни, а потом насухо протер пол старой туникой. За одним из кувшинов обнаружилась дохлая рыбина, поэтому пришлось все внимательно осмотреть, чтобы убедиться, не осталось ли еще где-нибудь подобных сюрпризов. Потом Джосан поднялся на платформу маяка. Монах не был плотником, но смог починить одну из сломанных ставен, хоть и пришлось пожертвовать для этого собственным кожаным ремнем. Другая повредилась слишком сильно, и он решил оставить ее на потом.
      Каждую неделю Джосан чистил фонари маяка. Вот и сегодня он аккуратно разобрал лампы и вымыл стеклянные сферы остатками пресной воды. Собственный комфорт не так важен, как ярко горящие огни. Монах отполировал серебряное зеркало специальным кусочком кожи, подрезал фитили, наполнил резервуары маслом и поставил стеклянные колпаки на место. Успокоение всегда приходило к нему во время работы.
      До зимы оставалось меньше месяца, а потом нечего будет делать до наступления тепла, ведь корабли не ходят мимо здешних мест в такое время года. Сегодня ночью, и это было его прямой обязанностью, лампы должны гореть ярко, как в середине самого горячего судоходного лета.
      Закончив, Джосан посмотрел на солнце сквозь открытые ставни — был день. Теперь, когда маяк вычищен, осталось проверить колодец и успеть вернуться домой до заката. Хотя, может, отдохнуть сначала и отложить поход на завтра — ведь он не спал несколько дней.
      Джосан все колебался и вдруг увидел две фигуры, которые пробирались по вязкому песку к башне. «Наверное, решили проверить, пережил ли я шторм», — подумал хранитель маяка.
      Для путников это долгий путь, поэтому Джосан спустился на средний лестничный проем и наполнил небольшой глиняный кувшинчик пресной водой — ее запас стремительно истощался. Затем сунул две чашки в мешок, который повесил себе на шею, и, удерживая кувшин левой рукой и опираясь правой на железные перила, ступил на лестницу. Осторожно спустившись, монах почувствовал легкую гордость, что добрался вниз, не пролив ни капли.
      К этому моменту ученый уже узнал седую голову Рензо и предположил, что фигурка рядом — Терца, его племянница. Смотритель помахал им и уселся на ступени в ожидании гостей.
      — Брат Джосан, слава Богам, ты цел! — воскликнул Рензо, сложив ладони в традиционном жесте благодарения.
      — Я живу, чтобы служить Им, — ответил монах и предложил гостям по чаше с водой.
      Казалось, Рензо ничуть не изменился, выглядел он так же, как и пять лет назад, когда смотритель впервые появился на острове: кожа огрубела от возраста, а глубокие морщинки укоренились в уголках синих глаз, сощурившихся от яркого солнца. Рензо — хороший человек. Он был бесконечно терпелив с городским монахом, задающим слишком много вопросов.
      Терца же за прошедшие годы из девочки превратилась во взрослую женщину, и хотя легко отшивала деревенских мужиков, перед ученым краснела и избегала его взгляда. Будучи совсем еще маленькой, Терца влюбилась в него, не понимая, что, согласно обету, монах не может иметь возлюбленную. Джосану было жаль девочку, и в конце концов он рассказал о клятве. Однако, не распознав вежливого отказа, та убедила себя, что только призвание возлюбленного не позволяет им воссоединиться. По мнению самого монаха, осознание того, что его сердцем владеют Боги-Близнецы, а не другая женщина, должно было утешить бедняжку.
      Смотритель больше не старался переубедить Терцу и обращался к девушке формально и вежливо, избегая оставаться с ней наедине.
      — А как жители деревни? — поинтересовался брат, когда Рензо опустил чашу и промокнул рот краем рукава.
      — Большая часть вернулась на материк, — ответил старик. — Остальные забрали свои вещи и отнесли их вместе с лодками на самый верх холма, чтобы переждать шторм. Снесло все рыбацкие хижины, но никто не пострадал. По дороге сюда пришлось переходить новый источник, пробившийся на острове как раз к югу от утеса.
      Рыбацкие домики — небольшая потеря, к тому же их каждый год перестраивали после зимних штормов. Вот если бы кто-нибудь из деревенских решил спрятаться от шторма в таком домике, дело могло закончиться плохо.
      Терца подняла глаза и посмотрела Джосану прямо в лицо.
      — Это благодаря твоему предупреждению ничего не произошло. Если бы Боги не сказали тебе, что надвигается непогода, шторм застиг бы нас врасплох.
      Теперь наступила очередь монаха отводить взгляд: не хотелось думать о том, что пришлось обманывать людей.
      — Вижу, твою лачугу тоже смыло, — сказал Рензо. — Нам потребуется некоторое время на то...
      — В этом нет нужды, — прервал его Джосан. — Мы можем перестроить ее весной.
      Старик слишком долго знал смотрителя и не стал скрывать облегчения. Перестройка дома заняла бы несколько драгоценных дней именно тогда, когда все готовятся к зиме.
      — Конечно, мы все восстановим, но сейчас большинство людей останется в деревне, — заговорил он. — У нас достаточно времени, чтобы к весне отстроиться.
      Некоторые жители проводили круглый год на материке, ухаживали за будущим урожаем или рыбачили в спокойных водах пролива. Другие приезжали на остров на летние месяцы, чтобы добывать моллюсков со дна океана. По осени они охотились за птицами, которые жили в кустарниках и на болотах во время перелетов на юг.
      Каждый год, когда приближалась зима, деревенские возвращались на материк, оставляя хрупкие рыбацкие лачуги на милость сильнейших зимних штормов. Джосан присоединялся к жителям, когда первый зимний восход луны освобождал его от обязанностей смотрителя.
      — Ну, раз с тобой все в порядке, я хотел бы попросить об одолжении, — продолжил Рензо. — Когда шторм только начинался, в Сердитую бухту приплыл иностранный корабль. Капитан отослал благородную пассажирку на берег в ялике, и мы укрыли ее у себя на время шторма. Но проблема в том, что мы не понимаем ни слова из того, что она говорит. Думаю, чужестранка хочет, чтобы мы нашли ее корабль, однако... — Старик замолчал.
      Скорее всего судно затонуло. И кто-то должен ей это объяснить. К счастью, монаха обучили языку икарианского и седдонийского дворов и даже моряцкому жаргону. В любом случае, если что, ему помогут мимика и рисунки на песке.
      — Я подежурю за тебя сегодня на маяке, — промолвила Терца.
      После некоторого раздумья монах согласился. Хоть ему и не нравилось перепоручать свои обязанности, это не первая ночь, которую девушка проведет на маяке. После смерти брата Хакима, предыдущего смотрителя, Рензо и Терца по очереди следили за маяком, пока не появился Джосан.
      Терца и Джосан взобрались на верхний пролет, и хранитель показал девушке запасы, которые ей наверняка понадобятся. Потом схватил плащ и, подумав, водонепроницаемый письменный набор.
      Рензо ждал у маяка.
      — Нужно поторопиться, если хотим вернуться до темноты, — сказал он.
      В пути мысли Джосана были заняты загадочной аристократкой. Любопытство его росло. Кто она? Что привело ее в эти дикие места? Прошли годы с тех пор, как он в последний раз разговаривал с образованным человеком, и Джосан с нетерпением ждал новостей о цивилизованном мире.
      Возможно, удастся узнать что-нибудь о коллегии и об оставшихся в другой жизни друзьях. Смотритель невольно ускорил шаг, и только окрик Рензо напомнил, что нужно беречь силы, поскольку путь предстоял долгий и изнурительный.
 

      Потеряться на одном из самых маленьких островов архипелага очень сложно, но Джосан обязательно заблудился бы, если бы Рензо не сопровождал его. Шторм изменил ландшафт до неузнаваемости, тропинки в дюнах занесло песком. Некогда сухая земля теперь наполнилась водой и превратилась в озерца и болотца. Знакомые барханы исчезли, а их место заняли новые.
      Когда путники добрались до нового канала, Рензо попросил Джосана подождать на берегу, а сам вошел в воду. Перейдя на другую сторону, он подал смотрителю знак. Тот снял сандалии, обвязал шнурки вокруг шеи и сошел в реку. Ноги тонули в толстом слое ила. Джосан весь дрожал, холод пробирал до самых костей. Но даже несмотря на это, смотрителя не оставляли мысли о возникновении столь мощного потока. Подчиняется ли он приливам? Или существует несоответствие между глубокими океанскими потоками к востоку и защищенными толщами пролива к западу?
      Когда монах добрался до другого берега, Рензо подал ему руку. Старый рыбак не потерял своей силы и с легкостью вытянул Джосана на берег, будто бы тот был ребенком, а не взрослым мужчиной. Пока смотритель зашнуровывал сандалии, старик смотрел на канал, неодобрительно покачивая головой.
      — Он увеличился почти наполовину. Когда мы шли с Тер-цой, поток не был настолько широким, — разъяснил он. — Боюсь подумать, что с ним станет завтра. Возможно, придется плавать, пока не соорудим веревочный мост.
      Монах кивнул — держаться на воде его научили во время уединенной жизни в Каристосе. Он хорошо плавал, однако в это время года вода слишком холодна, чтобы терпеть ее долго. Тем не менее, свой долг придется исполнить.
      Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь согреть онемевшие конечности. Промокший подол рясы мягко шлепал по щиколоткам. Джосан старался выбросить ненужные мысли из головы и сосредоточиться на каждом шаге, но все же иногда спотыкался. Хотелось есть, во рту пересохло. За все путешествие они не выпили ни капли воды. Смотритель не жаловался, да и не мог, ведь Рензо, который старше его в два раза, выносил все неудобства без жалоб и не выказывал признаков усталости, хотя за сегодняшний день дважды совершил этот путь.
      Солнце село и сгустились сумерки, когда путешественники, взобравшись на дюну, увидели впереди мерцание костров. Путников заметили и радостно приветствовали. Младший Пьеро принес одеяла из грубой шерсти и набросил на плечи Джосану и Рензо. Одной рукой смотритель придерживал покрывало, а другой держал чашку теплого чая, который выпил большими глотками, стараясь утолить жажду. Когда кружка опустела, Младший Пьеро снова наполнил ее. В этот раз смотритель пил уже медленнее, делая долгие паузы и осматриваясь.
      Дюжина мужчин сидела у самого большого костра. Выглядели они измученными, но довольными, ведь смогли пережить шторм практически без потерь.
      Справа от монаха темнели лодки. Впереди виднелись палатки, и перед каждой горел костер. Видимо, тенты натянули после того, как улегся ветер, и Джосану стало интересно, как деревенские жители переждали самый пик бури. Неужели прятались под яликами? Нашли ли безопасное местечко где-то в неглубоких пещерах? Или просто сбились в кучу в чахлом лесочке, укрывшись от проливного дождя куском парусины?
      Доставив своего подопечного в целости и сохранности, Рензо присел у костра, взял кусочек вяленой рыбы, но очищать от водорослей не стал, чтобы побыстрее добраться до соленой середины. Джосан был голоден, однако время для ужина еще не пришло. Его пригласили сюда ради дела, а не из радушия.
      Монах поднялся, когда к нему подошел Старший Пьеро, который на самом деле был не так уж и стар. И действительно, в соломенно-рыжих волосах не просматривалось ни единой седой пряди. Рядом с рыбаком стояла миниатюрная дама в накинутой на плечи поверх темного платья вышитой шерстяной шали.
      Смотритель передал чашку молодому Пьеро и склонился в приветственном поклоне. Впрочем, о вежливых манерах пришлось забыть, поскольку одеяло постоянно соскальзывало с плеч на землю.
      — Пьеро, я рад, что твои люди остались целы и невредимы после такого шторма, — начал он.
      — Да, мы пережили бурю и благодарим за предупреждение. А как дела у тебя? Маяк все еще стоит?
      — Стоит, хотя береговая линия сократилась. Еще один такой шторм, и море подберется совсем близко.
      — Возможно, Боги подарят нам много безоблачных лет, прежде чем подобное ненастье снова обрушится на наши земли. На мой век хватит и одной бури.
      Джосан взглянул на женщину, терпеливо ожидающую, когда закончится обмен любезностями. Темные глаза и золотистый цвет кожи выдавали в ней иностранку, да и платье ее по стилю принадлежало ко двору Седдона. Держалась дама грациозно, совершенно не смущаясь, что подол покрылся коркой песка и морской соли.
      — Благородная леди, чем я могу вам служить? — поинтересовался монах — деканизские слова быстро слетали с языка, будто он разговаривал на этом наречии каждый день.
      — Наконец-то цивилизованный человек! — воскликнула женщина, чье лицо сразу прояснилось от радости. — А то я уже начала приходить в отчаяние, что меня никто не понимает.
      — Я брат Джосан, присматриваю за маяком на южной точке, — ответил смотритель, отвешивая повторный поклон.
      — Меня зовут леди Исобель Флёрделис из Альцины, — промолвила дама, называя один из островов в Седдонийской Федерации. — Мы направлялись в Каристос, когда наш корабль попал в ужасный шторм. Судно сильно повреждено, поэтому капитан отправил меня, горничную и четырех моряков в маленькой лодке на берег, планируя бросить якорь в бухте, чтобы переждать ненастье. Один из деревенских жителей наткнулся на нашу группку и убедил последовать в укрытие. А сейчас эти люди не пускают нас на берег, чтобы возвратиться на корабль, — объясняла она. — Я очень благодарна за заботу, но нам необходимо срочно попасть на борт утром. Капитан Толлен очень рассердится, когда никого не увидит на месте встречи.
      Слишком поздно в этом году совершать подобные путешествия, но седдонийцы — морская нация. Редко когда услышишь, что их судно оказалось в беде. Возможно, шторм разразился неожиданно, и трудно было определить, насколько сильны повреждения, прежде чем капитан заметил остров и высадил на него благородную пассажирку.
      — Есть хоть какие-нибудь следы? — обратился Джосан к Пьеро.
      — Нет даже и щепки. Скорее всего судно утянуло назад в море, а потом разбило об отмель.
      — Они могли выжить, — произнес ученый, понимая, что это маловероятно.
      — Мой сын видел, как корабль входил в залив. Одна из главных мачт отломалась начисто. Только сумасшедший бросил бы на якорь в Сердитой бухте, где даже в хорошую погоду прилив выдернет его с корнем. Будь у нас больше времени, мы б их предупредили, но вода стала волноваться, и рисковать ради них жизнями никто не собирался, — пожав плечами, продолжил рыбак.
      Будь это икарийский корабль, возможно, они и рискнули бы, чтобы предупредить соотечественников. Хотя существует и другая вероятность: деревенские жители верили, что каждый раз, когда человек выходит в море, он вверяет жизнь Богам, а уж если Боги решили, что наступила пора, тут никто не поможет.
      Право преподнести страшную новость предоставили Джосану.
      — Глава деревни послал человека в залив, на то место, где вас высадили, однако от корабля не осталось ни следа, мы даже не знаем, есть ли выжившие. Вероятно, их вынесло в открытое море. Если так, то они далеко отсюда.
      — Либо судно пошло ко дну, и все погибли, — продолжила иностранка.
      — Скорее всего так и есть.
      Лицо дамы потемнело, однако ни одной слезинки не появилось на глазах, за что Джосан был благодарен. Жизнь среди братьев сделала его подозрительным по отношению к женщинам, и он совершенно не знал, как утешать их при душевных страданиях. За весь путь смотрителю не давал покоя один вопрос, и сейчас он так и норовил сорваться с языка но собственное любопытство казалось мелочью по сравнению с ее потерей.
      — Похоже, мне придется добираться до Каристоса своим ходом. Когда прибудет следующий корабль?
      — До весны ни одного не ожидается, — ответил Джосан. Зыбучие пески вокруг острова — именно из-за них построили маяк — делали его еще более вероломным. Судна проплывали мимо во время навигации, но торговые баржи пришвартовывались к суше только дважды в год, чтобы выгрузить масло для ламп и другие ценные запасы из столицы. Чтобы удовлетворить остальные потребности, деревенские жители отсылали товары в город Скалла, где находился защищенный от непогоды порт, в котором корабли могли в целости и безопасности бросить якорь.
      — Передай ей, что завтра я отведу их на материк, — вступил Пьеро. Должно быть, он предвосхитил вопрос чужестранки, услышав слово «судно», которое одинаково звучало как на пиджине, так и на деканизском. — Мы проводим их до торгового пути, а как только они доберутся до Скаллы, то, возможно, смогут найти капитана, который не побоится бросить вызов осенним ветрам, либо же на карете поедут на юг.
      Брат перевел слова рыбака.
      — Передайте, пожалуйста, главе, что я принимаю его щедрое предложение. А теперь должна с вами попрощаться, поскольку мне следует рассказать обо всем моим спутникам.
      — Конечно, миледи, — произнес монах, глядя, как она разворачивается и направляется к большой палатке.
      — Смышленая, хоть и благородных кровей, — заключил Пьеро, хлопнув Джосана по плечу. — Пойдем, желтохвост уже готов. Уверен, ты не откажешься от чашки горячего чая, чтобы согреть кости.
      Смотритель кивнул и последовал за стариком к костру. Тепло огня высушило песок, и монах с радостью опустился на землю, благодарный Богам за непродолжительный отдых. Прошло два дня с тех пор, как он спал, и физическое истощение притупило чувство голода, так что отказываться от соленой рыбы Джосан не стал и сгрыз несколько кусочков, чтобы восстановить силы.
      Сельские жители привыкли к неразговорчивости смотрителя маяка, поэтому никто не навязывал общения, и он сидел, спокойно выслушивая истории о том, какой урон крестьяне понесли от шторма. Когда Джосан уже больше не мог сдерживать дремоту, он завернулся в шерстяное покрывало и улегся на песке возле костра.
 
      Наступило утро. Рассвет представил взгляду чистое небо с несколькими облачками. Сон восстановил силы и освежил мозги, и монах почувствовал уверенность, что сможет найти обратную дорогу к маяку без окольных обходов.
      С прошлой ночи оставались соленая рыба и чай, и, досыта наевшись, Джосан открыл пенал с письменными принадлежностями и развернул свиток, который написал ранее главе ордена. Там он добавил несколько приложений, описав ущерб, причиненный штормом, и заверил, что с ним все в порядке. В отличие от самого Джосана башня вряд ли выдержит еще одну бурю. В надежде, что заключение звучит не слишком просительно, смотритель свернул письмо и запечатал. Пьеро заверил, что обязательно проследит за его доставкой в Каристос.
      Затем Джосану пришлось дожидаться, когда проснется леди Исобель. Путешествие назад к маяку займет много времени, и ему не терпелось как можно скорее отправиться в путь. Однако вежливость предписывала задержаться и пожелать леди удачного пути, а также удостовериться, что нет нужды в его услугах переводчика.
      Впрочем, хоть монах и хотел побыстрее увидеться со знатной дамой, сильного желания продлевать встречу он не испытывал. Что-то в чужеземке заставляло чувствовать неловкость, даже ее застенчивость, которая не давала возможности задать вопросы, заготовленные заранее. Джосана мучил вопрос, испытал бы он что-то подобное, если бы чужестранцем оказался мужчина. Или просто много времени прошло с тех пор, как ему приходилось вести цивилизованные разговоры, и Джосан забыл, что значит постоянно быть вежливым.
      Леди покинула палатку только через час после рассвета, показав похвальную расторопность. Джосан направился к ней и поклонился.
      — Леди Исобель, приветствую вас, — начал он. В этот раз на смотрителе не было одеяла, сковывавшего движений, и поклон удался на славу. — Если вам больше не нужна моя помощь, я бы хотел удалиться. Меня ждет долгая обратная дорога.
      — Неужели вы не последуете с нами? — удивилась женщина.
      — Долг удерживает меня здесь, — ответил монах. — Вы или кто-нибудь из ваших подданных говорит на икарийском? — поинтересовался он.
      — Конечно. — Иностранка перешла на его родной язык.
      — Как только доберетесь до города Скалла, можете не волноваться, вас все поймут.
      — Как же вышло, что вы говорите на моем языке так, будто родились в Седдоне, а на икарийском, будто вы — член высшего общества.
      — В течение многих лет моим домом был Каристос. А теперь я живу здесь и присматриваю за маяком.
      Несколько мгновений леди Исобель всматривалась в черты лица собеседника.
      — У меня такое чувство, что мы виделись с вами раньше, — наконец проговорила она, нахмурившись. — Возможно, в столице, несколько лет назад. Хотя не могу припомнить, что встречалась там с монахами...
      — Я из Ученого Братства, — замолчал Джосан, потом добавил: — Сын коллегии.
      — Конечно. Примите мои извинения. Просто не ожидала встретить члена Братства вдали от цивилизации.